Искушение, гей-повесть, 13 глава

Столичная жизнь обрушилась на Уильяма с того самого момента, как он переступил порог лондонского особняка графа Шеффилдского. Несмотря на то, что его сиятельство не любил Лондон и старался бывать здесь как можно реже, положение и финансовые дела обязывали лорда иметь в столице дом, участвовать в жизни знати и королевского двора, посещать официальные приемы и быть в курсе всех событий – политических и общественных.

По правде говоря, граф Шеффилдский владел в Лондоне несколькими домами, оставшимися в наследство от отца, но, приезжая в столицу, молодой вельможа предпочитал останавливаться в своем новом имении. Выстроенное по последней архитектурной моде трехэтажное прямоугольное здание безо всяких излишеств находилось не в переполненном Сити, постепенно превращающемся из жилого квартала в деловой центр столицы, а на берегу Темзы с видом на Вестминстерское аббатство и Палату пэров. Иметь дом на этих землях, совсем недавно отданных на откуп знати, считалось очень большой удачей и признаком «особого» положения. Собственно, это было одной из причин, почему Эдвард потратил значительную часть своего состояния на приобретение клочка земли на берегу Темзы и постройку нового особняка.

Этот большой мрачноватый дом с целым штатом прислуги первое время производил на Уилла угнетающее впечатление, впрочем, как и весь Лондон. Привыкший к просторам загородного поместья, зеленым лугам, приветливым ясеневым лесам и быстрым речушкам, деревенским запахам и яркому солнышку Уилл задыхался в каменном пыльном городе, заполненном людьми больше, чем, казалось, он мог вместить. Юноша ощущал себя совершенно бесполезным, беспомощным и несчастным, он снова начал сомневаться в том, что взять его в Лондон было хорошее идеей. Но шли дни полные забот и новых впечатлений, у Уилла, занятого поручениями графа, почти не оставалось времени предаваться горьким мыслям, а ночи с его сиятельством по-прежнему были  жаркими и дарили пьянящее удовольствие…

В столице у Уильяма появилось множество новых обязанностей. Господин граф настоял, чтобы Уилл сопровождал его на все официальные балы и приемы в качестве личного лакея, и бедному деревенскому пареньку приходилось часами зубрить правила этикета, принятого в высших кругах  лондонской знати. Уилл должен был знать, когда можно и когда нельзя беспокоить своего господина вопросами, кому следует поклониться в первую очередь, если граф беседует с другими вельможами, в каких случаях и в какой последовательности подавать вино и другие напитки на балах между танцами, как и что отвечать на вопросы о его сиятельстве, если он занят. Особые затруднения у юноши вызывали  модные парадные фраки, жилеты и шейные платки, которые нужно было безукоризненно подбирать по цвету и материи, знать, какая одежда приличествует каждому случаю и уметь быстро облачать во все эти малоудобные вещи своего господина.

– Уильям, приготовь жемчужный фрак – мы едем на прием к герцогу Бофор…

– Уилл, утром мне понадобится темно-зеленый бархатный костюм…

– Мальчик мой, темно-красный редингот не подходит к этим сапогам! Поторопись, иначе меня заподозрят в пренебрежении к королевскому выходу!

Уилл крутился как белка в колесе, к вечеру буквально валясь с ног от усталости. А ведь эти безумные дни были всего лишь преддверием лондонского сезона!  Что же будет, когда начнутся ежевечерние балы, заканчивающиеся порой далеко за полночь?

– Ах, ваше сиятельство, наверное, мне всю ночь будут сниться эти парадные поклоны и титулы, которые я должен выучить… – жаловался Уилл сонным голосом, устраивая голову на плече своего господина.

– Ммм… Мой бедный мальчик… Пожалуй, я знаю, как избавить тебя от ночных кошмаров…

Пальцы графа проворно забрались под ночную рубашку юноши, пробежали по позвонкам, вызвав ответную сладкую дрожь. Уилл вздрагивал и непроизвольно прогибался, запрокинув голову – молочно белая шея выглядела при этом столь соблазнительно, что невозможно было устоять перед искушением и не припасть к ней страстным поцелуем. Всего через несколько мгновений спальня его сиятельства наполнилась возбужденными вздохами, негромкими пока стонами… Уилл плавился под горячими ласками, его тело давно уже само знало, как нужно изогнуться, чтобы облегчить доступ настойчивым ладоням господина, мысли растворялись, вытесняемые желанием, усталость смывало, словно речной водой.

Прикосновение смоченных слюной пальцев к сокровенному местечку между ягодиц всегда оказывалось неожиданным – Уильям вздрагивал от острого удовольствия, непроизвольно сжимался и тут же старательно расслаблялся, чтобы впустить в себя плоть господина – замирая, утыкаясь пылающим от возбуждения лицом в пуховую подушку, стискивая ее руками. Первое проникновение рождало звонкий вскрик, затем следовали успокаивающий шепот и легкие поцелуи, и ощущение вспотевших пальцев графа, сжимавших напряженные бедра своего слуги. Все заботы прожитого дня, волнения, надоевшая зубрежка этикета и даже немалое потрясение от виденного издали короля – все становилось неважно, когда распирающая теснота внутри  сменялась неумолимыми мерными толчками. Каждое движение дарило острое болезненное наслаждение, и уже было невозможно не вскрикивать, и оставалось только прогибаться навстречу, умолять не останавливаться, мечтать продлить удовольствие как можно дольше…


Эд еще раз оглядел себя в зеркале, решая, стоил ли новомодный французский фрак цвета червонного золота тех денег, которые за него заплачены. Относительно безмятежные дни подходили к неизбежному концу – уже завтра должно состояться грандиозное событие, ожидаемое целый год практически всеми знатными семьями Англии, имеющими неженатых или незамужних отпрысков – открытие Лондонского сезона. С минуты на минуту в особняк графа Шеффилдского должен пожаловать Гарри, добровольно взявший на себя обязанности поверенного своего друга, чтобы обсудить возможные кандидатуры на роль будущей жены Эдварда. Но пока тот еще не появился, можно было…

– Уилл, помоги мне снять фрак…

Юноша с готовностью отложил золоченые ленты различных оттенков, которые раскладывал по специальным круглым коробочкам, и подошел к господину. На мгновенье остановившись  в нескольких шагах от графа, Уильям восхищенно выдохнул и слегка порозовел, опуская взгляд.

– Что такое, мой мальчик? – Эд еле заметно усмехнулся уголком губ, вопросительно изогнув бровь.

– Ваше сиятельство, Вы… Вы так… ослепительны… – пробормотал Уилл, еще больше краснея от собственной дерзости и протягивая руки, чтобы снять фрак с плеч господина.

Эдвард закусил губу, чтобы не рассмеяться – Уильям был просто очарователен в своем смущении, особенно когда пытался сдержаться и не слишком открыто выказывать свои чувства к господину, которые, по правде говоря, были написаны у юноши на лице и совершенно не являлись секретом для графа.

– Да, мне тоже кажется, что этот французский портной переборщил с золотом, – хмыкнул Эдвард, переводя неловкий комплимент милого мальчика в шутку. – Может мне удастся с помощью этого сияющего фрака ослепить парочку герцогинь, чтобы не слишком докучали?

Эд перехватил руки слуги и притянул юношу к своей груди, тут же наклонившись, чтобы прикусить розовую мочку аккуратного ушка. Уильям попытался состроить возмущенную мину, но не удержался и прыснул со смеху, уткнувшись лбом в плечо господина.

– Ах, ваше сиятельство, Вам бы только шутить… Вы же знаете, что я не то хотел сказать… Вы и без всякого фрака… – осознав, насколько двусмысленно прозвучала недосказанная фраза, Уилл ахнул и закрыл пылающее от стыда лицо ладонями.

От души расхохотавшись, Эдвард быстро скинул прямо на пол пресловутую деталь парадного туалета, подхватил Уильяма на руки и в два шага преодолел расстояние до кровати.

– Так значит, без фрака я тебе тоже нравлюсь? – промурлыкал граф, обводя языком манящее ушко и спускаясь на обнажившуюся в вороте белоснежной рубашки шею слуги. – Это обнадеживает…
 
Эд с наслаждением прижался к горячему податливому телу, провел по нему ладонями, потянулся губами к приоткрытому сладкому рту – но в этот момент в дверь спальни сдержанно постучали.

– Кого там черти… – прошипел Эдвард, резко отстраняясь от распластанного на постели Уильяма, пытающегося прийти в себя.

Бесстрастный лакей – из местной прислуги – сообщил о прибытии графа Освальдского. Гарри, конечно, мог и подождать – ничего бы с ним не сделалось, но благоприятный момент уже был упущен, и Эду ничего не оставалось, как с сожалением проводить взглядом всклокоченного, возбужденного и немного рассеянного Уилла, подхватившего с пола золоченый фрак и чуть не бегом покинувшего спальню, полную слишком сильных соблазнов.

– Приветствую, мой друг! – Гарри был, как всегда, свеж и раздражающе беззаботен.

Эд мимоходом отметил, что граф Освальдский успел посетить модного французского куафюра и завить локоны на новый манер, что делало его еще более женственным и жеманным, но необыкновенно привлекательным. Укороченный фрак выгодно подчеркивал тонкую талию молодого человека, дорогая ткань нежного фиалкового цвета оттеняла медовую теплоту светлых волос и смягчала излишнюю бледность кожи – Гарри выглядел столь соблазнительно, словно это ему, а не Эдварду предстояло найти на ближайшем балу спутницу жизни. «Скорее, спутника», – усмехнулся Эд, немного нервно откидывая за спину спутавшиеся черные пряди.

– Вижу, что помешал, – без всякого раскаяния усмехнулся молодой повеса. – Ну, прости уж, мне было просто необходимо вырваться из родительского поместья, я не выдержал бы там больше ни часа! Ты не представляешь, как могут утомить излишние хлопоты целых трех женщин, две из которых, к несчастью, еще не замужем и не гнушаются родным братом, чтобы утопить его в своей заботе.

На Гарри совершенно невозможно было сердиться, к тому же его появление было весьма своевременным: через неполных два часа графу Шеффилдскому предстояло отбыть в Букингемский дворец на встречу с новым министром Уильямом Питтом, а вечером он был приглашен на ужин к герцогу Девонширскому – у Эдварда оставалось совсем мало времени на крайне неприятную, но необходимую, процедуру ознакомления со списком потенциальных невест.

– Итак, приступим, – деловым тоном заявил Гарри, жестом фокусника извлекая из-за спины весьма пухлую папку, отделанную серебром.

Они расположились в рабочем кабинете графа, куда Уилл принес свежеиспеченные булочки и крепкий индийский чай. Эдвард страдальчески сморщился, но покорно приготовился слушать основательно подготовившегося к сегодняшней встрече Гарри, краем глаза отметив, как Уильям неслышной тенью выскользнул из кабинета.


Уилл аккуратно закрыл дверь, стараясь не привлекать внимания господ, и направился обратно в спальню графа. В их общую спальню, если быть до конца справедливым… Правда, такое положение вещей, несомненно устраивающее и слугу, и господина, должно было совсем скоро измениться. «Уже завтра его сиятельство может найти себе невесту, и тогда…»

Юноша встряхнул головой, отгоняя тоскливые мысли, сжал губы в тонкую полоску, от чего его лицо приобрело выражение твердой решимости, и прибавил шагу. Уильям постепенно свыкался с мыслью о том, что женитьбы милорда не избежать, это уже не казалось ему трагедией, не вызывало слез или глухого отчаяния. Быть может, Уилл поступал не совсем честно по отношению к самому себе, но он старался просто не думать о будущем, предпочитая наслаждаться каждым мгновением в обществе графа, пока еще принадлежащего только ему одному.

«… – Я всегда буду желать проводить ночи только с тобой, мой мальчик… Я думаю о тебе каждую минуту, никто никогда не сможет заставить меня позабыть о твоих губах, о твоем желанном теле…»

Уилл вздрогнул и покраснел, ощутив легкое головокружение от столь откровенных воспоминаний. Спальня милорда была тем местом, где юноша чувствовал себя по-настоящему счастливым – любимым, обласканным – здесь не получалось предаваться унынию или думать о серьезных вещах. Собирая  с пола и со стульев разбросанные вещи графа, Уилл вспоминал, как господин срывал с себя одежду прошлым вечером, не отводя от своего слуги горящего нетерпеливого взгляда. Рой щекочущих мурашек пробрался под рубашку, охватив поясницу, заставив Уильяма поежиться и закусить губу…

Смятое атласное покрывало напомнило юноше о том, как граф вжимал его в постель всего несколько минут назад – воспоминание было настолько ярким, что Уилл не выдержал и, тихо застонав, повалился на разворошенную постель, пытаясь уловить аромат своего господина. Было что-то непостижимое в том, как сильно Уильям привязался к его сиятельству. Ему хотелось проводить рядом с милордом каждую секунду, ловить его взгляд, чувствовать тяжесть руки на своем плече или макушке. Уиллу достаточно было просто находиться в той же комнате, что и граф – одно присутствие его сиятельства делало юношу счастливым, ему нравилось просто наблюдать за своим господином, слушать его голос, дышать с ним одним воздухом.

«Влюбился… Полюбил всем сердцем – так крепко, как пишут в старинных сказках. Жаль, что я не зачарованная принцесса, которую мог бы расколдовать один лишь поцелуй прекрасного принца… Да и принца мне никакого не надо – лишь бы его сиятельство был рядом…»
Уилл с сожалением вздохнул и, в последний раз зарывшись лицом в темно-вишневое покрывало, хранящее эфемерное тепло графа Шеффилдского, поднялся, принимаясь за уборку.


Лондонский сезон – мечта всех незамужних девушек из знатных семей – из года в год становился все более значимым событием для Англии. К нему готовились много месяцев, едва дождавшись окончания предыдущей череды балов, последний из которых традиционно давала королевская чета в своем дворце и на котором можно было лицезреть счастливые пары, нашедшие друг друга за эти две недели. Более дюжины великолепных приемов, соревнующихся друг с другом в пышности, невероятные интриги за право стать хозяевами этих танцевальных вечеров и не менее изощренные ухищрения, прилагаемые отцами знатных семейств, чтобы попасть в список приглашенных на ежегодный «сезон невест». Для многих менее знатных семей осенние балы в столице были шансом удачно пристроить своих отпрысков, тем самым улучшив свою родословную, в то же время, первые фамилии королевства могли не торопясь выбирать для своих сыновей и дочерей наиболее достойные партии. Кроме прочего, помолвки, заключенные в эти две  самые оживленные для Лондона недели имели множество политических подоплек, нередко некоторые из новых союзов «двух любящих сердец» благословлялись самим королем еще задолго до того, как избранники впервые увидят друг друга.

Эдвард успешно избегал интриг, связанных с собственной женитьбой, все эти годы. Он ни на миг не забывал о завещании отца, предписывающем ему жениться и завести наследника не позднее тридцати лет, чтобы упрочить род графов Шеффилдских. Но пока сроки не так поджимали, Эд надеялся все же найти супругу если не по сердцу, то хотя бы такую, с какой не сложно будет прожить под одной крышей остаток своих дней. Увы, нынешний лондонский сезон должен был стать для него последним в статусе холостяка, и этот факт невероятно поднял ставки графа, сделав его самым желанным женихом Англии. По правде говоря,  Эдвард всегда был на первых позициях в списках женихов высшего света – тому немало способствовал размер оставленного наследства, привлекательная внешность и негласная, но всем известная, поддержка короля. Георг III мог сколь угодно гневно осуждать незаконный ввоз в Англию товаров из недавно открытых индийских колоний, но он сам и его венценосная супруга охотно пользовались диковинными тканями, травами для заваривания чая, табаком и костяными безделушками, поставляемыми к королевскому двору молодым предприимчивым дельцом. В очень узких кругах было известно о том, что правящий король высказывал пожелания видеть Эдварда Шеффилдского одним из своих относительно близких родственников, но Эд смог деликатно уклониться от столь почетного статуса, не желая терять свою независимость. Во всяком случае, у него получалось уклоняться до сих пор.

Насколько обременительно быть «первым женихом», Эд понял с первого же бала. Открытие сезона в этом году проходило в великолепном особняке герцога Винздорского, почти не уступающем своим великолепием королевскому дворцу. Около полусотни приглашенных, традиционная староанглийская роскошь, двенадцать перемен блюд, пять танцевальных раундов – все это настолько поражало своей пышностью, что те молоденькие мисс, которые впервые попали на вожделенную «ярмарку невест», не скоро оправились от потрясения, а кое-кому, по слухам, стало дурно от волнения еще до первого танца. От разнообразия нарядов дам и кавалеров пестрило в глазах, появление наиболее известных приглашенных каждый раз вызывало ажиотаж, грозящий перерасти в небольшое столпотворение, а гости все продолжали прибывать, словно в этот вечер под одной крышей решило собраться полкоролевства.

Эдвард, ослепительный в своем золоченом фраке и белоснежных гетрах, с небрежно перехваченными золотой лентой длинными волосами, вызвал фурор одним своим появлением. Прибывший вместе с другом Гарри только посмеивался, глядя, как к Эду ринулись многочисленные «папаши», чуть не затоптавшие друг друга в попытке первыми завладеть вниманием красавца-жениха. Так как молодой граф Освальдский не рассматривался в качестве кандидатуры на почетную роль чьего-то будущего мужа, его очень скоро оттеснили в сторонку, чему тот, по правде говоря, оказался только рад. Сочувственно посмотрев вслед плотной толпе, поглотившей несчастного Эдварда, Гарри с облегчением направился к компании знакомых молодых повес, как и он пока не обремененных необходимостью искать спутницу жизни.

Эд старался держаться одинаково вежливо и доброжелательно со всеми – и уже знакомыми лордами, и с теми, кому его представили впервые на этом вечере. Следующий по пятам Уильям, несколько более бледный, чем обычно, и слегка напуганный тем напором, с которым вели себя знатные господа, только и успевал записывать в специальную книжечку с золотым тиснением имена и титулы незамужних мисс, претендующих на танец с его сиятельством графом Шеффилдским. Из довольно внушительного списка Эдвард должен будет составить очередность партнерш для своих танцев, демонстрируя тем самым заинтересованность той или иной претенденткой. На самом деле, Эд и Гарри уже несколько дней назад составили графу «танцевальную карту», подробно обсудив каждую невесту из числа самых подходящих – причем Эдвард отмел больше половины первых фамилий королевства, заявив, что осчастливив какую-нибудь менее известную семью, он получит над будущей супругой больше власти и влияния. Однако ссориться с представителями приближенных к королевскому дому семей граф ни в коем случае не собирался, поэтому танцевальные списки на ближайшие балы были составлены таким образом, чтобы Эдвард хотя бы один раз протанцевал с каждой из десяти «первых невест» нынешнего сезона.

Герцог Винздорский с супругой не были поклонниками новомодных течений, в основном просочившихся в Англию из более легкомысленной Франции, поэтому для торжественного открытия бала, а вместе с ним и самого сезона, был выбран старинный чинный менуэт. Эдвард шествовал третьим в первой линии кавалеров, сразу за старым герцогом – хозяином бала – и его сыном, молодым виконтом. На первый танец граф пригласил не слишком юную Марию Макленбургскую – высокую статную девушку, являющуюся довольно близкой родственницей правящей королевы. По залу пронесся восхищенный шепот – гости почти единодушно сходились во мнении, что третья пара самая красивая на этом балу, и молодые люди идеально подходят друг другу. И только Гарри тонко усмехался, поднося к губам бокал с легким молодым вином: он прекрасно знал, что у черноволосой красавицы с надменным выражением на аристократичном лице, пожалуй, меньше всего шансов стать графиней Шеффилдской. Допив игристый сладковатый напиток, блондин поправил небесно-голубой шейный платок и приступил к своим нелегким обязанностям.  Графу Освальдскому надлежало незаметно наблюдать за гостями, наводить справки и искать среди испуганно жавшихся к родителям юных дебютанток из провинций ту единственную, которой можно будет доверить почетную задачу родить наследника его другу.


Уилл, которого наконец перестали осаждать лакеи других приглашенных на бал господ, устало прислонился к дальней колонне в танцевальной зале, наблюдая за чинно двигающимися в такт богато одетыми парами. У юноши разбегались глаза, и гудела голова от такого количества людей, а ослепительная роскошь самого поместья, нарядов, украшений гостей и даже золоченой посуды, вызвавшая поначалу восхищение и трепет, сейчас только утомляла.
Невольно Уильям снова и снова отыскивал взглядом своего господина, каждый раз ощущая, как сладко сжимается сердце и перехватывает дыхание. Граф был так красив! Возможно, влюбленное сердце отказывалось замечать кого-то еще кроме предмета своего обожания, но Уилл действительно не видел на этом балу никого, кто мог бы сравниться красотой с его сиятельством. Каждое движение милорда, поворот головы, плавный всплеск волны иссиня черных волос, каскадом спускающихся по спине графа – все это порождало в Уильяме волны жара и дрожи, так что временами юноша чувствовал, как у него подгибаются колени и пылают от смущения щеки. Влюбленный взгляд словно туманом окутывал фигуры сменяющихся от танца к танцу прекрасных дам, с которыми его сиятельство продолжал двигаться по начищенному до блеска паркету, Уилл не видел и не замечал никого, кроме своего господина, и мог наблюдать за ним целую вечность.

– Закрой рот, мой милый, а то птичка залетит, – прозвучал над самым ухом юноши чужой насмешливый голос.

Уилл вздрогнул всем телом, со стуком сомкнул челюсти и резко развернулся на каблуках, едва не потеряв равновесие. Его тут же поймали чьи-то сильные руки и дернули за колонну, скрывая от посторонних глаз. С возрастающим страхом Уилл вжался в холодный мрамор и воззрился на незнакомого мужчину, который разглядывал его с неподдельным интересом. Незнакомец был богато, но не слишком вычурно, одет, короткие вьющиеся рыжеватые волосы открывали высокий лоб, а выражение лица показалось Уильяму хищным и неприятным. Из-за невысокого роста странный господин не мог нависнуть над вжавшимся в колонну лакеем, как ему, вероятно, хотелось, но его властный взгляд и некая давящая аура успешно компенсировали сей небольшой недостаток.

– Ах, какой хорошенький! И чей же ты будешь, милашка?  – незнакомец растянул губы в неприятной улыбке, медленно опуская взгляд, детально оглядывая фигуру юноши с ног до головы.

– Я… эээ… граф Шеффилдский… я слуга графа Шеффилдского! – Уилл не сразу смог справиться с волнением и сейчас искренне надеялся, что имя милорда избавит его от излишнего навязчивого внимания.

Но к ужасу юноши незнакомец не только не оставил попыток взглядом пробраться под одежду симпатичному лакею, но и неожиданно прижался к нему всем телом, одной рукой захватив в горсть волосы на макушке Уильяма, а другой с силой сжав его бедро.

– Ну, нааадо же… какие хорошенькие лакейчики  у нашего графа-недотроги! Если бы я знал, давно бы уже нанес визит в вашу деревню…

Уилл задыхался от страха, боли, омерзения и возмущения. Чужие прикосновения оказались настолько противны, что ему захотелось заорать и влепить разряженному в пух и прах нахалу пощечину. К сожалению, юноша прекрасно понимал, что тем самым он поставит своего господина в неловкое положение, поэтому попробовал решить возникшую проблему самостоятельно.

– Отттпустите, сссударь! – зашипел Уилл, уворачиваясь от настойчивых поцелуев, рискуя при этом остаться без доброй трети своих волос. – Мой господин будет недоволен! Я не хочу, отпустите немедленно, пока я не позвал на помощь!

Рыжий незнакомец откинул голову назад, неприлично расхохотавшись, а в следующую секунду схватил Уильяма за горло, лишая его возможности не только говорить, но и дышать.

– Маленький щенок! Твой господин плевать хотел на то, кто тискает его лакеев, к тому же, не думаю, что у тебя хватит смелости бежать к нему с жалобами, пока он не перетанцует со всеми красотками в королевстве… – выплюнув эти слова в побелевшее от нехватки воздуха лицо Уилла, мужчина впился в его губы злым поцелуем, кусая, проталкивая в рот юноши свой язык, намеренно причиняя боль.

Уильям пытался отпихнуть негодяя, но голова начала кружиться, грудь болела от невозможности нормально вздохнуть, руки и ноги налились тяжестью. Уже почти теряя сознание, Уилл вдруг услышал мужские голоса и чей-то смех, удерживавшие его руки внезапно ослабили хватку, а затем юноша понял, что больше его никто не держит.

– Жорж, ну что за любовь пугать таких милашек! Ты никогда не научишься быть любезным со своими игрушками, не так ли? – несколько молодых господ, смеясь, тормошили недавнего незнакомца, хлопали по плечам и пытались увести подальше.

Уилл преодолел желание сползти прямо на пол, так как дрожащие ноги совершенно не держали его, но понимал, что тем самым привлечет к себе еще больше внимания. Рыжий франт утер губы кружевным платком, затем бросил на юношу горящий жадный взгляд и хрипловато рассмеялся.

– Развлекайся дальше, куколка. На кого ты там пялился, когда я подошел? Теперь тебе будет куда слаще мечтать о ласках знатных господ, не правда ли? А с тобой мы еще потолкуем, я тебе обещаю…

Звук гонга оповестил об окончании первого танцевального тура, хозяева пригласили гостей к столу с напитками и закусками, в зале тут же началось заметное оживление. Уилл несколько раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, и принялся лихорадочно приводить свою одежду в порядок. Его мучитель со своими друзьями скрылся в толпе одновременно с ударом гонга, оставив юношу в полуобморочном состоянии. Уильям понимал, что если его сиятельство граф заметит, что с его любимцем что-то не так, он выпытает у слуги правду, после чего неминуемо разразится скандал.

«Ничего… ничего ведь не случилось? Я и раньше знал, что у господ… у некоторых господ странные причуды. Нужно не быть таким дураком и не стоять у всех на виду – тогда и не полезет никто… Ничего… Лишь бы его сиятельство не догадался…»

Еще пару раз глубоко вдохнув, Уильям направился в центр залы, надеясь, что его господин найдет предлог, чтобы подозвать его – после пережитого потрясения Уиллу было просто необходимо внимание его сиятельства. Но, увы, графа ни на секунду не оставляли одного, ему не удавалось даже бросить взгляд в ту сторону, где в ожидании стояли тесной кучкой лакеи приглашенных господ. Вздохнув с искренним сожалением, Уилл затесался в толпу других слуг, предпочитая наблюдать за его сиятельством издалека, но не рискуя больше оставаться в одиночестве.


Вечер казался Эдварду поистине бесконечным: танцы сменяли друг друга, от привычного медленного гавота до новомодного игривого полонеза, перед глазами мелькали лица, ослепительные украшения и вычурные прически, граф до чертиков устал улыбаться и выверять комплименты, почти перестав замечать, кому именно он их говорит. Как и ожидалось, ни одна из дам не смогла хоть сколько-то завладеть вниманием Эдварда, ни с одной из своих сегодняшних партнерш он не хотел бы ни то чтобы провести остаток дней, но даже и перемолвиться еще когда-нибудь парой фраз.

– Ты капризничаешь, мой дорогой, – фыркнул Гарри, когда они ненадолго уединились на балконе, чтобы выкурить сигару между танцевальными раундами. – Зачем им нравиться тебе, скажи на милость? Или ты позабыл, что собираешься сразу после первой брачной ночи отправить законную супругу в изгнание, подарив ей собственный замок?

– Я помню, помню! – прошипел Эд сквозь зубы, глубоко вдыхая непривычно горький дым и с трудом подавляя желание разразиться ругательствами. – Но все же… нам придется иногда встречаться, разговаривать, появляться вместе на приемах… Ей предстоит воспитывать моего сына, в конце концов! Я не могу доверить это какой-нибудь беспросветной идиотке!

– Ты играешь с огнем, мой друг… – задумчиво протянул Гарри, стряхивая пепел в специальную мраморную чашу в углу просторного балкона. – Кто-то поумнее беспросветной идиотки может не захотеть закрыть глаза на не вполне безобидную интрижку своего супруга с его лакеем…

– Я все знаю! Я найду такую, которая будет отвечать ВСЕМ моим требованиям!

Граф Освальдский тяжело вздохнул и покачал головой, глядя вслед удаляющемуся другу. Похоже, его роль свата усложнялась буквально на глазах.

Последний танец – мучительно долгий буланже – закончился около двух часов после полуночи. Хозяева поблагодарили гостей за прекрасный вечер, предложив им очередные закуски, после чего лакеи сменили парадное освещение на более интимный полумрак свечей и раскрыли многочисленные двери, ведущие в великолепный сад. Многие из приглашенных кавалеров с благодарностью восприняли прозрачный намек, увлекая своих дам по дорожкам между идеально подстриженными деревьями и кустами. Глядя на скрывающиеся в сумерках сада парочки, Эдвард мысленно содрогнулся: от него, конечно, ждали того же самого, граф буквально ощущал спиной горящие взгляды его недавних партнерш, слышал их перешептывания. Еще немного, и какая-нибудь мисс, оказавшись смелее своих товарок, пригласит его сама и тогда…

– Найдите моего лакея, пусть приготовит экипаж. Мы уезжаем домой. И предупредите графа Освальдского, возможно, он захочет покинуть бал вместе со мной, – Эд проводил взглядом молодого юношу из местной прислуги и направился к хозяевам вечера, приносить извинения за столь поспешный отъезд и врать про завтрашний ранний визит к своему банкиру. Приличия приличиями, но граф чувствовал, что его терпение почти полностью истощено.

Прощание с хозяевами бала затянулось еще на добрые полчаса – Эд вынужден был выслушать все приличествующие комплименты, надежды и пожелания, принять около десятка приглашений на ужины и совместные прогулки в Сент-Джеймском парке, ответить на вопросы о длительности своего пребывания в столице и подобной чепухе. Когда Эдвард наконец вышел на парадное крыльцо и узрел свой экипаж с замершим у дверцы Уиллом, облегчение, накатившее на него было настолько сильным, что вызвало короткое головокружение и слабость в ногах.

– Уильям, полезай внутрь, ты мне понадобишься, – тоном, не допускающим возражений, рявкнул граф, игнорируя шокированный взгляд Гарри и испуганно-изумленный своего слуги.

Эдвард еще не выжил из ума и прекрасно помнил, что место лакея – на запятках кареты или, в лучшем случае, на козлах рядом с кучером. Но сейчас ему было наплевать на все приличия и на досужие толки – Эд чувствовал, что если он сию же минуту не обнимет своего мальчика, не вдохнет его запах, не отведает сладость его губ, у него случится нервный припадок.

– Эдвард, ты соображаешь, о чем завтра будет судачить высший свет?! Граф Шеффилдский не только не почтил кого-либо из присутствующих на балу мисс своим особым вниманием, но и уехал раньше всех, напоследок запершись в экипаже со своим лакеем! Эд! Эд, я с тобой разговариваю?! О, Боже…

Но граф не слышал своего друга, высказывающего вполне справедливые замечания, потому что как только за ним захлопнулась дверца экипажа и вслед за тем раздался окрик кучера, Эд притиснул вышеупомянутого лакея к спинке обитого бархатом сиденья и впился в его губы жарким голодным поцелуем, от которого в голове блаженно зазвенело, поясница налилась приятной тяжестью, а сердце принялось выстукивать какую-то  ликующую мелодию.