Зиединьш

«ЗИЕДЗИНЬШ»
  В Латвийском, ордена Трудового Красного Знаме-
ни, морском пароходстве, сокращенно — ЛМП,
трудилось в оно время рефрижераторное судно, сокра-
щенно — банановоз, по имени «Карлис Зиедзиньш». А
на нем трудилось много славного народу, и я — в том
числе. И вот как мы там жили.
  Как-то пришел на судно гуцул, Илья Платонович. И
привел с собой еще и рембригаду, человек пять. Те ре-
бята были только после мореходки, лет по 19-20, а Илье
было уже под тридцатник, моего года был парень. А
было это в году — дай бог памяти! — в 84-ом.
  Серьёзным нам представлялся этот Илья. Мы его за
такого и держали, пока не раскусили. А как раскусили —
пошла потеха! Его прикалывали, как могли. Он все за
чистую монету принимал.
  Вот как его с английским провели.
  На судне были: точило (токарь) — Витька Кравцов
и электрик, Сашка Степанов. Одно только не знаю - за-
ранее они эти розыгрыши репетировали, или все у них
экспромтом шло, спонтанно, — не знаю.
  Короче, заходим мы как-то в Гонконг. А там, чтобы в
бухту зайти, проходишь такое узкое горлышко. Уже лоц-
мана на борту. (Дело после обеда было.)
  И вот они сидят. Возле прачки организовали курилку.
Лавка там еще удобная была. Хотя курить можно было,
где хочешь, не танкер, все-таки.
  Кончился обед, лоцмана на борту, вся эта шушера на
мосту: капитан, старпом, 2-ой штурман, матрос на руле.
2-ым был хороший парень, Сашка Левчук, на Руцкого
смахивал (хотя тогда Руцкой, наверное, в Афгане слу-
жил, и о нем еще никто не знал).
  Пообедал и Илья. А стояли на рейде, воду брали пе-
ред этим. Идет послеобеденный перекур, перед работой.
И Илья сидит на лавке. Там же и точила сидит. Тут идет
Сашка Степанов с оранжевым английским под мышкой,
с учебником. Весь такой из себя деловой, не подходи!
Он учился заочно в мореходке, электрик этот, и кличка
у него была — Искандер. А тут толпа. Точило увидел на
трапе Сашку, и спрашивает:
— Сдал?
— Да, сдал.
— Ну и отлично.
  Тут еще и моторист Славик Калачев в разговор вкли-
нился:
— Ну и зашибись!
  Илье интересно даже стало:
— А что сдал?
— Английский.
— И зачем?
— Как зачем? В город чтобы идти.
— Как в город?
— Ну, как, не знаешь разве, первый день на флоте?
  Перед этим Илья закончил ШМО, школу морского
обучения, уже не знаю, почему так поздно. И до нас по-
работал на «Циолковском».
— А зачем он этот английский сдавал?
— А чтобы в город пойти. Ты английский сдал?
— Зачем это?
— Перед приходом в иностранный порт надо сдавать
зачет по английскому языку. Не сдал — сиди на судне.
Сдал — вперед.
— Так я же только пришел, я же не знал, мужики.
Расскажите.
— А что тут рассказывать? 2-му помощнику сдаем
каждый раз, когда в иностранный порт заходим. Он как
уполномоченный от пароходства, как знаток английского
языка. Мы сдаем ему зачеты, и потом он представляет
комиссару эти списки. Комиссар из них составляет спи-
сок увольняемых в город. Кто сдал — идет, кто нет —
остается и учит английский, пока не сдаст.
— А я не сдавал, как быть? — заменжевался Илья.
— Да что ты нам рассказываешь, что ты не знал...
— А на «Циолковском» я ходил в город и ничего не
сдавал.
— И что, английский не сдавал? — корчат честные
рожи балаболы Сашка с Витькой.
— Не сдавал.
— Ай, свистишь, блин! Везде в пароходстве сдают,
а у вас не сдают!
Тут голос подаю я, так как я работал до этого тоже
на «Циолковском»:
— Да, на некоторых судах не сдают. На «Циолков-
ском», например. Ну, там когда как.
По всему выходит, что расстраивается Илья: как ему
в город сходить?
— Разговаривай со вторым штурманом.
— А он, что уже сдал комиссару списки?
— Да кто его знает. Надо с ним самим разговари-
вать.
— Как же мне сдать? Слушай, а если его попросить,
чтоб он вперед мне зачет поставил, а я потом подготов-
люсь и сдам? Как он по характеру, нормальный? Можно
его попросить?
— Поговори, язык не отвалится.
  Илья в грязной робе, в говноступах — собирались
какую-то чёрную работу делать, поперся на капитанский мостик. А
судно, как раз входит в узкое горло бухты гонконгской.
Туда еще и комиссар прибежал, на мостик. И тут Илья вваливается.
Сашка его как увидел, сразу к нему: в чём дело? Лоцман с
капитаном обернулись: что это еще за чудо объявилось?
Они все там в белых рубашечках, бабочках, рюшечках, а
тут пугало какое-то...
  Илья к Сашке:
— Александр Петрович, тут такое дело, вы знаете, я
не знал, вы, пожалуйста, запишите меня туда, в списки
комиссару. Я не знал, что тут так это надо...
Сашка сразу смекнул, что тому что-то не то вправи-
ли в мозги:
— Хорошо, хорошо, да-да, записать — запишу,
куда?
— Вы комиссару списки дали?
— Нет еще.
— Ну, вы меня запишите, я просто не знал.
— Хорошо, да, да, — отвечает Сашка и пытается вы-
ставить Илью вон.
— Вы понимаете, я по натуре человек такой, что
если я чего-то обещаю, то я обязательно сделаю. Я на
«Циолковском» работал, там не надо этого было.
— Хорошо, нет проблем, запишу.
— Я словами на ветер не бросаюсь, если вы думае-
те... Я если сказал, то серьезно. Я обязательно, сейчас
вот выйдем, подготовлюсь и сдам вам.
— Хорошо, я вам верю.
  Спридзан, капитан, посматривает в их сторону, не-
доволен этой толкучкой.
  А Сашка так и не понял, о чем речь: куда его запи-
сать, какие списки, какие комиссару? С трудом вытолкал
Илью с мостика. Вышел тот. Спридзан и говорит:
— Что ему тут надо было?
— А кто его знает, записать его куда-то надо было.
— Куда?
— Комиссару. Чего-то сдавать собрался.
  Спридзан потом Илью допрашивал:
— Какого черта ты на мостик в робе приперся? Лоц-
ман же на борту.
— Да я знал, что лоцман, но тут такая ситуация, я
хотел узнать: второй списки отдал первому помощнику
или нет.
— Какие списки?
— Я английский зачет не сдал...
  И Спридзан запретил ему на мостик ходить после
этого.
  Потом он еще раз на Спридзана нарвался, еще была
попытка на мост забраться. Это когда мы возвращались
обратно. Когда из Панамы идешь на Дальний Восток, то
за счет перевода судового времени одни сутки теряются.
К примеру, сегодня 13-ое число, проходишь демаркаци-
онную линию, хрясь, 15-ое наступает, 14-го уже и нет!
Корова языком слизнула. А обратно идешь — одно чис-
ло два раза повторяется. Идешь, а тебе два 13-ых числа
трень-брень! Не хило?
  Ну, здесь и долбоноса этого, Суровешкина зацепили
ненароком. Комиссара. Не работал с ним?
— Работал. Еще на «Казбеках», он тогда боцманом
вкалывал.
 
  Отработали во Вьетнаме — и пошли через Тихий
океан. На Кубе нас ожидала погрузка фруктами, и даль-
ше на Питер.
  Вот мы идем-идем, переход большой, больше ме-
сяца. Монотонно. Прямо укачивает, как в сильную мор-
скую качку. Скучно. Решили, чем бы таким позабавить-
ся. Задумали опять этого Илью наколоть. И началось...
Однажды с самого утра затеяли свою игру Сашка с
Витькой: сегодня проходим 14-ое число, потом назавтра
опять 14-ое. С утра завелись эти засиратели мозгов, то-
чило с электриком:
— Слушай, а как платить будут?
— Да бес его знает!
— А может и работать не надо, платить не будут, — с
самого утра суричит каждый мозги себе и окружающим,
но все понимают, что это артподготовка направлена, пре-
жде всего, в сторону Ильи. До обеда вешается развеси-
стая лапша на уши моряков и варится в котле розыгрыша.
  После обеда сидит Илья в курилке, курит. Молодые
его напарники в столовой в «козла» забивают, пока обе-
денный перерыв. Там же Суровешкин, комиссар, я его
звал Сыроежкин, газеты листает.
В курилке, между тем, спектакль по заявкам слуша-
телей и зрителей набирает силу. Витька обращается к
Сашке:
— Ну, ты записался?
— Да, а ты?
— И я. Ну и плюнь ты на эти чеки.
— Да, я тоже так сделал, мне они тоже не нужны.
Потом возись еще с ними.
  Илья тут уши навострил. Матросы… А у них морды
квадратные, оглоблей фиг перешибешь. Каменные мор-
ды. Илья долго не выдерживает:
— А в чем дело, мужики?
  Чеки ВТБ — чеки Внешторгбанка СССР, были эк-
вивалентом иностранной валюты, еще они назывались
боны (сертификаты). Один бон стоил нормально 10 ру-
блей. По ним отпускались товары иностранного проис-
хождения в спецмагазинах с гордым названием «Альба-
трос». Это было в период развитого социализма.
— Вчера было 14-ое число. А сегодня какое? Тоже
14-ое. Правильно? Короче, надо записаться у Гришки,
4-го штурмана. Кто хочет. Сегодня мы опять работаем,
два раза получается 14-ое число. Все нормально, платить
будут. Только надо Гришке данные дать: песетами испан-
скими получать или чеками. С Кубы идем на Канарские
острова, а затем — на Питер. И на фига нам эти чеки!
— Конечно, пусть лучше песетами заплатят.
— Дело личное, кому-то, может, и чеки нужны, в
Риге получит...
— Да не нужны мне эти чеки! Чеки у меня и так есть
еще после «Циолковского».
  Чеки нам и так давали за тальманство, за чистку
трюмов.
— Ну, нет проблем, надо только у Гришки записаться.
Илья тут же соскочил и ринулся свою бригаду «Ух»
искать. Нашел ее в столовой. Влетает туда:
— Вы записались?
— Куда?
— Надо обязательно записаться у 4-го штурмана по
поводу оплаты сегодняшнего дня.
Суровешкин глазом зырит, ухом ведет: что за оплата?
— Кто не запишется, тому дадут чеками в Риге. А
кто запишется, тому на Канарах песетами заплатят.
— Надо записаться, мы сейчас. А ты куда?
— К 4-ому.
— Постой, вместе пойдем.
Добро. Кинулись они Гришку искать. В каюте его
нет. А у штурманов было заведено после обеда перекур
на мостике устраивать, на вахте 2-го. Там и старпом,
Шура Федько, и 3-ий — все там баланду травят.
Спридзан после Гонконга запретил Илье на мостике
появляться. Те вычислили, что Гришка на мостике. Но
на мосту и капитан! И вот они собрались на палубе ниже
под трапом и совещаются, как им Гришку вызвать. Ждут
его. Работу по боку! Надо на песеты записаться. До пе-
сет же этих еще больше месяца, а они уже записываются,
стоят ждут.
  И если им вход был закрыт на мостик (персонально
Илье — за английский), то Суровешкину — везде доро-
га! Как услышал он эту хрень, тут же дернул по их колее.
Влетает на мостик, взъерошенный как петух и к 4-ому:
— Григорий Ильич, ты меня там тоже запиши. На кой
ляд мне эти чеки. У меня их и так хватает, еще будучи тре-
тьим заработал. Все равно в боннике делать нечего.
  У тех, кто на мостике быфли глаза захлопали. А этот как
разошелся:
— Да, лучше песетами, в «Альбатросе» ничего нет,
одна коррупция и мафия заправляет. Ничего, там, хоро-
шего не застанешь. Знакомых там у жены нет, никакого
толку. Запиши мне лучше песеты.
— Чего? — капитан спрашивает.
  А Гришка врубился, значит, согласился:
— Да, хорошо.
  Суровешкин еще более свое мнение закруглил о
мафии-коррупции, видит, все с ним соглашаются, с тем
и отбыл. Спридзан — к Гришке:
— Чего ему надо-то было?
— Не знаю.
  Смотрят они друг на друга: ничего не понимают. На-
верное, внизу опять какую-нибудь гайку не так загнули.
Спускается Спридзан по трапу, а там ремонтники
дожидаются.
— Добрый день, чего вы здесь стоите?
— А Григорий там?
— Да, там, там. А вам зачем он?
— Записаться.
— Куда?
— Не нужны нам эти чеки.
— Чего, чего?
  Стали они объяснять мастеру про 14-ое число, про
песеты, про оплату двойную. Врубился кэп.
— Ладно, идите, работайте, — повернулся и пошел
обратно на мостик. — Гриша, тут еще очередь стоит, за-
писываться пришли. Ты уж и меня заодно...
  Прошла эта комедия, другая подваливает: клей.
В Гонконге нам притащили клей, Лок-тайт, молеку-
лярный клей, очень жесткий и действенный. Я третьим
механиком был. Обычно выписывали маленькие пу-
зырьки по 20 грамм, а тут привезли пол-литровые банки.
И выдали всем механикам. А я к моточистке готовился.
Колец уплотнительных не было. Был шнур резиновый,
и я готовил эти кольца. Полная моточистка предстояла,
втулки надо было дергать и все такое. Моторист такой
стоял у меня на вахте, Паша. На год старше меня, здо-
ровый лось. Ну, я всю утреннюю вахту клеил эти коль-
ца. Потом Паша шел будить толпу. А Паша этот, как по-
шлешь, так и с концами. Но со временем прояснилось.
Там камбузница была, Мила. Очень маленькая. А тут
Паша, раза в два пошире меня, конь такой, а она — пол-
вовчика. И этот Паша, как выйдет вахту будить, так на
камбуз. Милу сторожить, чтоб не отбили. Пошел он вах-
ту будить, и я ему эту банку Лок-тайта даю: Паша, по-
ставь в каюте в холодильник. Тот взял ее и ушел. Я пара-
метры пишу, журнал заполняю, вахту готовлюсь сдавать.
Сдал, в начале девятого выхожу из машины, как раз по
левому борту. Вышел, смотрю, один Илья сидит, курит.
- Привет, привет, — и я ушел. Позавтракал. Иду в бассейн.
Смотрю, блин, Пашка сидит смеется.
— Иди сюда, концерт увидишь.
— Чего мол?
  Я после завтрака всегда в бассейн ходил на корму,
там и покурить можно было. Пашка уписывается:
— Пошли, здесь покуришь, а заодно и концерт по-
смотришь.
  Я спускаюсь вниз. Дается картина: стоит Илья раком,
а ему ножом задницу вырезают. Ничего не понимаю.
Оказалось, этот Паша крутился с моим пузырем, с
лок-тайтом. Команда же позавтракала, и — в курилку:
обычное дело перед работой баланду утреннюю потра-
вить, святое дело, кому чего снилось и тому подобное.
Ну и у Пашки этот пузырь. Заняли всю лавку, с краю
только оставили место, для Ильи стерегут. Услышали:
Илья идет! Плюх, плеснули из бутылки на лавку малость
этого термоядерного клея. Появился Илья.
— Доброе утро, Илья Платонович!
— Доброе утро.
— Садись, Илья Платонович, вот тебе место моло-
дежь уступила.
— А, ну да, — сел Илья, закурил.
  Они посидели, подождали, чтобы Илья лучше прикле-
ился, дружно соскочили и смылись быстренько в машину.
Илья докурил, поднимается, а лавка за ним! Он по-
думал: гвоздь! Так и сяк покрутился: ничего не выходит,
весь с лавкой вместе идет. Что за чертовщина получается
с этой лавкой? Дергался, дергался — не отпускает. Так и
не может врубиться, отчего это да как? И ведь не посмо-
треть, в чем дело, и помочь некому — все на работе.
Решил подождать кого-нибудь, узнать, что там за
хреновина с морковиной внизу.
  А тут Балбес идет, старший механик. Рабочий день
уже начался. Он нашему Илье и говорит:
— Ги-ги, доброе утро, Илья Платонович!
— Доброе утро, Василий Петрович!
  Балбес нырк в машину. Обошел, посмотрел там всё,
где работы какие ведутся, что второй в журнал записал,
кому что делать, кто чем занимается. Выходит. Никого в
курилке нет, один Илья сидит, курит.
— Ги-ги...
  Он никогда не мог впрямую что-либо сказать, а начинал
со смешка педерастического, с которого начал и теперь.
— Хге-хги, доброе утро, Илья Платонович!
— Доброе утро, Василий Петрович!
  Сделал Балбес круг по пароходу, опять в курилку за-
ходит. Сидит Илья, покуривает, как ни в чем не бывало.
— Доброе утро, Василий Петрович.
— Доброе утро.
  Смотрит Балбес: чего это Илья работать не идет?
День рабочий в разгаре. Чего это он? Он к нему:
— Как у вас дела, Илья Платонович? Как дома?
— Все в порядке, — хмыкает.
 Ладно, ушел Балбес. Пожимает непонятно плечами.
Приходит через некоторое время проверить: сидит Илья!
— Илья Платоныч! Уже время — 9 часов!
— Спасибо, Василий Петрович.
— А у вас все в порядке?
— Все в порядке
— Ты работать-то думаешь? — заело уже Балбеса.
Тот начинает было потихоньку закипать.
— Да я отработаю.
— А чего ты не идешь?
— А ничего, Василий Петрович, у меня времени мно-
го, отработаю. Курить очень хочется. Я потом отработаю.
  В общем, отчекрыжили ему штаны. Пашка, мото-
рист, не пожалел, от души плеснул. До трусов прикле-
ился Илья. Как он потом шел! Ты бы видел. Жалко, фото
не сделали. Как вырезали? А так и вырезали: половина
штанов, половина трусов лесенкой выстрижены. А вы-
стриженная часть на лавке осталась, — штатное место
Ильи Платоновича.
— Что ж это такое? — интересуется он.
  А те вырезают и смехом давятся, но гонят дурку:
— Вечно эти рогатые (матросы) что-нибудь да утворят!
— А чего утворят?
— Об лавку кисточки свои обтирают, после лака.
Уже было такое. Не ты первый, не ты последний. Вальки
свои моют. Видно валек после лака был. Взял, скотина,
и теранул.
  Говорят, а сами едва не заходятся от еле сдерживае-
мого смеха. Илья же нипочем не догоняет, продолжает
обиженно возмущаться:
— Что они, треханулись, что ли?