Мореходка

  Вот и приспело время — пора о Мореходке.
На бульваре Кронвальда, 6/8 стоят два высо-
ких старинных здания. Если повернуться лицом к ним,
собственно, с бульвара, то справа находится учебный
корпус, слева — жилой. По легенде в этих домах оби-
тал когда-то женский монастырь. Гораздо позже я узнаю,
что в этих зданиях существовало некое общество при-
зрения церковных белошвеек, или что-то в этом роде.
Через дорогу располагался (он и сейчас там распола-
гается) анатомический театр мединститута с которым
мореходка, якобы, связана подземными ходами, а также
с подземельями Старой Риги, которые в свою очередь
вели к Даугаве. За анатомическим театром через доро-
гу открывалась набережная, яхтклуб «Моряк», напротив
него, через заливчик — морской вокзал. Вправо от яхт-
клуба за забором в тени деревьев прятался портофлот, за
ним — судоремонтные мастерские, Андреевская гавань,
элеватор и дальше вниз по течению реки по правому
берегу — Рижский морской порт. К мореходке с задней
стороны жилого корпуса примыкал высокий деревянный
забор,тянувшийся вдоль тогдатошней улицы Кирова,
нынешней Элизабетес. За забором протекала наша вну-
тренняя жизнь: построения, утренняя зарядка, разводы,
вахты, спортивная жизнь. Забор укрывал футбольное
поле, которое зимой заливалось в каток и беговые ле-
дяные дорожки. Имел я счастье побегать по ним на бе-
говушках — длинных узких полозьях. Дух захватывало
от скорости! Забор отделял парк, делал поворот и при-
мыкал уже к правой стороне учебного корпуса. Теперь
там расположилось новое современное здание в виде
трёхлучевой звезды, в котором процветал (доцветал!)
до 90-го года ЦК компартии Латвии. Сейчас там правят
бал деньги Ханза-банка и разных адвокатских и менед-
жментских контор. Двор сузился до пределов мусорных
баков, а потом мореходка в ранге уже Морской Акаде-
мии, вообще переехала в Болдераю, к черту на кулички.
Жалко. Лучшего места для морского учебного заведения,
как было на Кронвальда, не придумаешь.
  Валера Эринцев был самым мирным, самым безо-
бидным из нашей четверки и тем не менее как раз его и
угораздило залететь в тюрягу аж на целый год. Это было
очень обидно. Ни меня, ни Жана, ни в конце концов, дру-
гого Валеру, Горбачева, а именно его, Эринцева, душу и
сердце нашей компании судьба забросила на нары. Ров-
но год назад (не считая месяца), 18 октября, аккурат пе-
ред своим днём рождения Валера и попал под судебный
пресс буквально накануне вышедшего Указа о борьбе с
хулиганством. Знаменитый был Указ от 66-го года, мно-
гим поломавший судьбу и здоровье.
  И вот мы с Жаном топчемся у ворот РЦТ, Рижской
Центральной Тюрьмы, ждем. Друг выходит на свободу.
А начиналось это так. Год назад, если еще убрать 3
месяца назад, в мае-июне 66-го, носились мы с идеей:
всей четверкой устроиться на одно судно и снимать кино.
Впереди предстояла годичная плавательская практика, а
перед ней — дизельная, двухмесячная. Вот на нее мы и
стремились попасть вместе. Осенью предыдущего года
мы ухитрились наснимать любительский фильм «Море
слабых не любит» под руководством незабвенного Вик-
тора Викторовича Мельвида и с этим фильмом занять
третье призовое место на смотре фильмов Баскомфлота.
И теперь лавры Эйзенштейна и Кармена не давали нам
покоя. Впереди светила благодарная тема: море, шторма
и ураганы, волны, чайки, «лимонно-банановый Синга-
пур» — в общем как ни банально, но захватывающе. Тем
более приз, который мы завоевали, представлял собой
кинокамеру «Кварц-2», 8-ми миллиметровую, удобную в
обращении и походе камеру. Приз, так сказать, обязывал.
  Пока мы организовывались в могучую кинокучку,
ребята практические и свободные от кинематографиче-
ских штучек, спокойно обьехали нас в выборе кормных
мест практики. Пришла на исходе третьего курса разна-
рядка на практику. Кроме нашего славного пароходства
предлагались следующие места: на китобои в Калинин-
град — 30 человек, в Тикси, каботажный флот — 30 че-
ловек. Туда направлялись сразу в штат, мотористами.
В пароходство же — практикантами сперва, а там уже
как получится. И камбузником пойдешь, чтобы зара-
ботать что-то. Всё это обьявили в училищном клубе и
пока наша четверка обсуждала эти горячие новости и мы
было плюнули на наше кинематографическое будущее и
сунулись записываться в китобои, поезд ушёл, 30 чело-
век уже опередили нас. (Жалеть о том, что мы не попали
в китобойный флот нам пришлось позже. Это был один
из последних годов свободного китобойного промыс-
ла. Потом лавочку закрыли и героический китобойный
флот приказал долго жить). В Тикси мы не собирались,
на Крайний Север и опять вернулись к нашим баранам,
то есть, к кино. С большим трудом удалось пробить
идею нашего совместного плавания, для чего я написал
киносценарий (эскиз), утвердил его в нашей кинолюби-
тельской студии «Чайка», ведомой уже упоминавшимся
Мельвидом; он вдобавок к кино, занимался еще и яхтами,
о которых мы снимали свой замечательный фильм. Руко-
водителем нашей съёмочной группы был старшекурсник
Эвалд Ниперс, который в данный момент находился на
практике. Пришлось мне побегать между мореходкой и
кадрами, чтобы уладить наш вопрос и вот мы уже ви-
сим на подножке поезда Рига-Калининград, прощаемся
с девчонками, с которыми час назад за насыпью распи-
вали дешевый портвейн. Нас направили на славный па-
роход «Калуга»: нас четверых практикантами и еще из
6-ой роты в штат ехал Вася М. Пять замечательных лиц
на один пароход. При расставании на перроне мы сце-
пились с неким майором, который пытался нас загнать в
вагон. И это было плохим знаком. В нашем вагоне рас-
положилась целая армейская футбольная команда, в дру-
гом — дублирующий состав. Они ехали с соревнований,
на которых выиграли футбольный кубок Прибалтийского
военного округа. По этой причине солдаты-спортсмены
были навеселе. Мы тоже навеселе, но на свою беду мы
были одеты по гражданке, форма была в чемоданах. Это
потом сказалось на наших отношениях с солдатами. Те
не переваривали гражданских, а во хмелю так и вовсе
нарывались на драку. Что и не замедлило случиться по
прошествии некоторого времени. Поезд был ночной.
Вскоре уже Ванька (кличка Горбачева) вовсю давил хоря
на верхней полке. Вася дремал в закутке, положив голо-
ву на столик. Вагон был общий. Жан тоже подремывал у
прохода. И только мы с Валерой не угомонились. У сол-
дат нашлись аккордеон и гитара. Валера наигрывал на
аккордеоне, а солдат — на гитаре. И получалось у них
очень даже толково. Вполне тихо и пристойно. Валера
был музыкант от Бога. Он мог сыграть на щепке. Но тут
вмешался молодой лейтенант: всем спать приказал. На
что мы с Валерой среагировали вполне адекватно: ко-
мандуй, мол, своей пехотой, а к нам не лезь. В общем,
завелись. Пошли в тамбур выяснять отношения. Я, Вале-
ра, лейтенант и еще несколько солдат. По пути я толкнул
Жана. В тамбуре, где туалет, особо не развернёшься, но
один из солдат умудрился затолкать Валеру в туалет и
пытался там разобраться с ним. С трудом я вытащил
этого солдата оттуда, а вслед и Валеру. Жан и лейтенант
намотали ремни на свои правые руки и вполне мирно
беседовали. Откуда у Жана ремень, мелькнуло у меня в
башке, мы же по граждански были одеты? Но долго раз-
думывать мне не дали. Содат напихалось в тесный там-
бур — не развернуться. Но тем не менее полетели раз-
нообразные тычки, не приносящие успеха ни одной из
сторон. Жан с лейтенантом выскочили в междувагонный
отсек и там продолжили «дискуссию», впрочем только
дружелюбно крутили перед носом друг у друга свои
ремни. Но, как любой знает, для ремня нужно простран-
ство. В тамбуре кулаки надежнее. У Жана, я знал, бляха
была с тыльной стороны заплавлена свинцом и в опреде-
лённых условиях становилась грозным оружием. Но тут
оба-два соперника только что анекдоты не травили друг
другу. Толпа между тем прибывала. Заволновался было
уже отошедший ко сну вагон. Послышались крики, дет-
ский плач. Мне в маленьком тамбуре зажали руки двое
солдат, а третий беспрепятственно и с наслаждением бил
меня головой по носу, превращая его в кровавое меси-
во. Так он мне и остался на память, раздавшийся во всё
лицо, нос. Конечно несся мат-перемат и по вагону прока-
тился взвыв. Солдаты заполнили проход, всем хотелось
помочь любимому лейтенанту и своим товарищам, но не
пробиться было к месту действия. А лейтенант с Жаном
все еще выясняли отношения, так и не применив свои
бляхи. Любят солдаты подраться, это я на всю жизнь за-
помнил. Особенно в поездах, как показала дальнейшая
жизнь.Так они отыгрываются на гражданских за свое ар-
мейство, так скажем.
  Наконец из соседнего вагона каким-то макаром ухи-
трился добраться к эпицентру свалки уже вышеупомя-
нутый майор. «Расходитесь! Я приказываю!» — понес-
лось на весь вагон. С трудом восстановилась тишина и
солдаты начали расползаться по своим купе. Я зажал нос
руками, пытаясь остановить кровь. Поезд качало, все ка-
чались, я пытался удержаться пока пробирались вдоль
вагона и непроизвольно испачкал и себя, и Валерку и
Жана мокрыми кровавыми руками. Мы все были в мод-
ных тогда белых нейлоновых рубашках. Еще на первой
практике закупили за границей. Впереди, спотыкаясь,
шёл тот солдат, который меня головой отмутузил:
— Извини, брат. Мы не знали, что вы курсанты.
(каким-то образом это выяснилось).
— Честно это? Втроем на одного? — возроптал я
сквозь зажатый нос.
— Ну извини, больше не буду. Хочешь, дай мне!
— А получай! — и я от души нанес апперкот, раз-
вернувшимуся ко мне, солдату.
  Взвизгнула женщина.
— Тихо, тихо — произнес сам пострадавший, раз-
гибаясь с колен. — Мир?
  Потом уже, когда мы переоделись в свою флотскую
форму, закинув кровавые рубашки на верхние полки,
пришел этот солдат (он был из другого вагона) и принес
адрес свой калининградский и полбутылки водки. Мы
вполне подружились, втроем распили эту водку, вместе
с Жаном. Поговорили про жизнь и договорились встре-
титься после дембеля. Ванька же благополучно проспал
всё действо. Ранним утром солдаты сошли в Черняхов-
ске. С ними пропали и наши фирменные, хоть и в крови,
рубашки. А подъезжая к Калиниграду, обнаружилось,
что и пиджака моего нет, а в нем находился морской па-
спорт, утеря которого грозила поставить крест на моей
морской карьере. Приплыли! Лихорадочно я пошел шер-
стить вагон, благо вагон уже подопустел. Ребята помога-
ли, но — пропал пиджак! Унесли гады вместе с рубашка-
ми! У меня всё опустилась внутри, и всё похолодело под
ремнем. Наконец, Валера, который Эринцев, выволок
какую-то тряпку из под боковой скамьи и с торжеством
вручил её мне. Это и был мой замечательный гэдээров-
ский пиджак, который мы совсем недавно купили с тё-
тей Сашей на базаре. И о, радость, в кармане внутреннем
лежал несколько помятый, но все же вполне советский
паспорт моряка. Так началась наша практика.
  И как приехали мы на «Калугу» и как зарядили на
Росток походы! Это в ГДР то! Германская Демократиче-
ская Республика была копией СССР в немецком вариан-
те. Это не Сингапур. Это гораздо... Возили мы запчасти
для наших танков и пропитание нашим солдатам, и как
вскоре взвыли! Мы то раскатали губы на Антверпен да
на Амстердам, куда «Калуга» до этого и ходила. А это
порты, где мы с нашей практикантской зарплатой могли
худо-бедно выжить, закупая дефицитный товар и прода-
вая этот товар изголодавшемуся по хорошим и модным
вещам советскому народу. А тут... В Ростоке мы поку-
пали дамские головные сеточки и гонялись с ними по-
том по всему Калининграду за женщинами. Шли они по
рублю штука. Но напуганные женщины чаще всего если
и брали эти сеточки, то явно с перепугу. Бизнес наш еле
тлел. И так ходим туда-сюда: Калининград-Росток. Дож-
ди и туманы. Мы в погоду с Жаном сражаемся на корме в
боксерских перчатках. Ванька как всегда спит. Валера за
всех упирается, отчеты по практике пишет. На стоянках
пытаемся наладить личную жизнь, но без денег трудно-
вато. Да и с местной шпаной стычки неоднократные не
всегда кончались миром. Кино забросили. Я поснимал
немного, потом пленка закончилась, денег нет. Решили
мы потиху с «Калуги» разбегаться. И разбежались под
предлогом окончания двухмесячной дизельной практи-
ки — это на пароходе-то! Написал я всем нам положи-
тельные характеристки, которые дед (старший механик)
Савин не глядя подмахнул и отправились мы восвояси в
Ригу. Привез я эти характеристики Гриммаловскому, на-
чальнику практики. Тот как прочитал их, как заорал:
— Кто их вам писал?
— Кто? Старший механик, вестимо. А что такое?
— «Дворников А. Показали себя с хорошей стороны,
грамотные и прилежные курсанты и т.д. и т. п.
Мелнис Ж. Показали себя с хорошей стороны, гра-
мотные...
Эринцев В. Показали себя с хорошей стороны...
Горбачев В. Показали себя и т.д.» — всё во множе-
ственном числе. Показали они себя, я вам покажу!
— Так Дмитрий Ильич, мы то причем?
— Кто там старший механик?
— Савин.
— Я ему дам представление: показали они там!
Наконец Гриммаловский успокоился:
— Продолжайте практику. Куда вас направляет от-
дел кадров?
— К рыбакам, мотористами, на плавбазу «Неман»
нас с Эринцевым.
— Ну идите и больше таких характеристик не при-
возите.
  Со скрипом душевным пошли мы в рыбаки. Одна
радость, что я с Валерой вместе и с гитарой. Что-что,
а гитару мы в Ростоке купили, скинувшись все четверо
на этот любимый наш инструмент. Как я уже говорил,
Валера обладал исключительным музыкальным слухом,
что меня и привлекло к нему на первом курсе. Мало того,
он закончил музыкальную школу по классу баяна. Играл
в училищном духовом оркестре на корнете. Оркестром
управлял популярный в Риге латышский стрелок. И надо
сказать, что оркестр был одним из лучших в городе.
Валера приехал из Борзи, Читинской области райцен-
тра. Это почти на китайской границе. Родители его рабо-
тали на железной дороге, выправили сыну бесплатный
билет и поехал Валера на экскурсию в Европу, прихва-
тив на всякий случай все свои документы. Очутившись
в Риге, забросил документы в мореходку и поступил
неожиданно для самого себя, хотя конкурс был доволь-
но сильный — 13 человек на место. Вообще то он соби-
рался стать музыкантом. А тут такая вот метаморфоза.
Кличку дали Валере — Тунгус, а ещё — Сибирь. Предки
Валерины были из сосланных когда-то эстонцев.
Жана направили мотористом на «Пулково», старый-
престарый, но выгодный, в смысле рейсов, пароход.
Кстати, стоило нам слезть с «Калуги», как она опять на-
ладилась ходить на Антверпен.
  Валера Горбачев попал на банановозы и тоже в
должности моториста. Мы, конечно, с Валерой здорово
сглупили и купились на удочку кадровиков: сходите на
пару месяцев, выручьте коллег. Ну мы и сходили на свою
голову.
  Приехали в солнечный августовский день в Вец-
милгравис. Сунулись в контору РБРФ — Рижская База
Рефрижераторного Флота, в отдел кадров, одноэтажную
мизерабельную хоромину. Доверия не вызывающую. От-
туда нас срочно погнали на судно. Оно вот-вот должно
было отойти на банку Джорджес, что у берегов Канады.
Ещё до проходной рыбпорта рыбкин запах торже-
ствовал вовсю над окрестностями Вецмилгрависа, а за
проходной так и вовсе стал забивать все поры и отвер-
стия наших бренных тел. Аж глаза заслезились, так нас
пробило, так расчувствовались.
«Попали так попали!» — протянул неопределенно
Валера.
  На «Немане» встретили мы еще одного моряка из
пароходства, Женю Павлова, старшего моториста. Он то
и стал попозже нашим Вергилием по вентспилским ре-
сторанам и подворотням. Но и наставником в морском
деле был отменным.
  «Неман» был рефрижераторным транспортом, типа
пароходских банановозов, только специализировался
на перевозке мороженой рыбы, рыбной муки и прочей
морской продукции. (Кстати, главный двигатель на суд-
не был — МАН, а судно — «Не Ман»). Как «пахнет»
рыбная мука нам еще предстояло узнать на промысле,
где нас, мотористов загоняли в трюма для перегрузки
этой муки. Так что то, что мы унюхали в начале нашей
карьеры, было цветочки (хороши цветочки в саду у дяди
Вани!). Однако — привыкли. Экипаж был под 90 чело-
век, из них 12 женщин, что привносило в экипаж опреде-
ленную бодрость и оживление.
  Взобрались мы на судно наперевес с гитарой. А тут
и Женя навстречу:
— Из пароходства, болезные?
— Из него, родного. А почему «болезные»? — пере-
спросил я.
— Да и я такой же мудила как и вы, залетел нечаянно
в этот тюлькин флот! Играете? — кивнул Женя на гитару.
— А как же — ответил я за Валеру, — могём. Хотя
я, как игрок на гитаре был, на вторых ролях: три аккор-
да — две струны.
— А это можете, — Женя изобразил:

На углу стоит аптека,
Раздавила человека.
Скора помошь подскочила,
Ещё больше раздавила, —
 — А? Будем знакомиться: Женя.
Мы по очереди представились.
— Будем держаться вместе, я вас в обиду не дам.
— А мы и сами не дающиеся! — небрежно заметил я.
  Женя был нас гораздо постарше, уже после армии.
Веселый и жизнерадостный, душа любой компании.
Авантюрист в натуре. Потомственный моряк. Отец его
в то время работал боцманом на бананах и был доволь-
но известный моряк. Кто-то ещё в роду у Жени моря-
чил. Да, потом в Вентспилсе свёл нас со своим дядькой
Веней, который механиком работал на судах типа река-
море. Вот в Вентспилсе настоялись мы на рыбзаводе!
Вот там и стал я познавать искусы, романтику кабаков
и морской вольницы. Под чутким руководством старших
товарищей. Пить мы начинали напротив рыбзавода, на
другой стороне Венты, на «Балтийском-2» у Вени. Про-
должали в «Космосе», заканчивали почему-то в темных
вентспилских подворотнях. Дядю и племянника непре-
одолимо влекло в эти злачные места. Чаще всего они
меня отправляли на пароме обратно на «Неман», а сами
продолжали загулы уже с бабами. Я и катался на этом
пароме от одного берега Венты к другому. Пока капи-
тан, цыган с люлькой в зубах, не выпроваживал меня на
судно, когда я приходил в себя и просыпался. Веня был
похож на мавра. Кончил плохо: перебираясь по льду за-
мерзшей Даугавы в районе Кенгерагса, замерз. В карма-
не была бутылка вина, а вокруг замерзшего Вени куча
обгоревших спичек. Это уже гораздо позже.
  Сходили мы на Джорджес. Сбегали то есть.. Разноо-
бразие рыбы на борту со временем превратилось в тоску
зелёную. Казалось даже компот рыбный подают на обед.
Зато весело: по выходным — танцы. А когда покачивает,
то очень даже смешно это происходит. Затевались рома-
ны. Я как-то пытался выжать гирю на палубе не помню
какого веса, никак не удавалось. А тут вышла чумичка
(камбузница) Галя выбросить отходы пищевые в Атланти-
ческий океан и я немедленно выжал эту треклятую гирю,
чем, кажется и покорил работницу плиты и черпака.
  Будни наши трудовые в машине разнообразились на
промысле в трюмах. За это доплачивали и мы охотно ны-
ряли в трюм и перетаскивали брикеты мороженой рыбы
или мешки с рыбной мукой по углам. Потом долго и с
трудом отмывались.
  На промысле встретились с Димой Коротковым, од-
нокашником из группы Б. Он успел обрасти густой кур-
чавой бородой, так что не узнать было.
— Эй, привет, 7-ая рота! — неслось с с пришвар-
тованного к нам БМРТ (Большой морозильный рыбный
траулер). — Дрожжи есть? — Дима орал во всю свою
обширную глотку. Он был постарше нас, из сорокотов,
отслуживших армию. — А одеколон?
  И пошел чейндж. Я, пользуясь блатом на камбузе до-
ставал дрожжи. Женя по знакомству добывал одеколон
у судового шипшандлера. На борту существовал целый
магазин. Все это мы меняли на лангустов и омаров (или
обработанных под музей произведений или годных в го-
товку тушек на стол). Диме мы дрожжи подкинули по
дружбе. Ребята на промысле по полгода без заходов в
какие бы там ни было порты. Понимать надо. Правда у
них по части женского пола был полный ажур: женщин
больше чем мужчин. Во жизнь!
  На «Немане» тоже было весело. Пикировались с ры-
баками, отстаивая честь родной конторы. Мы были —
«торгаши» для них, они для нас — тюлькин флот. Ко-
нечно, мы были белая кость и белая каста на море. Но по
справедливости рыбаки и китобои были ближе к морю,
были его плоть и кровь.
  По вечерам собирались у нас в каюте с Валерой.
Играли и пели под гитару. Утащили с Женей из камбуза
как-то бидон с квасом. Добавили дрожжей и получили
хмельной напиток. Приходила Галя и еще одна подру-
га, библиотекарша. Опять же кино и танцы. Нормально.
Вернулись в Союз. Привезли рыбу в Вентспилс на ры-
бозавод. Там то и проходили школу мужества. Валера
как-то проскочил эту школу. У нас были разные вахты, а
я стоял вахту вместе с Женей, и по вечерам мы были сво-
бодны. Поэтому я с Женей больше общался на берегу.
После Вентспилса зашли в Ригу. Взяли сливочное
масло на Росток. Выгрузили его там и пошли на Шет-
ландские острова. Это на самом верху Английского Ко-
ролевства, на самом краю Северного моря.
Вернулись 18 октября в Ригу. Осень. Прохладно.
Решили мы с Валерой съездить в город и купить мне
что-нибудь осеннее. Я свой бушлат презентовал летом
прогулявшемуся старшекурснику Бухтиярову и остался
теперь сам ни с чем. И вот мы сошли с «Немана» a на-
встречь катит борода в матросском бушлате, Дима Ко-
ротков собственной персоной.
— Сколько лет, сколько зим! Куда это вы путь дер-
жите, моряки?
— Да так, пройтись по базару, посмотреть кой-
какого товару, — ответил я словами Пушкина из сказки
о Балде.
— Бросьте вы это грязное дело, поехали отметим
нашу встречу. К Диме подвалили еще два заросших по
пояс рыбака. — Ну, идём, Дима?
— Поехали! — полуприказал Дима и мы подхваченные
его неистовым энтузиазмом даже и не сопротивлялись.
— Мы ночью пришвартовались, я смотрю, «Неман»
стоит, думаю, дай зайду, может еще не списались, тут и
вы нарисовались. Теперь мы дадим жару.
И мы дали...
  Проснулся я ранним утром от нестерпимого ощуще-
ния: меня кусали насекомые. «Клопы!» — догадался я,
хотя кусали они меня в первый раз в жизни. Голова тре-
щала но это меня уже не пугало. Было ещё темно. Сквозь
мутный иллюминатор тускло пробивался серый рассвет.
«Где это я? — спросил я сам у себя и тут же ответил: -
на «Котельщике», портовском буксире. — А откуда я это
знаю?» Тишина в ответ. Я поднялся, присел на койке, на-
шарил внизу ботинки, всунул в них ноги. Ботинки были
полные песка. «Откуда?» Тишина. Я поднялся, оглядел-
ся. На верхней койке торчала знакомая борода.
— Дима!? Где мы?
— На «Котельщике».
— А что мы здесь делаем?
— Отдыхаем. Дай поспать, Саня.
— А Валера где?
— Уехал вчера на судно, на вахту.
— А-а-а. А что было вчера?
— Много чего, дай поспать.
  Я пошел искать гальюн. В каюткомпании наткнулся
на Васю, милиционера-расстригу. Тот спал на диване,
свернувшись калачиком.
  С трудом царапался рассвет. Я уже не ложился: охота
была клопов кормить! Что-то ещё гнело душу, что-то не
так. Похмелье? Нет. Что же? Скорее бы Дима просыпал-
ся, разъяснил бы. Вчера мы отъехали из Вецмилгрависа
на двух тачках (такси). Мы все-таки ухитрились с Вале-
рой заглянуть в пару магазинов, безрезультатно, потом
обьединились с рыбаками в винно-водочном магазине на
Кришьян Барона, где заведующей работала жена одно-
го из рыбаков. Магазин срочно перевели на переучет.
Лучшего места для того чтобы отметить нашу встречу
и возвращение на берег природа ещё не придумала. По-
том мы очутились на другой стороне Двины в кварти-
ре Диминого друга. Двое рыбаков попутно отвалили и
мы вчетвером продолжали бухать, лучше не скажешь и
ждать возвращения с работы заведующей винным мага-
зином. Когда она пришла Валера ещё был в наличии. А
дальше я не помню.
— А дальше Валера собирался на вахту и уехал. А
вот мы с тобой в ментовку загремели! — подал голос
Дима.
— В ментовку? — не поверил я. — Шутишь.
— Ага, шучу. Ты что, не помнишь ничего?
— Местами.
— Мы с тобой после Валеры тоже отвалили, собра-
лись в порт ехать. Сели на автобус. Тут тебе закурить
захотелось. И закурил. Мы сзади сидели. Тебе один из
пассажиров сделал замечание. Ты его послал. Он не за-
хотел идти куда ты его послал. И несмотря на то, что
я тебя держал (а Дима крепкий парень), ты вырвался и
нанес ему удар в лицо. Это уже было в районе вокза-
ла. Шофер и подрулил к дверям милиции, что на Гоголя,
где Дом колхозника (Академия наук). Тут нас под белые
руки и оттрелевали в отделение. Сидим у дежурного. Тот
пишет бумаги. Тут тебя осенило, откуда что и взялось:
встаешь, подходишь к дежурному, ни слова не говоря
достаёшь четвертную, кладешь на стол и начинаешь со-
бирать наши документы со стола. Я смотрю, дежурный
офицер накрывает твою деньгу папкой. Тоже ничего не
говорит. Я подхожу и сгребаю остальное: бутылку конья-
ка, нейлоновые концы (зачем я их потащил с судна, сам
не понимаю), еще какой-то наш мусор и мы оба выходим
опять же ни слова не говоря. Тут тебе приспичило: идем
в яхтклуб, там и переночуем.
  В яхтклубе кроме яхт были два катера: «Курс» и
«Створ». Там были вполне комфортные условия для
ночевки.
  Ночью глубокой приперлись мы в яхтклуб. Вахтен-
ный курсант долго не открывал калитку. Но, увидев, что
я в форме, пропустил нас. Только я отвернулся, а тебя и
нет. Где, что, ищем тебя. Я то в яхтклубе чужак, это ты
там свой (я гонялся на «Драконах», на номере 306), а тут
и нет тебя. Потом вахтенный обнаружил тебя в пожарном
ящике: ты снял башмаки, свернулся в клубок и давишь
хоря, не добудиться. Пошел я в портофлот за подмогой,
вот с Васей тебя и перетащили на «Котельщик». Вчера
еще и выпивали здесь, не помнишь?
— Здесь помню, здесь не помню.
— А чего ты Ваську расстригой назвал? Мент —
расстрига обозвал. А он тебя честно волок на спине из
яхтклуба.
— Да, старался, старался, а тут еще и обзываются, —
подал голос Вася из коридора.
— А кто ж ты, как не расстрига, — припомнил я
кусочек из вчера. — Расстрига и есть. Ты же из ментов
ушёл? Ушёл. Добровольно? Добровольно. Теперь ты как
когда-то поп-расстрига: веру в бога потерял, а ты — в
милицию. Кстати, а чего ты оттуда ушел?
— Я же вчера рассказывал.
  Наскоро попив чаю, мы с Димой покинули клопи-
ный заповедник «Котельщик» и направились по Кирова
на остановку 2-го автобуса, крейсирующего по маршру-
ту Вецмилгравис-вокзал. Сели и поехали.
Этот, ныне кочегар Вася, учился до нас в мореходке,
в 6-ой роте. По неизвестной нам причине выперли его
из нашей бурсы, скорей всего за неуспеваемость. И он
завербовался на Север, аж в Тикси. И там устроился
работать в милицию. А там наши ребята периодичести
проходили плавательскую практику, четвертые курсы.
И Вася как-то пару раз загреб в кутузку наших ребят. Не
то по незнанию, не то специально душу отводил, но при-
шёл момент, что ребята шибко разозлились, зажали его
как-то в темном углу и пригрозили: если сам по доброй
воле не уйдет из ментовки, то они его сами «уйдут». Ви-
даное ли дело: бывший курсант РМУ и — мент пога-
ный! Да еще своих ребят травит. Ни в какие ворота не
лезет. Вася и ушел по хорошему. И мало того вернулся
в Ригу и устроился на «Котельщик». От какого-никакого
возмездия это его не спасло. Пару раз, пострадавшие от
Васи на Севере курсанты, отметелели его, но так, боль-
ше для порядка, беззлобно. Но пару зубов таки выбили.
Вася как раз сейчас и щеголял щербатым ртом. Но это
шло к его опухшей и прыщеватой морде. Теперь он стал
ручным и был у мореходки на побегушках. Даже из ми-
лиции помогал вытаскивать ребят. Он, оказывается, до
Тикси успел и в Риге поментовать. Куда то он опять по-
том съехал и следы его затерялись. Но какое-то время
был довольно популярной личностью в треугольнике:
яхтклуб-портофлот-мореходка.
  На судне я сразу кинулся в машину: не было Валеры
с ночи. После вахты на всех парах кинулся в город. Но где
мне его искать? Сунулся было на Кирова, на почту, там
Ленка работал, что провожала нас с подругой Валеркиной
в Калининград. Та позвонила подруге: нет, не был. Отту-
да я прямым ходом завернул к сестрам-невестам на Дзир-
наву: не обьявлялся. Начал обзванивать:вытрезвитель,
морги — не отмечен. Кто-то надоумил меня, что в вы-
трезвителе и не ответят по телефону, только лично за-
интересованному лицу. С тяжелым сердцем поехал я на
судно — не появлялся Валера. Назавтра я поехал прямо
в вытрезвитель, на центральный базар. Кстати, рядом же
было и то отделение, где мы с Димой побывали. В вы-
трезвиловке, наконец, раскололись: был.
— А теперь где?
— В КПЗ.
Делать нечего, я к тете Саше за помощью. В доме
ее жил начальник милиции Пролетарсого района, что на
Палидзибас, и она его хорошо знала. Попытка забрать
Валеру в свой участок провалилась: уже была дана про-
курорская санкция на арест и следственные действия.
Поздно мы к начальнику обратились, на день бы раньше.
И покатила судейская телега.
  «Неман» погнали на ремонт в Таллин и меня вместе
с ним. Там я вскорости списался и вернулся в Ригу. Был
назначен суд. Тут и Жан подвалил в Ригу на «Пулково».
Раскопали мы кто будет судить Валеру. Один из заседате-
лей оказался дядиным знакомым. Поговорили с ним: чем
могу — помогу, ответствовал тот. Осталось дожидаться
суда. Переговорили с адвокатом. Тот тоже ничего хоро-
шего не обещал:
— Поймите, ему по совокупности грозит от двух до
пяти лет лишения свободы: ругался матом на улице в
присутствии детей, сломал стол в помещении ДНД (до-
бровольная народная дружина), там же нанес телесное
повреждение сотруднику дружины и обозвал того жидом,
оказал сопротивление властям. А тут еще этот Указ. Если
бы не Указ, ну дали бы ему 15 суток. Еще и этот обижен-
ный дружинник ни в какую не хочет забирать своего за-
явления. Жалко парнишку, но год ему обеспечен.
Так оно и оказалось, несмотря на блестящую речь
нашей общественной защитницы Сигмы. Орлова Галина
Константиновна была нашей любимой преподаватель-
ницей по не самому любимому предмету — сопромату.
Отсидела на Севере порядочно при Сталине. Прихра-
мывала на одну ногу и этим напоминала знак из сопро-
мата — сигму. Курила папиросы «Беломор». На нее вся
надежда была. В перерыве заседания увели Валеру кон-
воиры. Жан попытался передать ему сигареты 10 пачек
«Примы». Шедший сзади узкоглазый конвоир ударил
Жана по рукам и сигареты рассыпались. Жан было бро-
сился на этого попку, а тот не будь дурак и предложил
Жану: пошли. Жан ринулся вслед и я его не мог остано-
вить. Я знал по опыту, что Жан дерется до исступления.
Кинулся было за ним, но в ожидалку, где последствен-
ные с конвоирами дожидаются решения суда меня не
пустили, только Жана. Минут через 15 вышел Жан весь
белый.
— Как я удержался и не размазал его по стенке — не
знаю. Скачет передо мной этот гнус и гавкает: ну, ударь,
ударь меня! Этого шибздика соплёй перешибить можно.
А ментов там в этой дежурке человек десять ушивается.
А этот прыгает, маука! Убью гада. Выслежу и убью.
— Ладно, Жан, успокойся. Пошли в кафе, отметим.
  Дядя Федя, я, Жан, Николай пошли в кафеюшник
за углом. Тетя Саша с Аней остались караулить в суде.
Приняли мы по сто грамм и еще по пятьдесят водочки
уверенные в положительном решении суда, так на нас
подействовала речь Сигмы. Жан все никак не мог успо-
коиться. Из обьяснений в суде: на нашей той вечеринке
Валера перепутал двери и вместо туалета вышел на ули-
цу, во двор. Там в песочнице игрались дети. Валера к ним
подошел, тоже поиграться захотелось. Матери разволно-
вались, тут случился дээндэшный патруль. Забрали его, а
дальше по накатанной схеме все пошло. Мы обсуждали и
гадали что определит суд. Почему-то все были уверены,
вернее, надеялись: оправдают. Рано радовались: дали год.
Сигареты уже мне удалось передать Валерке.
— Держись, Валера, мы с тобой. Валера слабо улыб-
нулся. Жан через моё плечо проронил косоглазому: ози-
райся по сторонам, черножопый!
Тот было дернулся, но поспешил за Валерой. Жан
его таки достал уже не знаю каким способом, о чем и
сообщил мне только что:
— А я его уделал, того, узкоглазого. От души уделал.
Значит мы с Жаном об одном и том же думали тут у
ворот тюрьмы все это время.
— Ну и как?
— На коленях ползал, пощады просил.
— Я в этом не сомневаюсь, как ты его нашел?
— Васька из портофлота помог мне его вычислить. Я
в этой караулке имя его узнал, когда меня завели. Напар-
ник окликнул. Редкое имя: Давлет. А там дело техники.
— А чего не сказал раньше?
— Да противно было.
  Вот и прошел год без месяца. Валеру выпускают на
месяц раньше за хорошее поведение. Тюремная одис-
сея Валеркина легла в основном на плечи тети Саши.
Она нам обоим была за маму. Передачи ему таскала.
Родителей Валеркиных из Сибири принимала. (я уже в
море тогда был, практика продолжалась). Правда, до-
сталось и мне.
  После суда пришел я опять к Гриммаловскому. При-
нес отчет за первую часть практики и характеристику от
рыбаков. Положительную, впрочем.
— Ну что, Дворников, показали вы себя так по-
казали... Я имею в виду вас с Эринцевым. Друга в
тюрьму засадил, а сам думаешь по верхам проска-
кать? Н-е-е-т, так не бывает. У меня во всяком случае.
Пойдешь в портофлот на исправление, на СПК-24, там
мотористы требуются. На два месяца. Как себя пока-
жешь(!), так и будет. Да что это я, показать вы себя уже
показали, начиная с «Калуги», а теперь придётся дока-
зывать, что тебя можно в загранку выпускать. Ты же по
наклонной скатываешься: пароходство, тюлькин флот
(так он и сказал:тюлькин!), портофлот — дальше неку-
да! Вернее есть, где уже друг твой обретается. Кстати,
сколько ему дали, что-то я не припомню?
— Год дали.
— А светило от 2-ух до 5-ти. Спасибо скажите Ор-
ловой, что год всего впаяли. Самый веселый возраст: от
двух до пяти, как считаешь, Дворников?
Я молчал. Гриммаловский любил поизгаляться над
нашим братом. Конечно, я расстроился. Хотя мог ли я
рассчитывать на лучшее. Но — портофлот! И как до
него, Гриммаловского, дошло, что мы гуляли вместе? Но
на меня ведь никакого криминала не было. Не стал я со-
противляться. На душе было угарно. Да и мне радостно
было пострадать, может Валере от этого станет легче. Да
и по совести, было за что.
— В общем, руки в ноги и к начальнику портофлота,
я ему сейчас позвоню.
Так я попал на СПК-24, самоходный плавучий кран.
Где-то я о нем писал в одном из рассказов.
Наконец отворились ворота и Валера вышел на сво-
боду! Гип-гип ура!
  Мы обнялись по братски. Валера был в курсантской
форме, в которой он и попал в тюрьму, только что лычек
у него на левом рукаве осталось три, а у нас — пять. Да
еще Валера был в бушлате, а мы еще по летнему, в сукон-
ных фланельках.
— А Горбачев где? — поинтересовался Валера.
— Позже подъедет к дяде Феде. Там стол готовится,
едем, — ответил я.
  С этого начался пятый курс. Нет, однако, начался он
с первого дня, когда я направился в училище. А было
это числа 3-го сентября. Не спешили мы в альма-матер.
Кто еще с практики не слез, кто отпуск догуливал. Весь
сентябрь подтягивался контингент. И вот я иду мимо
учебного корпуса, смотрю, за кустами сирени под учеб-
ным корпусом торчат чьи-то ноги. Вполне курсантские
ноги, тогда ещё две. (Юра, их обладатель много позже
потеряет к несчастью, одну). Подошёл поближе, присмо-
трелся: лежит Юра Гуркин с повязкой дежурного по роте
на руке. Отдыхает. Растолкать его не получилось. Что ж,
не впервой, завалил я его на спину, благо Гуркин был
самый маленький в роте, но тут-то я почувствовал, что
прибавил Юра в весе за год, заматерел. Через проходную
прошел я без препятствий, нас, старшекурсников, пока
не трогали. За наше отсутствие в училище ввели воен-
ную кафедру и и теперь кроме лычек на левом рукаве
(соплей), на плечах у курсантов красовались аккуратные
полупогончики.
— Где тут седьмая рота расположилась? — спросил
я у вахтенного. Первые три курса мы жили над клубом
сразу с парадного хода вверх по главной лестнице. Два
кубрика (4-ый и 5-ый этажи) по 45 человек. Теперь там
жила другая рота, не то 9-ая, не то 10-ая.
— Через внутренний двор, налево. 4-ый и 5-ый этажи.
Жилой корпус имел эллипсоидную (ромбовидную)
форму с колодцем, внутренним двором. По периметру и
располагались кубрики, еще столовая и камбуз на два эта-
жа (вход со двора), клуб, высотой в два этажа с круговым
балконом, библиотека, санчасть, спортзал (под ними), где
мы жили первые дни на первом курсе, пока нас держали
на карантине, стригли и дезинфицировали. Спали мы там
на двухярусных койках.Там то я и сошелся с Эринцевым.
Валера играл на гитаре и этим покорил меня раз и навсегда.
С Валерой Горбачевым мы поближе познакомились, когда
вернулись из колхоза. Сблизило нас фотодело, которым
увлекались оба Валеры. И мы примкнули к Эвалду Нипер-
су из 6-ой роты. Эвалд был заведующим фотолабараторией.
Последняя находилась в учебном корпусе. Так у нас появи-
лось свое легальное помещение, где мы могли уединяться
и заниматься чем угодно, кроме фото. Там же был у нас
магнитофон. Кстати, призовой наш фильм «Море слабых
не любит» озвучивал я. Для закрытого учебного заведения
это был большой плюс — фотолаборатория (такое блатное
место). Потом уже Горбачев командовал лабараторией до
самого выпуска. Жан появился на 2-ом курсе после девято-
го класса. Сперва я с ним чуть не подрался в строю, по до-
роге из кубрика в столовую, потом мы подружились. И так
мы четверо и сошлись.У нас первые два курса в основном
шли школьные дисциплины за среднюю школу.

  Я поволок мирно спящего Гуркина через невысокую
дверь в углу вестибюля, ведущую во внутренний двор.
Во дворе же сообразил, что тяжело мне будет трелевать
наверх, на третий этаж дежурного по роте.
— Эй, вы, — окликнул я двоих первокурсников, слу-
чившихся как раз под руку. — Подмогните. Ребята без
лишних вопросов подхватили Юру под микитки и пово-
локли наверх. Кто-то из наших, уже вахтенный у тумбоч-
ки, тоже дремал себе на этой тумбочке. Я расшевелил его:
— Что за безообразие такое! Дежурный валяется
в кустах! Ты спишь тут! А если знамя ротное свистнет
враг? Или телевизор? — прикололся я к недоумевающе-
му Ильину.
— Поставили нас дежурить, мы первые попались с
Юрой. Уже вторые сутки дежурим. А все появляются,
только водку пьют с нами и линяют, некому сдать вахту.
Саня, постой, — начал было снимать повязку Ильин.
— Да ты что! Я же охраняю дежурного по роте. Я его
заместитель сейчас. Где его кубрик и мой, кстати? — не
дал я разогнаться Ильину.
  Положили мы Юру на койку в ближайшем кубрике.
— А выбирай где хочешь. Кое-кто уже занял по-
зиции.
  Я забрался на пятый этаж и нашел себе на 12 персон
кубрик. Три койки отметил себе, Горбачеву и Жану. Бо-
лее комфортабельные на 4-6-8 человек были уже забиты.
Или там оставалось по одному, много — два мест. Так
мы и жили там разношерстно на 5-ом курсе: из разных
групп курсанты. Да и жили в общем условно. Ночевали
не все и не всегда. Некоторые переженились, даже детей
нарожали, другие невестами обзавелись. Жан тоже успел
окрутиться. Но Элга его жила в общежитии университе-
та. Потом уже они сняли комнату на Аусекля, недалеко
от училища.
  Итак, 18 сентября, бабское лето, извините — бабье.
И мы собрались у тетки, вся родня и Валера Горбачев
подвалил. Пошло веселье. Воспоминания о прошедшем
годе. Мораль со стороны взрослых. Планы на будущее.
Я это передаю в общих чертах, не пробуя реконструи-
ровать прошлое. Моя задача высветить сколько можно
нашу ту жизнь через наши судьбы в какой-то мере. Поэ-
тому если я какие-то факты больше выражаю, то только
из-за того, что они больше запомнились и только. Ведь
были события и факты поважнее. Но может быть и эти
детали дадут какое-то представление именно о мореход-
ке. О ней, родной. И это в какой-то мере выразит и вы-
светлит жизнь не только нашей четверки, но и других
ребят. У всех было свое. Но было же и общее.
Все мы тогда курили, кроме Жана. В разгар веселья
Жан вдруг вызвал на кухню Горбачева. Тетя Саша заме-
тила что-то нехорошее и тоже двинулась на кухню. Там
Жан «перевоспитывал» Ваньку в своём стиле, кулаками.
Тетя разругалась и выгнала их из кухни. Жан с тех пор
стал для неё фашистом. А дело было вот в чем. Вале-
ра Эринцев спросил у Жана: а правду говорит Горбачев,
что пришлось продать какую-то его вещь, чтобы органи-
зовать это веселье? Бедный Ванька, он это сбрехнул на
волне общего веселья, чтоб стать еще ближе к нашему
страдальцу. Чобы как-бы извиниться, что он не встретил
Эринцева вместе с нами. Да. Язык мой — враг мой. Кем
сказано? Пришлось Жану восстановить справедливость.
Горбачев не обижался. У нас, кстати, еще когда мы толь-
ко подружились, было заведено по каким-то дням ис-
поведоваться друг перед другом в кругу нашей четверки.
С моей подачи завелся у нас этот обычай. В фотолаба-
ратории мы высказывали друг другу свои претензии и
обиды, если таковые были, и натурально каялись. Были,
конечно, и споры, потому что, на разные вещи мы смо-
трели по разному, все-таки. Не помню уже как долго это
длилось, но надеюсь, пользу принесло всем нам. Наша
четверка воспринималась как одно целое и это все знали,
вся рота.
  Так вот мы отметили день освобождения Эринцева.
Потом разбежались. Мы остались с Валерой у тети, по-
могли ей убраться. Добавили еще с дядей Федей на по-
сошок и пошли на Горького к Ане ночевать. Захватили с
собой гитару. Не доходя до школы, где работал дядя, за-
приметили двух болтающих подруг. Одна торчала в окне
на первом этаже, а вторая стояла снизу.
— Привет девчонки, пойдем прогуляемся! — пред-
ложил я без особой артподготовки. Настроение было
прекрасное, тянуло на подвиги.
— Очень надо, — почти враждебно донеслось
сверху. Это была гордячка Галка Константинова.
— А вы сыгрйте что-нибудь, может мы и согласимся, —
смягчила галкин тон Таня, как мы позже узнали ее имя.
Валера сбацал под гитару: Когда с тобой мы встрети-
лись, черемуха цвела... известную блатную песню. По-
том: «Медузу», душещипательный морской романс
Правда, насколько можно, тихо.
— Ну, как, нравится?
— Очень, — искренне ответила Таня. — Может в
самом деле пройдемся? — обратилась она к подружке.
— Нет, поздно уже. Может в другой раз. Пока.
— Тогда я тоже домой пошла. До свидания, Галка.
— А мы вас проводим, идет? — не отставал я.
— Идем. А куда вам?
— Нам на Горького, 129.
— Так это ж рядом. Я на Мичурина живу. А ваш дом
напротив моего, через двор.
  И мы пошли вместе. По случаю того, что танина
мамаша одыхала в сей исторический момент на юге, то
было в самый раз зайти в гости. Мы и зашли. И даже чаю
попили. Тане нравилась гитара. Спел и я свою любимую
«Не бродяги, не пропойцы». Как нам Таня поверила и
так запросто пригласила! Это подняло ее в наших гла-
зах. Мы вежливо откланялись. Для одного дня хватало
впечатлений. Перешли через двор, поднялись к Ане на
пятый этаж. Пошли курнуть на балкон, глядим и Таня в
окне торчит. В потемках там не разберешь, но грустная
она какая-то была. Так нам показалось.
— Иди, Валера, тебе как раз после года-то воздер-
жания надо развеяться, — предложил я Валерке. Валера
подумал-подумал:
— Да нет, Саня, греби ты. Она на тебя глаз положи-
ла. Да и я еще в себя не пришел. Иди.
Ладно. Курим. Аня ещё на стол что-то собирала.
Таня горюет себе на своем пятом этаже. Горит одинокое
окно. Жалко девушку. Потушил я сигарету: иду!
— Куда ты? — догнал меня в прихожей голос сестры.
— Приключений на ж... искать!
— Вернись! Только один искатель освободился, вто-
рой обьявился.
  Меня уже и след простыл.
Так начался для меня пятый курс.
Центр наших увеселительных мероприятий переме-
стился временно на Мичурина. Обычно мы собирались
на Аусекля улице у Инны М. Она была подружкой Сла-
вы Соболя, отбывавшего в это время практику. Отсюда и
наше общее братство. Слава играл в духовом оркестре,
как и Валера. Аусекля была в полшагах от мореходки и
это было большим плюсом. Пока мать Тани отдыхала на
юге, мы жили вполне вольготно, семейной жизнью. По
утрам я отправлялся на занятия, а после возвращался, да
не один, с друзьями. Бомбили сады и огороды за иппо-
дромом на Малпилс, где жила тётя. Закатывали пирушки
у Тани. Попробовали как-то устроить вертепчик на так
вовремя подвернувшейся жилплощади, но Таня твердо
заявила, что бордель не намерена устраивать у себя в
квартире. Я взял под козырек. Так мы и жили. Приехала
мама. Мы не секретничали по поводу своей безгрешной
жизни, но я перебрался в мореходку. Вроде все налажи-
валось к лучшему, пошли посылы о женитьбе. Правда
тетка моя уши мне прожужжала сплетнями о Тане. Она
училась в той же школе, где работали и тетя, и дядя. Им
ли не знать. Таня как раз в этом году школу окончила и
будучи лето пионервожатой в лагере, схлестнулась с та-
ким же вожатым. Но это меня до поры не трогало. Таня
была добра, покладиста, смиренна и любила меня. Обо
мне этого с точностью до запятой сказать было нельзя.
Cомнения скребли душу.
  Пример Валеры не только не обескуражил нас, но
еще более раззадорил. Кровь кипела. С практики оста-
вались кое-какие запасы и мы гуляли вовсю. Лобой
мало-мальски подходящий повод приводил к пьянкам-
гулянкам. Как-то загуляли у Инки и пошли провожать
Соболя сестру на такси. Подошли к стоянке на углу Ки-
рова и Райниса. Ждем. Подъехал мотор. Эта малолетняя
Ленка ни за что не захотела ехать к себе на квартиру,
хотела продолжить праздник. Мы попытались силой
её затолкать, — не тут —то было! Подняла она крик. В
центре этих Пяти наших углов (здесь сходились четыре
улицы: Свердлова, Стрелниеку, бульвар Райниса а Ки-
рова пересекала эти разбегавшиеся улицы) находился
милицейский дежурный пост. Они то поинтересовались:
в чем дело? В итоге нас забрали на этот пост. Я успел
передать Инне свой нож-самоделку с выкидным лезви-
ем. Но, как потом оказалось, девушек наших увезли на
исследование(!). Нас троих: меня, Жана и Валеру поста-
вили к стенке и вызвали машину. Двое было их там на
посту, ментов. Один вышел и Жан предложил: давай им
навешаем и смотаемся. Оставшийся мент среагировал
мигом, услышал, гад. И за кобуру:
— Только попробуйте, салаги, я вам мозги повы-
шибаю!
  Мы присмирели.
Приехал воронок за нами. Поехали. Вот дела! Ва-
лера только вышел и на тебе: опять кутузка и ни за что
при том. Единственное, поддатые, но не клиенты же для
вытрезвителя! Ладно, выходим. Привезли нас в родное
отделение Пролетарского района, на Палидзибас. Тут
выходит из кабины дядя Андрей, дяди Феди корешок и
сосед:
— Саша? А ты как тут оказался?
— Стояли, никого не трогали...
— Ладно, идите.
В отделении заставили нас писать обьяснительные.
Что мы там писали, я не помню. Дежурный начинает
смотреть наши документы и обьясниловки. К Жану об-
ращается:
— Фамилия?
— Мелнис.
— Твоя? — на Валеру указывает.
— Эринцев.
— Твоя? — на меня.
— Дворников.
— Нет тут такого, — заявляет дежурный.
У меня все похолодело внутри. Я же предъявил не
своё курсантское удостоверение! У меня было удосто-
верение одного приятеля, который был из училища ис-
ключен и вообще был из другого города. Не помню уже
каким образом оно попало ко мне, кажется сам этот дру-
жок и вручил мне его на прощание. И несколько раз оно
меня выручало в щекотливых ситуациях. А тут, кажется,
приехали!
— Да кличка это у него такая — Дворник, товарищ
лейтенант. Метелкин он, — на голубом глазу заявил Ва-
лера. Ребята знали об этом моём удостоверении.
— Метелкин, Метелкин я, извините, товарищ лейте-
нант, задумался, — с облегчением выдавил я.
— «Я, Метелкин, — стал зачитывать мент, — нахо-
дился на стоянке такси...». Мент посмотрел в удостове-
рение: да, Метелкин А.Г. На фото я был очень похож на
оригинал, что и подвигнуло меня когда-то сохранить это
удостоверение.
  Тут зашел в дежурку дядя Андрей. Собрал наши до-
кументы и отдал их нам.
— Марш отсюда! Чтобы я вас здесь больше не ви-
дел. И к дежурному — Да нету там никакого нарушения,
я проверял. Этот вот мой племянник, — показал он на
меня. Собрал он наши обьяснительные, засунул к себе
в карман и ко мне: завтра придешь домой, отчитаешься,
понял?
— Понял, как не понять, дядя Андрей. Мы счаст-
ливые рванули со всех ног. Повезло! И крупно при том.
Еще появился повод! Назавтра я в фотолаборатории тор-
жественно сжег метелкинское удостоверение. А ножик
Инка не вернула, сказала, что выбросила его по дороге
на медосмотр. Их оказывается обследовали на предмет
потери невинности. Ленке было лет пятнадцать. Да и
Инка недалеко от нее ускакала. Но лет 17 ей было. Не-
винность свою доказали. Теперь можно было спокойно
жениться заинересованным лицам. Позже Инка призна-
лась, что нож сохранила, но мне все равно его не верну-
ла. И правильно сделала.
  Между тем жизнь продолжалась. Шли учебные за-
нятия, лабораторные работы, курсовые, отчеты и так
далее. Стали нас потиху вояки зажимать. Понагнали их
в наше отсутствие. Командиры рот были не ниже майо-
ров и капитанов третьего ранга. Майор Донин, зам на-
чальника училища по ОРО (организационно распоряди-
тельный отдел, так кажется), оказался Таниным дядей и
это не добавило мне энтузиазма. Про наше знакомство
он не догадывался. Мама же, Людмила Васильевна, (я
это уже раньше знал) работала как раз в отделении на
Палидзибас, старшим лейтенантом милиции. Отца Таня
не застала на этом свете, он погиб еще до её рождения.
Тоже работал в милиции. Таня показывала его могилу,
это было в центре города по Миеру. (Гораздо позже я по-
знакомлюсь с одним писателем из ментов. Он взял себе
псевдонимом фамилию Таниного отца, латыша. Он
знал его. Рассказы этого писателя мне понравились).Та-
кой вот сложился расклад к апогею наших отношений с
Таней. Чем дальше заходили эти отношения, тем мень-
ше хотелось жениться. Чувствовала это и Таня. Мы и не
строили таких особых планов, но они были. Я мечтал
поступать на философию после училища. Таня, собира-
лась по маминым стопам устроиться в милицию. Тут-то
я и развернусь! Сюжетов милицейских будет до горы и я
займусь литературой. Море — по боку!
  Валера устроился на учебно-рыбацкое судно, кажется
«Кустанай» и перебрался на него в Вецмилгравис. Пере-
велся на заочное отделение и приступил к учебе. Он его
благополучно закончит, потом армия (стройбат) в Сибири
и возвращение к себе в Борзю. Но мы еще увидимся.
По возвращении Людмилы Васильевны с югов
устроила она как-то вечер знакомств. Были приглашены
и мы с Валерой. Компания была из интеллигентов. На
столе стояла бутылка сухого, какая-то наливка и бутыл-
ка коньяка. Это было на все-про все, на целый вечер. А
людей было человек 8: тетушки, бабушка с дедушкой.
Все родня. Я понял это как смотрины, раз мы приглаше-
ны. Хорошо у нас с собою было: бутылка водки, кото-
рую мы предусмотрительно не выставили на стол и на
перекурах ее и одолели с Валерой. Тогда только развесе-
лились и увлекли почти чопорных старушек. Вещи мы
свои предварительно убрали перед маминым приездом,
но гитара осталась. Пошли песни. Надо сказать, что Ва-
лера не только знал блатные песни, но и народные. Они
там в Сибири очень уважают это дело. Дошла очередь
и до «Славное море, священный Байкал». Один из де-
душек ещё с родителями жил когда-то в Сибири еще до
революции и помнил эту песню, как ни странно это бы
показалось. В общем, мы понравились Таниной родне,
а та в свою очередь, нам. Хорошо еще, Донина не было.
Разошлись все довольные.
  Тут приходит мне письмо из Молодечно. На третьем
курсе я познакомился с очень красивой девочкой. Зва-
ли её Люда Колганова. Она ехала в Таллин к знакомым,
а я ехал в Ригу. Ходил когда-то такой замечательный
уютный поезд Таллин-Рига-Минск. И вот мы познако-
мились. Она заканчивала школу и собиралась поступать
в БГУ (Белорусский Государственный Университет) на
журналистику. Занималась гимнастикой, имела кандида-
та в мастера и вообще была соткана из одних достоинств
и прелестей. Знакомство наше не продолжилось, пере-
бросились парой открыток почтовых всего-то. И тут,
по прошествии полутора лет, письмо. А в письме и пи-
шется, что провалилась она на экзаменах в университет,
жизнь пропала, стыдно смотреть в глаза знакомым и она
решила переехать в Ригу, начать новую жизнь, устроить-
ся работать и готовиться к новому поступлению. Письмо
я зачитал своим друзьям.
— Приедет сюда — тягайся с ней, — Жан.
— А хорошенькая? — Валера Горбачев.
— Съезди Саня сам к ней, — Валера Эринцев.
  И вот в один из подвыходных дней собираюсь я в
Молодечно. Это через Литву переехал и тут тебе Моло-
дечно, в Минской области. В пять вечера сел, и в час ночи
на месте. Снарядили меня по полной программе. Горба-
чевский серебристо-зелёный галстук не забуду никогда.
Ехал я как попугай ряженый. На вокзал пришла и Таня с
бутылкой водки, хотя я настрого наказал ей, чтоб не при-
ходила. Я ехал, якобы на пару дней домой, в Молодушу.
Молодуша — Молодечно... Стыдно мне стало. Таня даже
извинилась. Я ещё не знал, что под ее внешней невозму-
тимостью и смирением бушуют нешуточные страсти. «В
тихом болоте» — это о Тане. Проводили они меня с Ва-
лерой, я и поехал, как цыган на ярмарку. Глубокой ночью
встретила меня Люда. Приехали в частный домик. Пред-
ставила меня матери, не спавшей еще. В зале был накрыт
стол. Отправила Люда маму на покой. Чувствовалась, что
в семье верховодит она. Сидели мы недолго и разошлись
по комнатам спать. Назавтра был чудесный осенний де-
нек с теплым ласковым солнцем. Утром я познакомился
с отцом-железнодрожником, который вскоре и ушёл на
работу. Мать осталась хозяйничать, а мы с Людой отпра-
вились на прогулку по окрестностям Молодечно. Нашли
себе уютную полянку. Шарма и обаяния в этой девочке
хватало, но и гордости, судя по письму и поведению. Но
все же дошло и до поцелуев. Тут пионеры выскочили и
давай гоняться друг за другом. И так и крутились назой-
ливые, пока нас не выжили совсем из этой поляны.
  Вечером мы пошли в кабак. Людины друзья нас при-
гласили на какой-то их праздник. После кабака было
еще застолье дома, поцелуи, кровать, слёзы, глупые мои
обещания жениться хоть в сию секунду и остальные
сопли-вопли. Назавтра проводила меня Люда на поезд
с подругой и взяла с меня обещание, что на ноябрьские
праздники я приеду с приятелем и непременно в морской
форме. О том, что ехать ей в Ригу уже вопрос не стоял.
Забегая вперед, скажу, что мы поехали таки с Горбаче-
вым, как и договаривались, в форме, всё как положено.
Но так нализались спирта в вагоне-ресторане со знако-
мым моряком, что только в Гомеле очухались, на конеч-
ной станции. (Куда, если честно, я больше стремился,
чем в Молодечно). Мы с Валерой мотанули в Малодушу.
А девушки наши молодечненские бегали ночью по ва-
гонам, но так и не нашли нас, так как, как мы где-то на
третьих полках валялись. Вагон для нас был, как всегда в
те благословенные времена, общим. А народу на празд-
ники, как всегда, битком. Получил я письмо с упрёками
по возвращению в Ригу от Люды. Ответил, покаялся. И
со временем заглохла наша переписка и все остальное.

  Стоял октябрь. Как-то ночью будит меня Жан.
— Шурик, вставай, иди в лабораторию, Танька там.
— Чего? — спросонья, не врубаясь в смысл спросил я.
— Вставай, выйдем.
Я встал, вышел в трусах в коридор.
— Танька твоя в лабаратории.
— Что она там делает?
— Иду я от Элги полчаса назад. Уже почти рядом с
мореходкой смотрю на лавке сидит девушка с парнем.
Присмотрелся: Таня, на ней пиджак наброшен. Я с во-
просом, уже хотел парня этого отметелить, а он мне и
заявляет, что часа два назад вытащили он и его друзья
Таню из Даугавы и теперь он боится её оставить одну:
грозится утопиться. И замерзла вся, мокрая. Ну я её и
забрал, провел через проходную и оставил в фотолабара-
тории. Так что иди. Да, захвати бушлат.
  Я окончательно проснулся, вернулся в кубрик, одел-
ся, прихватил бушлат с вешалки и поспешил в лаборато-
рию. Накануне мы все сидели у Инки. Были оба Валеры,
Жан, подруги Инкины и кутили. Веселились вовсю. Тут
в разгар праздника Таня вдруг выскакивает из-за стола и
убегает. Я и бровью не повел. Продолжал себе веселить-
ся. Потом мы начали разбегаться кто куда, а основной со-
став двинул на улицу прогуляться. Чаще всего мы ходили
в парк за мореходкой или на набережную. В подъезде на
меня неожиданно налетела Танька, надавала мне пощё-
чин и вновь исчезла. Больше мы её не видели. А она сразу
бросилась на набережную, а там сразу в воду. Случилась
рядом компания студентов, один бросился за ней и выта-
щил из реки. И вот она обнаружилась. Бедная Таня!
В лаборатории я нашел с полбутылки водки, заста-
вил Таню выпить и сам принял на грудь. Замерзла она и
перенервничала. Стал я её успокаивать.
— Ты Инку любишь? — начала она, когда пришла в
себя и согрелась.
— Да что ты говоришь, у неё Слава есть. На практи-
ке сейчас.
— А что ты на неё так смотришь?
— Как?
— А вот так! — Таня расширила глаза и стала хло-
пать ресницами.
Мне стало смешно, хоть и ситуация то не смешная.
— Чего ты смеёшься! Мне жить не хочется! — Таня
заплакала.
— Таня, прекрати истерику. Все тебе показалось.
Что ты мне не веришь?
— Не верю. Ты как из Белоруссии вернулся, совсем
другой стал. Может там завел себе другую? — попала в
десятку Таня.
Вместо ответа я налил водки в чашку:
— Выпей ещё, согрейся.
Мы допили водку. Стали мириться. Помирились.
Поцеловались.
— Ну что, пойдем, пока нас тут не накрыли, — пред-
ложил я.
Быстрая ходьба нас еще разогрела. Таня повеселе-
ла. Дурную свою идею про утопиться, кажется, забыла.
Скоро мы уже были на Мичурина.
— Что ты матери скажешь? — спросил я на про-
щанье.
— Что-нибудь скажу.
— Ладно. Приходи после занятий в парк на старое
место.
— Приду.

  Встречались мы по прежнему, как будто ничего не
случилось. Но ведь случилось же и мы, обманывая себя,
продолжали тянуть кота за хвост.
  Тут приехал в Ригу Эвалд Ниперс, наш бывший фо-
тошеф. Он год назад по распределению попал в Кали-
нинград, а тут приехал погостить к теще с Любой, женой
своей. Пришел в училище к нам. Встретились, пригла-
сил и нас к теще.
— И Рома будет, — дал знать мне Эвалд.
Рома была моя Alte Liebe. Еще на первом курсе
Эвалд дал мне адрес своей сестры и я с ней переписы-
вался. Он слала мне рисунки окрестностей Дагды, роди-
ны своей, портреты друзей, а я ей восторженные письма
о Белоруссии, о мореходке и т.д. На втором курсе она
приехала в Ригу и поступила в полиграфическое учили-
ще. Жила недалеко от нас в Старой Риге, в общаге на
Шкюню. Наша романтическая любовь то тлела, то вспы-
хивала в зависимости от обстоятельств. Последний раз
она вспыхнула на свадьбе у Эвалда и Любы. Рома ста-
ла заигрывать с Валерой Горбачевым, на зло мне. Я там
тоже навыкомаривал чертиков. Но, кажется, успел вер-
нуть себе Рому. Три дня потом ничего не ел, пока борщ
мне не нарисовался в воздухе. Я кинулся вслед за ротой в
столовую и желудок победил. Валеру я чуть не не побил,
но он то был ни при чем. Он, кажется и не догадывался о
своей роли в нашем треугольнике. А сейчас было время
налаживать отношения, тем более, что с Таней дело шло
к разводу.
  Встретились мы с Таней под часами «Мира», где
пол-Риги в то время встречалась. С трудом отвертелся я
от неё, обьясняя, что у меня деловая встреча. Какая ещё
деловая, ясно было как день. Что я собирался в гости, да
еще и Таньку при этом обманывал. Уехал я на Красную
Двину, а Таня осталась.
Глубокой ночью разбудили меня: иди в дежурку, зво-
нят тебе из города. Я поплелся вниз. Захожу, беру трубку:
— Алё?
— Саша? А где Таня? — без вступления начала Та-
нина мать.
— Не знаю, Людмила Васильевна. Мы расстались в
пять часов в центре. Она собиралась с подругой встре-
чаться.
— Нет её. И не позвонила. Я беспокоюсь.
— Не волнуйтесь. Не первый же раз. Где ей еще
быть, как не у подруги.
— Да я уже обзвонила кого могла. Нет нигде.
— Появится, куда она денется.
— Ладно. Не знаю, что делать. Позвони, если что.
— Обязательно.
  После завтрака я пошел на занятия. В перерыве сбе-
гал и позвонил с автомата. Ответила Таня. Мать уже
была на работе.
— Где ты была? — с места в карьер начал я.
— В гостях. Тебе можно, а мне нельзя?
— Мать твоя подняла полриги, что позвонить не
могла?
— Не твоё дело.
— Грубите, девушка.
— Я на тебя злая. Давай вечером встретимся. Мне
надо.
— Может завтра. Мне сегодня недосуг.
— Ты хотел сказать: не до сук? Любимое твоё вы-
ражение. Кстати, откуда оно у тебя?
— От Маяковского. Серьезно мы тут одну проблему
должны с друзьями решить.
— Знаю я ваши проблемы. Как хочешь, я тогда се-
годня опять в гости пойду.
— Куда.
— К грузинам.
— Ладно. Встречаемся там же, в то же время. (часы
«Мира», в пять вечера).
— Пока.
  Вечером мы встретились. Таня решила припугнуть
меня грузинами и дура, рассказала, что предыдущую
ночь она провела в номере гостинницы «Рига» с под-
ружкой и с грузинами. Подружка, мол, в одной комнате с
хахалем, а она в другой, но никаких дел не имела.
— Так я и поверил. Грузи больше! — хоть я и возму-
тился, но внутри сердце подпрыгнуло: вот тебе и повод
сделать ноги!
— Саша, как на духу. Я сначала хотела тебе ото-
мстить, а потом одумалась. Можешь у подруги спросить.
— Может мне у того грузина спросить? Или у швей-
цара?
— Хоть и у грузина. Он не такой, как все. Не при-
ставал.
— Ну и иди к нему, на здоровье!
— Саша, я же не в том смысле. Я от тебя никуда не
уйду.
— А грузины?
— Ты что, не веришь мне? Я же честно тебе всё рас-
сказала. Я же могла наврать тебе с три короба. Как ты
мне иногда.
  Я, конечно же, поверил Тане. Могло такое быть? Мог-
ло. Но вид сделал, что не до конца ей поверил и трещина
в наших отношениях стала стремительно расширяться.
  Через несколько дней в неурочное время мне передали с
проходной: ждет там девушка меня. Иду. Таня стоит. Что
случилось? — спрашиваю.
— Идём в парк.
Прошли учебный корпус, подошли к круговой ла-
вочке под сиренью, тоже место кормное для влюблен-
ных. Присели.
— Саша, я беременна.
Вот это новость!
— Ты уверена?
— Да, я была у врача. Второй месяц.
Под эту дудку «я беременна» много купилось наше-
го брата. Особенно под занавес окончания мореходки.
Бывали нахальные бабы, заставляли насильно жениться.
Или напрямую шли к начальнику училища, или, более
продвинутые, к замполиту, Гороху Петру Михеевичу,
и ставили условия: или пускай женится, или я устрою
скандал. Курсанту шло предложение от которого трудно
было отказаться: или женись, или вон из училища. И, бы-
вало, проходило. Половина этих случаев заканчивалась
ложной беременностью, но поезд, как водится, тю-тю.
Но Тане я верил. Будь она стервой, женить меня на
себе было ей раз плюнуть. С дядей Дониным с одной
стороны и с мамой — с другой. Но...
  Куда мы могли деться. О контрацептивах и прочих
достижениях цивилизации в деле предупреждения бе-
ременности мы имели самое смутное понятие. Поэто-
му вляпались, как и положено. По уши. Может быть я
и женился бы без всякого давления, что я, кажется, и
собирался сделать, как порядочный мужик. Но родня с
одной стороны, друзья — с другой, напрочь разбивали
мои джентльменские настроения и построения. Плюс
внутренние трения и сомнения — с третьей. Голова по-
шла кругом. Стали мы карабкаться с Таней в подножии
горы под названием Взрослая жизнь. Ничего лучшего не
придумали: надо делать аборт. Причем — тайно. Наши
встречи носили тяжелый и нудный характер. Никого в
наши дела мы не посвящали. Только мои друзья знали.
Нужен был врач и деньги. И то и другое нашлись, не-
смотря на наш непрекращающийся финансовый кризис.
  Пришлось продать кинокамеру. Уже почти договорились
о времени, месте операции и вдруг... Опять меня вызыва-
ют на проходную: Люмила Васильевна пожаловала.
— Что ж вы мне ничего не сказали, Саша?
А что мы должны были сказать, Людмила Васильев-
на, — попытался я валять ваньку.
— Таня в больнице. Могла и умереть.
— Что такое?
— Какая-то дура (не говорит Таня кто), научил её
сделать аборт самой себе. Вот она и сделала. Вязальны-
ми спицами. Если б я не заскочила с работы домой — не
было б Таньки. А ты в курсе, что она беременна была?
— Да, конечно! Мы же собирались к доктору...
46 Александр Дворников Морские рассказы 47
— Почему, ну почему в ко мне не обратились?!
— Боялись.
— Я пришла, а она в луже крови и без сознания.
Могла кровью истечь.
— А что мне теперь делать? Мы же хотели все по
другому?
— Ей уже сделали операцию. Я с ней говорила. Про-
сила тебе передать, чтобы не приходил. Пока. Она сама
тебя позовёт, если захочет. Лучше бы вы не встречались,
Саша. Я же вижу, что у вас разлад идет. Кончайте мо-
тать друг другу нитки. Подумай. До свидания, — горько
проронила Людмила Васильевна и пошла. Тут я заметил,
что пошла она совсем поникшая и разбитая и что разго-
вор наш дался ей с трудом.
— Людмила Васильевна! — крикнул я вслед. Она не
повернулась, только махнула неопределенно рукой.
Через два-три дня я собрался к Тане в 1-ую городскую
больницу. Пришел, а её там уже и нет: выписалась.

  И пошло-поехало. Демобилизовался Вова Афана-
сьев из армии. Служил он в Калининграде и там мы и со-
шлись в пору нашей калужской практики. Володя был из
вполне обеспеченной семьи (отец был министром), жил
недалеко от мореходки. Володя учился тоже в училище,
исключили, попал в армию. Тепрь куда-то устраивался.
Вел богемный образ жизни. Отец от него отказался поч-
ти официально, но из дома пока не выгонял. При каж-
дом удобном случае (появлялись деньги) вел нас в кабак.
Чаще всего это был полуподвальный ресторан «Таллин»
на Горького, который кухней соединялся со «Звейниек-
сом»; последний мордой выходил на Дзирнаву. Такое рас-
положение этих двух ресторанов многим спасала жизнь
и свободу. Я не был исключением. Случилась там одна
знатная драка после которой мне в буквальном смысле
пришлось делать ноги от милиции. Ресторан был при-
знанным местом встреч моряков, рыбаков и уголовников.
Туда можно было смело идти с тремя рублями, но обяза-
тельно в галстуке, которые я не переваривал. А дальше
тебя и накормят и напоят. Во всяком случае это касалось
нас. В общем если до Тани жизнь моя шла более-менее в
благопристойном русле, то после покатилась по наклон-
ной. Дружила наша четверка по прежнему, но спайка
первых курсов стала расползаться. Жан устраивал свою
личную жизнь. Валера Эринцев жил и работал в Вец-
милгрависе. Валера Горбачев затеял интрижку с Иркой,
женой бывшего курсанта, работавшего в Мурманске. По
прежнему собирались у Инки, даже Новый год у неё все
вместе отпраздновали. Я номинально ухаживал за Ин-
ной, но это было больше для декорации. Она в конце-
концов вышла за славкиного брата, тоже Славу, так как
на нас с Соболем надежд у нее не оставалось.
Февраль был месяцем госэкзаменов. Каждый экза-
мен отмечался. Все было в тумане. Володя Афанасьев
исправно доставал деньги и мы шли в «Таллин». Потом
какие-то хаты, официантки, собаки, похмелье, занятия.
После каждого экзамена, а их было четыре, оставались
метки. Или в душе, или на теле. Я думаю, что тот разнос,
в который я пошел, был не случаен. Муторно было на
душе. Искала встреч Таня. Я их избегал.
  Сдали мы третий экзамен. Оставался четвертый. К
нам на пятом курсе подключился Юра Репкин, заочник.
Его включили в нашу группу и наша четверка его кури-
ровала. Я не оговорился: четверка. Валера Эринцев тоже
помогал Юре. Валера был самым аккуратным среди нас
и толково делал чертежи и оформлял отчёты. В общем
помогали Юре к экзаменам. Юра жил в Вентспилсе. Вот
после этого третьего экзамена он пригласил нас отметить
его, а сам собирался после этого укатить в Вентспилс на
выходные. Друзей моих под рукой не оказалось. Пошли
мы в кафе «Бака» втроем: я, Юра и Эрик Эцис, который
уезжал тоже в Вентспилс. Взяли бутылку грузинского
конька. Сели. Эрику надо было ещё куда-то забежать.
Договорились встретиться на вокзале в кафе напротив,
на углу, где винно-водочный магазин распологался в то
время. Встретились. Юра пошел на почту. Кто-то к нам
подключился до этого и мы продолжали пить уже «Пли-
ску», недорогой болгарский коньяк. На закуску кофе, и
сигареты. И опять коньяк. Юра с Эриком ушли на поезд,
а я все продолжал: кофе, коньяк, сигареты. Ребята прихо-
дили и уходили, один я не вставал и упорно шел ко дну.
Наконец меня отвели в роту.
  Это уже было около восьми вечера. Меня уложили на
койку. Вроде я и не сопротивлялся. Но уловил краем уха,
что народ на мероприятие собирается и проявил немед-
ленную готовность к бою: и я с вами! Уговорили меня
остаться, но тон их мне не понравился. Мне показалось:
смеются, гады. Но, закемарил. Когда я очнулся, никого в
кубрике не было. Ах, вы так! В ярости схватил табуретку
и швырнул ее в окно. Выглянул. Наш пятый этаж для со-
временных домов соответствовал седьмому. Внизу стоял
старик и смотрел вверх. Он оказался с юмором. «Что ж
ты, бросил стул, бросай и стол!» Жди! Смутно помню,
как хватал матрацы с одеялами, подушками и просты-
нями, сворачивал их и выбрасывал наружу. Красиво,
это, наверное, всё развевалось и разлеталось по буль-
вару Кронвальда. Благо в то время там не было кольца
7-го трамвая и конечной остановки, а то неизвестно, чем
это могло обернуться. Когда я выкинул все одиннадцать
матрасов и тумбочку, я успокоился, но было мне очень
худо. Это я проблесками помню. Высунулся опять в окно
и пришла мысль дурная: не полететь ли и мне вниз? Ма-
трацы самортизируют или нет? Нет, рискованно, поду-
мал я, улегся на свою койку (свой матрац я не выбросил)
и немедленно отключился.
  Проснулся рано утром привязанный полотенцами к
койке. Тело болело. Внутри творилось чёрт те что. Огля-
нулся по сторонам: из под одеял выбивались грязные
простыни. Валялась поломанная мебель. Стал я с трудом
соображать, что же было вчера? Вспомнил момент, как
хотелось мне самому выброситься, а дальше не помню.
Стал просыпаться народ. Развязали меня. Пошло
толковище.
  Матрацы и прочее бельё курсанты первокурсники
перетащили через забор обратно в роту. С этим был по-
рядок. Когда ребята стали возвращаться из города, по-
катили на меня бочку, естественно. И я пошел крушить
остальное. Полез драться. Ко мне подойти спереди было
нельзя. Как позже подсчитали все кто со мной пил вчера,
на меня пришлось три бутылки «Плиски», это полтора
литра конька, не считая грузинского. Плюс пятнадцать
чашек кофе. Внутри бушевал термоядерный реактор. То-
лик Махов рассказывает: по роте пошел шум: на пятом
этаже драка; я поднялся к вам, там ты в стойке, я тебя об-
хватил сзади (Толик был перворазрядником по борьбе и
поперек себя шире), ты вывернулся и еще успел заехать
мне по челюсти, до сих пор болит. Пришлось тебя свя-
зать.
  Этого мало. Вдруг откуда не возмись появились здо-
ровенные санитары с носилками уже в расположении
роты. Это были ребята из жёлтого дома, что на Саркан-
даугаве. Кто их вызвал — осталось загадкой. Ребята их
в кубрик не пустили и выпроводили подобру-поздорову.
Отстояли меня. Так вот заканчивался пятый курс.
Потом вручение дипломов, потом выпускной вечер
на морвокзале из которого я естественно, ничего не пом-
ню, а только то, что верная Инка притащила меня чуть
ли не на спине домой к себе. Всё, здравствуй взрослая
жизнь!
  Летом я встретил Таню. Случайно. Она вышла за-
муж. Мы обрадовались. Мы встретились еще раз и разо-
шлись надолго.
  Через тысячу лет мы встретились в Кекавском кури-
ном магазине на Бривибас.
  Я пошел её проводить до автобуса. Зашли в кафе.
Она уже второй раз замужем. Я сказал на ком я женился
(моя жена была из той же школы, что и Таня, да и жили
они почти,что рядом и знали друг друга). Похвастал, что
свои литературные амбиции не бросил и готовлю вто-
рую книжку к изданию, правда, стихов. Скоро будут в
киосках, замечай.
— Буду рада, если увижу. У меня две дочки. Стар-
шая погибла. Сашей звали.
—???
— Нет, не твоя. В честь моего отца назвали. Не рас-
крылся парашют. Так вот. Всё у нас с тобой не слава
Богу. Прощай.
  Я остался сидеть. И тут прорезался в сознании му-
чивший меня сон с утра, никак не мог вспомнить: Солн-
це, луна и звёзды на голубом сияющем небе. Одновре-
менно.