Балбес

БАЛБЕС
 
  Камышан любезно предложил мне «Райнис» и
романтическую работу на Дальнем Востоке, на
что я охотно согласился после моих перипетий в 18-ом
подменном экипаже. Впереди были Япония, Вьетнам,
Китай. Позади —...
  8 мая 1983 года начался заплыв. Месяца 3-4 работали
на Вьетнам. Потом зашли в Японию, в Иокагаму. Затем в
Эквадор,15 дней грузились. Далее — в Ригу на ремонт. А
тут приезжает на судно Сапожников, наставник. «Давай
на «Зиединьш». Выручай. Перегонишь сюда судно, потом
поговорим». И я укатил с экипажем во Владивосток.
 — Так ты вокруг света и мотался?
 — Да, поехал опять во Владивосток.
И надо сказать, что у моей жены Любки есть под-
руга — Тамара. Органически ее не перевариваю. Муж у
нее тоже в море ходит. Сам на Дальнем Востоке не рабо-
тал, но прослышал, что там газ-квас, пьянь и все осталь-
ное. И жене своей доложил, а та Любке. А Любка мне и
так, и этак: рассказывай, как вы там гуляли-веселились?
Смотрю, триндит, балаболка, но на правду похоже.
 — Ты что за ерунду это городишь?
 — Володя Тамаре рассказывал.
 — Что он там может рассказать? Он там работал?
  А тут, после разговора с Сапожниковым, приезжаю
домой: собирай чемодан. Уезжаю.
 — Когда?
 — Завтра.
 — Куда?
 — Во Владивосток.
 — Ты шутишь!
 — Нет. Собирай чемодан.
 — Точно, какую-нибудь шалаву нашел. Сам, навер-
ное, напросился?
 
  И уехал я на «Зиединьш». Сделали свои положенные
пару рейсов на Вьетнам, затем — в Кобе, Япония.
Дедом был замечательный мужик, грузинский еврей.
Может, слышал: Роберт Васильевич Кемоклидзе?
 — Как же, слышал.
 — А Васильевич был кадр с «Коперников». На
«Штернберге» генератор сгорел, и за это его понизили,
на группу ниже перевели. «Коперники» по машине счи-
тался 7-ой группой, а «Зиединьш» — 6-ая. С Василье-
вичем было прекрасно. А потом он уехал и пришел этот
дурила — так его растак! Балбес. Ну и понеслось...
 — И с чего у вас там любовь пошла?
 — Да его метелили все, кому не лень. Матросы,
электрики. Дурной был. Ходячее НБЖС в живом виде.
НБЖС — наставление по борьбе за живучесть судов, —
вполне безобидная книга. Ее закинул в ящик и хрен с
ней. А этот же задолбает вконец, пусти только таких со-
стоять при технике безопасности.
 — Вот такие люди и должны стоять на страже живу-
чести и законности, а то нам дай волю…
  Это еще надо посмотреть, как там и что.
Очень Балбес любил механизмы слушать и вообще
любое железо. Подойдет так, любовно постучит: тук-
тук-тук и ухо приложит к большому пальцу, а мизинцем
в механизм уткнется и слушает загипнотизированно. Что
он там слышал, хер его знает! Может быть: кто там? —
Балбес. И довольный, отходит.
  Сапожников, помню, приехал. Уже мы на ремонт
пришли. Обход они делали. А я на вахте был как раз. Заш-
ли в фекалку, помещение, а там шестерня, зубчатый венец
какой-то шестерни главного двигателя. Сапожников по-
смотрел: консервация старая, надо снять и новую нанести,
и смотрит вопросительно на деда. А тот: хи-хи-хи, стучит
по ней и слушает, ухо приложил. Ну, не Балбес ли?!
 — Чем же он тебя достал?
  Рейс на Вьетнам я 4-ым делал с Кемоклидзе, а по-
том уже третьим пошел, с благословения Сапожнико-
ва. И пришел этот Балбес. А ЦПУ (центральный пост
управления) там нету. ДАУ (дистанционное автоматиче-
ское управление) на «Коллонтаях» есть, но закинули его
к едреной фене, несколько случаев было аварийных, и
стали работать из машины. Там соленоидные электро-
магнитные клапана накрылись, горели, ну и забросили
эту систему.
  Значит, идем в море. Видимость прекрасная, пого-
да ясная. Моториста куда-нибудь пошлю что-нибудь де-
лать, то на шлюпку, то в рулевку смазывать-убирать. Я за
машиной хожу, смотрю. От пульта отойдешь, этот дурак
прибежит. Надо тебе вахтенный журнал — бери! Ты —
дед. Смотрю как-то, журнала нет, ясно, Балбес взял. В
конце вахты надо заполнять журнал. Он звонит сверху
мне в машину: Григорьич? А где журнал?
 — У тебя, наверное.
 — А ты видел, как я его взял?
 — Нет, не видел.
 — А почему говоришь, что у меня?
 — А кому он, к лешему, нужен?! Кому еще на судне
нужен твой журнал?!
 — А вот шпион вдруг попадет на судно и украдет?
 — Какой журнал, какой шпион?
 — А кто-нибудь другой…
 — И кому он нужен!!
 — Ладно, пришли моториста за журналом, но за
журналом нужно смотреть.
 — Что я должен журнал охранять, или я, в конце-
концов, механик?..
 
  Приносит моторист журнал и в разделе, где «Осо-
бые отметки» записано: 4-ый механик Мануйлов В. Г.
отсутствовал у пульта управления Главного двигателя с
такого-то по такое-то время. Минут 15 я отсутствовал.
Приходит 2-ой, Слава Аннюк, вахту принимает.
 — Ты чего такой злой?
 — Да ну его к черту, — объясняю.
 — Стоп, сейчас, погоди, — Аннюк берет и пишет
дополнение к той записи: «Навигационная обстановка —
ближайших судов локатор не просматривает. Метеороло-
гические условия — прекрасные. Море спокойное. Види-
мость ясная. Машина в ходовом режиме. Подпись».
  В общем, казнили его до меня. Электрики.
Несколько раз сцепились мы с ним по поводу пульта.
Опять же, в машине нельзя курить. Разрешается механи-
ку выходить на палубу курить. Все выходили. Почему я
должен охранять твой журнал?!
  С этим же понес он меня на командирском совеща-
нии. Разругались по поводу записи Аннюка в журнале.
2-ой механик, нет, чтобы старшего механика поддержи-
вать, так пошел потакать 4-ому. Локаторы, видишь, суда
не берут, море спокойное. Кончилось тем, что я заявил:
если ты считаешь меня журнальным сторожем, черт с
ней, твоей машиной. Гореть будем — я буду журнал охра-
нять возле пульта. И не отойду, пока не объявят: «Поки-
нуть борт судна!», и уйду только вместе с журналом.

  Вначале его побили матросы.
3-ий штурман прислал их трубку лага посмотреть.
Я сижу возле пульта как раз после того командирского.
Смотрю, матрос пришел. Прибегает Балбес, и понес:
 — Ты вахтенный механик или хер мамин?
 — Я — вахтенный механик, — гордо этак заявляю.
 — Блин, а тут в машину ходят матросы, которые не
прошли инструктаж и не имеют права заходить в ма-
шину.
 — Не знаю, здесь матросов не было.
 — А в машине?
 — Откуда мне знать. Здесь обзор ограниченный. Вот
пульт, а вот журнал. Это я вижу. Вот мой департамент.
Разговор вчера был? Был. Я ж не могу с журналом по ма-
шине ходить. Вдруг где сифанет, испачкаю журнал. Это
ж такой документ! Ты ж говорил: никаких отходов.
 — А я ж, я...
 — А ты опять журнал схватишь, опять какую-нибудь
хренотень запишешь. Главный инженер Агафонов будет
потом журнал смотреть, а там он весь исписан: какой-то
хрен Мануйлов вечно отходит от пульта... Нет, разговор
был — к едреной фене! Я усек: первое — это охранять
журнал, второе — не отходить от пульта.
  Ты знаешь, меня не переговорить. И он урыл от меня,
пошел матросам мозги вправлять. Один из них уже залез
в шахту лага, и там ковыряется. Балбес, не будь дураком,
взял и крышку лага закрыл и задраил минут на десять.
Потом открыл, хи-хи, состроил свою педерастическую
ухмылку. Ну, там матрос и врезал ему по сусалам! Вмиг
исправил его искусственную ухмылку на вполне есте-
ственную гримасу испуга и боли. Смотрю, ко мне бежит.
 — Григорьевич, ты видел?
 — Что видел?
 — Да он дерется, сука! Свидетелем будешь.
 — А что я видел? Ничего я не видел.
 — Ну, как! Отсюда же все видно.
 — А на кой ляд мне туда смотреть? Я на маноме-
тры смотрю, а одной рукой журнал держу. Ни черта я
не видел!
  Электрики вздумали чистить-мыть генераторы. Но
это ж полный звездец, — допечь таких спокойных чуда-
ков! Сашку Степанова, и другого Сашу. Из Питера.
На «Зиединьше» с приемки (а прошло уже 12 лет)
только два человека оставались: Слава Аннюк и электро-
механик Жора из Москвы. С ними Балбес не спорил. А
остальным всем мозги вправлял. Прибежит, в кепке, в
шортах, в маечке и за шкрябку, и — давай ржавчину от-
бивать! Вроде физзарядки.
  Матросы только покрасят, он следом голосить: ма-
тросы по ржавчине красят! Они на новое место перейдут,
а Балбес по свежей краске шкрябает, вскрывает огрехи.
Ну не все же 100% ржавчины отобьешь! Обдерут, зачи-
стят, загрунтуют, закрасят: так по палубе полосами шли.
Закрасили они как-то кусок, перешли на другой участок,
а этот придурок свежую краску соскабливает.
 — Ты, что, блин, делаешь! — несколько раз преду-
преждали, не действует. Ладно, перешли они на корму,
палубу с мостика не видно. Он пока все на виду упраж-
нялся, а тут увлекся и до кормы незаметно добрался.
Здесь его матросы и приловили. В тамбучину заволокли,
отдубасили и на десерт краской облили.
  Электрики с утра генератор чистили. Я пульт стерег
под девизом — отойду от пульта только со сменой эки-
пажа. И приучил уже Балбеса к этому. Тот и не рад был
операции с журналом.
  Спустился он в машину, видит, электрики. Сунулся к
ним. Они сняли крышку генератора, принесли бензин в
канистре. Смотрю, Балбес им что-то усиленно объясня-
ет. А Жоры рядом нету.
  Оба электрика спокойно моют кисточками. Он дол-
донит, те моют. Спокойные ребята… Потом не выдержа-
ли, бросили мыть, пустились в перепалку. Вопли пошли.
Кинулся Балбес ко мне:
 — Ты что здесь стоишь?
 — Вахту несу.
 — А ты знаешь, электрики там притащили бензин!
 — Нет здесь бензина. Где бензин, покажи?
 — А вон там!
 — Там я не знаю. Не мой участок.
 — Ты технику безопасности знаешь?
 — Знаю. И твой приказ знаю: не покидать пост.
Журнал стеречь.
  Убежал. За это время электрики опять взялись, про-
должают мыть генератор. Подбежал к ним Балбес. По-
бросали они кисточки, заволокли его за генератор. А
там, возле носовой переборки спуск такой, на метр ниже
к платформе, ниже плит машинного отделения. Вот там
они его и зажали. И метелят, смотрю.
  Сашка Степанов все в морду хотел подцелить. А
Сашка питерский, каратист, не давал: в глаз нельзя, си-
няк будет, ниже бери. Ну и отделали в удовольствие себе
и окружающим механизмам. Бросили, ушли на перекур.

  — Так и представляю себе голос капитана: «А ты куда
смотрел, у тебя на вахте любимого начальника бьют!»
 — Балбес подбегает ко мне почти с таким вопросом:
«Ну, ты видел?!» — Ничего не видел.
Два спокойных чудака с нервами окоченевшего ма-
монта так вышли из себя, это что-то!
Жора приходит, в чем дело?
Электрики: иди, сам с ним разбирайся. К хренам
твой генератор! Жора:
 — Что такое?
— Работать не дает, сказал, что по ТБ (технике безо-
пасности) нельзя в МО приносить более 100 грамм бен-
зина единовременно. Бензин нельзя держать в стеклян-
ной таре в машине, а только в железной банке. Принесли
бензин? Ну и бес с ним! Не в стеклянной же посуде,- в
закрытой металлической канистре. Что здесь такого! А
этот гад пытается силой уволочь канистру.
  Кладовка-то у них на самом верху, где аккумулятор-
ная. И вот из этой кладовки по 100 грамм бензина носить
в машину — много наработаешь?.. Что он охренел окон-
чательно? Разбирайся сам.
  И так он постоянно получал пиндюлей. До ремонта.
А от меня он уже после получил.
  Отработали мы на Вьетнам, зашли в Кобе, и напра-
вились на Кубу под погрузку. Загрузились фруктами и —
в Ленинград. И хотя планировался сразу ремонт, но еще
сбегали во Францию, еще куда-то мясо отвезли — и на
СРЗ, стали на ремонт. Месяца на два. Там у меня с ним
на ремонте трения опять пошли.
  Стоим, ремонтируемся, меня не списывают (людей не было
на биче). Мало того, вообще со мной приключение на ремон-
те случилось. Кирпич мне в автомобиль швырнули, при-
шлось в дерево рулить.
  У Аннюка вдобавок болезнь есть: как судно в доке,
он страшно переживает, аж встать не может. Бюллете-
нит постоянно. Стабильно. Вот мы с Васей, третьим, и
отдувались. А тут с ним в дерево въехали. Дело ночью
было. Выбежал на дорогу пацан, я думал, споткнулся, в
это время — удар камнем. Стекло ветровое, каленое —
вдребезги! И Васе в лицо. Здорово повредило (хотя и за-
шили) лицо. Мне-то ничего.
  Ремонт, между тем, продолжался. Как-то на вахте я
был. Дело было вечером. Ко мне часто захаживали в гости
то Серега Ботян с «Баусок», то Базилио с «Берга»: тоже на
ремонте стояли. Кто-то из них зашел, бутылочку на стол,
мигом это дело сообразили, сидим, курим, треплемся.
Никого. Май-месяц, тепло. На судне был еще старпом,
Коля Колесов, хороший парень. Сидим, по стопке дер-
нули, пузырь на столе стоит. Дверь настежь открыта, ил-
люминаторы открыты, тепло очень было. Блин, вдруг в
дверном проеме появляется этот пидор, матрос с пожар-
ником. Предупредил же накануне: не води в каюту, кого
попало, позвони предварительно! Нет, ведет. Вот козёл!
А знаешь, там этот чангал, черный такой, чокнутый!
То он вохровцем был, на воротах СРЗ стоял, то в пожар-
ники перешел. Особо чокнутый.
  Ну и понес он! Я с ним корректно:
 — Хорошо. Вы нам агитацию пришли проводить о
вреде алкоголизма или вы, все-таки, пожарник? Давай по
стопке хлопнем и пойдем проверять. Нет, разорался еще пуще.
  Пошли по нарядам точки проверять, где завтра свар-
щики работать будут. Обошли машину, дежурные заме-
чания сделал: ветошь там убрать, подтереть масло там…
Поднимаемся.
 — А я не подпишу вам пожарные разрешения, —
заявляет.
 — А почему ты не подпишешь? Ты же смотрел все.
Все что надо уберем, естественно.
 — А вот не подпишу и все.
 — А почему?
 — А почему ты пьешь?
 — А кто пьет?
 — А бутылка на столе была?
 — Вы пожарник, или — из общества трезвости? Лек-
ции ходишь, читаешь? Ты посмотрел, замечания сделал?
Устраним. А это с чего ты? Я же не пьяный. И вообще
это не должно касаться тебя, чем я занимаюсь.
  Но уперся: не подпишу и все!
Потом, однако, отвалил. Грубить я ему не грубил,
естественно. Сказал только, занимайся своим делом. И
понял, что с ним бесполезно разговаривать.
Только он ушел, я сразу к Колесову. Я его при публи-
ке, особенно на командирских сборах, только по имени-
отчеству, а так запросто-просто — по имени. Коля, смо-
три, говорю, на всякий случай. В чем дело? Рассказал
ситуацию. Ты видишь мое состояние, зафиксируй его,
потому что если вдруг тот козел и в самом деле не под-
пишет эти разрешения, поднимется шум. Вот я и пришел
засвидетельствовать, так сказать, свое лицо. Словом, раз-
долбал он матроса, чтоб у того голова не качалась.
А на утро точно: прибегает Балбес. Шум, гам, крик!
Ай, еть твою, перееть!
  Он когда приезжал на работу, забегал в пожарку,
брал эти разрешения на проведение огневых работ. А тут
афронт такой. Целая конфузия. В конце концов, подписа-
ли нам эти разрешения. Но он прибежал, и стал кадило
раздувать.
  Спридзан, капитан, был на судне. Вот, мол, так и сяк,
Мануйлов пьяный был. Кто пьяный? Я пьяный? Спроси
у старпома.
  Балбес: Вот, благодаря мне, подписали бумаги, а
чтоб было, если бы нет? Дошло бы до Агафонова, ты по-
нимаешь, чтобы случилось? Тут бы сварщики загорали,
судну простой...
 — Я виноват, что он чокнутый? Я при чем здесь?!

  Он еще в охране когда был, всех донимал. Самый
шизанутый вохровец был во всем мире. А как в пожарку
перевели, совсем сдурел.
 — При чем здесь я? А насчет моего состояния, по-
жалуйста, старпом был на борту. Нет проблем.
Я скрывать не стал, когда Спридзан спросил:
 — Пришел однокашник. По стопке дернули, а тот
увидел стопки на столе. Дверь была открыта, скрывать
было нечего.
  Все подтвердилось, никакой пьянки не было. Стар-
пом говорит, что он даже и не заметил, что Мануйлов
выпил, пока тот сам не пришел и не сказал ему об этом.
Разъяснил ситуацию.
  И вот этой мутотой Балбес донимал меня долго. А
было это еще в начале ремонта. Потом мы вышли в рейс,
и я еще месяца четыре молотил.
  С ремонтом заканчиваем, блин, каждое подведение
итогов меня вызывают из машины и начинают обсуж-
дать. Как там у него? Нормально. Какое решение? Все
тип-топ. Отлично.
Балбес:
 — Как отлично? Вот он на ремонте пожарные реше-
ния задробил.
 — Василий Петрович, у нас подведение итогов за ка-
кой период? А ремонт когда был? Уже три года назад, как
закончился, ты что?
 — Нет, он тогда еще напился.
 — Кто напился? При чем здесь напился, ремонт и
наше собрание?! Мы за прошлый месяц обсуждаем ито-
ги социалистического соревнования. За август. А это
когда было? В апреле?
  Дело доходило до того, что как следующее подведе-
ние, его уже обрезали с этим. Смеялись все. И он как-то
забыл про этот ремонт. На очередном собрании молчит
Балбес, и кто-то реплику запустил на орбиту: а как же
Мануйлов и пожарные разрешения? Стали ещё больше
смеяться.
  Да, вздумали они как-то на природу поехать. Кину-
лись в шлюпки. Балбес взялся старшим. 4-ый не захо-
тел, я на вахте был. Балбес подписался, ладно. Спустили
шлюпку, запустили движок, отошли от борта, а течение
офигенное было, заглох движок. И как их поперло-
поперло!
  А на второй шлюпке 4-ый разобрал мотор полно-
стью. Поршня все повытаскивал. На рабочей шлюпке
тоже был движок, но ее пока снарядили да спустили —
стемнело. Куда унесло ту шлюпку, кто его знает. А стоя-
ли мы в Нуэвитасе, на Кубе. На якоре. Отплывших же
прибило к какому-то берегу.
  Я прыгнул в рабочую шлюпку, там двухцилиндро-
вый движок стоял. Запустил его, и поехали мы их ло-
вить. Нашли.
Я когда подъехал, стемнело и дождик стал моросить.
А в той шлюпке уже все раскурочено. Балбес схватил на-
бор ключей и накрутил: форсунки снял, трубки топлив-
ные отдал, уже замантулил полный демонтаж, с фунда-
мента только не успел снять. Жалуется: да вот тут, блин,
мол, да... В конце концов, выяснили — фильтр топлив-
ный забился. Движку мощность добавляешь — он глох-
нет, на холостых оборотах работает нормально. А этот
все пораскручивал. И, в общем, и в целом все оказались
виноваты. 4-ый, потому что его заведование, я — потому
что был 4-ым до этого.
  Приволокли мы их на буксире. Я ему еще фитилей
натолкал:
 — Зачем ты в темноте взялся это крутить?..— и в
горячке ляпнул, — хотя б у тебя понятие какое было,
это тебе не в журнал фуэтень всякую писать! Тут думать
надо и соображать в этом деле. Когда гайки крутить. Не
для твоих мозгов эта техника, какого хрена ты суешься,
не зная брода?
  Стоит, как придурок лагерный, руками разводит.
Молчит. А тут:
 — Ну, что ты, Григорьич, ну что тут ругаться, ну дал
маху…
 — Для чего ты форсунки снял?! Зачем?! У тебя пресс
здесь есть? Опрессовывать их думаешь?
  Молчал. Думал, оставлю его на берегу и уеду. Шлюп-
ку одного оставлю сторожить.
  Но как подъехали, так пошло!
Утром 4-ый, молодой парень, попросил помочь. Лад-
но, собрали движок.
  А этот с утра начал поливать: форсунки не работают.
Мы пока в льялах собрали, что он там раскидал, бол-
ты и гайки. Собрали двигатель. Веду его на пресс: дзынь-
дзынь! Иголочки стреляют, распылители — в норме. Я их
на ремонте новые ставил. Звенят! Смотри, мол.
Он — свое:
 — Не работают, что ты мне доказываешь! — а сам и
на стенд не смотрит.
Я ему:
 — Пошел вон, дурак!
  Это в форсуночной мы сцепились. И пошла у нас по
новой грызня.
  «Мануйлов считает себя умнее старшего механика!»
И все в том же духе.
  А я на ремонте попросил Сапожникова перевести
меня на другую группу. Так как «Зиединьш» планиро-
вался опять на Дальний Восток, мне это никак не катило.
Работать весело, но денег нет ни фига. Все деньги пропи-
ваются, проедаются и тому подобное. И хоть уговаривал
он меня остаться, я написал заявление на увольнение.
  А как было?.. Два месяца по закону надо было от-
работать после подачи заявления. И попросил он меня
еще немного поработать, довести до ума технику после
ремонта. Ну, нет третьих механиков на бананах, хоть за-
вались! Выручай, Григорьич!
Так вот и уговорил на два месяца, а я уже четвертый
пашу.
  Ты одно пойми, я как тот конденсатор, заряжаюсь,
заряжаюсь, но когда-нибудь взорвусь. Боюсь, убью тогда
Балбеса, доведет он меня. И мне это надо?
На увольнение я железно настроился.
  Вышли в рейс, а полоскание мозгов идет по давно
наезженной колее. Я ему: Василий Петрович, ты зна-
ешь, что у меня уже двухмесячный срок вышел, когда
судно еще в Риге было. Ты прекрасно знаешь, что я сей-
час списываюсь, беру бегунок, получаю расчет. Отгулы
мне не нужны. Я буду устраиваться на работу, отдохну и
без этих выходных и отгулов. На крокодайле видел я эту
вашу систему! ММФ твое, НБЖС и тебя вместе с ними!
Отстань ты от меня, на грех нарвешься! Я его честно
предупредил.
  Не доходит до человека. Серия пожарных разреше-
ний прошла, шлюпочная началась.
  А причина-то в фильтре оказалась, всего-навсего!
Надо было просто на другой фильтр перейти, он был
сдвоенный. Вот как просто все оказалось, когда собрали
весь этот металлолом.
  Да, еще. На «Коперниках» и «Коллонтаях» одинако-
вые шлюпки. На каком-то судне не то потеряли, не то
поломали шлюпку. И постоянно происходила вот такая
пертурбация: снимали с судна в ремонте шлюпку на дей-
ствующее судно. И так по цепочке. Нашу шлюпку отда-
ли «Фесенкову». Я как раз 4-ым был перед этим и только
перебрал двигатель полностью. Поршня, гильзы новые
закинул, форсунки… Мы пришли на ремонт, «Фесенков»
уходил, ему нашу шлюпку и отдали. И мы весь ремонт
стояли без шлюпки. Ни Регистр, никто судно без спаса-
тельной шлюпки в рейс не выпустит. А постоянно какой-
нибудь «банан» в ремонте. Привезли нам как-то шлюпку.
Не подходит по шлюпбалкам. Еще дня три-четыре после
ремонта стояли, ждали, когда «Ломоносов» придет. С
него сняли и нам повесили. И мы ушли.
  И вот он этой шлюпкой допекал. Она же плохо за-
пускалась. Когда-то перегрели на ней движок, кольца
завальцевались в кепах. Поршня с кольцами пришлось
заменить, но больше запчастей не было, все ушло на ре-
монте. И он прекрасно это знал.
 На одном командирском совещании все это свалил
в одну кучу Балбес. И пожарника, и пьянку, и журнал, и
шлюпку… и еще, не помню что. Заявляю: всё? Больше
нечего мне здесь делать!
  Спридзан тоже начал на меня бочку катить. Он поме-
нял буфетчицу на ремонте — и кто-то ее трахает, а ему не
перепадает. Он почему-то решил, что я герой-любовник,
хотя это было совсем не так.
 — Пишите объяснительную по шлюпке.
Послал я их всех честно и благородно в одно дето-
родное место и ушел.
  Мы в Турбо догрузились бананами и шли в Кали-
нинград, списывались.
  Я пошел к себе в машину на вахту. Аннюк с Жорой
спустились за мной, как чуяли: запахло жареным! Стали
успокаивать. Поговорили, ушли.
  Только они ушли, моторист подходит: Володя, Бал-
бес пришел. А я ноги на пульт, сигарету в зубы и сижу,
курю. А Балбес не разрешал курить внизу. Говорю: Сла-
вик, иди с глаз долой. А Славик уже в курсе был о скан-
дале на командирском.
 — Иди рулевку проверь.
 — Я не пойду.
 — Как не пойдешь? Устав знаешь? ММФ? Ты вах-
тенный моторист, я вахтенный механик, ты обязан вы-
полнять мои указания. Давай, иди, смажь ее, там гризинг-
ойлинг произведи, протри, сам знаешь что делать, иди.
 — Володя, Устав я знаю, но не пойду, ты его убьешь.
 — Славик, твое присутствие меня абсолютно не
смущает. Если ты думаешь, что предотвратишь или что,
то не надейся. Он дождался, и он свое получит. Тормо-
за лопнули. Если хочешь сделать мне что-то лучшее, то
лучше всего, если тебя здесь не будет. Свидетелем в та-
ких делах лучше не быть. И тебе начнут полоскать моз-
ги, и другим. Так что исчезни.
  Для рефмехаников самый хреновый груз — бананы.
Для рефа и для третьего. Особенно первые дни. Три-
четыре дня всю технику врубаешь и сбиваешь температу-
ру. Все динамки молотят, все на пределе. А рефы так весь
рейс и стоят вахты. Морские, 4 часа через 8. И Славик:
 — Я к рефу пойду, мозги ему компостировать.
 — Ну, давай.
  Спускается дед. Я как сидел, так и сижу. Курю. А
у него, как у Кириченки, первого помощника, примерно
натура: так обратиться, напрямую, сука, не может. Все
норовит обиняком, сбоку подъехать. Вот он бегает, а мне
до фени, сижу, курю, на манометры посматриваю. А он
вокруг меня туда-сюда носится. Ничего не говорит. По-
том подбегает:
 — Может, ты встанешь, когда тут старший механик!
 — Если я встану, то ты, блин, ляжешь, — ответил я
в стиле Феди, из «Операции «ы» и другие проиключения
Шурика».
  Не просёк он ситуацию, пошел наступать.
  Встал я:
 — Прости меня, боже, извини, Василий Петрович,
бог свидетель!
  Он так рот раскрыл в недоумении. И я, как тот Геша
Кешу, в грудь ему хлоп — у того рот и закрылся. Как
начал я его метелить! Кепка в льяла слетела. Он решил
тактику смирения проводить. А я его зажал в угол и дер-
жу на весу, чтобы раньше времени не упал. А он все пы-
тается на плиты упасть. И умудрился, упал.
 — Встань, падла! — говорю. Лежит.
 — Встань!
  Лежит, и все тут.
Но я нашел себе моральное оправдание:
 — Если это мужской разговор, то это да: лежачего не
бьют. Но ты же говно, а не мужик, и не баба — дегенерат!
Тебя можно и висячего, и лежачего, и какого угодно!
И как начал его ногами месить!
  Свернулся он в клубочек. Коленку как-то удачно
подставил — и я подъемом ноги как заехал по ней, и та-
кая боль отозвалась! Остановился я аж. Потом в гипсе
ходил, трещина оказалась.
  Остановился я, смотрит он, удары прекратились. Я
одной рукой за трубу держусь, а другой за ногу. И решил
он в этот момент дернуть от меня. Вскочил и бежать.
Хотел на трап, я туда и за шорты, и шух вниз, между
динамкой и бортом. И продолжил. Хотел было этот гон-
дон снова лечь, но я его за грудки взял и начал об трубы
молотить.
  Отпустил я его. На следующий день жалко было на
него смотреть. Весь черный ходил. Хоть и мерзавец, а
жалко. Одно ухо порвано, другое черное. Он в доке летел
с высоты в 7 метров, и то веселей выглядел, чем после
нашей корриды.
  Я его отпустил все-таки, сам не пойму почему. То
ли выдохся, то ли пожалел. Кровь пошла или боль меня
доняла. Плюнул я на это дело. Но он, правдa, не стонал,
не визжал. А чего там орать, динамки молотят, кричи, не
кричи, не перекричишь грохот динамок.
  С вахты я сменился и прямиком к доктору. Уже хо-
дить не мог. Допрыгал. Наложил Ивар гипс, дал мне ко-
стыли и на утреннюю вахту я уже с костылями пригреб.
Утром сменился, мне Нинка-буфетчица в каюту жрать
принесла. Сижу, завтракаю. Стук в двери. Балбес заходит.
Сижу, кофе попиваю, крестьянский завтрак уминаю.
 — Доброе утро, Григорьич!
Кенты, не разлей вода, ети его мать! Нет, ну надо же!
 — Что, сильно болит? Да? Ничего Григорьич, ты
много не ходи.
  А сам черный, до синевы. Одно ухо в два раза больше,
чем другое. Запеклось темно-красной коркой. Ободрано.
Шишка на лбу. На лысине царапины. Пришел в своих
шортах голопузых. Тело все в синяках, ссадинах, крово-
подтеках. А он уже собрался на палубу, краску долбить.
Посмотрел я на него: мать честная! Как я его разу-
красил! Клейма негде ставить.
 — Ну, нога заживет, ты ей дай отдохнуть, подушку
подложи, — сочувствует, советует. — Неделька и зажи-
вет. На вахту придешь, ногу повыше держи.
  Я сижу, жую, ни слова не говорю. В сторону его не
смотрю.
 — Понимаешь, меня Спридзан вызывал, ты знаешь
этого Язепа, он хитрый. Он догадывается, — частит Бал-
бес, и ждет моей реакции.
Я — ноль эмоций, ухом не веду.
 — Ты понимаешь, о чем он догадывается?
 — О чем?
 — Он догадывается, что у нас произошло.
 — А что у тебя произошло?
 — У кого?
 — У вас?
 — Ну, у нас с тобой. Он тут вызывал, догадывается.
Но я ему ничего не сказал. Я ему знаешь, что сказал, что
шел в машину, спускался, оступился и сорвался с трапа
и в трубы въехал. А он: не свисти, тебя, наверно, 3-ий
уделал? А я нет, у нас все нормально. Спускался, упал, а
он просто помог мне подняться, из труб вытаскивал.
 — А попутно трубы пересчитывал его башкой...
 — Да...
 — В общем, ты смотри. Не поддавайся ни в какую.
Если он там начнет. Он может провокацию устроить,
мол, мне дед все рассказал, так что, давай, колись. Учти,
я никому ничего не сказал, — и с этим отвалил.
  Спридзан все-таки вызвал. Пытался раскрутить
пленку обратно.
 — Вот, а почему ты на костылях, а дед синий весь?
 — Подвернул ногу, когда деда спасал. Тот падал, я
его ловил.
 — Ну, ты и жонглер! А чего он синий?
 — А что, ты нашего деда не знаешь?
Но Спридзан не поверил:
 — Пиши объяснительную, как ты деда отмутузил.
 — А чего ты на ремонте не заставил меня объясни-
тельную писать? Так и тут: дед опять нашел место под-
вигу и героически совершил его. Что тут такого? Что ты
не знаешь его?
  А там такая ситуация была.
Три дня в доке не могли снять винт гребной с вала.
Никак не шел. Уже и консилиум собрали, никак. Гайку
отдали, а винт не снимается с конуса. Чего только не де-
лали. Конструкций понавешали. Умники эти пособира-
лись из конторы, из конструкторского бюро, Агафонов с
К;. Май-месяц был, жара — тихий ужас! Не идет винт,
хоть ты стреляй! Ети его мать! Уже не знали, что с ним
и делать. Разные методы свои применили — только винт
сидит жестко и ни в какую! Прессовали по всякому...
 — Погоди, а винт не застроплен был?
 — Не знаю, Саша, как это получилось. Ушли мы на
обед. Кого-то чуть ли не из Москвы ждали. Спеца. Бал-
бес тоже решил пообедать, и по пути в столовую забрал-
ся по лесам к винту и начал осматривать. И по привычке
своей постучал по винту, ухо приложил к нему и слуша-
ет. Винт в этот момент вздрогнул и сорвался с конуса.
Мы уже знали, что если где-то что-то не идет — зови
Балбеса. Он постучит и все, что надо, отдается. Целых
три дня большие умы не могли справиться с 20-ти тон-
ным винтом. А тут...
  Старпом говорит, что судно дернулось, грохот, удар,
что-то рушится. Посмотрели с дока вниз, ничего не вид-
но. А там леса рухнули вместе с винтом и Балбесом. Сухо
было — пыль и поднялась! Почему винт не застроплен
был, не ясно. Может — мешало снимать или махнули
рукой, не снимается раз. Не знаю.
  Кинулись смотреть. Леса, винт — все это в куче.
Балбеса сразу не заметили. Потом слышится замогиль-
ный голос: «Помогите!»
  Ах ты, японский бог! Кто чего, по-быстрому стали
разбирать леса эти, арматуру, винт в куче и ноги его тор-
чат в этих досках.
  Что ж ты думаешь? Его там зажало и не придушило
ж, идиота! Семь метров пролетел в компании с лесами и
винтом, и хоть бы что! Сломал только ключицу, кровь из
носа и пара царапин на лысине.
  Вытащили бедолагу, весь в дерьме, грязный, одни
глаза светятся, как у негра, и зубы. Тут не до смеху, а
смеяться хочется, отворачиваться пришлось. А он боком,
боком... Еще, правда, скорую вызвали.
 — Василий Петрович, что случилось?
 — Я его вот так: тук-тук-тук, — показывает, как он
по винту стучал, — а он, бух, и соскочил...
  После этого рейса я окончательно уволился, несмо-
тря на посулы и перспективы. Караул устал... стоять у
машинного журнала.
 И устроился работать на почту.
 А вот когда я на почте служил ямщиком...