Буква К. Коршун

Буква Й - http://www.proza.ru/2011/04/26/1126



                Пока не попробуешь пудинг, не узнаешь, вкусный ли он.
                Английская пословица.
                Что толку говорить про осу тому, кого она ни разу не ужалила?
                Персидская пословица.
                Испытанное кислое молоко лучше неиспытанного свежего масла.
                Армянская пословица.


                I.



Мы никогда не были с ним особенно дружны - Юрка Коршунов слыл прожжённым двоечником и отчаянным хулиганом районного масштаба. Пропащим, так сказать, типом, которого «…ни одно приличное ПТУ на километр к себе не подпустит» по выражению нашей самовлюблённой классной дамы. Я же учился практически на «отлично», принадлежа тем не менее к категории «земных», не чуравшихся, в отличие от «зубрил» и «ботанов», обыкновенных мальчишеских радостей.
Мы, конечно, рубились в футбол сверчково-протяжными летними вечерами до кровавых ссадин на коленках и пиратской хрипоты в голосе,
        мы, конечно, реанимировали дряхлые рижские мопеды в самом интересном и загадочном для мальчишек месте - в отцовских гаражах,
                мы, конечно, пропадали сутками на романтической рыбалке, очень рискуя по прибытии быть битыми разъярёнными и плачущими матерями,
                мы, конечно, покуривали тайком, заходясь в кашле и робко матерясь, когда никто не слышит, но…
Но друзьями не были.
 
Так, одноклассниками, не более того.

Юрка обитал в своём дворе и внутри своей же компании, состоящей преимущественно из весьма опасных своей безбашенностью отмороженных гопников-переростков, я - внутри своей. Хотя не пересекаться мы и наши компании, разумеется, не могли.
В неформальной вечерней обстановке спального района, отданного на откуп нам, пацанам, Юрка всегда поглядывал на меня с интересом, словно оценивая - на что я способен. Надо сказать, что я отвечал ему тем же, с одной лишь разницей - я Юрку побаивался… Нет, не Юрку, скорее - его великовозрастных и непредсказуемых товарищей, впрочем, тщательно скрывая это. Он же меня, разумеется, нет.


                ***


В армию Юрка ушёл на полгода раньше меня.

- Вовик, - мы с Валеркой, отдыхая на дворовой скамеечке по причине успешной сдачи последней в этом учебном году сессии, лениво потягивали пивко, щурясь и подставляя белоснежные физиономии щедрому на ласки суматошному весеннему солнышку, - Коршун-то в морфлот загремел…
- Да ты что? – громко удивился я, отчего старушки, бдительными черными галками восседающие у подъездов соседнего дома, синхронно и неодобрительно повернули головы в нашу сторону. - Хы, на три года?
- Угумс, на три, - флегматично кивнул головой Валерка, ссыпав на джинсы ароматную черёмуховую перхоть, - не в какую-нить там береговую охрану, а на самую что ни на есть подводную лодку!
- Ого! - я слегка позавидовал Юрке, несмотря на катастрофически несправедливый трёхлетний срок, представив его грозно сдвинувшим брови и внимательно глядящим в перископ. - Атомную?
- Наверно…


                ***


Словно ничего не изменилось за три года - всё так же буйно цвела черёмуха, щедро осыпая снежным цветом приподъездных бабок, и мы с Валеркой всё там же - на скамейке посреди двора. Снова радуемся ослепительному уральскому солнышку после бестолкового рабочего дня, только уже не одни, а в компании расстроенной гитары и смешливых легконогих девчонок...

Да, ещё и с истошным Валеркиным вариантом «Московских окон»:

                - Благим матом разразилась высь - во дворе ребята подрались…
                Это всё мои друзья, но разнимать не стану я,
                А то впотьмах зацепят и ме… - Валерка ошарашенно умолк, бездарно извратив ля-минор, вокруг которого строились все наши дворовые песни.

- Смотри, - прошептал он, вглядываясь в дрожащую дымчатую полумглу, - Коршун?

И правда - мимо нас в обалденной флотской парадке (…или как там у них?), пижонской бескозырке и с фанерным чемоданчиком в руке неторопливо шагал Юрка.
Кто-о?
Юрка? Да не может быть...
Мы обнялись, с недоверием похлопав друг друга по спине.
- Коршун, тут такое дело… - я замялся, искоса взглянув на бравого моряка. - Тут слух прошёл с месяца три назад, что лодка ваша… Что ты…
- Погиб? - усмехнулся Юрка. - Я знаю. Живой, как видишь… В дальний ходили… Ну-у… Нештатка одна была, только тс-с-с…

Вот же, бляха-муха, сарафанное радио… Зла не хватает. И откуда только оно черпает тематическое электричество для своих передач? В условиях железного-то занавеса… И гробового молчания о любых происшествиях...

- Это Юрка! – представили мы Коршуна млеющим от одного вида морской формы девчонкам. Те, не прекращая перешёптываться, восхищённо захихикали. Юрка же густо покраснел, смущённо поднимая с земли свой чемоданчик…
Ха!
Коршун? Гроза района? Покраснел? Дела-а...
И куда катится этот мир?


                ***


- О! Вован, здорово!
- Надо же… Кого я вижу! Привет, Юрон!

Я стал довольно редким гостем в родном городе, перебравшись в вечноснежные окрестности Полярного круга. Тем радостней для меня была каждая встреча со старыми знакомыми.
- Вован, ты где сейчас? – Юрка выглядел каким-то уставшим. В его нагловатых выпуклых глазах мерцало равнодушие. Около презрительно изогнутых чувственных губ прорисовывались глубокие морщины. Знаете, какие бывают от постоянного напряжения, допустим - в спорте, у культуристов...
- Я? Там… - неопределённо махнул я рукой в северном направлении, отчего-то внутренне настораживаясь. – Ты как?
- Всяко бывает… - Коршун, опустив голову, потерянно разглядывал трещины в сером асфальте. - Вован, ты того… Деньгами не богат? Край надо… Просто край, понимаешь? Вопрос жизни…
- Сколько? - полез я в карман.
- Сколько можешь… - Юрка неловко кашлянул, прогоняя гнетущую паузу. - Я отдам. Пришлю телеграфом, ты мне адрес напиши…

Я, уловив краем глаза дрожание Юркиных рук, молча вложил в них всё, что у меня было. Надо - значит надо.
И не мужское дело спрашивать - зачем.
Посчитает нужным, скажет сам…

- Я отдам! - плаксиво выкрикнул Юрка мне вслед.


                ***


- Юрка? - Валерка задумался, крутя в руке остывающий шашлык. - Да как тебе сказать… Повесился Юрка. Ещё в октябре...
- ???
- В карты проигрался. Должен кучу денег своим дружкам. Счётчик, все дела… Слушай, - Валерка поднял на меня глаза, - ты знал, что он играет?
- Откуда?
- И я нет. Ты-то понятно, за тыщу вёрст, а я… - Валерка-добрая душа скрипнул зубами. - Я-то здесь! Вовик, неужели бы мы, сбросившись, не наскребли ему пару-тройку десятков паршивых тысяч? Могли бы спасти человека... Дурак, Коршун, ох, сука, дурак… Синий весь ходил, от побоев, видать, но молчал ведь! На лодке своей сгоревшей выжил, выходит, для того, чтобы… Твою мать... Фу, не могу, трясёт всего... Анна Сергеевна постарела лет на двадцать сразу, представляешь?
- Мде… - только и смог я сказать. А что тут скажешь? Перед глазами тут же возникла Юркина мама,  Анна Сергеевна, замечательная женщина, любившая всех нас, мальчишек, и души не чаявшая в единственном сыне.

Нет уж... Чтоб я когда-нибудь связался с карточной игрой...
Хм…
Я, конечно, знал ходовую поговорку моей мудрой бабушки «зарекалась свинья дерьмо не исть, опосля бежит - аж две кучи лежит… », но никак не предполагал, что она в полной мере относится и ко мне. 


                II.



- Вира помалу! – зацепив, пыхтя, тяжеленные крюки и придерживая цепи руками, я на всякий случай продублировал команду коротким жестом, зная, что трусливая Марьяна внимательно наблюдает за мной, высунув голову из окна мостового крана.

Я уже полгода работал в строительном кооперативе, куда меня заманил приятель, клянясь, что максимум через год работы квартира обеспечена. Забегая вперёд, докладываю, что результат был весьма схож с финалом анекдота о неумелых лохах-парашютистах, стремительно падающих вниз и не запомнивших, за какое кольцо нужно дёргать - «…та-ак, с кольцом надули, сволочи… что ж, посмотрим, как будет с автобусом…»
Но это уже другая история.
Пока же я, работая за символическую зарплату, наивно верю в уже скорое и сказочное улучшение жилищных условий моей свежеиспечённой семьи. И, обливаясь потом, цепляю среди ночи многотонные формы с фундаментными блоками в медленно остывающей пропарочной камере.

- Вира! – я встал на середину последней формы и с рывками поехал вверх.

Ёпрст, Марьяна… Сколько уже работает, а всё никак не научится поднимать грузы без рывков. Да, конечно, нельзя так нарушать технику безопасности, как я, но лазить вверх-вниз по пышущей жаром семиметровой стене, обжигая руки даже сквозь рукавицы, было лень.
Да все так поднимаются, сам видел и не раз.
Особенно в ночную смену, когда начальства нет...
Особенно на последней, самой нижней форме...

Так, вот уже и… Оп!
Вытянув вверх руки, я уцепился за приблизившуюся верхнюю кромку камеры и тут же осознал, что что-то пошло не так. Со странным хрустом жгущая мне пятки форма начала уходить из-под ног, стремительно перекашиваясь в пространстве. Одна из четырёх толстенных цепей оборвалась. С грохотом и свистом в стены пропарочной камеры ударили обломки разлетевшегося звена. Из разношенных проушин жутко накренившейся формы по очереди выскочили и остальные крюки, та рухнула вниз с пятиметровой высоты, я же так и остался висеть, прижавшись щекой к пышущей жаром стене и наблюдая, как рядом с моей головой, нереально раскачавшись, болтаются маятниками тяжёлые цепи. И почти физически ощущая, как высоко вверху, под крышей цеха, от чудовищного рывка ходит ходуном мостовой кран.

- Хы… - туманно резюмировал я, подтянувшись на враз ослабевших руках, кое-как выбравшись и заглядывая вниз, в освещаемый лишь подкрановым фонарём жаркий мрак камеры. - Эффектно, однако…
- Вовка, чиво тама? – Марьяна, перепуганная и оттого бледная, как смерть, свесилась из кабины крана уже по пояс, рискуя выпасть.
- Цепи кирдык, - хладнокровно сообщил я, задрав голову, – майна!
- Зачем эта?
- Майна! – неожиданно обозлившись, рявкнул я, спускаясь в камеру.

Так и есть. Стальная цепь из круга толщиной с моё запястье, лопнула, расшвыряв куски звена по всему цеху. Прицепив оставшийся в проушине крюк к уцелевшим стропам, я вылез и сообщил Марьяне, что трудовая деятельность на сегодняшнюю ночь, пожалуй, окончена.
- Езжай, - я махнул рукой в сторону мужиков, терпеливо ожидающих на другом краю цеха ФБСы, - пусть полюбуются, с чем работаем…


                ***


В прокуренную бытовку я вошёл уже на подгибающихся ногах. Мощный выброс адреналина наконец-то догнал меня. И вдарил по коленям.
А если бы я не успел уцепиться, если бы просто ещё не доехал до верха камеры?
А если бы какой из пулеподобных осколков угодил в меня?
А если бы мне бумкнуло стокилограммовым крюком по башке?

- Ты как? – ворвались в бытовку коллеги во главе с мастером Ильёй.
- Нормально… - кивнул я, будучи не в силах заставить двигаться внезапно окаменевший язык.
- Ты цепи осматривал в начале смены? Трещин не было?
- ...Илюха, первый день, что ли, работаю? – я помолчал, грустно глядя в беззвёздное ночное небо за пыльным окном. - Ты бы по журналу проверил, когда эти стропы освидетельствовались, скандал может быть…
- Ладно… Отдыхайте. К утру порядок в цехе быстренько наведём.


                ***


- Будешь? – мужики, наспех пообедав, разбросали по столу карты. Играть по ночам в храп явно стало модным. Я же в этих меркантильных затеях не участвовал.
- Не… - я отодвинул от себя свёрток со жратвой. Есть не хотелось совершенно, а внутренности как-то странно дрожали.
- Держи, - бригадир Геннадий решительно пододвинул ко мне стакан и, озираясь, плеснул туда водки.
- На кой?
- Пей, сказал! – прикрикнул Геннадий, грозно шевельнув усами.

Я выпил.
Посидел немного, прислушиваясь к постепенно успокаивающемуся организму, а потом, протянув Геннадию стакан за второй порцией, всё-таки полез в тормозок за обедом.
- Вот и славненько… - ухмыльнувшись, прорычал Геннадий.

Я меланхолично жевал варёные яйца с огурцами-помидорами, чувствуя лёгкое опьянение и внимательно наблюдая за игрой коллег. Да, бригада наша, кстати, состояла из семи человек.

Илья, мастер, совсем ещё молодой паренёк, чуть постарше меня. Не буду его долго описывать – незачем, достаточно вспомнить Александра Демьяненко и его студента Шурика в «Операции Ы». Илья даже очки поправлял точь-в-точь как Шурик. С нами Илюха сидел редко – у него была своя бытовка. Благоустроенная.

Геннадий, бригадир, огромный мужчина лет тридцати пяти, обладатель сногсшибательных бицепсов и роскошных чапаевских усов. Обладатель непререкаемого авторитета, постоянно сцепляющийся с «желторотым» мастером, то по делу, то просто от скуки. Счастливый обладатель жигулёвской "копейки" ядовито-жёлтого цвета.

Леонид, самый «пожилой» в бригаде – где-то под сорок, круглый, с животиком и бакенбардами. Мастер своего дела, формовщик высшего разряда, умеет буквально всё. Его слово в производственных вопросах – закон. И если он сказал «бегом», бегут все – и доходяга мастер, и громила Геннадий.

Серёжка, сварщик, самый молодой в бригаде, только два месяца назад вернувшийся из армии. Вспыльчивый и вечно чем-то недовольный.

Эдуард, молодой мужчина непонятного возраста, обладатель противного тенора-альтино и стильной золотой оправы, никогда не снимаемой. Признаюсь, забавно было наблюдать, как Эдичка в душевой брезгливо отцарапывает с этой благородной оправы засохшие капли плебейского бетона.

Марьяна, крановщица, весёлая и звонкоголосая татарочка. Нашего грубого мужланского общества побаивалась, проводя всё свободное время на своём любимом кране или в бытовке мастера.


                ***


- Во что играете? – я отодвинул опустошённый тормозок. О, мне заметно похорошело.
- В храп… - ответил Геннадий, украдкой показывая мне свои карты и подмигивая. – Будешь?
- Да я не умею…
- Это легко… Смотри, - Геннадий снова показал мне свои карты, - храплю!

Надо признать, игра оказалась весьма и весьма интересной. Я, далеко не профан в карточных играх, наблюдал минут десять, периодически расспрашивая Геннадия о возможных вариантах, а потом, выудив из кармана два смятых червонца, сэкономленные на прошлонедельных обедах, смело заявил:
- На меня тоже раздавайте!

А действительно – отчего бы и не сыграть?  Я сегодня герой, вон в каком жутком катаклизме выжил… Двадцатки мне, что ли, жалко?

И понеслось…
Лишь на какое-то мгновение, когда я только-только взял карты в руки, сверкнул передо мной печальный образ Юрки Коршунова, но первый же выигрыш оттеснил бессловесный фантом за пределы моего затуманенного сознания.

Да-а… Как там? «Зарекалась свинья дерьмо не исть…»?


                III.


И всё…

Игра захватила.
     Игра развратила.
          Игра мобилизовала.
               Игра являлась во сне и требовала клятв в вечной преданности...

Что?
Да-да, напрасно вы качаете головой, я не оговорился, именно мобилизовала. Никогда ещё работа в ночные смены не кипела с такой энергией, как в Эпоху Большой Игры.

"Быстро/качественно всё сделать и играть!" - этот лозунг, казалось, был начертан в глазах каждого. Никаких указаний, все знали своё дело, без просьб приходили на помощь друг другу и выполняли любые, даже абсолютно несвойственные им работы (…ох, сколько пререканий по этому поводу было бы раньше, в той, Доигровой Эпохе...), как положено - быстро и качественно.

Апофеозом мобилизации послужил случай, когда с бетонного узла сообщили, что раствора не будет в течение трёх часов.
- Как это? – вызверился в переговорное устройство Геннадий. – Вы чем там занимаетесь?
- Да у нас тут… - диспетчер бетонного узла зевнул. – Плавкая вставка выгорела, а электрика нет. Пока вызовем, пока приедет…
- Уроды! – раздражённо бросил лопату прислушивающийся к разговору Леонид и отправился на бетонный узел.

Бетон дали через пятнадцать минут.


                ***


Мастер Илья был доволен.
Весело напевая, он слонялся по цеху, контролируя и помогая по мелочам. В знак признательности за ударный труд (а наша бригада за две недели побила все местные рекорды производительности) он даже благосклонно разрешил объяснить ему правила игры в храп. Что ж, раз просит…
Короче, ещё одним игроком за столом стало больше…

Крановщица Марьяна тоже была довольна.
Она носилась на своём гремящем кране по цеху, словно квалифицировалась на право участвовать в финале «Формулы-1», без конца что-то открывая, переставляя, доставая и опуская. В запарке она даже перестала дёргать грузы, на глазах превращаясь в лучшую крановщицу отрасли.
К часу-двум ночи вся работа, на которую раньше уходила целая ночная смена,  была выполнена в наилучшем виде, оборудование вычищено и смазано, а цех прибран и вылизан от бетонных клякс. И поскольку Илья принимал участие в азартном грехопадении, благоустроенная бытовка мастера теперь была полностью предоставлена в распоряжение крановщицы. Счастливая Марьяна запиралась там и щемила, как сурок. В паузах между долгими часами аномального сна она вязала.
Шарфы её ночного исполнения можно было измерять уже километрами…

На огонёк, приветливо горевший по ночам в окне бытовки формовочного цеха, время от времени залетали богатенькие мотыли в виде дежурных слесарей, дежурного электрика или даже диспетчера бетонного узла. Кое-кто из них тоже не умел играть в храп…
До того, как залетел…

А однажды в дверях образовался весьма странный  и какой-то потасканный тип. Прищуренными глазами оглядев собравшихся, гость едва заметно кивнул Геннадию. Они вышли в цех и долго о чём-то шептались. Мы же терпеливо ждали, прекратив игру и экономно используя паузу для приготовления антисонного чая.
- Лёнь, это кто? – не выдержал я.
- А, это… - Леонид усмехнулся. – Это Хруст.
- Кто-о?
- Хруст, расконвоированный, с «семёрки».

Я потрясённо молчал.
«Семёркой» именовалась исправительно-трудовая колония № 7, высокий и колючий забор которой почти вплотную примыкал к забору нашего строительного кооператива.

Интересно узнать, а чему вы удивились?
Видите ли, встречаются в нашей стране районы, где количество заключённых, отбывающих заслуженное наказание, практически равно количеству местных жителей, а количество зон превышает количество…
Ладно, не будем об этом.

Просто сначала я тоже немного удивился – как это может быть, чтобы уголовнички разгуливали вот так, как мы с вами. Ещё больше я удивился, когда узнал, зачем он приходил. Оказывается, ему срочно понадобился теофедрин. Причём в таких количествах, что можно было заподозрить у целого отряда ИТК № 7 неожиданный и одновременный спазм бронхов.
- Какой ещё спазм? – расхохотался Геннадий, жена которого так кстати работала в аптеке. – Они из тифы эфедрин извлекают.
- Зачем? – однако, наткнувшись на ответный взгляд бригадира, я понял, что докопаться до истины прямо сейчас у меня выйдет навряд ли.

Иногда Хруст расплачивался за тифу деньгами, но основной валютой были, конечно же, поделки неутомимых «семёрочных» мастеров – финки с наборными ручками, комплекты резных овощеразделочных досок, всякие-разные инкрустационные картинки, изображающие тоску определённой части мужского населения по женщине и показывающие, какой именно эта женщина-мечта должна быть, а также журнальные столики с шахматной столешницей и ножками в виде лап льва.

- Во что играете? – вежливо поинтересовался Хруст, приподняв штанину и спрятав несколько упаковок теофедрина в носок. А, точно, карманов-то нет...
- Хы, - недоверчиво усмехнулся я, сдавая карты, - в храп, но не на интерес…
- Какой базар? – моментально согласился с моей постановкой вопроса Хруст и приподнял другую штанину…


                ***


Надо сказать, что первое время я выигрывал. Мои карманы были до отказа набиты скомканными деньгами. Но…
Но я никогда не умел умно распоряжаться столь халявно добытыми средствами и тратил их буквально тут же, то покормив в столовой всю бригаду, включая млевшую от моей небывалой щедрости Марьяну, то устраивая пивную вечеринку в первой же попавшейся нам по дороге с работы пивнушке…
«Как пришли, так и ушли…» - мудро замечал я, втайне гордясь собой.

И только гораздо позже меня осенило!

Сколько я себя помнил, я всегда собирал марки. С детства. И их, марок, у меня было уже немало. Красивейшие изделия загадочной республики Бурунди, шикарные филателистические релизы Кубы, Польши, Венгрии и ГДР размещались в моём толстом альбоме на первых страницах.
Всё правильно – сначала красота, а уж потом невзрачные одноцветные марочки с надписями «Авиапочта СССР, 1923» или «Почта СССР, 1934» с изображениями каких-то нелепых монохромных самолётиков и незнакомых мне людей. И логично, что целая страница позорных дореволюционных марок прописалась в самом конце альбома. Там, если честно, смотреть вообще было не на что.

Поэтому я был несказанно удивлён, когда старичок из магазина «Филателия» прилип, вооружившись огромной лупой, именно к этим, последним страницам, а потом долго уговаривал меня продать их.
Я бы и продал эту непотребность, честное слово, но, уловив какой-то тщательно скрываемый подвох в глазах старичка, решил отказать. В расчёте понабивать цену. Или продать их в каком-нибудь более европейском городе, чем наш, ведь живущие там буржуины определённо должны были дать больше.

Так вот – меня осенило.
Я с восторгом осознал, что все мои нереализованные в детстве из-за банального отсутствия средств филателистические мечты могут исполниться, все лучшие и красивейшие марки, бесцельно томящиеся в витринах «Филателии», теперь легко могут стать моими. Без малейшего отрыва средств от семейного бюджета. И для этого необходим сущий пустяк - продолжать выигрывать…
Да, детство заиграло...
Этакое чудачество, я бы сказал.
А почему бы и не почудить, заодно раскрасив яркими красками исполнения желаний ещё одну белую страницу моего небогатого детства?

Однако таким играм, как храп, присуще одно не очень приятное свойство – непостоянство. В моих карманах, полнёхоньких ещё вчера, сегодня гуляли ветры неудач.

- Ты не играешь? – недоумённо спросил меня Геннадий.
- Нет… - ответил я, умудрившись за пять минут просадить последнюю обеденную десятку и присматривая место для скорбного сна.
- Дать в долг? – пропищал Эдуард, пребывающий в крупном выигрыше. – До зарплаты.
- Давай! – и вот я опять за столом.
 
Ура, ну не дрыхнуть же, как Марьяна, в самом деле? – так примерно я подумал тогда.

Придурок…


                IV.


- Если есть возможность, ты обязан дать в долг… - хмуро проворчал Леонид.
- Да-а? - взвизгнул Серёжка, подпрыгнув. - Обязан? Это с какой такой стати? То есть - я ему ссуду, а он меня благодаря моей же доброте и причешет?
- Зато долг сразу погасит… - ухмыльнулся Леонид.
- Да нафига мне…
- Стоп! - грохнул по столу рукой Геннадий. - Так и запишем - давать в долг, если… ммм… если…
- При обоюдном согласии сторон, - не выдержав, подсказал я.
- Да!
- И прекращать игру за три дня до получки, - негромко добавил Леонид, - до полных взаиморасчётов. А то некоторые горячие головы, пытаясь отыграться в последний момент, только себе хуже делают.
- Это про кого это? - снова взлетел Серёжка, покраснев от возмущения.
- За два дня… - пропищал Эдуард.
- За два – нормально, - задумчиво пожевал ус Геннадий, склонившись над листком бумаги.

Вероятно, вы уже догадались, чем мы тут занимаемся…
Да-да, устанавливаем правила. В любом виде спорта должны быть правила!

Согласен, ваши возражения плана «…да какой же это спорт?» имеют полное право на существование.
Что ж, пусть не спорт, пусть - болезнь, в таком случае - что должно присутствовать у каждой болезни? Определённая симптоматика и ещё более определённые способы лечения, так? Вот именно это мы и устанавливали… На полном серьёзе, заметьте. Не забыв торжественно оставить свои автографы на этом самопальном своде правил…
Ммм, простите-простите, на этой истории болезни.


                ***


- Вольдемар! – гаркнул Геннадий, подходя со спины. Я, вздрогнув, сильней, чем надо нажал на педаль гибочного станка, отчего потенциальная стальная петля петлёй так и не стала. – Зарплату дают! Гони в контору! Кстати, ты Эдичку не видел?
- Не видел... В отгуле, может? - я улыбнулся, торопливо отвернувшись.

Отношение Геннадия к деньгам, буквально к каждой копеечке, было фантастически трепетным и несказанно меня веселило.
Думаете - он такой заботливый, что напомнил мне о зарплате? Да нет, всё гораздо проще, я ему должен и должен довольно прилично. Половину этой самой зарплаты. Ещё примерно столько же я остался должен Хрусту. И вопрос об Эдуарде не случаен, ну, вы поняли…
Эдуард, кстати, был должен и мне. Много, столько же, сколько должны были получить от меня Геннадий и Хруст, вместе взятые. Эдуард словно с цепи сорвался в последние дни игры, горячась, неумело блефуя и проигрываясь в пыль.
Так что этот месяц окончился для меня, можно сказать, по нулям.

"Могло быть и хуже..." - помнится, облегчённо подумал я тогда.

- Слушай, Ген, - я уловил во взгляде бригадира мучительное ожидание и закашлялся, пытаясь скрыть улыбку, - я тебе должен, мне должен Эдичка, давай, его долг перепишем?
- Как это? - внезапно затупил Геннадий.
- Ну, он тебе будет должен больше, а мне - нет.
- Не-е-е, - покачал головой Геннадий после напряжённого двухминутного раздумья, - не годится. Ты зарплату пойдёшь получать, нет?

Я кивнул, кашлянув ещё раз и торопливо склонившись над станком.


                ***


- Как Вы сказали? – пожилая кассирша провела пальцем по ведомости. - Да, получил. Ещё вчера.
- Вчера? - поразился я, засовывая голову в окошко и пытаясь взглянуть на ведомость. - Как вчера, если зарплата сегодня?
- По распоряжению директора.
- Вовка, так рассчитался он, Эдик ваш… - толкнул меня в спину электрик Николай Степанович, стоявший за мной в очереди. - Вчера с обходным носился…

- Ну вот, а ты – переписать, переписать… - довольный Геннадий ласково пересчитал отданные мной купюры и сверился с бумажкой, вынутой из кармана. - Верно… Чего грустный-то такой?
- Дык… - я лихорадочно обдумывал, как можно максимально безболезненно сообщить супруге, что зарплаты в этом месяце не будет. - Эдичка чёртов…
- О-о… - вытянулась простецкая физиономия Геннадия. Похоже - дошло... – Так это… Слушай, он же и мне должен… И диспетчеру… И Хрусту… И Лёньке… Это ж он когда отдаст-то такую кучу денег?

Я молчал, обречённо таращась на появившегося в цеховых воротах уголовничка Хруста.
Этот тоже… Крадётся…
И как меня угораздило к нему-то в долги влезть? Скажи кому, что перечислил свою зарплату на улучшение эфедринового снабжения мест заключения – засмеют ведь… И не отдавать вроде как нельзя. Карточный долг – дело чести и всё такое…
Тьфу, и откуда во мне эти блатные каноны?

Впрочем, как "откуда"?
Вся страна уже давным-давно живёт двойной жизнью, вывешивая на стендах пафосный Кодекс Строителя Коммунизма, но обращаясь с этим самым Строителем по понятиям.

Ну, Эдичка… Сука!
Та-ак... И всё же... Что я Ленке-то скажу?


                ***


- Поехали! – приоткрыл двери своего канареечного «копендоса» Геннадий. – Подвезу.

- Где это мы? – закрутил я головой, внезапно очнувшись от дум и обозревая окружающие нас однояйцевые девятиэтажки.
- Пошли, - Геннадий заглушил двигатель и коротко взглянул на какую-то бумажку, - зайдём на минутку.

Лифт, судорожно содрогнувшись, остановился. Геннадий, выйдя, крутанул головой, а потом решительно вдавил кнопку звонка рядом с обитой голубым дерматином дверью.
- Кто там?- женский голос из-за двери.
- Эдуард дома?
Ё-моё…
Я наконец-то понял, куда мы приехали. И вместе с этим пониманием волной накатило какое-то непонятное отвращение. Отвращение к себе, к этому серому подъезду, к Геннадию, к Эдичке, к картам, к этой женщине, что…

Дверь, щёлкнув замком, отворилась.

- Вы кто? – она оказалась молодой и заплаканной. В застиранном халатике.
- Эдуард дома? – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, прохрипел Геннадий.
- Нет.
- А где он?
- Не знаю! – почти выкрикнула женщина, попытавшись захлопнуть дверь.

Не тут-то было. Генкин ботинок сорок шестого размера решительно воспрепятствовал этому действу.
 
- Врёшь, дома он… А ну, пусти!
- Мама-а-а! – заблажил, выбежав откуда-то пацанёнок лет шести и горько зарыдал, обняв ноги женщины.
- Ты - дурак, что ли? - ухватил я Геннадия за куртку, выйдя из оцепенения. Ухватил и что было сил дёрнул на себя. Дверь захлопнулась.
- Это ты дурак! - рявкнул Геннадий, брызгая слюной и сжимая громадные кулаки. - Он же тебе должен! Как ты теперь без копейки-то?
- Семья-то здесь при чём? - зло выкрикнул я прямо в лицо отшатнувшемуся от неожиданности Геннадию. - Бабло, бабло… Твою мать, помешались на этих бумажках! Да и хрен с ними, с деньгами!
- Ух ты, добренький какой! - взвыл Геннадий. - Да и пошёл ты! Для него же, бля, стараешься…
- А не надо для меня стараться, я просил? – Я нажал кнопку лифта, медленно остывая. – Старатель, ёпть…
- Так что, пусть эта гнида так и живёт теперь?
- Пусть так и живёт! Вешаться ему теперь, что ли? – я похолодел, осёкшись на полуслове. Что-что я сказал? Вешаться?

Подзабытый Коршунов образ теперь не просто мелькнул, он почти что материализовался в открытых дверях лифта, заинтересованно глядя на меня. Заинтересованно и печально.
 
- Двинули отсюда, Гена, плюнь.
Геннадий плюнул, прошёл сквозь Юрку и нажал на кнопку первого этажа, раздражённо отвернувшись от меня.

- Занять тебе сколько-нибудь? – негромко спросил Геннадий, включая зажигание.
- Не надо, Ген, спасибо. – я помолчал. – Что-нить придумаю и выкручусь... Понимаешь, не люблю быть должен. Мне физически плохо от этого.
- Плохо? – поразился Генка. – А как тогда получилось, что…
- Как-как… А вот так! - опять закипел я. - Да жми ты на газ уже…


                ***


- Зарплату не дали?
- Не-а… Завтра, наверное... - я встряхнул погремушки на детской кроватке. - Как Женька?
- Хорошо. Коляску мне поможешь вынести?
- Конечно... - я замялся. - Слушай, Лен…
- Что?
- Возьми с меня слово, что я никогда не буду играть в карты на бабки.
- Ты играешь? - супруга бросила на меня испуганный взгляд.
- Лена, не спрашивай ни о чём, просто скажи "дай мне слово!"
- Дай мне слово!
- Даю! Всё, пошли… - и что за дурацкая натура? Как не могу быть кому-то должен, так же не могу не сдержать обещания, данного кому-либо. Физически не могу, представляете? Плохо становится…

Знаете, как непросто с этим жить?


                ***


- Здравствуйте-здравствуйте, молодой человек! -  филателистический старичок, приветливо улыбаясь, поднялся мне навстречу. – Надумали-таки?
- Надумал... - улыбнулся я в ответ, доставая из спортивной сумки запылившийся толстый альбом. – Вот.
- Не жалко? – листая альбом, поднял на меня глаза старичок.
- Нет! – соврал я и тихонечко добавил, пересчитывая смятые купюры, запинаясь и заикаясь по причине явно неуместной кинематографичности любых прозвучащих в этот момент слов: - Ну, это... Прощай, детство… Навсегда уж...
 


* плакат М.Лукьянова, В.Островского, 1973 год.
** Буква Л - http://www.proza.ru/2012/10/16/1604