Как я познакомился с Ромычем

Я тогда учился в пятом классе и посередине второй четверти меня перевели в эту школу, где учился Ромыч (при слове «учился» саркастическая улыбка озаряет мое небритое лицо).
Вообще-то это, конечно, его прозвище; у него их было несколько: кроме названного выше было еще два - «Слон» и «Лоб». Но за последние можно было запросто схлопотать, а потому все вынужденно остановились на первом варианте. Кстати, а раскрою-ка я одну тайну, а?!

«Слон» - потому что его трубный глас его раздавался по всей школе, как рев этого взбесившегося обитателя саванны, настолько он был громок и груб. Видать, ломка переходного периода благоразумно решила обойти его стороной после первого же знакомства.
«Лоб» - потому лобяра у него действительно ни в одну шапку не влезал. Я сам лично видел, как он колол ими грецкие орехи, разложенные на подоконнике. Разумеется, на спор, стал бы он так просто дурью маяться, как же, держи рот шире!

Короче, дело к ночи, тянуть резину не буду. В этой школе кабинетную систему стали вводить за неделю до моего появления. И вместе со мной в школе появился и Ромыч. Как так? Очень просто, после каких-то очередных соревнований. Он же был классный самбист, боксер, лыжник, баскетболист, волейболист, пловец... в общем, лишь бы не сидеть на уроках.

Ну вот, сижу на третьей парте в центральном ряду рядом с рыжей Нинкой Б., в которую, конечно, влюбился с первого взгляда, и таращился на историка Мих Михыча, кося другим глазом, на красивые коленки соседки. Погоди, неужто пялиться на женские ножки я начал в пятом? Ну да неважно...

Вспомните, как вы заходили в класс во время урока? Аккуратненько так, да?
Ромычу было все «по лампе», вот и сейчас он рванул дверь и нырнул в класс со своим чугунным лбом наперевес. Почему к нам? Кабинеты перепутал, да еще и этаж до кучи, потому как «старшаков» на третий перевели.
А Мих Михыч как раз выходил из класса. Пи-пи ему вдруг захотелось, что ли. И вот они столкнулись, как «Титаник» с айсбергом, и кто из них кто – догадайтесь с трех раз!
Ромыч, будучи пониже ростом, въехал своим лбом в подбородок историка, все – нокаут. Мих Михыч, сложив в кучку свои дрогнувшие ножки, рухнул на пол, раскинув руки.
В классе – мгновенная гробовая тишина.

Ромыч, озадаченно шмыгнув носом, почесал затылок, хмыкнул что-то вроде: «Ну, блин, ходят тут всякие!», и только тут, оглядев класс, понял, что крепко облажался. «Всяким» получался-то он!

Но раздумывал недолго. Наклонился, поднял на ручки толстого Мих Михыча, усадил на стул, туло и руки уложил на учительский стол, а голову аккуратно повернул на бок, припечатав его пухлой щекой классный журнал. Осмотрев свое творение, и оставшись довольным, он нахмурив брови, обвел грозным взглядом класс и приложил палец к губам. Мы, понятное дело, дружно закивали головками, как китайские болванчики.

И Ромыч, убедившись, что все его поняли, увесисто похлопал историка по плечу. Тот, вздрогнув, мотнул головой и начал приходить в себя, с недоумением озирая класс. Не дав ему окончательно очухаться, Ромыч пробасил: «Нехорошо, Михал Михалыч, на уроках спать! А если Раиса об этом узнает?» (Раиса – это директриса, которую даже в гороно побаивались)

И спокойно, в развалочку, попер из класса, зажав под мышкой свою кожаную папку с парой тетрадей (учебники он принципиально в школу не носил). Одуревший и здорово струхнувший Мих Михыч на «кривых рысях» рванул за ним. Чем закончился их разговор, я не знаю, но историк до самого выпускного Ромыча первым за ручку с ним здоровался, и частенько подвозил в школу и увозил из школы на своем новеньком «Москвиче».

Всю жизнь использую его принцип: каждую хреновую ситуацию переворачивать в свою пользу.
Но, скажу честно, получается как-то через раз.

© Antonio de Ramires