Переулок Теплый - 29

Когда я взялась за написание этой книги, при разговоре с кульяновцами постоянно слышала, что их улица была самая хорошая, а дом их стоял на самом удобном в поселке месте. Я на сто процентов согласна с земляками. При разборе старых документов, стоит прочесть адрес «переулок Теплый – 29», как у меня сладко сжимается сердце.

Первые двадцать восемь домов переулка принадлежали Центральному району. А начиная с 29-ого (нашего)  – уже Заканальному. Границей служил сбросной канал. Родительская усадьба стояла на его высоком берегу.  К помосту, что лежал над водой и которым пользовалось все население нашего переулка, (у нас его называли мостком) вела деревянная лестница с перилами. Сколько раз за летний день детские ноги топали по ее ступеням то вверх, то вниз.

Здесь мы научились плавать и нырять. Мы, что  маленькие котята, которые, осваивая пространство, то опустят с крылечка лапку, то опять подожмут, пока не подросли и не ушли на озеро, канал, помост, ступеньки были нашей вселенной. Вода чистая, но дно илистое и уйма пиявок, все это не преграда для любителей купания. А для разнообразия можно плыть вниз по течению канала. Прямо за мостом через него небольшой участок правого берега был песчаный. Песок и вода - это мастерская. Здесь подростки из мокрого песка возводили сказочные замки и крепости, а малышня лепила пирожки и кексы, используя для этого пластмассовые формочки.               


Моего отца, Иллариона Михайловича Еремеева, за  глаза часто называли бешеным Ларькой. Даже сейчас мне кажется, что нет на земле дела, которое было бы  непосильно ему. Он умел все. Мама  часто вспоминала, удивляясь, как он угадывал; но стоило ей после работы только зайти в дом, а отец на уже накрытый стол, как последний штрих, раскладывал ложки. Готовил он не хуже мамы. Я помню одно праздничное утро. Мы проснулись (нас было три сестры: Наталья, Галина, Вера), на столе блины, сметана и записка: «Поздравляю вас, девки, с бабьим днем!».

А пельмени! Их тогда лепили помногу. Садились для этого всем семейством за стол. Отец успевал  сочни для стряпух накатать и  пельменей налепить гораздо больше, чем другие. Да таких, что обязательно, один к одному. Свои мы выкладывали на другом листе, чтобы наши казусы не испортили ровные ряды его красавцев. Еще помню одно очень вкусное «блюдо». Вымоет отец печную плиту и нажарит прямо на ней картофель, причем нарежет его очищенный перед этим тоненькими кружочками, уложит в большую чашку, посыплет солью и старательно встряхнет для  их равномерной просолки.

Отец никогда не чурался женской работы. Полоскать белье это бабья забота. Летом куда ни шло, но зимой на канал с бельем ходил только отец. Я помню, похожие на маленькую карету санки, изготовленные им. Позднее он сделал точно такие же, но гораздо меньшие, для наших кукол. А, тоскуя по так и не родившемуся сыну, сварил для нас большой железный самосвал. Сколько синяков и шишек мы наставили об него прежде, чем мать закинула машину с глаз долой. Крыша нашего дома была покрыта железом. Отец красил его черным лаком, и она всегда блестела на солнце. В огороде далеко в небо возвышался громоотвод. Все до мелочей было продумано и сделано в нашей усадьбе руками отца.

Мама пережила его на двадцать два года.  Видя, как что-нибудь делает ее старший зять, обязательно сравнивала в пользу мужа: «Вот Ларя сделал бы, так сделал». Мастеровой, он имел любые инструменты. Но редко кому их одалживал. Я помню, как дед по фамилии Сайкин, вернул взятый ранее топор. Увидев, что в ограде не было отца, кинул его  через калитку, и убежал. А все потому, что задержал дольше положенного срока.

В одно лето отец забил трубы и поставил в ограде колонку. Вода из нее была очень вкусной, и от нее не ржавели ведра. К нам за водой ходили не только соседи, но и те, кому по дороге встречалась общественная колонка.

Мы выросли на молоке и мясе, на натуральном продукте, как говорит моя младшая сестра. Парное молоко – моя слабость. Я пила его литрами.  Помню корову Янку. Ее теленка Звездочку, которую отец принес в дом и уложил на солому в углу кухни. Я и сестры по очереди осторожно гладили ее по еще мокрому боку и белому пятнышку на лбу. Утром Звездочка, шатаясь, встала на ножки. И пока она не начала есть самостоятельно, мы поили ее через соску молоком Янки.

Кроме коровы и теленка в нашей стайке жили две свиньи, куры, кролики.
   
Маленькие  ярко желтые  цыплята обитали первые дни на печке, в отцовой шапке.  Поили их по очереди изо рта, кормили раскошенным желтком или вареной пшенной кашей. Потом пересаживали цыплят в большую коробку, наблюдали за ними, выбирали себе любимцев.


       Мама приносила с огорода первые цветы с огуречной грядки, либо цветок картофеля. Учила видеть, любить и понимать все живое.


Я помню, что в четверг перед Пасхой луковой шелухой красили яйца. А за пять дней до этого был так называемый «день хозяина». Мама шла утром  в курятник и собирала найденные там яйца. Их пересчитывали. Следующий день был мамин, потом мой, Галинин и, наконец, Верин. Я не помню, какой вывод мы делали после подсчетов, но почему-то каждый год это повторялось снова и снова. В церковь мы не ходили, но к святому дню мама обязательно стряпала и готовила праздничные блюда.


 Помню, как шумно и весело было в нашем доме перед Новогодними праздниками. Для каждой новой елки мама обязательно подкупала несколько новых  игрушек. Доставала «старые», аккуратно переложенные  в ящике ватой.  Некоторые игрушки при помощи бумаги, красок и клея мы делали сами. Нам очень нравилось наряжать лесную красавицу. Тогда на школьные елки обязательно готовили новогодние костюмы. По мере сил мы помогали маме в этом. А в зимние каникулы мама проводила в нашем доме елку для соседских ребятишек. Продумывала конкурсы, для победителей заготовляла простенькие подарки. Однажды Саша Гавва, мальчишка, побывавший на таком празднике, сказал нашей маме:  «Тетя Тоня, а у вас было интереснее, чем в школе».

 В день рожденья, проснувшись, мы находили на приставленной к кровати табуретке подарок. На мое шестнадцатилетние на ней лежали  маленькие женские часики из желтого металла с браслетиком.  Я помню, как они исчезли. Их выпросила у меня поносить Марина Дик. С ней мы работали в цехе топливо-подачи на Кузнецкой ТЭЦ. И я видела, как поток угля, падая с транспортерной ленты в бункер, увлек их за собой. Моя гордость и зависть подружек сгорела в пламени печи котельного цеха.

В детстве трудовое воспитание мы прошли по полной программе. У каждой из нас были свои обязанности. У меня, как  старшей из сестер насчитывалось их гораздо больше. Летом за день, пока родители были на работе, мы должны были убрать в доме, натаскать воды, прополоть заросшие сорняком грядки, нарвать травы кроликам, сварить для свиней два чугуна картошки. Это было изо дня в день. Но почему-то запомнились работы, которые выполняли дружно вместе всей семьей. Одна из них - заготовка дров на зиму. Машина сваливала их большой кучей на улице перед оградой, и мы сначала распиливали большие плахи и бревна на чурочки. Потом отец колол их топором, а мы носили и складывали в поленницу. В конце убирали мусор, мылись в бане и на полученный за работу рубль покупали в магазине целый килограмм карамели. Это была такая вкуснятина - есть ее с мягким хлебом, запивая молоком.

 Запомнились зимние вечера, когда выглаженное после стирки белье, мы садились починять всем женским коллективом. А отец рядом плел из рыболовной лески сети. Ремонтировали свою одежду и слушали по радио какую-нибудь театральную постановку. Мама время от времени тихонечко подсказывала или поправляла нашу работу.

Картошки садили помногу. Десять соток под посадку брал на своем заводе отец, десять на своем  - мать. Копаешь, устанешь, начнешь жаловаться на боль в спине, а в ответ услышишь, что у маленьких поясницы нет и ничего болеть не может. Потом картофель сушили, рассыпав его тонким слоем и в ограде и за ее воротами, сортировали на крупную, семенную и мелочь.

На покос мы – дети не ездили, но скошенную траву, разложенную на той же площади что и картофель, в течение дня ворошили несколько раз. Удивительной вкусноты запах подсыхающей травы долго дурманил наше обоняние.
Я благодарна родителям за детство, проведенное в Кульяновке. В момент моего рождения они жили в казенном доме поселка Малоэтажка. Оба выходцы из деревни, они понимали, что в частном доме работы конечно больше, но жизнь сытнее. И чтобы вырастить здоровых детей, в хозяйстве просто необходима корова. Потому то и купили они и корову, и дом в Кульяновке. Я не знаю, был ли он в то время таким, каким я его помню. Возможно, что что-то отец достроил уже позже.
Дом был небольшой всего шесть на шесть.


В доме было четыре окна. Окна зала и детской выходили на улицу. Окно родительской спальни на дом Кошкаревых, что стоял справа от нашего, окно кухни в огород.

В нашей спальне стояло три кровати и небольшой стол у окна. В зале я помню только этажерку, на каждой полочке которой лежала кружевная салфетка, и уже на ней стояли книги. Потом родители купили телевизор (первый телевизор в нашем районе был у Сукач, друга отца, и мы – ребятня ходили смотреть его к ним, набивалось нас полная комната), какую-то современную, полированную мебель. Взяли все это в кредит, а только его выплатили, все вместе с домом сгорело. О пожаре расскажу позднее.

Из сеней было четыре двери: в кухню, в кладовую, в застекленную веранду и стайку. При чем стайка на ночь закрывался изнутри, и с улицы в нее попасть было невозможно. Такой же засов с секретом был и у погреба, в котором стояли бочки с солеными огурцами, помидорами, арбузами и капустой. Он закрывался  из кладовой. Толстая труба с загнутым для удобства концом проходила в дужки нижней части крышки погреба.

При входе в ограду налево была еще одна стайка, в ней жили кролики и курицы. Рядом с ней загороженный решеткой вольер для летней прогулки домашней птицы.
Из этой же стайки под оградой был прокопан и хорошо укреплен проход в еще один погреб. Здесь зимой хранилась семенная картошка. А сразу после посадки погреб чистили, открывали подземный проход и крышку погреба и по нему все лето бегали кролики.

Когда мы были маленькие, то мылись в общественной бане. Вымыв в доме пол и поменяв постельное белье, мы  шли всей семьей мыть и чистить собственные тела. Между мужским и женским отделениями  была дверь. Через нее уже сам, напарившись, отец передавал веник нам. Так делали все семьи. Раздавался стук в дверь, женщины и дети затихали, чтобы услышать, кому из них в этот раз отдадут освободившийся березовый веничек.

В бане не только мылись, но и общались. Родители сидели в длиннейшей очереди, а дети, объединившись, успевали за это время вдоволь наиграться на улице.
               

 А позднее отец построил собственную баню. Да еще такую добротную, как делал все, за что не брался. В дальнем левом углу стояла огромная бочка из нержавейки для холодной воды. Печь и на ней перевернутой пирамидой бак под горячую воду на шестнадцать ведер был единой конструкцией. Вода закипала быстро, а следом прогревалась сама баня. Я помню, как отец одновременно разом всех троих парил нас березовым веником. А мама, дожидаясь в при баннике, принимала нас по очереди, начиная с младшей.

Усадьба была более десяти соток. За домом в конце огорода стоял огромный громоотвод. Никаких фруктовых деревьев не было, хотя кой у кого в поселке были прекрасные сады. Зато росло много малины и крыжовника. Зальешь полную чашку малины молоком и ешь с мягким белым хлебом – вкуснятина необыкновенная. Огурцов, помидор, капусты нарастало каждый год много. Одно лето вырастили много арбузов, даже насолили на зиму.
               
               
В 1968 году мы уехали из Кульяновки. Уехали, потому что сгорел дом.