Площадь трех вокзалов, не смотря на завершающийся день, выглядела кишащим муравейником. Взволнованные пассажиры, таксисты-обдиралы носильщики-прилипалы и просто замешкавшиеся зеваки представляли собой активную массу биологической жизни. Людскому потоку не было ни конца, ни края. Озабоченные люди всех национальностей, верующие всевозможных концессий и завсегдатаи вокзального бомонда вываливались из перегруженных маршруток, с затаенной злобой покидали желтое такси и презрительным взглядом провожали рогатые троллейбусы. Уплотнившись в стесненный поток, прибывшие люди смешивались с остальными участниками вокзального действа.
Индивидуумы, отмеченные особенностями экстравагантной одежды и эксклюзивными чемоданами на колесиках, терялись в безвестности, прижатые напирающей толпой к лоточным продавцам. Раболепствующие попрошайки выманивали у пассажиров вместе с подаяниями драгоценное стремительно текущее время. Сумятица и неразбериха в толпе росла и грозила вылиться в насильственный ажиотаж.
Распахнутые двери вокзалов безвозвратно поглощали не виданный доселе поток людской плоти, разделившийся по устремлениям на север, на восток и юг бескрайней державы.
Люди-муравьи загнанные скачущим временем до депрессивного состояния, с обезумевшими глазами подгоняли медлительных носильщиков. В сердцах, проклинали дорожные пробки, закупоренность узких улочек и Московское правительство за недостаточное внимание, уделяемое общественному транспорту.
Особенно их злила нерасторопность худых как скелет носильщиков, продиравшихся сквозь толпу опаздывающих пассажиров и слезливых провожающих. Подталкивая в спину носильщиков, они не довольно кривились, когда навьюченная багажом тележка, наезжала на какого-нибудь. Темп лихорадочной гонки замедлялся, а время отправления поезда неумолимо приближалось.
Народ, имевший на руках проездные билеты и минимальное время в запасе, обезумел, совершая бессмысленные и не просчитанные действия. Тем самым, создавая панику и сея в массах бесконтрольную неразбериху.
Казалось само лето, ожившее после недавней схватки с весной, наводило непоправимую сумятицу в вокзальное действо. Утомленное солнце, отмеченное трудовой мозолью истекшего дня, безнадежно млело в вертикальных потоках раскаленного воздуха. Красный диск заслонял собою запад и по касательной слепил водителей авто, толкущихся у светофоров.
Трехглазые помощники пресловутого ГИБДД не справлялись с растущей давкой стальных мустангов. У них ни чего не получалось. Подъезжающих машин было столько, что количество отъезжающих средств передвижения, ни как не влияло на парковочный завал, а точнее сказать на безнадежный автомобильный хаос.
Лучезарное солнце, расплющившись на крыше четырех этажного здания пылало от злорадства, посмеивалось над людьми обремененными заботами, и допекало их вечерней духотой. Вцепившись мертвой хваткой в плоскую крышу, оно не желало сдавать свои позиции наступающим сумеркам, затенившим голубой небосвод со стороны Щелковского направления. Заколбашенное солнце, находясь в угаре городской атмосферы, оттягивало свое падение за незримую часть горизонта.
Солнечная десница, перенасыщенная рубиновой истомой вперилась задиристыми лучами в крышу Ленинградского вокзала. Вытянутая башенка вокзала в яркой солнечной подсветке напоминала Адмиралтейский шпиль. Столь символическое архитектурное решение, однозначно приписывало принадлежность данного вокзала к северной столицы России.
Круглый циферблат часов, обращенный к западу, отражал солнечные лучи и горел сигнальным прожектором. Остальные башенные часы, разбросанные по другим частям света, в солнечном шоу участие не принимали. От чего бегущее по стрелкам время заставляло поверить в точность солнечной навигации.
Пассажиры, попавшие в поле зрения мнимого прожектора, недовольно морщились. Уткнувшись себе под ноги, торопливо семенили ножками, отбегая в тень. Слепящий свет пропадал, и шпиль-башенка стыдливо озиралась зияющими дырами круглой формы.
Сгустившиеся сумерки заставили смотрителей Ленинградского вокзала включить внешнюю подсветку. Яркие прожектора ударили серебром по стенам вокзала. Поддерживающие колонны, склонные к античной помпезности, ощетинились тенями и зрительно, потянулись вверх. В пустотелом циферблате часов вновь показались стрелки, и неосязаемое время узаконило свое присутствие в физическом мире.
Напыщенность и величие Ленинградского железнодорожного дворца отбрасывало тень на стены Ярославского вокзала. Как бы ни старались солнечные гонцы изгибаться в плотных слоях атмосферы, придерживаясь законов волновых явлений, они не доходили до Ярославского вокзала. Лучи не могли обогнуть торчащую башню Адмиралтейской символики и высветить прекрасное строение, созданное по подобию Московского кремля.
Если Ленинградский вокзал тяготил зрение прямолинейностью и вольностью Петровской эпохи, то Ярославский вокзал дышал старо-древней Русью. Остроконечные купола Ярославского вокзала устремились к небесам с благопристойным настроем и верным направлением. В нем витало душеприсутствие и благонравие, ощущалось церковное величие, говорящее на языке незыблемых канонических правил.
Вокзал и впрямь напоминал куполообразный собор, вобравший под свои своды раскаявшихся грешников. Но что бы достичь духовного величия и богатого убранства куполам недоставало сусального золочения.
Основной купол Ярославского вокзала удерживали все те же примитивные, изжившие себя античные колоны – дань уважения «тогдашней моде». Европейский прогресс, неизменно, встает неразрешимой дилеммой на пути становления русской идеи.
Включать прожектора фасадного освещения на Ярославском вокзале не спешили. Очевидно, сказывалась очередность, иерархия, ограничивающая доступ в VIP зону великодержавных святынь. Забегать наперед, оставляя позади второй по значимости город России было бы недопустимо глупо и почти преступно.
Впрочем, возможно дело обстояло и не в иерархическом списке значимости. Электрик дядя Вася, задержавшись в кафетерии за рюмочной порцией «Русского стандарта» забыл о рубильнике. Тем самым накликал беду, в умах благопристойных граждан зародились мысли о неравноправии и угнетенности - вечных как наш мир. Из-за халатного и недобросовестного электрика могли возникнуть междоусобные распри. Более того, люди подстегиваемые чувством несправедливости, стали бы разделять человечество на две категории. Амбициозная и олигархическая верхушка сошлась бы во мнении, что Дарвин был прав – бедные и обездоленные произошли от обезьян. Избранные, явились на свет по воле божественного разума, того Дяди придумавшего всю эту катавасию.
Выходит, что будущее нашей планеты может находиться в руках захмелевшего электрика, не принявшего постулаты дарвинистского учения.
Четырех этажное здание, за которое зацепилось грейпфрутовое солнце, не имело признаков жилого дома. Узкие и невзрачные оконца, разнесенные друг от друга на почтительное расстояние, напоминали тюремные бойницы. Откуда пристреливаются взглядами заключенные, лишенные права на свободу. Высокие этажи и суровая, прямоугольная форма здания наводила впечатление безысходности и подавленности. Именно такие государственные колоссы должны возводиться в назидание простолюдинам, что бы лишний раз напоминать им, что такое есть власть.
Солнечная закатная активность выставила здание в контрастно-темном тоне. Разглядеть детали фасада, выделить особенности архитектурного исполнения карнизов, окон и кровельного покрытия было практически невозможно. От чего упомянутое здание приобрело вид мистического параллелепипеда – русского варианта пирамиды Хеопса.
Солнце, выжатым апельсином упало с плоской крыши и застряло в подворотне между домов. Рубиновые лучи изменили свой прямолинейный полет, отразившись от стен, они понеслись к небольшому бульвару, вытесненному в центр трех вокзалов.
Обозначенный бульвар, островок безопасности, надежности и относительного покоя был обнесен кованой оградкой. Стальные прутки собранные умелой рукой мастера с помощью огня и молота, едва возносились над асфальтовым покрытием. Так что в особых, экстренных случаях перелезть через него не составляло труда.
Зрелым дамам в длинных юбках, скрывающим возрастные недостатки и девушкам в кротких бикини, прикрывающим девичий стыд, данная процедура лазанья не подходила. Для них предусматривалась дорожка, расположенная у пешеходного перехода.
Парковочная площадка, запыленные и немытые авто, исполнительные светофоры, завывания тормозных колодок, пугающее сигналы полифонических клаксонов, замызганная зебра, все это вместе взятое отбивало желание посетить внутренний мир бульвара. Поэтому они торжественно, и одиноко восседали на пустых скамейках.
Декоративные кустики, подстриженные под праздничные свечи, «отпилованые» деревца в которых угадывались тополя, ограждали цветочные клумбы от посягательств взрослеющей молодежи, находящейся в дурмане весенних инстинктов. Немногочисленные влюбленные пары высиживали на скамеечках вечную любовь и супружеское постоянство, красивейший вечер – предвестник ночной услады, сплетенья рук и испепеляющей страсти помогал им в этом.
В основном кованые скамеечки, были отданы в распоряжение дремлющих и полуживых пассажиров. Их несносные детишки носились вдоль и поперек бульварного периметра. Сонливые мамаши могли расслабиться, уверовав в то, что за оградку любимые отпрыски не забегут, а на территории бульвара с ними ни чего не произойдет. Дети были предоставлены самим себе и могли безнаказанно шалить и прыгать по цветочным клумбам, выворачивая руки-культи «отпилованым» тополям.
Если и существовал надлежащий присмотр за детьми так и тот был не совсем полноценным. Каменный верзила с гранитным холодком на лице протягивал руку к малолетним озорникам, зажав в другой руке скрученный пергамент.
Это был ни кто иной, как Мельников Павел Петрович, о чем свидетельствовала табличка, вмонтированная в основание постамента. На бравом воине была накинута офицерская шинель образца Отечественной войны двенадцатого года. На мундире красовались эполеты, грудь была усеяна орденами и медалями.
Павел Петрович силился что-то сказать, о чем-то предупредить несмышленых детей современности, но его губы стянул твердый металл. И он с грустью и молчаливо взирал на происходящее вокруг него, выказывая благородство и достоинство русского человека.
Павел Петрович был повернут правым боком к Казанскому вокзалу и как хорошо, что в поле его зрения не попадала суматошная толчея, которую устроили воспитанники научно-технического прогресса. Ему бы это не понравилось. Он даже усомнился бы в собственных словах, начертанных на тонком пергаменте. Особенно его бы разозлила та жадная и мелочная искорка, проскальзывающая в глазах водителей желтых такси и нахрапистых парковщиков, облаченных в желтые телогрейки – все тот же, желтый цвет рокового и дьявольского металла!
При виде жертвы, точнее сказать гостя столицы, у таксистов, парковщиков, носильщиков, милиционеров, лоточных продавцов, шулеров и кидал, возникает необыкновенная тяга к их кошелькам. Они как голодные псы в минуты тягостных лишений, рвутся испробовать периферийные сбережения. Особым спросом среди «московских налетчиков» пользовались пассажиры прибывшие из северных регионов и восточных краев нашего двенадцати поясного государства. Входя в доверие к простакам, таксисты напирали несусветными ценами, носильщики завышали таксу, а «менты» подозрительно косились на прописку.
О линейных милиционерах и патрулях – сборщиков подати, плохо говорить не приходилось. Как и положено, у распахнутых дверей крутились попрошайки и вокзальные дамы. Женщины легкого поведения поражали своей неоцененной доступностью и щепетильностью, касаемо затасканного одеяния. Товарищи бомжи вели скромный образ жизни, под присмотром милиционеров-дельцов показывались только ночью.
К страждущим, задержаться и вкусить столичные привилегии, доблестные милиционеры относились более или мене сносно. Их доброта распространялось в пределах от ста до трех сот рублей. Лицам кавказкой наружности приходилось раскошеливаться до пятисот рублей.
Выявляя незаконную лимиту, сержантские патрули не проявляли особого рвения. Обнаружение не регистрированных граждан протекало не с должным усердием, как это практиковалось на Киевском вокзале. Здесь поезда не ходят в направление хлебосольной и трудолюбивой Украины. Дружественный Казахстан и Узбекистан в расчет не берутся, это же кровные братья, рожденные под сводами социалистического реализма. И в НАТО они не стремятся. К тому же у милиционеров, рабочая сила азиатского происхождения особым спросом не пользовалась, потому что их гонорары гораздо меньше тех заработков, которые выплачиваются братьям славянам, проживающим у окраины.
Крыша над центральным входом Казанского вокзала напоминала китайскую пагоду, состряпанную из уменьшающихся карнизов и просторных балкончиков. Псевдо китайскую пагоду венчал минарет с фигурными окнами. И вот тут архитектурная линия мудрого востока перечеркивалась несвойственным ему декором. Минарет переходил в тонкий шпиль, устремленный в небо подобно Останкинской башне. На самом кончике, острой иглы, был пришпилен золоченный морской конек.
Откуда он взялся, каким ветром его туда занесло и какую смысловую нагрузку несет в себе представитель морской фауны, не выяснено и по сей день. Золоченый морской конек смотрелся вполне дружелюбно и даже улыбался, той самой улыбкой какой рисуют карикатуристы нашкодившего зеленого змея.
Круглые часы, размещенные над огромными воротами зала ожидания были выдержаны в том же стиле что и морокой конек – «всего по чуть-чуть, и что б побольше». Раскиданные по внутреннему кругу циферблата цифры, замыкались внешним кругом. На нем отпечатались золоченые барельефы зодиакальных созвездий. В тесном содружестве двенадцати цифр и двенадцати месячного зодиакального цикла было нечто предопределяющее и гипнотическое. От часов невозможно было оторвать взгляд, они манили загадочными символами, берущими начало в судьбоносном космосе.
Что поделать, простых смертных всегда интересует упущенное время. Они неистово желают знать, где теряется его след и как его опередить, засматриваясь в космическое прошлое. Вокзальные часы несли в себе философское значение, напоминая замешкавшимся пассажирам, что время не бесконечно надо торопиться, что бы уследить за ним.
Малая стрелка зодиакальных часов подползла к щупальцам скорпиона, а большая уперлась в гриву вельможного льва, что означало девять часов вечера. Сумерки над Казанским вокзалом сгустились черным небом. На привокзальной площади запылали фонари, глазастые машины включили ближний свет, а светофоры, замигали ночными маяками. Наступила окончательная фаза угасающего дня.
Абсолютное безветрие позволило развиться газовому смогу. Он заполонил привокзальную площадь и вился турбулентными потоками у фонарных столбов. Тусклые лампочки, зашторенные газовыми выбросами, высвечивали радужный круг гало.
Работящая столица в предвкушении обещанного отдыха готовилась отойти ко сну. Но территория Казанского вокзала, наоборот оживлялась с каждой минутой, отодвигая долгожданную передышку ближе к рассвету.
Автомобильные дороги вспыхнули габаритными огнями крупных и неповоротливых автобусов и троллейбусов. Стеклянные коробки на колесах бесконечно и неустанно подвозили толпы пассажиров. Становясь в очередь, друг за другом светящиеся каракатицы подтягивались к перегруженным остановкам. Когда двери собирались гармошкой, в их стальном чреве происходил людской обмен. Запаренные пассажиры с сумками и баулами на руках покидали автобусы. Образовавшуюся пустоту заполняли москвичи-трудоголики, с отрешенными минами на озабоченных лицах.
В какое-то мгновение к остановке подрулил маршрутный автобус, сверкающий знаменитой трех лучевой эмблемой. На полном выдохе двигателя он дотянул до края стеклянной будки и встал как вкопанный. Шумная выхлопная труба умолкла, перестав издавать надрывные звуки захлебывающегося двигателя. Дверь распахнулась и слабый лучик, пробившийся из освещенного салона, коснулся темного тротуара.
Пассажиры, одурманенные спертым воздухом и смятые локтевой давкой, выплеснулись наружу. Уличная прохлада несколько утихомирила их взбудораженные нервы, хотя полного удовлетворения не принесла.
Последним с подножки автобуса сошел молодой человек, через его плечо был перекинут ремешок спортивной сумки. По скучающему взгляду и нецелеустремленным движениям было видно, что он никуда не торопился. Неусидчивое время приняло его сторону, предоставив в неограниченное пользование безлимитный запас драгоценных минут.
Молодой человек вальяжно покрутился на месте, собравшись с мыслями, сделал шаг по направлению Казанского вокзала. Взволнованной толпе осерчавшей на нехватку времени не понравилось размеренное поведение молодого человека. Престарелая москвичка, измученная атеросклерозом, ревматизмом и аллергией попыталась приструнить его, используя столичный, чопорный диалект:
- Молодой человек, сделайте одолжение, намешайте! Отойдите в сторонку!
После этого милого обращения, сквозившего неприязнью, старушенция намеренно задела его плечом и решительно заскочила на подножку автобуса.
Руслан, а именно так именовали молодого человека, ухмыльнулся, и невозмутимым голосом полным сарказма парировал ее выпад:
- Ну, вы даете… бабуля!
Руслана ни когда не покидало самообладание и трезвость рассудка. Кроме тех случаев, когда отрицательная реакция головного мозга на возлияние спиртосодержащих допингов давала о себе знать. К счастью близких и безызвестных окружающих такие случаи возникали редко, и к данной ситуации не имели ни какого отношения.
Других отчаянных сорвиголов, готовых приструнить дерзкого молодого человека не наблюдалось. Руслан всем своим решительным видом показывал, что лучше пройти мимо и не высказываться вслух. Народ, толкущийся на остановке, расступился перед ним. Робкими взглядами услужливые люди по достоинству оценили его атлетически сложенную фигуру. И уже за его спиной, разбораняя друг друга локтями, стали протискиваться в двери-гармошки.
- Уступите,… вы же мужчина!!! Скорее!!! Поторопитесь, сейчас двери закроются! Билетики! Билетики! Достаем свои проездные!
Неадекватные выкрики пассажиров «мерса», Руслана более не тревожили и не напрягали. Отфильтровав лишнее, прозвучавшее в его ушах будничным шумом, он переключился на здание вокзала. Казанский вокзал находился в метрах двухстах от остановки. Путь к нему преграждала привокзальная площадь, усеянная припаркованными авто и обставленная ларьками быстрого питания.
Соблазнительная вывеска на одном из ларьков гласила, что именно здесь вы можно отведать настоящий американский хот-дог. Впрочем, собачья еда присутствовала во всех ларьках. Собачий деликатес раздавалась направо и налево за умеренную плату, но о качестве предложенной еды, говорить не приходилось.
Руслан был тем парнем, который заставлял всех девушек не старше тридцати пяти лет заострять на себе внимание. Женщины умеренного возраста не подымали на него глаза, он был им не по зубам. С огромнейшим сожалением обделенные дамы, смотрели ему под ноги, не в силах тягаться с судьбой.
Это было полнейшей правдой, Руслан ни когда бы, не смирился с тем, что не совсем молодое создание, на современном сленге – «стремное», имело бы с ним контакт. Русланом управляла честолюбивая черта характера, безраздельно властвующая душой и сознанием. Честолюбие стало его жизненным кредо, самоцелью – иметь все самое лучшее и желательно с фирменной лейбл. И все это для того, что бы друзья умирали от восторга, а завистники горели белым пламенем очищения.
«Трепещите женские сердечки, дрожите стройные ноженьки, остерегайтесь мамаши, беспокойтесь за ваших безголовых дочек» – примерно об этом говорила обворожительная улыбка на лице Руслана.
Если Руслан встречался с интереснейшим экземпляром, вобравшим в себя малиновые губки и развернутую грудь, прикрытую просвечивающейся майкой, все, прицелы наведены, орудие на изготовке. Мужское начало в позиции боевой готовности. Руслан наигранно скромно опускал голову, исподлобья присматривался к выбранной жертве. Когда цель была в зоне досягаемости, тогда Руслан исполнял свой коронный номер, резко выпрямлялся, разворачивал широкие плечи и выставлял напоказ накаченную грудь.
Рождалась мистификация, Руслан представал в образе Аполлона, античного плейбоя в современном исполнении. Герой-победитель, облаченный в водолазку от «KUTYR», одетый в фирменные джинсы «LEVI STRAUS» и обутый в дорогие кроссовки «ADDIDAS» был не отразим.
В избранной жертве все содрогалось и замирало. Захваченная в врасплох девушка ни как не предполагала, что прямо сейчас на улице может встретить возможного партнера с девственной чистотой во взгляде и великолепным телом, которое так и подмывало попробовать на ощупь.
На нее в упор глядел лев-сердцеед, причем с такой самоуверенностью во взгляде, что у девушки подкашивались ноги. Лицо горело рубиновым ожогом, а по спине пробегал неуютный холодок возбуждения.
Руслан был тем единственным мужчиной, по которому сохнут девушки, плененные его сексуальным дарованием. Их захлестывала безысходная любовь, отбирающая сердце и девичью невинность. И уже не столь важно, какой ценой, какой мучительной болью достанется им его благосклонность и скудное внимание.
В окружающих предметах Руслан видел только разнообразные способы развлечения, способные ублажить страстную натуру героя-победителя. Самое обидное для горемычных избранниц было то, что Руслан великолепно знал себе цену и дешево ни кому не отдавался. Что бы заполучить его, иссохшим по красивой любви девушкам требовалось изрядно побегать и повилять задом.
Во всех ситуациях Руслан показывал, что он личность, а это не маловажный факт в общении с женщинами. Сильная, волевая личность без предрассудков и слезливой жалости – не за этим ли гоняются современные дивы в поисках надежного мужского плеча. Его честолюбивый характер очень четко высвечивался на фоне окружающих, потому что жизнь вокруг него была заострена именно на его незаурядной личности.
Руслан раскованной походкой пересек дорогу, вливающуюся в транспортную артерию города, и вступил на привокзальную площадь. Его взгляд был прикован к прехорошенькой попке прикрытой облегающими шортиками. Шортики имели такую длину, что невольно возникал вопрос к их обладателю – «Извините, а что они собственно прикрывают? К чему вы вообще их нацепили?» В голове у Руслана такой постановки вопроса не возникло.
Он залюбовался движениями задней части тела. Симпатичная и разкомплексованая блондинка специально дразнила похотливых и дерзких мужчин. Она переносила вес тела то на одну, то на другую ногу и спелые персики неподражаемо и маняще дрожали. Выразительный зад топ-модели искусительницы менял рельефную форму и раскачивался, грозясь зацепить встречных прохожих.
- Мц..ц… – Руслан цыкнул, едва приоткрыв влажные губы и прошептал слова, касающиеся собственных чувств по отношению восхитительной попки:
- У…у… Цаца, да и только.
- Позвольте!!!
Громкое предупреждение, нарушившее монотонное гудение толпы раздалось справа. Часть людей, не обремененная поклажей, испугано обернулась на крик. На миг всем показалось, что возник пожар и громкий вопль принадлежит кому-то из пострадавших.
- Позвольте!!! Это же немыслимо!!! Так!… Все слушают меня!!!
Громкий крик, срывающийся на болезненный визг душевнобольного, повторился. И не было понятно, кому именно, предназначалась последняя фраза. Мнительные люди замедлили шаг, пригнув голову, стали озабоченно озираться вокруг.
- Так нельзя себя вести, вы же на работе!!! Это же производство!!!
Коротко стриженая блондинка, обладательница памятной попки резко свернула влево и тут же потерялась в толпе. Руслан раздосадовано крутил головой по сторонам, но ее след навсегда потерялся в плотном людском потоке. Не найдя предмет искушения он перевесил спортивную сумку на другое плечо и привлеченный громкими воплями пошел на них.
Впереди стоял передвижной ларек на колесах с огромным рекламным щитом, пропагандирующим американский образ жизни. В частности он обещал наивкуснейшую сосиску с булочкой, знаменитый хот-дог.
Колеса передвижного ларька зависли в воздухе. С четырех сторон ларек поддерживали красные кирпичи, набранные стопкой. За небольшим витражом похожим на лобовое стекло автомобиля в тусклом свете проявлялся хлебосольный прилавок. В строгой регламентации «Санэпидемнадзора» на полках разместился дорожный набор легкоусвояемых продуктов. Около маленького окошка являющегося двухсторонней связью между покупателем и продавцом виднелся засаленный список, начертанный жирным фломастером.
Перечень предлагаемых котлет, булочек, пирожков с капустою, с мясом, с ливером, и т.д. и т.п. удивлял разнообразием. В основном в нем преобладала восточная кухня с непременным свиным шашлыком, питательной шаурмой, и другими не мене изысканными деликатесами.
Но самым значимым в данном перечне, являлся американский хот-дог, подчеркнутый жирной линей и с указанием доступной цены. Хот-дог, спасший Америку от ощущения вечного голода теперь подпитывал силы русских православных, имеющих в своем распоряжении не малый опыт в сотворении еды. Ход-дог, примеривший потомков конкистадоров, коренных индейцев и выходцев из Африки, в свете новых реалий сводил под общий знаменатель многонациональную Россию. Это ли не повод испробовать собачью еду, даже если она сомнительного качества.
- Что за дела!? Не понимаю!!!
Странные и громкие вопли продолжались, голос гудел как в пустотелой бочке или в железной трубе дымохода. Большого объема господин засунул голову в окошко ларька и орал что есть мочи. Из всего ранее сказанного было понятно, что объемный господин требовал справедливости и возмездия.
- Не понимаю!!!??? Оклад есть! Заработная плата есть!!! Деньги есть!!!
Господин захлебывался от негодования, о чем свидетельствовала прерывистая речь. Что бы продолжать орать с тем же накалом и в том же звуковом тембре ему приходилось высовывать голову наружу и дышать полной грудью. Красная голова, как у сваренного рака, короткая стрижка, ощетинившаяся ежиком, подпрыгивающие густые брови, говорили о том, что объемный господин возмущался в полную силу.
Руслан остановился в центре движущейся толпы и стал наблюдать за происходящим концертом. Плотная струя спешащих пассажиров надавила на него, но тут же разошлась на два рукава, будто наткнулись на грозный утес. Народ почтительно обходил Руслана, стараясь ни чем его не зацепить. При виде широкой спины, внушительных бицепсов и высокого роста крепко сбитого здоровяка, мнительные люди решали для себя, что в конфликт лучше не встревать.
Тем временем больших объемов господин всосал необходимое количество воздуха и стал втискивать голову обратно в окошко.
- Не понимаю!!!
Объемный господин с выставленным на всеобщее обозрение толстым задом, потряс воздух мощными звуковыми колебаниями.
- Ларек есть!!! Санстанция есть!!! А нормального хот-дога… нет!!! Не понимаю!!!
Заветное слово хот-дог, он произнес нечленораздельно и не вполне звучно, мешала прыскающая во все стороны слюна.
- Я к вам с уважением. Дал деньги. Возьмите, пожалуйста! Будьте так добры!! А вы?
Он сорвался, на плачь, будто жаловался добросердечной родительнице на строгую воспитательницу.
- Я хочу за свои честно заработанные деньги получить хорошо и вкусно приготовленный хот-дог.
И вновь заветное слово, означающее сосиску в булочке, сорвалось с его губ вожделенной мечтой.
- А это что?
В руке голосящего господина мельтешила высохшая, не вполне свежая сосиска, обернутая в черствую булочку и облитая кетчупом. Объемный господин был прав, справедливая и доказуемая истина приняла его сторону. Хот-дог не обладал тем замечательным видом, от которого текли слюнки, и бурлил живот. Сосиска превратилась в мочалку, скукожившись обветренными морщинками. Некогда мягкая и сдобная булочка превратилась в неприглядный сухарь.
- Так!!! Все!!! Мое терпение лопнуло!!! Что за дела!!! Я требую, что бы мне вернули обратно деньги!!! Я сказал!!! Время пошло!!!
Лицо объемного господина приняло облик убийцы-одиночки с маньяческими наклонностями. С таким лицом и с такими габаритами, очень выгодно пугать людей по неосвещенным закоулкам. После такой незабываемой встречи, любой человек запросто может угодить в психушку на полный стационар.
- Я предупредил!!! Время пошло!!!
Все бы ни чего, если бы объемный господин оказался бы неуклюжим и нерасторопным тюфяком. Но когда в очередной раз он заглотнул огромным зевком порцию воздуха, присутствующие обомлели. Объемный господин являлся обладателем мощного торса спортсмена тяжеловеса. Мускулистая шея и бицепсы-арбузы рельефно выделялись из-под рубашки с длинным рукавом. Это ли не повод усомниться в своих неприветливых и нахальных намерениях.
Можно было безошибочно утверждать, что данный человек долгое время занимался профессиональным спортом, не то штангой, не то борьбой. При дальнейшем осмотре складывалось мнение, что он обучался вольной борьбой, так как для классической борьбы у него не хватало ни терпения, ни трезвости рассудка – сплошные нервы. О самбо или карате говорить не приходилось так как – «…таких, не берут в космонавты…», примерно об этом говорилось в одной популярной песенке, у исполнителя которой случилось что-то с опорно-двигательным аппаратом.
При детальном изучении становилось ясно, что бывший спортсмен «супертяж», положил крест на свою звездную карьеру и занялся иным видом трудовой деятельности. Натренированный организм обмяк и вспух. Рыхлое тело покрылось жировыми складками. Но надо отдать должное объемному господину дух состязаний и бескомпромиссных схваток у него не иссяк. Можно было позавидовать его напористости в борьбе с несправедливостью.
С хот-догом в руке как с боевой гранатой, он рвался на амбразуру вражеского ларька. Если бы запал не сработал, он кинулся бы открытой грудью и загрыз противника зубами.
- Я требую незамедлительного возвращения моих денег!!! Ты… су….!!!!
Далее объемный господин употребил то слово, которое читается на кириллице как «коза». Было ли это как-то связанно с животным миром или намеком на крайнюю непристойность, объемный господин не пояснил. Во всяком случае, скрытая в стеклянной коробке продавщица, козьих рогов на голове не имела.
- Хам! Я сейчас вызову милицию – донесся женский голос через узкую амбразуру ларька. Выпущенные по объемному господину слова резали слух славянской певучестью, высоким тембром звучания и самоуверенностью. Именно так говорят наши бывшие братья по союзу, обитающие у окраины.
Сквозь «Сникерсы», «Натсы» и «Пикники» из ларечного углубления глядела невозмутимая женщина продавец. Смолянистые брови, типично мужской, широкий носи вытянутое лицо выдавали в ней предприимчивую хохлушку. Таких непробиваемых и бойких продавцов, которые за словом в карман не лезут, в богатой столице можно встретить на любом рынке. Их было множество и это понятно, люди тянутся к лучшему, не смотря на вероисповедание, уклад жизни и эмиграционные трудности, возникающие при пересечении границы.
Давно известно, что любимую родину, погрязшую в долгах и национализме, первыми покидают деятельные и энергичные граждане. Они решают возникшие проблемы тут же, на месте, не откладывая их в дальний ящик. Терпеливые, высиживают блаженный рай на местах, о чем в последствии жалеют и винят во всем свою нерешительность. Те, кто покинул родину, освободившись от жалоб на судьбу, отличаются предприимчивостью и темпераментным характером. Обманчивая добропорядочная внешность и не проставленная регистрация в паспорте гастарбайтеров, может сыграть с московскими дилетантами злую шутку. Перебежчикам, палец в рот лучше не класть, откусят, потому что их жизнь это напряженная борьба за выживание.
Объемный господин столкнулся со вспыльчивым и неуживчивым человеком, как и он сам. Разгорающийся конфликт готов был перерасти в национальную трагедию. После многообещающих претензий обычно следовала поножовщина или отчаянный мордобой. В данном, конкретном случае продавщица могла заполучить в морду злосчастным хот-догом. Смышленая хохлушка предусмотрительно закрыла окошко и прикрылась фанерным щитком.
- Хам!! А еще господином называется. Видите себя прилично.
Гулко вибрировали автомобильные стекла ларька.
- А… А… А!!!...
Привокзальная площадь на мгновение замерла. Установилась кладбищенская тишина. Такого Москва не переживала со времен бомбежек летчиками Люфтваффе. Нервный тик поразил объемного господина. Силы, сдерживающие его от окончательного психического расстройства, покинули тело и мысли.
Как говориться нашла коса на камень. Обычно объемный господин брал верх в подобных схватках, и зарабатывал десять балов из десяти возможных. Потому что был уверен в своей безукоризненной правоте и потенциальной нахрапистости. Только не в этот раз, тут случился конфуз. Строптивая хохлушка, не желая подчинятся строгим и вежливым правилам торгующей стороны, дала достойный отпор. Отчасти на столь дерзкое поведение ларечной затворницы повлияло ее безошибочное чутье на своих «ридних и щирих хохлов». Она безошибочно определила, что объемный господин связан кровными узами с Луганской или Донецкой областью.
И в правду, некоторое время объемный господин проживал на территории бывшего союзного государства. Но сейчас, он являлся гражданином, а не регистрированным субъектом и это весьма внушительный плюс. Объемный господин с нескрываемым ехидством и презрением выдал следующую фразу:
- Что за дела? Продыху от вас нет. Понаехало тут,… с разных сторон света. Поганые га..стр..обайте..ры. Крутят, вертят, как хотят. Обалдеть!?
Только рассорившиеся сватья или обозленные кумовья, находящиеся на разных уровнях социального положения способны с таким усердием поливать друг друга грязью. Истинные, чопорные москвичи, интеллигентного воспитания, так далеко не заходят в своем гневе. Им хватило бы презрительного взгляда, в крайнем случае, могли бы использовать парочку нецензурных слов используемых в печатных изданиях.
Тут дело обстояло по-другому. Удачливый сосед поносил, на чем свет стоит своего менее удачливого соседа. И при этом в равной степени, у обоих, хватало злобы отвечать оплеухой на оплеуху.
- Нет, ну вы посмотрите!! – ларечная затворница, выглядывая из-за сигаретных пачек, перешла в контрнаступление. Демонстративно засучив рукава белого халата, он уперла руки в боки и высокопарно покачала головой.
- Ни какой вежливости. И взаправду, зачем спрашивается свинье знать этикет? В бурьянах недавно рылом елозила, а,… теперь отчистившись, права качает.
- А… А… А… А!!!
Площадь Казанского вокзала вновь пронзил разрывной крик душевнобольного, которому без наркоза суют проктологический инструмент. Народ, присутствующий при проведении ужасающей пытки, поспешил удалиться прочь. Ни кому не хотелось испытать на себе подобный медосмотр.
Объемный господин подпрыгнул к стеклу и расплющил лицо о незримую преграду. Обхватил руками ларек и попытался опрокинуть его, он хотел вытрусить нахальную продавщицу, не дающую ему спокойно жить.
- Милиция!! – испуганно, подавленным голосом взвывала к помощи торгующая сторона, прибегнув к последнему способу защиты.
Грозная милиция, в лице трехчленного патруля с пистолетом и дубинками, расталкивая толпу зевак, торопилась на выручку. Руслан хмыкнул в своей любимой манере осуждающей любые действия стражей порядка и направился к вокзалу. Дальнейшее развитие конфликта перестало его волновать. Он точно знал, чем обычно заканчиваются подобные истории после вмешательств органов МВД. Покидая место назревающей трагедии, Руслан отметил про себя:
- Жирный дурень, сейчас раскрутят тебя менты на тысячу,… другую. Обуют как пацана. Будет тебе урок на всю жизнь!
Руслан не стеснялся выражать не совсем этичные мысли в словесной форме. Идущие рядом, близорукие и немые попутчики переглянулись и отстали от Руслана на несколько шагов. По их перепуганным лицам было видно, что они еще не созрели к подобным выпадом демократичной свободы. Свободно изъясняться, выставляя на обсуждение свое мнение, научились еще не все. Руслан на этот счет превосходил остальных людишек, тулил правду матушку без стеснения.
Казанский вокзал встретил входящих пассажиров таким огромным залом, что люди ощущали себя малыми комахами, случайно залетевшими в Большой театр. Недосягаемые арочные своды зависли необозримым небесным куполом. Разгулявшееся эхо отражалось от стен гулкими стенаниями прихожан в кафедральном соборе. Присутствие благодушных ангелов в образе железнодорожников с крылатыми петличками давило на сознание.
Куполообразная крыша, напоминающая длинный тоннель поддерживалась белыми арками, переброшенными с одной стены на другую. Частые окошки, пронзившие куполообразную крышу, выстроились мелкими пчелиными сотами. Люди, страдающие клаустрофобией, чувствовали себя под ее сводами неуютно и дискомфортно, то и дело озирались в поисках выхода. Их ноги подкашивались, когда в болезненном сознании рождалась иллюзия обрушения кровли. Им чудилось, что вытянутый арочный потолок, сходится в конце зала с полом, раздавливая обреченных пассажиров.
Впрочем, психически неуравновешенным людям всегда что-то кажется. Архитекторы не обязаны идти на поводу у этих немногочисленных групп людей, пораженных чрезмерной фантазией. И это правильно, иначе Казанский вокзал, построенный с размахом творческих идей не смотрелся бы так грандиозно и амбициозно.
Особой гордостью зала ожидания являлись огромные люстры. Бесчисленное число горящих светильников собранных в единую мозаику искусственного света, находились в подвешенном состоянии на тонкой нити. Светящиеся люстры навевали старинные легенды о рыцарских подвигах, королевских замках и роскошных балах.
Стотысячный свет неоновых лам отражался от мраморного пола и рассеивался у стен бирюзовым отливом. Нижняя часть арочного свода впитывала фосфорицирующий поток и тлела внутренним свечением, меж тем как верхняя часть арочного свода оставалась затененною.
Зачарованные пассажиры скользили невесомыми фантомами меж двух свечений – пылающим светом огромнейшей люстры и мраморным полом, отражавшим световой эфир. Незабываемое, запредельное ощущение, способствовало возникновению иллюзии о тонком плане вселенной, космических горизонтах и газообразных звездах-гигантах. Если и дальше позволить фантазии резвиться в мысленном пространстве, то Казанский вокзал предстал бы в образе межгалактического портала предназначенного для обеспечения перевозок с одной звездной системы на другую. Где вместо стонущих колес железнодорожного состава слышно жужжание магнитного поля создаваемого антигравитационным двигателем космолета.
Казанский портал столицы ориентированный на дальние созвездия будет принимать двухголовых монстров, думающих осьминогов, мутировавших тараканов и амеб, преображенных до неузнаваемости. И сему бесконтрольному воображению не было ни конца, ни края, настолько плодотворной оказалась архитектурное решение зала ожидания.
- Фу…у… – Руслана передернуло, на лице повисла печать отвращения.
Рядом с ним горела табличка с английскими буквами «WC». Неприятные запахи увлекло сквозняком и потянуло в центр зала. Вместо межгалактической фантазии в уме возникло видение студенческой общаги. Знакомое место, где пять лет обучения, пролетели одним днем. И теперь отвратительный запах общественной уборной будет преследовать Руслана всю оставшуюся жизнь.
Что бы получить диплом специалиста в сфере ресторанного бизнеса Руслану требовалась, какая-та малость, сущий пустяк. Предоставить уважаемой комиссии скаченный с интернета диплом, запудрить мозги именитым преподавателям и новоиспеченный инженер-технолог готов приступить к своим непосредственным обязанностям. Последняя ступень обучения должна закончиться через месяц, а пока, Руслан официально находился на преддипломной практике, неофициально посещал столичных приятелей, наносил им так сказать дружеский визит.
Как протекает студенческая практика в бесшабашном коллективе единомышленников известно всем. В двух, трех словах вводная часть практикума проходит в несколько последовательных этапов. Первый, ознакомительный этап – вечером кабак, бренди, девочки, «Шеридан». Второй, промежуточный этап – ночью сауна, «Пшеничная», секс. Третий, залетный этап – на утро употребление пива и поиск в аптечных киосках «Цифрана». Именно в такой последовательности Руслан провел все две недели официальной практики.
Будущий специалист в полной мере набрался опыта и знаний, и так сказать набил руку на выбранном поприще ресторатора. Отпущенное время пронеслось сказочно и волшебно, разгульные дни чередовались непродолжительными похмельными кошмарами. Теперь наступила пора адаптации и возвращения к родным институтским местам.
Обновленный ряд верткозадых блондинок и хмельные сотоварищи не смогли проводить Руслана на поезд. У всех появились неотложные дела: обещанный кому-то вечер, бессонная ночь, проведенная за учебниками и непосильный подъем в шесть утра – у всех, нашлись логичные и правдоподобные отмазки.
Столичная жизнь протекает по ускоренной программе, чуть запыхался, отстал, нагонять уже не когда. Руслан это понимал и ни в коем случае не обижался на своих друзей. Он тешил себя тем, что трехдневное путешествие должно пройти интересно и увлекательно.
Вокруг него, где бы он ни находился, всегда складывался веселый и приятный коллектив. Его обаяние, отличная память и натренированный ум в буквальном смысле слова притягивали собеседников. Щедрость, проявляемая Русланом при оплачивании кабацких издержек, через час делала из малознакомого приятеля – товарища и друга, а через два часа – кровного брата. К счастью его поклонников и самого героя у него водились деньги.
Помощь родителей, спонсорские вливания забывчивых кредиторов, и мелкие, спекулятивные проделки набивали его кошелек необходимой сумой денег. Ему охотно суживали деньги толстосумы, которые по своей скромности стеснялись чуточку покутить. Руслан, подобных скромников разводил на полную катушку, предоставляя им то, на что они сами не решались – пожить в свое удовольствие. Счастливые кредиторы пускались во все тяжкие, заранее списав преданному другу незначительный должок.
Руслан с легкостью выуживал деньги из чужих кошельков и с такой же легкостью просаживал их в компании отчаянных кутил. Гулянки прекращались лишь тогда, когда звон монет переставал ласково бередить душу. Наступал долговой кризис.
Руслан пересек арочный зал, намерено шаркая кроссовками о мраморный пол. Писк высококачественной резины будоражил нервных пассажиров, отражался от стен и поднимался к куполу. Обратно с арочного потолка совокупное эхо доносило протяжные звуки топающих, шоркающих, бегающих, перекликающихся и взбунтовавшихся пассажиров.
Под купольное пространство зала перенасытилось звуковыми колебаниями, от чего рождалась смелая иллюзия о присутствии нетленного и божественного духа. Это было как в соборе, собравшем под свои своды неразборчивое эхо молитвенных слов, уверенный бас Евангелистских песнопений и безутешные просьбы о любви и милосердии.
До выхода на перрон оставалось не более десяти шагов, но сумятица и ажиотаж, вызванный очередью в буфет, задержал Руслана. Встревоженные пассажиры искали утешения для желудка, соблазнившись на курицу гриль. Жирная курица с лоснящейся корочкой, смазанная чесночным соусом и притрушенная сладкой паприкой это ли не подлинное наслаждение для истинных гурманов.
Если бы в эту минуту голос вокзального диктора протрубил о сборах, ссылаясь на отправление поезда, стоящие в очереди люди ни чуточку бы не расстроились. А вот если бы им не досталась «грилеванная курица», их огорчению не было б предела.
Надуманные переживания пассажиров не имели под собой основы, количество синюшных куриц находящихся за стеклом морозильной камеры, было предостаточно. Охлажденные курочки лежали рядками, прижавшись лоснящимися грудинками, и толстыми бедрышками друг к дружке. Куриц, желающих посетить солярий и подрумянить бока – хоть отбавляй.
В довершение аппетитных смотрин, уже приготовленные куры, обильно пропитанные соусом «Сацебели», источали пряные ароматы востока. Над «грилеванными курами» витал аромат базилика, мускатного ореха и чеснока.
Руслана пленил восточный аромат специй и неповторимый запах свежеприготовленного мяса. Не справившись с голодными позывами бунтующего желудка, он встал в очередь.
Буфет, раздаривавший на право и на лево ароматный букет здоровой пищи, располагался у выхода на перрон. Двери похожие на деревенские ворота были раскрыты настежь. Рядом примкнула холодильная камера с отрядом охлажденных кур. По центру буфета на железном постаменте располагался рекламный щит. Светящаяся матовая коробка являла в мир нарисованную в мультяшном стиле курицу.
- Странно…
Руслан поймал себя на мысли, что огромный таблоид в два человеческих роста он как-то не заметил. Хотя разглядеть его с другого конца зала не представляло труда. Теперь находясь в нескольких шагах от куриного памятника, он с нескрываемым любопытством задрал голову и рассмеялся.
- Уроды! Я бы и сам не хуже нарисовал, за что спрашивается, этот мультипликатор деньги получил?
Отрешенные очередники не восприняли саркастическую ухмылку Руслана. Потому что слово урод, по не до слышанию или полнейшей глухоте, вызванной невменяемым голодом, они приняли на свой счет. Оскорбленные, но твердые в своей целеустремленности очередники вежливо отвернулись. В этом как раз и заключается неразгаданная зарубежными идеологами сущность русского человека – он непростительно простителен. За исключением того исторического периода, когда доведенные до отчаяния угнетенные массы берутся за ружья. Тогда русский человек становится не только хамом, но безжалостным деспотом. Истинная трагедия русского народа заключается в том, что одни не хотят слушать, а другие не желают доходчиво разъяснять.
«Таблоидная курица» нежилась в электрическом свете рекламного щита и смотрелась потрясно и сногсшибательно. Взлохмаченный красный гребешок, желтый орлиный клюв, талия, позаимствованная у бегемота, ощипанный зеленый хвост и широкие гусиные лапы – неописуемое, сказочное диво. Пример классической живописи рекламодателей – заманчиво, щегольско и доступно для широких масс покупателей. Рекламная курица добилась того, чего от нее требовалось, она привлекла к себе взгляды потенциальных едоков.
Другим не менее феерическим зрелищем, чем рекламный щит, была благородная дама, не вписавшаяся в серую очередность из-за своей сквозящей неординарности. В частности на ее тучную фигуру был водружен просторный темный костюм «а ля fаt». Но все самое необыкновенное и отличительное она носила в себе, скрывая под маской дворянской благопристойности. Ее сопровождала молодая девушка с затворнической недоступностью на меланхоличном лице.
Благородная дама расплачивалась за трех «грилеванных кур», ее настроение колебалось от восторженного состояния до мрачного трагизма.
- О це… скильки будэ?
Благородная дама приспустила очки на кончик пухлого носа и вопросительно уставилась на худую и юную буфетчицу.
- Триста шестьдесят пять рублей.
Юная продавщица в свои неполные восемнадцать лет еще не сталкивалась с живым человеческим миром. Тощая владелица грилеванных кур говорила робко, будто извинялась.
- Скильки???
- Триста ше…сть де…сят пять… рублей, – неуверенно повторила юная правщица.
- Куры ваши,… наверное, из золотых яиц высижены.
- Я… извиняюсь,… не поняла…
Низкий прилавок не смог упрятать девушку от цепкого и леденящего душу взгляда благородной дамы.
- О це,… говорю скорлупу на яйцах из золота, что ли отливали?
- Извините, но у нас нет в продаже яиц – неопытный продавец попытался очень деликатно ответить на провокационный вопрос благородной дамы.
- Что о це,… за цены,… я спрашиваю?
Кроме благородства в женщине сквозило отточенное самолюбие и откровенное честолюбие, по-русски говоря – хамство.
- Что о це,… вы мэни тут наважили? Я же не брильянтовую брошь покупаю, а жареную курицу.
В благородной женщине наблюдались последствия мещанской капитализации страны девяностых годов двадцатого века. В ней взывали к действию давно забытые помещичьи инстинкты времен крепостного права. Удручающая современность, неординарная личность, эгоистичный характер и неуемное стремление к обладанию материальных ценностей сотворили из нее зловредную и циничную помещицу наших дней. Не смотря на то, что на дворе озорничает и проказничает двадцать первый век, благородная дама впитала в себя все то, что копилась тысячелетиями до Столыпинской реформы. Все то, что разделяет людей на сословия и градации – человеческий мир, как известно, любит повторяться.
В ее ушах стоял свистящий визг расправившейся плети и бряцание кандалов. В голове витали непорядочные, но жутко полюбившиеся видения, где роль крепостной владычицы предоставлена ей в полное и безотчетное пользование. Это ли не мечта всей трудолюбивой русской нации получить неограниченную власть над теми, кто рядом с тобою живет. В ином, цивилизованном мире подобные желания сравнивались бы с людоедством и насилием. У нас же это называется реформация, и ни каким преследованием со стороны судебных органов не подлежит.
Благородная дама имела в своем распоряжении достаточно средств, что бы два раза в год вырываться из далекой Сибири и посещать вещевые рынки столицы. Во избежание депрессии она так и поступала с регулярной периодичностью. Прикупляла различное барахло, ходила по кафетериям, парикмахерским и посещала дорогие бутики, чтобы развивать в себе признаки высокородности.
Парадокс состоял в том, что в семье, кроме мужа шахтера ни кто не работал. Не имея за душой впечатляющего капитала, она вела себя по-пански брезгливо, по-дворянски напыщенно и надменно, по-царски вельможно и сокрушительно. Приличный по нынешним меркам заработок, горячо любимого шахтера, раздувал в ней помещичьи замашки.
В характере установилась так называемая едкая индивидуальность, приносящая окружающим, включая близких и родных, много хлопот. В результате, однобокое и претензионное поведение отдалило ее ото всех и занесло на самую недоступную орбиту цинизма и честолюбия.
- Мам… мам, ну что Вы впрямь.… Перестаньте. Заплатите, сколько она просит.
Дочка, в лице тихой и затравленной спутницы, стыдясь за мамашу, призвала ее утихомириться и стать более лояльной к ценообразованию капиталистического рынка.
- О це,… Наташа,… не учите меня жить! Я сама знаю, сколько стоят ценности в нашем мире. Ни один год на свете пожила.
Благородная дама пропустила мимо ушей призывы родной кровинушки взять себя в руки и смириться. Уступать место под солнцем, ни кому, даже своей дочери, она не намеревалась.
Из-под очков спущенных на кончик пухлого носа, на продавщицу смотрели два испепеляющих прожектора. Со стороны казалось, что благородная дама проводит сеанс гипноза. Мнительная и юная продавщица должна вот-вот свалиться в трансе и уступить пол цены. Трагическая сцена купли-продажи затягивалась. Оголодавшие очередники стали в тихую бунтовать, мысленно посылая в адрес привередливого покупателя бессловесные проклятия.
- О це,… будь добра переваж. Я с роду такой дорогой птицы не жевала, она мне поперек горла станет, – призналась в собственной жадности благородная дама.
- Так давайте я вам по меньше… тушку положу!!!??? – искала пути к примирению перепуганная продавщица «грилеванных кур». Ее только недавно поставили за прилавок, и она еще не успела познать все тонкости общения с покупателями.
- О це,… дорогуша…
Благородная дама перешла на любезности, кривя душой, обволакивала бдительность продавщицы мнимой вежливостью и порядочностью. Боже мой, как же ошибаются те, кто поверил в то, что женщина способна быстро разрешать конфликтные ситуации, не доводя их до мордобоя. Нет, она будет льстиво и жеманно улыбаться, держа за спиной увесистый кирпич.
Благородная дама специально перешла на вежливый тон, чтобы сбить с толку неопытное и бестолковое дитя торговли. Что бы за тем нанести решающий удар и сломить неокрепшую гордость.
- …ты мне… шож… будешь подсовывать дохлых кур.
- Я… то…лько…
- Помолчи сучковатая швабра.
В самую точку бил бронебойный снаряд, выпущенный из ста миллиметровой гаубицы лицемерия. У юной продавщицы затряслись руки, она панически задергалась, в глазах заискрилась хрусталики обиды. Дрожащими губами она начала оправдываться, но самовластная помещица грубо прервала:
- Тащи свой тощий зад за начальником,… что там у вас еще есть?… Книгу жалоб, предложений,… все тащи. Я церемониться с тобой не стану.
- Мама… мама… ну что Вы, в самом деле…
Дитя робости и скромности – дочь благородной дамы, как могла, сдерживала распоясавшуюся мамашу, ей было жалко юную продавщицу. Судя по внешнему виду, они казались одногодками, а в таком возрасте очень чутко воспринимается несправедливость, возникшая на пути становления взрослеющей личности.
- Цыть!!! – осадила благородная дама непослушного ребенка. И тут же принялась за испуганную и расстроенную продавщицу:
- Так и что прикажете мне с вами делать?
Точечный звук, предвещающий вещание в эфир вокзального диктора заставил Руслана насторожиться.
- Внимание! Внимание! Уважаемые пассажиры…
Голосок, доносившийся из громкоговорителей, не принадлежал обученному и опытному диктору. Складывалось мнение, что за микрофон посадили двенадцатилетнюю школьницу и заставили на память рассказывать плохо заученный текст. Тонкий неокрепший голосок вибрировал и срывался, двенадцатилетняя дикторша волновалась, расставляла акценты не там где нужно и портила слова ошибочными ударениями.
- …во избежание… террористических актов… в целях обеспечения правопорядка…
Непредвиденная пауза или преднамеренная игра в молчанку неопытной дикторши, затянулась. Через несколько секунд тонкий голосок извинился и торопливо стал нагонять упущенное время вещания.
- …правопорядка,… и безопасности не принимайте от посторонних лиц передачи. На территории вокзала запрещается курить,… в запрещенных местах…
Выслушав столь убедительный наказ в таком сюсюкающем тоне, так и подмывало затянуться сигаретою в неположенном месте и взять из рук человека кавказкой национальности подозрительно тикающую коробочку. Диктор-школьница, поразмыслив, решила добавить еще парочку запретов.
- Запрещается перевозить пассажирам легковоспламеняющиеся вещества и предметы,… огнестрельное оружие и боеприпасы к ним,… без … уведомления правоохранительных органов.
Два молодца высокого роста с орлиным взглядом и кавказкой красотой переглянулись. Собрав в охапку баулы и тюки, они вняли голосу разума и направились к опорному пункту милиции.
Очередь заметно поредела, близость «грилеванных кур» теперь ощущали и крайние очередники. Благородная дама тянула время, внимательно слушая поучения диктора-школьницы.
- …по территории вокзала производиться патрулирование милицейскими нарядами…
Диктор-школьница замешкалась и невнятно добавила:
- …с кинологами…
В эту же секунду из громкоговорителей раздался точеный звук, означающий конец сеанса вещания. Звук напомнил щедрую россыпь бриллиантов по стеклянному покрытию.
Пассажиры-очередники нервничали и сверлили взглядами спину благородной дамы, повторяя про себя те замечательные слова, которые так нравятся инакоязычным гостям России, не вникающим в их негативное звучание. Неожиданно точечный звук вновь заострил внимание слабонервных пассажиров. Диктор-школьница, в который раз извинившись, довела до сведения:
- …посадка на поезд номер семьдесят восемь, сообщением Москва-Тында… заканчивается. Просьба пассажирам, имеющим билеты пройти на перрон к третьему пути.
Вот то самое главное, которое ожидали услышать пассажиры, устремленные на восток России. Голодные и нет, расстроенные и радостные, огорченные и воспарявшие духом пассажиры, ради этого долгожданного момента мыкались в метрополитене по эскалаторам, тусовались по автобусным остановкам, а эта важная информация была оттеснена каким-то указанием о правопорядке. С этого объявления и нужно было начинать, а не с рассказа о кинологе с собакой.
Народ заерзал, людская масса пришла в движение, возникло хаотичное шевеление. Из слов диктора стало понятно, что посадка в поезд завершается, и толпа обеспокоенных пассажиров устремилась к большим деревенским воротам.
- Блин!!! – раздосадовано выдавил из себя Руслан.
Обычно, в расстроенных чувствах он применял сленговые выражения, позаимствованные у мелкой шпаны и крутых зеков. Таково нынешнее время, с этим ни чего не поделаешь, индивидуальность Бунинской прозы и красота Пушкинского слога подменена экспрессивным жаргоном. Так доступнее, быстрее доходит до нужного адресата, вращающегося на том же низком интеллектуальном уровне.
Сей час же, Руслан повел себя сдержанно. Видимо воспоминания об удачном отдыхе отпечатались куда более в яркой форме, чем длинная очередь за «грилеванными курами». Поэтому в выражениях он был мягок и смирен.
Самодурство благородной дамы и голод, образовавшийся в животе у Руслана, наконец-то затмили его радужные впечатления о Москве:
- Да, х… с ней, с этой вашей курицей!!!
С этой пламенеющей фразой на устах Руслан поднял спортивную сумку, закинул ее на плечо и подался на перрон.
Как мал и ничтожен человек в сравнении со своими детищами. То, что он творит с земным миром это просто чудо. Перрон выглядел великолепно. Свобода восприятия, визуальная доступность, зрительная масштабность до такой степени впечатляли, что застывшая в воздухе металлическая крыша казалась настоящим чудом. Восьмигранные бетонные опоры лишь слегка поддерживали несущие балки, парящие в восходящих потоках. Уникальная крыша образовывала закрытый от дождя и ветра обширный перрон.
Черные окна таблоидов горели зелеными огоньками индексов, номеров и указателей. Мощеный пол, выложенный из красных и серых кирпичиков, делился на сектора красными линиями. Нервным и настропаленным пассажирам, ожидающим какой либо подвох со стороны окружающих соседей, было приятно находиться в собственном секторе.
Пассажиры ощущали себя львами, упрятанными в спасительные клетки от назойливых зрителей. И они недовольно и зло оглядывались на молодчиков ширившихся по чужим секторам.
Телефонные будочки открывались всему миру прозрачными стеклянными стенками. Телефонная связь становилась доступной каждому, кто находился внутри кабинки и в пределах внутреннего сектора перрона. Эмоции дозвонившихся, их страстные и восторженные лица, перекошенные улыбки неудачников, корявые ухмылки завистников – все, выставлялись на всеобщее обсуждение. Это ли не подлинное единение вокзального народа, и упрощение индивидуальностей. Вот оно братство людей связанных по рукам и ногам проездным билетом и стремлением к постоянному движению.
Дальний угол перрона, откуда подавались вагоны, напоминал депо, узнаваемое по ангарным куполам. Зеленая вереница вагонов растворялась в темной ангарной нише. Передние вагоны упиралась в тупики, разделившие перрон на глубокие и осушенные каналы.
Люди привыкшие видеть несущийся железнодорожный состав по рельсовой насыпи наблюдали несуразицу. Утратив чувство реальности, им казалось, что поезд, подкатил прямо к их собственной квартире. На их глазах происходило реалити-шоу с применением технических нововведений и с участием мага и чародея Девида Коперфильда. Самым главным источником иллюзий, конечно же, был комфорт, именно этот серийный убийца реалии жизненных процессов был виновен в зрительном обмане его почитателей.
Пассажиры Казанского вокзала, находясь в комфортном трансе, утратили ощущение реальности, они верили в то, что достаточно слезть с дивана, сунуть ноги в тапочки и зайти в удобное купе которое и доставит их к месту назначения.
Путь, обозначенный цифрой три, Руслан отыскал без труда. Черный таблоид с зеленой надписью «ПОЕЗД № 78, ВРЕМЯ ОТПРАВЛЕНИЯ – 22.10» был заметен издалека. Зеленые вагоны, скрепленные крепким рукопожатием замков, дожидались своего часа отправления. Вокруг них сновали озабоченные пассажиры, утомленные затянувшимся днем и летаргическим вечером, лишенным прохлады.
Грейпфрутовое солнце осело за горизонт и более не облучало живительной энергетикой космической звезды. Потолочные прожектора вмонтированные в балочные конструкции освещали платформы мертвецкой синевой. С потолка лился монохромный, безжизненный свет, лишенный радужной составляющей, касаясь предметов, он множил корявые контрастные тени.
Вагон номер девять находился в середине состава и был скреплен стальной хваткой с вагоном рестораном. Неплохое соседство если принять во внимание, что путь по Сибири долог и требует усиленного питания.
Что бы дорога прошла быстро, весело и незаметно, для этого необходимо два элемента. Первый элемент – создать вокруг себя хорошую компанию попутчиков. Соседство с угрюмыми лицами лучше избегать, не то время поползет черепахой. На и выгоднейший вариант находиться в одном купе с пронырами, то есть с картежниками и людьми, знающими множество анекдотов и обладающими кипучим характером. Второй элемент приятного время препровождения – иметь в запасе «спотычок», так величает Сибирь-матушка «Пшеничную водку» сорокаградусного разлива. Два этих элемента превратят неуклюжий поезд, волочащийся по всей России в суперстрелу. Необходимо только вовремя очнуться, не то быстрая стрела завезет тебя на пару сотен километров дальше.
Руслан улыбнулся, удачное соседство с вагоном рестораном обрадовало его. Теперь дело обстояло за первым элементом приятного время препровождения, а именно за веселой и разбитной компанией.
Раскрытая дверь, ведущая в тамбур, приглашала законных пассажиров устраиваться согласно купленным билетам. Светящиеся окна вагона, поливали перрон бледной желтизной, генераторы работали в экономном режиме. Через шторки окон, отчетливо просматривались темные ниши откупоренных купе. Вагон номер девять готов был принять в свое лоно путешественников, скорых на подъем граждан, способных отречься от своего прошлого, чтобы совершить долгий путь к намеченным целям.
На входе стояла приветливая проводница лет двадцати пяти. Синяя юбочка, утвержденная начальником РЖД, как унитарная форма для всех проводников заканчивалась на коленках. Ни больше, ни меньше, чтобы не вводить порядочных пассажиров в искушение. Железная дорога это не рассадник пошлости, но и не затворническая обитель. Российские дороги равняются на будущее, сверяя часы с просветленным западом. Так что в скором времени, возможно, синяя юбка как предмет общественной нравственности и укоротиться на пару сантиметров, а пока, что есть, то есть.
Ножки проводницы вагона номер девять не стягивали модные на то время «лайкровые чулки». От нее веяло простотой и деревенской не навязчивостью. «Принимайте меня такой, какая я есть», подчеркивали ее оголенные ножки. Скромные туфельки на низком каблуке полностью отвечали техники безопасности - прохаживаться по неустойчивому полу, на длинных шпильках физически не возможно. Белая блуза с ажурным плетением на груди, синяя жилетка, стягивающая талию и симметричные выпуклости женственности, заставляли мужчин напрягать зрение.
Проводница имела великолепный бюст и подтянутый живот. Но приковывала взгляды пассажиров не только дородная грудь и плоский живот, на левой стороне жилетки красовалась железнодорожная символика – знак профессионального отличия. У летчиков она называется курицей, у железнодорожников крылатая петличка с колесом от вагона тоже как-то называлась, но из-за любви к железной дороге проводники стеснялись произносить ее в слух.
Прямоугольная табличка с крылатым оттиском колеса уверяла в том, что поезд подобно крылатой машине понесется по рельсам со скоростью реактивного лайнера. Было ли это так на самом деле, однозначно, утверждать не стоит, потому-то все знают недостатки и преимущества железнодорожного транспорта. Даже самый строгий и компетентный вывод специалистов можно рассматривать с любой понравившейся стороны.
Лицо… лицо проводницы обладало привораживающим свойством, стоило однажды заглянуть в ее глаза, и бессонные ночи в муках любви обеспечены. Щедрое русское лицо невинной девушки поражало своей естественностью. К несчастью в современном мире растворились подлинно русские черты, затерявшиеся в отличительных признаках мигрирующих национальностях. Но оказывается, в Сибирских глубинках смогли сберечь подлинные черты добродушия, душевности и русского обаяния.
Округлое лицо проводницы, не отмеченное модельной худобой, располагало к себе, и открывала пути к чистому, доверительному общению. Глаза словно два озера наполненные голубой водой, удивляли прозрачным и не замутненным взглядом. Рисунок бровей, что взмах крыла голубки. Пухленькие как у ребенка щечки обласканы румянцем. Губки нежные, бархатные, притронься к ним устами и почувствуешь сладкий привкус дурманящего хмеля.
Коса,… девичья коса… – памятное видение, пришедшее из детства с рассказами о чудо-богатырях и верных красавицах. Длинная коса проводницы, ниспадающая с плеч заплетенным шлейфом ключевой воды, доходила до пояса.
Взгляд,… пленительный взгляд, в котором уместилось, нетронутое раздолье степных лугов и бескрайних полей, украшенных копнами соломы. Где вольный ветер бередит многовековой лес, заливаясь звонким голоском белокурых березок, и ворчит, словно старый дед в столетних дубах. Над лугами в алеющих маковках проносятся ласточки, одетые в темные фраки. Коснувшись крылом земли, ласточки взмывают вверх и теряются в небесной выси. В дубраве запел одинокую и тоскливую песнь соловей, ввергая русскую душу в блаженное покаяние. Пронзает воздух забывчивая кукушка. В который раз, сбившись со счета, она начинает заново свои бесхитростные подсчеты отпущенных судьбою лет. За селом, перебирая ножками дорожную пыль, идут гуртом девчата. Они смеются, радуясь солнцу, и подставляют распущенные косы золотистым лучам. Хорошо привольно на Руси, глаз не нарадуется. От того и жизнь тут спокойно течет, нет в ней передергивания и толкания. Бежит словно прохладный ключ меж холмов и лесов потаенных, и души в себе не чает, потому что здесь любовью каждая мелочь пропитана.
- Ваш билетик, – прозвучал дрожащим родничком голосок проводницы. К Руслану потянулась белоснежная ручка, на безымянном пальчике засветилось обручальное колечко.
Про себя Руслан отметил, что дружелюбная проводница несколько толстовата и округлена. С такими представительницами слабого пола он категорически не заводил интрижки, не говоря уже про однодневные романы. Во всем должны ощущаться признаки совершенства иначе можно низко пасть в своих желаниях и стремлениях.
Проводница со щедрым русским лицом не тронула сердце Руслана выщеголенного особой изысканностью.
- Двадцать третье место,… седьмое купе. Проходите, пожалуйста. Я к вам подойду за билетиком, когда тронется состав.
Кроме радушной улыбки на лице проводницы ни чего не отпечаталось, она всем сердцем принимала долгожданного гостя в свою дорожную обитель. Еще секунда и она поклониться в пояс и протянет Руслану краюху хлеба лежащую на расшитом рушнике.
- Угу, … жду… – невнятный ответ Руслана не озадачил проводницу, она с тем же добрым и приветливым взглядом проводила гостя в тамбур.
Удушливый вечер, затянувшееся расставание, несостоявшийся ужин с «грилеванной курицей» все это вместе взятое навеяло в голове Руслана мрачные мысли, взращенные заговорами усталости и ломоты в теле.
Руслан снял с плеча спортивную сумку и стал пробираться по плохо освещенному коридору. Под ногами он почувствовал мягкую ковровую дорожку, пропитанную вечерними сумерками и «желтушечным» светом матовых плафонов. Рисунок ковра терялся в серых и бурых тенях, так что судить о его дорогом или бесхитростном убранстве не предоставлялось возможным. Облицовка вагона имела насыщенный цвет маренного дуба, поэтому купе и коридор смотрелись, подчеркнуто богато. Словно купейный вагон специально готовили для VIP клиентов.
Ощущение мягкого и раскачивающегося пола у Руслана не проходило, чуткие рессоры реагировали на любую вибрацию тела, провоцируя в организме побочный эффект морской качки. Римская цифра семь нанесенная на никелированную табличку указала нужные двери. Вход в купе был закрыт, сдвижные двери надежно охраняли не потревоженную пустоту, а может быть и затаившегося попутчика, не желающего выдавать себя излишним шумом. Сдвижные двери хранили интригующую тайну.
Ручка-рычаг с увесистым набалдашником вскрыла лязгающий замок, и сдвижные двери с отчаянным визгом и скрежетом откатились в бок. Из динамика вмонтированного в стенку над окном лилась успокаивающая мелодия скрипки. Она печалила сознание и туманила разум волшебными звуками цвиринькающего сверчка. Тихой мелодии было хорошо в укромном и притушенном купе, она даже не пыталась вырваться наружу. Сверчковая мелодия заманивала внутрь, насылая на слушателей волшебные чары сна и облегчающую дремоту.
Руслан сделал шаг, свободно и легко вступил на территорию сверчкового царства и умиротворенного эхо, сдерживаемого тесным пространством. Звук шарпающих кроссовок вязнул в кожаной обивке и поглощался сверчковой мелодией скрипки.
Глаза привыкли к затемненной пустоте. И тут Руслан осознал, что был непочтительно груб со сдвижной дверью, устроив настоящий грохот. На нижней полке лежал спящий человек, прикрытый белой простынею. Он отвернулся к стене и ни как не реагировал на поднятый шум. Очевидно, его сон был очень крепким или он притворялся, не желая знакомиться с вероятным попутчиком.
Соседняя полка, принадлежащая Руслану, была застелена одеялом, поверх которого лежала взбитая умелой рукой проводника ватная подушка. Постель приготовилась принять в свое нежное лоно уважаемого и почитаемого пассажира. Руслан без проволочек с вздохами облегчения закинул спортивную сумку в нишу для багажа и плюхнулся на постель.
Попутчик так и не обернулся, игнорируя чье бы то ни было присутствие. «Дятел… Сноб…» - застонало в мыслях Руслана, - «поездка еще та будет. Хреновасто, до потери пульса,… двое с половиной суток…»
И вдруг его лицо просияло, в обездвиженном попутчике он разглядел девушку. Она лежала боком, прикрывшись тонкой и облегающей простыней. Линия тела изгибы ее плеч и талии, чарующие обводы бедер заставили взыграть в нем похотливые мужские позывы. Черные волосы, раскиданные на подушке волнующими локонами, напомнили ему о чем-то. Руслана передернуло от восторга – «Слава богу, теперь будет чем занять свободное время».
Даже со спины, в условиях неполноценной освещенности ее тело оценивалось Русланом, как несравненно изящное и идеальное. Он хорошо разбирался в тонкостях женских фигур. Ощупывая глазами, а не руками он по достоинству оценил великолепное тело попутчицы.
- Фью… фью… Фифа!!! – как можно тише присвистнул Руслан, но так что бы попутчица все же смогла услышать его восхищение.
Незнакомка чуть вздрогнула и плавным жестом руки поправила упавшую с оголенных плеч простынь. Повернуться она так и не решилась.
Руслан, находясь в лежачем положении, скинул надоевшие кроссовки и почувствовал в ногах приятную легкость. Раздеваться он не торопился, повернувшись на спину, устремил взгляд в черный прямоугольник верхней полки и мысленно стал подытоживать истекший день.
Колесные пары содрогающегося вагона отбивали бессмысленную чечетку, с повторяющимся по парным перестуком. Стальная чечетка разогнавшегося поезда меняла ритм, сбивалась на размеренный шаг и вновь, перерастала в ужасающий барабанный бой. Скорый поезд номер «78» дальнего следования катил по рельсам, разрушая ночные призраки визгами тормозных колодок, и многоваттными лапами.
Покинув светящуюся столицу, состав потерялся в непроглядном мраке ночи. Двойные стекла вагона утратили прозрачность, превратившись в неясные и закопченные зеркала. Черный экран окна отражал искаженные внутренности четырехместного купе. На его неподвижной плоскости возникли расплывчатые видения: прикрытая дверь с ручкой-рычагом, колышущиеся шторки, кожаные полки и вытянутые плафоны, притушенные предусмотрительным проводником. Незаметно терялось ощущение присутствия, видимое пространство предстало в необъяснимой форме самообмана.
Земные ориентиры, поглощенные пустотой ночи сбивали настроенные модули памяти, равновесия и пространственной ориентации. Казалось, что не существует ни раскачивающегося пола, ни трясущегося подстаканника, а перекошенные гримасы зеркала это всего лишь видения. Все что происходит вокруг – блеф, результат искуснейшего фокуса совершенного над уставшим сознанием.
Твое нынешнее присутствие в вагоне – ошибка перетружденного мозга, стечение обстоятельств принудивших не воспринимать реальность событий. Все вымысел. Нет четырехместной каюты удобств, нет раскачивающегося состава, несущегося предписанным маршрутом. Не существует удобной пастели, и нет цокающих звуков, издаваемых колесными парами вагона. Это просто иллюзия, игра возбужденного сознания в не устоявшемся эфире человеческого бытия. Плодотворный сон, напичканный элементами реальности, а может все и наоборот, жизнь сгустившейся материи, нарисованная кистью вселенского разума.
Порою, обмякшую ночь тревожил пронзительный гудок локомотива. Состав резко притормаживал, вагоны напирали друг на друга, скрепя запорными устройствами. Купе заходилось лихорадочной тряской, обвисшие шторы хлопали по стеклу крыльями ночного мотылька. Белая тюль словно вуаль, прикрывало таинственную ночь пожелавшую остаться неузнанной.
Волосковым обрезом заплетенного макраме, раскачивающиеся шторки касались стакана, удерживаемого декоративным подстаканником. Оставшийся в стакане чай, подначиваемый вагонной тряской, грозился выплеснуться на скатерть и залить раскрытую пачку печенья.
Вагон скрежетал, его выкручивало по оси и разом сдавливало с пола и крыши. Еще чуть-чуть поднажать и он поменяет прямоугольную форму на витиеватую пружину. Непрочные пластиковые стены, расшатанные тысячами пройденных километров, хлюпали в стыках и трещали в крепежных пазах. Под полом творились жуткие вещи, тормозные колодки пищали стираемым металлом, крепкая платформа отделялась и заваливалась из бока на бок. Неприятный запах стираемых тормозных накладок распространился по всему вагону, можно было подумать, что случился пожар.
Постепенно вибрация пропала, учащенный перестук колесных пар более не резал звук разрывной дробью. Скрежет выкручиваемой стали, сменился на мелодию рельс, двух натянутых струн поделенных на стыки-аккорды. Парные струны, опоясавшие землю, воспроизводили музыку бесконечно длинной и унылой дороги.
Один за другим, в чернеющем экране окна проскакивали фонарные столбы, высвечивая запыленные стекла. Белая тюль испачканная темной ночью воссияла в фонарном свечении, показывая вышитую абривеатуру «ДВЖД» и скромную надпись «Тында». Над символом БАМа, красовался железнодорожный вокзал с высокой башней в окружении ажурной тайги.
На мгновение тюль зажглась ярко-белым светом, купе озарилось мощным прожектором. Спасшиеся тени ускользнули под потолок и сгрудились в нише багажного отделения. На зеркале сдвижной двери отобразился засвеченный тюлевый снимок. Черно-белый слайд не перематывался и не менялся, показывая один и тот же мерцающий пейзаж – таежной глухомани, вокзальной башни и перевернутой надписи «Тында».
Этот неправильно смонтированный кадр растягивался во времени, затуманивая мысли бессмысленной хроникой несущегося состава.
Поезд безостановочно проследовал мимо безымянной станции, не обозначенной в точном расписании маршрута. На прощание, обдал маленький городишко тревожным гудком и прибавил ход. Вагоны сжатые торможением разошлись, надежные сцепки клацнули запорными устройствами. Вибрация усилилась, состав уверенно разгонялся, безнадежно теряясь в непроницаемом забвении ночи.
Вместе с ним, куда-то на восток гнались на перегонки мысли и надежды бодрствующих пассажиров. Спешащим пассажирам поезда номер «78» представился шанс потягаться с пространством и временем, купив билет, они обрели свободу над устоявшимися буднями.
С помощью поезда они раскручивали планету, проскакивая временные пояса, словно выложенные на тротуаре плиточки. Прибегнув к услугам технического прогресса, они собственным видением изучали необъятную страну, протянувшуюся от Балтики до Чукотки. Им выпал счастливый шанс, лично на себе испытать живительную веру, поддерживающую загадочную русскую душу.
Скорый поезд номер «78» сообщением «Москва – Тында», несся свободно и легко на одном дыхании, оставляя позади себя города села и поселки, отмеряя пройденный путь мелькающими верстовыми столбами.
Инне, незнакомой брюнетке и таинственной попутчице Руслана плохо спалось в эту ночь. Окончание трудной командировки наложило на ее душу отпечаток неудовлетворенности и дикой усталости. Впереди ожидали два с половиной дня бездействия. Казалось, можно расслабиться и отдохнуть, забыв на время про дебет с кредитом, и не зацикливаться на текущем балансе. Все это казалось вполне естественным и доступным. Но сладкий сон, запутавшись в назойливых мыслях, не дающих укрыться от шелухи повседневности, отодвигался все дальше и дальше. Легкая дремота из-за резких толчков срывалась, оставляя сознание один на один с тревогами завтрашнего дня.
«Вся наша жизнь сплошная учеба и борьба» – именно под таким девизом провела последние двадцать шесть лет жизни очаровательная брюнетка, отмеченная высокой оценкой со стороны естествоиспытателя Руслана.
Действительно Инна была недурна собой. Более того, она относилась к той группе счастливчиков, из которых при определенном стечении обстоятельств куются кадры для страничек эротических журналов типа «PLAY BOY». К великому огорчению продюсерских центров, шоуменов и самой Инны, внутренне содержание даровитого кандидата было поражено интеллектуальной предрасположенностью. Сочетание изысканной красоты и творческого ума, очень редко созревает в одном человеке. В этом как раз и заключалась ее настоящее счастье и трагедия всей непрочитанной до конца жизни.
Мама и папа под присмотром божественного ока наделили Инну волевым характером, славянской общепризнанной красотой и развили в ней реальное видение мира. Ей не пришлось обливаться горькими слезами, как тем смазливым девчонкам, не вошедшим в круг доверия дядей продюсеров. Озабоченных лжепророков, у которых при виде длинных ножек и коротких юбок расходятся швы на ширинке, от напряжения.
Будучи школьницей и студенткой Инна только догадывалась об истинном положении дел, сомневаясь в известном изречении – «за все надо платить в этом мире». И даже ступив на тернистую стезю менеджмента, она еще верила в идеалы, в то, что жизнь справедлива и честна. Но озабоченный дядя, старший из старших менеджеров, вмиг развеял эти несостоятельные мифы. Девичье сердце затрепетало в испуге, когда охмелевший боров с небритой щетиной привлек ее за руку к себе и процедил сквозь зубы – «Инна, за какую дополнительную плату вы бы согласились сотрудничать со мной, так сказать конфиденциально, оказывать, так сказать, определенные виды услуг,… хорошенько подумайте, прежде чем отвечать. Иначе…». Инна правильно сделала, поступив – «Иначе…»
Мысленно послав дядю, куда следует, она подала на расчет и вскоре устроилась на другую фирму, бухгалтером. Климат в коллективе иной сферы деятельности оказался мягким и теплым, но не настолько устоявшимся, что бы ни ощущать холодок зависти рядовых сотрудников.
Вскоре Инна пошла вверх по карьерной лестнице, благодаря своей красоте и проницательному уму. Ее непосредственный начальник, молодой мужчина женатый на привередливой и толстой женщине, со всеми вытекающими отсюда последствиями, положил глаз на привлекательную брюнетку. Как хорошо, что начальствующая физиономия оказалась робкой и смиреной натурой. Ему хотелось вкусить все запретные плоды жизни, как той блудливой собачонке, рыскающей по чужому двору. Но еще больше ему не хотелось получить по зубам за свои шкодливые проделки.
Инна сообразила, что ей несказанно повезло, и она приободрилась. В душе созрела и окрепла новая черта характера – расчетливая гордость. Нет, конечно, и до этого в Инне ощущалось присутствие волевых задатков, но это было не в такой степени развито как сейчас.
Еще со школьной скамьи Инна развивала в себе эксцентричность, заставляя одноклассников и учителей обращать на себя внимание. При удобном случае он любила подчеркнуть, что ее чувствительная натура не от мира сего, бесталанным и бездарностям с ней не пути.
Инне пришелся по вкусу неподдельный восторг, искрящийся в глазах доброжелательных учителей по поводу ее совершенства. Она научилась преподносить себя так, что бы вокруг нее складывалось мнение как о примерной и пятибалльной ученице. В этом ей помог любимый и обожаемый предмет – литература. Инна расправляла крылья и на волне парящей музы воспевала русскую и советскую поэзию.
Это сталось в тот самый момент, когда замаячил аттестат о среднем образовании. В актовом зале репетировали торжественную линейку, слышалась музыка школьного вальса. В укромных тайниках под грифом секретно готовились шпаргалки, призванные уберечь экзаменующихся от попадания впросак. Так сказать необыкновенного вида двойная страховка, позволяющая учителям избавиться от нерадивых двоечников, а безответственным ученикам давала путевку в жизнь, избавляя их от школьной лихорадки.
В порыве очнувшейся весны, Инна решила привнести в оживающее действо природы свою лепту. Перечитывая любимый сборник стихов Бориса Пастернака, ей пришла в голову интереснейшая мысль. Основываясь на стихотворении «Зимняя ночь» создать театральную постановку с элементами актерской игры, декорациями и ранимого чтения. Устроить запоминающееся шоу и еще раз показать одноклассникам и учителям свои даровитые способности.
В назначенный день и час, класс, затаив дыхание, проникся тишиной. Учитель литературы, привлеченный на роль режиссера-постановщика, задвинул на окнах шторы, погасил свет и включил на проигрывателе божественную мелодию Баха. Сочетание органа, тишины и мрака заставило зрителей почувствовать дрожь в теле.
На учительском столе зажглась одинокая свеча, прикованная к полированному столу наседающей теменью. Желтое пламя трепыхалось от чьего-то волнительного дыхания. Маленький маячок света наводил мысли о бренности жизни и грусти одиночества. Сгораемые в пламени огня секунды вынуждали нетленное время замедлить бег.
И тут из темноты возникли руки. Бледные от напряжения ладошки обняли оплавленную свечу, и раздался первый, тихий и нежный звук…
«Мело, мело по всей земле… во все пределы… Свеча горела на столе,… свеча горела…»
Постепенно из мрака неосвещенного класса зрителем явилось лицо Инны. Она не волновалась и не нервничала, ее не бил озноб и предательская дрожь, она полностью владела собой.
«На озаренный потолок… ложились тени… Скрещенье рук, скрещенье ног,… судьбы скрещенье…»
Спокойно, неторопливо и уверено звенели в гулком помещении слова грусти. Инна сумела наполнить пустой и темный класс творческим недугом искренних переживаний. Теми страстными и сердечными страданиями, которые сжигают дотла романтическую душу поэтов.
Притихший класс принял эту жертвенную любовь великого поэта. Слушатели молчали, пропуская через сердце слова вдохновения и невинной любви. В их глазах отблескивали искорки свечи, потаенной печали, любовного самообмана и всепрощения.
«На свечку дуло из угла,… и жар соблазна… вздымал, как ангел, два крыла… крестообразно…»
Инна читала строчки в строгом обличии безысходности, в свете покинувшей надежды.
Она умела перевоплощаться, а главное знала как правильно и лучше это сделать. Поэтому, словам, слетающим с ее губ, верили и воспринимали их всем сердцем.
«Мело весь месяц в феврале,… и то и дело… свеча горела на столе,… свеча горела…»
Дочитав последний слог откровенной грусти, Инна умолкла и медленно погрузилась во мрак. Сначала растворилось бледное лицо, затем ненасытная темень скрыла тонкие пальчики расправленных ладошек. Одним единым дуновением Инна погасила дрожащее пламя. Красный фитилек еще будоражил воображение, но вскоре рассыпался под натиском безликой темноты.
Вместе с бурными овациями к Инне пришло окончательное осознание своей незаурядной личности. Ей удалось без стороннего вмешательства понять, что она стала чуточку выше тех людей, которые обитают вокруг нее. Инна еще не заболела звездной болезнью, но на ее лице отразились признаки наиприятнейшего недуга – звездной недосягаемости.
Вагон дернулся, словно в лоб в лоб сошлись два состава. Инна расперлась руками и ногами что бы не слететь с полки на пол. Поезд покатил плавнее, не затормаживаясь и не убыстряясь. Ночь испуганно заглядывала в купе мерцающей звездочкой, дрожащей в полусфере космической дали.
Ожидая повторения резких взбрыкиваний вагона, Инна по-прежнему не отпускала стены, и еще сильнее вжалась в полку-диван. Она почувствовала, как сосед по купе вскочил на ноги. Кромешная темнота, урезанная отсветами дверных щелей не позволила рассмотреть незнакомого попутчика. Она услышала, как тот чертыхнулся, сдобрив ругательства ядреными словечками, и плюхнулся обратно на постель. По голосу, Инна распознала в чужаке молодого, разкомлексованного парня. Голос звучал твердо и сильно, его обладателя не заботило, чье бы то ни было присутствие.
Состав набрал ход, стальная перекличка колесных пар обрела увеличившуюся частоту такта и не заметно для слуха превратилась в монотонный шум. Инна, находясь в объятиях дурманящей ночи, успокоилась. Перспектива слететь с полки при очередном торможении поезда перестала ее волновать. Она сладко потянулась, короткое одеяльце оголило ступни ног. Сама того, не ожидая, она коснулась пальчиками холодного пластика, вибрирующего, словно разлаженный и старый холодильник. Инна одернула ступни и сжала коленки.
Через некоторое время она скрутилась калачиком и повернулась на бок. Тонкое железнодорожное одеяльце не согревало, лежа под ним, невольно замечаешь, как тело постепенно остывает, и становиться зябко.
Пришел сон или нет, Инна не могла дать четкого ответа на этот вопрос, скорее всего ее сознание пребывало между вагонной явью и четвертым измерением, куда попадают астральные тела уснувших землян. Она плутала в пережитых воспоминаниях и прокручивала хронологическую ленту жизни в разных направлениях и с разной скоростью.
Однозначно утверждать, что неуемная тяга к лидерству у Инны возникла только на пороге выпускного класса, было бы ошибочно. Как только на ее шею повязали кранный лоскуток ткани, прозванный пионерским галстуком, ее тут же направили на ответственную должность.
Инне дали строгий наказ всеми силами подымать у октябрят уровень знаний. Возня с малышами доставляла истинное удовольствие, а кому спрашивается в одиннадцать лет, не хотелось, что бы тебя слушали и внимали твоим просьбам и даже в некоторой степени приказаниям.
«Пионерское воспитательство» продлилось не долго, грянул девяносто первый год. Октябрят упразднили, пионеров распустили, а комсомольцы подались в светлое капиталистическое будущее. В школе происходило беспартийное затишье. Его пытались заменить упорядоченной организацией свободного досуга – возвеличиванием не определившегося культмассового сектора, и проведением дня самоуправления.
Подмена директора на достойного ученика хотя бы и на один день, конечно, заинтересовала Инну. Общим голосованием она была избрана главным школьным начальником. Ее радости не было предела. Она упивалась своими достижениями, и с вызовом глядела в будущее. К сожалению, широкой поддержкой дни самоуправления не пользовались, ученические массы были заняты улицей, а учителя поисками дополнительного заработка. Так вот все и зачахло на корню, не успев сложиться во что-то определенное.
Студенческие годы протекали у Инны в постоянном ожидании чудес. Состояние душевного подъема не покидало ее. Она упорно верила в свою звезду, в то, что судьба благосклонна только к ней. Такое отношение к жизни породило еще большее размежевание с сокурсниками. Если у нее и наблюдались друзья, то назвать их близкими подругами не подымался язык. Сосуществовать со звездой трудно, сложно и ущербно.
Правда была одна, единственная сокурсница, в глазах которой Инна выглядела богиней и неоспоримым предметом для подражания. Подружка Инны не имела тех черт и признаков красивого человека, ради которого совершаются отчаянные поступки и кулачные бои, она находилась не на том сексуально-прогрессивном уровне, что бы морочить головы мужчинам. Ее телесные данные не дотягивали даже до четверки с минусом. Но вот прикосновение или нахождение вблизи красивого человека меняло серое существование ущербной подруги до обнадеживающего состояния.
Она следовала за Инной буквально по пятам, подражала ее стилю, одежде, макияжу и стрижке. Старалась сотворить из себя двойника, клона, полагаясь на ошибочное представление о красивой жизни симпатичных и талантливых людей.
Инна любила на именинах у друзей читать стихи, посвящая их дорогому юбиляру. В нынешний век сэксопилизации, индустрии, глобализации и быстрого питания, читать на днях рождения проникновенные стихотворения Есенина, Паустовского, Ахматовой, по меньшей мере, странно. Инна выглядела белой вороной среди сборища чумазых братьев и сестер. Она сознательно шла на этот разрыв, сооружая подиум славы, чтобы ни кто не мог дотянуться или стать вровень с ней.
В итоге, вокруг нее не сложилась тусовка, достаточное количество почитателей, чтобы можно было ими беспрепятственно манипулировать. А к свету чужой, яркой звезды примыкать она не желала, не позволяла гордость и фанатичная вера в свое перспективное будущее.
К пятому курсу Инна ощутила себя одинокой. Если ее сверстницы, поддавшись влиянию мужских гормонов, обзавелись пищащими младенцами, то у Инны как раз наоборот эта сторона жизни зачахла и засохла. Не взращенная любовь превратилась в колючий кактус.
Конечно, были воздыхатели и потенциальные женихи, но ближе чем на расстояние вытянутой руки они не допускались. Случайная половая близость Инной не поощрялась. Она знала себе цену, и отдавать себя за один целковый, не намеревалась, это было ниже ее достоинства.
К несчастью, как призналась сама Инна – «Скучность и однообразие жизни подвели меня к опасной черте». В Инну до потери пульса влюбился один сокурсник. Бедный парень часами просиживал у подъезда своей возлюбленной, тратил уйму денег на дорогие букеты цветов, и выставлял себя в неблагодарной роли однолюба, с надеждой получить в качестве вознаграждения хотя бы улыбку от прелестной и милой нимфы.
Парадокс ситуации заключался в том, что бедный влюбленный пользовался непререкаемым успехом у девушек. В него были влюблены студентки всего пятого курса. Девчонки сохли по нему, прибегали к хитрющим способам, вплоть до оговоров и ворожбы, лишь бы заполучить его в свои руки.
Вход шло все, что состояло на вооружении обольщения, стягивающие мини-юбки, облегающие майки, выглядывающие из-под джинсов трусики стринг, прозванные «мерсами».
«Мерсы» – три тонкие нити ткани, повязанные на задней части тела, смотрятся логотипом немецкого автомобиля «Мерседес-Бенц». Смышленая молодежь подметила это сходство и дала путевку в жизнь новому стилю интимной одежды. Трусики стринг добились желаемого, кроме вульгарности они несли в народ эстетичную дороговизну, шик и сексуальное помешательство.
Студентки красавицы с восточным станом и американской силиконовой грудью прибегали к таким ухищрением, что поведение поп-звезды Мадонны на сценических площадках мира сравнивалось с детской забавой. Тщетно, герой-однолюб не велся на эти фальшивые приманки, в его сердце, огнем страдания было начертано имя суженной – «Инна». По окончанию пятого курса Инна позволила приблизиться безнадежно-влюбленному парню. В итоге чрез девять месяцев возникла потребность в пеленках, распашонках, пустышках, памперсах, колыбельке, детском питании и свободном времени.
Свадьбу Инна откладывала до последнего момента, не смотря на растущий живот и пылившиеся обручальные кольца. Незаурядная личность ждала свершения чуда. Ей мерещилось, что скоро нагрянет заграничный принц и предложит достойное место в титулованном особняке. По меньшей мере, этот должен быть Ричард Гир, ну, в крайнем случае, Шон Пен. Наружность ее не очень заботила, главное, что бы состоялась сказка, расписанная по сценарию фильма «Красотка» или «Золушка». Должно исполниться чудесное превращение.
Ни чего подобного не произошло, состоялось все как у всех, обыденно и буднично. Инна не простила мужу своего падения с пьедестала величия и стала относиться к нему как к пустому месту. Закрыла глаза на его безгранично-преданное чувство. Они существовали вместе супружеской парой, но жили как бы порознь.
Утро отразилось на запыленном стекле вялым, колыхающимся отсветом зари. Мелкие частички Росси облепили прозрачное стекло и мерцали рубиновыми точками декораций, вступающего на сцену дня небесного светила.
Слой пыли, осевший на окне вагона, впитал все то, что составляло понятие о родной земле. На стеклах отчетливо просматривались радужные разводы промышленного Урала, щедрого Черноземья, наукоемкой Сибири и рыбного богатства Дальнего востока. Между двойных стёкл застряли желтые иголки лиственниц, напоминающие жителем центральной Росси, что, начиная с Предуралья и заканчивая Амуром, распростерлась необжитая тайга.
Символом благополучия обеспеченной столицы, на стекле отпечатались жирные пальцы любителей хот-догов. Высохшие брызги шампанского кричали о завершении двухмесячной вахты нефтяников Тюмени. А чьи-то слезинки, скатившиеся по стеклу, вели к порогу родительского дома в селе Березовка.
Окна поезда номер «78 Москва – Тында» словно пробники, а скорее всего экспонаты выставочного зала, вещали в мир о единой России, без ретуши алчных критиков и без чистки дотошных цензоров.
Инна перевернулась на спину и обреченно выдохнула. Обещанный слепой ночью сон, так и не коснулся ее разбитого тела. Ленное тело, пронзенное вязкой усталостью, обессилено лежало на постели. Голова гудела, болезненная вибрация вагона вызвала недомогание и легкую тошноту.
Инна плохо переносила поездки, в мировоззрение домоседки не вписывался романтический настрой окрыленных пилотов, ей были чужды приключения морских искателей. Если с путешествиями на поездах и автомобилях, она хоть как-то мирилась, то самолеты и корабли рождали в сердце панический страх. Возникали необоснованные сомнения на счет положительного исхода путешествия. Мрачные видения гибели «Титаника», и сваливание высоколетящего лайнера в штопор мучили ее. Поезда внушали доверие, но стопроцентной гарантии на избежание катастроф, все же не давали.
Отказаться от командировки в Москву было нереально, курсы повышения квалификации предвещали карьерный рост. Должность главного бухгалтера и соответствующий занимаемому положению оклад, являлись для Инны прологом на пути к звездному восхождению. Продвижение вверх сулило признание и уважение коллег, а главное самоутверждение в собственных глазах.
Слава богу, для Инны, закончились командировочные испытания, впереди добрым светом надежды маячил вокзал родного Красноярска. Но тома необдуманных мыслей и тяжеловесная нагрузка не наступившего завтра, скучились над затуманенной головой и не давали возможности расслабиться. Ночь промчалась короткими фрагментами продолжительной кинохроники темного купе.
Так длилось до восьми часов утра. Ходкие часики, подстроившись под учащенный перестук колесных пар, набрали скорость и перескочили одним махом через тусклое утро на освещенное пространство предобеденного часа. Инна так и не смогла понять, случился ли с ней сон или всю ночь она пролежала с открытыми глазами. Реальность оказалась таковой, что надо было давно уже вставать, застилать постель и идти умываться. Впрочем…
Сквозь щели сдвижной двери донесся голос мужчины, с удивительной любезностью сквозившей в добродушной интонации.
- Позвольте узнать,… который сейчас час?
- О це…
Женственный голос, вибрирующий под сильным давлением легочной диафрагмы, не сложился в полноценное слово-сплетение. Очевидно, женщина не обнаружила на свое руке часы и поняла, что опрометчиво, оставила их в купе. Оправдываясь, тот же сильный голос предположил:
- О це… час десятый,… наверное…
- Я, знаете ли, тоже… не люблю, в пастели долго нежиться…
И тут по вагону раздался отчаянный вопль, смахивающий на обширный и затяжной зевок бегемота.
- А… А… А… А!!! Во как! Зевота нашла.
- О це… – женщина с мощным легочным аппаратом согласилась с ним – …у меня так же. И часа не полежишь. Вечные заботы. Житейская канитель.
- Совершенно с вами согласен.
Мужчина так любезничал с женщиной, что со стороны казалось, что во всем мире не существует более воспитанного и культурного человека.
- Вот такие мы с вами трудоголики,… завалены работой и проблемами, не продохнуть… А… А… А… А!!!
Вновь, как и полминуты назад, вагон потряс кошмарно-огромный зевок проснувшегося бегемота.
Наступило молчание, заполненное учащенным перестуком колесных пар. Складывалось ощущение, что мужчина ни разу не поперхнувшись, проглотил свою собеседницу и теперь, не мог произнести ни единого слова.
- С этим еще можно как-то мириться,…
Притихшие пассажиры, отсиживающиеся в укромных купе, облегченно вздохнули. Мужчина заговорил, значит, его собеседница находиться в не опасности.
- …Да! Да! Это вполне разрешимо. Но как быть с хамством!
- Я о це…
Двусторонняя перекличка попутчиков сошла на нет, из-за вспыльчивого вмешательства воспитанного мужчины:
- Позвольте!!! Говорю я ей… Так нельзя! – вежливо причем так говорю,… мягко. Во мне ни когда не было злобы.
Воспитанный мужчина говорил об абстрактных для Инны вещах, не привязанных к земной сущности, во всяком случае, она так полагала. Тем не менее, Инна напрягла слух, и растворилась во внимании.
- Не понимаю? Оклад есть! Заработная плата есть! Начальство есть! А правильного питания нет? Почему так? Не понимаю?
- О це… вы правильно подметили, тутошнее питание ни к черту!!! Куры такие, как… в голодный год птахи о землю в бессилии бьются. Одним словом заморыши не вскормленные.
- Да… да,… безобразное хамство! – поддержал воспитанный мужчина и перевел тему разговора в свое русло – Глаза горят! Слюни текут из пасти, и таращится… из своего окошка. Ты сюда,… сюда выйди,… из своего сраного ларька,… б..л…
Воспитанный мужчина осекся на полуслове и как бы невзначай извинился:
- Прошу пардон… не удержался, больно уж тема щепетильная.
- Я вас прекрасно понимаю. Нет, и не будет в мире справедливости, за дохлую курицу платить такие деньги? Это не мыслимо! Тем более деньги достаются таким потом и усердием,… кровные…
Последнее слово женщина произнесла очень твердо, предупреждая возможных налетчиков, что без боя свои кровные сбережения она ни за что не отдаст.
- Ух…х… – издал проникновенный выдох воспитанный мужчина, и навалился на сдвижную дверь. Хлипкая дверь выгнулась в обратную сторону и затрещала. Инна в испуге дернулась и натянула до подбородка тонкое железнодорожное одеяльце.
- Нет бы, извинилась,… так она еще и голос повышать! На кого спрашивается? На того, кто тебе деньги дает? Нет, что не говорите, повсюду хамье и сладу с ним нету. Ух…х…
Дверь заходила ходуном под накалом страстей и выгнулась еще больше.
- Их надо учить. Носом тыкать! Прощать нельзя! На татам,… и шею скручивать, пока язык не высунут. Пока все члены мертвой плетью не повиснут.
Воспитанный мужчина забыл, что злобы в нем не наблюдалось и потерял над собою контроль.
- В ларьке… чего спрашивается, прячешь там свое хлебало? Ты тут, рядом со мной постой,… поговори,… если конечно решимости хватит…
- А вас,… я извиняюсь,… как величать? – дружелюбно, с величайшим почтением заинтересовалась женщина.
- Меня? Меня, Сергей Шэ…, можно проще, как говориться по-товарищески… Сергей. – учтиво ответил воспитанный мужчина.
- Приятно… очень приятно,… а меня Александра Аг… Ада..мовна,… Адамовна.
- Взаимно. Да…а… в наше время сплошного хамства, очень трудно отыскать хорошего человека. Вы же понимаете, о чем я говорю? – намекая на что-то непонятное, интригующе проговорил воспитанный мужчина.
- Понимаю… – согласилась женщина с мощной легочной аппаратурой, она же Александра Адамовна, и довела до сведения внимательного слушателя следующее:
- Вчера с дочуркой… Я не одна путешествую,… с дочкой, с Наталией… – поправилась Александра Адамовна.
- …Так вот, заходим в купе, вещи расставляем. Вроде как на сон клонит…
- Угу,… А!... А!... А!... – понимающе зевнул воспитанный Сергей.
- Начала стелить.… О це… вскрыла пакет с пастелью, с простынею, с наволочкой и салфеточным полотенцем…
- Хи-хи… и… вафельным! Гм… гм… кх… кх… – откашлялся воспитанный Сергей – …кх..гм… вафельным…
- Хм. Так что вам и вафли в пакет с бельем положили? У нас ни чего подобного не было. Вот прощелыги. Хамы! И тут наживаются. А я про себя думаю от чего в пакете так много свободного места. Оказывается должны вафли лежать. Ну, правильно! Поезд фирменный,… так и положено… Грабеж среди бела дня! Хамье!
Александра Адамовна разошлась, взвинчиваясь в своей любимой манере снежного кома, вначале высказывались громкие претензии, а затем следовало рукоприкладство – если первый способ, не достигал желаемого результата.
- Да… нет… же… нет… – утихомиривал воспитанный Сергей, – Вы меня не правильно поняли. Я полотенце имел в виду.
- О це… шо с полотенцем?
- Ну, его вафельным называют оно квадратиками пошито, напоминает сладкие вафельки. А вы,… в начале сказали салфеточное.
Александра Адамовна любила посудачить и посплетничать только в том случае, когда ее не перебивали, а буквально заглядывали ей в рот. Если ход рассуждений прерывался невнимательным слушателем, она осаживала задаваку увесистым хлопком по плечу или спине. До Инны донесся резкий звук, словно ладошкой ударили наотмашь по лицу. Инна сжалась, сцены насилия могли довести ее до обморочного состояния.
- Так о це,… я так и говорила,… вафельное! Но дело совсем не в этом… Рву пакет, расправляю простынь, а от туда снежной пургой,… белый порошок хлопьями посыпался… О це думаю,… хамье,… не прополоскали как следует и быстренько в автоклав. Высушили, завернули и в пакет упаковали. Недоумки!
- Вы знаете,… я тоже подметил. Смотрю что-то не в порядке с простынею. Встряхнул, а на пол белая перхоть посыпалась.
- Верно и вам такое же всучили. Ворье!
Александра Адамовна тяжело вздохнула, и видимо взялась рукой за сердце. Так показалось Инне, потому что вздох затянулся, а выдох прозвучал лишь пять секунд спустя.
- Я вчера вечером не стала устраивать скандал, поздно… было. Силы на исходе,… немощь по всему телу. С хамьем бороться,… это же какую энергетику надо иметь, ни одно сердечко не выдержит.
- Да,… уж… – в унисон благородной даме очень горько выдохнул воспитанный мужчина.
- Сгребла в охапку белье и к проводнику… к той, пучеглазой с длинной косой, шо помело. Не пойму, как таких,… на службу в вагон берут? Ей с людьми надо общаться, по культурному, а с такой внешностью,… где уж там…
- У нас в стране беззаконие на беззаконии. Хамы заполонили свободное пространство и пользуются нами. Эта,… ну,… та,… в ларьке, рожа лица,… бог меня простит,… настоящая хохлятская физиономия…
Благородную даму, при слове «хохлятская», передернуло, но она не подала виду.
- …Брови… во!... Нос во! Не баба, а монстр!
Инна пожалела, что дверь оказалось запертой, иначе, она смогла бы узнать про рожу лица более подробно.
- О це,… точно! Красивых людей раз два и обчелся, с каждым ри..ко… годом. Годом, становиться все меньше и меньше.
- Вашими устами говорит правда Александра Адамовна. Верно, подметили. Нет таких людей, что бы заглянуть к ним в лицо и увидеть доброжелательность.
- Так я ей-ную постель киданула на полку, и говорю, без упреков говорю, лишь бы до ее сознания донести правду – Стыдно,… стыдно дорогуша…
Александра Адамовна повысила голос осуждения. Несчастные пассажиры, ставшие невольными слушателями язвительного презрения, твердо для себя решили, что правда, будь она хоть какой расцветки, всегда будет на стороне благородной женщины.
- …Стыдно девушка!!!, она в ответ глазенками на меня уставилась и нахально так луп-луп… Косу в руках мнет, и другой пакет с бельем сует. Я взяла, и не слова не говоря, вышла.
- Это вы мудро поступили! Надо вести себя достойно, твердо,… на грубость не отвечать. Пускай тебе напакостили, ухмыльнулись презрительно, или еще как задели твою личность, надо сносить это достойно.
Воспитанный Сергей в следующий миг взбунтовал, мятежный дух очищающей и мстительной революции вскипел на сердце, призывая ринуться на баррикады.
- Эти хамы!!! Не достойны нашего внимания! Пускай не тешут себя иллюзиями, что мне можно безнаказанно гадить в душу. Никогда!!! Пускай друг на друге упражняются в хамстве, на мне,… фиг… вам!!
- Разборки ослов,… мц… ослиные бредни… – громкое выражение негативной реакции соседа по купе заставило Инну вздрогнуть. До этого она лежала расслабленно, забыв про то, что в купе кто-то есть.
Инна сконфуженно принялась поправлять тонкое одеяльце, кое-как прикрывавшее оголенные ноги. Ей было жутко неловко, трико-стрейч с львиной долей синтетики, прилипли к телу и бесстыдно показывали все женские достопримечательности. Самой себе Инна казалась голой купальщицей застигнутой врасплох в укромной камышовой заводи.
Современные ткани способны на такие фокусы, что у случайных зрителей отвиснет челюсть или зачешется от досады затылок. Стильная одежда, взращенная сексуальным бумом, подчеркивает любые рельефы стройной фигуры, если конечно такие имеются. Не упускают ни складочек, ни выпуклостей и даже акцентируют внимание похотливых рысаков на женском холмике – предмете вечных разногласий, о том, где заканчивается эротика и где начинается порнография.
Инна смущенно замоталась в широкое махровое полотенце и встала в полный рост. Сосед по купе, лежал, прикрыв глаза рукой, и не пытался следить за одевающейся невинностью. Успокоив вздрагивающее сердце, Инна взглянула на него. С первой секунды визуального контакта она по достоинству оценила молодого и симпатичного соседа. «Неоспоримый женский сердцеед, и к тому же отчаянный игрок и кутила» – эти слова, правописной истинной отразились в ее проницательном мозгу.
Инне сделалось дурно, когда она нарисовала в уме ситуацию, в которую она вляпалась – «Два дня в тесном купе наедине с красавчиком, с черт его знает какими безнравственными намерениями…»
Руслан лежал свободно и раскованно. Оголенный торс, отмеченный рельефной мускулатурой, ниже пояса прикрывался скомканной простыней. Инна робко покосилась на соседа, в этот момент Руслан убрал со лба руку и приоткрыл глаза.
- Зда..рс…те… – скороговоркой пробубнила Инна и схватив пакет с умывательными принадлежностями, вылетела из купе.
Очутившись в коридоре, Инна тут же попала под перекрестные взгляды Сергея и Александры Адамовны, рассуждающих о пороках развращенного человечества.
Сергей представлял собою скопище обмякших мышц и обилие жировых отложений. Равномерной пропорции этих двух компонентов в теле не наблюдалось. Если в короткой шее и плечах преобладала мускулатура, то в области живота, жир дрожал как студень.
Воспитанный и галантный в обращении с женщинами Сергей, ни в коем случае не походил на интеллигента. Раздутые щеки, мощный пробивной лоб, свернутый и расплющенный нос, бульдожий подбородок вязавшийся прямо к груди, короткие и рыхлые брови, глаза – лазер, сверлящий все подряд.
Александра Адамовна не блистала ни фигурой, ни кожей, ни лицом. Благородных черт в упитанном теле не наблюдалось, зато внутреннее ощущение благородства выпячивалось и лезло наружу.
Сергей и Александра Адамовна загородили своими необъемными телесами проход к туалету. Как их не поставь, боком, передом или задом разойтись с ними было невозможно.
- Ух,… хи-хи… ни как с вами не разминемся… – нарушил неловкое молчание воспитанный Сергей. Инна недоуменно захлопала ресничками, а губки дрогнули в натянутой улыбке.
- Секундочку… ух… как я устал… ух…
Сергей довольно ловко прокрутился на пятках и прильнул толстой задницей к окну. Хрупкие перильца втиснулись поперек его заднего элемента. Он еще сильнее налег на них своим четырехпудовым весом, за спиной раздался пластиковый хруст.
- Ух,… как я устал.
Протянутая рука Сергея пригласила Инну следовать дальше, не задерживаясь, иначе перильца лопнут, порождая кучу неприятностей. В страхе за свои руки и ноги Инна не решалась шагнуть вперед. Если Сергей не удержит равновесие, то размажет ее по стене как комара.
Втянув и без того худой живот, Инна прошмыгнула между холодной стеной коридора и горячей пазухой объемного Сергея. Не успела она справиться с первой преградой, как нарисовалась вторая.
Александра Адамовна – благородной наружности дама встала на ее пути неприступной крепостью. Возмужалое тело Александры Адамовны имело аналогичные размеры в сравнении с Сергеем. Вместительный живот сравнялся с впечатляющей грудью пятого размера. Толстые ноги скрывала расклешенная юбка из простенькой не мнущейся ткани.
Приверженец новаторских нововведений Александра Адамовна, напялила на себя просторную футболку с надписью на «импортном» языке «I LOVE YOU». Символическая надпись ни сколько не стесняла благородную даму, потому что в английских словах она все равно ни чего кумекала.
При расспросах о шифрованной надписи она убежденно говорила, что на футболке изображено бычье сердце. По ее мнению тут была замешана жестокая и коварная любовь, а именно страсть отважного тореадора к жертвенному быку. Почему так, а не иначе, Александра Адамовна не поясняла. Скудная фантазия благородной дамы не была в состоянии развить историю о любви к животному .
В Александре Адамовне очень эффектно подчеркивалось сходство с испанской донной. В ее руках вертелся веер, которым она интенсивно отмахивалась от вагонной духоты.
Солнечные лучи перетекали испепеляющим потоком сквозь запыленные стекла, доставляя массу неудобств. Узкий коридор превратился в пыхающую жаром духовку. Не смотря на вагонную духоту лицо Александры Адамовны, выражало презрительный холод. Насупившиеся брови вызывали у окружающих уважительную реакцию больного, при встрече с лечащим врачом. В волевом подбородке, напряженном лбу и широких скулах ощущалась борьба темных предрасположенностей благородной дамы с поверженной добродетелью. Вместо женственной бледности на лице укоренилась сухость и пористость не ухоженной кожи, над губой виднелся синюшный оттенок. Неприятным и отталкивающим в образе Александры Адамовны была родинка на носу с торчащими волосками. Зоркие и озорные глаза красавицы Кармен, сочетались с лукавством и наживной хитростью тетушки Цили.
Александра Адамовна впечатляла случайных зрителей своим броским колоритом, назвать ее обыкновенной и не интересной – язык не поворачивался, слишком яркая личность вставала перед глазами смотрящих.
- О це… проходите, девушка… не задерживайтесь. Мы тут толкуем, промеж собой… – предупредительно деликатно освободила проход Александра Адамовна, втиснувшись необъятным бюстом в крохотную дверь раскрытого купе.
Еще одна важная и достойная особого внимания деталь запомнилась Инне, Александра Адамовна носила очки с большими линзами точь в точь, как у черепахи Тартилы.
По глубокомыслию Александры Адамовны, очки нужны были ей для создания подобающего имиджа. «Очки добавляют весу в обществе!» – считала благородная дама и насовывала их на нос при каждом удобном случае, где требовалось щегольнуть роскошной натурой.
- Места тут богато, протиснешься…
Демонстративно, указательным пальчиком Александра Адамовна спустила очки на кончик носа. Наклонив голову, она посмотрела поверх очков на потревожившее ее существо.
- Хорошо… хорошо… не беспокойтесь я пройду – виновато промямлила Инна, и ускорив шаг, скрылась из поля зрения двух незаурядных личностей помешанных на вскрытии хамства в человеческой среде.
Только тогда когда дверь туалета защелкнулась на один оборот замка, Инна дала волю чувствам. Звонкий, забористый смех ударился в зеркало и рассыпался искрящимися слезинками на лице. Квадратное зеркало, окропленное растаявшей зубной пастой, демонстрировало милую брюнетку с ангельской улыбкой на лице.
- О…о.. це…э… Ха… ха… О це протиснитесь… Ха… ха… – перекривляла и дразнила Инна замутненное зеркало. Она нарочно насупила брови, раздула щеки и выпятила грудь.
- О це… не задерживайтесь… Ха… ха… О … о це..э…
Перестук колесных пар заглушал ее невинные и шутовские смешки. Гул, создаваемый вибрацией вагона утаивал от других ее пародийные кривляния. Надежная дверь возбраняла доступ любопытным пассажирам. Оставшись наедине с собой, Инна почувствовала облегчение.
Бесспорно это национальная черта русского человека, уединяться во всех нескромных и экзотичных местах, лишь бы ни кто не допекал своим назойливым любопытством.
Недаром русский человек, направляясь в туалет, прихватывает с собой новый номер газеты, с одной единственной целью – свободно поразмышлять вслух над прочитанным. В том и заключается декларация прав и свободы русского человека, он ищет примирения с душой там, где доступ ограничен присутствием одного человека. Именно поэтому туалетные кабинки в России несут в себе философскую нагрузку и пользуются не непререкаемой популярностью. Очищение и просвещение здесь непосредственно связано с канализационной трубой, так что надежная фильтрация гарантирована.
Печален тот факт, что туалетная кабинка подвижного состава, это не полноценная келья для уединенного разговора, о чем непрестанно напоминает боковая качка. К тому уже напрягают удары расслабленного тела о хлорированные стены. Свободный и раскованный полет мыслей сравним со спуском по опасному порогу в одноместной лодочке. Экстримом – иначе, пребывание человека в комнате открытых мыслей и не назовешь.
Уединившемуся пассажиру приходится отзываться на вопросы очередников рвущихся к вожделенной точке облегчения. Не покидает мысль, что запорное устройство не выдержит натиска страждущих и случиться конфуз, неожиданный гость застукает тебя в самой обескураживающей позе.
Инна стерла махровым полотенцем дрожащие капельки с покрасневших щек. Привела бриджи в порядок, разгладила складки и убрала белые нитки, оставленные распушенной простынею. Находясь в туалете с относительно чистым полом, начищенном клозетом, и хлорированными стенами, Инна ощущала себя дискомфортно, представления о воинствующих микробах не покидали ее мыслей. Изобразив на лице отвращение, она ткнула алюминиевую ручку двумя вымытыми пальчиками.
Тамбур остался позади. Узкий коридор встретил ее приятным запахом ванильного печенья и ароматного копучино с миндальной заправкой. Некоторые окна коридора были приспущены, и Инна попала под мощную струю воздуха. Внешняя атмосфера перетекала внутрь вагона сильным и жарким сквозняком. Толстые бордовые шторы раздувались парусами, что бы пройти рядом с ними требовалось сдерживать их отчаянные порывы.
Александра Адамовна обмахивая веером задыхающееся лицо, полное пекущей красноты, церемониально прохаживалась вдоль раскрытых купе. Пренебрегая правилами приличия, она демонстративно вторгалась в частную купейную жизнь. Воспитанного Сергея в числе прогуливающихся по узкому коридору, не наблюдалось.
Александра Адамовна поравнялась со вторым купе, в то время как Инна только-только закрыла дверь, ведущую в тамбур. Александра Адамовна предприняла отчаянную попытку перекрыть ход молодой девице. Толстые ноги, закрытые до самых пят просторной юбкой засеменили по мягкому ковру. Инна поняла, что толстая дама хочет войны, и ускоренным шагом понеслась к спасительному купе. Ей необходимо было проскочить как минимум четыре пассажироячейки.
Александра Адамовна на полном ходу подкатывала к купе номер шесть. К Инне пришло осознание, что она вляпалась в конкретную историю с печальным исходом. Небесная кара в лице тучной и благородной женщины вскоре настигнет ее.
Как вдруг из шестого купе вышла беззаботная девушка с маленьким младенцем на руках. Детское лицо, юношеская фигура, и не сложившаяся грудь вызывали сомнения на счет ее материнской причастности.
- Маленький мой. Любимый мой, сыночек. Мой миленький – тонким не развившимся голоском пропела девочка-мама. Стало ясно, что юная девушка имена та, за которую себя выдает.
- Эй,… эй… тише… эй вы… – рассекла воздух воплями возмущения Александра Адамовна, она чуть не налетела на юное дитя – Из-за вашего безрассудства могла случиться катастрофа. Вы бы меня сбили с ног! Я могла бы запросто упасть, из-за вашей… необузданности!
Александра Адамовна расстроилась и огорчилась, экзекуция над заносчивой, по ее мнению, девицей не состоялась.
Уверенная в своей победе Инна задержалась в дверях купе и одарила Александру Адамовну ехидной ухмылкой.
Благородная женщина «отпустила погулять свое благородство», и со всей огнедышащей мощью накинулась на несчастную девочку-маму:
- Как вам не стыдно, а еще ребеночка на руках держите,… постыдились бы.
Александра Адамовна отмахивалась веером от девочки-мамы, словно от назойливой мухи. Грозный веер, расписанный китайскими иероглифами с изображением красного дракона, угрожающе свистел над головой девочки-мамы.
- Надо питать к старшим уважение, а не набрасываться на них! Стыдно девушка. О це… вы бы,… могли подмять меня под себя! И чтобы я делала, если бы у меня случился вывих? А?
- Изв..и…
- Поздно деточка,… поздно,… о це… надо сперва думать, а затем действовать.
- Я… не…
Слова извинения сорвавшиеся с губ девочки-мамы прозвучали для Александры Адамовны разрешающим сигналом к проявлению настоящего возмущения. Это означало, что враг повержен, ретировался и в контрнаступление не пойдет. Стоило усилить свой справедливый и разящий на повал гнев.
- О це… хамка вы…
- Машенька, дочка, зайди в купе, пропусти женщину, – как гром среди ясного неба над головой благородной женщины раздался уверенный мужской голос, полный отеческой любви. Александра Адамовна опешила и от неожиданности пригнулась, ей показалось, что сейчас над головой засверкает молния.
Девочка–мама, следуя просьбе отца, вошла обратно в купе. Александра Адамовна подняла голову и увидела над собой мужчину не дюжего роста. «Ему бы самому еще за юбками увиваться, а он уже в дедушки записался» – зависло в мыслях благородной женщины.
Молодой дедушка проводил дочурку, и очень осторожно задвинул дверь перед самым носом Александра Адамовны.
Когда позволяло настроение и ситуация Инна любила гримасничать, именно так она и поступила, оглядев благородную даму с ног до головы бесстыдно дерзким взглядом.
Затем она решительно вступила на территорию индивидуального купе и с грохотом закрыла за собою сдвижную дверь. Инна победоносно выдохнула полной грудью и тут же внезапно осеклась, ее задавил глубокий кашель.
- Будьте здоровы соседка!
Инна обернулась, на нее в упор глядел привлекательный попутчик. Руслан блудливым взглядом рыскал по ее слаженной фигуре, заостряя внимание на том, на чем в порядочном обществе отводят глаза в сторону.
- Зд..ра…сти…
Кулек с туалетными принадлежностями чуть не ляпнулся на пол. Инна в прямом смысле слова буксовала, не ведая как далее себя вести. Ее коробило от пристального взгляда незнакомца. Не соображая что, делая, она закинула кулек на вторую полку и камнем упала на постель. Неразбериха в голове еще не окончилась, ей хотелось быстренько лечь и скрыться под одеялом. Если бы это случилось, то сосед наверняка бы подумал что у нее куриные мозги, отягощенные припадками закомплексованности.
Усматривая в действиях девушки напряженность, Руслан пришел ей на выручку и разрядил дискомфортную ситуацию:
- Вы по утрам чай пьете?
- Как? Что?
- Это такой кипяток, которым заваривают чайные листочки. Так,… как, вы пьете?
- Чай? Да конечно,… чай я люблю, и пью.
- Вот и хорошо, я вам то же заказал, сейчас проводник принесет.
- Только мне без сахара!
Волнению Инны не было предела, любой фразой или действием она попадала впросак. Поджав под себя ноги, она уперлась спиной в стену, и исподлобья глянула на источник неудобств. Руслан уловил ее заинтересованность и ответил обольстительной улыбкой.
- Без сахара? Наверное, о фигуре печетесь? Это правильно, стройное тело штуковина нужная. В жизни… обязательно… пригодиться.
Такого развития сюжета Инна ни как не предполагала. Через пять минут знакомства перейти к пристальному изучению ее фигуры, это было чересчур. Причем это преподносилось в таком поучительном тоне, что хоть сейчас доставай блокнот и записывай эти бесценные формулы жизни. В Инне разгоралась отвращение к нахальному сердцееду, в глазах заискрилась озлобленность.
- Я сама знаю, что именно в жизни пригодится.
Инна наконец-то пришла в себя, вспомнила, что она не прыщавая школьница, а вполне сложившийся, удачливый человек. Она ни за что не приемлет подобные умозаключения незнакомого человека.
- И как давно, ты,… углубилась в самопознание?
Руслан шел напропалую, он не ощущал ограничительных столбов, в пределах которых необходимо исполнять этикет вежливости.
- Достаточно что бы досконально изучить наиболее активных особей мужского порядка.
Ответный выпад, Инна предприняла с полным самообладанием и без предательской сухости во рту.
- Я поражен! Наверное, исследовательские опыты протекали весьма широко и многогранно?
- Да! Если учесть что контакты с подопытными происходили дистанцировано и с соблюдением мер предосторожностей – Инна не опускала и не прятала глаза, она глядела на вульгарного оппонента с вызовом, – Наблюдая, я выяснила, что современная жизнь наводнена скользкими, как угри, прощелыгами и беспутными индивидами.
- Во как…
Руслан ни на минуту не терял самоконтроль, но точный выпад собеседницы поразил его. Такую умную защиту и отчаянно дерзкие ответы, он еще не встречал. Руслан решил играть в открытую, делая ставки на личностях:
- Ну, если ты так умна и сообразительна, и так блюдешь честь,… укажи пальцем на описанный тобою беспутный индивидуум. Что бы сразу расставить все точки над «и».
Слово «честь» было употреблено в глумливой интонации. Руслан вытащил из колоды туза и пошел ва-банк. Это могло стоить ему хлесткой пощечины, если бы соседка была склонна к насильственной раздражительности.
- Я думаю, Вы,… не глупый человек, и давно сообразили, кто чего стоит. Если Вы,… приписываете себе столь негативные качества характера. То должна Вас,… огорчить, частной практикой я не занимаюсь. Я не врач и не психиатр, лечения не провожу.
«Классно, молодец!!!» – единовременно, хором, прозвучали все свободные мысли в голове Руслана. Ему понравился достойный ответ. Сочетание глубокой мысли с обескураживающим подтекстом, родило в Руслане желание поближе познакомиться с симпатичной брюнеткой и заняться ею вплотную.
Инна радовалась своему успеху, утереть нос красавчику-сердцееду, такое, не каждый день происходит. Свои действия она оценила на отлично.
Руслан, молча, пробивая путь холодным взглядом, вытянул руку над столом и расправил пятерню. Инна инстинктивно подалась назад, заподозрив, что перед ней неврастеник с параноидальными наклонностями.
- Браво!!! – дружелюбно произнес Руслан и расплылся в миролюбивой улыбке, – Я просто поражен! Предлагаю перемирие, скрепленное рукопожатием. Идет?
Инна колебалась, ей хотелось отбить руку чужака и выскочить из купе. Находиться в закрытом помещении с маньяком, было крайне опасно. Но интуиция и женское чутье удержали ее на месте, внутри, что-то подсказывало, что все будет хорошо.
- Идет!
Она протянула на встречу раскрытую ладошку. Обнадеживающая улыбка коснулась уголка ее пухленьких губ.
- Тебя как зовут?
- Инна.
- Милое имя, очень удачно сочетается с твоей великолепной внешностью.
Руслан играл словами, одаривая девушку комплементами с далеко идущими намерениями. Руслан – азартный игрок, вместо фишек он использует человеческие судьбы, а к этому должен иметься особый талант.
Инна не жеманничала, подобное обращение она встречала не раз и относилась к молодому парню с легкостью интрижки, где уместно пофлиртовать и разбудить косвенные чувства.
- А тебя?
- Руслан.
- У…у… что Руслан, еще не нашел свою Людмилу? – Инна решила ни в чем не уступать соседу, воспользовавшись эрудированной памятью, она сослалась на доброго русского гения.
- Нет, еще не представилось познакомиться. Зато я в поисках и заметь, нахожусь в фазе наиболее активных поисков. Так что пока имеется вакансия… Пока,… иметься… – Руслан сделал акцент именно на том ключевом слове «пока», для того что бы Инна перестала заострять внимание на этических сторонах знакомства и сделала окончательный выбор – Пока,… я еще свободен.
- Ах, как жаль Руслан…
Теперь настала очередь Инны играть в словесную «отгадайку». Суть ответов и вопросов, которой состояла в том, чтобы выведать у собеседника границы дозволенного. Игра слов при стечении определенных факторов могла бы вылиться в нечто страстное и губительное для невинной натуры. Со слов все и начинается.
- Увы,… я занята… – она выставила ладонь, перебирая пальчиками, на одном из них красовалось обручальное кольцо, – …колечко!… Я надеюсь с глазами у тебя все в порядке. Успел заметить?
- Главное в жизни,… не штамп! Главное попытки найти свою настоящую половинку! Конечно, поиски отнимают много времени, но это того стоит. Ибо на земле нет ничего вечного кроме любви.
- И как долго ты находишься в поисках? Много синяков и шишек нахватал? Наверное, много,… раз…
Инна облокотилась о мягкую спинку. Спокойствие духа – одно из составляющих ее характера, вновь вернулось к ней. Напряженность в контакте или тайного страха она более не испытывала.
- …раз так,… выгодно,… и привлекательно смотришься…
- Ну что ты… кхм…кхм… – Руслан наигранно закашлялся, изображая непереносимые мучения, – …здоровье подорвано от тяжкой доли… попробуй-ка, побегай…
- А что же ты такой дохленький… за девушками увиваешься? Тихонечко лежал бы на постельке, теплое молочко с медком попивал. А то, как же в дряблом состоянии, на сеновале с подруженькой звезды на небе пересчитывать?
- Если ты о сексе?...
Руслан выдерживал паузу. Ему необходимо было удостовериться в том, что эта провокация не оставит ее равнодушной. Девушек необходимо сбивать с толку, что бы инициатива не перешла к ним в руки. И действительно предполагаемая жертва завязывающейся интрижки отвела взгляд в сторону, и сконфуженно поменяла сидячую позу.
- …о… сексе?… Так вот, это вторично… – Руслану ни чего не оставалась делать, как вручную снимать с неба звезды – …главное это любовь,… платоническая,… романтические чувства, слияние сердец,… поющие цикады…
- Во.. во… вино, пиво, дискотека, кровать,… а потом к отцу-кузнецу венчаться…
Инну заинтриговала словесная дуэль, проигрывать она не собиралась.
- Зачем же так скоро венчать молотом и наковальней, надо пообщаться…
- На плотническом уровне… – закончила за него фразу Инна, и скрестила руки на груди.
Забыв про приличия, она по-домашнему закинула ноги на постель и по-мужицки непристойно развела коленки. Руслан, оценив обстановку, очень внимательно оглядел ее ножки и засверкал той самой улыбкой, когда женщина, узрев ее, начинает понимать, что у мужчины только одно на уме.
Инна допетрила, что повела себя слишком раскрепощено, забыв про близость чужака мужского пола. Быстрее пули он свела коленки, оттолкнулась от мягкой спинки и села в подобающую позу перепуганной недотроги.
Сдвижная дверь завибрировала под стуком чьего-то кулака. Снаружи раздался мелодичный голосок, спрашивающий разрешения войти. Вскоре на порог купе вступила проводница с длинной косой и радушной улыбкой на лице. Четырехместное купе наполнилось широтой русской души и безвинным девичьим участием внимательного проводника.
- Я вам чай принесла,… как и просили.
- Ставь на стол. Сколько за два чая?
- Чай входит в стоимость билета. Если вы желаете печенье, шоколадки или вафельки, то у меня есть в продаже. Принести?
Если бы заботливую проводницу попросить о большем, она бы непременно это исполнила, не считаясь ни с ценой, ни собственной выгодой.
- Мне без сахара – тревога за лишние килограммы не давала Инне покоя, набранные калории не вписывались в понятие гармоничной фигуры.
Диетические предписания были жесткими и неумолимыми – «Хочешь привлекательно выглядеть, собери волю в кулак, иначе целлюлит покарает тебя за несдержанность!»
Руслан относился к еде философски, жертвенность во имя стройной фигуры никогда не вставала на пути горячего завтрака, обильного обеда и неуемного ужина. Конституция тела позволяла ему такие вольности, Руслан не полнел и не худел.
- Слушай, а что ни будь поплотнее и насыщеннее имеется, ну там солянка, бистроганов, компот с булочкой,… ну,… сама разумеешь…
- Да конечно, в вагоне-ресторане. Только боюсь, что завтрак уже окончился, а обед в два часа. Сейчас вагон-ресторан закрыт.
Проводница поправила длинную косу, и она завитками полноводного ручейка перетекла с плеча до пояса.
- Может печенья принести?
- Да нет. Печеньем сыт, не будешь, живот требует, что ни будь значимее и сытнее.
- Жаль…
Сомневаясь на счет своего заботливого профессионализма, проводница стояла и отрешенно мяла косу. Чуточку, поразмыслив, она встрепенулась и вновь обратилась к Руслану:
o Через минут десять станция, небольшая, но зато мы будем там долго стоять. Там по перрону бабушки продают пирожки, отварную картошку, огурчики…
- Угу,… хорошо… – Руслан оборвал доброжелательную речь проводника и отмахнулся от нее рукой, – Если что я позову…
- Ладно…
Проводница с виноватым видом покинула купе и осторожно прикрыла за собой голосистую дверь.
- Угу,… возьмешь пирожочков, картошечки, огурчиков, а потом весь долгий путь в туалете проведешь. Бабки эти, с неделю по перрону с ними таскаются, ни как всучить не могут.
В ответ, Инна неопределенно пожала плечами, в дороге она довольствовалась малым, печенье или вафельки к чаю, пришлись бы как нельзя к стати.
- Наверное, так…
- Не, наверное, а точно!
В пророческих словах участливой проводницы скрывалась истина. Через некоторое время состав задергался. Под полом раздался необъяснимый скрежет, и запахло гарью. Писк тормозных колодок нежелательно сказался на нервах, от чего по спине пронеслись зудящие мурашки. Мельтешение изображенное на запыленном окне сбавило темп и потекло по умеренному руслу покоя. Стрекочущие кадры вагонной хроники сменились на фотографические слайды с дивными пейзажами русского леса и зеленеющих лугов.
Сколько бы не существовало в родной сторонушке поэтов, писателей и романистов им все равно не хватит эпитетов, крылатых мыслей и обожаемой музы, что бы передать тихое песнопение природы, определенное загадочной грустью поселившейся на русской земле. Слишком тяжела задача, воспеть то, что с древних времен создавалось людьми и Богом, в тесном контакте исторических перипетий.
Осмотреть русскую святыню, пройтись по дикой степи и узреть безграничную русскую равнину конечно можно. Но заставить понять других то странное переплетение человеческих судеб сосуществующих на территории российской тоски – задача невыполнимая. Поэтам и прозаикам это не под силу, какими бы гениями они не считались. Им все равно не удастся заглянуть во все глубинки тысяча верстовой Русской натуры.
Железнодорожная насыпь скатилась гравийной осыпью к проселочной дороге. Колея дороги наезженная гусеничными тракторами и телегами потянулась вдоль железки. Мелкие лужицы раскисшей глины покрыли ее в заросших овражках. Выбравшись на пригорок, проселочная дорога светлела вдавленным в нее песком. Промеж колеи густая трава разрослась пышной автострадной клумбой.
Поодаль молодая черемуха и акация плотной стеной охраняли подступы к лесу. То там, то здесь, тропинки-норки убегали в глубь леса. То ли зверь в чаще прятался, то ли человек по опушкам щедрые грибницы искал, нет на то ответа.
Тонюсенькие сосенки приподняли юбки, выставляя на всеобщее обозрение стройные ноженьки. Мохнатые ели, что разбойники лихие, прикрылись зеленым балахонами, в засаде беспечных путников поджидают, авось, что и перепадет.
Дубравушка разгульным махом кроны лесную стражу несет, черное воронье отпугивает, да честную птицу привечает. Спрячешься в дубравушке от врагов алчных, ни за что им тебя не сыскать. Минула дубравушка, а за нею хлебное полюшко щедрой нивой колосится. Зреет зерно, вольным ветром обдуваемое. Однако рано о жатве думы хороводить, не впитал еще колосок досыта земного соку. От того и низки стебельки, да и колоски крохотны. Им до самой осени предписано под солнышком нежиться, росою умываться, да дождиком от суховея спасться.
Ушло полюшко, спряталась за окошком, уступило место скотному выгону. Травка на лугу сочной зеленью налилась, лоснятся стебельки, цветочки клевера свежий дух испускают. Красота, луг, что ковер самотканый цветочной нитью блещет, пышным узором взгляд манит. Сколько не ищет зрячее око, а двух одинаковых росписей не находит. Больно фантазия богатая у того живописца, который луг ромашками и иван-чаем разукрасил. Обильна лесная Русь, да и всяким разнотравьем щедра.
Вагон содрогнулся, состав катился по петляющей разминовке, исполняя пластичный танец удава. От искривления он хрустел железными суставами сцепок, проявляя хронические заболевания несмазанных замков. Мимо проскочил деревянный столб, с закрепленным на самой макушке громкоговорителем.
Вдоль всего состава прокатилось глухое станционное эхо, предупреждающее о прибытии поезда. Два полотна бесконечных рельс, как будто сговорившись, разделились надвое. Под окном вагона побежали отполированные до блеска тонкие стежки. Черные шпалы, пропитанные смолой и креозотом, проложили ребристую зебру.
За насыпью потянулись вереницей обветшалые дома, сложенные из выгоревших на солнце бревен. Приземистые хатки, вжавшись в землю покосившейся опалубкой, без стеснения выдавали всю подноготную о здешней хозяйской скромности. Дома утопали по самую крышу в яблочном и вишневом цвету. Цветущий сад придавал серым бревенчатым стенам жилой вид и внешнюю парадность.
Лужицы-тропинки вели к самому порогу и плющились у ступенек крыльца грязевым болотцем. Скотный дворик, огражденный упавшим плетнем, напоминал зону бедствия. Худые свиноматки со своими дряблыми поросятами рылись в картофельной грядке, переметнув через разваленное ограждение. Чумазые поросята уставились розовыми пяточками на проходящий мимо состав. С первым гудком локомотива, в испуге, маленькие грязнули отскочили за мамашу-свинью.
Скотный двор был взрыхлен копытами и умят отпечатками галош озабоченных хозяек. Сеновал, прикрытый пятиметровой крышей, вконец обнищал. Небольшой стожок сена с воткнутыми поверх вилами вещал в мир о не целесообразности коровьей жизни.
Разъяренный петух, подсобляя крыльями, вскарабкался на плетень и обмерил округу жестким орлиным взглядом. Раскачивающийся плетень оказался не удобным местом для гордой птицы, невзрачный петух с криком «Банзай!» ляпнулся со всего маха о разжиженную землю. Встревоженные куры кинулись врассыпную. Куринная логика наводила их на мысль о спасительном бегстве – «авось пронесет».
Рассохшиеся ворота накренились, удерживаясь в висячем положении на покосившихся столбиках. Отвергнутые самой жизнью распахнутые ворота без страха взирали на чужаков, не страшась ни налетчиков, ни воров. Само захудалое состояние ворот являлось охраной от недобрых людей.
Жизнь неизвестного хуторка взывала к жалости и состраданию проходящего мимо поезда.
У калитки, привязанной веревкой к покореженным жердям, стоял дед. Он навалился плечом на трухлявый остов плетня. Видимое состояние плетня и деда, скрученного радикулитом, отзывалось в сердце резонным вопросом - «А кто кого поддерживает?», толи старик боясь за свой забор, цепко ухватился за него, то ли жердина, истлевшая в труху, предоставляла деду дополнительную опору.
Дедова фуфайка, опоясанная солдатским ремнем, не знала сносу. Латанная и сотни раз перештопанная фуфайка лишь теоретически относилась к разряду теплой и носимой одежды, а фактически превратилась в истерзанные лохмотья. Ее и в будку было не удобно стелить, замерзнет пес в холодную ночь.
На затылок ссутулившегося деда, по-молодецки, был насунут картуз. Может, что и выглядело в фигуре деда щегольско так это по причине наличия модного картуза.
Старомодные калоши, заляпанные грязью, словно гигантские башмаки клоуна развелись носками в стороны. Очевидно, немощный дед, из-за этих тяжелых колош и был прикован к одному месту, выдерживая команду «стой, раз-два». Тяжелые колоши оказались неподъемными для старческих ног, пронзенных вспухшими венозными ниточками.
Состав замедлил ход и с черепашьей скоростью покатил к вокзалу по первому пути. Впрочем, особого выбора и не наблюдалось. Второй путь заполнили шести десятитонные цистерны, предназначенные для перевозки нефтепродуктов. Других свободных рельс в наличие крохотной станции не имелось. Более двух составов одновременно она не принимала.
Поезд номер «78» сошел с проходного участка главного маршрута и углубился в неперспективную глушь ста километрового перегона. Что бы путешественники и друзья великодержавной Росси смогли лично узреть достопримечательную периферию, состоящую во служении у златоглавой столицы.
Гигантский краник, позаимствованный у самовара, врос в землю у самого полотна железной дороги. Глупые иностранцы, случайно заехавшие на удаленные кордоны периферии, приписывали это сооружение к памятнику, возведенному в честь русского самовара. Шушукаясь на своем импортном языке, они доводили до сведения непосвященных, что с этим краником нужно быть на стороже, иногда из него вырывается горячая вода. Русские черти под землей парку поддают.
В страшной тайне, под смертной клятвой, эту информацию им выдал русский Иван с не выветренным перегаром во рту и заплетающимся языком. В дальнейшем все подробности о работе подземных чертей он повествовал иностранцам на их собственном языке, только на непонятном диалекте.
В нижнем углу окна показалась асфальтированная тропинка. Курчавая травка, росшая в трещинах асфальта, приподняла серый монолит и раскрошила его на кусочки. Как и положено, станция имела подстриженные каштаны, бетонные ограждения, бордюры и надлежащий регламентированный вид. Станционные смотрители не скупились на известку и побелку. Обозначенный в списке станционный атрибут покрывался белым цветом чистоты. Сим белоснежным жестом, бросавшимся в глаза пассажиров, подчеркивалось далеко не худшее состояние вокзала по сравнению с окружающими подворьями.
Вокзал опоясывал невысокий штакетник обмазанный в венчальный известковый цвет. Шиферная крыша вокзала под воздействием дождей и времени покрылась зеленой плесенью похожей на озерную ряску. Под треугольным сводом крыльца покоились в забвении круглые часы. Стрелки во избежание путаницы в среде пассажиров поездов дальнего следования застопорили ход, они более не отслеживали местное время. Прямо над дверью висел станционный фонарь в форме перевернутого блюдца.
Как и любая железнодорожная станция России, данная станция также носила собственное имя. Это правильно, должны же железнодорожники уведомить пассажира, куда именно прибыл поезд, иначе анархии не избежать.
У пассажира случился бы обширный инфаркт, если бы расписание движения поездов заканчивалось одной и той же строчкой – «поезд отправился из Н-ского города, и поезд прибыл в Н-ский город», все, догадывайтесь сами, где вам нужно вставать.
Во избежание планетной неразберихи рассудительный человеческий гений придумал названия. Да так что бы в нем разные буковки участвовали, чтобы местный колорит в названии отмечался. А как же, у любой глубинки своя изюминка имеется. Будь то исторически факт, свершившийся на этой земле, или признаки рельефа о себе дали знать, все в этом названии должно учитываться.
Над круглыми часами, с застопоренным стрелочным механизмом, являлась в мир табличка. Черные печатные буквы на белом фоне были заметны издалека. Не составляла труда из окна вагона прочитать по слогам или так, ходом, название станции. В название здешней станции был заложен глубокий смысл человеческого жития-бытия, неразгаданного и по сей день.
Что именно повлияло на решение людей подаривших имя этому селению, в исторической летописи не отражалась. Белая табличка, черными печатными буквами голосила на всю округу – «Закарюково».
У пассажиров поездов дальнего следования появлялись философские мысли и неадекватные вопросы. Первые из них вопрошали у бога – «Боже мы еще как следует, не отъехали от первопрестольной, а уже на краю земли, а что же будет дальше?» Этот вопрос оставался без ответа, но если бы всевышний услышал тревожный глас народа, он сказал бы следующее – «Не спишите, скоро сами все увидите».
Иные вопросы частного порядка, в итоге сводились бы к следующему предположению – «Закарюково оно и есть Закарюково, тут ни чего не поделаешь! Иначе сто верстовую глубинку и не назовешь. Парадные названия тут не уместны и слухом не восприимчивы».
Люди, зараженные с детства непоседливостью и любопытством, естественно не будут довольствоваться стекольным изображением селения Закарюково. В узком коридоре и тамбуре столпились одержимые и решительно настроенные пассажиры, одетые в домашние тапочки, футболки, маячки и удобные шортики.
Свободные и короткие шорты, похожие на семейные трусы, почему-то вызывают у местного населения негодующее брюзжание – «Во,… горожане бесстыдные, в одних трусах на перрон повылазили, срамота да и только! Детей бы постыдились!»
Поезд заскрипел тормозами и встал как вкопанный. Руслана кинуло на пластиковую стену, он едва не расшиб себе затылок.
- Во черт!!! Ну, мужики дают!! Они, что там охренели что ли!?
Он потер ладонью затылок и обратился к Инне:
- Ты идешь? Поезд долго будет стоять, помнишь, проводница сказала? Пошли! Ноги разомнем, свежим воздухом подышим.
- Угу…
Инна засомневалась, исследовать захиревшее селение Закарюково ей не хотелось, атмосфера загубленной периферии пришлась ей не по вкусу.
- Я сейчас… иди пока сам, я, потом выйду.
- Дело твое, как хочешь.
Старый знакомый Руслана, по хот-договскому конфликту, объемный господин, очень грузно опустил ногу на асфальт.
- Ух, как я устал! Когда же закончится эта треклятая дорога!!!
Руслану довелось во всей красе наблюдать яркое и колоритное схождение на перрон пассажира с особыми проявлениями культурности и вежливости. Он непрестанно следил за ним, ожидая в любой момент возникновение конфликтно-курьезных ситуаций. Такие ситуации в буквальном смысле слова преследовали объемного господина, а в некоторых случаях даже опережали его.
Сергей, он же воспитанный господин, безрезультатно покрутился на месте, топая пухлыми ножками, как неудавшаяся фигуристка, и вытер влажным платочком мокрую шею.
- Ух,… жара,… и когда тот холод настанет!!! Жжет и жжет!!! Палит и палит!!! Это же ненормальное явление. Лето еще толком не наступило, а солнце горит во всю! Ух,… не понимаю…
- Извините,… пройдите, пожалуйста, дальше, вы загораживаете проход. Пассажиры не могут сойти на перрон.
- А,… что? А…
Сергей до безумства озлобленный на палящее солнце, не воспринял просьбу длиннокосой проводницы, и перешел на сквернословия:
- Не понимаю… кому я тут, черт побери, помешал? Я купил билет и в праве требовать уважительного отношения. Что, значит, отойдите от вагона? Где хочу, там и буду стоять это не ваше собачье дело! – загрызался привередливый и склочный господин Сергей.
Но, разглядев ангельское лицо проводницы, преисполненное добронравием и пастырской любовью к пассажирам, объемный господин в мгновение ока переменился. Вобрав в себя как можно больше воздуха, он медленно выдохнул и стал похож на сдувшийся шарик. Виновато заулыбался, грозное лицо перевоплотилось в личико нашкодившего ребенка.
Такие контрастные перемены происходили с воспитанным Сергеем и раньше. Резкая смена настроения дополняла его сложно-построенный характер. Это весьма опасный тип людей, потому что крайне сложно предугадать, что в следующую секунду выкинет столь импульсивная и чванливая натура.
Подобно смерчу в нем возгоралась стихия мщения, наносящая непоправимый ущерб здоровью и нервам окружающих. Добившись цели, скрученный спиралью смерч, рассасывался в голубом и ясном небе, над головами растерянных жертв вновь светило миролюбивое солнышко и ласково щекотало кожицу.
- О… пардон…те… Хи-хи… Занял проход-с…. Ни к месту тут задержался. Хи-хи… пардон,… пардон,… уже освобождаю. Ух…
Сергей походкой обожравшегося бегемота проследовал дальше, доводя до окружающих следующее:
- Ух,… как я устал…
В пищеваре объемного господина поселился несговорчивый голод. На него даже напала икота, мешавшая устойчивому состоянию покоя и благодушия. К счастью, второе пророчество длиннокосой проводницы начало незамедлительно сбываться. Еда в образе упакованной и разрекламированной пищи сама стала проскальзывать и суетиться возле Сергея.
- Жареные карасики, с лучком, с перчиком,… жареные карасики!!!… –проскочила мимо горластая женщина с кульками в одной руке и с огромным баулом в другой. Пудовый баул тащился по асфальтовой дорожке, распускаясь на нити.
- Пиво, вода, минеральная водичка!!! Есть Столичная, Московская, Пшеничная и Хан-куль… – заверещала тетка, обутая в резиновые галоши-хлюпалки, позаимствованные у мужа верзилы. Безмерные калоши тащились за теткой по асфальту, мешая ей обогнать расторопных конкурентов.
- Грибочки маринованные,… таранка вяленная к пивку… Братцы налетай,… отдаю за даром,… не пожалеете! Грибочки,… таранка сушеная… – назойливый мужичок средних пенсионных лет в представительской шляпе членов ЦК КПСС, наседал на Сергея.
Его глаза обежали пару раз живот-шар объемного господина и заискивающе уставились на кошелек, упрятанный в кармане.
- Маринованные грибочки, сушенные, вяленная таранка!!! За так!!!
Объемный господин не удостоил его своим вниманием. Неудачливый предприниматель недовольно покачал головой и сломя голову понесся к более сговорчивым клиентам, около которых вилась стайка вокзальных торгашей.
- А… А… А… – Сергей угрожающе раскрыл звериную пасть и зевнул подобно громоздкому бегемоту.
- Ух,… как я устал.… Нет,… надо что ни будь перекусить. Вон живот к спине прилип. Это не порядок,… так и ноженьки не долго протянуть.
Для убедительности Сергей похлопал по раздутому животу и затопал на месте, проверяя, остались ли в запасе силы.
Словно тень, отброшенная призраком-человеком, а не самим жизнеспособным существом, на перроне появилась убогая старушенция.
В стороне от людской толпы стояла скромная жительница селения Закарюково, она казалась настолько старой, что ткни ее пальцем, и она тут же рассыплется в прах.
Одеяние ветхой старушенции было преклонного возраста, как и она сама. Поверх головы был повязан синий платок с поредевшей и частично оборванной бахромой. Легкая телогрейка-безрукавка, сшитая из кусков солдатской шинели, прикрывала высохшую грудь и согнутую бубликом спину. Одеревенелые кисти рук с пергаментной кожей были оголены и смотрелись ни мертво, ни жизненно.
Длинная юбка, бог весть какого фасона, свисала до колен. На ногах виднелись телесного цвета колготки, собранные лемехами гармошки на невзрачных туфельках. Коричневые туфли поразительно точно напоминали атрибут доисторической хроники, времен прорыва в космос и полета человека на луну. Тупой носок, упрощенная форма, низкий каблук – туфли напоминали штиблеты, выпущенные Советской фабрикой «Славянка» в честь в вознаименования победы социалистического строительства над загнивающим капитализмом.
В дряхлой старушенции не наблюдалось ни чего привлекательного и интересного. Но вот кулечки. Прозрачные кулечки с невыясненным содержимым пленили взгляд оголодавшего Сергея. Без лишних рассуждений и раздумий пустотелый пищевар дал команду – «Вперед!» Сергей, расталкивая локтями заглядевшихся зевак, ринулся к заветным кулькам.
- Бабка… Ух…ух… отдышка, будь она не ладана…
- Чего тебе сынок…
- Чем торгуешь, старая?
- Да… вот,… картошечка… отварная… – старушка повторялась, запинаясь на каждом слове – Картошечка,… отварная, огурчики,… малосольные огурчики. Два дня как рассолом залила. Угу… Чесночком приправила,… а картошечку маслом домашним сдобрила… Угу… сласть, да и только…
Независимо от четкости зрения человек по состоянию души и сердца надевает на себя невидимые очки. Если сумма твоих нравственных слагаемых приравнивается к алчности, тот эти невидимые стекольные фильтры отобразят мир в жадном, завистливом и ненасытном свете. Если результат стекольного умножения явит звериный оскал, то мир наполнится кровью, и будет зиять рубиновыми пятнами жестокости, забыв про милосердие и призвание человека созидать мир.
Сергей, как и все участники жизненного процесса, носил невидимые очки-фильтры. По его мнению, они были ему к лицу, в самую пору, преломляли свет в нужном оттенке эгоистичного сердца. Окружающие представлялись ему в свете человеческого уродства, где надменная спесь, развращенное лицемерие, возобладали над благодушием и благородством.
Осознавал ли Сергей, что носит неподходящие линзы или на оборот твердо верил в сою правоту, останется на его совести. Скорее всего, он никогда не задумывался над тем, что преломленный свет изменил его сущность – божьего посланца. Это было его косвенным оправданием.
К несчастью его истлевшей души, он не желал заглядывать внутрь самого себя. Ибо это познание проистекает очень болезненно и не всегда заканчивается счастливым финалом.
Именно поэтому, глядя в глаза старушенции, он не мог разглядеть в них скорбь и прочувствовать сердцем ее горемычную жизнь, полную трагических разочарований.
Обесцвеченные и помутневшие зрачки старушенции ни чего кроме душевной тоски не выражали. И в этом нельзя было упрекнуть только ее старость и немощность. На счет старости много чего списывается, по несправедливости, а дело обстоит в ином.
Существуют же страны, где человек определенного возраста вдоволь наработавшись на патриотизм государства и уйдя на заслуженный отдых, несет в глазах неугосаемые лучики надежды. И все самое лучшее связывает со своим ближайшим и перспективным будущим.
Вот ведь, капиталисты-эксплуататоры с их вечной проблемой классового размежевания, смогли же сделать так, что бы пенсионные люди во что-то еще верили и хотели жить.
Увы, наша страна ставшая на путь демократизации, не изменила свое отношение к рядовым гражданам, как и прежде в ней правит закон выживания. Солидарность труда и капитала, толи выверенная, толи опороченная немецким Карлом, в России приняла самые не приглядные формы.
«Человеки» – это лекторат. Человек – это один избирательный голос, который ни чего не стоит по сравнению с великой национальной идеей и личным капиталом господина «Н» – охраняемого госчиновника.
Старушка божий одуванчик, конечно же, планировала свое недолгое и предсказуемое будущее, правда с мечтами капиталистических обывателей оно ни как не вязалось, не тот уровень. Ее переживательные воздыхания сводились к могильному холмику, деревянному кресту и веночку. На остальное, можно было закрыть глаза, соседи, если что помогут, и обмоют, и в скорбные наряды оденут, и словом хорошим на поминках возрадуют.
Засматривалась старушка на проходящие поезда как на чудо небесное. И невдомек ее было, что где-то там, в той пестрой столичной жизни открыли новый мега-супермаркет, на Красной площади глазастые иностранцы прогуливаются, и что к всеобщему людскому ликованию протянут толстую трубу на запад, чтобы нефтедоллары в Швейцарском банке оседали.
Нет, ее помыслы, исходя из горькой реальности, уповали на Божье милосердие. Ее дряхлую душу согревали мысли о том, что в хате за печкой скрыты последние сбережения – гробовые, обвернутые в ситцевый платочек.
Каждый, подаренный Богом день, она проверяет в рассохшемся комоде чистое белье: крепдешиновую юбку, вязаную кофту и платок который в последний раз укроет ее облысевшую голову. Убедившись, что все в порядке и в сохранности, она промолвит тихим бабьим голоском: – «Спасибо Господи, за щедрость твою… Если случай представиться на небеса отойти, хоть по-человечески выглядеть буду, а не собакою заблудшею и бранною. Спасибо Боже, что и на поминки денюшки останутся. Соберется народ за столом, выпьет, закусит, бабку старую ладным словом помянет. Сосед-то мой, Иван Гаврилович, ровесник мой, доброй души человек обязательно припомнит, скажет… Добрая бабка была, на пол литру всегда меня поддерживала, взаймы, аль так, по сочувствию… Пусть земля ей, пухом будет».
Сгорбатившись перед благородным господином, бабка божий одуванчик, как пить, думала – «Продам все кулечки, пять рубчиков отложу. Платочек с маковками куплю, а то в гробике, черный платок смотреться на мне не будет».
Это не комплексы седобородых старцев и не безумие склерозных старушек. Нет! Это правда «Росейская», которая ни в этом веке написана, и не в наступающем столетии завершится. Видать доля такая, незавидная у стариков, чтоб о смерти-матушке постоянно думы вести. И не боятся они ее вовсе, не бегут от судьбинушки, куда глаза глядят, и молитвы о продолжении жития-бытия не читают.
Чуть схватила поясница, подкосились ноженьки, аль воздуха не хватает, так они Бога о детях молят, о здоровье их нем пекутся, да что б скорее их самих на небо призвал, что б не мешкал и в страданиях не переборщил.
- Эй! Старая,… сколько твой продукт, стоит? – надменно спросил Сергей, выдерживая дистанцию нравственности между продавцом-спекулянтом и честным покупателем-тружеником.
- Так,… это,… сыночек, сор…о…
Бабка божий одуванчик, с утра, твердо решила цену не уступать, стоять на своем. Строго придерживаться принципа корпоративности, то есть отварную картошку с малосольными огурчиками предлагать залетным гостям по сорок рублей. Но старое сердце, преисполненное доброты, дрогнуло, не позволило хищнически обдирать людей, наживаться на их голоде.
- Тридцать пять рубчиков,… сыночек…
- Ха!!! Всего лишь тридцать пять рубчиков. Ха. А почему позвольте полюбопытствовать не пятьдесят,… шестьдесят? А старушенция,… а?... Слышишь меня?
Мягкое, зарубцованое сердце старушки, сотканное из любви и доброты, не выдержало обидные слова и кольнуло, отдавшись острой болью под лопаткой.
- Так ведь сыночек,… неурожай по прошлому году был. Картошечка,… Бог не поддержал, ростки засохли сплошняком. Дождик стороною обошел. Да и молоденькая,… нынче совсем чахлая. Ей бы водицей пропитаться, дождя то нет. Тучки весенние немощными были, не льют с неба, хоть убей.
- Что ты тут мне про тучки,… дрючки… рассказываешь? Дождики какие-то. Цену давай сбавляй! – Сергей применил тактику непримиримых братков и на полном серьезе наехал на бедную бабку.
- Так ведь неурожай,… ведь…
Старушка божий одуванчик, недоумевала, почему ей так навезет, почему именно у нее не расходиться товар. За все долгое утро она не смогла продать ни одного кулька. Тогда как другие не снижая цены, сбегали по два раза домой, подметая в закромах плодоносные запасы.
- Престаньте! Ух,… как я устал… – Сергей по собственному убеждению вел себя деликатно и учтиво – Не понимаю… рынок, есть, прибыль есть, товар есть, а торга нет! Не понимаю! Ух,… и где только такие продавцы берутся,… откуда вы, где ваша убогий дом?…
- Так ведь сыночек,… с Закорюкова,… я… Там вон, моя хата,… у станции,… тут рядышком…
Старушка божий одуванчик оправдывалась, как могла, чувствуя себя виноватой, и старалась по быстрее замять конфликт.
- А…А…
Сергей зевнул. Все охватывающий зевок бегемота вверг его в прежнее состояние дремотного блаженства.
- Так,… что там у тебя? Давай посмотрим.
Не дожидаясь пока неуверенный продавец оклемается после жестких упреков, Сергей нагло, обеими руками залез в кулек. Покопавшись, через мгновение выудил из него малосольный огурчик, к которому прилип смородиновый лист.
Приятно пахнущий, мутный рассол стекал по ладошке объемного господина и бриллиантовыми каплями разбивался об асфальтовую тропинку.
- С виду так,… себе,… попробуем,… на вкус?
Сергей сжал его зубами, огуречный сок брызнул и потек по подбородку. Славный огурчик заискрился капельками рассола на солнышке, и незамедлительно скрылся за щекой благородного господина.
- О… у… ки…с…
Огурчик хрустел за небритой кожицей щеки и выпирался бугорком.
- Так себе,… могла бы получше засолить.
Распухшая шея дергалась лемехами гармошки, когда Сергей пережевывал смачный огурчик.
- Ух,… людям ведь готовишь, на продажу,… надо бы стараться. Ух, как я устал…
Старушка божий одуванчик смотрела восторженными глазами на культурного господина, будто узрела перед собой небесного миссию. Затаив дыхание, она внимала его поучениям. Боясь шелохнуться, ловила каждую буковку, сорвавшуюся с его благовещательных уст. И привиделся бабке в ту минуту платочек в маковках, который укроет ее головушку в последнем испытании земной души. Думала – «Еще и на цветочки искусственные хватит, чтоб голову венчали в гробике, в цветах я б лучше гляделась».
- Ну, все бабка… бери свои деньги, гони мой товар,… кулечек со мной останется.
Сергей демонстративно и небрежно сунул в ладошку старушенции две десяти рублевые бумажки и выхватил целый кулек.
- Так это…
- Не спорь! Нынче не то время чтобы деньгами сорить. Беречь требуется кровно заработанные деньги,… разбазаривать капитал ни как нельзя. Ух…
Культурный господин не стал вдаваться в детали товарно-денежных отношений в переходный период капитализма, пожалел не винное дитя деревенской простоты. Отвернулся от бабки и медленно зашагал прочь к противоположной стороне перрона, бережно прижав кулек к груди.
- Эй, старая! Не наколола ли? Я тебя спрашиваю, картошку, когда сварила, не вчера ли? – Сергей не унимался, повернувшись вполоборота к бабке, учинил ей напоследок допрос с пристрастием.
- Картошку-то помыла, перед тем как варить,… а? Что-то она сморщенная какая-то… Когда спрашиваю варила,… вчера?
Сергей повел себя сотрудником строго отдела ОТК, лишающего рабочих тринадцатой зарплаты и квартальной премии.
- Сегодня… сегодня,… с пару часиков назад. Она еще тепленькая –поспешила успокоить старушка дотошного покупателя, сошедшего с поезда в образе справедливого миссии. «Еще чего доброго передумает. Деньги назад потребует. Не продам,… уж больше ничего, этот поезд последний на сегодня, больше нет,… акромя электричек» – пронеслось в старческой головушке.
- Славненькая картошечка, ешьте на здоровьице, я ее целую зиму берегла. Хорошо долежала, без гнили, несколько раз перебирала.
- Смотри бабка,… обманешь, век не забуду. До конца дней своих недобрым словом буду вспоминать.
- Что ты,… Бог с тобой,… не бери грех на душу. Славненькая картошечка,… славненькая… Ешьте пожалуйста на здоровье.
С добрыми пожеланиями мнительной старушенции Сергей достиг края платформы, где он мог расслабиться и заняться содержимым кулька. С большим усердием он стал поглощать очищенные картофелины, сдобренные подсолнечным маслом, и притрушенные свежей петрушкой и укропчиком. В перерывах между картофелинами, с особым благоговением он засовывал в рот кисленькие и пупыристые огурчики. Его губы сверкали масленичным блеском, а в уголках рта появлялись пузырьки обильной слюны.
Руслан стоял неподалеку и сцену раскулачивания зажиточного селянина наблюдал с начала и до конца. Особенно ярко в его памяти отпечаталось напыщенное, а порою резкое и осуждающее выступление культурного господина.
В прошлой сцене с хот–догом, культурный господин вел себя экспрессивно, несдержанно и чрезвычайно активно. Нынешняя сцена прошла тривиально и обыденно, почти скучно, без нервного всплеска и разгневанной полемики. Но обе роли объемного господина сходились в одном, они отмечались непримиримой борьбой с несправедливостью в отношениях между продавцом и потребителем.
Руслан улыбнулся, пристально изучая хищническое выражение лица культурного господина. В людях его интересовала зрелищность и неординарность. Меланхоличные люди, зацикленные на своей неброской натуре, Руслана не трогали. Потому что он сам являлся натурой лучезарного свечения, эдаким Прометеем с горящим сердцем. Но свет, озаряющий округу, в данном случае употреблялся в качестве подсветки собственной личности. «Слепым в темную ночь свет не нужен» – считал он, – «Для зрячих достаточно затененного ореола, что бы они могли держать равнение по впереди идущему».
И все же Руслан не мог в полной мере насладиться игрой объемного комика страдающего обескураживающим цинизмом. Виновата молодость, время не успело покрыть его душу порепаной коркой черствости. Руслан испытал жалость к старушке, молодые люди хоть и вкусили плоды зелено-долларовой эпохи, но еще не успели нацепить на себя очки безразличия. Внутри Руслана теплился огонек братского единения, воспетого две тысячи лет тому назад великим искуплением.
Под натиском нахлынувших чувств, не теряя при этом самообладание, Руслан направился к старушенции.
- Держи! – он протянул ей сто рублей, смятые в комок – Бери! Бери бабка!
Руслан считал себя сильным человеком, ему были чужды натурные проявления жалости и в результате добрые намерения превратились в фамильярный и требовательный приказ. Он обращался к старушенции на «ты».
- Ну что ты,… бери!
- Сыночек,… деточка,… ты моя,… у меня и сдачи с такой-то,… денюшки нету.
- Бери без сдачи.
- Так,… как же это…
- Ну что ты,… совсем, что ли не понимаешь?...
По глупости старушенции добрый поступок грозил перерасти во всеобщее перронное зрелище. Руслан не желал огласки своих добрых намерений, он стеснялся их. Не раздумывая, сунул бабке смятый стольник, затем, махнув рукой, выудил из кармана пяти десятку и отправил ее вслед за предыдущей купюрой. Не давая бабке опомниться, выхватил кулек с картошкой и поспешил удалиться.
- Живи и здравствуй,… бабуля…
С этим «недурственным», по его мнению, пожеланием Руслан спортивной походкой направился к вагону.
- Как же так… – шептала дрожащими губами бабуля божий одуванчик, в то время как глаза наполнились безвинными слезами. Ее страшило, столь трогательное и непредвиденное везение. В жизни старого человека мало, что хорошего происходит, его мысли и тревоги всегда связаны с ожиданием худшего, а тут,… тут целая сотня с пяти десяткою…
Заплаканными глазенками бабуля божий одуванчик поглядела на Руслана, словно погладила его рукой по голове.
- Сыночек мой…
С этими святыми словами на устах, сгорбатившись в три погибели, она поковыляла к своему родному дому.
- Ух,… как я устал…
Рассыпчатая картошка заполонила ротовую полость Сергея и облепила зубы. Ему сделалось трудно дышать. Набрав со свистом воздух, он попробовал упорядочить хаотичное движение картошки, от чего еще больше сбился ритм напряженного дыхания.
- Ух…хы…х…
Трогательный поступок Руслана зацепил за живое культурного господина. Суховатая картошка раздробленная сильной челюстью перекрыла ему горло.
- Кха… кхе… Гм… о… ух…
Необъяснимые гортанные звуки на мгновение парализовали движение вокруг культурного господина. Попутчики, стоявшие неподалеку пришли в замешательство, и стали выискивать источник этих весьма странных звуков. И тут Сергея понесло, восстановив дыхание, он разразился мыслями в слух:
- Ух,… вот где разводка!
Прожеванная картофелина наконец-то провалилась в его объемный пищевар. Сергей вытер мокрые руки, облитые огуречным рассолом, и продолжил:
- Ха,… настоящая разводка лохов! Ух,… во… бабка дает! Видали? Хороша, не чего сказать, разжалобила. Спекулянтка! Напевала тут дифирамбы про свою славненькую картошку… Ха!
Сергей убедился, что кулек пуст, скрутил его и брезгливо швырнул под вагон. Легкий кулек не желал покидать облюбованный перрон и погибать под стальными колесами, он плавно опустился на асфальтовую дорожку. Культурный господин поморщился и чуть было не сплюнул. Аккуратно краешком подошвы столкнул вредный целлофановый кулек на рельсы. Справившись с неприятным дельцем, объемный господин с двойным усердием принялся за старое:
- На самом деле, бабкина картошка фикция! Дрянь… одним словом! Гнилью отдает, видать погребок подтопляет, вот она и портилась целую зиму.
В этот момент Сергей понял, что ему нужна поддержка и желательно что бы она состояла в понимании благородной дамы. Закрутив по сторонам головой, он стал пристально вглядываться в расположенные рядом лица пассажиров. Увы, Александры Адамовны по близости не оказалось его недовольство утяжелялось одиночеством и равнодушием.
- Что ни говорите кругом хамы! Нет в мире нормальных человеческих взаимоотношений. Все стараются использовать тебя. Из-под носа уводят твои честно заработанные деньги. Хамы пользуются нашими слабостями и набивают свои кошельки деньжищами.
От возбужденной, а в некоторых местах агрессивной речи у оратора потек ручьем пот. Сергей разверз рот и заглотил как минимум кубометр недостающего воздуха и приготовился к дальнейшему поношению зловредных черт характера.
- Внимание! Внимание!
Громкоговоритель станции Закарюково заставил Сергея содрогнуться. Набранный в легкие воздух стал со свистом вырываться между зубов наружу. Тело обмякло, жирная шея собралась гофрированной трубой.
- Пассажиров поезда номер семьдесят восемь сообщением Москва – Тында просим занять свои места. Отправление поезда состоится через пять минут.
Настропаленное движение пассажиров вызвало на перроне иллюзию жизнеобилия станции Закарюково. Один раз в день, с приходом поезда номер «78» станция наполнялась охами, вздохами, несуразными выкриками, слезами и наложением троекрестия на тех, кто уносился по рельсам в необозримую даль. Закарюково оживало, вместо мрачных грезах о надгробных холмиках в умах местных старожилов зрели надежды. У серого, заброшенного бытия селян вырисовывалась акварельная перспектива. Здешняя глухомань обретала видимые очертания капризного и многофункционального города. Но затем…
- Внимание,… внимание скорый поезд номер семьдесят восемь отходит через две минуты. Просим пассажиров занять свои места.
Голос диктора подхватил гудок локомотива, уплотнившись, тревожное эхо, пролетело вблизи вокзала, вклинилось в редкие и приземистые хатки Закорюково и отскочило к лесу. Громкий гудок предвещал долгий путь с просмотром увлекательного пятидневного ролика с панорамами великодержавной России. Некоторым пассажирам, страдающим повышенным воображением гудок напомнил белый корабль, покидающий родную гавань. Перед их глазами пронеслись туманные видения: синего моря, безграничного солнца, полета чаек, шипящих волн и романтики бесконечного горизонта.
Состав дернулся, иллюзорные видения сорвались с орбиты воображения и исчезли в черной дыре забвения. Пассажиры погрузились в муторную тоску апатичного созерцания. Уставившись в окна, они отслеживали удаляющийся вокзал, провожали отсутствующим взглядом семафорные столбики, горящие красными огоньками, и с сочувствием смотрели на поникшие березки, выдворенные из лесной чащи к железнодорожному полотну.
Инна поставила ногу на металлический коробок, тянувшийся вдоль всего коридора, и оперлась руками о поручни, защищающие хрупкие стекла. Ее лоб коснулся холодного стекла, легкая вибрация колес передалась всему телу. Странное безразличие, опустошенность окутала ее мысли.
Учащенные вибрации стекла своеобразным массажем расслабили мышцы шеи и предплечья, голова безвольно прижалась к стеклу. Душу и тело больше ни что не напрягало и не трогало. Неосязаемый и мудрый гуру проводил с ней сеанс медитации, дыхание замедлялось, сердечная мышца сбавила темп биения, а нервные окончания притупили бдительность.
Организм настроился на длинную дорогу. Реальное ощущение времени пропало, вместо этого на первый план вышло неосмысленное наблюдение за происходящим по ту сторону двойного окна. Инна смотрела в одну неопределенную точку, без всякого желания вникать в то, что происходит снаружи и внутри. Сознание подверглось проверке замкнутым пространством определенным шестьюдесятью часами изоляции. Вход пошла защитная реакция организма, позволяющая пережить дискомфортные условия вагонного существования.
Инне не хотелось, что бы кто-то выводил ее из этого глубокого транса безразличия. Была противна сама мысль о том, что вновь придется вникать в проблемы людского бытия, выискивая обходные пути в жизненном лабиринте. Посторонние звуки лишь раздражали ее, убыстряя замедлившееся время.
- Машка… Машка…а…
Возгласы юноши из соседнего купе, где располагалась девочка-мама, заставили Инну обернуться. С медитацией было покончено, на ее голову вновь обрушилась реальность.
- Угадай, в какой руке!
Юноша заигрывал со своей попутчицей и обращался с ней так, словно они еще были в детском саду.
- Андрей!
Девочка-мама была не в духе, вернее сказать, ей хотелось так казаться – женщины торопятся во взрослую жизнь, подражая ей во всем. Во взрослой жизни нет места открытым чувствам там всюду сплошная игра. Тем более ее материнское положение повлияло на собственную самооценку. В таком состоянии настроение, крайне не стабильно и крайне относительно.
- Отстань! Не трогай меня!
Из-за створки раскрытого купе показался белобрысый юноша невысокого росточка, на его лице сияла игривая улыбка. С первого брошенного на него взгляда он казался шестнадцатилетним пацаном. Но с придирчивым осмотром внешности, дело с невыясненным возрастом обстояло несколько иначе, на щеках и подбородке виднелась мужицкая щетина. Вел себя белобрысый юноша неугомонным старшеклассником, получавшим от учителей только «неуд» по поведению.
Юноша пятился задом, выставляя руками боевые блоки каратиста. Он смеялся заразительно и натурально, так смеются только беззаботные дети, которых не постигло слезовызывающее участие папиного ремня.
Следом за ним выскочила девочка-мама, старающаяся вцепиться в него руками. Их игра была похожа на детскую забаву салочки.
- Сейчас я тебя проучу!
Маша изловчилась и своими слабыми ручками ухватилась за спортивную кофту. Андрей попытался высвободиться и скакнул в бок, молния разошлась, издавая треск, и замочек остался в Машиных руках.
Маша в испуге скрестила руки на груди, словно ей настучали по ладошкам, приговаривая – «Маша больше так не делай!»
- Вот! Видишь, что ты наделала!
Андрей насупился, вырвал из сжатого кулачка Маши оторванный замочек и стал вправлять его в молнию.
Инна улыбнулась, смотреть на то, как на повзрослевших людях задержалось детство, было интересно и забавно. Хотя сама она придерживалась традиционных стремлений – поскорее вырасти и стать самостоятельным человеком, распрощаться с детскими иллюзиями и самому лепить достойную жизнь.
- Машка,… бери теперь, вставляй! – Андрей зло, насколько позволяло невинное лицо ребенка, глянул на свою обидчицу.
- Давай сюда.
Маша взяла замочек и безвольно потянула на себя раскрытые полы спортивной кофты. Андрей подался к ней. Они стояли друг возле друга, лицом к лицу не поднимая глаз. Между ними сквозил холодок ребяческой обиды и недоверия, который в любое мгновение мог воспламенять искоркой горячей дружбы.
- Ой! Все равно не сможешь! У тебя руки крюки!
- Нет смогу!!!
- Ни чего вы без нас мужчин не можете! Одни пустые слова!
Слушать как юный Андрей, по-мужски, отчитывает свою ровесницу, было очень смешно. Инну задавил смех, и она отвернулась к окну, что бы не вводить молодых людей в краску.
Для Маши, Андрей был всего на всего попутчик с веселым и общительным характером, который удачно вписался в скучный интерьер замкнутого пространства. Ребячья возня с ним помогала коротать время и не грустить.
Андрей не успел нажить в себе комплексы зажатого человека и с удовольствием подыгрывал Маше. Оба они не задумывались над тем, что об этом скажут окружающие люди, они не воспринимали хищнические взгляды беспринципных сплетников.
- Вы!... Вы эгоисты!… Мы для вас стараемся, а вы…
Маша размахнулась и запульнула замочек по длинному коридору.
- …грубияны! Вот вы кто! Без чувственные…
К ее лицу подступила кровь, щеки налились спелым помидором, брови выражали возмущение, а глаза заволокло глупой девичьей обидой.
Андрей хмыкнул себе поднос и поплелся к тому месту, где бряцнул брошенный замочек. Недовольно и рассерженно стукнув ножкой о пол, Маша крутнулась на месте и исчезла в нише затененного купе. Через мгновение, сдвижная дверь, поддавшись настроению нервной пассажирки, громко ударилась о металлический косяк. Как только шум утих, за непроницаемой перегородкой послышалось младенческое кряхтение. Оно было слабеньким и не распевшимся, казалось, что где-то скребется и мяучит котенок, выпрашивая у мамы молока.
Детское недовольство глушил скрип раскачивающегося вагона, но вскоре младенец зашелся истерическим криком, от которого становилось не по себе. Чувствительное сердце сжималось, а к горлу подкатывался ком сопереживания. Впрочем, не все пассажиры восприняли сердцем жалостливое песнопение малютки. Мужчины не зависимо от возраста, комплекции и записи в паспорте на семнадцатой странице, торопливо засобирались в тамбур. Сработала естественная реакция – не взваливать на свои плечи тяжелую ношу детовоспитания и не вступать в конфронтацию с женщинами.
Мужики-папаши разминая пальчиками сигаретки, гуськом поплелись в грохочущий тамбур, не в силах слушать младенческие призывы о помощи. Раздражающие крики несмышленого малютки переносилось ими гораздо тяжелее, нежели лязг металлической сцепки вагона. Как только последователи Адамова зерна покинули длинный коридор и отгородились дверьми, крик малютки разнесся по всему вагону.
В коридор вышла Маша, удерживая на руках нарушителя спокойствия. По ее щекам текли слезы горечи и отчаянья, вызванные несправедливостью окружающего мира. Она не знала, как успокоить ребенка от чего еще больше страдала и заходилась ревом. Маша слезилась, шмыгала носом и издавала чревовещательные звуки, как провинившаяся школьница, оправдывающаяся за двойку в дневнике.
Маша неумело трясла малютку, его ножки свисали промеж ее руки и болтались в воздухе. Она прижала его к груди и нервно вскрикнула:
- Что ты ревешь,… перестань!
Маша злилась на себя, за то, что не может справиться ни со своими слезами не со слезами малыша. Ей было жалко бедного сынишку, свою родную кровинушку. Вместо необходимого в данную минуту спокойствия, ее сердце и сознание парализовало отчаяние. Она не ведала, что творила и не отдавала отчет своим поступкам. Совсем недавно всего лишь год назад она сама ставила условия родителям, а теперь обязана прислушиваться к требованиям своего ребенка.
Бедная мамаша прогуливалась взад-вперед, полагая, что активное тормошение ребенка успокоит его. Коридор опустел, очевидцы ее незавидного и горемычного положения укрылись за дверьми. Обиженный Андрей, поддавшись мнению толпы, оставил своего друга и отгородился безразличием громыхающего тамбура.
Открытое окно наполняло длинный коридор запахами лета, тут витал аромат хвои, кружилось благоухание цветущей акации и давила на глаза пыльная жара полуденного солнца. Мощный сквозняк бередил плотные шторы. Тяжелая ткань, оконтуренная бахромой, колыхалась ровными волнами и преграждала путь. Маша в гневе откинула от себя шторку, освобождая проход, но потом передумала и развернулась обратно.
- Боже ну что же происходит!!! Да замолчишь ты, наконец!
Наверное, впервые, за прошедший месяц после рождения ребенка, Маша призналась самой себе, что мир, не такой, какой каким она себе его представляла. Находясь под защитой родительского оберега, она верила в то, что беззаботная жизнь будет продолжаться вечно, пока на солнце не иссякнет жар.
До селе, заботливые родители ограждали ее от насущных проблем, и колдобин жизненного пути. Если до этого радужная перспектива завлекала в ясное будущее, прельщая заветной свободой, то теперь черные тучи заволокли горизонт бытия. Чистые, непорочные небеса будущности окрасились ядовитым цветом самообмана – насыщенной желтизной реальности.
Если до сегодняшнего дня, до той самой минуты, когда расплакался ребенок, она верила в то, что следует по пути счастья, что ее единственный, ненаглядный, надежда и опора ожидает ее на перроне в Новосибирске, то вот сейчас к двум месяцам разлуки и послеродовым болям присоединилась неуверенность. Наступил крах взлелеянному самообману. Она осознала, что душевных мук, страданий и несправедливости гораздо больше, чем истинных минуток счастья. Окружающий мир закрывал для нее ворота чудесной страны грез, придуманной Льюис Кэрролл, Астрой Лингрендт и другими талантливыми сказочниками.
За первый учебный год в институте с ней много чего произошло. Маше довелось испытать чувство любви, познать мужскую плоть и раствориться в порывах сексуальной удовлетворенности. Слиться воедино с развивающимся плодом и явить миру маленького человечка. И что в итоге – мигом промелькнула ускоренная практика на пути становления во взрослую жизнь.
В ее душе вскипела болью злость, отложилось неприятное ощущение никчемности своего присутствия на земле. Она почувствовала себя незащищенной бабочкой перед взмахом огромного сачка натуралиста.
Сейчас Маша нуждалась в надежном плече любимого человека, материнский долг и обязанности по отношению своего ребенка очень тяготили ее.
Месяц назад, улыбнувшись новорожденному, лежащему у нее на груди, Маша заплакала не от боли в низу живота и не оттого, что бедра дрожат от нестерпимых судорог. И не от вины перед своей мамой, так рано постаревшей. Это не были слезы извинения или оправдания, за то, что она в одночасье сотворила из папы молодого дедушку. Нет! Она плакала, потому что нет рядом любимого, нежного и обожаемого источника всех ее материнских злоключений.
Эти безвинные слезинки, скатившиеся по щекам, были выражением любви по отношению к миру принявшему ее и новорожденного малыша. В тот миг ее захлестнуло эйфорийное состояние победителя.
Но, к сожалению, сам акт деторождения повел ее по запутанному пути самообмана. Ей казалось, что она совершила геройский подвиг, и этот грандиозный поступок не пройдет незамечено. Любой стоящий рядом гражданин будет преклонять колено, и восхищаться ее поступком. В ее сознании укрепилась мысль, что именно она, и ни кто другой способна на эту жертву окружающему миру. Она искреннее верила, что ее слезы возымеют небесную силу правоты и сострадания.
Сейчас находясь в длинном коридоре вагона, опустевшем под натиском людского безразличия, особый, личный мир рушился у нее на глазах.
Возможные утешители и сердобольные мамаши, отмеченные многогранным опытом разрешения житейских проблем, не пришли ей на выручку, они попрятались по купе. Пассажиры погрязли в своих заботах и замкнулись в своем выверенном жизнью личном невмешательстве. Люди, столпившиеся в накуренном тамбуре и забаррикадировавшиеся в купе, были каждый сам по себе. Общность сердобольных людей распалась, впрочем, возможно она и не возникала.
Трудно и бессмысленно упрекать в безразличии людей, поставленных в жесткие рамки регламента и закона подвижного состава. Любой пассажир имел право на ограниченный круг общения, а то и вообще мог весь долгий путь играть в молчанку, изображая отрешенного глухонемого. Проданный билет предоставлял им право на задраенную дверь и пронумерованную полку принадлежащую только ему.
Маша не слышала плачущего ребенка, она глядела в окно отрешенным взглядом, ни чего не замечая перед собой. За сильнейшим нервным срывом пришла апатия. Она, как и прежде тормошила малютку и хмыкала непонятную песенку себе под нос, будто успокаивала саму себя. Еле шевеля губами, Маша нашептывала слова нерифмованной, бессмысленной и бессловесной колыбельной песенки. Такие колыбельные песенки известны каждому, кто впитал вместе с материнским молоком ее тепло, ласку и беззаветную преданность.
Возможно, малыш уловил эти успокаивающие вибрации, детский плачь затихал, он продолжался, но был лишен надрывной и труднопереносимой истерики. Слезный плач переходил в сонное мурлыкание, бессловесная мамина молитва, творимая кристально чистым сердцем, наводила покой и умиротворение.
Раскачивающийся вагон, растрепанные сквозняком плотные шторы, опустевший коридор придавали ощущение покинутости и бесцветного одиночества.
Солнечные блики, пройдя через запыленные стекла, бесились на пластиковых стенках и дверях, слизывая тени с никелированных табличек, и ускользали внутрь по вентиляционным отдушинам. Солнечная подсветка озаряла длинный коридор, пробивая пустоту светящимися столбами пыли. И вновь гасла, образуя сгустившуюся темень одиночества.
Размашистые дубы и мохнатые ели закрывали доступ солнечным посланцам, и тогда коридор сдавливало призрачной сумеречностью. Бойкий и заводной лучик, пробив лесные кордоны, вжался в окно и осветил Машино лицо. Кожа была бледна и суха, кристаллики слезинок рассыпались по мягкому ковру, не проронив ни звука. Задиристый лучик заискрился пылью, добежав до последнего окна, он исчез за перегородкой тамбура. После него остались в памяти лишь ослепленные видения, радужные круги и засветы.
- Маша.
- А…
Безвольно вымолвила Маша, почувствовав у себя на плече папину руку.
- Давай сюда Ярослава, и заходи в купе,… приляг.
Маша ощутила расслабленную истому, ноги дрогнули, затекшие мышцы обмякли. Ее качнуло, после родов восстановление ослабленного организма протекало медленно, ей с трудом давалась дальняя дорога.
- Папа,… он все плачет и плачет,… я не знаю, что с ним делать…
- Ничего, ничего моя девочка,… заходи,… ты вон вся бледная, ели на ногах стоишь.
- Пап,… ну чего он все не успокаивается?… Чего он хочет?…
Молодой дедушка добродушно улыбнулся и с любовью погладил свое неразумное дитя по голове.
- Я в бутылочке молочную смесь развел. Его кормить пора. Видишь, как настойчиво просит свою порцию. Молодчина ты наш!
Дедушка взял у Маши бесценный дар и поцеловал малыша в лобик.
- Ну, давай,… проходи,… приляг.
Он мягко подтолкнул упавшую духом дочь и проследовал за ней в купе.
Сдвижная дверь, плавно, не нарушая раздражительным скрипом перестук колесных пар, закралась. Через полминуты капризничавший малыш умолк.
Инна расслабленно лежала на заправленной пастели и как могла, справлялась с мутившей ее душу скукой. Духота вагона, вызванная всепланетной жарой, заставляла отлеживаться пластом, и не совершать телодвижения. В ее голове крутился навязчивый вопрос – «Когда наступит прохлада?» Увы, скорый поезд как бы не спешил, убыстряя бег поясного пространства, не мог соревноваться со временем, От осознания своей беспомощности Инне делалось еще дурнее.
Наглухо забитые окна купе предпосылок к возникновению сквозняка не предоставляли. Если по коридору прогуливался неустойчивый ветерок, то на изолированное купе такие ветряные вольности не распространялись.
Оголенные стопы ног обдувал прогретый воздух, как будто их специально сушили феном, это тот самый лимитированный комфорт, на который мог рассчитывать пассажир, находясь в купе. Ошибочно было думать, что в коридоре, духота переносится гораздо легче. Как только пассажир покидал купе и вступал на узкий коврик общего коридора, его с ног до головы обдавало жаром солнечного дня.
Отсчитываемое невидимым метрономом время перевело солнечный диск через апогей звездной эклиптики, и застопорило его ход на половине пути к земному горизонту. Разогрев планетную твердыню солнечный диск помутнел в испаряющихся потоках. Сгустившаяся аномальная дымка повисла над подвижным составом и не отлеплялась от него.
Глядя по сторонам, бессмысленно было искать источники прохлады. Некогда тенистый лес зажегся осветленной зеленью. На листочках выступили капельки растительных масел, и они переблескивались миллионными искорками. Убегающая в необозримую даль речушка источала жгучий глянец солнца, слепивший глаза. Над озерцами поросшими кувшинками и камышом сгустилась влажная пыль, преломляющая видимое пространство в мираж.
Вся эта яркая светящаяся картинка дрожала, вибрировала и менялась за двойным стеклом раскачивающегося вагона. Пейзажи видоизменялись, открытые равнины уходили прочь, скрываясь за кулисами непроглядного леса, не уходило лишь знойное солнце. Скорый поезд мчался на всех парах, стараясь убежать от губительного зноя. Он торопился на восток, раскручивая медлительную планету, что бы поскорее окунуться в прохладный вечер.
Инна пыталась с помощью считалочки погрузиться в глубокий сон, но мнимый пересчет баранов к успеху не привел. Легкая дремота, навалившись на уставшие веки с очередным взбрыкиванием вагона, покидала напряженное тело.
Прочитанная от корки да корки газета «СПИД-ИНФО» валялась рядом. Стрессовые ситуации звезд первой величины лишь косвенно цепляли интеллектуальную Инну.
Свободная пресса подпитаная вливаниями беспринципного капитала тошнотворно кричала о падении нравов. О том, что абсолютно все композиторы имели интрижки со своими исполнителями, а у тех в свою очередь постоянно возникали случайные романы с продюсерской элитой.
В одной статье автор клялся, что, присутствуя на одной из вечеринок столичного бомонда, он стал свидетелем вульгарного казуса. Известный певец «М» с голубыми наклонностями мягкотелой души, был замечен в нетрезвом виде с неким господином «Н» – мужчиной нормальной, естественной ориентации. И теперь вставал резонный вопрос – «Простите, а кто кого переделал?»
Перелистнув пару броских страничек, не задерживаясь на сомнительном гороскопе и на откровенном фото поп дивы госпожи «С», взгляд читателя непременно остановился бы на отпадных анекдотах в стиле сэкси. Пошлые анекдоты чередовались с более или менее приличными, хотя суть высказываний от этого не менялась. Завуалированная пошлость терзала рассудок своей вызывающей наглостью. За то тираж рос, увеличивались гонорары писак-фантазеров и до непростительного, тупели умы читателей.
В принципе газету «СПИД-ИНФО» можно было читать без боязни заполучить разжижение мозгов, правда, если не вникать в смысл творимого раскрепощенными авторами. Достаточно было обежать глазами передовицу и далее с благодушным настроем рассматривать одни только фото-повествования. В откровенные письма читателей с истерзанными судьбами, лучше не вникать, ибо написаны и отредактированы эти слезные истории сами ми же журналистами. В письмах истинная правда – замещалась несусветной ложью, граничащей с фантастическими эпостасиями. Сплетни возводились в ранг общечеловеческого общения, пришедшего взамен душевной тонкости и трагизма А.П.Чехова.
- Бред сивой кобылы!!!
Инна насторожилась, до этого сосед по купе ни чем не выдавал своего присутствия.
Руслан, поддавшись дорожной скуке, листал очередную книгу. Час назад он уже отложил одну книгу на столик, прочитав ее от корки до корки. Инна была в изумлении, когда случайно обнаружила, что книга принадлежит к классике мировой литературы. От симпатичного соседа по купе, заводящего интрижки по поводу и без, такого она ни как не ожидала.
Фамилия Ф.М.Достоевского на обложке книги, сильно озадачила ее. Она была убеждена в том, что Руслан помешан на приключенческой литературе, но уж точно не на философских подходах в творчестве знаменитого «мрачного писателя».
В думающем обществе, несмотря на неоспоримые заслуги Ф.М. Достоевского, про него сложилось мнение как о мрачном гении. Все его творчество это детальный психологический анализ героев, развернутый так широк и углубленно, что можно впасть в депрессию или поддаться нервному расстройству, если вместе с автором, искренне, переживать за героев.
Наблюдать за молодым человеком, воспитанником рока и культуризма занятого исследованием «Бедных людей», было весьма шокирующее для восприятия амбициозной современности. В ее глазах сосед по купе совершил настоящий поступок и открыл новую грань в познании человечества.
- Бонд,… Джеймс Бонд!!! Агент 007… Полнейшая ахинея!!! – без лишней полемики дал оценку новой книге Руслан.
Закончив с Достоевским, Руслан решил присесть за будоражащие воображение шпионские страсти. Маленькая книжица, приобретенная им в книжном лотке привлекла именем автора и напоминанием некоторых сюжетов из фильма с участием Пирса Броснена. Руслан решил, что популярный английский писатель Ян Флеминг составит достойную конкуренцию Федору Михайловичу.
Прочитав несколько страничек о бесстрашном и везучем агенте 007, борющемся с японскими якудзами, Руслан по достоинству оценил западный стиль литературы. Ему пришлось не по вкусу, то чем пичкают русских людей закордонные идеологи в содружестве с молодыми реформаторами.
- Я этого не признаю.
Руслан открыто возмущался, не смотря на присутствие Инны. Он намерено, громким выражением своего недовольства, втягивал ее в обсуждение волнующей темы.
- Что там?… – спросила она.
- Да представляешь…
Руслан закрыл книжицу, оставив палец между листов.
- …полнейший маразм. Либо перевод упрощенный,… либо у автора настоящий упадок творческих сил. Полнейший ко…пец!
- У…у… – Инна многозначительно и понимающе закивала головой.
Симпатичный сосед не преставал удивлять ее, к сложившемуся мнению как о пройдохе и бабнике, примкнуло убеждение в интеллектуальном складе ума. Руслан все больше и больше нравился ей. Вместо типичного прощелыги – прожигателя жизни, вырисовывался образ мистического героя любовника. В нем открылись подлинные черты мечтательности, нравственности и романтизма – так упорно притворяемые в жизнь женщинами писательницами, ищущими на земле идеального самца.
Оказалось, что соседа по купе волновали не только длинные ножки, силиконовые вставки и выпуклые попки. Его трогало и увлекало главнейшее свойство головного мозга – способность к всестороннему мышлению, и восприятию душевных процессов, творящихся в общности людского мира.
- Тут такой слог,… начинаешь подозревать, что сия писанина составлена и предназначена для слабоумных приписанных к специнтернату. Набор слов,… растиражированных для оболванивания людей. Прочитав эту хренотень,… ловишь себя на мысли… а,… за чем вообще… о чем-то думать? Тут не над чем думать!
Руслан подстегивал свое красноречие эффектными жестами рук. Не церемонясь с книгой, он запульнул ее к дальней стенки и стал рисовать в воздухе подобие головного мозга пораженного слабоумием. Нерадивую музу, вдохнувшую в автора бондиады отрицательный настрой, он обещал упрятать в психушку вместе с ее подопытным:
- Эта легкокрылая лгунья, наплела бог весть что, и в кусты,… а надо бы ее в смирительную рубашку…
Руслан вскипал, негодования уже выплескивались через край. Эта грубость, этот шквал эмоций и искренний гнев все более и более притягивали Инну к неординарной личности.
- Ты смотрела фильм про Джеймса Бонда,… а?
Инна неуверенно согласилась, из всех просмотренных фильмов ей запомнились одни страшилки созданные блистательным обманщиком по имени Голливуд. Конечно, это увлечение шло в разрез с представлениями о женщинах как о ста процентных трусихах. Улица Вязов, лунные ночи в пятницу тринадцатого и кровожадный Дракула, ей нравились больше. Адреналин пользуется спросом не только у плечистых снобов, повышенное бурление крови присуще и мягкотелым женщинам.
- Я согласен, фильм поставлен здорово! Зрелищно. Глаз не оторвать. Спецэффекты, разрывы снарядов, головокружительные гонки на родстере. Музыка!!! Все это смотрится.
Руслан сам того не замечая, в присутствии девушки сел в неподобающую позу. Он развел широко коленки и машинально положил руку на интимное место, как бы поправляя что-то, мешавшее ему спокойно говорить. Руслана поглотило захватывающее обсуждение фильма, он не отдавал отчет своим действиям.
От Инны не ускользнула эта мужская вольность. «Они, эти мужчины расслабляются там, где хотят, потому что никогда не придают подобным «мелочам» внимания…» – Инна сделала вид, что не заметила эту оплошность. Как потом оказалось при дальнейшем общении с Русланом, стыда в нем вообще не наблюдалось. Сильные личности игнорируют подобную слабость, они проделывают непристойные поступки с легкостью и без пунцового цвета щек.
- Для фильма,… само написание текста,… простительно, там все замещается зрелищностью. Его создатели стараются на всю катушку, что бы отбить вложенные бабки. Их задача урвать Оскара и возглавить список самых рейтинговых блокбастеров. Тут ни с чем поспоришь! Да и не зачем.
Как и прежде Инна придерживались выжидательной тактики. Она не понимала, куда клонит Руслан и чего хочет добиться своими энергичными репликами.
- В обязанности сценариста и режиссера не входит задача напрягать мысли смотрящих зрителей. Им не нужно чтобы человек ломал себе голову над философскими дилеммами. Кино это не место восприятия основополагающей истины. Зрелище!!!
Руслан взмахнул руками, изображая иллюзорное видение спецэффектов усиливающих зрелищность фильма. Инна в испуге сощурилась, узрев перед собой лопнувший искрами фейерверк. Инстинктивно она подалась от Руслана.
Инна стеснялась лишний раз пошевелиться, облегающие трико-стрэйч приковывали взгляд Руслана. Инна это заметила, как назло, пастель была заправлена, и не чем было прикрыться. Инна старалась сидеть смирно как на уроке, дабы не вводить своего симпатичного соседа в соблазн. Иначе тема разговора могла повернуть к связующей нити мужчины и женщины, где последняя ставит под удар свое неприкосновенное целомудрие. Инна ощущала себя крайне дискомфортно.
- Кровь, мордобой,… зритель впитывает все это,… глазами. Цель достигнута, зритель безотрывно следит за голубым экраном. Он впился глазами в экранное чудо и ловит каждый фрагмент закодированного послания. Но это зомбирование! В удобных креслах сидят безмозглые зомби. Сплошной блеф! И что после этого?
Руслан, глядя на Инну в упор, поставил вопрос ребром. Инна пришла в замешательство, она не понимала, что от нее хотят. Ее реснички трепыхали, на лице изобразилась девичья глупость. Она старалась, не уронив достоинство с честью выкрутиться из этого неудобного положения. Прибегнув к женским уловкам, она жеманно улыбнулась, изображая недотрогу, и высказалась весьма пространно:
- В принципе существует классика кино,… Эйзенштейн,… например. В литературе точно так же… – плавным движением руки Инна указала на книгу Достоевского.
Инна попала в самую точку, когда случайно извлекла из памяти фамилию знаменитого режиссера. В глазах Руслана она поднялась на высшую ступень развития, среди инфантильного женского контингента. Руслан в изумлении склонил перед ней голову и с восхищением посмотрел в ее кокетливые глазки.
- Ва…у!!!... Я поражен! Смотрю и удивляюсь, передо мной находится милое, женственное создание,… и столько интеллекта,… ты мне с каждой минутой все больше и больше импонируешь.
Руслан скатился до роли любезного повесы. Со стороны казалась, что весь выпендреж с классической литературой – обыкновенная уловка. Красочное позерство с философскими рассуждениями необходимы были ему для создания определенного имиджа. Руслан набивал себе цену, что бы с легкостью завладеть сердцем сексуальной попутчицы. Выходит, что весь индивидуализм и неординарная одаренность Руслана ни что иное, как фикция. Сейчас он выглядел обыкновенным альфонсом, добивающимся низменных целей с помощью великолепной актерской игры.
На самом деле это было не так, Руслан был именно тем за кого себя выдавал, а именно, он являлся новым типом молодежи, умеющим отличать упрощенный Дарвинизм от замысла великого творца.
- Так вот… – забыв про комплименты, он снова вернулся в пределы классического творчества талантов и бездарей – Бондиада Яна Флеминга, в книжном варианте,… это убогая констатация фактов. Простенькое изложение,… которое под силу ученику седьмого класса.
- И где же… – Инна растягивала высказываемую мысль. Интуитивная память на этот раз не спешила ей на выручку. Пришлось напрячь мозги, не даром же она окончила университет, и декламировала стихи Бориса Пастернака – …Где же выход? Что тебя не устраивает в данном случае?
- Самое интересно, что ответы на все вопросы находятся под рукой, совсем рядом, а мы иногда не придаем этому значение.
Руслан потянулся за книгой Федора Михайловича, чем привлек внимание Инны.
- Не надо далеко ходить, все тут на месте. Неподложное, искреннее, не придуманное и вечное, как существование бесконечного космоса.
Надо признаться, Руслан понимал, что его понесло! С каждым человеком происходят такие моменты, когда он, уловив волну вдохновения, сливается в резонансе с музой. В такие минуты человеку под силу все, даже запутанные философские заморочки с таинственной составляющей.
- Это самый настоящий драйв! Достоевский… утонченная, изящно выстроенная психологическая пирамида. Анализ человеческой души,… используется в качестве уничижения эгоистического общества современников. И не только это… Федор Михайлович,… острый скальпель распанахивающий гнойные места в дряблом теле общности людей. Он выворачивает на изнанку пороки человечества… Жадность,… эгоизм, зависть, тщеславие, ненависть, беспутство, трусость,… у него не перо, а заостренное лезвие. А главное он показывает в человеке то, что другие даже не видят. Мало быть талантливым. Необходимо пережить и прочувствовать эти качественные отличия на себе. Иначе созданный тобою сюжет не сложиться, он будет бубанеть как пустотелый бубен. Бой есть, а ритмики выливающейся в мелодию не будет. Звенья набранных слов не сложатся в цепочку, они разлетятся словно метеориты, не сложившись в красивейший шлейф кометы. Нужен особый талант, который сумеет показать душевное участие.
Два стакана в подстаканниках дрожащие на столе, соприкоснулись, сказалось влияние всемирного притяжения, ускоренное вибрацией колесных пар. Поначалу они столкнулись железными ручками, исполненными на манер кованого узора. Ощутимая встряска на очередном перегоне заставила их отвернуться курносыми носами и прижаться друг к дружке стеклянными ободками.
Церковный звон, переделанный на лад стучащих колес, стал ненавязчивым музыкальным сопровождением в частной беседе двух пассажиров. Иногда мелодия меняла тембр и стекольное звучание, заходилось отчаянными ударами подстаканников. При прохождении составом прямолинейных участков пути, звон превращался в журчание голосистого и тонкого ручейка.
Чуткие, граненые датчики очень остро реагировали на ускорение или торможение поезда. Человек, располагающий наблюдательностью, имел значительное преимущество, перед теми, кто замыкался в себе. У него открывалось шестое чувство восприятия окружающего мира.
Закрытое пространство купе представало в новом свете. Если в обычном мире, лишенном относительно резких колебаний, все подстраивалось под способность сетчатки глаз воспринимать отражение световых волн. То в закрытом объеме, влияние внешней среды определялось вибрацией граненых стаканов. Достаточно было успокоиться и заострить внимание на стеклянных датчиках, что бы ощутить любые изменения происходящие с подвижным составом.
Инна нервно развела стаканы в разные углы стола. Стекольный перестук мешал ей сосредоточиться. Сотрясательная мелодия уводила мысли от темы разговора предложенного Русланом. Ей искренне хотелось понять, что именно пытается сказать разговорчивый сосед и куда он клонит?
В том, что классическая литература намного здоровее и мудрее современных бестселлеров, ей стало понятно еще со школьной скамьи. В те времена знали, за что платили учителям, сейчас с уменьшением оклада пошла на убыль и педагогическая ответственность за просвещенные умы воспитанников.
Инна не могла разобраться в характере Руслана, кое-что в нем ставилось под сомнение. Она не доверяла ему, нутром чувствовала, что ее попросту клеят, произнося в слух заумные речи полные сравнительного анализа.
Она не могла допустить мысли, что в первый день знакомства, неизвестный мистер «Х» – сексуальный красавчик, намерен уложить ее в пастель. Инна находилась на распутье. Семейные взаимоотношения у Инны строились на доверии и преданности. Она ни разу не изменила мужу. Серый облик мужчин сопровождавших ее на олимп бухгалтерского учета, не давал поводов к любовной интрижке. Но в этом двух дневном вояже дела обстояли несколько иначе, такого яркого экспрессивного и симпатичного парня она еще не встречала.
За короткий промежуток времени, с момента знакомства, в ней, что-то дрогнуло, стереотип слаженного, семейного мышления покачнулся. Фундамент прочного и доверительного брака подмывался бурными движениями сторонних сил. Сейчас, она многое допускала, на многое закрывала глаза и соглашалась на кое-какие вольности.
Руслан беспутным демоном, посеял в ее сердце сомнения. Инна увидела в нем сочетания тех волевых, душещипательных черт, которые она хотела видеть в одном мужчине. Интеллектуальная наклонность, поступательная смелость, отчаянная решительность, привлекательное тело и искрящийся взгляд полный соблазна – вот, то не многое, сбившее нравственные устои Инны с истинного пути.
Сосед по купе источал неосязаемые флюиды, сильные мужские гормоны, впитываемые без ограничения женским сердцем. Женщина воспринимает их цветущим и поющим сердцем, рассудок в этом платоническом, до времени платоническом совокуплении участие не принимает.
Пока, Инна довольствовалась обостренным чувством влечения, она ощущала себя пчелкой, уловившей дурманящую цветочную энергетику. Это тот самый момент счастья, когда обезумевшая пчелка, сломя голову, летит на нектарные позывы. Она во что бы то ни стало, желает, утолит жгучую жажду, получить удовлетворение, ее тело прошибает многогранная эйфория.
Обворожительное и обольстительное лицо Руслана постоянно мерещилось перед глазами дрогнувшей Инны. Она даже нашла ему сравнительный образ, Руслан напоминал известного сердцееда, голливудского актера Жан Клод Вандама.
Инна решала для себя непростую нравственную задачу. На одной чаше весов собрались вожделенные мечты – нераскрытой, загадочной женщины. На другой чаше весов находилось то, что называется семейным обетом, данным в регистрационном зале дворца бракосочетания. Когда-то Инна совершила брачный постриг и вошла в круг доверия супружеского союза. Об этом она ни когда не забывала, это и был скрытый комплекс не утвердившегося на земле человека – боязнь наказания.
- Федор Михайлович, при всей своей правоте и тут выглядит неоднозначно. Вещатель человеческих недугов, умел поставить читателей перед нравственным выбором…
Инна неловко дернулась, слово «выбор», закралось ей в душу и не давало покоя. Руслан заметил ее колебания, но не придал этому значения и продолжил:
- …в его мрачном мире психоанализа,… не все так просто… он рисует среду обитания персонажа не только в черно-белом свете, а разукрашивает его во всеобъемлющие цвета. Его задумки гораздо шире сложнее и дальновиднее.
Руслан не нуждался в передышке, он говорил, будто читал с раскрытого листа, ни разу не запнувшись и ни разу не споров ерунды. Фальши или актерской импровизации в его словах не наблюдалось, его искренность подкупала слушателя.
- Вот смотри…
Инна, поддавшись настойчивому призыву, заглянула в его глаза, хотя слово «смотри», имело скорее образное значение.
- …басня Крылова,… стрекоза и муравей, все ее хорошо знают, даже наизусть заучивали в школе.
Инна отметила, что глаза Руслана увлажнились, и искрились солнечным переблескиванием. Удушливость закрытого помещения, цветастое красноречие и обильные умозаключения сильно напрягали Руслана, раздражая глазную оболочку.
«Бабник! За угол не ходи! Как пить дать отъявленный бабник! Причем самой высокой квалификации» – отметила про себя Инна и навострила уши.
- Я хочу на ее примере доказать, что мораль, нравственность, принципы, это далеко не устойчивые константы. Под разным углом зрения они видятся по-разному.
Руслан отставил трясущийся подстаканник к окну, поезд кидало то в одну, то в другую сторону, локомотив пер на всех парах.
- Пример первый.
Указательный палец изобразил цифру один.
- Всем известный трудолюбивый персонаж басни, муравей,… трудился, пыхтел все лето, от рассвета до заката. Весь божий день таскал в закрома съестные припасы. Складировал тучных жуков, вялил аппетитных червячков, укреплял жилище соломинками, в общем, занимался делом. Согласна?
- Угу.
Инне было все равно, напоминание о присутствии в природе мелких насекомых ее не трогало. Но вот та часть мелких насекомых прописанных в человеческом жилище, кроме брезгливости и отвращения у нее не вызывали.
К счастью рассказчика смысл сказанного она все-таки уловила, муравей – неисправимый «насекомый трудоголик».
- Ага. А стрекоза? Целое лето пропела, оглянуться не успела… и… порхала, порхала, цветочки нюхала,… от пыльцы балдела… напевала стрекочущую мелодию, короче… забавлялась, наслаждаясь летними деньками.
Руслан взял короткую передышку, втянул легкими воздух, и ощущая заинтересованность Инны, на новом гребне вдохновения направился по тернистому пути доказательств и фактов.
- Выходит, что к зиме подготовился один муравей. Стрекоза проморгала, упустила время! Песенки, цветочки,… стебельки да травки,… все баста! Ей не куда идти, не жилища, не питания, ни теплой одежды. И справедливый мир правильно делает, осуждая стрекозу,… мол,… Сама виновата, надо бы не стрекотать, а запасаться, к зиме готовиться, о будущем думать! И вот в итоге пришла стрекоза к муравью и на ночлег просится, а тот,… иди,… мол,… подруга еще погуляй, раньше надо было кумекать. Ну, как?
- Как? – Инна недоуменно захлопала ресничками.
- Как? Правильно поступил муравей или нет?
- Ну,… да! Конечно…
- Правильно, верно,… это с одной точки зрения. Муравей осудил стрекозу по делу, не чего было красоваться, когда холода на носу. А теперь напряжем мозги…
Руслан демонстративно подался вперед, и чуть было не съехал с полки.
- Ясно, что муравей трудоголик,… оспаривать этого я не собираюсь. Но разве муравьишка не радовался, когда до него со всех сторон доносилась музыка лета. Ведь стрекоза пела о теплом солнце и пушистых облаках. В полуденный час удушливого зноя она самозабвенно голосила о великолепии луговых цветов и степной ковыли. Она восхваляла ромашковое поле, подпевала колокольчиковому тихозвонью. Махала крылышками над ржаными колосками. Ведь и сама стрекоза,… часть этого самого жизнерадостного лета. Ведь силы увеличиваются, когда настроение на подъеме, работа спориться и груз не так тяготит. Правильно?
- Да… – быстро согласилась Инна.
Запутанное учение Крыловской басни, давалось с трудом. До встречи с Русланом сюжет этой драматической истории казался простым и ясным. Под присмотром школьных учителей в ее голове созрела и укрепилась мысль, что каждому воздается по заслугам. Теперь же идеологическая составляющая басни ставилась под сомнение, укоренившаяся истина выворачивалась на изнанку.
- Конечно да! И где же сострадание и любовь к ближнему? Неужели у муравьишки настолько бесчувственное и холодное сердце? Не уж то он прогонит бедную стрекозу, взывающую к помощи. Из-за безразличия и черствости, стрекоза пойдет в заснеженное поле, продуваемое грозными ветрами,… и замерзнет,… погибнет там в одиночестве. Выходит, что справедливый муравей,… монстр. Злобный букашка, любыми средствами и жертвами доказывающий свою правоту. Получается, что муравей является отрицательным героем, а стрекоза всего лишь жертва своего легкомысленного поведения. Согласна…
- Согласна.
В свете новых, открывшихся фактов Инна до конца дней своих будет убеждена, что муравей это бессердечный деспот, сгноивший очаровашку стрекозу на куче замерзшего компоста.
В щели приоткрытой двери периодически появлялись и исчезали люди. Пассажиры, не спеша, прогуливались по длинному коридору, исследуя до боли знакомые места. Некоторые, заломив руки за спину с умным видом, и нескрываемым любопытством заглядывали внутрь, словно узрели темную подворотню на узкой улочке старой Риги.
Их сознанием управляла скука, в сотый раз, обходя длинный коридор вагона, они пересчитывали свои шаги и каждый раз останавливались на цифре тридцать три. Заглядывая в четырехместные склепы-купе, унылые пассажиры искали новые впечатления. Процедуру познания они проводили с завистливым укором в глазах, полагая, что кто-то из попутчиков, закрытых в железном ящике, находиться в более комфортных условиях, чем они. Греша на судьбу, эти завистники убежденно верили, что несправедливый рок выбрал именно их для совершения над ними акта насилия, во искупления грехов рода человеческого.
Меланхоличные пассажиры, измотанные духотой, плавали в собственных мыслях и заботах. Каждый зритель, проходящий мимо приоткрытого купе, клял невыносимую жару, и жаловался на экономных железнодорожников не установивших освежающий кондиционер. Пассажиры молили всевышнего, что бы состав поскорее добрался до пункта назначения указного в билете.
Таких пассажиров с мученическим тусклым светом в глазах, было вообще-то немного. В основном заглядывающие в купе пассажиры делали это машинально, бесцельно блуждая взглядом по веренице раскрытых дверей.
Порою, взрослые вели себя как дети, страдающие непоседливостью и активным созерцанием жизненных процессов. Сидеть на указанной полке, сложив ручки и ножки им было крайне тяжело. Заглядывая в щель приоткрытых дверей, они одаривали владельцев купе безвинной и заразительной улыбкой, выказывать злобу или искривлять в гримасе физиономия для них было равносильно сморканию в божьем храме.
Дети, предоставленные самим себе, носились по коридору стайкой галчат, пытливо вглядываясь в лица незнакомых людей.
Руслан засобирался вставать, он устал от показательного суда над зловредным муравьем. Ему был необходим глоток свежего воздуха. Вожделенный тамбур, сквозивший всеми ветрами подряд, казался ему воплощением ледяного полюса.
Руслан напряг мышцы и приподнялся, как вдруг в дверях неожиданно возник малец. Юный отпрыск, чьей-то неизвестной фамилии, едва держался на ногах. Большие колготки сползли и тянулись по ковровой дорожке, что бы свободно двигаться, ему приходилось широко расставлять ноги. Медвежья походка вызвала у Руслана добродушный смех.
По мальцу было видно то, что он не страдал дистрофией, пухлые щеки, подмазанные сахарной сдобой, жирные руки сдавленные узкой футболкой кричали во всеуслышание об избыточном весе. Копеечные глазки толстяка-карлика упрятались в глубине сливочно-масленного лица. Голова, минуя шею, плавно перетекала в плечи. На коже виднелись красные пятна – сказывалось влияние непереносимой жары.
В целом малец смотрелся довольно неплохо, вызывая у пассажиров нечто, вроде удивления.
- Вау! – вырвалось у Руслана. Колоритный малец пленил его.
- Ты откуда такой взялся?
Юный отпрыск неизвестной фамилии находился в том возрасте, когда дети начинают обдуманно и взвешено отвечать на вопросы взрослых. Если конечно усердные родители, взяв на вооружение запрещающую педагогику, не сделали из них закомплексованых недотрог.
Малец перестал грызть большущее и сочное яблоко, ветер тыльной стороной ладошки подтеки на бороде и весьма авторитетно заявил:
- А что,… это,… так напрягает?…
Руслан явно недооценил мальца. Быстрое развитие интеллекта, ускоренное родительскими вольностями и скандалами, создало из ребенка несносного сорванца.
- …мама говорит,… аист в корзине принес.
Руслан оторопел, такой прыти в эволюции малыша он не ожидал. Да,… дети это парадоксальное явление природы, отмеченное свободным волеизъявлением и убийственной простотой.
Инна захихикала, но тут же сдержала давивший смех, боясь привлечь на себя внимание озорного мальца.
- Наверное, тебя ели-ели, два аиста тащили,… – Руслан решил озадачить мальца, указывая на его неприличный вес. Инна улыбнулась, уловив, куда клонит Руслан.
- …в каком ни будь большом контейнере.
Малец и впрямь оказался сообразительным, уразумев, что над ним потешаются, сделал непристойный выпад:
- У…у…у…– он показал язык.
Красный, слюнявый язык красовался в раскрытом рту вместе с не пережеванным яблоком. Малец пеликаньим способом заглотил мешавший ему кусок яблока. Шея разошлась резиновым шлангом, кусок яблока проскользнул по пищеводу и плюхнулся в желудок. Теперь язык вылез наружу полностью.
- О..го…го… ха…ха…ха!!!… – Руслан рассмеялся.
На мальца, издевательства взрослого человека ни как не повлияли, без смущения он продолжал показывать липкий и жирный язык.
До вредных детей предупреждения взрослых доходят лишь тогда, когда меняются педагогические методы воспитания, когда в поле зрения попадает неуживчивый ремень с бляшкой.
Малец, ни на «ету», не сомневался в своей безнаказанности и продолжал показывать язык.
- У…у…у…
Обезьянья демонстрация затягивалась. Руслан перестал смеяться. Инна недовольно и сконфужено отвернулась к окну.
- У…у…у…
С языка мальца соскальзывала обильная слюна, вызванная соком кислого яблока.
- Пух!!! – разрезал воздух громким выкриком Руслан, и ткнул распоясавшегося сорванца пальцем в пуп. Малец от неожиданности испугался, сильно прикусил язык и с ошеломляющим ревом кинулся наутек.
- Ни че себе,… пухлик… – обращаясь в никуда, Руслан, покачал головой и призвал Инну в свидетели произошедшего инцидента – Видала?
- Да… видимо родители его безмерно баловали,… представь,… сейчас сидит он у мамы на коленках, раскачивает пухленькими ножками и жалуется.
- Ха…ха…ха… – Руслана обуял неудержимый смех, в судорожном порыве он зацепился за верхнюю полку.
- У…у… вот это удар,… хорошо, что еще полка мягкая, иначе бы в кровь разбил.
- Ничего у тебя лоб крепкий, шишек наверное, не мало набил… наверное,… уже привык к ним… – подтрунивала Инна.
- Ладно тебе,… смешки раздаривать. Ты,… как,… чая хочешь?
Инна категорически замотала головой.
- Нет!
- Да я,… в смысле пообедать в ресторан сходить, подкрепиться… Согласна? Я приглашаю.
- Нет! Спасибо,… нет…
Инна искала оправдания, чтобы поубедительнее отказать Руслану. Она намеривалась и дальше выдерживать дистанцию, не создавая лишних проблем ни для себя, ни для него. Вести раздельный образ жизни в пути – вот ее главная задача на предстоящие два дня.
Нравственный облик прагматичной и рассудительной девушки не позволял ей идти в ресторан с малознакомым попутчиком. Повестись на приглашение в первый же день знакомства – выглядело очень нескромно, ставилась под удар ее чистая и незапятнанная репутация.
- Как хочешь,… воля твоя… Тогда я пойду сам.
Руслан тянул время, молчал, вынуждая Инну нервничать, и еще раз задуматься над приглашением. Прошло минуты три, а он все толкался у зеркала, тщательно разглаживая свалявшуюся одежду и высматривая на лице, хоть какие бы то ни было изъяны. Инна не поддавалась, сложно построенный характер гордой девушки, не позволял совершать опрометчивые поступки.
Руслан обмерил ее пытливым взглядом дамского угодника и молча покинул купе. Затоптанная ковровая дорожка повела его к тамбуру. Не успев сделать пару шагов, как состав дернулся и Руслана, помимо его воли бросило на объемного господина выступающего в роли культурного проповедника.
Откровенное и душещипательное изречение Сергея – «Ух,… как я устал…», в очередной раз убедило окружающих, что ему на самом деле очень хреново.
- Ух… как я устал… Вселенское пожарище! Жарит… спасу нет! Хочется в спокойствии,… лечь,… подремать,… а… выходит полнейший облом. Исходишь потом, будто на тебя вылили ведро горячей воды и включили обогреватель. Просто хочется рвать и метать!
Объемный господин, не освобождая прохода, продолжал жаловаться на пекущее солнце.
- Ух…ух… Почему нет кондиционера? Вот вам забота о пассажирах! Не понимаю! Зарплата есть! Оклад есть! Инвестиции есть,… а прохлады нет! Нормальных,… человеческих условий существования не наблюдается.
Упершись в поручни, он еле-еле держал равновесие на неустойчивой платформе вагона. Его глаза, устремленные в за оконное пространство, без интереса и тупо следили за мелькающим пейзажем. Отраженное на стекле красное лицо набирало обороты бесконтрольной злобы.
- А... А!...
Внезапно все переменилось. Рот широко раскрылся, лицо стало выворачиваться на изнанку, мощный зевок перебил его негативную речь.
- А!… А!… А!…
Живот объемного господина округлился до небывалых размеров. Лицо превратилось в переспелый помидор, подбородок слился со слоеной шеей. Еще чуть-чуть и мышцы пресса не выдержат такого натяга и пузо лопнет. И тут произошел компрометирующий объемного господина казус, живот дал спуск, только не стой стороны, где ожидался разрыв, а сзади.
Коридор в доли секунды пронзил громкий пук. Задняя часть культурного пуританина, не выдержала внутреннего давления и разрядилась неуправляемым выхлопом газа.
Независимыми и невольными свидетелями данного инцидента продолжительность пука оценивалась в шесть секунд. Сергею заметно полегчало, о чем свидетельствовала скромная улыбка благовоспитанного христианина.
- Жабка! Жабка! – расторопный малец, недавно показывавший Руслану язык, завопил на весь вагон, тем самым, предавая широкой огласке не благовидный поступок культурного господина. Сергей отреагировал неадекватно, вежливым поклоном головы. На его лице воссияла улыбка, он был рад облегчиться во всеуслышание.
- Мама! Мама! – кричал во все горло противный малец. Он бежал к своему купе, пухлые бедра и икры мешали ему переставлять ноги, отчего топот по коридору стоял нешуточный.
- Я слышал жабку! Это была жабка! Живая жабка! Купи мне! Я тоже хочу. Я хочу к себе в аквариум посадить. Мам…
Сергей стоял в свободной позе не ощущая странный запах – «Свое г… не пахнет!», он не подавал виду что, что-то произошло.
Звук, произведенный на свет благовоспитанным Сергеем, может и номинал в представлении мальца квакающую жабку, но увы, Руслану так не показалось. На мгновение ему почудилось, что старый трубач прочищает захиревший горн. Настоящая жабка квакает не так протяжно, не столь глухо и не в таком тембре.
Сквозняк, спровоцированный приспущенными окнами вагона, в мгновение ока разнес нервно-парализующий газ. Основу газа составляла перебродившая отварная картошечка, малосольные огурчики и двадцати процентная сметана, о чем знал только объемный господин, остальные об этом даже не догадывались.
Пассажиры, толкавшиеся в длинном коридоре, поспешили ретироваться по своим купе. Отовсюду слышалось лязганье сдвижных дверей и клацанье стальных замков. Руслан осознал, что путь к ресторану перекрыт как минимум, минут на семь, он развернулся в другом направлении, и понесся ко второму выходу. Проходя мимо своего купе, он посоветовал Инне не выходить и резко закрыл сдвижную дверь.
Инна вертела в руках книгу Федора Михайловича, и к предупреждению Руслана отнеслась легкомысленно, с женским недоверием. Она решила разузнать, в чем тут дело, оставила в покое Федор Михайловича и встала с удобной полки.
Сдвижная дверь распахнулась с ужасным скрипом и громыханием, Инна выглянула наружу, не переступая порог. От Руслана и след простыл, такой прыти от него, она не ожидала. Ее несколько озадачил пустынный и притихший коридор, в нем наличествовал, только объемный господин. В сей же миг, она узрела красное лицо объемного господина и ощутила тошнотворный запах протухших яиц.
- Ух,… это я,… уж… – заскромничал объемный господин.
Чуткие волоски носа задергались, словно пазухи носа прошиб высоковольтный разряд. В нюхательные рецепторы вонзились миллионы болючих иголок. Инна отскочила в глубь купе и закрутилась на месте. Она не знала, что делать, взять газету и отмахиваться от вредных потоков воздуха или закрыть плотно ноздри. Решение пришло само самбой, бросившись всем телом на дверь, с удвоенным грохотом Инна захлопнула ее. Изоляция от вредной, внешней среды прошла успешно.
Стараясь через раз дышать, Инна завалилась на полку, запах протухших яиц витал воздухе и раздражал чуткий нос.
Где-то за многочисленными переборками четырех местных купе раздавался отчаянный рев ребенка:
- Жабка! Мама я хочу, что бы ты купила мне жабку…
- То дядя серанул! А ты подумал, что жабка квакает… – доброму и внимательному родителю надоели вопли несносного отпрыска, и мама решила объяснить, что на самом деле произошло – …Дядя, дулся, дулся и пукнул,… очень хорошо пукнул. Да так что всем испортил воздух!
Наплевав на приличия, добрый родитель на последнем предложении сделал особый, громкий акцент. Что бы возмущение общественности докатилось до виновника индивидуалиста, пробуждая в нем совестливость.
Инне страшно захотелось заглянуть в лицо объемному господину, узреть стыд, вызванный поношением вагонного коллектива. Если бы с ней, произошла такая дикая неприятность, то Инна бы провалилась сквозь пол, сгорела бы со стыда и не высовывалась из купе до конечной станции.
Заглотнув по больше воздуха, она на цыпочках подкралась к сдвижной двери и потянула массивную ручку-шкворень. Просунув голову в образовавшуюся щель, она посмотрела на злоумышленника. От удивления Инна выпустила из легких воздух и с отвисшей челюстью уставилась на объемного господина.
Сергей, как и прежде непринужденно придерживался руками за поручни и с загадочной улыбкой Иванушки дурочка, созерцал дивные красоты вечереющей родины. Его внушительный зад упирался в пластиковую стенку купе. Вагонная качка, то прижимала его к стенке, то отфутболивала к двойному стеклу.
Красноречивое пустозвоние соседей по купе не волновала его, он ощущал себя на седьмом небе, созерцая красоты русской равнины. Сергея не тревожили глупые выкрики задыхающихся пассажиров, перед его глазами проносились чудные видения природы – гранатовый закат, накрывающий фиолетовый горизонт и огненные всполохи небес, расписанные на ватных облаках.
Сосновый туннель впивался темно-синей тенью в запыленное стекло. На полупрозрачном панно, разгорающееся лето наносило наброски удивительной картины завершающегося дня, соединяя тенистую черноту дремучего леса, с ультрамарином небесного купала. Огненно-рыжее ярило, словно гнедой скакун перепрыгивало с одной макушки сосны на другую. Запутавшись в размашистой кроне вековых дубов, гнедой скакун исчезал, осыпая поезд мерцанием огненной лавины. Улучив момент, он выскакивал на луговое раздолье и озарял свечением драгоценных рубинов, надетых на пальцы всепроникающих лучей.
- Ух,… красота! Дивно!… Радует глаз… – высказалось впечатлительное сердечко объемного господина.
Инна находилась совсем рядышком, испугавшись, что ее застукают за неприличным занятием, она потихоньку всунула голову обратно в спасительное купе. Сдвижная дверь отрезала возможный доступ гневного осуждения, Инна успокоилась.
Зеркальный двойник, покрутив указательным пальцем у виска, вместе с Инной завалился на смятую пастель. Забросив ногу за ногу, Инна медленно выдохнула и прикрыла глаза. Произошедшие события дали повод призадуматься и обмерить случившееся с ней, с разных углов зрения.
В раскрепощенном состоянии она пролежала неведомо сколько времени. Ее показалось, что прошло не менее часа, хотя на самом деле минутная стрелка часов отклонилась всего лишь на восемь делений.
Мысли это своеобразный тоник, ускоритель неуправляемого времени, скрученного в спираль силами всемирного притяжения и растянутого скоростью света. Мысли помогают человеку преодолевать временные отрезки и не замечать вибрацию секундной стрелки.
Не осознавая, что в нас самих существует машина времени, мы повсеместно пользуемся ее услугами. Жаль только, что ускорение и замедление в данном случае имеют направленный вектор, устремленный в завтрашний день. Повернуть назад упрямое время нереально, мысли не обладают такой функцией, зато, на плодотворной ниве воспоминаний они могут создать иллюзии прожитого.
Треск сдвижной двери и звон стеклянных бутылок, словно увесистая пощечина отрезвила сознание Инны, полет мыслей прекратился.
- Ха! Ну, как? Тебе нравиться, такой расклад?
Руслан побряцал бутылками с пивом «Балтика 3», и небрежно поставил их на стол.
- Я,… я, не пью!
Распитие спиртосодержащих напитков в поезде с малознакомым мужчиной расценивалось Инной как запредельная вольность. Рассказы бывалых очевидцев о маньяках насильниках, отзвуком тревожной сирены отдались в ее голове.
Многоязыкие сплетники и просто осторожные люди утверждают, что клофелиный дурман в сочетании с алкоголем провоцируют провалы в памяти – «Капнут пару капель клафелина в стакан с пивом и все, до свидания, прощай женская невинность!» Это, в крайнем случае. «При нормальном стечении обстоятельств «гуд-бай»… мой кошелек!» – вторит им компетентная дорожная милиция.
Но женщина есть женщина, Инна поймала себя на мысли, что в принципе если такое произойдет, то с красавчиком Русланом это не будет считаться жестоким насилием. Инна запылала яркими признаками стыда, такой мысленной направленности от себя она не ожидала.
- Я,… не пью… – категорически заявила Инна. Здравый рассудок в содружестве с воспитанной нравственностью подтвердили ее непорочные наклонности.
Руслан уставился на нее широко открытыми глазами, потом, ехидно улыбнулся и с недовольным видом плюхнулся на полку. Откупоренная бутылка пива зашипела пенной волной, внутри обозначились шестиугольные пузыри – верный признак хорошего качества пива. Руслан жадно, со зрелищным кайфом отхлебнул добрых три глотка. Свежайший пивной дух, ударивший в нос и заставил его прослезиться.
- У…у,.. вещь! Это что-то невероятно,… приятное,… конечно после,… секса.
Руслан испытывающее косился на Инну, та в свою очередь не предавая значения провокационным словам взяла в руки газету.
- Жаль. Пивко помогает коротать время, убыстряет утомительный путь. Не так ли?
Инна не поворачивая головы, углубилась в чтение «Спид-инфо».
- Кстати,… я считаю,… что организму иногда требуется послабление. Его нельзя длительное время держать в напряжении. Обязательно должна случиться разрядка. Ну,… там,… новые впечатления,… новые знакомства,… легкий, ненавязчивый флирт…
- Угу,… и все это подразумевает наличие пастельных сцен на шелковых простынях – как не старалась Инна не отвечать на провокационные реплики, все же в разговор втянулась.
Проблемы эротического содержания еще со времен Адама тревожили сердца разнополых людей. Глупый Адам по наитию девственной Евы вкусил запретный плод греха, и с тех пор, секс стал неотъемлемым компонентом существования человека на земле.
Греховный поступок возвели в разряд культовых обрядов и провозгласили символом свободы и раскрепощенности. А в принципе, с точки зрения природных явлений это всего лишь эволюционный процесс, продлевающий род человеческий.
Естественно, тема секса не могла оставить Инну равнодушной.
- Раз-два,… раз-два,… и так далее…
Инна, удерживая газету в руках, попыталась воспроизвести страстную физическую зарядку, сопровождаемую частыми вздохами и блаженными вскриками.
- По чему бы,… и нет. Что противоестественно в том, что мужчину и женщину постигла страсть,… испепеляющие соитие?
- Руслан я тебя умаляю,… без любви и чувств,… секс,… физкультурно-оздоровительная процедура. Вместо эмоций и ощущения радости,… напряженные толчки,… и,… извини меня,… неприятные запахи…
Инна почувствовала прилив сил, спор набирал обороты.
- Ах,… по-твоему,… в сексе не хватает любви, идеалистического мироощущения,… и неземного счастья. Но это великое заблуждение тех,… кто пишет распорядок на завтрашнее будущее в романтических тонах.
- Да! Люди,… мужчины и женщины должны познать внутреннюю составляющую друг друга. Взрастить, что-то личное,… уединенное и ценное…
Инна, сложив ладони нераспустившимся бутоном тюльпана, изобразила то самое, непонятное и главное, возникающее в отношениях обоих полов.
- О…о… понятно, куда ты клонишь! Ты хочешь принять за основу супружеские отношения, и возвести их в ранг наивысшего удовлетворения плоти и души…
Руслан приблизился к ней, как учитель к ученику, и стал цитировать правописные истины:
- …Инна,… это глупо! Семья это прошедший этап эволюции,… в сближении мужика и ба..б… женщины. Я сомневаюсь, что ты,… современная девушка,… в это веришь.
- А во что,… я должна верить? И в чем я,… по-твоему, ошибаюсь?
- Драйв!!! Ощущение превосходства,… неземной полет над всеми условностями, выдвинутым завистливым и близоруким обществом. Стать независимым, быть на голову впереди и конфликтовать со всем устоявшимся и твердолобым. Разве не в этом блаженство? Испытать потаенные уголки страсти. Наплевать на девственные и непорочные законы! Они ведь придуманы скептиками, неудачниками, и ущербными,… в оправдание своей неспособности к чему-то необыкновенному.
Красноречие Руслана забралось на высокий гребень вдохновения. Демонические слова вещали о том, о чем обычно умалчивают и не распространяются, ссылаясь на этические соображения.
Правда, люди-скромники, в узком кругу общения, все-таки прибегают к помощи этого авантюрного учения позволяющего достичь оргазма чувств, но не более.
Руслан перевел дыхание и с напряжением в нервах продолжил:
- Двое, рисуют обоюдной страстью страну грез, что бы скрасить жизнь, поверить во что-то… Пусть нарисованная ими картина несколько искажена, но зато мир становиться богаче и щедрее на воображение. Ты же предлагаешь взамен слившихся воедино тел,… семейную уравниловку… это скупо, холодно и в некоторой степени жестоко. Ты подменяешь вечное счастье,… минутой бракосочетательного процесса,… и все…
Речь Руслана настолько поразила Инну, что она готова была взять за руку пылкого оратора, что бы тот увел ее в нарисованную страну грез.
В ту придуманную сказку, где кисти и краски раздаются бесплатно, а холст, становиться проводником в мир собственных желаний. Иллюзии и потаенные мысли обретают крылья вдохновения и под руководством экзотичной музы, водят кистью по холсту. Эмоции, заждавшись перемен выплеснуться на холст, фейерверком неземного блаженства, являя собою итог раскрепощения разноликого, собственного «я».
Инна, было, дернулась, но тут же осеклась на полуслове согласия. Женская логика, предрасположенная к сомнениям, вернула ее на прежнее место законопослушной супруги. Наверно поэтому среди женщин мало полководцев и храбрых воинов в них нет решимости. Фатальные или победоносные решения свойственно принимать только мужчинам.
- А,… как же… муж,… дети,… долг.
- У…у,… знакомая песенка, придуманная в оправдание монашеского пострига.
- Нет,… ну,… почему сразу о монашестве и затворничестве? – оправдывалась Инна, желая выглядеть современным человеком, закрывающим глаза на некоторые принципы устаревшей морали.
- Инна, какой муж,… какой к черту супруг? Милая моя запомни тривиальную истину,… супружество подразумевает соглашательство! Это сожительство двух обреченных существ, прибегающих к способу все угодничества, что бы отпраздновать серебряную свадьбу. Любовь это…
Нет,… никому из ныне здравствующих и покинувших этот мир, чтобы перевоплотиться в крылатых ангелов, и даже самому всевышнему, не удалось раскрыть формулу любви. Это тайная вечность в полете по бесконечной вселенной. Ибо сколько звезд на небе, сотворенных из туманного небытия, столько и неизвестных слагаемых участвующих в формуле любви.
Но Руслан не был бы собою, если бы не попробовал собственноручно написать эту загадочную формулу:
- …страсть!!! Это взахлеб, это неистовство чувств,… до самозабвения… Это нестабильное состояние,… и поверь,… из него высвобождается столько энергии, сколько получается при расщеплении атомного ядра плутония.
Руслану пришлось руками обрисовать контуры любви, но этого было явно не достаточно.
- Я согласен, что это нестабильное состояние любви не долговечно,… но вот как раз именно оно и называется любовью. После него остается ощущение полнейшего удовлетворения, эйфории. Сердце покрывается искрящейся пылью радости, высвеченной лучами пробуждения.
Он встал, потянулся к Инне и похлопал ее по плечу как старого и верного товарища.
- Будь уверенна,… само супружество,… служит истинным доказательством моих слов.
Он наклонил голову, приподнял брови и в доверительном тоне продолжил:
- Надеюсь,… ты не составляла брачного контракта? Нет?... Молодец! А то бы я очень усомнился в тебе,… насчет твоей любви и верности… Это бы означало двухсот процентное сожительство,… узаконенное сторонним вмешательством. Если этот так,… тогда брачная роспись в документе,… неминуемо ведет к разводу.
- Нет,… нет,… не составляла – поспешила заверить Инна. Ей не хотелось рассматривать свои супружеские обязанности и клятвы в свете соглашательской политики. Упорядоченного расписания, где секс только в ночное время и по выходным, исключая медовый месяц.
Кое-что из высказываний Руслана очень сильно запало ей душу.
- А вот интересно…
Сомнения еще оставались, но Инна не пошла на капитуляцию, интеллект и сообразительность взывали к борьбе и увлекали на баррикады, защищать свою честь и достоинство.
Всему виной не сговорчивости Инны, Руслан видел в том, что она так и не притронулась к пиву. Если бы алкогольное чудодейственное лекарство коснулась ее головы, тогда все было бы намного проще, табу снято, и открывалась прямая дорога к пастельному соблазну.
- …вот… сколько у тебя было женщин,… сколько ты вообще хочешь их затянуть в пастель? Неужели страсть к женскому телу у тебя переросло в наркотическую зависимость? Когда увеличивающейся дозой пытаются унять боль. Ты что, через секс хочешь получить доступ к вечному кайфу?
Такой прыти от собственных мыслей Инна ни как не ожидала, ее выпад был достоин веских доказательств Руслана.
- Хочется всегда большего и лучшего,… стоит ли зацикливаться на одном и том же,… это же деградация…
Руслан ответил уклончиво, стараясь не выставлять на показ свои блистательные победы над женской сущностью. Инна, как женщина, не являлась членом элитарного мужского клуба, где кичливые самцы во всеуслышание трубят о своих достижениях в области пастельной жизни.
- Кстати не нами это придумано! Вот пример достойный внимания. У Рамсеса,… это в древнем Египте…
Руслан пристально поглядел в черные как смоль глаза Инны. Осознание своего превосходства доставляло ему особое наслаждение. Руслан уловил в глазах мягкотелого противника короткий всплеск растерянности. Этого было достаточно.
- …Так вот у известного фараона кроме принцессы Нефертити,… признанной красавицы,… имелись многочисленные наложницы. А у Китайских императоров,… по закону,…
В назидание Руслан поднял указательный палец к верху.
- …должно было быть не менее четырех жен. Это свершившийся факт. Мужчины отличаются от женщин своим расширенным и разносторонним мировоззрением. Их не устраивает скучное однообразие,… единственный,… неповторимый,… бесценный… – ехидно заключил он.
- Это верно!
Инна не осталась в долгу, она вспомнила занятную статейку прочитанную в «Спид-инфо», с ее помощью она намеревалась осадить задаваку.
- …Скучное, однообразное сожительство с одной,… мужской особью,… утомительно и тяжело переносится. Вот,… к примеру,… некоторые Тибетские племена,… в частности… моны и дарады,… а так же южные монголы практиковали у себя полиандрию.
Время правосудия наступило. Инна пристальным взглядом царственной львицы обмерила сбитого с толку Руслана.
- Если не знаешь,… что сие слово означает,… могу пояснить…
Естественно, в лексиконе Руслана такого слова не значилось, поэтому он несколько сник. Инна сбила спесь с надменного гуру. Руслан безвольно повалился на полку, опершись головой о вибрирующую стенку.
- Не… а,… нет,… кажись, не знаю…
- Полиандрия это многомужие, или по-другому матриархат. И заметь,… эти племена отличались правдивостью, добродушием и веселостью… Эти качества так редки в нашем современном обществе, что стоит призадуматься,… кому, предпочтительнее отдать бразды правления,… мужчинам или женщинам? Я бы посоветовала оставить верховное правление за женской половиной человечества. Гляди,… зажили бы во сто крат лучше.
- Что ж… бывает… и такое. Но, как правило, к хорошему это не приводит, ибо история доказывает обратное,… управляют миром сильные мужчины. Факт!
Руслан говорил не так уверенно и убедительно, как две минуты назад, до случая с полиандрией он был на высоте положения, а сейчас чаша весов перевесила в пользу Инны.
Находясь под воздействием «Балтики 3», Руслан расслабился, в сознании воцарилась апатия. «Слушай, тебе не все равно, переспишь ты с ней или нет. Скорее всего, эта тупая недотрога закроет наглухо ставни и не пустит к себе в опочивальню» – предательски нудила решительность и смелость сексапильного красавчика.
Руслан проглотил эту неприятную пилюлю, и запил ее веселящим пивом. Бархатистое щекотание перебродившего хмеля предало телу легкость. Слабоалкогольные напитки неподверженные разбавлению жгучих спиртов, вытесняют депрессивные отголоски наметившегося недуга, и рождают признаки кайфа. Главное в этом деле не переусердствовать излишним возлиянием. Заглотил порцию и дожидайся наметившегося позитива, иначе мысли и тело разрыхлятся в склизкую медузу.
- Кстати! У тебя нет желания выпить за мое здоровье?
- Хм,… а это с какой стати? Ты что захворал?
- Как раз и нет! Я в полном расцвете сил! Просто существует один, очень важный повод.
Руслан откупорил новую бутылку и поставил ее на край стола. Инна отпрянула, ожидая в следующий момент активных и неприличных действий со стороны предполагаемого насильника.
- Предлагаю выпить за именинника!
- Старый трюк. Это избито и изъезжено. Ты что хотел провести меня на этой липовой выдумке?
Инна демонстративно отставила бутылку на центр стола.
- Ха!… Вот это недоверие,… не пойму,… откуда у тебя это Инна?
- От туда!
- Ей говорят наиправдивейшую правду! У человека на самом деле настоящий праздник, а ему не хотят пойти на встречу.
- Знаешь, Руслан,… давай на прямую. Ты разводишь глупо и бесталанно. На такую примитивную наживку я никогда не поведусь! Я тебе еще раз говорю,… я не пью!!!
С этим утверждением Инна схватила полотенце, повешенное на крючке, и скоропалительно покинула купе.
- Жаль,… как хочешь,… твое дело… – без обиняков, равнодушно напутствовал Руслан, Инну, затем одним глотком осушил половину бутылки.
- Жаль…
Грустно и обидно когда тебе не доверяют, тем более ставят под сомнение твою честность. Руслан не обманул, это не выдумка хитроумного комбинатора, да, именно сегодня с ним приключилось самое настоящее день рождение. Ему исполнилось двадцать восемь лет.
Праздновать это знаменательное событие одному, в поезде, без трогательной поддержки друзей, весьма удручающе и тревожно – есть над чем поразмыслить.
Тем более прямо на глазах именинника сорвалось перспективное и наиприятнейшее дельце. Пастельные сцены в объятиях симпатичной соседки таяли несбывшимся миражом. «Упрямая дура!» – винил ее за несговорчивость Руслан – «…и чего она так хорохорится?… Пару глоточков пивасика, в ресторане посидеть,… а затем,… эх,… попадалово! Одним словом,… облом!»
Подвешенный к потолку плафон зажегся простыно-матовой белизной, блеклой и неполноценной. Заботливая проводница включенным тумблером оградила влияние светового дня на темнеющий вечер. Пришло время отдыха, намеченные и незавершенные дела придется отложить до утра. Недочитанные статьи газет, неразгаданные клеточки кроссвордов, не досмеянные анекдоты, будут ждать до рассвета своих заинтересованных почитателей.
Если до этого вагонное окно показывало перемежающиеся наброски сумеречного леса, и удаленные огоньки безымянных сел, то теперь она стало чернее, черной тучи. Потухший экран ни чего не показывал и да же не мерцал как испорченный телевизор лишенный антенной связи.
Но, припав к стеклу еще можно было разглядеть в кромешной ночи тусклый свет звездочек сопровождающих убегающий в даль состав.
Верхняя полка отгораживала часть света льющегося с потолка. Нижние полки, застеленные смятыми пастелями, тонули в призрачной серости. Вафельное полотенце, переломленное металлическим тремпелем, плавно раскачивалось из стороны в сторону. Стоило поднапрячь воображение и полотенце представало в виде белого балахона, веселого приведения Каспера.
Полотенечный балахон цеплялся распушенной окантовкой за сноп света бьющего из-за верхней полки, и в испуге, отскакивал от него, скрываясь в вагонной сумеречности. Влево - вправо, влево – вправо, на этом непредвзятая цирковая программа полотенечного призрака заканчивалась.
С приходом ночи купе ужалось, заметно уменьшилось в пространственном видении. Обнадеживающие плафоны горели без особой отдачи, скрепляя тени в бесформенную серую густоту.
Бутылка пива «Балтика 3» и граненые стаканы, обутые в нарядные подстаканники блестели и переливались плафонными огоньками. Беззащитные стеклянные светлячки подрагивали, умножая эффект ночного благоуханья неземным звоном хрупкого стекла.
Не зашторенное окно превратилось в закопченное зеркало. Обратный, за зеркальный мир, доподлинно и подробно отражал все детали затененного купе: скромный столик, сервированный опустевшими стаканами, начатая бутылка пива и книга Федор Михайловича.
Красная дорожка, впитавшая темно-кровавые оттенки безысходности, заканчивалась вентиляционной решеткой, горящей внешней подсветкой коридора. Настоящее зеркало, закрепленное на сдвижной двери, в свою очередь, отражало оконное видение за зеркального мира.
Если внимательно присмотреться, то можно было заметить зеркальную бесконечность. Поверхности зеркал расположенные друг напротив друга повторялись, рисуя на холодном стекле уменьшающиеся копии. За зеркальные миры клонировались десятки раз и исчезали за пределами сюрреалистической бесконечности.
Мчащийся в ночи поезд создавал удивительную мистификацию, казалось, он стоял на месте, а не ведомые силачи трясли и раскачивали колесные тележки. Взявшись разом, мускулистые циркачи-силачи крутили вагон в разных плоскостях, а дирижер необыкновенного оркестра, творил из металлического перестука колес и треска деревянной обшивки мелодию железнодорожного рока. В перестуке колесных пар рождалась музыка, настраивающая душу путешественников на романтический лад.
Звучала мелодия дороги – подстраивающаяся к любому изъявлению чувств и мысли. Скрягу-лжеца, мелодия дороги обрекала на доскональный пересчет сегодняшних убытков. Транжиру-глупца, доводила до бедственной будущности. Хама-невежду, подталкивала на обостренные отношения с окружающим миром. Верующих ясновидцев метила молитвенным крестом, и обещала божественное участие в пути. Первооткрывателям дарила надежду на быстрое возвращение к родному порогу. Из задумчивых и сосредоточенных философов вытягивала нити искренности и слаживала их в самотканый ковер переменчивого, людского бытия. Благочестивым дамам даровала последний шанс воспарить над законами общности и заглянуть в собственный мир ощущений. Бабникам и прощелыгам удаляла греховную пелену с глаз и награждала душевным покоем и смиренным покаянием.
Политикам-врунам, грозила наездом бритоголовых братков, осадой налоговой полиции и посещением скромных сотрудников ФСБ.
Все крутится, все вертится в такт железнодорожной мелодии. Темп жизни ускоряется или замедляется в соответствии с музыкой сотворенной перестуком колесных пар.
Все меняется, ни что не стоит на месте, люди расстаются со старыми идолами, и находят новых просветителей.
И мечтается, и твориться под осознанием того, что жизнь быстротечна и не долга.
Божье знамение, перст судьбы – в течение нескольких мгновений переосмыслить пройденный тобою путь.
Люди живут будущим, жаль только, что ни кто не знает, в каком свете оно предстанет, и как ты будешь смотреться в нем.
Все кардинально изменится, едва мелодия колесных пар затихнет. Все поменяется, а пока…
«Глупо. Глупо! Почему я так с ним обошлась!?... Ведь он славный парень. Пусть… Пусть,… он хочет меня, это же,… естественно… А я его так грубо отшила… Ведь,… ведь он мне нравится» – в сердцах корила себя Инна.
В ней очнулись искренние чувства взаимного притяжения, зажегся ранимый, очень неустойчивый огонек любви,… страсти,… влечения… Этому обстоятельству трудно было приписывать, что ни будь постоянное и сложившееся.
Инна решала для себя не легкую задачу – поддаться на позывы мужской плоти или укутаться в паранджу семейного доверия. Этот нелегкий выбор сводил ее с ума. Очень трудно разобраться в себе и выбрать правильный путь, не ущемляя при этом собственные чувства, и не заходя за рамки дозволенного.
Условия выбора отмечены, последнее слово остается за ней, Инна это понимала. И как раз в этот ответственный момент она ощутила дрожь в коленках, застало врасплох слабоволие, ей не хватало решимости. Она не узнавала себя, от прежней деловитой и хваткой Инны не осталось и следа, ее терзали сомнения. Уверенность в прежней окольцованной жизни таяла на глазах, вместо этого она дела шаг по направлению грехопадения в объятия испепеляющей страсти.
«Дура! Дура!!! У тебя же сын,… муж… Все!!! С этим пора заканчивать! Все сейчас войду, и прямо с порога,… дам ему четко понять, что со мной у него ни чего не выйдет. Я не шлюха… Все!!!...»
Инна с полминуты переминалась с ноги на ногу, не решаясь войти в купе. Рука безвольно соскальзывала с ручки-шкворня. Наконец она глубоко вдохнула и потянула дверь в сторону.
- Ру…с…ла…н… Я хочу… – вместе с выдохом Инна выронила заветное имя, и осеклась на половине сформулированного предложения.
Подготовка к предстоящему поединку нравственных устоев оказалась не нужной. Самоистязание было напрасной глупостью. Симпатичный виновник ее расстроенных нервов спал младенческим сном, на его устах застыла выразительная улыбка сонной радости.
Над его головой витали златокудрые эльфы, рассыпающие пыльцу детских наваждений. Спящий Руслан был так мил и привлекателен, что Инна осудила себя за то, что так несправедливо оговорила соседа по купе, он не заслуживал гневного осуждения, наоборот… «Я набитая дура! Причем,… до самого отказа! Я упустила свой шанс, билет на поезд счастья я собственноручно разорвала в клочья,… и развеяла его по ветру…»
Инне ни чего не оставалось делать, как тихонько закрыть сдвижную дверь и усесться на свою полку. Не сводя глаз с Руслана, она ругала себя за свою бесхарактерность и проявление малодушия.
Она надеялась, что вот-вот Руслан откроет глаза. Растворятся чары сна, и он улыбнется ей загадочной и манящей улыбкой. Протянув руки на встречу, поманит к себе, и будет целовать, жадно, страстно, заставляя сжиматься и дрожать женское сердечко.
Инну бросило в жар, в какое-то неопределенное, безотчетное мгновение ей захотелось кинуться к нему в объятия, припасть изнеможенным телом к его горячей коже.
Она привстала и потянулась рукой к его груди. Неожиданно, Руслан заворочался и закряхтел младенческим голоском, лишенным всякого смысла. Не открывая глаз, поправил сбившуюся простынь, отвернулся к стене и успокоился.
- Боже,… что я делаю,… что со мной происходит?… Я схожу с ума… – шептали влажные губы.
Инну трясло, словно в лихорадке. «Нет,… дальше так не возможно,… я не вытерплю… Все!!! Надо заставить себя лечь и уснуть. Иначе шестеренки в мозгу заклинят» - голосящим набатом кричали неподотчетные мысли. Пульс участился, сердце колотилось громче вагонного скрежета. Щеки пылали, словно Инна пролежала на пляже весь день под палящим солнцем.
Медленно, боясь поднять излишний шум, она сняла с ног тапочки, и легла на пастель. Потихоньку влезла под одеяло, и сделала над собой усилие – сжала плотно веки и утихомирила дыхание. Но предательский сон способный оградить от телесных и душевных мучений, не спешил ей на выручку. Радужный и умиротворяющий сон оттягивало позднее время расстроенной ночи. Мысли не зависимо от волеизъявления Инны возвращались к тревожной теме запрещенной любви.
«Боже,… пожалуйста, пусть он сам,… первый… Я хочу его… Бред!!! Сплошной бред!!! Это же отвратительно! Гадко! Что я с собой делаю? Я не узнаю себя!»
Мысленный молебен перешел в искрометный и запутанный диалог с самой собой. Бесконтрольное время растягивалось в длинную вереницу невыясненных причин и тайных следствий. Состав набирал ход, загоняя уставшие и помятые души пассажиров в неведомую бездну завтрашнего дня.
Оставленные без присмотра граненые стаканы, вновь соприкоснулись, слабое дзилиньканье стекла скрашивало общий шум вагонной тряски. Колокольчиковый перезвон нарастал, словно приближалась бубенцовая тройка ретивых скакунов. Залихватский ямщик подстегивал их кнутом, и скакуны неслись вперед, оставляя позади эхо хрустальных переливов.
- Вот блин! Задолбали!
Руслан проснулся от назойливого бряцания граненых стаканов. Приподнявшись на локте, он со злобой, раздвинул их в разные углы стола-ринга.
- Надо было их проводнице отнести – проворчал под нос Руслан, стараясь не сильно шуметь.
В купе установился мрак, дежурное освещение практически ни чем не помогало желающим узреть неосязаемое пространство.
- Темно хоть глаз выколи.
По ровному дыханию Инны, Руслан понял, что она спала глубоким и безмятежным сном. На ощупь он отыскал круглый плафон у себя над головой и щелкнул тумблером. Купе чуточку посветлело, электрический свет по своей яркости был сравним с горением парафиновой свечи.
Не возлагая особых надежд на чтение бондиады Яна Флеминга, Руслан все же взял книгу и перелистал странички до вложенной закладки.
- Якудзы тщательно маскируются,… к ним невозможно подступиться. Это безжалостные воины, приносящие себя в жертву великой битве.
Руслан читал в слух, но так что бы не доставлять спящей соседке неудобств. Иногда его голос возносился до высокопарной брезгливости, чтение книги не удовлетворяло его, он жаждал эмоциональных потрясений, а вместо этого получал негативную подавленность.
- Древний замок, в котором заправляли якудзы, находился на противоположном берегу озера. Подступы к нему охраняли передовые отряды головорезов в черном кимоно. С суши замок был неприступен. Возможный и единственный подход к замку лежал через озеро. Но вода в середине октября остывала до такой степени, что ни сегодня, так завтра должна была образоваться ледяная шуга. К счастью у Джеймса имелся при себе нерпичий жир. Джеймс снял с себя всю одежду и стал втирать жир в тело… Снял с себя все…
Дважды повторив ключевые слова, Руслан отложил книгу, приподнялся и заглянул через стол. Инна лежала на спине, бледное личико, утопающее в разбросанных на подушке волосах притягивало взгляд. Взмокшие завитки волос, закручивались кудрями и прилипали к коже. Инна смотрелась так обворожительно и так желанно, что Руслан простонал от свой беспомощности:
- У…м..м…
Лицо Инны припудрил серебристый цвет полной луны. Малиновые губки, впитавшие сок сладкой истомы манили к себе и терзали рассудок своей доступностью и в тоже время непреодолимым табу. Длинные реснички покрывали закрытые глазки тонкой вуалью, сотканной из крылышек ночных мотыльков. Черные как смоль волосы закручивались в волнообразные локоны. Создавалась неповторимая, сказочная иллюзия спящей Белоснежки окруженной пещерным мраком беспробудной ночи.
- М..ц… – голова Руслана безнадежно рухнула на тощую и расплющенную подушку.
Железнодорожники, в делах касаемых бережливости и экономии не имели себя равных, из одной полноценной подушки сшили две, чем навлекли на себя гнев пассажира борющегося с муторной бессонницей.
К Яну Флемингу, Руслан более не возвращался, а попробовал насильственно опутать мысли дремотой. К сожалению, его затея не имела успеха, внутри грудной клетки стучало кузнечным молотом взволнованное сердце. Голова гудела, пульсирующие удары отзывались болью в висках.
Состав, выпустив остаточный пар, покатился по инерции. Положительное ускорение или экстренное торможение не наблюдалось. Исчерпав заложенный в нем потенциал, поезд остановился среди ночной пустоши.
«Наверное, уступает дорогу встречному составу,… видимо, перегон занят,…» – вертелось в мыслях Руслана – «…скоро поедем…».
Состав продолжал стоять. Минуло двадцать минут, а скорость состава равнялась скорости обездвиженной черепахи. Небезосновательно, Руслана охватили сомнения на счет точного графика движения.
Нештатная ситуация явилась причиной возникновения головной боли у спешащих пассажиров. Непредусмотренная стоянка поезда множила страхи и сеяла панику в рядах обилеченных заложников железнодорожного транспорта. Пассажирам, такие задержки не нравились, это грозило опозданием, урезанным графиком посещения родных и непростительными изменениями в судьбе.
Пассажиры-хлюпики, на чем свет божий стоит, материли безответственных стрелочников. Не ощутив облегчения, они мысленно, подымались до высот министра РЖД и кляли его горькими и обидными выражениями.
Если развязка не наступала, и поперек движения поезда горел ультимативный красный сигнал, нытики, писали устные жалобы «самому», «наиглавнейшему»,… увы, поезд и в этом случае не сдвинулся и на сантиметр. Нервные жалобщики, коверкая английские слова, посылали петицию на имя генерального секретаря ООН, в надежде, что международные силы искоренят конфликты в сфере транспортных услуг России.
Надо отметить, что эти самые, жалобщики, не выходили за рамки мысленных образов. Все негативное и злобное творилось у них в голове. На бесстрашных героев, борющихся с несправедливостью, они не походили.
Руслан уставился в черный экран окна, показывающий одинокую ночь. Безмолвие непроглядной ночи действовало угнетающе. Осознание того, что чрезмерно длинная дорога еще более затягивается, ввергало потрепанную душу в беспросветное уныние.
- Кх…кх… гм… ух… Как я устал…
Деревянная перегородка, собранная из тонких плит ДСП, не блистала надежной изоляцией. Руслан без труда разобрал горемычное высказывание и признал в нем объемного господина.
- Ух,… вроде как есть захотелось…
- О це,… вы правы. Видать, мы здесь надолго зависли. В желудке аж бурлит от пустоты – подключилась благородная дама, вписанная в паспорт и проездной билет как Александра Адамовна.
- М,…да…
За перегородкой послышались горькие ахи и вздохи. Благородная дама с нескрываемым осуждением прошлась по ненавистным диспетчерам и ленивым машинистам, и вновь вернулась к вопросу о еде:
- О… це,… щас бы,… чего ни будь легенького кофтануть. Для успокоения желудочных соков, а то бурлят, стрекочут в пузе.
- Это вы, верно, заметили,… что ни будь этакое, легонькое,… молочное,… кефирчика к примеру…
Руслану не пришлось прикладывать ухо к перегородке, все слова и побочные звуки ротовой и гортанной функции, воспринимались без напряга.
- Вы помните… – в голосе Сергея угадывались счастливые нотки безмерной радости – …Александра Адамовна, какие раньше крышечки были на стеклянной таре, для молочных продуктов? А?... Красота! Не то, что нынешняя упаковка, по… по… написано… бог весть что, поди-ка разберись…
- О це… м… да… – неопределенно согласилась Александра Адамовна.
- Смотришь,… пол-литровые бутылки с широким горлышком, и зеленой фольгой,… ага,… кефир значит. Ни какой отвлеченной информации. Все ясно и доходчиво, отпечатано скромно и со вкусом. А…а… помните, какой цвет крышки у литровой бутылки из под молока?
Сергей продолжал раскручивать волчок затейливой игры «Что? Где? Когда?», задавая наиприятнейшие вопросы, касающиеся темы совдепосвкого пище торга.
- О це,… молочная,… литровая?…
Александра Адамовна затруднялась дать вразумительный ответ, ей требовалась мыслительная подготовка.
- …бе..е…
- Правильно… беленькая. Там еще крупные буковки оттеснены,… на фольге «МОЛОКО». А вот оранжевая крышка указывала на ряженку. Айран,… честно признаться, его не люблю,… так вот он, имел синий цвет.
Руслан улыбнулся, слушать вздор двух социальных пережитков про крышечки и бутылочки было крайне смешно.
- А..а… сливки продавались со светло-желтой крышечкой. Ух,… как было все замечательно… С утречка, бутылочку кефира достал из холодильника, надавил пальчиком на фольгу,… снял ее,… а там, горлышко широкое,… опрокинул бутылочку вверх дном и…
За перегородкой раздались щелчки и скрипы расшатанной полки. По-видимому, Сергей поменял лежачую позу и принял блаженное положение невесомости и легкости.
- Хотите, верьте, хотите, нет,… Александра Адамовна,… в три счета опорожнял бутылку. Одним махом,… и капли,… не оставлял. В конце еще,… ждешь,… пока кефирчик по стеночкам, ручейками сольется…. ух… житуха была! Стоящая! А если с булкой в прикуску,… у…у…у!!!…
- О це,… я тож… как-то… – перебила Александра Адамовна сладкую исповедь Сергея и с ходу заявила о своем, наболевшем –…начальствовала на свиноферме,… о це,… берешь под мышки два мешка комбикорма, и…
- Хи…хи… ну, что вы право Александра Адамовна – лукаво захихикал Сергей, удивляясь столь контрастной и мощной натуре своей собеседницы.
- Да… да,… не сомневайтесь. О це… вырезка, грудинка, шейка, сало с четырьмя прослойками,… у меня на столе не переводились.
Александра Адамовна многозначительно умолкла передовая эстафету запыхавшемуся Сергею.
- Ух,…х… а, я, на колбасу до сих пор глядеть не могу. Одно время на продовольственной базе работал,… на каре.
- Шо,… на чем вы там каре? О це,… вроде как игра в кости,… каре?…
- Хи…хи… – скромно захихикал Сергей, и с выражением неподдельной учтивости ответил на нелепейший вопрос – …ух,… кара, это машина такая, погрузчик.
- О це я знаю,… верткий такой, со штырями впереди, что бы стеллажи поднимать.
- Вот-вот, правильно заметили,…со штырями…
Неожиданно для Руслана, за переборкой воцарился полнейший вакуум. Затем через некоторое время тонкая стена завибрировала, Сергей зевнул так аппетитно и так громко, что невольным слушателем ночных историй показалось, что состав дал форсаж и пошел на взлет.
- А… А… – заколотилось купе от добротного зевка, – Ух… как я устал… Так вот,… к чему я клоню. Нас периодически направляли на мясокомбинат, в помощь,… так сказать. Боже!!! На что я там только не насмотрелся! Чего только в колбасный фарш не суют,… и сало тоннами и обрезки с мяса, шкуру,… со щетиной,… даже и ту, под мясорубку! Жилы, хрящики и даже селитру для сохранности. Кошмар! И после этого кушать эту поганую колбасу?… Нет уж,… увольте…
Соседнее купе наполнилось гулким стуком, видимо Сергей для пущей убедительности стучал кулаком о стол.
- Я уж, как ни будь, свиным салом подкреплюсь. Возьмешь в прикуску целую цыбулину и грызешь ее словно яблоко… Ух… На хлебушек,… сало положишь, тонким слоем, в сантиметр, полтора… Смальцем все переливается, аж дух захватывает. Ух… а…а…а… – Сергей вновь отчаянно зевнул.
Руслан, представив в уме, целую цыбулину съеденную за пару присестов, чуть было не побежал в туалет с вывернутым наизнанку желудком. Ему сделалось дурно, распирающая тошнота вызвала спазмы.
Глоток пузырящегося пива унял в желудке неприятные позывы. Щекотание пивных пузырьков и легкая затуманенность в мыслях расслабило тело. Руслан вновь навострил уши.
- Ух,… по-любливал я кефирчик… страстно! А лучше всего детское питание. Знаете,… то, что в маленьких бутылках по детским кухнях развозили? Там еще на стеклышке риски были нанесены, что бы с дозой не переборщить. Помните?
- Конечно – в этот раз Александра Адамовна убежденно ответила «да». Тему материнского кормления она знала по опыту, прошла так сказать полным этапом от стирки пеленок и до совершеннолетия любимой дочурки.
- Я вон свою Наталью,… им же и вскормила. Ведомо, полноценное питание, главное, что оно без консервантов и эмульгаторов,… не то, что сейчас, сплошные красители и добавки…
- Верно,… верно… Я вон раньше брал упаковку,… ящик, этого самого питания. Профессия, знаете ли, позволяла брать прямо со склада в неограниченном количестве. Кушал я детское питание и на завтрак и на обед и на ужин. Вот это энергия! Приходил с работы,… пару бутылочек захлебнул, сырком догнался, яблочком закусил,… и на тренировку. На татам вышел, и словно тигр разбросал соперников верх тормашками. Энергия была! Правильное питание присутствовало.
Кожаная полка в соседнем купе заскрипела, видимо мягкая обивка приняла форму, адекватную громоздкому и объемному телу Сергея.
- Хи…хи… – неожиданно Сергей захихикал смешком, используемым шаловливыми пошляками – …хи…хи… на свою залезу… у…у… пардон!
Скорее всего, извинения были приняты, потому что Александра Адамовна промолчала, заинтригованная непорядочным легкомыслием культурного господина.
- Так вот,… зале..зу,… ой,… еще раз пардон. Так вот вымотался,… до не могу! А тут бац! Звонок! Заведующая кричит,… аврал! Два вагона с мясом пришли некому разгружать,… надо срочно выйти! Ни чего страшного… пару бутылочек детского питания засосал,… плотно перекусил борщом,… взял с собою кусок сала, краюху хлеба, цибулю. Все! Работаю до утра! Без устали. Энергии столько, что можно железнодорожный состав километра три толкать! Во,… вот… смотрите,… стоим!
Руслан почувствовал, как завибрировал вагон, когда Сергей слазил с полки. Ощущение было такое, что прямо за перегородкой вальсирует неповоротливый и толстый слон.
Платформа пассажирского вагона оказалась очень чуткой. Уравновешивающие рычаги, смягчающие амортизаторы и сжатые пружины работали, но то что бы стабилизировать возникшие колебания. Но вибрации топающего слона передавались всему составу, о чем засвидетельствовал приглушенный гудок локомотива.
- Ух,… стоим, энергии нет! Да и откуда ей взяться? Сейчас молодежь,… она,… ведь,… умная!… Себе на уме! С советом не подойдешь,… обхают! Заклюют, и имени не спросят!
- О це,… верно! Как точно,… вы правы! Молодежь нынче не та, самостоятельная, нахрапистая, одним словом,… боди билдеры!
- Правда ваша,… эти качки-самоучки, накупят протеиновых коктейлей и жуют их,… жуют! Днем и ночью! Как…
От раздражения у Сергея перехватило дыхание, он чуть было не закашлялся.
- Кх…гх…кх…х…х… кхм… Как коровы жуют эти самые протеины и отрыгивают. Масса у них растет, а ее надо в мускулы перекачивать. А им все некогда,… современная молодежь,… она же упрямая, жует и жует! Думают, мышцы сами собой вспухнут. А… А… – Сергея вновь охватила дыхательная недостаточность, зевок бегемота повторился, и вслед за ним последовало открытое негодование, граничащее с подлинным гневом – …А…а… Ух как я устал… Штангу тягать не хотят,… гири стороною обходят. Перед глазами одни только голые бабы с титьками мерещатся… у…у… пардон,… осекся!
- О це,… ни чего… титька,… вполне культурное слово. Вот да же в живописи и архитектуре употребляется, це,… не бранное слово.
- Ух,… так вот,… это до поры до времени их нее жевание. В скором времени репродуктивный орган на пол-седьмого обвиснет… Хи…хи…
На этот раз беспутный Сергей заставил смеяться и свою собеседницу. Хихиканье Александры Адамовны, обладательницы мужского тембра в голосе, заставило Руслана насторожиться.
Веселые клоуны, работающие на манеже цирка, вне всякого сомнения, стараются не прибегать к подобному смехотворчеству. Ибо, прояви они такой энтузиазм, разозленная публика закидала бы их сгнившими помидорами, а неразумная малышня зашлась бы разрывной истерикой.
- Ух,… отсюда и разводы, проблема с потенцией, низкое число рождаемости. Это вам не шутки!... И все из-за не правильного питания. У меня вон,… в свое время,… столько девок было, хоть отбавляй! Я… был с ними крут!
Настала очередь хихикать Руслану. Сергей находился за перегородкой и естественно не ведал, что над ним насмехаются, как ни в чем не бывало, продолжал разглагольствовать:
- Одна виде те ли,… приходит и жалуется,… забеременела,… надо что-то решать. И это она мне говорит!?... Представляете!?
Сергей поднял планку возмущения до необозримых высот.
- Я ей,… что за дела? Какие могут быть претензии? Сама залетела, сама и расхлебуйся. В этих делах я тебе не помощник.
Руслан пожалел, что в данную минуту не находился рядом с объемным господином и не видел выражение его лица. Рыльце объемного господина, наверное, было не только в пушку, а в буквальном смысле слова заросло щетиной цинизма.
- Ух… как я устал,… а ведь с ними так и надо, иначе под старость алиментами обвешают,… не продохнешь. Думать наперед необходимо! Сейчас ведь малолетки, мозгами не шевелят, сунул, высунул, и убежал. Словно всадник без головы дальше поскакал,… без мозгов… ух… а…а…
Зевок бегемота повторился, но повторился он без особого рвения, уныло и невыразительно.
Постепенно, ненавязчиво и блаженно, музыка сонливых флюидов околдовала Руслана. Трель ночных эльфов окутала его голову волшебным покрывалом сказочных видений. Грань между сновидениями и темным купе, оказалась ничтожно мала, мнимая перегородка растворилась под чарами ночного кудесника.
Околдованное сознание творило удивительные зрительные образы. Они рождались в глубине призрачной и непроглядной темноты купейного пространства. Цветные миражи появлялись в нише багажной полки и спускались мимо зеркального отражения на пол.
Обреченное сном сознание уносилось в недосягаемые высоты космического эфира. Туда, куда не достает скальпель прославленного хирурга, и не имеет успех психотренинг полуслепого и не дальновидного психиатра.
Руслан уснул. Чудесное покрывало сна обезопасило его от влияния внешней среды. Недовольства и обличительные возмущения пассажиров соседнего купе видоизменялись, обретая гротескные формы, и выливаясь в пустячные последствия.
Неземными путями опускались реалистичные видения – проявился из темноты сдобный батон, пущенный в свободное плавание по сметанному морю. На верхней полке воссиял алюминиевым отблеском армейский котелок. Чья-то рука стала зачерпывать котелком сметану и вливать ее в раскрытую пасть бегемота.
Сновидения, по наитию рассказов безликих соседей, формировали сюрреалистические картинки в сознании Руслана. Забавные, а порою злые истории, пройдя тонкую перегородку купе, бередили воображение. К счастью, Руслан был лишен логического осмысления увиденного, сон надежно охранял его покой.
Изменчивые видения в скором времени сорвались со звездного купала ночи, и упали в непроглядную бездну. Реалии жизни перестали воплощаться в миражи сна, Руслан более не видел их.
С туманным рассветом состав плавно тронулся и покатил по бесконечным рельсам, означающим вечное движение вселенной. Отбивая металлическую чечетку, колесные пары заходились бешеным боем, поезд нагонял упущенное время. Он летел стрелой, не замедляя бег на крутых поворотах и проносясь без остановки мимо глухих и безымянных селений.
Вагоны трясло от лихорадочной гонки со временем. В купе не было ни одной детали, которая не издавала бы трескучие звуки. Но спящим пассажирам, привыкшим к шумовым эффектам, было все равно, сон был крепким и беспробудным.
Ночная прохлада вытеснила из купе дневную жару и вечернюю духоту. Тела утомленных пассажиров находились в комфортных условиях, обездвиженные люди лежали тихо, мирно и покойно.
Пробивая стелящийся у земли туман, поезд «№78» полез в гору. Русская равнина уступила место самой древней горной системе планеты, именуемой Урал.
В зареве бодрящегося утра вылезла из матушки-земли исполинская твердыня, отсекающая Европу от Сибири. Горы эти, несметные богатства охраняют от глаз жадных и завистливых. Как ни крути, а Урал, словно рубеж какой, преграда на пути, труднопреодолимая. Силой своей каменной, Россию на две половинки делит. Та, что просветленная и развитая, позади осталась, дикая и нетронутая, где эвенк до самого Охотского моря хаживал – впереди ожидает.
И сравнение не в том заключается, какая сторона больше и богаче. Ведь не все так просто, узелок узелку и то, рознь, от обычного бантика до морского узла огромное понимание пролегает. С виду вроде шнурок шнурком, да вот плетение неодинаковое. Восточная сторонушка с западом крепко накрепко повязаны, и все концы к первопрестольной тянутся.
Бывает так, что в далеком Уэлене завяжутся драгоценные нити, а итог один, золоченая вышивка с чукотским орнаментом на запад устремляется. Видать там, на западе, людям совсем уж невмоготу без щедрых подаяний востока. Вот и шлют добрые сибиряки гостинцы, чтобы столичная братия в достатке времечко коротало. А мы тут, как-нибудь, и без излишеств обойдемся, Сибирь огромная прокормит ежели с умом за дела творимые браться.
Сибирская философия может и не понятна жителям Нечерноземья, но за то им гостинцы щедрые по вкусу пришлись, в сердце запали подарочки драгоценные. Без них скучна столичная жизнь, блекнет великосветская гордость, нет России без востока, как нет ее и без запада. Выходит что Урал, не рубеж, а связующий шов, спаявший Сибирь и Европу.
Это так, но рубеж он на то и рубеж, что б разделять, как, ни крути в этом его предназначение. Больно уж разительно смотрится воспитанный и знатный запад по сравнению с дремучим и вольным востоком.
И то, что первозданная Сибирь свою девственность сохранила, так в том заслуга и великого исполина есть, что Уралом зовется. И где ж как не на востоке русские корни искать – чистые, незамутненные ключи, те, что от скверны душу лечат.
Быть может за самым дальним кордоном в таежной глуши, куда и вертолету хода нет, пригорюнилась под размашистой елью избушка. И живет в ней старец-отшельник, из года в год по весне бессчетные зарубки на бревне оставляя. Мирской любви в том таежном крае на всех с избытком хватает, лишь бы желание не угасало истинную правоту в своем сердце принимать. Вот то, что в сердце отшельника испокон веков хранится, то русскими корнями и величают.
Ежели истину размножить и в народ пустить, так она со временем затирается, тускнеют буковки на берестяных скрижалях, летопись в пыль-труху превращается. В том месте, где людей прорва, да каждый со своим гонором, там законы иные вершатся. Закон естественного отбора над всем возвышается и миром безраздельно правит.
В бескрайней тайге иной расклад – делить ни чего не приходиться, значит и стимул к выживанию совсем иной. Сибиряки живут не с тем, что на уме, а с тем, что на сердце и душе отложилось. Если гость тайными тропами заплутал и ненароком к избушке вышел, на том путнике великое радушие проявляется. Гость здесь не повод к сомнительным и косым взглядам, а к радости душевной.
Душа человеческая в дремучей Сибири, к природе ближе, нет между ними разобщенности. От того у сибиряков и ход мыслей совершенно иной, в одном русле с природой к устью направлен. Мать и сын без посредников сердечный диалог ведут, язык общения у них понятный и доходчивый. Здесь и голос нужен, все вокруг на природном санскрите общаются, и ошибок в переводе нет, и лексикон обширен и богат.
Выходит не зря, романтики за Урал стремятся, там жизнь людская другим пространством обозначена, что ни шаг, то истину сердцем постигаешь. А на западе, все давным-давно сосчитано, прагматизм в людях укоренился негде душе развернуться.
Перевал, на который взобрался перегруженный состав, окружали разрушенные вершины. Урал в этих местах не высок, с Кавказом или Тянь-Шанем не сравнится, не тот покрой, заносчивости маловато. Горная цепь напоминает разбухшие вширь и вверх заполярные сопки, поросшие непролазной тайгой. Отвесные скалы и речные каньоны здесь не так высоки и эффектны как на Становом нагорье, вот там, есть на что поглазеть. У Северо-Муйского тоннеля такие вершины, такие пики, голова кружится от высоты, Урал в этом отношении скромнее будет. Скругленные вершины и пологие спуски в умеренном виде представлены.
Южные склоны Уральских гор африканскими джунглями заросли – чаща беспросветная. Темно-зеленые ели праздничными свечами среди широколистных топольков растут. Сосны-мачты кроной в небо потянулись им летнее солнышко мило. Качнутся из стороны в сторону, прогнутся под ветром и вновь стреловидными ракетами в облака упираются.
По соседству с тополями, ольха принялась, вьется, стелется кустарником у земли ни за что через нее не продраться. Мягкие лишаи камнепады укрывают. Пушистый мох тайгу пестрым одеялом скрашивает. В ее мягкое лоно лиственничный опад ложится.
К железнодорожному полотну развеселой гурьбой девушки-березки прильнули, листочками прикрываются, гибкий стан от недоброго взора берегут. От того любо-дорого Русскому человеку на березки глядеть, что невинной чистотой от них веет.
Состав нехотя, будто из-под палки полез в гору. Гудит, пыхтит, тужится локомотив, черным дымом округу обдает – тяжела ноша, трудно перевал дается. Тут тебе не автострада, захотел к обочине прижался на ручник машину поставил и отдыхаешь. На перевале такой фортель не выкинешь, коль влез в ярмо, будь добр, до самого подъема тащи не останавливайся.
Железнодорожная колея искривилась серпантином и запетляла с горы на гору. Скрипящие вагоны, зеленой змейкой вползли в закрытое ущелье. К гравийной насыпи прижались валуны, размером с грузовую машину, кругом камнепад, расписанный цветастыми лишаями.
Через некоторое время состав прорвался сквозь каменную ловушку и завис на вершине горы. Изгибаясь подвижной лентой, поезд стал описывать огромный полукруг. Во всей своей неписанной красе открылась горная долина, убегающая к низу изгибающимися распадками. Где-то там, в глубокой котловине запетляла небольшая речушка. Бледный, разорванный в клочья туман клубился над синей водой, вздымаясь к верху радужной пылью. Липкий туман в точности описывал ее кривизну, и перетекал за ближайшие возвышенности белым шлейфом. Огибая неприступные скалы, речка терялась из виду и вновь раскрывалась обширным голубым плесом.
Отдельно стоящие горы, сглаженные овальными вершинами, отслеживали далекий горизонт. Небесный горизонт, расписанный волнообразной горной цепью, терял свое прямолинейное разграничение, отчего рождалась иллюзия морского волнения.
Восточный склон обнажившейся горы озарился красными подтеками. Солнце набирало силу, одаривая горные возвышенности проникновенным светом расцветающей зари.
Горный ландшафт, украшенный солнечным пробуждением, располагал к раздумьям. Мысли тянулись к вечному и неприкосновенному, очерчивая признаки мистического деяния времени. Если на равнине, полет мыслей сдерживала непроглядная таежная глухомань, то на просторах горной долины окрыленные мысли неслись ко всем потаенным уголкам вселенной.
Люди стремятся к недоступным высотам, это понятно, истинное величие всегда сравнивают с тем, что обладает такими признаками в природе. А это и есть горы, удивительное место, где жизненный путь человека равен бесконечности, и находится в семи кругах перерождения.
Величие это особая иллюзия недосягаемости, подкрашенная гибкими человеческими чувствами. Путь к вершинам это дорога к прозрению. Горы безмолвны, холодны и величественны, они терзают и бередят душу своим видом, но на пути к ним, тебя подстерегает страх, выявляющий самообман и самовлюбленные заблуждения.
Именно на этом пути восхождения, человеку выпадает шанс познать совершенство мира. Предоставляется возможность заново переосмыслить мнимые ценности, запрудившие прямолинейный путь. Человек вправе проложить свою стезю, а не следовать по наущению нечистоплотных скептиков. Покоренная вершина означает свободу выбора и душевное покаяние.
Улучив момент, состав предался скоростному режиму движения и покатился гораздо бойчее. Резвое поведение поезда означало то, что перевал преодолен и начался затяжной спуск. Окна вагона изменили угол наклона к горизонту. Если до этого угол наклона был положительным, в гору, то после таблички с надписью «ПЕРЕВАЛ» он изменился на отрицательный.
Шторки, прикрывающие внешнее пространство колыхались в ином положении. Обвисшая ткань сменила осевую ориентацию и строила из прямоугольного стекла перекошенный параллелепипед.
По вагону, разнеся неприятный запах стираемых тормозных колодок. Во избежание катастрофы на крутых поворотах опытные машинисты сдерживали прыткий локомотив. Не соблюдение скоростного режима могло привести к неисправимым последствиям, спящие и бодрствующие пассажиры испытали бы множество наинеприятнейших моментов, связанных с неожиданным покиданием полок и ударами головой о твердые предметы. Все это могло сбыться, но верные своему делу, патриоты железнодорожного транспорта были на чеку. Чувство ответственности у машинистов было развито до фанатизма, «Все во благо пассажира» – так звучит их непредвзятый девиз.
Пассажиры, избравшие в качестве передвижного средства поезд, находились в более выгодном положении, не желе те пассажиры, которые, уподобившись птицам, летают в заоблачных высотах. Твердая почва под колесами вагона, это не воздух под крылом самолета. Пассажиры поезда ощущали себя более комфортно по сравнению с заложниками железной птицы, если конечно не принимать во внимание толчки и вибрации рельсовой дороги. Местные неудобства связанные с почвенной эрозией ничтожны, по сравнению со сдвигом ветра и попаданием самолета в грозовой фронт.
Следуя известному анекдоту совдеповского периода «Уважаемые пассажиры не ездите поездами, на них могут свалиться самолеты Аэрофлота», уместно сделать обобщающий вывод, дорога, в глобальном понимании, конечно же, несет в себе опасность. Но поезда с точки зрения безопасности выглядят более предпочтительными, шансов на спасение гораздо больше.
В каждом виде транспорта заложена доля риска, будь тот воздушный, морской или наземный. Но если учесть тот факт, что человек по натуре своей существо приземленное, то естественно его будет тянуть к твердой и устойчивой опоре.
У края гравийной насыпи уходил отвесно вниз скалистый обрыв. Незримое дно глубокого ущелья растворялось в туманных облаках. Широта и полнота открывшейся панорамы завлекала грешных искателей счастья на жертвенный алтарь, к краю искупительного обрыва. Невольные свидетели триумфа злого гения, утратив непреклонную волю, тяготели к грустным и депрессивным мыслям о своей никчемности в этой жизни.
Люди заворожено водили глазами по стекольному экрану ограниченному продуманной идеей инженера-проектировщика. Пассажиры безучастно отслеживали на стекольном панно урезанное изображение величественных гор, именно это безвольное созерцание, доводило искушенных зрителей до отчаяния. Им казалась, что их нарочно посадили в железную клетушку с маленькими оконцами, чтобы ввести их в сильное искушение. Показать красоту мира, обрисовать загадочные складки гор и не предоставить возможность дотронуться, почувствовать собственными руками это великое таинство.
В обыкновенном мире плоской равнины нет совокупности взаимо-отрицающих элементов, там все четко разграничено и ясно. Горные пейзажи это слияние отдельных фрагментов земной сущности с обожествленной средой голубого эфира. Горы это пространство, рождающее человеческие фантазии, обусловленные разнонаправленными векторами видения.
Скалистый выступ, купающийся в изумрудной роскоши вечнозеленых елей, возник в окне по ходу поезда. Дергающийся состав, пронзенный нервным писком зажатых колодок, замедлил ход. Темно-коричневое тело выступа изодранное камнепадами, качнулось и замерло в оконном экране.
Скалистый выступ, образовавшийся на поверхности горы, вещал в мир правду прожитых тысячелетий. Весенний обвал, вызванный обильным таянием снега, содрал с него зеленую мантию тайги, и на ее месте оголилась глубокая рана цветом запекшейся крови. Складки-морщинки преходящие в ущелья-рубцы покрылись целебным снадобьем высохшего мха. Затягивающиеся рубцы светлели желтыми полосами, ниспадающими к пологому основанию. Желто-бурые лишаи – отголоски пережитой подкрашивали цветом обреченности возгорающееся лето.
За скалистым выступом показался межгорный прогиб. Обозначившиеся в стекольном проеме горы, нежились в бледно-голубой дымке. Горы исполины стыдливо прятались в кучевых облаках, не желая показывать новому дню свои заспанные лики.
Неприхотливые и жизнелюбивые лиственницы умудрились втиснуться в расщелины и закрепиться на отвесных скалах. Лиственничные деревья, следуя своей примитивной родословной, изогнули колючие ветви в немыслимых пассажах, преклоняясь перед вечным ярилом.
Распрямив скрюченные ветви, растопырив заостренные иголки, лиственничное братство в одном, едином порыве тянулось к югу, выпрашивая милости у дарителя тепла. На северных склонах гор лиственничная тайга редела. Сопротивляясь северным ветрам и суровой погоде зарождающейся в арктических широтах, лиственницы изменили своему принципу вездесущности. Тонкие стволы деревьев и угнетена форма кроны, являлись безапелляционными доказательствами вечной борьбы жизни с холодом.
Резкие толчки и вибрации вагона усилились, поезд покатился медленно и неуверенно как лыжник решивший скатиться по незнакомому и коварному спуску. Полуживые пассажиры, в испуге обратились к стекольным экранам, пытаясь выяснить, что происходит с наружи.
От насыпи в таежную чащу убегали тропинки. Для несведущих зевак упершихся лбом в стекло так и осталось тайной принадлежность этих тропинок. Их догадки сводились к сказочным иллюзиям, нарисованным под впечатлением от сказки хозяйка медной горы. Порою им чудились дикие звери, подстерегающие в засаде беззащитную жертву. Выскользнув из непроходимой чащи, тропинки, перескакивали рельсовое полотно и уходили в гору, обрисовывая ее бессмысленной татуировкой.
Активных пассажиров, не свыкшихся с условиями консервации, так и подмывало дернуть за стоп кран и бежать по глухим тропкам, куда глаза глядят, лишь бы ощутить полноценную свободу. Впитать кожей незримые флюиды, источаемые девственной тайгой. Что бы тела коснулась тенистая прохлада, прижившаяся под мохнатой лапой красавицы ели. Вместо фанерного пола, пройтись по стелящемуся лишайнику, устланному пышным ковром. Услышать шуршание высохшего мха, напоминающего хруст соломы на скошенной ниве.
Ради собственного удовольствия насобирать полный карман шишек раскиданных под стройной сосной. Припомнить новогодний праздник, заглядываясь на раскидистую ель. Отстраниться от загнанной в галоп черствой цивилизации, закрыть глаза и слушать, как восхваляют, праздную жизнь глухари на токовище. В испуге присесть на корточки, когда стремительная белка неожиданно обломает тонкую ветку.
Прыгая с ветки на ветку, белка заберется на макушку великовозрастной сосны, и будет подглядывать за тобой. Словно малое дитя, играя в прятки, завлечет в нехоженые дебри, махнет на прощание пушистым хвостом и скроется из виду. И только удаляющийся треск сухостоя напомнит о рыжей проказнице.
Ветер, несносный бесенок небес, наигрывая лесной вальс, закружится в соснах. Зашелестит листочками березок, пройдется перебором по веткам-струнам, настроит разлаженный оркестр и зазвучит мелодия тайги.
Выдворенная из леса, одиноко и грустно, на пустыре присутствовала старая ель. Длинные иголки повяли и скрутились светло-желтыми коготками. Обветшалая одежда-крона истрепалась в лохмотья и паутинными космами свисает до земли. Старая, наклонившаяся ель сдалась на волю судьбе, не в силах соперничать с молоденькими и заносчивыми елками.
Стоит печальная ель, в мир зрит, планы на будущее строит, о зиме грядущей думает. И будет стоять до тех пор, пока корневище за почву держится, пока молодые ели землю не взрыхлят корнями. А свалится, разломится трухлявый ствол, так еще ветки в силе будут, с каждой весной зелеными иголками будут вспыхивать.
Одним из вынужденных созерцателей горных пейзажей была молодая девушка Наташа, тихая затворница, дочь благородной дамы. Бессонную ночь, она провела под разглагольствования собственной мамаши и объемного господина по имени Сергей. Головной мозг, взбудораженный историческими повествованиями старшего поколения, изменил обещанному сну и не поддался на его дремотные уговоры.
Несостоявшийся сон вылился в опечаленную встречу недружелюбного рассвета. Наташе ни чего не оставалось делать, как тупо пялиться на медленное угасание звезд и провожать холодную и безучастную ночь за пределы западного участка горизонта. Порою, теряя терпение, Наташа заглядывала в купе, но, убедившись, что громкий храп не сможет упокоить ее воспаленные нервы, она вновь возвращалась к исходному положению.
Бездонные пропасти доводили ее до головокружения, задвинув шторы, она приседала на откидное сиденье и не подымала глаза до тех пор, пока кончики пальцев не переставали дрожать.
Потихоньку, с опаской, она вновь подкрадывалась к зашторенному окну, и прищуривая глаза глядела на зрелищные чудачества природы. Бледное личико перекашивалось в неимоверном испуге. Теряя сознание, Наташа вновь скрывалась за плотной шторкой, со стороны казалась, что юная дева играет в жмурки, забавляясь сама собой.
С наступлением полноценного утра произошла смена горного ландшафта на холмистый рельеф местности. Жизнеобильная тайга подошла вплотную к железной дороге и загородила большую часть небосвода. За окном мелькали неприметные картинки-близнецы, запечатленные в одном и том же ракурсе. Однородная тайга, состоящая из сосен и лиственниц, не скрашивала муторную поездку, наоборот она навевала скуку и неизлечимую подавленность.
Наташа в отличие от своих сверстниц воспитывалась деспотичными методами. Если избалованные подруги поощрялись демократичными свободами и разговорами о равноправии и сексе, если воспитанники продвинутых пап и мам, жили регулярной половой жизнью, то Наташа, как вошла в образ томной и неприступной девы, так и по сей день не выходила из этой роли. Всему виной было авторитарное воспитание одиозной и самовластной мамаши.
Благородная дама оберегала Наташу от необдуманных поступков, вбивая ей в голову личный опыт, нажитый в борьбе с уродливым и хамским обществом. Она боялась за дочь и отпугивала чересчур дерзких парней, готовых посягнуть на самое сокровенное, чем располагала ее незапятнанная дочь.
Конечно, у Александры Адамовны имелись кое-какие сомнения на счет целомудренного поведения своей любимой дочурки. Наташа все-таки зналась с определенной частью мужского контингента, но как только в поле зрения Александры Адамовны попадался соседский паренек Саша, платонический воздыхатель Наташи, она успокаивалась. Робкий и стеснительный сосед бегал за Наташей как ниточка за иголочкой и вызывал лишь сочувственные смешки.
Вышеупомянутый юноша вобрал в себя сочетательный образ лиц кавказской и арийской национальности. Внешностью Саша походил на Ашота из Рура, а «псевдо нордический» характер выдавал в нем непримиримого Ганса из Еревана. В его образе присутствовала расовая путаница, скрепленная кровью далеких предков. В конце концов, в нем все же возобладал немец, как по принадлежности крови, так и проявлениям личности.
По материнской линии Саша относился к потомкам немецких перебежчиков сумевших улизнуть в тридцатых годах минувшего века от козней Германского рейха. На подсознательном уровне в нем укоренились мысли о личном превосходстве над другими, но к несчастью самого Саши, эти мысли были тихи и подавлены робостью, в слух о своей принадлежности к высшей касте народонаселения он не распространялся.
Внутренний мир Саши, вся его «нордическая» натура сводилась к высказыванию покупателя дорогой осетрины, при виде сопливого налима – «Не рыба не мясо, ни то не се!» Но надо отдать должное Саше, он грезил о само перерождении, во что-то недосягаемое, величественное и кристально чистое.
«Ни то, ни се…», этот неопределенный образ, складывающийся в умах близких друзей, вредил Саше. В серьез его ни кто и никогда не воспринимал, дружба с ним тяготила. Трудно наводить с кем-то контакты, когда чувствуешь в сотоварище скованность и навязчивую простоту, граничащую с глупостью. Но как раз эта черта характера, подытоженная словом «слизняк» пришлась по вкусу Наташе. В условиях деспотичного и волевого воспитания такое податливое тело и мягкая душа была ей необходима, чтобы упражняться в жизни, взывая к возрождению упрятанное и забитое самовыражение.
Неуверенными и малодушными людьми проще манипулировать. Безвольные людишки это мягкий пластилин, размял, пригрел у сердца, довел до кондиции и лепи из пластилиновой массы, что душе заблагорассудится. Хочешь в образе орла вылепишь, не понравится, в носовой платок завернешь – Наташа, нашла то, что искала.
Но надо отдать должное Наташе, дочь благородной дамы не являлась живоглотом, человеческое сострадание не было ей чуждо. Наташу саму поставили в определенные рамки семейной политики. Она сама подстраивалась под волевое самодурство мамаши, и ни когда не лезла на рожон, выставляя напоказ свои затворнические прихоти.
Характер и душа Наташи сложились с романтическим уклоном, в свою мамашу, «сердобольную помещицу», характером она не пошла. Хотя задатки высокородности и величия в ней присутствовали и порою очень сильно прогрессировали.
Моменты возвеличивания были редки, романтическая натура все же брала верх над хамливыми предрасположенностями. Романтизм в понимании Наташи сводился не к поиску чего-то нового и душещипательного, а к внутреннему переживательному процессу. Это когда человек занимается самоистязанием, в надежде что судьба, за перенесенные лишения, вознаградит, чем ни будь особенным. Обычно такие люди, втихую пишут стихи, а под занавес жизни плохо кончают, не удовлетворив свои сокровенные мечтания.
Такое, полу депрессивное поведение Наташи можно отнести к признакам безнадежных меланхоликов второй категории. Если первая категория невероятно медлительна, заторможена и полагает что весь мир таков и есть, а у холериков попросту застряла заноза в попе, и поэтому они так и мотаются.
То вторая категория меланхоликов знает и уверена в том, что они оттеснены на задний план общественного прогресса самой жизнью, им постоянно приходится подстраиваться под шаг впереди идущих. Во-первых, так легче, тяжко и не всегда результативно шагать впереди планеты всей. Но им этого мало по своей врожденной эгоистичности, вторая категория меланхоликов настраивает таких же изгоев, как и они сами на заранее проигрышный результат. Не ввязавшись в битву, они уже проиграли ее по все линии фронта.
Мечтания Наташи сводились к тривиальным желаниям сердобольной золушки, ее наваждения были связаны с принцем Монакским, Датским, и огромным наследством, оцененным в два, три, а то и пятьдесят… долларов США. А пока, в реалии житейской суеты она довольствовалась неприхотливым и скромным Сашей, используя его в своих личных интересах.
Как-то раз во сне ей явилось удивительное видение, сказочный дворец, полуночный бал, она танцует с привлекательным кавалером, все ахают и охают, отмечая симпатичную пару. Наташа кружилась в вальсе по мраморному полу, легкое платье расходилось волнами, дорогие украшение блестели и облучали зрителей светом вожделения. Голова Наташи была увенчана великолепной диадемой инкрустированной бесценными бриллиантами. После этого сна Наташа потеряла покой, глядя в зеркало, ей постоянно мерещилась царственная диадема. Жизнь без милого сердцу королевского убранства стала ей не всласть.
Накануне дня рождения Наташа поделилась с Сашей увиденным сновидением. В Наташе взыграла наследственный эгоизм, как известно яблоко от яблони не далеко падает, спелое яблок не сорвется с куста акации, а упадет рядом с корнем родного дерева.
Все свои женственные чары она употребила на то чтобы внушить Саше свое сокровенное желание. Наташа убеждала воздыхателя, что диадема на ее голове необходимое условие счастливого образа жизни. Но доводов катастрофически нахватало, в Саше заговорила немецкая прагматичность, впитанная с молоком, своей обожаемой «мутер». Тогда Саше было дозволено прикоснуться к таинству женской сущности, воочию разглядеть то, что так упорно скрывают жеманные девушки.
Александр, а именно так он стал рекомендовать себя в обществе после девственного причастия, ведь он повзрослел, стал полноценным мужчиной, так вот Александр готов был пойти на некоторые жертвы. Почему на некоторые, да потому что нордический немец, держится дольше, чем недотепа, русский Ваня.
В первую ночь после конкретной близости он пообещал достать все звездочки галактики с дальнего космоса. На вторую ночь любовного соития он побожился, что будет верен ей до конца жизни. И наконец на третью ночь полового тренинга Наташа праздновала успех, Александр поклялся именем своей незапятнанной «мутер», что подарит Наташе все, на что она укажет своим прелестным пальчиком.
Саше не терпелось вновь вкусить греховные плоды Адамового дерева, и он поспешил в ювелирный магазин. Ага! Не тут то было, немец всегда остается немцем, расчетливость и бережливость взяла верх над эмоциями. К четвертой ночи близкого контакта он решил поюлить, покрутить хвостом, а вдруг добрая хозяйка смилостивится и даст кое-что, просто так, на халяву.
Эта жалкая раскрутка на диадему продолжалась почти год, ни кто не хотел уступать, но жесткие ультимативные требования друг к другу не предъявлялись, половое сближение проходило на полном энтузиазме. Обоих увлек чисто спортивный интерес к сексу.
Шурик, а именно так теперь стала называть своего бой-френда Наташа, был рад такому обстоятельству – получить желанное за мизерную плату. Но он, все еще присматривался к диадеме выставленной в ювелирном магазине, он ни как не решался отдать за нее деньги, опасаясь, что его облапошат, заберут подарок, а взамен ни чего не дадут.
С самого раннего утра Наташу одолевали грустные мысли о несостоявшемся принце и о своем нынешнем, неполноценном ухажере. Дожидаясь, появление людей она с трепетом в душе вглядывалась в наглухо закрытые двери. Одиночество тяготило ее, приступы утренней хандры связанные с недомоганием бессонной ночи вызывали душевную несостоятельность.
Как назло пассажиры не изъявляли желание расставаться с теплыми пастелями и как могли, продлевали приятные сновидения. Кубрики-купе закрытые сдвижными дверьми надежно охраняли своих заключенных пассажиров.
Периодически, устав вглядываться в одноликую тайгу она покидала пост смотрящего и подходила к памятке предназначенной пассажирам. Памятка, состоявшая из двух развернутых страниц, размещалась на стенке между окон. Белый листок с буквенными оттисками, напечатанными мелким шрифтом, она перечитывала в сотый раз. Все пункты и подпункты поведения человека на железнодорожном транспорте были осмыслены и передуманы.
Первое на что необходимо было обратить внимание пассажиров, так это на жирные заглавные буквы – «Правила безопасности граждан на железнодорожном транспорте России».
Следующие два подпункта гласили о правилах безопасности пешеходов на железнодорожном транспорте, видимо подразумевались пешие прогулки засмотревшихся зевак вдоль рельсового полотна. Далее, запрещалось тем же нерасторопным зевакам некоторые вольности при появлении несущегося на бешеной скорости локомотива.
В данной ситуации Наташа не считала себя пешеходом и пропустила верхние подпункты.
Вторая часть памятки касалась проезда обилеченных и прокомпостированных пассажиров на железнодорожном транспорте. Наташа без особого рвения прочитала заученные наизусть строчки. Естественно ничего нового она для себя не открыла. Точки, запетые, двоеточия, кавычки, восклицательные знаки акцентировали и заостряли внимание на порядочном поведении пассажира в вагоне.
Наташа не оспаривала ни один подпункт, опровергать спорные моменты памятки не хотелось, ей наскучило, производить в уме нехитрые комбинации со словом надоело. Ей надоело все, и строгая памятка, и пустота длинного коридора, и мельтешение лиственниц за окном и однообразное утро, перевернувшее миллионный листок вечного календаря.
Бегло оглядев расписание движения поезда «№78», она мельком заглянула за шторку и обречено плюхнулась на откидное сидение. Левый и правый край длинного коридора, как и прежде, оставались пустыми. Наташа недовольно сгримасничала, согнула спину бубликом и подперла голову руками.
Если смотреть на дверь, ведущую в тамбур и при этом наблюдать за мелькающими верстовыми столбами в окнах, можно наглядно, испытать действие качки на вестибулярный аппарат. Беспокойный вагон покачивался относительно горизонта. Порою казалось, что за оконный мир, шаткий и неустойчивый, начинает колыхаться вокруг вагона. Внешнее пространство в силу стечения определенных обстоятельств, к примеру, глобальных катаклизмов, пытается опрокинуть пассажирский вагон. Пол длинного коридора, отполированные стены, сдвижные двери являлись надежными показателями стабилизированной платформы вагона.
Наташа ощущала себя как на качелях, ее вновь затошнило. Она часто задышала, ей катастрофически не хватало глотка чисто, прохладного воздуха. Закрытые окна не давали возможности сквозняку влететь внутрь вагона и освежить удушливую атмосферу закупоренного пространства.
Часы на руке Наташи показывали десятый час, по московскому времени, а значит местное, истинное время, подошло к полуденному перелому. Солнце воспользовалось своим неоспоримым правом безостановочного шествия по звездной эклиптике, вознеслось над самыми высокими соснами. Расклеенные лучи, проскочив через растопыренные иголки роскошной кроны, обрушились на состав.
В узком коридоре, лишенном права на проветривание, установилось удушливое пекло. Пыльные следы проникновенных лучей отметились по всем окнам. Поднятая вертикальными движениями воздуха, пыль, жалась к потолку. Заряжаясь солнечной энергией, пылинки различной конфигурации и строения порхали в солнечном потоке, бесследно теряясь в межоконной тени.
В душе Наташи сложилось убийственное настроение, показатель жизненной активности приблизился к нулевой отметки.
Складное сидение, вмонтированное в стену, не обладало необходимыми размерами, чтобы на нем можно было вольготно раскинуться и раскрепоститься. Через пять минут сидения на крохотном пяточке тело сковывало болью, разогнуть спину в расслабленной позе не удавалось. Голова обессилено валилась на трясущуюся стенку и тогда учащенная вибрация колес передавалась всему телу.
Наташе захотелось встать, она сделала над собой усилие, потянулась руками за поручень, и в этот момент соседнее купе издало стальное клацанье замка. Сдвижная дверь откатилась в бок и на пороге появилась заспанная Инна:
- Здрасти…
Инна ни как не ожидала встретить кого-то в коридоре, почему-то в ее мыслях закралась уверенность, что еще слишком рано, и она, первая из всех пассажиров встала с пастели.
Молодая дева, вошедшая в образ вечно молящейся монахини, показалась ей затравленным и забитым ребенком. На ее приветствие, тихая затворница ответила настороженным кивком, поднялась с сидушки и отошла к соседнему окну. Тем самым дала понять, что контакт с людьми в ее ближайшие планы не входит.
Вспоминая вчерашней вечер, Инна испытывала душевную неудовлетворенность, неприятный осадок обреченности, когда мир трещит и расходится множественными разрывами. Она чувствовала себя обманутой именинницей не получившей обещанного подарка, одни лишь сухие поздравления, выраженные поцелуйчиками в щечку. Вину за несостоявшееся празднество она полностью возложила на себя, от осознания собственных ошибок ей становилось еще хуже.
Если бы Руслан, был повинен в ее разваливающемся настроении, то было бы намного проще, укорять чужого человека сподручнее, взваливать вину на других куда приятнее, чем заниматься само линчеванием.
Инна ненавидела себя за проявление малодушия и пассивности, ей нужно было решительнее отвечать на происки судьбы, подталкивающие к предательству и развращенности. И в тоже время она испытывала разочарование, оттого, что не согласилась откликнуться на уговоры Руслана познать нежность в совокупности с кипучей страстью. Она так и не разобралась в своих чувствах, поговорка «Утро вечера мудренее!», была сказана не про нее.
Оглядев спящего Руслана обреченным взглядом, Инна взяла полотенце и тихонько прикрыла за собою дверь.
- Извините…
Прошмыгнув около молодой девы, Инна отметила про себя, что тихая затворница невежлива, нормальное, человеческое общение у нее притуплено. Молодая дева даже не посмотрела в ее сторону, навалившись на поручни, она, как ни в чем небывало глядела в окно.
Через пару минут, бодрая и ожившая Инна вышла из туалета и весело зашагала по ковру, устланному под ее ногами. Прохладная вода отрезвила дремлющее сознание и вернула его к полноценному восприятию окружающего мира. Ощущение собственной чистоты – особое свойство женской сущности, рождающее уверенность и творящее из них богинь, придавало ей превосходство над теми, кто еще спит. Воскресшее утро настраивалось на мажорное звучание, отдающееся веселой мелодией в перестуке колесных пар.
Озорной поезд, раскачивая пол, играл с Инной в неустойчивые качели. Придерживаясь за пластиковые поручни, она добралась к молодой деве.
- Что,… за окном снова тайга?
- Угу.
Молодая дева в оправдание, смущенно закивала головой, словно ее застукали за неприличным занятием. Инну, несколько озадачила стоическая закомплексованность девушки, она поняла, что дружеского разговора не получится, веселое, жизнерадостное состояние несколько пошатнулось.
- Тайга,… а нам еще ехать и ехать,… случайно не знаете, какая сейчас станция будет?
- Э…э… нет… – красноречиво и доходчиво объявила тихая затворница.
Не глядя в сторону молодой девы, так как всякая заинтересованность в дружбе отпала сама собой, Инна подошла к расписанию и ткнула пальцем в пришпиленный к стене листок.
- Ага,… Богданович,… Еланский, Камышлов, Талица, Тюмень,… вот Тюмень,… большой город, газовики,… нефтяники… – громко сообщила Инна.
Познание в области природных ресурсов у нее заканчивалось в пределах усеченной школьной программы по географии. Нынешнее состояние в государстве с нефтепродуктами и голубым топливом ее не трогало и не волновало. Что бы считать себя эрудированным человеком, ей достаточно было знать, что бензином заправляются на бензоколонках, а газ горит в сопле газовой конфорки.
- Тюмень… в..ы,… ты была там? Ну, хотя бы проездом? – Инна предприняла еще одну попытку наладить дружественный контакт с закупоренным сознанием молодой девы.
- Не…а,… нет! – активно отрицала молодая дева и для убедительности, усердно отмахивалась головой. По ее виду было понятно, что у нее не возникало даже мысли о том, что с кем-то, малознакомым, можно завести простенькую беседу.
- Ладно, посмотрим, что у нас еще тут есть.
Перебирая руками за поручни, Инна как по канату подтянулась до следующего листочка.
- Памятка,… в случае возникновения пожара,… хм,… а что,… это необходимо знать? Конечно,… а вдруг пожар,… и все тут. Караул! Спасайся, кто может! А кто не может?
Хорошее расположение духа, привитое «вагонным мойдодыром» не покидало Инну.
- Ага! Красная клеточка, а в ней перечеркнутая сигарета,… ясно! Не курить! Никотин способен убить даже лошадь! Другая клеточка,… канистра, перечеркнутая красной полосой.
Инна намеренно говорила громко, выуживая сознание недоверчивой соседки на плодотворную ниву женского общения. Ей было одиноко, она жаждала общения, потолковать о том, о сем, чтобы полностью стереть из памяти неуютные воспоминания прошедшего вечера.
Памятка, о пожарной безопасности, отпечатанная на глянцевой бумаге, обладала весьма доступной и доходчивой информативностью. Предупреждения гласили следующее – во избежание возгорания, предлагалось бросить курить и забрать у малолетних детей спички. Воспрепятствовать посадке в вагон дядечек кавказкой наружности с полными канистрами бензина. Не совать сетевой шнур мобильных телефонов в круглые отверстия, не имеющие пояснительной надписи. И напоследок, беспрекословно слушаться проводника, он твой друг, на время всего пути следования. Перечеркнутая собачка в красной клеточке повергала в шок собаководов, четвероногие братья более не являлись друзьями человека.
Инна продолжала читать противопожарное руководство, отмечая в себе назревающую нервозность. Всему виной была затворническая недотрога не желающая протянуть руку дружбы незнакомому человеку. Наградив недобрым взглядом молодую деву, Инна рывком отпихнула дверь в сторону и вошла в купе. Упадническое настроение вновь заявило о своем присутствии гневными репликами на счет окружающего мироустройства.
- Как ночь?
Неожиданный вопрос застал Инну врасплох, она опешила, моргая ресничками, тупо уставилась на соседа. Варианты ответов крутились в голове, но не один из них не подходил к данной ситуации.
- Так… себе…
- Угу,… понятно…
В голосе Руслана не ощущалось прежней уверенности, в нем проскальзывали нотки сомнения и безразличия. Он лежал на постели вальяжно и свободно, в позе наездника, согнув ноги в коленках. Ели бы не простынь прикрывающая оголенный торс до пупка, он смотрелся бы через, чур, шокирующее. В руке болталось намотанное на кисть вафельное полотенце, словно Руслан готовился к бою.
- Туалет открыт?
- Да! – утвердительно пояснила Инна.
- Тогда надо вставать, пока какая ни будь станция,… не нарисовалась, а то закроют и терпи до посинения.
Без стеснения, Руслан откинул простынь и предстал во всей своей оголенной красе. Не замечая признаков неловкости, окрашенных на щеках спутницы в пунцовую краску, он принялся натягивать на себя спортивные штаны.
Не ведая, что, творя, Инна принялась шубуршить в постели, бессмысленно перекладывая подушку и простынь с места на место. Она согнулась над нижней полкой в неловкой позе, выставив свою обольстительную фигуру на всеобщее обозрение. Ей не хотелось встречаться лицом к лицу с Русланом. Вчерашняя решительность и сила духа, куда-то запропастились, уступив место нервной дрожи в теле.
- Извиняюсь…
Руслан обнял ее за бедра. Внутри Инны все сжалось, душа ушла в пятки, такое стеснительное положение она даже не могла представить себе в уме. Она не могла поверить в то, что незнакомый человек может вот так вот, запросто овладеть ее телом.
- …не могу протиснуться.
- А…а… да…конечно.
Инна резко выпрямилась и ударилась затылком о верхнюю полку.
- Ого! Поосторожнее, а то разобьешься – равнодушно посочувствовал Руслан и отнял руки от бедер привлекательной и недоступной соседки.
Инна негодующе посмотрела в след удаляющемуся Руслану. Дождалась, пока он скроется в тамбуре, и от обиды и горечи, повалилась на постель, не сдержав накатившиеся на глаза слезы.
С достоверной точностью можно утверждать следующее – поступательное, логическое осмысление увиденного или пережитого, в поведении женщины не участвует. Интуитивные процессы, основанные на действии легковозбудимых эмоциональных рецепторов, настолько нестабильны и неадекватны, что от женщины можно ожидать всего что угодно.
Невозможно предугадать, что именно выкинет в следующий момент времени взрывоопасный женский инстинкт. Предсказание или предвидение в данной ситуации дело весьма хлопотное и на все сто процентов проигрышное.
Женщина – особый индивидуум с набором всевозможных комплексов и чутких переживательных секреций, в нутрии этого яркого, взбалмошного, искрометного индивидуума нет места для хладнокровного осмысления проистекающей вокруг жизни.
Для примера, женщину можно сравнить с водой, переходящей из одного состояния в другое под влиянием окружающей среды и человеческого климат комфорта. Причиной ее видоизменяемости становится особое строение нервных клеток, отвечающих за реакцию на раздражители внешней среды. В конечном итоге виновником психической трансформации сознания, становится мужчина, как близкий, так и отдаленный.
Женщина, при недосмотре со стороны мужской половины человечества черствеет и холоднеет душой. Вырывается наружу деспотичность, циничность и злоба – податливая и текучая вода затвердевает, превращаясь в хрустальный лед. В этом состоянии женщина непреклонна, сурова и в некоторых случаях по-мужски груба. Слабый пол, обретает черты уродства, бросающиеся в глаза безучастным, каменным лицом, бледной кожей и ненавистью, искрящейся в глазах. Нежные, трогательные чувства или дуновения южных ветров сковывает холодная изморозь, душа покрывается снежным коржом.
При нормальном отношении мужчины к женщине, при адекватных запросах со стороны самой женщины, нежная половина человечества качественно меняется. Преодолев нулевой рубеж отчуждения, теплая окружающая среда отогревает ледяное сердце. Капля, за каплей окоченевшую душу покидает враждебный настрой и пристрастная недоверчивость.
Твердый лед плавится, переходя в жидкое и пластичное состояние. Душа находиться в томлении, в обволакивающем тумане чувственности. Женщина обретает гибкость, как в теле, так и в положениях нравственности, она становится покладистой и коммуникабельной. Молекулы воды притягиваются друг к другу, и сливаются в гармоничные формы.
Поверхностному натяжению воды не свойственны острые углы, все скруглено, ее влечет к центру мироздания взаимные вожделения и мечты. Этому типу женщин свойственна терпимость, не ведающая границ, праведность в помыслах и бережное отношение к любимому человеку.
Постепенно фаза текучей и пластичной воды начинает переходить в водяной пар. Женщина громогласно объявляется стихийным бедствием и зовется не стабильной субстанцией.
Третье состояние обжигающий пар, грозящий обширными ожогами, немыслимыми страданиями и нестерпимой душевной болью. Женщины–сердцеедки, облачившись в вульгарную мантию корысти, неврастеничности, заштопанную нитями удушающей ревности, превращают жизнь мужчин в постоянное жертвоприношение. Жертвенный агнец, мягкотелый не сложившийся мужчина потакает всем прихотям безжалостного провокатора.
Кипящая вода образует насыщенный пар, стопроцентной влажности. Именно там, где звучит тема непокорной и свободолюбивой Кармен, проливается кровь, слышны выстрелы пистолетов и темные ангелы злого рока вьются над головами обреченных мужчин.
Инна находилась в отчаянном положении, граничащем с душевной комой. Мозг работал с перебоями, отгребая в сторону все то ненужное и вредное, мешавшее спокойному благожитию. Душа тянулась к переменам, возлагая на будущее светлые надежды, порхающие белыми чайками на голубых просторах моря. А сердце, клокочущее в объятиях судьбоносного фатума, горело огнем мщения и гневными проклятиями. Обида и злость на Руслана не проходила, мысленно, она устроила ему настоящую экзекуцию. Она металась в мстительной горячке, переходя из одного состояния в другое, обращаясь в холодный лед или вскипая клокочущим паром. «Жестокий и черствый лгун», – вот те не многие претензии, предъявленные Руслану разлаженным сознанием Инны, характеризующие ее состояние.
Поезд «№78» отколесив большую часть пути, вошел в зону действия континентального климата, определяемого арктическими погодами. Но суровая Сибирь, как не странно, встретила несусветной жарой. Природа, на радостях, что весна уступила место лету, открыла доступ солнечным лучам к земной поверхности и запретила полеты северным ветрам. Грозовые тучи призванные обезопасить таежные земли от засухи и обезвоживания речных систем на небе не наблюдались. Великая Сибирь под тяжким бременем антициклона парилась и изнывала в духоте, словно в хорошо протопленной баньке, доходя до обморочного состояния.
Освежающий ветерок возникал только по мере движения состава. Поезд разгонял горячий воздух вдоль железнодорожного полотна и колыхал выгоревшую траву. Разогретый воздух врывался сквозь щели приспущенных окон внутрь вагонного пространства. Пассажиры, задыхающиеся пыльным и спертым воздухом, льнули к окнам. Тучные люди исходили потом и с завистью глядели на сухостойных граждан.
В длинном коридоре раскрытых окон оказалось меньше, чем желающих обветрить взмокшие спины и растаявшие влагой шеи. Борьба за место у сквозивших окон велась фронтально и поступательно, иногда она сочеталась с партизанскими вылазками. Кто успевал занять престижное место, тот оказывался на высоте положения.
Ни кого не устраивал без кондиционерный комфорт, предложенный экономными железнодорожниками, делающими ставки на холодную погоду Сибири.
Любезная и заботливая проводница улыбалась и от бессилия разводила руками на отчаянные призывы пассажиров открыть все окна. «Последний капитальный ремонт вагона проводился пять лет назад,…» – поясняла проводница, – «…часть окон не опускается».
Все окна, кроме трех, находчивые работники депо заколотили наглухо, не ожидая в ближайшее время проведения капремонта.
У первого, раскрытого окна стояли благородная дама и объемный господин, он же вежливый и обходительный ухажер, скрашивающий утомительную дорогу. Их совместная комплекция не позволяла другим страждущим, нежиться под освежающим сквознячком.
Второе приспущенное окно оккупировали: дочь благородной дамы Наташа, юная мама Маша и новоиспеченный дедушка, колыхавший на руках любимого внука Владислава. Третье окно было жестко приватизировано азербайджанской семьей направляющейся в сибирскую глубинку Ермаково, дабы одарить зажиточных сибиряков бесценными мандаринами, апельсинами и яблоками. На их лицах отпечаталась строгость и ответственность перед обожаемыми покупателями, истосковавшимися по плодам южных садов.
В какой-то нелепейшей дисгармонии со страждущими и измотанными пассажирами смотрелся Руслан. Он сидел на откидном сидении и отсутствующим взглядом смотрел на печатные странички Яна Флеминга. Из поведения Руслана следовало, что он не стремился к спасительному сквозняку.
Людям, задыхающимся от нехватки воздуха, не верилось, что вот так вот, спокойно, можно сидеть и не обращать внимания на убийственную жару. Нет, конечно, на самом деле Руслана тяготило солнечное пекло, но он сумел настроиться на отвлекающее чтение непонравившейся ему книги, и не обращаться к теме аномальных погодных явлений.
Обмеривая строчки беспристрастным взглядом, он всем сердцем желал доброго здравия пресловутым якудзам, и надеялся, что в скором времени «Агент 007» плохо кончит – так сильно он ненавидел этого героического персонажа. Своей ненавистью к Джеймсу Бонду, он как бы отодвигал несусветную жару на задний план, и не зацикливался на издержках солнечной активности.
Руслан находился в безветренном вакууме, движение воздуха отсутствовало, не смотря на открытую дверь, ведущую в тамбур. Сквозняк, грозивший моментальным выхолаживанием едва влетев в окно, сразу же сходил на нет. Устоявшаяся в ограниченном пространстве коридора жара сводила его усилия к нулю. Ослабленное дуновение, едва-едва колыхало плотные шторы и слегка поглаживало горячим воздухом потные лица пассажиров.
Сдвижные двери купе отъехали в крайние точки открытия и приготовились для отчаянного проветривания. К сожалению, охота на сквозняки не имела успеха, четырех местные купе напоминали душегубки.
Измотанные жарой пассажиры молчали, видимо, лишнее раскрытие рта влекло за собой потерю сил. То и дело из купе доносились звуки откупоренных бутылок, стеклянные перебранки посуды и жадные глотки обезвоженных страдальцев.
Предаваясь общему унынию, Руслан, более не предпринимал попыток добиться расположения своей попутчицы, его парализовала апатия. Обдумывая причины своего поражения, он ссылался на неуживчивый и вредный характер Инны.
Инна, не обращая внимания на проникновенную жару, лежала на постели и в тысячный раз перелистовала газету «Спид-инфо». Изображая напускную дремоту, она усиленно копалась в собственных мыслях, подытоживая пережитые дни путешествия. Игра в молчанку и безразличное отношение друг другу устраивало обоих, и отрешенного Руслана и задумчивую Инну. Желание говорить, встречаться взглядами и обмениваться комментариями по поводу природного катаклизма, отсутствовало напрочь.
- Ух,… жарко… как я устал. Полнейший облом,… эта поездка.
Объемный господин, истекая потом, таял на глазах, словно эскимо упавшее на раскаленный асфальт. Он первым нарушил полуживое и молчаливое оцепенение своих коллег по несчастью. До этого по вагону распространялся один лишь перестук колесных пар, вводивший сознание пассажиров в обморочный транс.
- О…це… – коротким восклицанием благородная дама подтвердила страдальческие переживания, выпустила из легких воздух и обмякла.
- Я служил в армии,… водителем, в хозроте. К столовой был прикомандирован.
Руслан напрягся, оторвался от наскучившей книги и стал прислушиваться. Александра Адамовна так же прониклась вниманием, она находилась рядом с рассказчиком и поэтому все интригующие подробности ожидала в расслабленной позе медузы.
- Ух,… мы с прапорщиком каждый день, с утра, на продовольственный склад ездили. На затарку! Километров тридцать,… до Чернигова… Ух,… как я устал,… это же не выносимо!... Такое пекло…
Сергей взялся за ворот футболки и оттянул ее. Мокрая ткань с хлюпаньем отлипла от тела. Желанное облегчение не наступало, воздух не желал проникать внутрь, тогда Сергей начал учащенно дергать рукой.
Александра Адамовна находилась в более выгодном положении, она стояла у дальнего угла окна, походу поезда. Мощная струя воздуха билась в деревянную раму и отскакивала прямо в лицо благородной дамы. Освежающий поток заставлял ее морщиться, и жмуриться веками, слипшимися потекшей тушью. Дорожная пыль, поднятая в воздух несущимся составом, хлестала ее по щекам и лбу. На красной коже виднелись черные крупинки сажи и пыли. На нижнюю часть тела благородной дамы ветряный сквознячок не распространялся.
- На мне числилась бортовая машина газ шестьдесят шесть,… внедорожник такой, с большими колесами…
- О… це… джип что ли? – требовала разъяснения Александра Адамовна.
- Ну что вы право,… Александра Адамовна,… какой в армии джип,… грузовик.
- У…у…
- Кузов бортовой,… раскрывающийся,… а сверху тент. Регистрационный номер 75-35ВК! – Сергей не упустил из виду ни один факт, касающийся военной тематики.
Незабываемое время, служба в армии, напомнило о себе яркими всплесками незамутненной памяти. Столь ясная память сохранялась в нем из-за большой любви к «тяжелым» армейским будням. Когда служба не в тягость, тогда и воспоминания задерживаются с удвоенным коэффициентом приятности.
- Заезжаю на склады,… духи,… ой… прошу мерси,… новобранцы,… еще под присягой не были… – пояснил Сергей неуставную терминологию военнослужащих.
- О…це, понятно…
Александра Адамовна поправила сползающие на кончик носа очки и уставилась увеличенными зрачками на рассказчика. Руслан в сою очередь хитро улыбнулся, повседневность армейской жизни обошла его стороной. Военная выправка в сочетании со строевой подготовкой не входили в его понятие о легкой жизни. Отчасти избежать армейской дисциплины ему помогла учеба в институте, остальную заботу за досрочную дисквалификацию из рядов «ВС» взвалила на свои плечи заботливая мамаша.
- Ух,… как я устал,… так вот загрузили они нас. Несколько ящиков с колбасой, пару ящиков с говяжьей тушенкой, два мешка гречневой крупы. Мешок риса, пшенка,… и главное сорокалитровый бидон сметаны…
Лицо Сергея расцвело в неописуемом восторге.
- А…а…а… у….м… ух…
Эмоции захлестнули расслабленный жарой организм, и объемный господин возликовал от счастья.
- Ух,…ух…
От неимоверной радости легкие схватила отдышка.
- Ух,… загрузились, значит, едем,… дай, думаю остановочку сделаем,… ну там,… за кустки сходить, расслабиться. Подхожу к заднему борту, смотрю, тент зашнурован и опечатан, начальник склада личную печать поставил. Так сказать опломбировали выданное продовольствие, не подберешься.
- О…це,… военные,… надежно все делают. Оно и понятно.
Александра Адамовна была далека от армейских тонкостей службы, за то сохранность имущества постоянно фигурировала в ее трудовой и индивидуальной деятельности.
- Прапор мой,… сверчок… Ух… На сверхсрочной службе числился… Молодой еще,… хлюпик такой,… когда в кабину уселся сходу на боковую и дрыхнет все дорогу. Толкаю его в бок,… мол,… проветритесь товарищ прапорщик.
Сергей провел по мокрому лбу рукой, и попытался втиснуть голову в приоткрытое окно. Ему не хватало роста, пришлось подняться на цыпочках. Во что бы то, не стало, Сергей стремился дотянуться к прохладной струе и сделать пару глотков освежающего воздуха. Большая голова с оттопыренными ушами не пролезала в образовавшуюся щель и тогда, объемный горемыка сжал плотно губы и процедил сквозь зубы:
- Ха…м…ы… Б…л… я…
- Шо… я не расслышала,… о це?
Александра Адамовна не поняла любезного попутчика, и подалось к нему всем своим роскошным бюстом.
- Ух,…ух… да я так,… о своем о жаре,… будь она не ладна. Так вот, а до этого мы проезжали небольшой городишка Щорс и там затарились батонами, пять штук купили здоровенных таких,… ароматных… запах по всей кабине неимоверный,… в носу свербит, не выветривается.
Сергей прибег к наглядному примеру и развел руки на ширину воображаемого батона.
- Целых пять батонов, удержаться невозможно… Тепленькие, видать только с комбината. Глаз не возможно отвести, а желудок сигнализирует – пора ими заняться.
Руслан внимательно следил за ходом повествования истории о хлебобулочном изделии. Под впечатлением услышанного он буквально заболел голодным мандражем, ведь его желудок еще с утра ни что не посещало.
- Ух,… присели на травку,… жуем, пережевываем батоны. Друг с другом переглядываемся. В сухомятку не лезет батон по пищеводу,… горло дерет. Запить чем ни будь необходимо. И тут меня осенило. Сорокалитровый бидон! Сметана!
Сергей ударил себя ладошкой по лбу.
- Говорю ему,… как на счет батончика со сметанкой покушать. А он лупает глазенками, не поймет в чем дело, и тут наконец-то въехал, понял, что я ему предлагаю. Прапор видать тоже любитель за чужой счет посербать,… вкусное,… на халяву-то слаще! Без колебания согласился и даже помогать стал. Залез я впереди кузова, там, где запаска, шнур отвязал, тент приподнял и туда шмыг…
Длинный коридор увяз в проникновенной тишине, все замерли. Пассажиров увлекла захватывающая история. Некоторые слушатели хлебобулочного, а теперь уже и сметанного бестселлера глотали избыточную слюну и незаметно подкрадывались ближе к рассказчику. Даже перестук колесных пар казался им не таким звонким и раздражающим, его заглушала любовь человека к сытной и здоровой пище.
- Слава богу, у меня армейский котелок имелся. Открыл я крышечку бидона,… а там… Ух…ух… Ух!…
Руки объемного господина задрожали, глаза округлились, язык вылез из о рта и стал совершать круговые движения. Вагон дернулся, Сергея пошатнуло и кинуло на жесткий поручень.
- У…у… мы сразу два батона,… со сметанкой навернули… сметана славная нет слов.… Жирная, густая, течет из котелка словно мед,… как домашняя.
- О… це…
Александра Адамовна не вовремя влезла со своими замечаниями, и Сергей вежливо попросил ее обождать. Накаченная рука бывшего борца застыла в нескольких сантиметрах от лица ошарашенной Александры Адамовны. Доводы Сергея оказались убедительными, и благородная дама умолкла.
- Не успели опомниться, глядь, а все батоны оприходованы. Во! Ни че себе думаю, сделали остановочку. А ненасытные глазища все в опустевший котелок косятся. По стеночкам белая гуща ручейками сбегает, на донышке сметанное озерцо собралось. Переглянулись мы, молча, поняли все без слов! Снова я к заветному бидону полез,… гляжу, а белая каемочка в двадцати сантиметрах сверху осталась. Сметанка колышется посерединке,… почесал я затылок и полез котелком в бидон,… в самую сметанную гущу…
Что-то непонятное, малошумное отвлекло рассказчика, и Сергей вынужден был прерваться. Прищуренные глаза пристально рыскали по узкому коридору, жестко всматриваясь в напрягшихся пассажиров. Сергей не понимал, откуда доноситься это раздражающее шуршание, явно, оно было не вагонного происхождения.
- Ух,… ладно… откушали, сели в машину, едем. Кругом мелькают сосенки, березки, дубки да ивушки… По лесу мчимся. Скоро уж и часть должна показаться. А в желудке спринт, суета,… подперло так,… дышать не возможно. Живот округлился словно шар,… и в ребра давит. Вот и КПП, за ним поворот и столовая… Я глядь на прапора а он как хмельной, в сметанной неге. Хорошо видать ему стало.
Сергей неожиданно скривился и резко обернулся, сверля глазами-прожекторами узкий коридор. Руслан, последовав его примеру, стал оглядываться по сторонам. Он тоже уловил странный звук похожий на мышиную возню под полом.
- Ух,… да что же это такое твориться… Устал я от всего этого! Ух,… подъехали к дверям, заведующая столовой пломбу проверила… Ага,… все нормально,… солдатики принялись разгружать. Мешки тяжелые с кузова вдвоем снимают, тут хвать за бидон,… а,… в нем веса то нету… Стоп! – кричит бойцам, – Прекратить разгрузку! Крышку откинула и в бидон свой худющий нос сует. Заведующая сама по себе, что селедка высохшая, непривлекательная,… злющая… Что это такое! Орет! И ко мне,… стала на меня наезжать… Ага! Думала на хлюпика нарвалась, на испуг хотела взять. Не тут то было. Накося,… выкуси!
Культурный, вежливый, учтивый и объемный господин в одном лице выдал в свет такой фортель, что некоторые меланхоличные и инфантильные пассажиры, сгорая со стыда, отвернулись к окну. Сергей выставил кулак вверх, предварительно согнув руку в локте, другой рукой с криком – «Ха!!!», ударил по бицепсу. Он исполнил сей фортель неподражаемо, ярко, колоритно и доходчиво, ни у кого не осталось сомнения, что сей знак означает.
Такое зачастую можно наблюдать в голливудских боевиках. Этот недобрый знак можно «уловить» в нескольких интерпретациях – «Сиди на месте не высовывайся!», «Иди туда, откуда пришел!», «Накося, выкуси!» – именно этот «транслейд» – использовал Сергей, выражая личное негодование.
- Ух,… с криками на меня, дисбатом грозится. Ну, я то за словом в карман не полезу, все при мне, рядышком,… наболевшее на языке постоянно вертится. Отвечаю спокойным ровным голосом,… четко расставляя ударения там, где необходимо… Позвольте мадам,… что за дела,… какая сметана,… а у самого в животе урчит, хоть со стыда под землю проваливайся… хи…хи…
Сергей растворился в благодушной улыбке, от прежней озлобленности не осталось и следа. Хоть прямо сейчас бросай все дела и пиши с его образа портрет умиленного ангела.
- Вы что? Кузов опломбирован! Вы лично сами,… срывали пломбу,… за ниточку тянули. Ищите недостачу в другом месте. Какие ко мне могут быть претензии? Ух,… как я устал…
Сергей вновь навострил уши.
- Да что это за шорохи? Кто меня тут передразнивает?
Он резко поменялся в настроении, злость обуяла его лицо и приняла угрожающие формы. В новом свете оголившихся фактов, с образа объемного господина божий ангел не получился бы. Окружающие притихли, хотя и до этого были немы как рыбы.
- Тс…с…
Кроме перестука колесных пар ни чего не слышалось. Через минутку герой-рассказчик утихомирился. Александра Адамовна недоверчиво косилась в его затуманенные жарой глаза и решила про себя, что Сергей находится в предобморочном состоянии. У человека обнаружились галлюцинации и звуковые миражи.
- Ух,… как я устал…
Рассказчик вытер потный лоб и продолжил:
- Отбрехался я от нее,… всеми правдами и неправдами. А она все равно мне не верит, из-под тяжка за мною наблюдает. Высматривает, вынюхивает. Мне это всю осточертело,… подхожу я к ней и с наскока… Как же так я с утра ни чего не ел! А сам ели сдерживаюсь, что бы сметаной не отрыгнуть. Она тут сдалась. Повела на кухню,… усадила за стол,… велела накормить. Гляжу бабулька-кухарка, большую тарелку щей тащит,… три котлеты, на гарнир картофельное пюре с подливкой. И две солдатских кружки компота. Ух,… ни чего осилил. Превозмог самого себя!
Сергей рассмеялся от души выставляя напоказ «бегемотову» ротовою полость. В самый разгар показушной веселости Сергея переклинило, лицо обрело хищническое выражение. Тело объемного господина сжалась в смертоносное ядро, кулаки превратились в два чугунных молота. Сергей терял контроль над своей вежливостью, грубо припер Александру Адамовну к стенке, проскочил мимо нее и понесся по коридору. Следующим препятствием на пути Сергея оказался Руслан. Втянув в себя живот, насколько позволяла комплекция борца, он прилип к стенке и бочком, сторонкою прошмыгнул мимо сидящего Руслана. Все двери купе были раскрыты, он успел проверить все попавшие в его поле зрения пассажирские ниши. И тут проскочив одиннадцатое купе, он застопорился, не разворачиваясь, дал задний ход.
- Ух! Вот… Вот!!! Поглядите,… вот здесь! Прямо у нас под носом!
Пассажиры приготовились к шквальному огню со всех бортовых и кормовых орудий цинизма объемного господина. Болезненная и малодушная часть невольных зрителей согнули коленки, что при случае бежать, куда глаза глядят. Неразорвавшиеся снаряды злобы могли рикошетом отлететь и в них. Назревал смертельный и кровавый бой.
Объемный господин прокрутился на пятке заводной юлой, и встал точно напротив раскрытого купе молодой мамы Маши. Руслан находился рядом, изловчившись, он привстал на одной ноге, вытянулся вперед и заглянул в купе. Объемный господин зазвучал, выбрасывая в пространство извергающийся с пенных губ негатив:
- Как!!! Как это возможно!!!
Голос, было, дрогнул, необходимо было перед началом атаки разогреть голосовые связки, затем грянула неистовая буря. У некоторых пассажиров задрожали поджилки.
- Ух,… мы тут вам не мешаем!?! Может нам прикрыть двери? А? Или вообще раствориться?
- Не…а… – неуверенный голосок, ранимый и тонкий пробубнил в купе. Упаднический голосок принадлежал Андрею, попутчику молодой мамы.
- Ха.… Ух,… ну и дела! И чем это позвольте узнать, вы тут занимаетесь?
Сергей протиснулся внутрь и наклонился к изучаемому предмету. Руслан не мог игнорировать столь занимательное и интереснейшее событие, без приглашения он проследовал в купе за объемным господином. Теперь невидимая до селе интрига с необъяснимым хрустом предстала во всей своей глупой правдоподобности. За столиком сидел осунувшийся Андрей. Склонив голову, словно слепой, он вертел у носа ссохшийся ком китайской лапши «Доширак».
Распаковав пластиковую упаковку, Андрей извлек оттуда обезвоженный под сильным давлением субпродукт и кромсал его на мелкую вермишель. Рядом с пластиковой тарелочкой стоял граненый стакан, из него закрученной спиралью подымался горячий пар. Острые специи, упакованные в блестящие квадратики, с крестиками и галочками китайских иероглифов лежали рядом. Время участия китайской специи в приготовлении русской вермишели еще не наступило.
- Дош..ши…рак….
- Я вижу что доширак! Не слепой. Я спрашиваю, чем ты тут занимаешься?
Произошло чудо, Сергей обманул надежды трусливых нытиков, производить в свет шквал огня не торопился, а может, и вовсе передумал. Лицо объемного и озлобленного монстра приняло вид ребяческого любопытства.
- Так лучше,… удобнее,… скручивать лапшу на вилку не надо. Она не падает и можно ложкой с юшкой прихлебывать…
- Что прихлебывать?
- Ну,… как же…
Андрей находился в полнейшем смятении, он не знал, что последует далее за расспросами неуравновешенного и озлобленного господина. Толи будет продолжена словесная взбучка, толи он прибегнет к рукоприкладству. От таких людей все, что угодно можно ожидать, ибо они не видят перед собой преград, слово «стеснительность» – не про них писано.
- …доширак, пища такая…
- Ха… пища! Такая…
Сергей уставился на Андрея, его взгляд не попадал ни под одно определение, и тут его прошиб саркастический смех полный презрения.
- Это пища? Да разве это вот,… можно кушать человеку? Полнейший облом! Кто вам вбил в голову называть доширак,… пищей?
Сергей напустил на себя умное выражение лица и обращаясь в никуда принялся отчитывать нерадивых матерей и отцов прививших столь пагубное отношение к еде.
- Куда смотрели твои родители? Чем они занимались? Это мой любезный, настоящее,… гавно! И ни в коем случае не пища.
Для пущей убедительности Сергей, влез пальцами в пластиковую тарелочку, взял щепотку разломанной лапши и авторитетно заявил:
- Хренотень! Причем особого вида, безвкусной консистенции и обезжиренного содержания. Стопроцентный мозоль в желудке.
Андрей лупал глазенками, и даже не смел оправдываться, настолько сильно была подавлена его воля. Объемный господин, атлетической конструкции внушал опасения.
- Ух,… как я устал… Кругом дурачье,… ух,… хамы заполонили Россию. И попрошу со мною не спорить!
- Н..е.. не… – Андрей отрицательно замахал головой.
Сергей подпрыгнул на месте, резво развернулся и попросил Руслана выпустить его из купе.
- Позвольте. Я сейчас. Одну секундочку я сейчас вернусь. Ух,… ух…
Тем же самым немыслимым способом Сергей юрко прошмыгнул мимо Руслана и устремился в свое купе. Руслан поразился, он недоумевал, как такая туча жира могла беспрепятственно протиснуться в столь ограниченном пространстве. Но времени на обдумывание не было, Сергей вылетел пулей из своего купе и на всех парах помчался на Руслана. В руках он удерживал добрую краюху хлеба, шматочек сала с лакомыми прожилками мяса, очищенную от шелухи цыбулину и откупоренную бутылку пива. Сергей, выполнив юркий маневр, протиснулся между Русланом и дверью и оказался подле онемевшего Андрея.
- Вот! Вот!
Сергей прилюдно откусил кусок сала, чуть прожевал и глотнул порциями, выдерживая паузы, что бы ни задохнуться.
- Это вот пища! Ух,… ух… Настоящая! А не химия, какая-то. Не фекалия.
Надкушенная луковица прыснула ядовитым соком, Андрей сморщился и учащенно заморгал глазами.
- Это вот надо кушать! Вырастишь здоровым и сильным как я! Ух…
Глоток пива объемом в половину бутылки продавил застрявшее в пищеводе сало, неприятная, но выразительная отрыжка вырвалась из чрева объемного господина, и обдала окружающих пивным запахом.
- Ух,… хорошо… ух… ух… как я устал. Запомни на всю жизнь,… вот это называется пищей.
- Да… да…
Андрей в знак согласия поспешно отодвинул пластиковою тарелочку доширака на край стола, притупил взгляд и виновато склонил голову.
Руслан делано улыбнулся, не испытывая сочувствия ни к Андрею и не глумясь над припадочным Сергеем, ему было все равно.
Не обращая внимания на Инну, он разлегся на полке, и закрыл глаза, положив руку на лоб. Интерес к симпатичной попутчице притупился, если не сказать что вообще полностью растерялся в муках утомительного пути. Вчерашняя атака на ее девственность и принципы непорочности показалась смешной и бессмысленной забавой. Глубочайшие выводы о жизни проведенные под углом философской демагогии, в нынешней обстановке скуки и тоски ввергли его в удручающее состояние. Споры о главенствующем положении мужчин казались никчемной и пустой болтовней, все равно каждый остался при своем мнении.
Изящные формы тела дивной нимфы после двухдневного рассмотрения и детального анализа, более не прельщали. Теперь Инна сравнивалась с серой и затравленной мышкой. Борьба за лидерство и первенство сменилась на молчаливое страдание. Руслан не боролся и даже не жил, а выживал в некомфортных условиях душного вагона. Если и были прецеденты, ведущие к борьбе, то они сводились в основном к битве с избыточным временем, определяемым графиком движения поезда «№78».
Несусветная жара спровоцировала упадок сил и духа. Все померкло и поблекло и даже блестящее, отмеченное алчным цветом богатства, обрело мертвые оттенки обреченности. Парализованные стрелки часов вгоняли муторное сознание в тоску и уныние. Стремительный состав в нынешней ситуации выглядел престарелой и медлительной черепахой.
Мелькающие за окном картинки природы, не доставляли той радости, какую они дарили в первый день путешествия. Заболоченные низменности, солончаковые степи и покореженные березки, умирающее в одиночестве, наводили на размышление о бренности избранного пути и о его никчемности.
Безликие рощицы замыкались кругом обреченности, пустынные степи опоясывали их кольцом смерти и указывали на недопустимость присутствия животрепещущих листочков и чутких изящных веточек. Невспаханное пространство диких степей желто-зеленым морем колыхалось вокруг островков поникших берез. Всюду пустота, определяемая отсутствием человеческих жилищ, жизни обильных пейзажей средней полосы России и величия многоликого Урала.
Поезд вторгся в пределы абсолютной уединенности. И чем дальше и быстрее он продвигался на восток, тем тревожнее становилась на сердце опечаленных пассажиров. «Интересно, чем же все-таки обернется завтрашний, не наступивший день? И как будет там, где нас совсем не ждут?» – они терзали себя не разрешимыми вопросами, притупляя боль в душе, в надежде, что им воздастся за перенесенные муки.
Грунтовая дорога отметилась у гравийной насыпи двумя разъезженными колеями. Пропадая в травах две вспаханные колесами полосы, отходили от железнодорожной насыпи. Обогнув невысокий холм, грунтовая дорога резко поворачивала к мчащемуся составу. Мелкие лужи размыли четкие следы протекторов, грязная и мутная вода залила узкие каналы и потекла по колее, соединяя отдельные лужицы в единую систему.
Камышовые дебри раскинулись на огромной площади, повторяя контуры заболоченной низины. У берега, где уровень воды не доходил и до колена, они топырящелись непролазными джунглями. По мере удаления от берега, глубина заболоченного водоема росла, на середине блестели открытее участки воды.
Отсветы водной поверхности не излучали той волнующей синевы, которую дают лесные озера, скрытые в девственной глуши. Лазурный цвет воды с примесью серых белил перемешивался с глинистой мутью, поднятой со дна стихийными течениями впадающих ручейков. Поверхность заболоченного водоема пестрела уродливой мозаикой стоячих и текучих вод.
Камышовые дебри мумифицированными экспонатами природоведческого музея внушали мысли о нелегкой доли тех, кто решил пойти наперекор судьбе, вылез из семени и тянется к солнцу. Проворный степной ветер не гонялся в камышовых зарослях, не тревожил высохшие стебли и коричневые сигары, закрепленные на кончике камыша. Резвый ветерок обессилел, и валялся беспомощной тенью на дне оврага и отдыхал на ветках захудалых березок.
Небо над степью было одно, от горизонта до горизонта, оно застыло одноцветным куполом. Если до этого небесный купол был заляпан кучевыми облаками, то теперь небо просохло от влажных пятен испарившейся воды.
Высоко в небе парил черной точкой степной хищник. Планируя по спирали, он присматривался, прокладывая путь к земле острым зрением. Приспустившись с небес, степной хищник вновь набирал высоту, выписывая в небе кольцевидные траектории.
Когда хищная птица планировала на поезд со стороны солнца, его размашистые крылья отблескивали свет, и создавалась иллюзия мерцающего миража умноженного искривленными потоками нагретого воздуха. На миг хищник исчезал, сгорая в пламенеющих лучах огненного солнца. Выиграв схватку с нетленным ярилом степной охотник убегал от смерти, в крутом пике уносился вниз. У самой земли, коснувшись крылом пожухшей ковыли, выпрямлялся, и на бреющем полете, летел над камышовой низиной.
Состав уносился прочь, а зоркий хищник, кружил в степи над выбранной жертвой. Вольный житель небес ловил момент, что бы сложив крылья камнем упасть на землю и встрямить острые когти в обреченную жертву.
Руслану достаточно было одного раза, чтобы, заглянув в окно, упасть на подушку с нарастающей грустью. Скука задавила все радостные мысли, пропитав сердце беспробудным унынием. Всяческое любопытство к «уникальной» дорожной жизни путешественника он утратил безвозвратно. Сейчас, его волновало лишь одно, как сделать так, чтобы оставшиеся двадцать часов до Красноярска прошли незаметнее и по ускоренной программе движения. Он все глубже и глубже погружался в раздумья, выискивая ответы на уловки бескомпромиссного времени. К несчастью надуманные проблемы так и оставались вопросами, не имея продолжения в обоснованных ответах. Одно он выяснил точно – бег секундной стрелки неумолим и бесповоротен. Исчисление тысячелетий не повернуть вспять. Разве что ввести обратный отсчет времени, поменять растущие с каждым сдвигом стрелки, деления, на уменьшающийся ряд двухзначных цифр. Тогда время постоянно будет стремиться к нулю. Прошлое повержено, настоящее находиться под контролем, а будущее стерто нулевой отметкой.
Впрочем, это самообман, фикция, рожденная воспаленной фантазией сознания, ради собственного успокоения. Все в этом нетленном мире течет и происходит в строгой концепции стабильного времени. Человеку необходимы стабильные и уравновешенные привязки ко времени и пространству, иначе ничего нового не выстроишь. Но и тут не все так просто, а если взять да и увеличить массу тела и скорость…
Пыхтящему составу, упирающемуся колесными парами в рельсовое полотно, не хватало быстроты движения. Поезд плелся по степи тихоходнее верблюда, от одного холма к другому проходила уйма времени, целая вечность, упакованная в пространственном видении вагонного окна.
Рассуждения на тему временных отрезков, и прилагающемуся к нему пространству и впрямь, помогали коротать время. Не прибегая к помощи наручных часов, и не отслеживая, через каждые пять мнут движения стрелок, Руслан добился того, что время проистекало незаметно. Оно уже не доставляло головной боли, оно стало его союзником, предоставляя неограниченные возможности, к исследованию своего прошлого настоящего и будущего.
Необъятная Сибирь возвестила о своем присутствии не только необозримыми просторами, дремучей тайгой и горами исполинами. В ее ведении находились так же большие и малые города, раскиданные вдоль железнодорожного полотна убегающего к Тихоокеанскому востоку. Ревда, Талица, Тюмень, Омск уже остались позади, просигналив на прощание зелеными огоньками семафора. Если верить точному графику движения то впереди ожидает Новосибирск, Тайга, Боготол, Ачинск…
В крупных сибирских городах много схожего и разного, но в целом их объединяет архитектура новостроек. Эти песчинки цивилизации, занесенные в таежную пустошь человеческим гением еще слишком молоды, чтобы говорить о них с мировоззренческим пафосом и надменной гордыней. Города Сибири не успели состариться, что бы вписаться в историческую летопись прародителя Руси древнего Киева, первопрестольной Москвы, изначального Псковского и ветхого Нижегородского княжества.
Их короткая история во многом написана отцами и дедами нынешних современников. Если и существовали когда-то в незапамятные времена селения, давшие названия нынешним прославленным городам Сибири, то сейчас от былого захолустья не осталось и следа. Нынче их можно поставить в один ряд с европейскими центрами России, и стесняться и краснеть не придется.
А были времена, когда на Урал от безнадежности и непросвещенности рукой махали. Говорили, мол, там край земли бездонной скалой обрывается, а под ней три кита пыжатся, землицу матушку навесу удерживают.
Нынче прозрение наступило, в нынешние времена все по-другому представилось, стерлась граница между Европой и Азией, и расстояния уж не те, три тысячи километров за четыре часа можно преодолеть. Горожан, что столичных, что сибирских, по одежде не отличишь, разве что по отношению к жизни их в разные углы можно развести. Тут единения нет, Москва она на то и Москва, что бы с другими не знаться, у нее же особый режим и статус столичный – регистрационный.
Руслан потерял счет, сколько раз он совершил пешие прогулки к графику железнодорожного расписания. Наизусть заучил порядок, и очередность прохождения станций, по минуткам помнил, где какой остановке надлежит быть. И все равно через десять – двадцать минут подойдя к расписанию, тупо пялился на знакомые названия и заученные цифры. Прочтет нужную строчку, успокоится и по часам сверяется. Убедившись, что все в порядке, расписание не нарушено, приляжет, на глаза дремоту напустит. Однако вновь, через некоторое время обратно к графику направляется. Маялся, вздыхал тяжко, так незаметно к полуночи и докатился вместе с поездом.
Прошлая ночь полная интригующих сцен, мнимых переживаний и заманчивых надежд безвозвратно канула в вечность. Руслан понимал – прошлому ни чем не поможешь, а в красочное будущее, нарисованное страстными иллюзиями он уже не стремился, не хотелось. От не состоявшейся интрижки, остались только звездные странички памяти, отметившиеся в воображении фейерверком метеоритного дождика. Искрометные, лучезарные воспоминания, нежащиеся в брильянтовой россыпи счастья, не всплыли на поверхность реалий текущего дня. Что ж, из-за этого не стоило сердиться на весь бренный мир, утопающий в условностях, выдвинутых робкими человеческими сердцами. Ликование двух объединенных страстью людей не состоялось и это не повод к стяжательству и глумлению над самим собой.
Нынешняя ночь поводов к радостям не предоставляла. Она душила спертым воздухом, в состав которого входили запахи грязных и потных тел, прелой одежды и особой раздражающей смеси затхлости.
Инна более не принимала в дорожной жизни активного участия. Она отстранилась так же и от своего соседа, перебрасываясь с ним парой пустяшных фраз, она лишь поддерживала вежливый настрой. Как ни как они все же попутчики. Инна без всякого интереса могла спросить у Руслана – «Какая нынче станция?», «Что читаем?», «Хочется домой, или нет?», как правило, в пояснительные ответы Руслана она не вслушивалась ей было достаточно убедиться в том, что ее попутчик рядом, и пышет здоровьем.
Руслан холодным и отсутствующим взглядом одаривал свою подружку тем же самым – не спевшийся дуэт зачах на корню.
Ночные кошмары, получившие подпитку в полуслепой подсветке дежурного освещения, не давали уснуть безмятежным и покойным сном. В окне мерещились Гоголевские персонажи – вурдалаки и вампиры, а верхние полки, укутанные потолочным марком, рождали иллюзию закрывающейся крышке гроба. Ночные видения мучили, страшили предполагаемыми катастрофами – опрокидыванием поезда и беспощадным пожарищем. От чего Руслан вскакивал в холодном поту, ощущая в голове свинцовую тяжесть. Не успевшие рассеяться в желтом свете дежурной лампы видения, несколько секунд стояли пред глазами пугающими образами ночных страшилок в стиле «Кошмары на лице вязов». Затемненное купе усиливало эффект страха. Мрак сводил в единую композицию ужаса верхнюю нишу багажного отделения, висящую на тремпеле одежду и неразборчивое отражение зеркала, являющее глазу чужеродную среду параллельного мира.
Руслан, вцепившись руками в постель, заставил себя силой проснуться и тем самым развеял призрачные кошмары. Ухватившись взглядом за освещенные никелированные ручки, он сфокусировал на них зрение. Через некоторое время фантомы человеческих ликов исчезли, и реальность стала насыщать пространство знакомым и бесхитростным убранством железнодорожного купе.
Инна спала как убитая, Руслан не замечал, что бы она ворошилась или переворачивалась с бока на бок. Она лежала на спине, одна рука свисала с постели, другая покоилась на животе. Желтушечный свет дежурного светильника отсвечивался на лице мраморной бледностью. Порою состояние Инны похожее на глубокую кому настораживало Руслана, он брал себя в руки и отгонял печальные и скорбные мысли.
Он порывался дотронуться до ее руки пощупать пульс и удостовериться что кожа по-прежнему тепла. В последний момент он отказывался от этой глупейшей затеи, щелкнув себя полбу приговаривал – «Дурак!», «Умалишенный!», и валился на подушку. Так продолжалось неимоверно долго, сумбурная дремота сменилась на короткие и мучительные сновидения. Навязчивые кошмары вводили организм в полу бодрствующее, полудремотное состояние. Сквозь мимолетный сон ему чудилось, что поезд остановился на крупной станции, женский голос пронзительным рупором раздавал команды и предупреждал о скором отправлении поезда.
Светлые разводы фонарей мерещились на запотевшем окне. Размытые огоньки, чередуясь, бегали по одной и той же траектории, а при быстром движении поезда превращались в сплошную светящуюся линию. Между вагонами щелкали запорные устройства, хлопали двери тамбура и туалета. Вагон то раскачивался, то успокаивался, уравновешенный жесткими пружинами. За сдвижными дверьми Руслан отчетливо слышал голоса людей, двигавшихся по коридору. Громыхая тяжелой поклажей, не помещающейся в узком коридоре, севшие в поезд пассажиры сотрясали стенки и переборки купе. Порою создавалась иллюзия, что пластиковые стенки купе это хлипкие крепостные ворота, по которым колошматят стенобитные и осадные орудия нападающих монголов.
Для Руслана ночь не удалась, если вообще можно было применить к ночному времени суток синонимы к слову отдух. Сплошная маята, и отсутствие ясности в мыслях после такого «удачного» отдыха.
Руслан очнулся, когда солнце стало потихоньку подкрадываться к зениту, а безоблачное небо, как и прежде, грозилось испепеляющей жарой, до самого заката. Вставать и торопиться в туалет он не хотел, его не прельщало умывание и чистка зубов в том месте, где зловонный запах хлорки и мочи будет выворачивать кишки на изнанку. Инстинктивно Руслан сжал крепко зубы и перестал на время дышать, картинки воображаемого утреннего моциона заставили ужаснуться и скривиться.
Замкнутое пространство четырехместного купе более не интересовало его, все было давно изучено и переосмыслено. «Ага… впрочем…» – Руслан пристально осмотрел верхнюю полку. Справа в углу у никелированного навеса синела неразборчивая надпись. Очевидно, она была сотворена гелиевой ручкой, так как шариковые стрежни писать верх тормашками не способны. Надпись хорошо сохранилась, буквы были написаны четко и раздельно. За сохранность текста нужно было благодарить нерадивых уборщиц, не желавших заглядывать во все потаенные уголки убираемого вагона.
Нерасторопных и без ответственных уборщиц, хватало только на то, что бы смахнуть с обивки пыль, стереть жирные разводы на столе и ткнуть влажной тряпкой в грязное стекло. На этом уборка прекращалась. Как раз их леность и спасла ценную историческую надпись, упрятанную под верхней полкой. Единственным недостатком письменного творения являлся мелкий шрифт.
Руслан приподнялся и прочитал в слух вещие слова вагонного философа:
- Жизнь не имеет смысла без движения вперед. Под перестук колесных пар лежи и думай,… как хорошо живется тем, кто провожал тебя стоя на перроне. Ибо они уже нашли все то, что не дает тебе покоя.
Руслан не заставил себя долго ждать и тут же выразил восхищение:
- Браво!
Реакция на философское умозаключение вылилась в хлопанье ладошами. Бурные эмоции привлекли внимание дремлющей Инны. В растерянности и не понимании что происходит, она подумала о том, что против нее готовится дьявольский заговор, являющий целью скомпрометировать ее невинность. Инна брезгливо покосилась в сторону Руслана и поспешила покинуть купе.
- Дверь! – Руслан громко окликнул ее.
- Что…о…
Инна нервничала, ощущая себя не в своей тарелке, сосед по купе раздражал непредсказуемым провидением. Два дня пути показались ей самыми никчемными, провокационными и нелепейшими в ее праведной жизни.
- Дверь, пожалуйста, не закрывай. Душно.
Инна молча отпустила ручку-шкворень и исчезла в коридоре.
- Браво, молодчина!
Похвала не предназначалась строптивой соседке, ею был удостоен автор философской надписи. Неизвестный пассажир отделенный невесть сколькими прожитыми днями, разделенный тысячами километров пути, пройденных поездом от Москвы до Тынды, и так несколько раз… Десятки, сотни раз повторенные из неделю в неделю маршрутные циклы… Сложенные вместе путевые часы от станции к станции, от перегона к перегону… И тут воля рока, случайное совпадение чисел, и тайна чьих-то дум и душевных терзаний дошла до Руслана.
Находясь под сильным впечатлением от прочитанного, Руслан решил дописать, что ни будь свое, личное. Добавить к философскому изречению то, что волнует его больше всего. Не отрываясь от надписи, на ощупь, он отыскал на столе ручку попутчицы и занес ее к верху. Мысли вертелись в голове одна заумнее другой. Парою он схватывал на лету привередливую музу и нащупывал ниточку, ведущую к запутанному клубу основной идеи. Он силился уместить в короткой фразе развернутость переосознанной мысли, красоту звучания, добиться искренности и честности от каждой запятой и точки. Через десять минут напряженной смысловой атаки он сдался. Создать, сотворить нечто более весомое, чем, то, что уже было начертано незнакомой рукой, не удалось.
В конце философской надписи виднелась крошечная, нечеткая точка синих чернил. Ее практически не было видно. Руслан потянулся к верхней полке и поставил жирную точку в конце предложения. Немного поразмыслив, одним движением руки он добавил вертикальную черточку и превратил точку в восклицательный знак.
- Вот,… так-то будет на много лучше, – согласился сам с собою Руслан.
К четырем часам по полудню поезд «№78» вошел в предместье Красноярска. Если верить расписанию, то до станции оставалось всего лишь два часа. Пассажиры, сходившие в Красноярске, находились в нервозном состоянии, накручивая самих себя. Сидеть на полках и дожидаться взвизгов тормозов, означающих окончание утомительного пути, для них было настоящим испытанием. Успокаивать себя прогулкой по узкому коридору им надоело до чертиков. Требовалась не дюжая сила воли, что бы держать себя в руках при очередном торможении состава и не кинуться вытаскивать в тамбур собранные чемоданы и распухшие от вещей сумки. Главное не поддаваться панике и расслабиться, узнавая в мелькающих пейзажах, родные с детства места.
С права по движению состава показались большие возвышенности, покрытые хвойным лесом. Неприхотливые и статные сосны росли в избытке, хвойный аромат проник через приспущенные окна внутрь вагона. Резкий и обильный запах тайги вселил в изнуренных духотой пассажиров радостное и оптимистическое настроение.
Поезд запетлял, уворачиваясь от высоких вершин, он следовал вдоль неприметных ручьев и по зауженным распадкам, выдерживая определенный угол наклона. Лезть в гору или скатываться галопом с кручи он не собирался. По сравнению с Уралом горные хребты в предместье Красноярска выглядели переросшими сопками, но не больше. За то величественный дух гор присутствовал во всех малых и больших возвышенностях. Отдельно стоящие лесистые горы слаживались в хаотическую систему предгорного рельефа.
Внезапно у железнодорожного полотна промелькнули бетонные плиты, совмещенные по типу морских пирсов. Территорию дачной станции, предназначенной для местных электричек, ограничивали железные столбики с табличками, указывавшими место остановки первого вагона. От бетонного пирса во все стороны убегали натоптанные тропинки. Пройдя по вырубленной территории, с торчащими пнями и зарослями молоденьких сосен они бесследно терялись в дремучей и тенистой тайге.
Вскоре под горой показались дачные участки. Деревянные домики тянулись по склону вверх. Высокие заборчики делили пологий склон горы на прямоугольные сектора различных форм. Вырубленные делянки как близняшки красовались однотипными, простенькими жилищами, сооруженными в стиле – «Не броско, не ровно, не крепко, но за то дешево и своими руками!» Как правило, в огородной системе дачников присутствовали целые оранжереи пестрых и ярких цветов, начиная с полевых ромашек и заканчивая претенциозными розами. Ухоженные кусты смородины, жимолости и крыжовника распространялись по всему периметру забора.
Обязательный атрибут любого дачного участка полупрозрачные парники подсвечивались изнутри зелеными ростками огурцов и помидоров. Занимавшие львиную долю огорода клеенчатые парники напоминали защитные экраны инопланетян поселившихся на земле с враждебной для них атмосферой.
Неудержимый состав на всех парах катил мимо дачной цивилизации, не задерживаясь ни на секунду, таковы условия распорядительного диспетчера, на железнодорожном транспорте нет места настроениям дачного празднества.
Пассажиры, дежурившие у окон вагона с завистью заглядывались на дачные угодия, ведь они знали, что вот прямо сей час, в нутрии парника спеет, набирает силы и лопается от важности краснолицая виктория. Парится зеленокудрая петрушка, вздернул к верху заостренные стрелки заносчивый лук парей.
У объемного господина представленного всем как Сергей, потекли слюнки при виде дачного благополучия. У него под Красноярском имелся свой дачный домик, небольшой огородик и русская банька. К несчастью он не мог его видеть, так как дача была расположена в совершенно другой части города. В отсутствии объемного господина за ним присматривала любимая и обожаемая жена, с весьма сложной и неуживчивой натурой попадающей под определение – «справедливая Горгона» именно так, а не иначе о ней отзывались все соседи и сослуживцы.
Ему мерещилось, как через некоторое время он зайдет в парник, насобирает целый таз виктории, и уединится на кухне, наглухо закрыв за собою входную дверь. Будет мять столовой ложкой сочную и мягкою ягоду, польет ее сметаной, щедро присыплет сахаром и тогда…
- М..да… Ух как я устал… – проговорил Сергей, придавая словам пафосное звучание.
Дачные участки по мере приближения к городу заняли все склоны лесистых гор. Дачные кооперативы, садоводческие товарищества и самолично захваченные земли не разделялись искусственными барьерами, нигде не было видно высоких заборов, колючей проволоки и смотровых вышек с охранниками. Сама непролазная тайга защищала интересы частной и кооперативной собственности. По мере движения поезда таких разделительных полос становилось все меньше и меньше, за то дачные участки расширялись и забирались на такую кручу, что были похожи на гнезда свитые ласточками на недосягаемой высоте.
На каждом, личном участке имелась банька, порою эти бревенчатые сооружения превосходили по красоте и убранству сами дачные «хоромы». У сибиряков установился негласный закон – дачный отдых просто обязан совмещаться с раскаленными камнями, сухим и жгучим паром и вениками в березовом или хвойном исполнении. Иначе, дачное действо сводилось бы к обыкновенной заготовке продуктов на зиму – взращивание сельхоз культур с последующей обработкой и консервацией. Такой отдых не считается полноценным, он дискредитирует себя в глазах романтиков, покидающих загазованный город ради свежего глотка воздуха.
Первым делом на своем участке хозяйственные сибиряки ставят сруб под баньку, и только после ее завершения возводят щитовой или деревянный домик. А до этого живут и теснятся всей многочисленной родней в облюбованной баньке. Это такая традиция сибиряков подходить ко всему с умом – «сначала хлев, затем дворец».
Благородная дама мило улыбнулась при виде дачного великолепия, ей припомнилось, как несколько годков тому назад любимый Ваня прохаживался по ее телу хлестким веничком, озорничая в протопленной баньке.
- Эх,… года… о… це,… не жизнь, а сплошное удовольствие,… было…
Александра Адамовна провела влажной ладонью по запыленному стеклу, будто стирая пелену накопленных лет. И в ту же секунду ее лицо засияло бесхитростной и наивной улыбкой женщины в полном расцвете сил, находящейся в том возрасте, когда о климаксе некогда и не зачем думать.
Александра Адамовна смущенно одернула руку от стекла. Со стороны казалось, что она прощалась, провожая в безвозвратную космическую даль прожитое счастье.
Таежную глухомань с многочисленными клетками дачных наделов в одно мгновение обрезали, спешащий поезд на одном дыхании заскочил в пяти и девятиэтажный пригород Красноярска. В поле зрения попал жилой микрорайон. Стройные дома, подтянутые к девяти, а в некоторых случаях и к шестнадцатиэтажному уровню закрывали собой обозреваемую перспективу.
Железобетонные дома располагались вдоль всего железнодорожного полотна дороги и стояли к нему под разным углом поворота. В градостроительстве прилегающего района строгой симметрии не выдерживалось, девяти этажки стояли в разнобой. В основном дома обращались парадным фасадом к центру, а тыльной стороной брезгливо косились на проходящие поезда.
Отдельно стоящие девятиэтажные дома без балконов и более ранней постройки, чем те, которые имели лоджии и чистую побелку на стенах подходили вплотную к рельсам. Рослые тополя сжали их плотным кольцом, от чего рождалась иллюзия заброшенности, ощущалось отсутствие заботливой руки старательного садовода. Приметная не обустроенность таких зданий – не зашторенные окна, отсутствие сохнущего белья указывали на то, что они, скорее всего, принадлежали госучреждениям или являлись пристанищем «обездоленных» студентов технических и гуманитарных вузов.
Словно оборонительные сооружения, укрепленными стенами дотов, дзотов и блиндажей выстроились в один ряд кооперативные гаражи. Их обратные стороны, обращенные к поездам, требовали косметического, а то и капитального ремонта. Владельцы гаражей не беспокоились за те места, куда их взгляд редко забирался. «Невероятно сложно, и даже не стоит пытаться, заглянуть в собственный зад, не хватит гибкости и не позволит ограниченный угол зрения» – решали те, кому было наплевать на тыльные стены собственных гаражей.
Всякий гараж отмечался по-своему, не богатые заостряли внимание кирпичной кладкой, дорогостоящие пленили взгляд крупным шлакоблоком и цельнометаллической крышей. Порою в пестрый ряд кирпичной кладки вторгались панельные монолиты и большие блоки. Но это уже являлось верхом строительного совершенства. Вид капитальных гаражей напрямую зависел от толщины кошелька его обладателя.
Текучая рельсовая река при прохождении сортировочной станции разделилась на несколько рукавов. Колесные пары отзывались на стрелочных переводах металлическим стуком, вагон трясло и пассажиров кидало из стороны в сторону. Множество рельсовых дорожек сбитых шпальными поперечинами бежали рядом с поездом, дробясь и сливаясь в единый металлический поток.
За окном проскочили затейливые вагоны в форме перевернутых пирамид с усеченным конусом. Вереница грузовых вагонов мельтешила прямо у окна. Усилившийся стальной перестук отражался от соседнего состава и ударялся в стекло, отпугивая зазевавшихся пассажиров. Вагоны-перевертыши, предназначенные для перевозки сыпучих грузов, уступили место наливным цистернам. Заливные горловины цистерн испачкались черным, как смоль мазутом и отблескивали солнечными лучами. Черные подтеки мазута сползали по круглым цистернам к платформе, на них невозможно было смотреть без сожаления, неприятное зрелище отравляло настроение взволнованных пассажиров.
Поезд перекосило, и вагоны затрещали по швам, их выворачивало, состав перетекающей змейкой поворачивал вправо. Скорость уменьшилась и сравнялась со скоростью пешехода идущего быстрым шагом. По правую и левую руку потянулись обездвиженные пассажирские составы. Зеленые вагоны, приставшие к перронным возвышениям, раскрыли двери на встречу новым путешественникам, и в то же время, прощались с прибывшими к месту назначения пассажирами. Люди, запрудившие перрон таращились на прибывающий состав и с нескрываемым любопытством, нагло, заглядывали в купейную индивидуальность.
Поезд «№78» последний раз дернулся, затормозил, и кораблем, причаливающим к пирсу, плавно застопорил ход.
Мощеный перрон – нововведение современности, в полной мере принял на себя нашествие встревоженных отбывающих и счастливых, прибывших пассажиров. Людей создающих толчею и давку на перроне с пометкой номер три, было чересчур много. Если нечаянно, или так, из иных гадких побуждений плюнуть в открытое окно, то обязательно угодишь, кому ни будь на голову.
В пестрой и многоликой массе вокзальных людей выявить знакомое лицо было не возможно. Кто-то, в строгом костюме банковского служащего размахивал букетом цветов. Толстая женщина в малиновом сарафане с рубиновыми прожилками опустила беспомощно руки перед неподъемной сумкой. Молодой парень, по-видимому, учащийся физкультурного техникума, блистал короткими шортиками, белой майкой и бравировал домашними тапочками. Не обращая внимания на толчею, поборник физкультурной эпохи соцреализма, учащийся физкультурного техникума, преспокойно попивал «буржуазное пивко». С каждым глотком пива он бодрился, хорохорился павлином, осматривая мельтешащую толпу с высоты алкогольного опьянения.
- Ух,… как я устал. Просто не реально протиснуться в этой массе народа,… куда же смотрят диспетчера? Ух…
Сергей, уловив настроение большинства пассажиров, с досадой высказал общее мнение. Ни медля и секунды, он собрал в охапку клетчатый чемодан, китайскую рисовую сумку, заграбастал мощной пятерней целлофановые кульки и стал пробираться к тамбуру.
Закупоренный пассажирами узкий коридор являл собою подобие пробки на третьем транспортном кольце перенаселенной столицы. Дверные ручки цеплялись за пакеты и рвали их. Вентиляционный шлюз, расположенный у края пола и тянувшийся по всему коридору не давал чемодану стать на колесики. От чего Сергею пришлось волочить его за собой в висячем положении. Клетчатый чемодан упирался, вырывался из рук и стирал многолетнюю пыль с вентиляционного шлюза.
- Не понимаю! Металл есть, умных специалистов хватает,… колея железной дороги широкая,… а тут,… поскромничали. Сотворили непроходимый коридор. Не понимаю…
Сергей воспалялся на глазах, шея приняла пунцовую окраску, на ней образовались дрожащие капельки пота.
Александра Адамовна вслед за объемным господином катила перед собой тележку на колесиках, небольшие сумки были привязаны к ручке растянувшимся жгутом. Она умело маневрировала, избегая лобового столкновения с выходящими из купе пассажирами. Что бы, не налететь на Сергея ей пришлось выдерживать дистанцию, Александра Адамовна замедлила ход и от нетерпения стала переминаться с ноги на ногу. Сергей что есть мочи боролся с неуправляемым чемоданом.
- А…а…а…
Знакомый вопль несчастного, разнеся по коридору, шествие пассажиров к тамбуру застопорилось. Утомленные люди выпустили из рук тяжелую поклажу и сердито следили за развязкой назревающего конфликта.
- Где эта хамка! Пусть завет начальника поезда! Всех! Всех! Надо положить конец этому беспределу! Так невозможно жить! Это же ненормальное явление!
Александра Адамовна имела неосторожность подпихнуть своего разозленного друга.
- Ух,… А?... Что?...
Как раз этого Сергею и не доставало. Проводница с русой косой не спешила откликнуться на его громкие стенания, а тут его еще нещадно пихают, напрашиваясь на жесткую аудиенцию. Сергей разжал пальцы, и громоздкий багаж полетел на пол.
- Позвольте,… что за наезды! Что за дела! Я тут застрял…
Сергей конечно же знал, кто стоит у него за спиной, он отчетливо слышал неровное дыхание благородной дамы. Но как говориться в известной поговорке – «работаем вместе, а обедаем каждый в своем углу», Сергей, следуя этому принципу, решил преподать урок вежливости своей бывшей попутчице.
- Сударыня куда вы прете! Тридцать минут стоянка,… куда же так спешить!? Что за дела! А?
- О… це…
Александра Адамовна не ожидала столь агрессивного обращения со стороны культурного господина. От растерянности она изобразила глупейшее лицо. Большие очки съехали на кончик носа, челюсть отвисла, показывая золотой оскал коронок.
- О… це,… ж,… я,… потихоньку…
- Потихоньку,… потихоньку… аккуратнее надо! Видите впереди затор. Не напирайте,… не то,… не то зубов можно не досчитаться.
Сергей уловил золотой оскал Александры Адамовны и приписал его на свой счет.
- Ух,… боже… как я устал,… кругом,… одно хамье.
С этими жестокими недовольствами он сгреб развалившийся багаж и поплелся к выходу.
- О… це,… невдомек мэни… где культура подевалась,… где вежливость скрылась?
Александра Адамовна закачала головой, ее волнению не было предела. Так ошибиться в человеке – Александра Адамовна решила, что не простит себя за доверчивость к людям.
Отвечать ругательствами на выпад Сергея было ленно, не тот настрой, тем более дочь отвлекала, постоянно пихала в бок:
- Мам, мама,… ну что же вы мешкаете,… вы всех задерживаете.
- О… це,… Наталочка,… неразумное ты у меня дитя. Воспитываю, воспитываю тебя, а вижу, что зря,… все мои старания боком выходят.
- Мама. Что же вы,… кругом ведь люди. Стыдно.
Затворницу Наташу трясло, она задыхалась, легким не хватало воздуха. Ей не хотелось привлекать вагонную общественность к проблемам своей семьи. Впечатлительной Наташе сделалось дурно. Пошатываясь из стороны в сторону, словно засохший листочек под ноябрьской вьюгой она молча поплелась за несносной мамашей. В руках, Наташа катила точно такую же тележку как у мамы, с распухшими сумками, перевязанными растянутым жгутом.
Сергей слезал с подножки вагона задом, так как боялся потерять равновесие и упасть на перрон. Тучный зад – наследие борцовского прошлого и последствие обжорства на продовольственном складе выявил расхождение ткани на брюках. Неприятный казус случился именно на том срамном месте, которое вызывает смешки у нелояльных людишек, по поводу запущенной фигуры. К счастью самого Сергея он не мог видеть разрыв нитей на попе, правда, легкий треск натянутой ткани несколько озадачил его, но он не придал этому значения.
- Ух,… когда же этому наступит конец…
Сергей грузно опустился на перрон, развернулся и очень кисло улыбнулся. Прямо напротив него стоял обаятельный молодой парень с огромным букетом бордовых роз. Светло-русые волосы, элегантный костюм тонов белой ночи, обворожительная улыбка и лицо, выражающее добродушие и искренность – Сергею с первого взгляда не понравился этот щегол, слишком уж жизнерадостный, и какой-то не запятнанный.
Букет бордовых роз великолепно сочетался с праздничным настроением молодого парня и его парадной одеждой. Блестящие ленты, завязанные бантом, придавали букету неподражаемый, бесподобный шик. Бросалось в глаза то, что именно такой букет роз мог предназначаться только самому любимому на свете человеку.
Свободной рукой обаятельный парень держал мальчика пяти-шести лет отроду. Юный отпрыск полностью повторял черты лица жизнерадостного папаши, излучая в пространство флюиды гармони и неподдельного детского счастья. Длиннополый пиджак, строгие брючки, лакированные туфли и белая рубашка с гламурной бабочкой – мальчуган был неподражаем. Толпа озабоченных пассажиров при виде «концертного мальчика» заостряла на нем внимание и мило улыбалась.
- Ха,… посмотрите…
Шестьсот вольтовое напряжение в голосе Сергея шло в разрез с настроением взволнованных пассажиров углубившихся в проблемы дальнейшего жизнеустройства.
- Как вам это нравиться,… с цветами! Деньги что ли некуда девать?
Сергей грубо оттолкнул обаятельного парня и проследовал пыхтящим бульдозером, сметающим все на своем пути к свободным скамейкам. Клетчатый чемодан, рисовая сумка, и кульки с грохотом повалились на мощеный перрон.
- Ух,… как я устал,… сладу с ними нет,… кругом одно хамье…
Александра Адамовна занесла ногу над пустотой, очередная ступенька показалась ей такой низкой, что она засомневалась каким способом лучше всего слезть с вагонной лесенки. Александра Адамовна была готова опуститься на коленки и в позе рака преодолеть крутой, четырех ступенчатый спуск.
- Позвольте…
Неожиданно ее лица, коснулись нежные лепестки бордовых роз. Благородная дама не понимала что происходит. Перед ее глазами замаячил незнакомый парень обаятельной наружности с приятным голосом.
- Давайте я помогу.
- О…це…
Александра Адамовна не успела опомниться, как тележка опустилась на перрон и крепкая рука светло-русого удальца сводила ее в низ по высоким ступенькам. Едва она вступила на твердую землю, ее заколыхало, вагонная качка еще не прошла и неуравновешенная платформа уходила из-под ног. Сильная и надежная рука обаятельного парня подхватила за локоть и помогла стабилизироваться.
- Видишь Наталочка,… о… це,… б тэбе такого кавалера заиметь.
Услышав бесцеремонное заявление мамаши, Наташа стыдливо опустила глаза. В душе она проклинала свою несносную мамашу за несдержанность. Девичье тельце дрожало и трепетало, когда светло-русый парень помог и ей спуститься на перрон. Александра Адамовна наградила незнакомого парня еще одной любезной похвалой:
- Молодчина,… вы,… огромное вам спасибо! Вы я смотрю,… не можете пробиться в вагон,… я вам сочувствую…
- Да… да,… вот,… ни как не могу…
Светло-русому парню вновь пришлось уступить место выходящим из тамбура пассажирам.
Маленькая мама Маша то и дело кидалась к окну, выглядывая свою первую любовь, своего мужа являвшегося папой новорожденного Ярослава. Волнению Маши не было придела, нервы взвинтились настолько, что затронь ее в эту секунду за живое, и она тут же разрыдается такими горькими слезами, что все слезы собранные с проката «Титаника» не будут иметь значения.
- Пап,… скоро уже? Давай побыстрее.
Муж маленькой мамы клятвенно обещал встретить их с цветами на перроне, но почему-то его нигде не было видно. Толи он затерялся в толпе, и ищет девятый вагон, толи застрял, где не будь у светофора в час пик. Маша терялась в догадках и вместе с уходящим временем теряла и терпение.
Спокойный дедушка держал любимого внучка на руках и водил по его губкам пустышку. Беззубый малец в удивлении раскрыл голубые глазенки и приник к соске-обманке. Он ни капельки не расстроился по поводу отсутствия кровного папаши. Стиснув губки, он с наслаждением и довольным видом сосал пустышку.
- Маша забери пакеты,… Андрей возьми, пожалуйста, сумку. Маша,… Маша, ты слышишь меня?
Отец Маши не позволял себе повышать голос на детей его обращение, по интонации, напоминало вежливую просьбу.
- Пап ну почему его нигде не видно? Что с ним могло случиться?
Маша отлипла от стекла и кинулась в купе. Андрей, верный попутчик Маши вызвался помочь другу и уже вытаскивал распухшую сумку в коридор. Состояние Андрея было далеко не радостное, на лице отпечаталась непонятная озабоченность.
- Нет его,… и не будет, – ехидно процедил сквозь зубы Андрей.
- Дурак!
Машу прошиб нервный озноб, такого издевательства она не могла перенести.
- Папа,… ну скажи ему. Пусть он прекратит.
Еще чуть-чуть и Маша бросилась бы на Андрея с кулаками.
- Не придет.
Настаивал на своем Андрей, проявляя необъяснимое упрямство.
- Дурак! Дурак! Дурак!..
Маша зашлась истерикой.
- Все,… хватит,… успокойтесь ребята. Берем вещи и выходим на перрон, там все прояснится.
Машу, словно кто, подстегивал, она понеслась галопом по коридору. Не видя перед собой преград, маленькая мама перепрыгнула через чьи-то сумки и слета наткнулась на черный пиджак и кепку-аэродром.
- Ой,…что ви дэла..эте…
Человек кавказкой наружности, забрав билет у проводника, пятился задом и нечаянно толкнул Машу. Забыв извиниться, Маша протиснулась вперед, прижавшись к бойлеру. Оставалось проскочить сузившийся коридор и выйти в тамбур. Забыв про осторожность, она круто развернулась и,… увидела в тамбуре огромный букет роз.
У Маши кольнуло сердце, щечки порозовели, а ножки предательски подкосились, в уголках бледных губ наметилась счастливая улыбка.
Светло-русый парень, бережно придерживая букет бордовых роз, подымался по лестнице, следом за ним вскарабкивался мальчонка, уцепившись за папину руку. Обаятельный парень приостановился и поднял глаза на Машу.
- Извините,… сейчас уступлю проход…
Маша пошатнулась, кровь отступила с лица, она чуть не свалилась на обаятельного парня.
- Держитесь. Эй,… эй,… вам плохо?
- Нет,.. нет… просто я обозналась…
Маша стала неловко оправдываться, и заговариваясь произнесла:
- Наверное, он там,… в толпе, на перроне. Там столько народу, не пройдешь…
- Да… да…
Успокаивал обаятельный незнакомец.
Руслан не торопился, к чему? Встречать ни кто не будет, друзья разъехались по дачам, парятся на жарких курортах Черноморья, или общаются в турецких кофейнях с девицами легкого поведения. А с теми, кто по злой воле рока не смог покинуть родной Красноярск на период летних каникул он не смог связаться, естественно они не могли находиться в данную минуту на вокзале. Отсутствие встречающих друзей не волновало Руслана, если что вечерком можно собраться в баре. А там, глядишь новые знакомства, хмельные напитки, танцы до упада и… девочки-красноярочки сосед по купе раздражал непредсказуемым провидением.
кровь с молоком, Руслан знал об этом не понаслышке. Что было, то было, из песни слов не вычеркнешь.
Угостишь пылкую сибирячку коктейлем или вермутом, разбавленным соком – то, что нужно, под таким кайфом эти стажерки-практикантки всю ночь кружатся, в пастель не уложишь, бешеная кровь по жилам бурлит.
Руслан выглянул в опустевший коридор, в тамбуре слышалась грубая возня, скрип колесиков и гулкие удары чемоданов о пластиковые стены. Руслан давно был собран, спортивная сумка дожидалась его на верхней полке, вместив в себя походный скарб беспечного студента. «Так, выйду на перрон, спущусь в низ, и по переходу на привокзальную площадь… Так,… а на чем лучше всего добираться, на такси или на маршрутке?» – Руслан призадумался, мысленно обрисовывая свои дальнейшие действия.
Без особой надежды Руслан полез в карман джинсов и извлек оттуда свалявшуюся десяти рублевую бумажку. Носить деньги в кошельке, портмоне или борсетке, Руслан так и не приучился, в кармане намного проще, сунул ее туда и руки свободны.
Купюры, достоинством пятисот рублей, уложенные в толстую пачку у Руслана никогда не задерживались, впрочем, он никогда и не держал такие крупные сумы у себя в руках. А если нет денег, то и кошелек превращается в бесполезную безделушку.
Порыскав по пустым карманам, Руслан вынес окончательный вердикт дальнейшему способу передвижения:
- Так,… на девяносто девятом до Северного, если что придется с пересадкой. На Перенсона сяду в сорок пятку, и никаких проблем…
И тут Руслан краем глаза уловил шевеление, он совсем забыл про свою соседку. Инна сидела, как ни в чем не бывало, и потихоньку пила минеральную водичку. Ни какие проблемы ее не касались, она даже не удосужилась переодеться. Со стороны можно было предположить, что она передумала выходить в Красноярске и решила отправиться дальше, например до Братска. Но макияж, нанесенный на лицо и четкий след вишневой помады на губах, выдал ее намерения. К предстоящей встрече с родным городом она все-таки подготовилась.
- Ты что остаешься? – обратился Руслан к попутчице, в голосе чувствовалась скованность и удивление.
- Нет!
Инна ответила резко, сухо и гордо, словно ударом теннисной ракетки намеренно, запульнула мяч за пределы корта. Руслан, наконец-то смог разглядеть подлинное лицо строптивой красавицы по имени Инна. Праздная шелуха слетела с ее очаровательной души, и глазам представился сухарь, черствая и грубая корка. Инна видела вокруг только саму себя, окружающее ее мало тревожило, она была помешана на самой себе и на тех проблемах, которыми обросло ее холодное сердце. Окружающая среда рассматривалась ею только в контексте личной полезности. Если сторонний человек удовлетворял ее прихотям, то тогда могла возникнуть взаимность, на другие условия сближения она не соглашалась.
Та взаимная тяга, возникшая между ними некоторое время назад, теперь рассматривалась ею как проявление слабости, происком слабодушия – болезненная реакция мозга на дорожные лишения. Если бы и могла случиться интимная близость, то потом Инна бы горько сожалела и каялась в содеянном. Нет-нет, не из-за безнравственности совершенного поступка, не из-за угрызения совести перед добропорядочным мужем, нет… Просто со временем, пришло осознание бесполезности. Она поняла бы, что сия процедура не принесла ей ни чего конкретного, ни материального удовлетворения, ни душевного наслаждения, ни ощущения само возвеличивания. Она желала само утверждаться в современном мире, а не испытывать страстные влечения, обнаруживая в себе чувствительную натуру.
- Давай помогу вещи донести.
- Нет не надо. У меня уговор.
- Какой уговор? С кем?
Руслан недоуменно уставился на Инну. Он не узнавал прежнюю, симпатичную соседку по купе, перед глазами предстал жесткий, неуступчивый игрок в жизнь.
- Мой муж,… когда меня встречает, то проходит прямо в купе, за мной. Так мы с ним уговорились.
Инна подняла глаза и поглядела на Руслана, их взгляды перехлестнулись. Обворожительное личико, макияж, нанесенный со вкусом и умением, черные как смоль волосы, ниспадающие до плеч, длинные реснички и глаза полные соблазна. В Руслане вновь взбунтовался интерес к своеобразной брюнетке, ему захотелось пофлиртовать, записать напоследок адресочек и при случае пригласить ее отужинать в ресторан.
Руслан умел разводить женщин на любовь – обещанья, цветы, обольстительные жесты, в общем впаривать подложную любовь. Он досконально изучил многоходовые комбинации флирта, для того, что бы добиваться расположения длинноногих пассий. Ему всегда хотелось испытывать ощущение новизны. Руслан постоянно увеличивал число одержанных побед, его сексуальной жажде не было предела, на это его толкало положение лидера, роль признанного вожака стаи.
«Не в этот раз, это не тот случай…» – ответил саму себе дамский искуситель – «Даю сто к одному, с ней не прокатит!»
- Ладно, как хочешь,… пока.
- Угу… – отослала ко всем чертям своего попутчика, Инна.
Руслан подхватил сумку на локоть и уверено шагнул в коридор. Мягкий ковер пружинил под его кроссовками, ускоряя и облегчая ходьбу. На встречу ему двигался радостный светло-русый парень, в одной рукой он торжественно вознес к верху букет бардовых роз, другой рукой вел за собой мальчугана в длиннополом пиджаке, гламурной бабочке и лакированных туфельках.
- Извиняюсь,… вы не подскажите где двадцать первое место?
Дружелюбно настроенный парень ликовал и светился небесным светом в предвкушении радостной и долгожданной встречи. В эту минуту светло-русый парень являл собой эталон счастливого человека, отдавшегося нежным чувствам любви, доброты и привязанности, до конца и без остатка.
- А вот,… за мной…
Руслан прижался к окошку, освободив тем самым проход. Уже на ходу, обернувшись на секунду, он громко пожелал:
- Удачи!
- Спасибо! – ответил светло-русый парень. Он подвел мальчонку к раскрытой двери купе, и протянул букет бордовых роз.
Радушная улыбка светло-русого парня одарила возлюбленную необыкновенной и проникновенной мелодией гармонии и вечной любви, воспетую Шекспиром, рассказанную Пушкиным, обдуманную Толстым и отчищенную от фальши искренним Чеховым.
Вскоре Руслан покинул вагон. Недвусмысленно подмигнул проводнице с длинной косой, одарил ее обольстительной улыбкой и направился к переходу. Он все же не удержался, обернулся, что бы еще раз удостовериться, что на земле еще живы сильные чувства любви, хотя бы и половинчатые и неразделенные.
В окне вагона он разглядел Инну. Бесцеремонно обращаясь с букетом бардовых роз, она тащила их в перевернутом положении, небрежно и не аккуратно, словно в ее руках находился грязный веник. «С проявлениями любви так не обращаются» - промелькнуло в мыслях Руслана.
Следом за собою на вытянутой руке она вела мальчонку, его светлая головка ели виднелась в окне. Позади, шел светло-русый парень, с гордо поднятой головой и улыбкой полной трогательной заботы за семью. Светло-русый парень излучал в мир искреннюю любовь, затмевающую толпу людей, суетящуюся на пыльном перроне.
Задумчивые пассажиры поезда «№78» считали последние минутки своего пребывания на вокзале Красноярска. Для некоторых путешествие только начиналось, железная дорога потихоньку брала их в оборот, обещая наперед многокилометровый неразделенный путь. Кому-то слышались тревожные гудки локомотива и прощальные напутствия, заглушаемые звонким перестуком колесных пар. А кто-то торопился домой, отдаляясь все дальше и дальше от наскучившей вагонной жизни. Мир не стоял на месте, и значит человеку, тоже, не стоило замедлять свои шаги.
- Ну, с богом!
Руслан взялся за перила, и беззаботно улыбаясь, сбежал по ступенькам вниз.
Под перестук колесных пар
© Copyright: Олег Дегтярев, 2011
Свидетельство о публикации №211051101106
Свидетельство о публикации №211051101106
Рецензии