А у нас девочка 26 Продолжение

Мама на школьном балу
1956 год. Из альбома   

  - Это токсикоз, - решила Катя, - уже больше шести недель, как задержка. Вот дурра, что мне теперь делать?  Зачем  легла  в  кровать  с  этим грузином? Нет, Гера здесь не причём, сама  во  всём  виновата. Гера обаятельный, заботливый, не стыдно на людях с ним показаться, любит меня. Что мне ещё надо? Тошнит, точно попалась, надо идти к гинекологу. Какой позор. Как мама и  отец  радовались, когда приехала, а я привезла им «подарочек» из Израиля. Что  будет,  когда они узнают, что  я  беременна. Один выход, надо  срочно  делать  аборт, и только так, чтобы мама и отец ничего не знали и даже не  могли  догадаться. Для этого мне нужно на несколько дней исчезнуть из дома. Просить помощи у Гриши?  Он меня потащил в Израиль, теперь пускай помогает. Гриша не причём, наоборот он  предложил  ехать  из  благородных  намерений. Свою  голову надо было иметь.

  В Израиле Кате подарили  дигитальный фотоаппарат. Гриша советовал  пока дом прадеда стоит, и внутренний интерьер ещё  сохранён, всё  сфотографировать, даже предлагал свою  помощь,  вместе  пойти  и  заснять весь дом. Теперь все планы по розыску следов мамы и её  захоронения и заняться фотографиями отошли на задний  план. Теперь,  прежде  всего, нужно бежать к гинекологу, проверить свои подозрения.
 
 Улетая из Израиля, была замечательная погода, солнце, тепло, Катя садилась в самолёт в одном платьице. Москва  встретила  холодной  осенней погодой, пронизывающий ветер с мелким дождём. Ещё  в  самолёте пришлось одеться свитер, и куртку. Стоя теперь перед зеркалом в новом осеннем утеплённом пальто, которое ей мама купила, без неё и  которое, как на неё было сшито. Разглядывая  себя, то с одной, то с другой стороны она нравилась сама себе.               
– Какая  мама молодец, - думала Катя, - без меня купила и точно то, что мне надо, а теперь проблема по моей дурости. Но мы ещё всем покажем, на что мы способны, найдём такого, да так, что все вы  ахните. Какое-то тепло пробежало по телу, Катя  вспомнила Арика, с  которым  за  одним столом  писала  вступительное сочинение.               
- Целый год я сидела с ним на лекциях, но так и не смогла с  ним  познакомиться,- рассуждала Катя, - представительный, статный, сразу  видно, что способный  и талантливый москвич, да ещё и спортсмен, а главное, что он мне сразу понравился с первого взгляда. Отец говорил, что концентрация желания и намерения  на  конечную  цель – осуществляется. Вот с начала нового учебного года начну активно осуществлять свои намерения, надо продумать, чтобы  деликатно проявлять активность  и не ждать когда на тебя обратят внимание. Успех бывает у того, кто действует и не сидит, сложа руки, и ждёт. Только теперь мне нужно  решить возникающую проблему.

- Гриша, мне нужно срочно с тобой поговорить,- звонила Катя, только выйдя из кабинета гинеколога, - давай договоримся, где встретимся.               
– Что случилось? Давай приезжай к нам, здесь поговорим, или я подъеду к вам.               
– Нет, давай встретимся, я не хочу рекламировать свою проблему.               
– Что, совсем очень серьёзно?               
- Крайне серьёзно.               
– Подъезжай к скверику около нашего дома.               
- Грише, у меня проблема. Мне неудобно говорить, но ты  догадываешься. Одна надежда на тебя, только ты можешь мне помочь.               
– Что попалась?                - Попалась, нужно срочно сделать аборт, и всё из-за тебя. Ты создал  обстановку, теперь выручай. Надо так чтобы мои родители ничего  не  знали и не догадались.               
– Как же ты так, тётушка? Вообще то здесь ничего  страшного  нет. Гера замечательный парень, теперь мы его возьмём за жабры.               
– Гриша, ты шутишь, а мне не до шуток,  мы  живем  в  разных  странах. Есть одно только решение – аборт.               
– Ты,  хорошо подумала?               
- Хорошо, лучше не бывает. Здесь нечего думать, ты  не  представляешь, сколько у меня теперь проблем, и переживаний.               
– Катя, ты сейчас находишься в  эмоциональном  состоянии. Серьёзнейшие проблемы у тебя могут, появятся потом, ты будущий врач и должна знать, что первый  аборт  делать  нельзя,  можешь  искалечить  себе  всю жизнь.               
– Что будет потом, меня мало интересует, я  сейчас  в  критическом, безвыходном положении, если ты мне не поможешь, то хоть иди,  бросайся в Волгу. Потом буду рожать с пробирки.               
– Катя, не дури, поедешь жить в Израиль, отличный вариант. Гера будет счастлив и бесконечно рад. Замечательный парень, мне он очень  понравился, и ты тоже в него влюбилась.               
– Это исключено, я родителей не могу оставить, вся их жизнь во мне. А Геру я не знаю – люблю или нет.               
– Тогда нужно, чтобы Гера вернулся жить в  Россию. Раз  натворил  дел, пусть теперь - расхлёбывает.               
– Ему здесь делать нечего, у него нет профессии, там он  военный, обеспеченный человек. Это невозможно, если буду настаивать переехать сюда жить, испорчу ему жизнь. Гриша помоги мне, - Катя, всхлипывая,- что мне делать?  Только ты один можешь мне помочь               

– Катя, твоя просьба – это преступление, не могу допустить, чтобы из-за минутного расстройства и переживаний ты убила своего ребёнка, и твоя жизнь оказалась перед угрозой. Родится у тебя  ребеночек  такой же, мужественный и красивый, как Гера.               

– А если девочка?               
- Она похожа будет на тебя, как ты на свою маму. Кстати  мама  тебе  завещала быть продолжателем  вашего  рода, вот ты  и  выполнишь  завет. Теперь ты должна быть осторожной и  ответственной. Не надо  грешить, всё складывается, как нельзя лучше, соответственно твоему роду.               
– Гриша, ты ломаешь все мои планы, - после  некоторого  раздумья, - сказала Катя, - как же  мне  о  моём  позоре  сказать  родителям,  они  будут ужасно переживать.               
– Хочешь, я поговорю с ними?               
- Нет, не надо, сама виновата, сама буду отвечать за свой  проступок, каяться и просить прощенье. Только никому ничего не  говори, а  главное, чтобы это не дошло до Геры. Он  со  своей  грузинской  ментальностью, может  натворить необузданных действий.               
– Всё равно, когда ни – будь, он узнает, и придётся сказать. Но это твоё личное дело, над которым нужно думать. Чтобы не смела, делать  аборт, я всегда буду стараться, чем могу помочь.
 
   Распрощавшись с Гришей,  Катя  пошла  домой.  Ей  стало  грустно  и тоскливо, что она вот такая несчастная. Что вот у неё нет родной  мамы, что она такая беспечная, что опозорилась. Что будет  ходить с  большим  животом, без мужа, не как у других нормальных людей. Домой  идти  не хотелось. Катя пошла на берег  Волги,  погода  была  отвратительная, от реки дул холодный пронзительный ветер с каплями дождя, что  еще  больше усугубляло её плохое настроение. Она села на лавочку и  стала  реветь, пряча лицо от  посторонних. Наревевшись, она  пошла  домой,  как побитая собака, перед ней стояла трудная задача  признаться  родителям в своём грехе.
 
    Вот уже прошла еще неделя после разговора с Гришей, Катя никак не могла решиться сказать маме, посоветоваться с ней. Всё равно свою  беременность от родителей утаить она не сможет. Пусть будут  ругать, что угодно делать, пусть даже бить  (она стала вспоминать, что родители  ни то, что никогда не били, даже не ругали). Катя видела, как Таня на  инеё подозрительно поглядывает, и однажды спросила:               
- Дочка, с тех пор, как ты приехала с Израиля, я тебя просто не узнаю?

От неожиданности Катя ответила:               
- Мамочка, всё - то же самое, ничего не изменилось, тебе  что-то  кажется, я становлюсь взрослее, и для тебя это становится непривычным.               
 За это время, Катя снова побыла в доме прадеда. За эти несколько  месяцев в доме ничего не изменилось. Мария  Ивановна  радушно  встретила Катю, как старую знакомую, провела  в  столовую.  Поставив  чайник, и послушав рассказ Кати, как она была в Израиле и  нашла  отца, похвалила её, и стала жаловаться  на  своих  сыновей,  обвиняя  своих  невесток. Якобы из-за них её сыновья забыли о существовании их матери.               
– Мария Ивановна, вы  мне  позволите  фотографировать,  здесь  внутри  дома, мало ли что может произойти, у меня хотя бы останутся  фотографии, я думаю, вы представляете как мне всё здесь  дорого,  ведь  я  осталась одна единственная наследница на свете. Только поймите меня  правильно, меня не столько интересует ценность самого дома, а  интересует духовная обстановка моих предков, я теперь больше  узнала  о  них, они  были высоконравственные образованные люди. Я вам очень благодарна, что сумели сохранить этот интерьер моих  близких.  Мне  сказали, что  я очень похожа на свою маму, а у меня нет ни одной даже  самой  маленькой её фотографии. Вы, может быть, вспомните в какой архив, передали книги и всё прочее моих предков?               
– Катенька, это было так давно – понятия не имею.

     Глядя на старинные: резной буфет, и  большой  старинный  овальный стол, за которым когда-то, по-видимому, собиралась все бывшие её предки. А так же через распахнутую дверь в зал, старинную мебель, хрустальную люстру и картины, у Кати защемило в горле, и слёзы  сами  покатились из глаз.               
– Катя, чего ты расстраиваешься, я думаю, когда обратишься в архив, то найдутся и фотографии и другие ваши вещи.               
– Мне жалко, - вытирая слезы, сказала Катя, - вот  эта  домашняя  обстановка моих родных, которая мне так дорога,  скоро  будет  разорена, а  я бессильна что-то сделать.               
– Всё, когда ни - будь, выбрасывается и заменяется новым, и  жалеть  не надо. Надо беречь своё здоровье и стремиться налаживать свою жизнь. 
 
 Кате вдруг захотелось рассказать этой чужой женщине о своей беде.               

– Мария Ивановна, не знаю, что мне делать? Пока была в  Израиле, влюбилась в израильтянина и успела забеременеть, не знаю, как сказать  родителям. Нужно было бы сделать аборт – боюсь,  и  на  несколько   дней нужно было бы уйти из дома куда-то жить.               

– Ха, я за свою жизнь сделала четыре аборта, мой муж – светлая  память ему – не хотел предохраняться.  Правда,  говорят,  первый  аборт  делать нельзя. Нюрка, моя свояченица, делала первый аборт, а сейчас  уже  ещё двоих родила. Если уж что, то приходи здесь поживёшь недельку,  в  доме бывших своих. А этот еврей, что на тебе жениться не хочет?               

– Он хороший парень, он ничего не знает.               
– Так  ты скажи ему, накуролесил, пускай теперь  заботится. Трудно  будет тебе самой растить дитё.               
– Он  ни в чём не виноват, это моя вина – сама буду решать, что делать.
 
  Катя прошла по всем комнатам, засняла ещё сохранившуюся за  столько лет, еврейскую атмосферу в доме; мебель, картины и  попросила  Марию  Ивановну, если будут выбрасывать вещи из дома, чтобы позвонила ей. Что она хочет, что ни будь подобрать и взять себе некоторые  семейные реликвии из дома. Распрощавшись, Катя  ушла  домой, продумывая, что, кажется, нашёлся вариант сделать аборт и несколько дней пожить в доме прадеда. И тогда родители ничего не догадаются.

   Таня уже несколько дней замечала, что с Катей что-то  творится, исчезает из дома, грустный вид, уходит от откровенных разговоров, отделываясь общими фразами. Сегодня она вернулась повеселевшая, поцеловала Таню, стала к ней ласкаться, говоря:               

- Мамочка, какая ты у меня хорошая мама. Самая лучшая мама на свете. Я там скучала по тебе и папе.                – С чего это ты вдруг так заговорила? Честно скажи, что произошло, я же вижу, что с тобой что-то творится. Ты же мне никогда не врала, я за тебя переживаю и боюсь у тебя спросить.               

И вдруг Катя не сдержалась за все переживания в эти дни, за то, что за неё переживает мама, и ещё за всё, сама, не зная за что, и заплакала.               
– Мамочка, я плохая девочка, я идиотка, мне  так  стыдно, я там  влюбилась в одного парня, я не хотела вам ничего говорить, - и плача, и заикаясь, сказала, - те-те-перь мне нужно делать  а-а-борт.
 
   Таня ушам своим не поверила, что она слышит? Она могла подумать всё что угодно только не это. Девчонка, её  Катя  побыла  один  месяц  в Израиле, и приехала беременная. Как это на неё не похоже, всегда  трезво  мыслящая,  скромная,  дисциплинированная, послушная.  Кто  такой этот мерзавец, который её соблазнил. Таня  сидела, думала, как  ей  себя теперь вести? Одно ясно одно, Катя её девочка попала в беду, как ей помочь?  Что теперь предпринять?  Как это  Гриша, взрослый  мужчина, за девочкой не  смог присмотреть? Убить, его мало.               
– Никаких абортов, успокойся, расскажи мне подробно, что там с тобой произошло. Будем рожать, рождение ребёнка это дар Божий. Мне Бог не дал ребёнка, но мы счастливы, что ты есть у нас. Пока  мы  с  отцом  живы, мы тебя в беде не оставим. Поможем воспитать ребёночка.
   
 Когда Катя рассказала, как она потеряла голову, и сама не  знает,  как так получилось, на знаменитом курорте, на Мертвом  море. И  что  Гера не виноват, и что он страстно её любит, и примчится сюда в любую  минуту, но здесь в России ему делать нечего, он военный офицер Израильской армии. Тогда Таня сказала:               
- Дорогая доченька, как  же могла налаживать с ним отношения, если не было никакой перспективы? Ладно, ладно, смотрю, ты совсем  извелась, за последнее время, ничего страшного нет, ты у нас  умница,  красавица, найдутся и здесь хорошие женихи и мужья. А если он будет  любить  тебя, то и  ребёнок твой  не будет ему помехой.               

Они еще вместе поплакали, и Катя почувствовала, что ей стало легче, по  душе пробежала какая-то весёлая, радостная ниточка: мама не стала  даже ругать, за её позор. А у неё будет  девочка,  её  своя  родная  девочка, она назовёт её, как звали её  маму, София – Сонечка.  Когда Сонечка вырастет, она будет о ней, о своей маме заботиться, как она бы  заботилась  о своей маме.   
    
 Виталик отнёсся к этой новости серьёзно, только спросил:               
- А, как Катя?               
- Переживает, хочет делать аборт, - ответила Таня, - я её переубедила.               

– Правильно сделала – воспитаем еще ребёнка.               
 Придя в комнату Кати, Виталик сел рядом на кровать, положил ей на голову руку, и сказал:               
- Катюха, не унывай – всё будет хорошо, я с мамочкой будем при деле. У тебя, слава Богу, есть на кого опереться.               
     ПОИСКИ МАМЫ.               
– Времени у меня теперь предостаточно, вся  зима  впереди.  С  чего  начать поиски  следов  мамы, - думала  Катя, - сейчас наступает  зима, завалит всё снегом - искать захоронение  сейчас не  имеет  смысла. Надо  искать в какой архив передали документы моих предков. Катя  взяла  телефон и стала искать и обзванивать городские архивы, и  к  концу  дня она выяснила, что в городе более десяти  архивов.  Выяснив  адреса,  Катя  с понедельника решила начать поиски.
 
  Вначале Катя отправилась в центральный  областной  архив,  где  прежде всего пришлось долго объяснять вахтёру сущность проблемы, и  заказать пропуск. Пройдя по кабинетам каждый  раз, объясняя причину её прихода, пока ей не сказали, что нужно написать заявление–ходатайство и оставить домашний адрес у секретаря заведующего. Через  недели  две Катя получила ответ из областного, центрального  государственного  архива, что в хранилище архива запрашиваемых  документов  не  имеется. Побывав еще в трёх архивах, и оставив соответствующие заявления, Кате посоветовали, не мотаться по архивам, а разослать по всем архивам города заказные письма с запросом на документы 
 
  Через десять дней из архива культура, искусства, библиотек и специализации, прибыло письмо. Оно лежало у  Кати  на  столе  запечатанное. В письме сообщалось, что в архиве  имеются  документы  Шнайдеровой Софьи Григорьевны, переданные в архив в 1981………..               

   Радость охватила Катю:               
- Ура! Мама нашлась!               
Затем Катя задумалась:               
- Как быть?  Мама знает, что я получила  письмо, ей  будет  любопытно, что за письмо?  Надо будет ей рассказать, что хочу разыскать, и больше узнать о своей родной маме.               
 Когда Таня пришла с работы, она сразу обратила внимание, что Катя сегодня особенно   заботливая, уже два раза её поцеловала, и высказала комплемент, что самая лучшая мама на  свете – это  её  мама.  Она  поняла, письмо из архива – это известие, о её маме. Тане стало  жалко  Катю, с её добрым, утонченным, отзывчивым характером, теперь, когда она узнала других близких ей людей, она не может определиться, как ей быть и как к ней Тане относиться, чтобы никого не обидеть.


- Катя давай рассказывай, что случилось? Что льстишь мне здесь? Вижу, хочешь мне что-то сказать?                - Да, мамочка я боюсь сказать, - Катя замолчала, - и боюсь тебе с  папой, будет неприятно. Я получила письмо  из  архива, где  сообщают, что  им были переданы  документы мамы. Скажи честно  если  неприятно, я  никуда ходить не буду. Я боюсь, что вы  можете  подумать, что  я  вас  уже больше не люблю. Мамочка, честное , честное, - со слезами на глазах, - дороже вас у меня нет никого на свете.               
- Катя не говори глупости, у нас с отцом никогда даже  такой  мысли  не было, ты совершеннолетняя взросла девчонка,  и  мы  наоборот  рады  за  тебя, что нашла отца и теперь больше узнаешь о  своей  мамы. Я  только прошу тебя, на дворе стало холодно,  одевайся теплее и не  забывай, что ты теперь ответственна не только за себя.               
    Таня лукавила, она видела, что Катя приехала из Израиля совсем другая. По всяким мелким своим наблюдениям, видела, Катя отдаляется от  неё. С восхищением рассказывает про Израиль и своём  отце и пр. Ей  становилось обидно и боязно, что Катя может вообще переметнуться к своим. Все её заботы и переживания «коту под  хвост».  Таня была  не  плохой  психолог, и понимала, что у Кати  имеется  мощный  генетический  фон, который влияет независимо от той среды, в которой она  жила  и  воспитывалась. А теперь эта беременность и письмо. Таня вспомнила, как  говорила ей зам. врача  роддома, «еврейский ребёнок  должен  воспитываться в еврейской  семье». Виталик,  неоднократно  просил  её  отбросить все её  переживания, что все её  сомнения  не  стоят  «ломаного  гроша». Что Катя не такая, и никогда их  не  бросит, она добрая чуткая, что Таня правильно  её  воспитала  и  всё  преувеличивает. Катя  любит  их, своих приёмных родителей, но раньше или позже должна создать свою семью.
 
  Катя с нетерпением хотела, как можно быстрее попасть в архив. После определённых процедур, работница  архива, просмотрев  картотеку, сказала Кате, что объём документов Шнайдеровой Софьи Григорьевны  большой, состоит из книг,  альбомов,  дневников  и  других  документов, и что она  конкретно  желает  посмотреть.  Катя  попросила  прежде  всего  показать ей альбомы и дневники.
   
 Кате принесли из хранилища, два альбома и  стопку  общих  тетрадей. Один из альбомов был большого формата в кожаном коричневом переплете, обложка отделана золотом, с надписью еврейскими буквами. Страницы были из толстой бумаги, каждый лист  переложенные  папиросной бумагой. На старинных снимках были многодетные семьи, религиозные   бородатые мужчины в кипах (шапочка на голове),  женщины  в  старинных  одеждах,  дети  в шортиках, юбочках и морских костюмчиках. Мальчики в кипах с пейсами  (завитки волос на висках), подобных тем, которых она видела в Израиле. На последних страницах альбома были фотографии советского периода. Многие лица  повторялись в других  позах. Были  фотографии  мужчин  в  красноармейской  форме, по одному и по  два – три  человека, явно командиры со знаками отличия в петлицах. Катя  разглядывала  своих  предков. С  фотографий  на  неё  смотрели  спокойные, беспечные, цивилизованные лица, в европейских костюмах, и традиционной еврейской одежде. Под некоторыми фотографиями были, надписи, и небольшие тексты, толи  на  иврите, толи на идиш. Некоторые лица по овалу лица и глазам  напоминали  Катины черты. Что-то близкое и родное защемило в груди.               
– Как же мне разгадать, кто это такие на фотографиях?- думала Катя, - как жалко, что никто мне теперь ничего рассказать не сможет.
 
   Взяв в руки второй альбом, Катя вначале не заметила, на обложке по диагонали написано:               
                СОФИЯ.               
   В груди что-то дрогнуло. На первом листе, была фотография девочки в летнем платьице, и чёрненьких туфельках, стоящую на стуле и с любопытством смотрит в объектив. Внизу было подписано:               
- Сонечке два годика.  Днепропетровск  1941 год.               

– Мамочка, моя родная мамочка, - прошептала Катя, - фотографировали маму ещё до войны дедушка и бабушка.               
Слеза упала на фотографию. Катя платочком вытерла слезу – упала другая. Дальше были детские любительские фотки. А вот мамочка в школьной форме с портфелем, ученица первого  класса 1946 год.  Далее  были фотографии всего класса, фотографии подростка, а вот мама  уже  барышня. Студенческие фотографии одиночные и групповые, много     любительских, снимков мама в лаборатории. Весь альбом был посвящён маме. Кто-то бережно с любовью в хронологическом порядке разместил мамины фотографии, возможно, это сама мама, или её дедушка или бабушка. Разглядывая фотографию мамы - студентки, Катя вспомнила слова отца, что она похожа на маму. И действительно она видела, что сходство удивительное.  Катя просмотрела весь альбом, шмыгала носом, а  слёзы  самовольно текли из глаз.               
– Многострадальная моя родная мамочка, - шептала Катя, - как мне тебя не хватает.               
 Пять общих тетрадей, прономерованные  от 1 до 5 первых четыре тетради старинные в картонных обложках исписанные на иврите. Пятая тетрадь оказалась дневником мамы – Сони. Дневник начинался с  первого сентября 1955года.

Сегодня 1-е сентября 1955года.               
   Я уже в десятом классе. Когда я вышла из калитки  нашего  дома, Юра уже поджидал меня. Поздравив меня  с началом учебного года, с первых слов предупредил меня, чтобы я не артачилась и садилась с ним на одну парт. Мне самой хочется сидеть рядом с Юрой, но  некоторые  обстоятельства заставляют меня этого не делать. Мои дедушка и бабушка не желают, чтобы я с ним встречалась. Он ашейгиц (русский). Юра мне нравится, красивый, стройный, поэтичный, пишет мне стихи, наш сосед, я с ним учусь с первого  класса.  Дедушка  и  бабушка  хорошо  его знают и говорят, что он мне не пара, и он мне не  подходит,  не только  потому,  что  он ашейгиц а потому что у него дурной характер, и  если  я выйду  за  него замуж, то буду иметь много цорес (горя). Но мне Юра  нравится, многие девчонки на него заглядываются. Он смелый, решительный, добрый, может броситься за котёнком или щенком, попавшим в беду, в огонь и в ледяную воду. Но, в тоже время, эмоциональный, взрывной за любое обидное слово, сказанное в его адрес, или  его  приятелям, может ввязаться в драку. Мне уже 17-ть нужно быть  самостоятельной. Не  взирая  на  взгляды моих любимых дедушки и бабушки, я  села  с Юрой на одну парту. Рядом с ним я чувствую, себя защищённой, и что он выбрал меня, из всех девчонок..

8 сентября.               
 - Юра мой лучший друг, постоянно опекает меня. Сегодня принёс мне в школу сборник стихов Марины Цветаевой. Он самый  лучший  в  классе.                Сегодня после занятий я долго  стояла  с  Юрой  около  нашей  калитки. Я чувствовала, как за спиной из окошка наблюдают за мной  дедушка  и бабушка. По своей деликатности они  не  вышли  и   не  попросили  меня  зайти в дом ,чтобы не компрометировать  меня, но  я знала, что  дома начнутся наезды на меня,  почему  я  общаюсь с этим гоем? Беспокойство дедушки и бабушки, что я  могу  влюбиться в Юру, а у  них  только одна надежда на меня, чтобы сохранить наш старинный знатный род, который тянется ещё с времён испанской инквизиции. И который перенёс множество страданий и лишений, но сохранил свою еврейскую сущность.  Дедушка перевел несколько страниц из первого дневника  на  иврите, написанного Авихаем бен Гидоном. Предком  бежавшем  из  Испании из города Сарагосы. Занимавшим государственную  должность, но  не  поддался на уговоры, принять крестьянство, остаться жить в стране, где родился  и жил, он не желал превратиться в «маранов». Бросил благополучную обеспеченную жизнь, частично продал за бесценок, а  остальное  бросил  всё  своё имущество и бежал из страны.
   
 Катя обнаружила листки из ученической тетради, где маминой рукой был выписан текст из какой-то исторической книги               

(Испанские евреи, внешне принявшие  христианство,  но  тайно  оставшиеся иудеями, получили  прозвище «маранов» - презрительная  кличка, означающая - свиньи). Мараны, держали свое иудейство в тайне, о нем было известно  только   ближайшим  родственникам  и  другим  «маранам».  Обычно  они  исполняли  еврейские  ритуалы  в  подземельях.  Там  обычно  проводился  пасхальный  «седер».  Мараны, никогда не говорили своим маленьким детям о том, что они евреи, сообщая им  это  лишь  в том возрасте, когда они уже могли  хранить  эту  тайну. (Если  «маранов» изобличали  в тайном соблюдении заповедей иудаизма, они  подвергались жесточайшей инквизиции).
 
 Более 100 лет - Золотой век – периода  процветания евреев в Испании в средние века. Эта эпоха является важным отрезком времени в  духовной жизни евреев, когда процветала поэзия, философия, комментирование священных книг еврейских пророков и философов. Испания  наслаждалась  экономическим благосостоянием и  культурным  процветанием, была пристанищем для евреев, и призывала селиться в Испании. Многие государственные, высокие посты занимали евреи.      
 
     31 марта 1492  был  подписан   королём  Фердинандом  и  королевой Изабеллой -  "Указ об изгнании евреев из Испании"  Эдикт  предписывал всем иудеям Испании в трёхмесячный  срок  креститься  или  покинуть пределы страны; оставшиеся после этого срока объявлялись вне закона. После изгнания евреев из страны, страна пришла в упадок.               

Из описания одним из приходских священников изгнания евреев из   Испании:               
  «Они произнесли прощальные молитвы в  своих  синагогах и  на  могилах предков. После чего покинули землю, где родились.  Старики, и  молодые уходили пешком, на телегах, верхом на ослах и мулах, шли  по дорогам и полям, падали и умирали. Женщины рожали по дороге, и всем нам  было очень плохо. Раввины подбадривали людей, уговаривали  женщин, детей петь, бить в барабаны и  бубны, так они и ушли из родной Испании».

«Последние корабли с евреями, которые один хроникер назвал "флотилией скорби", отчалили от берегов Испании  2  августа 1492  года.  А  на  утро  отчалила "флотилия надежды" – три каравеллы адмирала  Христофора  Колумба, - отправившая на поиски Нового света, славы и  богатства для королевы Изабеллы и короля Фердинанда.

В дневнике Колумба есть запись и о том, что евреям будет строжайше  запрещено селиться в тех странах, которые он откроет и  присоединит к  Испании.
Тысячи еврейских беженцев попали в руки морских пиратов, продавших их работорговцам. Тысячи других умерли от голода и жажды или были убиты африканскими дикарями.

Около восьмидесяти тысяч евреев осели в  соседней  Португалии, полагаясь на короля Эммануила, оказавшего  им  покровительство. Но  уже через пять лет под нажимом испанской церкви, Эммануил тоже  издал указ об  изгнании  евреев  в  обмен  на  руку  принцессы  Изабель,  дочери Изабеллы и Фердинанда.
Всем взрослым  евреям  было  приказано  покинуть  Португалию  после того, как у них отобрали детей младше четырнадцати лет  и  насильно крестили, чтобы воспитать "настоящими христианами".

Когда же осиротевшие родители должны были  покинуть  эту  страшную землю, оказалось, что корабли  специально  задерживали  в  гавани до тех пор, пока не истек отведенный евреям срок,  по  истечении  этого срока их насильно крестили и обратили в рабство.

Малая часть испанских евреев была радушно  принята  турецким  султаном  Байязидом, который, узнав об  издании  королевского  эдикта  в Испании, сказал:               
- Испанские короли просто сошли с ума.

Были и такие евреи, которые добрались до Голландии, потом вместе с голланд-скими колонистами попали в Бразилию, а оттуда двадцать три потомка испа-нских евреев добрались до острова Манхеттэн, там снова  открыли  Америку. На сей раз для евреев.   
Отрывок из дедушкиного перевода:                25  тамуз  5253  год  с  начала  сотворения  века.  Я Авихаем бен Гидона   начинаю  повествование бегства  моего народа из моей родной страны, где мы родились, где похоронены наши  предки, строну Испанию, которую любили и гордились ей. Из всего моего имущества  теперь  я  имею телегу и двух лошадей.  Да благословит Господь наш путь, да защитит и сохранит он наши души. Аминь……. Подписанный указ (Альгамбрский декрет), королём Фердинандом II Арагонским и Изабеллой I Католической  обязывающий евреев в течение  трёх  месяцев (до 31 июля) креститься  или  покинуть  страну. Всякий  некрещёный  еврей, оставшийся  в Испании после этого срока, объявляется  вне закона. Евреям разрешили продать своё имущество и взять с собой некоторые вещи, за исключением золота, серебра, жемчуга и  драгоценных  камней. Недвижимость продавать не разрешалось. ……Мой дом в городе Сарагосы  с  постройками  и  пятью  дунамами (дунам 01гектара) земли  стоимостью 1000  золотых  захватил архиепископ ……………...                Далее запись на листках была прервана.
 
   Катя продолжала читать мамин дневник, где мама писала о школьных делах, об отношениях  со  своими соучениками Юрой,  и  подругами. Её отношения  с  дедушкой  и  бабушкой. Мамины взгляды и  мечты. Дедушка настаивает  продолжать  изучать  иврит,  который  он старался маме  привить с детства, чтобы могла читать  в  подлиннике, имеющиеся  исторические  книги и  дневники, чтобы  знать  историю  своего народа, чтобы сложилось правильное отношение к своему  народу,  которое  в  данный  момент утрируется и фальсифицируется, и запрещается изучать.               

8 ноября 1955 года.                Вчера всей школой были на демонстрации. Нашему классу, как старшеклассникам дали нести два флага и плакат. Погода была отвратительная, дул пронизывающий ветер и моросил дождь. Мы  продрогли, Маша пригласила к себе домой погреться. Ребята  притащили  водку, родители Маши приготовили лёгкую закуску. Отметили праздник 
38-ю  годовщину Октябрьской революции. Крутили  пластинки  на  радиоле, танцевали. Юра весь день был рядом со мной, я чувствую, Маша  мне  завидует  и ревнует, она прикладывает все усилия, чтобы  Юра  на  неё  обращал внимание.  Домой пришла вечером, и сразу увидела  встревоженные  глаза бабушки и дедушки. Они уже хотели идти  меня  искать. Они, как  маленькие дети, опекают меня на каждом шагу. Я у них одна единственная надежда на свете.                Сегодня три часа занималась  с  дедушкой  ивритом.  Дед  говорит, что должны  наступить  времена,  когда  разрешат  выезжать  в  Израиль. Что времена уже изменились, ушёл из власти тиран. Если он доживёт, и будет возможность выехать, он  выедет  не  задумываясь. Они в  миньяне (молитвенном доме),  собираются, слушают  радиоприёмник,  переживают за все события в Израиле, как трагические, так и успешные, которые там происходят. Дедушка говорит, что во все времена  иврит среди евреев был международным  языком.  Евреи  в  разных  странах  и  континентах изучали тору (библию), написанную на иврите. Евреи спокон  веков  занимались  торговлей,  разъезжая по  разным  странам. Не зная языков других народов, свободно могли  общаться  с  евреями, там живущими, на иврите.

 Катя не могла оторваться от маминого дневника. Мама описывала школьные дела, о своих подружках, в каждой записи в дневника было о взаимоотношениях с Юрой. Мама писала, чтобы бабушке и  дедушке  Юра не попадался на глаза, Юра утром встречал её за  углом, а  после  школы шли вместе домой до угла, где договаривались пойти погулять или  сходить в кино. В некоторых записях мама  пишет, что  вместо  того, чтобы серьёзно заниматься и готовиться  к  выпускным  экзаменам, она  может сидеть и думать о Юре. Классная уже маму  предупреждала,  чтобы  она серьёзнее занималась, так как она одна  из  класса  тянет  на  золото, что  уже некоторые учителя, жаловались, что Соня  стала  какой-то  рассеянной. Если она не возьмётся за ум, то ей придётся вызвать в школу  дедушку. Далее мама пишет, что дедушка и бабушка  догадываются, что  она  встречается с Юрой, чтобы их не волновать ей приходится  врать, и убеждать, что с Юрой у неё нет никакой дружбы,  и  видятся  они  только  в школе, а вечером гулять или в кино она ходит только с подружками.

3 января 1956 года.
    Новый год, один из самых любимых  моих  праздников. Особенностью этого нового года был новогодний, школьный бал. Я была «снежинкой». Юра был рыцарем, роль рыцаря ему бесподобно подходит, и он классно играл роль рыцаря. Рыцарскими  манерами, откуда он только приобрёл,  восхищал девчонок и учителей. Весь вечер Юра не отходил от меня. Мы спрятались с ним в нашем классе, где он  меня  целовал.  От  него  несло хмельным, но мне всё равно было  приятно и  радостно. Девчонки  наши умирают по Юре, особенно Машка. Она была злая  весь  вечер, и несмотря, что её  отец  большой  начальник, и  она  привыкла  командовать и всегда добиваться своего, а Юра не желает с ней дружить. После бала мы ещё долго гуляли, целовались на морозе, жутко замёрзли, домой вернулась около двух ночи. Дедушка с бабушкой не  спали,  ждали,  пока  не приду домой. Они просили  пожалеть  их  стариков, не  приходить  так поздно, или предупреждать. Что мне с ними делать? Они как дети малые. Чуть где задержусь, или ещё что – проблема – переживают.

Пр. Вчера после обеда дед проводил со мной политинформацию. Он беспокоится, что я дружу с Юрой. И снова  мне  промывает  мозги. Что  у меня такой  возраст 17 лет  могу  потерять  голову  и  наделать  много глупостей. Самой большой глупостью может оказаться, что влюблюсь  в  этого ашейгица (русского), до такой степени, что потеряю рассудок и может произойти необратимый процесс. Что на мне лежит  его  большая надежда и большая  ответственность  сохранение нашего рода, которая сохраняется  уже много веков. Если я  выйду  замуж  за  этого шейгица, то моё  потомство будет полностью ассимилировано.                Дед перевёл  на русский  язык первую тетрадь дневника, нашего  предка Авихаем Бен Гидона, бежавшего из Испании, который описывает с  какими опасными переездами и трудностями, они добрались до  Франции, где им евреям французские власти не разрешают остановиться  жить.
Они движутся на восток огромным обозом более 30 семей, чтобы была возможность себя защитить от дорожных, грабителей и бандитов. В некоторых городах местные феодалы не разрешают им расположиться лагерем даже за городскими стенами. Дед эти переводы делает специально для меня, чтобы доказать мне, с какого я знатного рода, и  как мой народ всегда страдал и погибал, но сохранял свою веру.

    Катя продолжала читать мамин дневник. Дальше шли записи  с  большими перерывами по времени, где  мама  много  писала  о  Юре. О  ссорах по сяким пустякам. После каждой ссоры с Юрой, мама  потом  переживала. Мама писала, что всякий раз Юра первый начинал  примирение, у него был более покладистый характер, и всякую ссору он  в  конечном итоге превращал в шутку или шоу, и у мамы  сразу  пропадала  злость  и плохое настроение. Со школы Юра провожал маму до угла,  затем  договаривались встретиться вечером, Вечером встречаясь, гуляли  и  целовались. Иногда мама уносилась в мечтах, чтобы с Юрой сбежать из  дома, чтобы быть с ним одним, и освободиться от опеки дедушки  и  бабушки. Мама писала, как замирает у неё сердце, когда она уносилась в мечтах  с Юрой. Он её единственный,  мужественный  смелый,  всегда  готовый  о ней заботиться и защищать.
Затем ей становилось жалко любимых дедушку и бабушку, как  они  будут переживать, когда она их бросит. И тогда мама принимала  решение порвать с Юрой всякую дружбу и выбросить все мечты о нём из головы.  Начать усиленно заниматься, чтобы окончить школу с золотой медалью.
А, придя в школу, и находясь рядом с Юрой, снова настроение менялось.

  3 июля 1956 года.
Последний школьный звонок - был праздник. волнующий момент  в  моей жизни - окончание школы. Позади беззаботное детство, школьные шалости, шумные перемены, наша любовь с Юрой.  Впереди  ждет  взрослая, самостоятельная жизнь с ее волнениями, тревогами, радостями и новыми достижениями
Выпускные экзамены за 10-ый класс я сдала  нормально, но  ни  золотую, ни серебреную медаль мне не дали. По сочинению мне  поставили  четыре балла (в чём я очень сомневаюсь), И по русскому языку и литературе вывели общую - четыре. Еще четвёрку вывели по физкультуре. Золотую медаль получила  Машка.  Весь  класс  возмущается, особенно  Юра. Он меня успокаивал, чтобы я не переживала, все знают, что  Машке  золото купили, и что все равно я самая лучшая. Дедушка также  очень  возмущался и пошёл к директору школы. Там он стал требовать объяснения, почему его внучке не дали медаль, если с первого класс она была отличницей и лучшей ученицей.
 На что директор сказал:

- Вы, что Наум Моисеевич, ранее занимавший солидные  должности  не знаете, что фамилия вашей внучки Шнайдерова, а Маши – Хохлова.

- Какую роль играет фамилия, оцениваются ученик не по фамилии, а по знаниям.

- Наум Моисеевич, как будто вы не знаете, что есть РАЯНО, ОБЛАНО и РАЙКОМ, ОБКОМ. Идите туда выяснять, Я дорожу своим местом.

  К школьному балу мне сшили открытое, бледно-голубое, бальное платье, бабушка отдала мне свои брильянтовые серёжки и цепочку с кулоном, в  салоне красоты мне сделали макияж и причёску. Бабушка  и  дедушка перед выходом из дома  волновались  больше  меня, разглядывали,  любовались и сказали, что я  буду  самая  обаятельная  и  привлекательная. Юра увидел меня, он просто был в шоке, и сказал, что я просто обворожительная. Когда с Юрой подошли к нашим  девчонкам,  они  также обалдели, увидев меня  в  этом  наряде.  У  меня  было  превосходное настроение. Юра весь вече был рядом со мной, я чувствовала себя принцессой бала. И даже ни сколько  не  переживала и  не  расстраивалась, когда во время официально части  вечера  мне  вручили  простой  аттестат зрелости. После бала все выпускники  пошли на Волгу, дурачились, было очень весело и радостно. Немножко только огорчало то, что Юра уезжает учиться в Новосибирск высшее, политическое военное училище. Мы дали друг другу слово, что после окончания учёбы будем верны, и ждать друг друга. Я буду поступать здесь в университет, я не могу бросить своих любимых стариков. Не могла я Юре признаться, что моё обещание ему – это конфликт с дедушкой и бабушкой.

Домой я вернулось в шесть часов утра. Дедушка и бабушка понурые сидели и ждали меня.

- Ну, что вы такие грустные, всё хорошо, замечательно,- стала я им говорить,- вы из-за меня переживаете, а я такая счастливая, у меня всё так замечательно и хорошо, давайте веселиться. Я включила радиолу, поставила их любимую пластинку старинного вальса и стала танцевать то с дедушкой, то с бабушкой, и развеселила их. Они стали улыбаться и смеяться  вместе со мной, и тогда я говорю дедушке:

- Ты, закончил переводить с иврита дневники наших предков?
Да, уже месяц два, как перевёл на русский язык, но не хотел тебя отрывать от занятий.

- Тогда давай их сюда, начну их изучать.

Этой записью мамин дневник закончился.

       Время  неумолимо подходило к четырем часам, к закрытию  архива,  и  Анна  Андреевна (с которой Катя успела познакомиться), миловидная и добродушная женщина  попросила вернуть документы.

- Анна Андреевна, - плачевным голосом сказала Катя, - я только успела прочесть мамин дневник. Это всё должно принадлежать мне, ведь я единственная наследница. Мама пишет, что должны быть еще переводы на русский язык вот этих дневников, моих предков.

- Катенька я тебе сочувствую, твоя история трагична,  я  думаю  так  же, что тебе должны по наследству принадлежать все эти вещи, но я  не  могу решить эту проблему. Этот вопрос нужно решать с  нашим  начальством. Приходи завтра – поищем переводы, дочитаешь, что тебя интересует, и начнёшь хлопотать. Я  думаю, вернут тебе эти  документы, они  большой  ценности для нас не имеют, только придётся  доказывать, что ты наследница, возможно, придётся снять копии.


     Только через три месяца Катя забрала из архива альбомы и дневники.
Переводы сделанные дедушкой не были  найдены. Книги  на  немецком, иврите идиш и на русском языке, с согласия Кати были переданы в центральную, областную библиотеку. Только несколько русских книг, Катя отобрала себе. Так как в их двухкомнатной хрущёвке, всё равно эти книги хранить  нет места.

27 продолжение  http://www.proza.ru/2011/09/14/1348