Айринг

AЙРИНГ

  Собаку звали Айринг. Это была здоровая иранская
овчарка. Но очень худая. С ней я познакомился в
первую же ночь по прибытии на судно.
Как обычно попадают на контракт? Звонят из кон-
торы: так, мол, и так, не желаете ли сходить в рейс ме-
сяцев на семь? Сколько? Сорок тысяч тонн. Ах, оклад?
Столько-то. Хм, хм… Годится. Ну, приходите документы
оформлять. Пришёл, подписал контракт, оформил бума-
ги и — вперед! Таллин — Хельсинки на пароме, затем
самолёт: Варшава — Франкфурт — Ларнака — Дубай.
Ну а там встретились с питерцами (вторая часть экипа-
жа набиралась в Питере). Пожили два дня в гостинице.
Дождались их и через сутки автобусом отправились в
Фужейру, это на выходе из Персидского залива в Индий-
ский океан.
  Ехали по жаре несколько часов. Наконец, доехали.
Стали документы оформлять портовские власти —
нет моего паспорта. В гостинице оставили. Пришлось в го-
стиницу звонить, чтоб оттуда подтвердили мои данные.
Час ушел на переговоры. Заехали в порт — жара несус-
ветная! В тени градусов сорок. Лето. Самый разгар. На
солнце стоять невозможно. Смерти подобно. Пятнадцать
минут постоишь на солнцепеке, и хочется упасть и боль-
ше не подниматься. И безветрие вдобавок. Солнце в зе-
ните не лучи шлёт, а раскалённые гвозди.
  Короче, в порт приехали. Стоит пароход, здоровый
сухогруз. На первый мой взгляд — уютный и домашний.
Я на таких люблю работать. Весь ржавый, ободранный,
побитый. Стрела грузовая на борту, на тамбучине лежит.
Дугой завалилась. Ограждения, фальшборт поломаны.
Лебедка развалена. У трапа, смотрю, полицейский стоит.
Мне это показалось подозрительным. Суда ведь специ-
ально не охраняются. Оказывается, судно арестовано.
Оно пришло из Ирана, а там оказались двое «зайцев»,
двое иранцев-нелегалов. Здесь их в трюме нашли и аре-
стовали. Сцапали и — в кутузку, а судно арестовали до
выяснения обстоятельств.
  Судно как судно. Ржавое, конечно, побитое, всё ясно.
Но здоровое. Пока от кормы до бака дойдешь — уже пол-
часа пройдет. Глядишь — и время быстрей идет, пока из
машины туда да обратно уже и полдня пройдет, считай.
Правда, по такой жаре ходить... На палубе можно было
прыгать и танцевать. Минуты не устоишь — через подо-
швы прожигает металлическая палуба, так раскаляется
на солнце. Руку не положить на трубу или поручень, об-
жигает сразу.
  Ну, ладно, поднялись на пароход. Кондишен вроде
пашет, но еле-еле тянет. В надстройке еще можно ды-
шать. Стоим у сатуратора, водичку хлебаем, ждем. Ни-
кто ничего не знает. Начальство занято. И бункеровщик
подошел, давай бункеровать. А филипки что — автобус
подъехал, шмотки покидали, команда собралась, раз и
уехали. А мы стоим, водичку попиваем. Ни робы, ничего
нет. Слава богу, у меня была кой-какая. Тут крик, гам:
где фиттер, фиттера срочно в машину, труба топливная
бухнулась. Как она бухнулась? А так, вот, и бухнулась,
поскольку была-то дырявая. Они начали бункеровать,
филипки эти, смотрят — мазут в льялах прибывает, а тут
мы приехали. Ну и ладушки! Укатили. Короче, мне ко-
манда с места и сразу же в карьер: давай, одевай скорее
робу и дуй в машину, трубу варить, а то бункер невоз-
можно принимать.
  2-ой механик, я, ещё один моторист трубу сняли.
Болты срезали газом, вернее не газом, а электросваркой,
так как всё там было забито-заржавлено. Как раз напро-
тив балластного насоса она стояла, а там, как обычно,
плевала из сальника морская водичка, ясно, всё заржаве-
ло. Сняли, заварили. Покуда ставили эту трубу на место,
команда разбрелась по каютам. Филипков было 22 чело-
века, нас — 23. Одной каюты вроде нету. Хотя кают на-
верху пустующих — во! Но капитан такая сволочь был:
если ты матрос или моторист, то и живи внизу, где и жить
невозможно. Но тут глубокая ночь, все уже спят. Паро-
хода я не знаю, не изучил ещё. Из машины поднялся:
куда идти, хрен его поймет! Все спят. Нашёл одну каюту.
Дверь в ней выломана. Иллюминатор заварен стальными
прутьями. Видимо здесь и держали пойманных иранцев.
Ни матраса, ни простыней. Голая кровать. Всё, что было
у меня: роба, еще какие шмотки подстелил, и лёг. Мо-
креть, жара, воняет — аж заплохело.
  Тогда-то первый раз и увидел я эту собаку. Какая-то
сволочь оставила ее тут привязанной, в полуметре от ка-
юты. Она до того этих иранцев сторожила, покуда их не
увезли. А она осталась. Теперь уже меня охраняет, сво-
лочь такая. Рычит и лает, пока я протискиваюсь у нее под
мордой из душа в каюту и наоборот. Здоровая овчарка,
мощная. Но глупая. Кто её там воспитывал? Филипки?
Так они её только били. Вся в шрамах, как потом обна-
ружилось. Она на меня лаяла-лаяла первое время, пока я
там в этой каюте кантовался. Двое суток. Потом ко мне
как-то быстро попривыкла. Хожу, цыкну на нее, погав-
каю вместе с ней: кончай лаяться, скотина такая! Ну мы
друг друга, наконец, поняли: у обоих жизнь собачья.
На третий день иду я к «деду» и говорю, что пишу
рапорт о списании меня с парохода: в скотских условиях
я не собираюсь дальше жить. Третий день сплю на каком-
то сраном матраце, ни простыней, ни подушки. И вооб-
ще, до чертиков надоела такая жизнь за решеткой. Так и
так, мол, объясняю. Тот пошел к мастеру, там решили:
есть наверху пустая каюта, пускай поселяется. Я и пере-
селился. Со временем наверх многие переселились, кают
хватало. Условия там все же лучше были, чем внизу.
Выдали мне каких-то две рваных простыни. Рваных-
то рваных, но жить можно. Ну и собака ко мне пристала,
даже привязалась. Буквально через три дня прибегает,
нюхает, признает. Да, я ещё, когда чинил эту трубу, на
свою робу филипковскую старую напялил. А она, видно,
к их запаху привыкла, а соответственно и ко мне. Своим
признала, тем более рядом жили два дня. Словом при-
выкла, дура такая.
  Ну и на пароходе: как что, кому пройти там надо
куда — сразу ко мне: иди, мол, привяжи собаку, прово-
ди. А она по первости орала, никому проходу не давала,
пока привыкла. Так вот я c собакой и познакомился.
А на судне псина эта появилась года четыре назад. Суд-
но зашло как-то в Иран, и приехал его хозяин, голландский
еврей, Авраам, Абрам по-нашему. И фрахтователь подарил
ему щенка, который был дочкой фрахтователевой сучки,
недавно ощенившейся. Вместе со щенком Абрам принес
и документы на него, где указана была вся родословная до
десятого колена, и папа, и мама его, и какая у него голу-
бая кровь, и какая это драгоценность, этот щенок. Порода
хорошая эта иранская овчарка. Мощная. Хозяин по добро-
те душевной щенка взял, но в Голландию его не повёз, а
на пароход приволок: вот, мол, вам подарок, моряки! Это
индусам и филиппинцам, которые были в тот момент на
судне. Вот, значит, растите его, соблюдайте, сделайте ему
будку. Это будет моя собака и будет она, как член экипажа.
Вот документы. Питаться она будет на ту же сумму, что и
любой член экипажа — 6 долларов в сутки.
  Дали ему имя филипки — Айринг. Щенок оказал-
ся сукой. Приучили её есть вареный рис, лопала только
так. Но худющая была — одни ребра. Начали мы её от-
кармливать, косточками да мясом. А также к картошке
приучали. Стала Айринг набирать вес.
  В Фужейре судно выгружалось. Оно привезло из
Ирана бумагу писчую. В пачках по 500 листов. Бумага
была очень хорошего качества. Но ее так растерзали по
трюмам, что мы ее два дня потом выкидывали за борт,
когда трюма зачищали. За нее, эту бумагу, на хозяина в
суд подали аж 500 тыс. долларов за несохранность груза.
Не знаю уж, как он там судился.
  Выгрузились. Отход. Привозят на борт с полицией тех
двух иранцев. И пакет капитану. И еще телекс кэп получил
перед этим: идти в Иран, порт такой-то, чтобы сдать вла-
стям этих нарушителей. Переход туда около суток, вверх
Персидского залива, кажется, в Бендер-Аббас.
  Вышли мы из порта. Иранцев выпустили на палубу,
гуляйте. Но куда идем и зачем им не сообщили. И нам
запретили говорить. Они и довольны: освободили.
Как увидели берег, что-то свое, родное почувствовали.
Спросили. Кто-то, видно, и ляпнул: обратно в Иран вас ве-
зем. Тут такое началось... Они в истерику. Плакали, моли-
лись, на коленях стояли, кричали, что убьют их в Иране.
Я до сих пор не знаю, кто они были? Может, банди-
ты, может — нет. Не спрашивал.
  Как увидели они катер военный, навстречу нам вы-
шедший, так перестали плакать, и были уже мертвецы.
Бросили мы якорь. На борт заскочили полицейские и уже
на борту стали их избивать, не стесняясь нас, высыпав-
ших на палубу. Покидали их вниз, на катер, как бревна
и ушли, забрав пакет с бумагами у капитана. До берега
было близко, стали мы выбирать якорь, смотрим на при-
чал. На причале пусто. Подошел к нему катер, выкинули
из него обоих пленников, вслед за ними выскочили пять
автоматчиков. С ходу застрочили в них — и те попадали
в воду. Всё. Противно и жалко. Так вот это кончилось.
И так вот начался наш контракт. Начало не предвещало
ничего хорошего.
  И пошли мы, поехали в балласте аж в Южную Аме-
рику, как оказалось. Такой вот рейс нам устроил хозя-
ин: самый умный еврей голландский, старый и глупый
Абрам. Обогнули африканский рог, Кению, Мозамбик,
Южную Африку. Пришли в Дурбан: идите в Аргенти-
ну, приказ. И все в балласте! Месяц шли с заходами. С
этого перехода начались проблемы с собакой. Она при-
знала практически всех на судне. Нормально жила. Не
признала только двоих: капитана и второго помощника
капитана. А перед этим покусала одного моториста и ма-
троса. Штаны порвала и за икры цапнула. Не смертель-
но, естественно. До Аргентины и этих признала, но кэпа
и 2-го — ни в какую. Не знаю с чего. Может, думала: на
кого-то надо лаять, хлеб отрабатывать. Ладно, не призна-
ла — и не признала. Чего тут! Обычное дело.
  Мы с ней возимся, она задом вертит, наркоманка
несчастная. Оказалось — очень любит сигареты. Ку-
рить не курила, дым не терпела, а жрать — любила.
Оставит кто-нибудь сигареты где-нибудь, она тут как
тут: пачку изорвет, испохабит, что сможет — съест. Фи-
липки, видно, приучили от скучной жизни. А может, на
зло хозяину. А может, это у нее на почве односторонней
половой жизни. Она же сучка и ее тянет к кобелям. По
зову природы.
  В Аргентине мы еле-еле отбили её от кобеля. Не хва-
тало нам еще щенков! Вози их потом по свету, раздавай
добрым людям. Перегрызла ночью однажды веревку и
сбежала на берег. Вахтенный матрос у трапа проморгал.
Утром смотрим: веревка валяется, а Айринг нет. А по-
том глядим по причалу, вроде, Айринг бегает, а за ней
кобель пристраивается, портовской бич ободранный. А
хозяин предупредил: за собаку головой отвечаете! Хоть
мастер неоднократно грозился ее пристрелить. Где он не
появится, она все время на него лает. Не нужно мастера
искать: где Айринг лает, там и ищи мастера. Сволочной
был мужик, не любили мы его. Дуролом, к тому же. Все
время орал как оглашенный, когда на палубе показывал-
ся: «Привяжите эту суку!»
  Много гадостей сотворил он на судне. Пришлось ма-
троса Иванова сдавать в больницу. У того открылась язва
желудка, на горшок с кровью ходит. Из-за чего поднял
кэп хай: «Нельзя на судне болеть! Как вы медкомиссию
проходили? Покупали медсправку!». Приходит второй
механик, палец сильно разбил, может сломал. Надо в
больницу. Дед к кэпу, давай объясняться. Тот, не дослу-
шав: «Опять кровь из задницы! Что? Никаких!». Или:
«Я не привык к очередям в мою каюту после каждого
порта ваш триппер с гонореей лечить!». Поэтому его и
не любили. А за что его любить? Суперинтендант пред-
упреждал: в сильную жару на палубе — не работать. А у
нас жара не жара — работать! Один получил солнечный
удар, другой. Перегрев. А ему хоть бы что: «Вы должны
работать!» Сам в каюте отсиживается. Мы это, конечно,
все обсуждали вместе. Слушала это и Айринг.
  Собака его сразу раскусила. Да и мы через неделю
поняли, что за фрукт наш капитан. Привяжут Айринг по
его приказу. Отвяжут. Или сама отвяжется. Только у него
дверь откроется, она уже тут: гав-гав. И еще норовит
штаны ему порвать.
  Тот порывался ее застрелить. У него ведь пистолет
был. На обратном пути, когда у нас подозрения появи-
лись, что у него крыша поехала, начали на ночь в каютах
запираться. Кто его знает, возьмет и перестреляет всех к
едреней фене! Не из-за собаки, разумеется. Может, во-
обще сдвиг по фазе произошел. Мы уже перед Европой
думали засунуть его для нашего же спокойствия в аре-
стантскую. Благо была готова, где я ночевал в начале за-
плыва. Серьезно думали: с ума сошел. Старпом, конеч-
но, имел право взять управление судном на себя, видя
явное несоответствие капитана своему положению, но
наш старпом даже тени своей боялся, не то что капитана.
Да если б не он, старпом — может быть, с Айринг бы все
и обошлось. А так наплакался хозяину по приходу...
  Ну, отбили мы Айринг у кобеля. Без последствий
обошлось. Отмыли ее. Мыл ее я или матрос Ковшов.
Мыться она любила. Из бочки, разрезанной вдоль, мы
соорудили для нее ванну. Забрасывешь в нее Айринг,
швабру в зубы, шланг в руки и — процесс пошел! Она
себе балдеет, чуть не стонет от удовольствия. Потом по-
сле бежит наверх, в кают-компанию, и там начинает от-
ряхиваться. Брызги летят во все стороны, и все, кто там
находятся, пулей вылетают наружу, пока Айринг не при-
ведет себя в порядок. И там же гадила. Только там. Где
спала, там и гадила. Приучили ее крепко, а может сама
приучилась.
  Итак, грузимся. В Буэнос-Айресе. Вместо неде-
ли — три. Гоняли нас с причала на причал. И все из-за
капитана-мудака. Потому что он трех стивидоров выпер:
вы неправильно грузите! (А грузили мы трубы.) Ну и на-
чали они нас гонять с причала на причал, на рейд, на
якорь, в порт опять и т. д. И не грузят. Никто не хочет нас
грузить. Пока из компании телекс не пришел: Что у вас
там происходит? Вы почему оскорбляете представите-
лей компании? Стивидору платят 300 долларов в день не
за то, чтобы он выяснял с вами отношения, а за то, чтобы
он грузил судно. Не мешайте стивидору делать свою ра-
боту. Кэп после этого прекратил гонять стивидоров, но
ходил и ворчал.
  Ладно, погрузились. Пошли в Бразилию догружать-
ся рудой. Руда радиоактивная. Кэп в компанию шлет
телекс, недоумение выражает и сомнения по поводу этой
руды. Еще толком не выяснив, что за руда и насколько
она опасна. Из компании быстро пришел ответ: Если вы
отказываетесь от груза и работы в нашей компании, то
мы вышлем вам замену. Тут он дал задний ход.
  Погрузили мы эту руду, три трюма, тонн по 150 все-
го, видно трех разных сортов. С грехом пополам вышли
из Бразилии.

  Собака всем там копоти давала, особенно кэпу и
второму помощнику. Кто хочет повеселиться, кликнет:
«Айринг! Капитан!». Она — жух наверх и ждет у капи-
танских дверей. Гав-гав-гав! Этим мы его довели? Нет,
он сам был уже предрасположен к своему сдвигу.
  Идем. Режем океан. Подходим к Испании. Вдруг
мастер заявляет: у нас трубы качаются в трюме. Толпа:
не может быть, у нас трубы забиты под самый настил
палубный. Не могут они качаться. Да вот, слышите,
звенят! — как-то звякнуло чуть-чуть, судно покачива-
ло. Всё, последовал приказ: Надо на один борт больше
переложить труб, чтоб создать крен и крепить, крепить,
крепить. Извели весь аварийный запас леса. Были у нас
хорошие, мощные доски. День и ночь звон пил, стук то-
поров и молотков по пароходу, таскание концов, пере-
вязывание труб. Провались оно пропадом все! Причем
не только палуба героически трудилась в трюмах, но и
машина. Все трудились. «Деда», старшего механика, кэп
уже довел до того, что тот ходит и без конца спрашивает:
«А мы хоть до порта дойдем? А мы не утонем? Мы же с
креном идем». Ну, мы ему: давай балласт откатаем и убе-
рем крен. «Так капитан же... Он говорит, что мы можем и
не дойти». Перепугался дед, однако.
  Кэп начинает бомбардировать телексами компанию:
«Пароход в результате неправильной загрузки получил
крен. Своими силами крен выровнять не можем. Трубы
крепим, перевязываем и т. д.». Пароход шлепает себе по-
маленьку. Мы всю переписку наблюдаем. Толпа хихика-
ет — весело! Один хрен все работают на трубах, всех
с вахт поснимали, все на трубах. Доски эти запихиваем
туда-сюда. Туфта, в общем.
  «Не можем выправить крен в 7 градусов» — летит
очередной телекс в эфир.
  А перед Испанией судов много: кто — на Гибралтар,
в Средиземку, кто — наверх, в Европу, кто — наоборот,
в Америку или в Африку. Большой развод. Смотрят на
нас, как на идиотов: что за пароход? Ладно бы качало, а
то тихо и мы прем полным ходом, лёжа на боку.
  Запрос из компании: Что у вас?
  От нас: Смещение груза.
  Сильно же мы постарались, чтобы такое смещение
получить!
  Миновали Бискай. Перед Ла-Маншем получаем
вежливо-едкий телекс: Вы можете придти в порт с этим
креном, но вас неправильно поймут.
Придти с креном, имея пустые балластные танки?
  Задумался кэп. Чешет репу. Может, в самом деле?..
На второй день команда в машину: «Выровнять крен!».
Не прошло и полчаса — нет крена.
  На следующий день новый телекс: «По прибытии в
порт Роттердам вам заказана замена». Коротко и ясно.
Они, видно, зачухались там телексы его читать. Выполза-
ет кэп на палубу: «Я дурак, или чего-то не понимаю?». А
тут и Айринг к нему: гав-гав! И дурак, и не понимаешь!
Но тот был в таком шоке, что и собаку не заметил, от чего
она, видно опешила, и перестала лаять. Впервые за рейс.
Начал он опять компанию душить: прошу дать воз-
можность дойти до Питера, оправдать доверие... Всё —
как в старом советском стиле: обосравшись, бить себя
пяткой в грудь, — доверие оправдаю. Ну, дурак, что с
него взять! Ответ был краток: вам билет заказан на
такое-то число.
  Руду мы везли в Амстердам, а трубы нефтебуро-
вые — в Питер, 23 тыс. тонн. Завалили потом полпорта
этими трубами.
  Втихаря списался и уехал наш капитан. Новый
приехал, хорошим мужиком оказался. Пришли в Питер,
неделю выгружались. Три человека сменились. Немно-
го отдохнули. Вышли в море. Дошли до Калининграда,
пришел телекс от хозяина: стать на якорь, и ждать даль-
нейших распоряжений. Две недели отстояли на якоре,
тут это и случилось. Двоих из новоприбывших собака
покусала, но постепенно привыкла. А мастера нового
не трогала, что самое интересное. Толкнул он ей как-то
пару фраз, и ей хватило. Поняла, кто на судне хозяин.
А второго продолжала третировать, второго штурмана.
Тот из каюты выходил осторожно: сперва показывалась
голова, осматривала окрестности, и, если на горизонте
собака не маячила, выходил.
  За два дня до снятия с якоря, в половине пятого
утра, по пароходу поднялся крик и шум. Я проснулся.
Ночью до часов двух сидели, базарили, чай пили, потом
потихоньку стали рассасываться по каютам. А тут шум
непонятный, лебедка гудит. В чем дело? Оказывается,
старпом поднял тревогу, услышав визг за бортом. Не по-
нял сперва, ходил, высматривал. Потом увидел Айринг,
плавающую вдоль борта. Пока подняли боцмана, лебед-
ку запустили, стрелу смайнали — утопла собака.
  Ну, ладно. Как собака за бортом оказалась? Поначалу
этому серьезно никто не придавал значения: утопла — и
утопла. Единственный кто, это я, сказал: аукнется еще
нам эта собака. И аукнулась.
  Собака пропала. Член экипажа. Мастер дал телекс
хозяину: пропала собака, такие-то координаты, время
и т. д. Хозяин воспринял это довольно-таки спокойно.
Черт его знает: на берегу осталась. Он, видимо, так и по-
думал: сбежала.
  А тут снялись с якоря и идем в Амстердам, затем
должны были идти на Англию и опять возвращаться в
Амстердам, догружаться на Южную Африку. Когда мы
вернулись на догрузку, приходит хозяин, вернее, предста-
витель хозяина, старичок-суперинтендант. С косточкой.
Косточки специальные для собак делают в Голландии.
«Где тут моя Айринг, я ей подарочек принес». Толпа на
него косится: нету, мол, собачки. «А где ж она? Я ей вот
косточку принес». Пропала. Он не стал в детали вдавать-
ся, и пошел наверх выяснять. Нарвался на чифа, старпо-
ма то есть. И тот вовсю расписал гибель собаки: и как она
на борт царапалась, и как она скулила, и как она тонула. В
общем, довел старичка до нужной кондиции. Тот хозяину
сообщил подробности. Абрам тут же прилетает на судно,
и к капитану: объясняйтесь! А чиф тут и еще нагрузил:
собачку кто-то выкинул. Утопил. И пошло толковище.
Мастер обращается к экипажу: кто выкинул собаку?
Нужен виновный. Не знаю, что будет с ним, но хозяин
требует имя виновного в гибели собаки.
  Когда мы сидели ночью в кают-компании, Айринг
была с нами. Она там практически жила. Сама собака на
палубу не выходила, да и не рвалась. А тут еще и ноябрь-
месяц. Да и ночь. Она и днем выходила только, когда
было тепло и солнечно. И по палубе носилась. Но мы
старались до этого не допустить, так как палуба грязная,
измажется как собака, мой ее после этого.
  Идет разборка: кто утопил собаку? Или вы находите
виновного, или сами выбираете козла отпущения, или я
всех спишу, — так хозяин поставил вопрос.
Вернее, оставляя минимальную часть экипажа, что-
бы назавтра обеспечить отход судна, пока он не наберет
новую команду. Грозит списывание минимум восьми
членам экипажа. Что тут, жребий кидать? Да пошел он к
черту! Пускай всех списывает. Капитан человек умный,
рассудил, с командой пошел: списывайте всех с выпла-
той неустойки, согласно контракта.
  И началось! Пошла писать губерния. Телексы посы-
пались в Биджай, в Вишип и оттуда. Сын хозяина прие-
хал на подмогу папе. Там недоумевают, обстановки не
знают: причем здесь собака? Почему меняют весь эки-
паж? Почему не весь?
  Покуда это крутилось, время шло. Хозяин повсюду
шлет запросы с требованием замены или доукомплек-
тации экипажа. Мастер же шлет свои реляции с тре-
бованием выплаты зарплаты, неустойки в связи с до-
срочной заменой экипажа, выплаты проездных и т. д. И
ультиматум-компромисс: мы согласны работать, но всем
экипажем. Так что, или всех списывайте, или все оста-
ются работать. Вопрос был поставлен четко. Грамотно.
В итоге переговоров хозяина с Вишипом (менедже-
ром судна), выяснилось: чтобы списать в одночасье эки-
паж, выплатить деньги, нанять новый — платить при-
дется Вишипу. Вишип репу чешет: много денег надо.
Получается приличная сумма вместе с неустойкой.
Мастер в своих сообщениях еще упоминал, что собака
покусала того-то и того-то. И так-то, и так-то. Из Вишипа
запрос: она, что — бешеная? Ответ: она не бешеная, но
глупая и больная. Вишип — хозяину: хотите менять эки-
паж, платите деньги. Хозяин тоже задумался. Это ж еще и
задержка парохода на сколько суток, убытков — море! И
деваться ему некуда. Что-то же надо делать, раз он полез в
бутылку: это только у русских собак топят, а в Голландии
их усыпляют. «Муму» тут вспомнилось некстати.
Короче, деваться ему некуда, денег платить неохота,
и лицо сохранить надо.
  Больше он на пароходе не появляется, и всем стал
заправлять его сын. Извинился тот за отца, мол, пого-
рячился отец. Работайте до конца контракта. С собакой
случилась неприятная вещь, но зато экипаж лишается
новогоднего бонуса. Толпа: да пошел ты со своим бону-
сом! Ну, сказал и уехал и, видно, сообщил о своем ре-
шении в Вишип. А оттуда телекс на судно: «Так мы и
не поняли — это все произошло из-за факен собакен?».
Толпа хохочет.
  Трагедия собаки. Трагедия экипажа. Трагедия мира.
Нестыковка. Жизнь в перевернутом мире.
  А собаку выбросил 2-ой помощник. Выманил на па-
лубу, пинка дал — и за борт, за леера. Лай слышали мно-
гие в тот момент.