Уездная история

               
               
         
                Хунхузы    
Апрельским утром 1892 года бойцы пограничной стражи особого Заамурского округа проснулись от выстрела, грянувшего из тайги. Командир отряда поручик Щеглов накинул шинель и вышел из фанзы, в которой квартировали господа офицеры.
— Откуда стреляли, братец? – спросил часового.
— С той стороны, Ваше благородие, — отвечал пограничник, ткнув пальцем куда-то за сопку.
— Хунхузы? 
— А кто же?.. Весна! Самое разбойничье время.
Из фанзы, один за другим, потянулись остальные командиры, на ходу застёгивая портупеи.
— Ну что, господа? К соседям сунулись, теперь наш черёд? Надо ждать гостей? — предположил Щеглов. 
— Не впервой, Андрей Захарович.
— Отобьёмся!
Щеглов перекрестился, надел фуражку.
— Ну тогда — с Богом! Берегите солдат, господа.
Офицеры, козырнув, отправились к своим пограничникам.
— Одну минуту, прапорщик! — остановил Щеглов самого молодого офицера своего отряда. — Вас я предупреждаю особо. Не лезьте на рожон!
— Как можно,  Андрей Захарович? — воскликнул офицер, полгода назад  пришедший в часть из полковой школы.
    Звали прапорщика Арсением Хопровым, был он из старого казачьего рода; прадед его ходил на Париж с атаманом Платовым. Чувствовался и в правнуке будущий лихой рубака.  Был он в плечах широк, в талии узок — такие обычно стойки и сильны, лицо имел приятное, глаза карие… 
—  Вы думаете, если взяли уроки у местных монахов, Вам и чёрт не брат? — продолжал внушать поручик. — Хунхузы тоже не лыком шиты!
— Буду иметь в виду, Ваше благородие. Близко их к себе не подпущу!
Щеглов понял, что прапорщик насмешничает и махнул рукой.
— Идите в строй… чёртушка!

         Хунхузами звали в Китае «краснобородых» – вооружённые банды из Маньчжурии, которые досаждали всем соседям северо-восточной провинции Поднебесной. Особо от них доставалось  русским,  заселившим Амур-Батюшку с севера и не позволявшим грабить племена, которые хунхузы издавна считали своими данниками, забирая у них меха и женьшень... 
  Сегодня приспела пора Щегловского отряда. Он не превосходил бандитов  численно, но был сильнее в воинских навыках, дисциплине и бесстрашии. Солдаты и офицеры дрались с таким упорством, будто за ними стояла не дальняя окраина Империи, а сама  матушка-Россия.
Бандитов отбили, слава Богу, но среди пограничников тоже были раненые, в том числе прапорщик Хопров.
               
        Сочный летний дождь стучал в окно больничной палаты, когда Арсений проснулся, огляделся, пошевелил руками и ногами… Боль, так зорко поджидавшая его пробуждения в прежние дни, сегодня словно смирилась: с этим упрямцем не совладать, нечего и стараться!
Ему стало весело. Вчера в палату явился сам генерал, вручил ему Георгиевский крест и погоны подпоручика… А ведь Арсению всего-то девятнадцать с гаком. Если и дальше так дело пойдёт, он дослужится-таки до полковника!
Полковником был отец его, Павел Арсеньевич, воевавший с турками под командой генерала Столетова, и заветной мечтой сына были «отцовские» погоны, не меньше.
В палату не вошла — впорхнула сестра милосердия Дарьюшка, протянула раненому микстуру и бокал с водой.
— Извольте выпить, сударь.
— Из ваших рук?.. Да что угодно, мадмуазель. Хоть яд кураре: всё будет сладким!
Принимая порошок, Арсений не удержался, поцеловал мягкую, словно сдоба, ладошку сестры.
— Экий вы насмешник какой! — укорила она, не сразу отнимая ладонь. — И не поймёшь, когда вы шутки шутите, когда нет…
«Какие же шутки?» — хотел привычно ответить боец, но вовремя вскинул глаза и понял, что сегодня этого делать никак нельзя. Его скоро выпишут, это однозначно, и девица вправе спросить: всерьёз ли все эти шалости?
«А что? Девица хоть куда! — подумал он. — В меня влюблена, похоже. Была бы хорошей женой…»
Дарьюшка, словно сознавая, какие чувства бродят в его голове, молча и трепетно глядела в глаза офицера.
«Отставить! — скомандовал он себе. — Ежели сам ещё не влюблён, нечего морочить дамам головы!»
— Прошу меня простить, Дарья Назаровна, но ранение сделало мой организм этаким… ироничным, что ли? Рад, живой остался, вот смех и разбирает.
Она опустила глаза и молча вышла, сдерживая слёзы.
«Убить тебя мало! — сам себя бранил Арсений, но через минуту подвёл неласковый итог: прав поэт! «Не для любви рождён — для боя!»..
 
 Вошёл врач, поглядел хмуро.
— Каково самочувствие, господин подпоручик?
— Совершенно здоров! Благодаря Всевышнему и Вам, доктор.
— А это мы сейчас проверим. Позвольте-ка пульс...
Он исследовал больного довольно долго и всё больше мрачнел при этом.
 — Увы! До полного совершенства ещё очень и очень далеко, юноша.
— Что это значит?
— То, что Ваше ранение не позволяет продолжать дальнейшую службу в армии.
— Вообще-то я служу в пограничной страже… 
— Всё едино! — отмахнулся врач. — Поймите, молодой человек: кроме армейских занятий, есть множество других, полезных Отечеству…
—  Таких не знаю, — хмуро бросил подпоручик. 
— Потому что мало знаете, сударь!.. У Вас за плечами гимназия и офицерская школа, полагаю?
— Точно так…
— Вам надобно учиться, батенька! Непременно учиться!
Хопров криво усмехнулся.
— Вот ещё! Чтобы я, Георгиевский кавалер, сидел за одной партой с мальчишками?!.. Да никогда!
               
…Прошло лето, наступила прохладная осень северной столицы. На первую лекцию в Петербургском императорском университете Арсений Хопров пошёл в таком же форменном студенческом мундире, как все, и даже Георгиевский крест, поколебавшись, на грудь не повесил.
— Не на бал иду! — сказал он сам себе.
Первую лекцию читал седовласый профессор Права. В молодости, говорят, он служил во Втором отделе под начальством самого Сперанского, участвовал в кодификации Законов Российской империи, после смерти Михаил Михайловича стал преподавать и вот уже полвека передаёт студентам заветы своего Учителя.
Несмотря на годы, Профессор обладал ясным умом и тонкой иронией, что особо ценится среди молодёжи.
— Я, господа, ближе вас к тому периоду, о котором хочу рассказать, — начал он с лицом вполне серьёзным. — В те времена люди ещё ходили в шкурах мамонта, обладали примитивной речью, но хорошо понимали, что должен быть порядок в обществе себе подобных. Младшие обязаны подчиняться старшим, вся пещера — вожаку… Племена, где не было этого, погибали от внутренних распрей и внешних врагов. 
 В аудитории стояла уважительная тишина, хотя шутка насчёт возраста понравилась.
— Во все века были свои понятия о Праве.  В Древнем Риме мудрые законы сочетались с рабовладением, но другого строя тогда ещё просто не знали... А в Северной Америке рабовладельческие штаты проиграли гражданскую войну, потому что уступали северянам в производительности труда. Свободный человек работал лучше раба!
Где-то «на галёрке» раздались аплодисменты.
— В России матушка Екатерина, переписываясь с Вольтером, тоже была не в восторге от крепостного права, но отменить его — время не пришло… Это сделал её праправнук, Царь-освободитель. Сделал без бунтов, войн и революций!
В лекционном зале раздался лёгкий шум. Даже самые юные студенты помнили и знали, что единственным человеком, пострадавшим при этом, был сам реформатор. Взрыв на Екатерининском канале случился всего 11 лет назад.
— Я знаю, господа, что многие из вас мечтают о России, подобной Англии. С Конституционной монархией… С Парламентом и Премьером, которых избирает народ… Будет всё это и у нас, верьте слову! Но Закон, как дитя, должен созреть в утробе Матери!  Только тогда плод будет крепким и здоровым.
 
Вторую лекцию читал тоже известный в России человек. В молодости он был одним из лучших сыщиков Петербурга и даже послужил прототипом Порфирия Петровича в романе господина Достоевского, но ближе к старости ушёл в науку…
— Как и многое в России, регулярная полиция была образована во времена Петра Первого, — говорил профессор. — “Полиция есть душа гражданства, подпора человеческой безопасности и удобства”. Запомните эти слова, господа!
Рядом с Хопровым сидит Сергей Коверин — сын московского адвоката. 
— «Полиция — душа гражданства!» — задумчиво повторил он и внёс эти слова в свой памятный альбом.   
Хопров неопределённо пожав плечами:
— Сказано красиво…
 
                «Дикое поле»               
  Прошло ещё пять лет, и в знакомой аудитории выступал всё тот же «ученик Сперанского». 
— Господа!.. Сегодня я прочту вам последнюю свою лекцию. Далее их будет читать другой бессменный профессор — сама Жизнь!..
Шутка понравилась, её одобрили аплодисментами.
— Друзья мои! Служите государству Российскому во благо его, совершенствуйте его Законы. Но никогда не ускоряйте принятие оных насильственными мерами! Надо, чтобы плод созрел!
«Порфирий Петрович» тоже, по традиции, сделал наставление теперь уже бывшим студентам:
 —  Полиция — душа гражданства, и не дай ей Бог встать на его пути!
…Профессорам аплодировали стоя, как артистам «Мариинки» в день премьеры.
               
  В  Департаменте полиции Министерства внутренних дел России Хопрова  поздравили со званиями поручика и аспиранта Права.
—  Вам, кажется,  предлагали остаться в университете, поручик?.. 
— Да. Сказал, что доверием польщён, но я офицер, а не учитель! 
Старый чиновник поглядел испытующе. 
— Но молодые офицеры нужны и здесь — в Департаменте. Подумайте… Петербург, столичная жизнь!..
— Благодарю покорно, но в адъютанты тоже не гожусь. Характер не тот.
— Ну-ну… То, что желаете быть ближе к народу, это похвально, сударь. Русь-матушка начинается не здесь, на Невском, а там — в Урюпинске, в Козлове, в Таганроге...
Чиновник открыл солидную папку, достал из неё тонкий лист… 
— В Пензенской губернии не доводилось бывать?
— Никак нет!
— Когда-то этот край меж Волгой и Доном назывался «Диким полем», «Тропой Батыевой»… Некоторая вольность ощущается и поныне. Возьмите Чембар — уезд на границе с Тамбовом и Саратовом. Конокрадство, поножовщина, дорожные тати…  Наподобие соловьёв-разбойников, но не с кистенями, а с обрезами... Не испугаетесь, поручик?
— В Китае хунхузов не пугался...
— Ну что ж... Князь Святополк-Мирский, пензенский губернатор, советовался с нами насчёт молодого офицера, выпускника… Исправник нужен в Чембаре.
— Сочту за честь!
— Но окончательное слово — за губернатором.
— Понимаю.
— Ну тогда… с Богом, Арсений Павлович!
Чиновник встал и крепко пожал юноше руку. Вспомнил свою молодость, когда вот так же, с капитана-исправника, начинал свою службу в уголовной полиции.
Старик вздохнул: жаль, что недолгим оказался срок капитанов-исправников на Руси. Избираемые дворянскими собраниями, они порой и получали от тех собраний по первое число, но и вступались за них господа дворяне тоже, как за родных.
 
…Возле министерства Хопрова поджидал верный друг Коверин.
— Ну? Что, брат?
— В «Дикое поле»…
— Это для тебя!
— Ну а ты домой, я полагаю?
— В первопрестольную, конечно. Там старики мои,    московские тётушки...
Хопров язвительно улыбнулся:
— И тётушек кто-то должен ублажать.
— Издеваешься?.. А вот поедем вместе, я тебя познакомлю… Кстати, в Пензе жить — Москвы не миновать!
Арсений подумал… и махнул рукой, соглашаясь:
— Всё одно через Белокаменную!
 
                «Свежая рука»   
 В переполненном ресторанном вагоне они сели за один столик с дородным барином средних лет и  красивой молодой дамой.
— Куда едем, юноши? – спросил слегка подвыпивший, а потому разговорчивый господин.
— В Москву, — ответил за обоих Коверин. 
— И мы туда! Завтра, если изволили слышать, большие бега в честь тезоименитства Его Императорского Величества… А у нас своя конюшня на Ходынке. В шестом заезде бежит наш Фортунат. Это не жеребец, а чёрт знает что! Зверь, лютый зверь!
— Вы, стало быть, своих коней разводите?
— Чистокровных орловских рысаков! В самом Воронеже не найдёшь таких рысистых, как наши…   
Друзья переглянулись: коневоды хвастливы, как  охотники.
— Мы не знакомы, — сказал Арсений и привстал. – Поручик Хопров!
— Будущий адвокат Коверин.
Представился и сосед:
— Василий Меркулов. Единственный наследник пензенского коннозаводчика из Завиваловки. Слыхали?
— Нет пока, — сказал Хопров, но в памяти отложил: авось пригодятся в Чембаре. — А спутницу Вашу я видел в «Дононе»…
Дама опустила роскошные ресницы — поклонилась.
— Да, я актриса Ольга Снежина…
Громогласный коннозаводчик махнул рукой:
— Официант! Ещё шампанского!!! 
 
На следующий день с вокзала они отправились на Ходынку. На знаменитом Московском ипподроме полным ходом шла подготовка к большому весеннему празднику конного спорта.
 Возле конюшни с вывеской «Завиваловский конезавод г-на Меркулова» молодой красивый наездник и хромоногий старик запрягали в кресло-качалку рослого серого жеребца,  а наблюдал за ними и покрикивал пожилой господин, очень похожий на Василия. 
 — Мой отец, господа! Главный пензенский коннозаводчик Игнатий Саввич Меркулов! — смачно, как  борца на цирковой арене, объявил сын.
Но Меркулов-старший и не подумал смутиться. Напротив, поправил наследника в лучшую сторону:
— Разве только пензенский, сынок? По всей России лишь три таких завода — Воронежский, Терский и наш, Завиваловский!
Василий указал на дорожных попутчиков:
— Батюшка! Позвольте представить моих друзей. Поручик Хопров, едет в Пензу…
— В наши края? – поднял бровь фабрикант. — По делам или так, свои интересы?
— По делам, сударь.
— Господин Коверин, москвич… А это — актриса из Петербурга, знаменитая Ольга Снежина.
Ею старик заинтересовался особо.
— Вы на бегах бываете часто, сударыня?
— Совсем не бываю.
Это обстоятельство искренне обрадовало коннозаводчика.
— Сделайте милость, мадам: поставьте на Фортуната!.. Примета есть такая: ежели ставит новичок, непременно сбудется!
Ольга порозовела.
— Хорошо, я поставлю. Только научите, как…
— Не извольте беспокоиться, сударыня, научим… А вот и он — наш Фортунат! Чувствуете, какая силища?!
Могучий серый жеребец, польщённый вниманием людей, встал на дыбы, захрипел, кося на них лиловым глазом… Наездник умело осадил шалуна.
— О, да! — воскликнула актриса.
— Как, Илюшка? Победим? — спросил наездника хозяин.
Илья ответил с лёгким сомнением:
— Горностай сегодня хорош, Игнатий Саввич… А больше нам бояться некого.
— Не подведи, Илья! Дама ставит, свежая рука!
— Это хорошо… Тогда уж — всенепременно!
 Наездник поклонился актрисе, та кивнула ему с явным интересом: юный Илья был красив, как карточный валет.

И вот начались рысистые бега на Ходынском поле —знаменитое московское зрелище со времён Алексея Орлова, с первых его русских рысаков.
В своём заезде Фортунат на полголовы обошёл великолепного  Горностая, который числился доселе фаворитом. Победа малоизвестного пензенского жеребца вознесла его ставки до небес. 
В ложе, где  сидели отец и сын Меркуловы, Ольга, Хопров и Коверин, царил всеобщий восторг. Он стал ещё большим, когда хромой управляющий принёс деньги.
 — Выиграли хорошо! – сказал он и протянул хозяину большую пачку ассигнациями.
— Не мне! — многозначительно прищурился Меркулов-старший и указал на актрису. — Ей отдай!
Ольга была в недоумении, но хозяин лошади подтвердил:
— Ваш выигрыш, мадам! Я же говорил: новичкам удача?
— Ах, как это неожиданно! – порозовела актриса, но деньги приняла. — Мерси, мерси!
— Пустое! – продолжал коннозаводчик. — А вот ежели поедем в наши палестины, обещаю вам оч-чень хорошие сборы!
Василий  сидел рядом с Хопровым и шепнул ему ревниво:
— Увёл девицу, старый ловелас! Денег втрое прибавил…
 Подняли бокалы с шампанским.
— За Фортуната! — крикнул Василий.
— За ту, которая приносит удачу! — поправил отец.
— За вас, господа! — примирила их актриса.

                По Яузе-реке               
  Ясным майским утром в красивом дворике барской усадьбы старой Москвы сидели Коверин и Хопров. Они уютно переночевали, позавтракали и теперь, развалившись в садовых креслах, курили.
— Ну, как тебе Москва? — спросил Сергей.
Арсений, подумав, ответил неопределённо:
— Тиха, светла, патриархальна…
— Только-то?.. Что касается меня, то здесь для стряпчих — золотое дно! Для москвичей ходить на суды — занятие второе после театра. Адвокат наподобие Плевако ценится не меньше Шаляпина. В самом Кремле проводятся крупные процессы!

В эту минуту появились две дамы — тётушка Коверина Ангелина Марковна и её пятнадцатилетняя дочь Варенька.
— Мы не помешаем, молодые люди?
— Ах, тётушка!.. Какие же помехи? — воскликнул Коверин, вскакивая и целуя дамам ручки. — Кузина?..  Не то ли это юное дитя, что год назад было чуть больше своей куклы?
Варенька порозовела от смущения и сказала строго:
— Как можно, Серж! Я давно не играю в куклы!
— Она теперь запоями читает Фенимора Купера, — поправила мать и улыбнулась гостю. — Но представьте нам своего друга.
— Поручик Хопров. Тот самый.
— Очень рад, — поклонился Арсений.
— Племянник столько говорил о Вас, что трудно не узнать оригинал. Но… день сегодня изумительно хорош, не правда ли, господа? Стыдно в такую пору оставаться дома!
               
   Все четверо отправились кататься по городу в открытой прогулочной коляске типа ландо.
Ночью прошла первая в этом году гроза, Москва умылась и похорошела. Сияли под солнцем золотые купола церквей, бело-красные башенки древних строений,  малахитовая зелень листвы…
В этот тёплый воскресный день тысячи горожан тянулись к рекам, прудам и озёрам Белокаменной. По улицам катились кареты, коляски, велосипеды, авто; мелькали нарядные женские шляпки, мужские белые фуражки, детские чепчики и панамки…
По берегам водоёмов сидели рыбаки, гуляли пары, ходили  продавцы мороженого и сбитня. Древняя столица Руси во всей своей красе входила в летний зной уходящего века.

По Яузе грациозно плавали нарядные прогулочные шлюпки. У Вареньки разгорелись глаза.
  — Вы обещали, маменька! 
  — На реке ещё прохладно, — отвечала озабоченная мать, но пересилить дочку не смогла:  за неё вступился кузен.
— Нет, в самом деле, тётушка. Разрешите нам прокатиться!
— Вы балуете ребёнка, Серж! Я боюсь воды.
— Мы вдоль берега!
Они с Варенькой сели в крошечную лодку под нарядной парусиной, Ангелина Марковна с Арсением остались в ландо. 
Пожилой перевозчик, как приказано было, грёб аккуратно, вдоль берега, Сергей, вообразив себя капитаном, строго глядел вдаль, Варенька плескала ладошку в хрустальной воде, когда большая лодка с компанией подвыпивших мастеровых на полном ходу налетела на крошечную гондолу наших героев. Все трое попадали в воду, но мужчины умели плавать и тотчас направились к берегу, а Варенька держалась на плаву каким-то чудом.
Ещё никто ничего не успел понять, когда молодой офицер, скинув китель, бросился в Яузу, энергично поплыл и подхватил ребёнка.

На берегу собралась толпа. Тётушка отчаянно визжала, когда Хопров вынес девушку из воды и понёс в ландо. Течение снесло их на несколько метров ниже…
Варенька вскинула на Арсения огромные бирюзовые глаза в обрамлении мокрых от купания ресниц.
— Мерси, сударь. Отныне Вы — герой моего романа!
— Польщён, мадмуазель. И что же я обязан делать?
— Жениться на мне. Так поступают все герои, спасшие даму.
 — Непременно!.. Но для начала Вам необходимо согреться.
Вареньку укрыли пледом, увезли домой,  напоили горячими сливками, и всё обошлось благополучно.
А перед сном она говорила матери:
— Сто человек смотрели, как я тону, и только один бросился в воду. Он и будет моим супругом!
— Молитесь Бога, мадмуазель, и не болтайте чепуху! — отвечала мать. — Скоро поедем в Крым, и всё забудется.

                «Город-ласточка»
 Из Москвы по недавно проложенной Ряжско-Сызранской железной дороге Хопров прибыл в Пензу. От вокзала на рысаке взлетел по улице Московской до Соборной площади, перекрестился на величавый кафедральный собор и вошёл в Дом Губернатора, который был по соседству с храм.
Здесь Хопров поднялся на второй этаж, доложил о себе дежурному чиновнику и вскоре был принят.
 За широким столом сидит князь Святополк-Мирский и оценивающе глядел на приезжего.
 — Аспирант Права поручик Хопров, Ваше высокопревосходительство! — отрапортовал гость. — По предписанию Департамента полиции…
Губернатор встал и пошёл навстречу.
— Телеграфировали из Питера, знаю… Весьма рад!
Он пожал приезжему руку, необидно удивился:
— Вы ещё так молоды, а уже воевали, ранены?..
— Войной назвать трудно, — улыбнулся Арсений. — Так… стычки с местными бандитами…
— Ну… с нашими местными приходится тоже... Кстати, здоровье Ваше?..
— Позволяет вполне! – горячо возразил поручик. — Я из казаков, а казак ежели не убит, то всегда в седле!
— Приятно слышать, Арсений Павлович. Губерния наша тоже создана казаками.
Губернатор подошёл к широкой карте на стене.
— Вот она. Не слишком велика, но очень значима в стратегическом плане. До 17-го века здешние дикие земли приносили Московии немало хлопот. Недаром их звали Тропой Батыевой. Следом за татаро-монголами досаждали кубанцы, калмыки, ногайцы… И тогда Алексей Михайлович повелел крепость ставить… А матушка Екатерина учредила  губернию… Александр Павлович возобновил… Дай им Бог царствия небесного, как царствовали они на земле!
 Князь сотворил крестное знамение в сторону открытого окна, за которым сиял кафедральный собор.
— Славные были правители!  — искренне согласился гость и перекрестился тоже.
— Десять уездов у нас, а Чембарский – один из самых крупных. Лежит по пути в Тамбов, а если к югу, то Саратовская губерния начинается. Места изумительные для земледелия и всего прочего. Чернозёмы — в аршин глубиной! Леса, реки, изобилие звериное. Ежели охотник, будете довольны, господин капитан.
— Поручик… — поправил Хопров.
Князь укоризненно покачал головой: со старшими не спорят.
 — Привыкайте к новому званию, Арсений Павлович.   
— Служу России!
Губернатор, рассматривая карту, так увлёкся впечатлениями, что решительно махнул рукой.
— Давно собирался навестить Чембар!.. И время самое подходящее, в полях работы завершаются… Чембарский уезд — это житница наша!
Князь позвонил в колокольчик, вошёл дежурный офицер. Они о чём-то поговорили, после чего губернатор вновь обратился к гостю:
— Вот что, сударь. Располагайтесь в гостинице, осмотрите Пензу, вам помогут, а послезавтра утром в Чембар поедем вместе! 
—  Сочту за честь, Ваша светлость!
               
А в ресторане «Чембар» в этот день сидели трое: отставной генерал Беркутов, полковник Винокуров и коннозаводчик Меркулов-старший.
Генерал, как всегда, был недоволен.
— Говорят, какого-то мальчишку прочат нам в исправники. То ли дело был Терентий Ильич. Высокий, дородный, седовласый!
— Ежели новый полицмейстер доживёт до старости, будет и он седовласым, — предположил  Винокуров, который слыл в Чембаре первым остряком.
Меркулов, только что вернувшийся из Москвы, хитро ухмыльнулся.
— А я встречался с ним, господа. В Ходынке, на ипподроме. Мой Фортунат победил в тот день, вы ведь знаете?  В полной силе жеребец!
— Это который? – невинно спросил Винокуров. — Фортунат или новый исправник?
Все трое расхохотались.
— По-моему, и тот, и другой! — под новый смех уточнил коннозаводчик.
Винокуров хитро поглядел на соседа и похвалил.
— Да и Вы ещё не промах, Игнатий Саввич… Говорят, на актрисе женитесь?
— Что ж тут зазорного, господа? Даже Великие Князья балеринами не брезгуют…
Беркутов завистливо вздохнул.
— Лет на сорок берёте моложе?
— Эк, куда Вы хватили, генерал!.. Всего-то на тридцать пять, — уточнил конный бог, вызвав новый дружный смех приятелей.
               
…Воевода Юрий Котранский, коему велено было сей город строить, выбрал место самое высокое, дабы с крепости было легче обнаруживать и поражать врагов.   Мудрое фортификационное решение воеводы сказалось на дальнейшем облике Пензы. В древней части своей она напоминала большое ласточкино гнездо, прилепившееся на вершине горы над рекой.
 Внизу, под холмом, неспешно течёт Сура, а за нею на многие вёрсты вдаль тянулась правобережная низина с заливными лугами, болотами, камышами, лесными куртинками и перелесками, которые далеко вдали, на горизонте, поднимались вверх голубым сосновым бором.
 Бесчисленное множество Божьих тварей населяло эту царственную долину. Был май, время любви, и всё это великолепие порхало, щебетало, гоготало, крякало, свистело, носилось друг за другом, заливалось пением на все голоса, по-своему славя Создателя всего сущего на земле.
На песчаных берегах левобережной Суры виднелось множество гнёзд, и ласточек над Пензой летало столько, сколько нигде прежде не доводилось видеть Арсению.
С трёх иных сторон город окружён был лесами, среди которых особо хороши величавые дубравы, могучие кленовые рощи, огромные стога цветущей липы. Каждое её дерево казалось золотым — так густо в эту пору оно залито нектаром и роями пчёл. Весь город словно гудит и пахнет мёдом!

В целом Пенза так щедро окружена могучей зеленью, что гляделась лесной поляной, на которой, природе под стать, тянутся к небу  купола высоких храмов с колокольнями. Церквей, монастырей, часовен в городе так много, что Всевышний не слишком часто карал пензяков. Лишь однажды на долго осадили новый город кубанцы, да дважды прошлись по нему отряды своих захватчиков — Разина и Пугачёва.
Жилища «для себя» всегда ценили россияне меньше Божьих, а потому и в Пензе приезжий не увидел особо роскошные хоромы. Всё тот же Дом Губернатора, где когда-то, после Пермской ссылки, служил гражданским губернатором Сперанский, да несколько присутственных мест на месте древней крепости… Но радовали  глаз Художественное училище, построенное Семёновым-Тянь-Шанским, новая библиотека, музыкальная школа…
Сопровождаемый чиновником от губернатора, с интересом оглядел Хопров Столыпинскую усадьбу, куда предводителю дворянства Алексею Емельяновичу привозили из Тархан правнука — Мишеньку Лермонтова; поклонился мужской гимназии, где преподавал автор «Ледяного дома» Лажечников и учился Белинский…
С восторгом стоял наш герой возле Дворянского собрания, где на балах танцевал Денис Давыдов, с почтением прошёлся мимо зданий, где творили князь Долгоруков, Салтыков-Щедрин, Лесков, Буслаев…
«Верно сказал чиновник Министерства: Россия — не только на Невском проспекте», — вспомнил Арсений.

                По дороге на Тамбов
На следующее утро в большой губернаторской коляске, запряжённой четвёркой великолепных лошадей, выехали из Пензы. Сзади, на некотором расстоянии, скакали урядники.
Князь сказал, обернувшись к Арсению: 
— Хочу заранее предупредить, молодой человек, что далеко не все в Чембаре будут Вам рады.
— Ну что ж?.. Я не девушка на выданье — не заплачу.
— Ваш предшественник был своим человеком в Чембаре. Пол-уезда кумовьёв! Не было свадьбы, крестин, именин, чтобы его не звали… Это хорошо, когда Вы отставной генерал, и не очень, когда уездный исправник.
— Догадываюсь, почему…
— Вот именно. Своим людям он делал поблажки, чужих жестоко притеснял… Сам позволял себе рукоприкладство! А это недостойно интеллигентного человека, не правда ли?
— Совершенная правда, Ваша светлость!  Даже в пограничном корпусе, в глуши, мы не поощряли экзекуцию ни в отношении арестованных контрабандистов, ни в отношении провинившихся солдат.
—  …Мало того. Ваш предшественник был уличён в элементарном вымогательстве. Взятки брал, стервец! Тут уж я не выдержал и выгнал его к чёртовой матери!
— М-да, — только и мог сказать Хопров.
— Из уважения к его бывшим заслугам старику оставили пенсион, но никого из тех лиц, кого мне предлагали взамен, я не решился ставить. Будет второй Терентий Ильич!
 
…А дорога шла по живописным местам губернии. Всюду виднелись тучные поля и луговины, особенно пышные в конце мая. Крестьяне досевали гречиху и просо, пасли коров и овец… Завидев карету губернатора, они обнажали головы и по старинке кланялись в пояс. Святополк-Мирский в ответ приветливо приподнимал шляпу. 
— Прошу обратить внимание, Арсений Павлович: справа, ежели по Московскому тракту, будет Рамзай. Здесь родился отец русского романа Михаил Николаевич Загоскин. «Юрия Милославского» читали?
— Всенепременно, Ваша светлость. И «Аскольдову могилу» господина Верстовского неоднократно слушал в «Мариинке».
Губернатор кивнул. Хорошо, что новый исправник — не Скалозуб, не солдафон, далёкий от искусства.
               
А в Пензе, в Летнем театре шла пьеса господина Островского “Бесприданница”. На сцене — Карандышев с пистолетом в руке и Лариса, которую играла Ольга Снежина: у неё сегодня бенефис. При последней сцене зал взорвался аплодисментами и криками “Браво”!
…В дверь театральной уборной постучали. Она разрешила, вошёл Меркулов с огромной корзиной фиалок.
— Позвольте выразить своё восхищение, Ольга Львовна…
— Благодарю, Игнатий Саввич… Ах, какая прелесть!
Нюхая цветы, она заметила коробочку, повязанную пышной лентой.
— А это что?
— Знак моего особого расположения.
Внутри коробочки актриса обнаружила перстень с изумрудами.
— Ах!.. Какое чудо! Это же огромных денег стоит!
Меркулов усмехнулся.
— У меня денег много, Ольга Львовна. Тратить их я имею полное право, поскольку совершеннолетний… да к тому же холостяк.  Могу я сделать подарок любимой даме?
— Как Вы говорите… неожиданно.
— Для Вас неожиданно. А мои знакомые давно намекают на свадьбу.
— Как же это? – спросила она с испугом.
— Да очень просто, сударыня. Сейчас Вы молоды, у вас цветы, поклонники, бенефисы… А годы пройдут — что останется? Роли свах и приживалок? Юные насмешливые соперницы, наглые антрепренёры, жизнь впроголодь?..
Актриса представила всё это и нахмурилась: «конный барин» прав, конечно.
— А Вы что предлагаете?
— Богатство, обеспеченность, покой! У меня в Завиваловке именьице славное, в обеих столицах — по домишке… Тройки, сами видели, лучшие в России...
— Да уж!
— Будем путешествовать — по Италии, Испании, Франции… В Англии я ещё не бывал: хочу глянуть на ихние ипподромы. Говорят, лучшие в мире!.. Ну, так что? Согласны?
— Вы искуситель!.. Я подумаю…
Старый хитрец сделал вид, что собирается уйти ни с чем…
— Согласна, сударь!
               
 …А губернаторская коляска продолжала свой путь по накатанному Тамбовскому тракту. Хозяин указал направо:
— Родник «Кувака»!
Коляска остановилась, и местный управляющий с поклоном вынес дорогим гостям по бокалу ледяной воды.
— Милости просим, Ваша светлость!
— Спасибо, Григорий Фомич… Хозяин приехать обещал?
— Ждём со дня на день!
Губернатор обернулся к своему спутнику, пояснил:
— Кавалергард Воейков, если слышали… Лучше его «Куваки», подземной реки, если верите, и на Кавказе не сыскать!
Хопров осушил бокал и ответил совершенно искренне:
— Хороша!

По телеграфу «верные люди» сообщили о прибытии губернатора с новым исправником, и в уездной полиции лихорадочно готовились к визиту высоких гостей. Становые приставы, урядники, телеграфисты, писари, конюхи — все приводили в порядок каждый своё хозяйство. Кто-то чистил лошадь, кто-то шашку, карабин, наган, пуговицы на мундире…
               
А старинная Тамбовская дорога всё петляла меж холмами и низинами; там и тут виднелись сельские храмы и монастыри, деревни и дворянские усадьбы, реки, озёра, пруды, мельницы, овчарни, пасеки… 
— Вот и «Тарханы»! – молвил Святополк-Мирский, когда показалась бывшая усадьба Елизаветы Арсеньевой.
— Много наслышан, но вижу впервые, — с волнением сказал Хопров.
 — А я никогда не пропускаю... 
Оставив лошадей, они зашли в церковь Михаила Архистратига, поставили свечи, помолились. Оттуда прошли в усыпальницу, где покоится прах Лермонтова, его матери и бабушки... Затем не спеша отправились обратно...
— Огромной, нерастраченной силы был талант! — вздохнул губернатор.   
— Дуэль в России многих погубила...
— Самое удивительное, что убийца — не заезжий вертопрах наподобие Дантеса, а наш же, пензенский служака, ротмистр казачьего полка…  Дворянский род Мартыновых — старейший в Пензе! Дети служили кто в Семёновском, кто в Измайловском полку, кто стрелецкий бунт подавлял, кто с турками воевал… Шесть представителей рода пали от рук Пугачёва… И вот надо же: не сошлись земляки характерами!   
 
Становой пристав Порфирий Лукич Переверзин, исполнявший обязанность исправника до назначения нового, вышел на крыльцо, глянул на золотые часы с цепочкой, подаренные ему  за храбрость, и подал команду к общему сбору:
— Госпожа полиция! Выходи строиться!..
В две шеренги выстроились на плацу.
— По коням... Арш!
 Пешие остались на месте, а конные выехали из ворот и направились на окраину города, навстречу гостям…

— А вот ещё обратите внимание: Шелалейку проезжаем, — сказал губернатор, указав на ничем не приметную деревушку. — Видите, какой склон здесь?
— Крутой, — согласился Арсений.
— Берегитесь его, — погрозил пальцем Святополк-Мирский. — В августе 1836 года сам император Николай Павлович низвергся с этой горы и едва жив остался!
— Как же допустили? — удивился капитан.
— За давностью лет подробности стёрлись, но известно, что царский экипаж опрокинулся, император ушиб левое плечо и вынужден был остаться в Чембаре на лечении. Предоставлено ему было здание народного училища. Он отлежал неделю, поправился и в благодарность пожертвовал на просвещение и медицину 5 тысяч рублей, да ещё тысячу на Покровскую церковь. Будем в Чембаре — покажу вам «царский храм».
 
Вскоре показалась коляска губернатора. Полицейские встретили её с шашками наголо, пропустили и поскакали рядом, охраняя с обеих сторон. По пути встречались горожане; они кланялись и спешили вслед за кавалькадой — на открытый двор полиции.
— Смир — но!!! – дал громовую команду становой пристав.
На высокое крыльцо управления взошли приезжие и Переверзин  следом. Он пригладил пышные усы и взял под козырёк.
— Ваше высокопревосходительство господин губернатор! Чембарская уездная полиция к Вашему прибытию построена. Становой пристав Переверзин!
Губернатор козырнул тоже, обернулся к строю.
— Спасибо за службу, господа полицейские!
Несколько секунд стояла мёртвая тишина, а затем…
 — …рады стараться, Ваше высокопревосходительство! — рявкнул весь плац, да так, что вороны испуганно взлетели с тополей.
Князь и Переверзину улыбнулся, как старому знакомому. 
— Тебе особая благодарность, Порфирий Лукич… Исстрадался без командира?
— Точно так, ваша светлость!
Губернатор отеческим широким жестом указал на Хопрова, сказал всему строю:
— Ну вот он – ваш новый командир. Разрешите представить, господа. С нынешнего дня — исправник Чембарского уезда Хопров Арсений Павлович. Боевой офицер пограничной стражи, капитан, кавалер Георгиевского креста. С отличием завершил Петербургский императорский университет, аспирант Права. Назначен с ведома Департамента полиции Российской Империи… Как говорится, прошу любить и жаловать!
Строй гаркнул «Ура!» и все невольно уставились на молодого капитана. От первого его приветствия многое зависело: примет «госпожа полиция» своего «супруга» или нет?
Хопров взял под козырёк и сделал шаг вперёд.
— Много наслышан о славной Чембарской земле. Два императора останавливались у вас, Белинский и Лермонтов считали своей Родиной… Мы сделаем наш уезд ещё краше, когда повыведем всех, кто мешает честным людям жить, трудиться и Богу молиться... Ура?
 — Ура! Ура! Ура! – гаркнул весь строй.
Короткая речь нового исправника понравилась всем.
               
В Завиваловской сельской церкви батюшка венчал молодых. Меркулов-старший в белоснежном свадебном костюме, завитый и надушенный лучшим чембарским парикмахером, сегодня не казался слишком старым. Ольга, в пышном подвенечном платье и царственной диадеме,  смотрелась принцессой. За их спинами стояли дружки и подружки жениха с невестой. В числе самых почётных — генерал Беркутов, полковник Винокуров, сын Меркулова Василий...
Звали и нового Чембарского исправника, но Хопров, сославшись на полевые сборы, горячо благодарил, прислал пышный букет и отказался. Помнил слова губернатора о «свадебных генералах»…
Возле храма стояла тройка серых в яблоках орловских рысаков, запряжённых в роскошную открытую карету для новобрачных.   Коренником стоял горделивый Фортунат. Дуга над чемпионом заплетена была шёлковыми лентами, сверху свисал золотой колокольчик, по краям — серебряные бубенцы. Гривы лошадей — в косичках,  пышные хвосты расчёсаны волос к волосу, белоснежная коляска вся осыпана цветами… На облучке сидел Илья – молодой, нарядный и красивый, как  бубновый валет. 
Празднично зазвенели колокола, молодожёны вышли из церкви на крыльцо. Округа наполнилась визгом детворы, собиравшей монеты, напутственными криками взрослых, допущенных до свадебных столов.
«Князь с княгиней» поклонились селянам в пояс и сели в карету. Красавец-кучер отпустил вожжи, и тройка сама, без команды, рванула с места, как стрела со спущенной тетивы.
               
                Конокрады               
         Пользуясь июньским теплом, капитан устроил своему отряду полевые сборы по примеру пограничных. В красивом месте на берегу реки Вороны, в сосновом бору раскинулись  армейские палатки, в которых жили полицейские. 
На широких полянах между рекой и лесом они упражнялись  в джигитовке, стрельбе, рукопашной борьбе; и всюду им подсказывал и вдохновлял лихой пограничник, потомственный казак Арсений Павлович Хопров.
Вот он наблюдает за схваткой «с ножом».
— Смелей подходи! Чем смелее полицейский, тем трусливей злоумышленник! Но смелость без навыка — глупость! Когда сто раз выбьешь из рук деревянный нож, можешь смело идти на булатный!
 Он показывает, как это делается, и молодые полицейские восхищёны: 
— Ловко! 
Затем идёт к речному обрыву, где тренируются стрелки.   
— Полицейский не должен сидеть на одном месте, как сыч! Ты двигайся, не лови в себя пулю!
 Капитан берёт карабин, энергично передвигается вдоль берега,   поражая мишень то слева, то справа.
 — Вот так примерно.
Даже Лиховой, бывший армейский унтер-офицер, не в силах сдержать удивление:
— Славно! 
В третьем месте Хопров наблюдает за тем, как тренируются конники. У них старая казачья забава: рубить лозу на всём скаку. Кавалеристами руководит Переверзин.
— В целом неплохо, господа, но… Парадно, парадно скачете! Лишь бы лозу рубануть, а в бою такой поблажки  не бывает. Там ещё и пули свистят!   
Хопров вскочил в седло, прижался к конской гриве и словно слился с ней. Выхватил шашку — и как был, на полном скаку, слева и справа «поразил врага». Даже бывалые полицейские чесали в затылках: много надо лозы загубить, чтобы так рубить!
               
Хопров сидел в палатке, заполнял полевой дневник, когда наружи раздался голос часового. 
— Ваше благородие, неизвестный до Вас!
 — Ну что ж, зови неизвестного.
Вошёл человек с неопрятной бородой, по виду старый дед, но приглядишься — довольно молодой ещё человек, заросший только…
— Тамбовский мещанин Савелий Зайцев, Ваше благородие! Из Кирсанова…
— Слышал о Кирсанове… Ну?
— Конокрад наш местный, Митька Щукин, к вам направляется!
Арсений поднял бровь.
— От кого сведения? 
— Лично от меня, господин капитан.
Хопров выглянул из палатки, убедился, что никто их не услышит.
— Докладывай!
— Сижу я давеча в кабаке, Ваше благородие. Задремал слегка, но не шибко пьяный, нет. Деньги кончились…
— Бывает...
— И слышу, как фартовые за соседним столиком договариваются коней покрасть. Старший говорит: «В Кирсанове нас каждая собака знает, надо бы в Чембар наведаться». А второй говорит: «У меня сват в селе Богородицком живёт, рядом с Чембаром. Народ там торговый, богатый, коники у них шибко гожи!» И договорились они в эту субботу тех коней «взнуздать».   
— В субботу?
— Так точно, господин капитан! Дескать, в воскресенье в Мокшане ярмарка. Там  они краденых коников сбудут в два счёта!
  Капитан напряжённо ходил по палатке, размышляя.
— Всё продумали, сволочи! 

… Договорились так: исправник пошлёт его в разведку.
— Дам я тебе напарника из своих бойцов, лошадь, телегу… Снаряжу вас купцами: сбруей будете торговать. Глянете в Богородицком: где они лошадей пасут, кто стережёт...
— Будет исполнено, господин капитан! – козырнул Савелий по-армейски.
Пригляделся Хопров и не смог не заметить, как проглотил тамбовский голодную слюну.
— Да ты ел ли сегодня?
Савелий отвёл взгляд.
— Не успел, Ваше благородие. До Вас шибко торопился.
—  Часовой! — крикнул капитан. — Зови кашевара, пусть несёт харчи.    
У тамбовца спросил:
— Грамотный?
— Три классов церковно-приходской осилил...
— Коня взнуздаешь?
— И объезжать доводилось, Ваше благородие, и подковать могу…

Кашевар принёс мягкий ржаной каравай, наваристые щи, горох с жирными кусками баранины и котелок с ядрёным квасом. Перекрестившись, сели обедать.
 Новый знакомец ел основательно, рассуждал толково, был  смышлён и расторопен…
— А не то пойдёшь ко мне урядником? — спросил капитан. — Форму тебе дам, коня, амуницию…
Савелий дочиста вылизал ложку и по старой солдатской привычке сунул её за голенище.
— Ежели будешь кормить, как сейчас, пойду, Ваше благородие!
Капитан нахмурился.
— Но имей в виду, Савелий: в полиции служить — не то же самое, что купцу своему. Его и обмануть можно, грех не велик, а за мною — Государство, Россия, Бог! — И строго поднял палец вверх. — Командира обманешь – их обманешь!

…В начале лета изумительно хороша усадьба Меркулова в Завиваловке! Большой барский дом с мансардой и балконами со всех сторон  окружают тенистые аллеи, пруды с карасями, цветочные клумбы, уединённые беседки… Покойная хозяйка называли свои владения «Чембарским Версалем».
 Сегодня здесь новая хозяйка — молодая жена Игнатия Саввича Ольга Львовна.
Утро она начинает с того, что музицирует на дорогом рояле. Супруг, войдя к ней в дорожном костюме, полюбовался, послушал и сказал с досадой:
— Мне надобно уехать в Воронеж, дорогая. Дня на три, на четыре…
— А когда обещанное свадебное путешествие?
— Осенью, милая, осенью. 
Он поцеловал её в щёку. 
— Ты не будешь скучать без меня?
— Нет, ежели дадите мне Фортуната.
Меркулов нахмурился.
— Он норовист!
— Скажите наезднику, пусть осаживает.
Хозяин выглянул в окно. Илья выгуливал молодого жеребца Рошфора — тот был сыном Фортуната и тоже подавал большие надежды. 
— Илья! Барыня желает на Фортунате выезжать. Следи!
— Слушаюсь, барин.

…Спустя час они гарцевали по лесной дороге: Ольга в кресле-качалке на Фортунате и молодой наездник — в седле на Рошфоре.
Лес в этих местах безлюдный;  Ольга не сводила глаз с цветочных полян, которые проносились мимо.
— Стой, Фортунат! Тр-р-р!
Призёр Московского ипподрома ещё не нагулялся, ему хочется бежать и бежать, гордо вскинув голову и задрав хвост, как это делают все орловцы, но Илья на Рошфоре преградил ему путь, и фаворит не мог не покориться.
— Хочу цветов! — сказала Ольга капризно.
Актриса без театра, она сегодня играет роль юной королевы. Илья — придворный паж и обязан подчиняться.
— Ты сын управляющего?..
Ей ужасно не хочется знать, что юный красавец — обычный конюх её мужа. Он тоже понимает это.
— Нет, мадам. Всего лишь пасынок.
— Вот как? Расскажи!
Илья горестно вздохнул. В Москве, на ипподроме, от бывалых жокеев столько наслушаешься таинственных историй, что охмурить доверчивую даму ничего не стоит.
— Кому это интересно? Отец давно умер, а кто о покойных помнит? Живые-то никому не нужны!
— Как ты интригующе говоришь! — удивляется Ольга. — Я слушаю…
  Она указала ему на место возле своих ног, и он покорно сел, продолжил свой печальный рассказ.
— Отец мой был простым наездником, но кто его сделал таким? Родные братья! Правнуки человека, чьё имя слишком хорошо известно в России, чтобы можно было назвать его… 
— Ты обещал!
— Ну хорошо, — сделал он с видом человека, который делает огромного усилия над собой. — Представьте себе высокородную даму, которая… не слишком любит своего мужа. Но её обожает прекрасный молодой человек, граф. Она не в силах отказать ему! Но муж… случайно умирает, и дама, родив, называет ребёнка чужим именем. Положим, «Бобринский».
Ольга силится вспомнить.
— Мне кажется, я где-то слышала это имя…
— Оно – проклятие нашего рода, мадам! Граф, пока был жив, любил и тайно помогал своему внебрачному сыну, но после смерти отца законнорожденные дети открыто возненавидели своего сводного братца…
— За что?!
— За то, что он — гораздо выше их родом!
— Куда ещё выше графа, сударь?
— А Вы не поняли, мадам? – спросил Илья с горькой усмешкой. — Так знайте же, что «Бобринский»: сын графа Орлова и матушки Екатерины!
— Ах, вот кто?! — воскликнула она. — Теперь я вспоминаю, где слышала имя “Бобринский”.
— Оно указано в исторической хронике Екатерины Великой, — равнодушно, как о давно известном, сказал Илья. —  Это внебрачный сын моей венценосной Прабабушки и Алексея Орлова, прадеда моего. Увы!

…Обратно они ехали молча. Ольга изредка косилась на своего прелестного «пажа» и, хотя верила ему с трудом, прежде всего была актрисой, а этим многое сказано. “Кто он Гекубе, кто ему Гекуба?” — восклицал принц Датский. Только актёр умеет оценить хорошую выдумку, и Снежина её оценила. Юный паж перестал быть для неё только наездником: он был теперь таинственным «Бобринским», внуком тайного греха двух самых великих любовников прошлого века.

…В тот же вечер Илья проник в покои своей «королевы», и всю короткую летнюю ночь они не сомкнули глаз..
— Мы сумасшедшие! — сказала она под утро. — Всё кажется, что ты — мой милый граф…
— А Вы — моя императрица!
Ольга обернулась к нему лицом.
— А ежели «императрица»… родит, не дай Бог? Вы неугомонный, ваша светлость!
Илья польщёно улыбнулся.
— Ну так что же?.. Вы дама замужняя, имеете право.
 
  …Короткая летняя ночь повисла над селом Богородицким. В небе горели яркие звёзды, в лесу ухали совы. За деревьями притаились вооружённые полицейские, поодаль в овраге стояли их запряжённые кони. Капитан, исправник Арсений Хопров устраивал засаду на тамбовских конокрадов. 
Появился разведчик — всё тот же бородатый Савелий.
— Идут, Ваше благородие! Человек пять…
Громким шёпотом капитан отдал команду:
— Господа!..  К бою …товсь!!!

На востоке проступал рассвет. Вся низина, в которой паслись деревенские кони, была залита плотным туманом. Где-то там уже орудовали конокрады.
— Аллюр три креста… Арш!!!
Конница служителей Закона сорвалась с горы, как стая волков на овечью отару – безмолвно и скоро. В предрассветном тумане метались конокрады, но всюду  попадали под нагайки полицейских. 
Звучали предупредительные выстрелы, грозные команды  нападавших:
— Стоять!!!
— Куда, леший?
— Цыц, тебе говорят!
Постепенно вся банда задержана, спешена, связана… Главаря, уже за рекой, взял сам исправник.
— Пусти, шайтан. Больно! — взмолился  Щукин.
— Тем, у кого крал, ещё больнее! — возразил капитан.
Подоспел Лиховой.
— Не сбёг, Ваше благородие?
— От нас не сбежит! — сказал Арсений и, повернувшись к главарю, погрозил нагайкой — Никто не сбежит!!! Ни Щукины, ни Букины… Передай это всем своим дружкам, когда будешь в Бутырке или ещё где-нибудь, на каторге… 
Главарь  злобно, но со страхом глядел на Чембарского исправника: даже имя знает, нечистая сила!

Ранним утром просёлочная дорога, которая ведёт через село Богородицкое в Чембар, была перекрыта толпами народа. Крестьяне гудели, как рассерженные шершни.
Первые лучи восходящего солнца осветили полицейский отряд: впереди на вороном коне восседал капитан Хопров, сзади приставы, урядники — тоже верхом,  с нагайками в руках. Между ними понуро шли связанные конокрады. Завидев перекрытую впереди дорогу, злоумышленники насторожились, втянули головы в плечи: не царский справедливый суд, а скорая жестокая расправа могла поджидать их впереди.
Толпа крестьян подсунулась ближе. Сельский припадочный, размахивая топором, кинулся первым.
— Головы рубить!!! Головы! — кричал он, выкатив глаза, пуская пену изо рта…
По другую сторону толпы какой-то купчик подначивает сельчан:
— В вилы их, мужики! В вилы!
Толпа страшна в своём желании устроить самосуд. И тогда капитан вскинул шашку, блеснувшую на солнце золотым лучом.
— Стоять! Зарублю, как собаку, в Бога, в душу, в мать!!!
Припадочный отступил – блаженный-блаженный, но понял, что шутки плохи. Из толпы раздались голоса:
— Отдай их нам, Ваше благородие!
— Мы их всем миром… По старинке!
— Собакам – собачья смерть!
Но Хопров неумолим:
— Конокрадов будем судить по Закону! Тюрьма или каторга – тоже не у тёщи на блинах. (В толпе кто-то понимающе рассмеялся). А самосуд не допущу!!!
Обнажили клинки остальные полицейские, толпа невольно расступилась, и пятеро бледных, как смерть, злейших крестьянских врагов миновали свою смерть под защитою служителей Закона. 
Позже исправник вспоминал, что  усмирить разъярённых сельчан было не проще, чем поймать самих конокрадов.

                Хромовые сапоги   
 Чембар – старый купеческий городок с торговыми лавками из прочного кирпича или каменных плит, с толстыми железными запорами. Пробраться в такую лавку снаружи – непосильная задача для любого вора.
 …Было раннее утро. За дверью уютной квартиры, которую снимал Хопров, послышались приглушённые голоса.
— А я говорю: спит барин! За полночь лёг… Имейте совесть, антихристы! – выговаривала кому-то горничная.
В ответ виновато гудел Савелий. Был он сегодня мало похож на того зверообразного тамбовского бородача, который явился  к капитану Хопрову на летних сборах. Лицом опрятен, в свежей форме полицейского урядника, он внешне помолодел, похорошел и гордо поглядывал на всех чембарских дам, когда летел по городу на буланом своём жеребце. Вот только с горничной капитана не мог найти он общего языка.
— Что там? — крикнул Арсений Павлович.
— Кража, Ваше благородие!
  Хопров собрался споро, как привык на границе, и через пару минут они с Савелием уже скакали по предрассветному Чембару к месту кражи.             
— Да как ловко обнесли то, Ваше благородие! Будто нечистая сила помогала.
— Стыдись, Савелий. Двадцатый век на пороге, а у тебя всё  домовые да лешие!
— Да ведь иначе не скажешь, Ваш-бродь. Все замки снаружи целы, а вовнутрь забрались!
— Значит, свои помогли...
Они спешились возле одёжной лавку купца Арефьев, привязали скакунов к коновязи и вошли внутрь.  В прежде опрятном торговом раю царил погром. Возле круглой печи в центре зала была пробита дыра, валялись кирпичи, мешки, верёвки… Всё, что прежде висело на стенах, было украдено или брошено на пол, в пыль, как малозначимый товар…
Купец Арефьев, поклонившись полицейским, сказал с болью в сердце:
— Всю душу, Арсений Павлович, всю душу я в эту лавку вкладывал! Хотел, чтобы как в Москве была, как в Саратове: здесь сапоги, тут шушуны,  там поддёвки плисовые… Шали пуховые, платки оренбургские, тулупы самарские — всё чтоб на своём месте висело. Чтобы всякому покупателю — по размеру его: и дитям, и старикам, и молодкам…
— Лавка хорошая была, помню, — согласился исправник. — Товар возил исправно?
— Как же иначе, ваше благородие? Меня ночью разбуди, скажу, не глядя: сколько и какого товара продано, сколько осталось. Заканчивается — тотчас коня запрягаем и на станцию, в Михайловку. Там уж знают меня: когда и за деньги дадут, когда и под честное слово… Не сомневаются: Арефьев не обманет!
— Когда последний раз ездил за товаром?
— Да вчера, Ваше благородие! На двух подводах привезли. Шаровары, картузы, сапоги хромовые… Товар фабричный, из Москвы: износу нет!   
— Кто мог знать, что вчера Вы привезли новый товар?
— Кто?.. Я да робята мои, которые в лавке. Один здесь,  второй хворый…
Капитан насторожился.
— Что с ним? Давно ли хворает?
— Третий день пошёл.
— А он знал о новом товаре?   
Купец и приказчик переглянулись. Хопров заметил это и дал команду Савелию:
— Бери приказчика и к напарнику его – быстро!
— Слушаюсь, Ваше благородие!
— Стой! – крикнул Арсений, вспомнив слова губернатора о предыдущем исправнике. — Ежели крепко хворает, расспроси доктора, а больного человека в участок не вози!
— Будет сделано!

Прискакал Переверзин. Вместе они осмотрели пролом и убедились, что такое мог сделать только «свой» человек, изнутри. 
— Если снаружи не взломали, значит, спрятали своего человека с вечера, — говорил Порфирий Лукич, который тридцать лет гонял всю эту воровскую братию и хорошо изучил её повадки. — Один тайком забежит в чулан, второй его забросает всякой ветошью, вот и спрятан человек. Хозяин лавку закроет, уйдёт домой, а «ночной хозяин» делает, что хочет!
— Похоже, трубу взломали, — сказал Хопров.
— Возле трубы слой кирпича кладут, чтобы пожара не было. Если его убрать, прямой путь на чердак, на крышу, где уже ждёт подельник с верёвкой в руках… Нижний вяжет, верхний тянет – так и вытаскивают из лавки всё ценное…
— Хитро, — согласился Арсений. – И много таких «умельцев» в Чембаре?
— На ум приходят кое-кто, но те давно уже… в «Крестах», другие на кладбище…
— А есть ли в Чембаре фотограф? – неожиданно спросил капитан.
— Есть, как не быть? – удивился Переверзин. – А Вам на что, Арсений Павлович? Хотите портрет послать для свой мамзели?
Полицмейстер вздохнул: отстала в криминалистике Россия.
— А вот зачем, Порфирий Лукич. Во всём мире преступников фотографируют и заводят памятные альбомы – опознавательные. На одном листе – карманники, на другом – взломщики, на третьем – «гопстопники», к примеру. Будь у нас такой альбом, тотчас предъявили бы его купцу Арефьеву на опознание.
— Эвон как! – удивился старик.
   
Тут вернулся Савелий, козырнул.
— Так что – в больницу свезли приказчика, Ваше благородие, грыжу вырезали. Доктор сказал: операция удачная, жить будет.
Хопров  повернулся к Арефьеву:
— Слыхали? Грыжу заработал Ваш приказчик… По-христиански, навестить бы надо… 
— Непременно, Ваше благородие!
— А пока давайте вспоминать: кто грузил товар, кто разгружал? 
— На вокзале, известно, свои грузили, амбарные, там чужих не подпустят… А здесь, возле лавки, я двух ребят нанимал.
— Что за  ребята, откуда?
— Кто помладше — не знаю, а старшего видел когда-то на Масленицу у купца Свищёва в лавке.
— Ну что ж, поехали к Свищёву, — сказал капитан, не сильно веря в успех. Тогда была Масленица, а нынче Троица прошла.

         Посудная лавка купца Свищёва стояла на другом краю города.               
— …Ты припомни, припомни, Кондрат, — всё выпытывал у друга Арефьев. — Зимой я приезжал к тебе звать на крестины. Внук у меня родился…
— Внука помню, — тянул флегматичный Свищёв.
—  А в лавке у тебя хлопец стоял… Мордастый такой, с прищуром.
— Это Миколка что ли?
— А я почём знаю? Твой был приказчик, не мой… А фамилия у него как?
— Белопятов?
—  Я его пятки не видел, а как найти его – вот что надобно!
— Жил на Овражной, в отцовском дому. А где теперь – не знаю и знать не хочу!
— Тьфу на тебя, скважина! Слово не вытянешь…

Дом на Овражной, где вместе с отцом жили братья Белопятовы, удалось отыскать не сразу. Застали в избе одного лишь отца – детей дома не было.
— Где сыновья, Гордей Гордеич? — взялся за дело Переверзин.
— А кто ж их знает, баламутов? Они уже взрослые, сами по себе…
— Вы что же — в ссоре с ними? — спросил Хопров.
—  В ссоре не в ссоре, но и сильно не балую.
— А они Вас?
— С чего вдруг?
— Да сапожки у тебя дорогие, хромовые, — Порфирий Лукич  подмигнул  капитану. — Детки подарили?
— Дождёшься от них!
— Не одёванные сапоги, — подтвердил и Савелий. 
— А ну, зови Арефьева! – приказал Хопров.
Купец признал «хромачи» с полувзгляда.
— Мои сапоги, Ваше благородие!  И каблук, и колодка, и кант – всё одно к одному! 
— Ну что, будем дальше запираться, Гордей Гордеич? Куда уехали сыновья?! – строго прикрикнул Переверзин. 
— К бабке, в Нижнюю Пелетьму.
Полицейские отошли в сторону.
— До Пелетьмы  с полсотни вёрст, —  тихо сказал Порфирий Лукич. – По глазам вижу, что врёт, стервец! 
— А что делать? – подмигнул капитан и сказал в полный голос: — Поедем в Пелетьму, господа! Не будет там – все дорожные затраты  с него взыщем, — и указывает на  старика Белопятова.
Отец испугался таких расходов.
— В Саранск они поехали, на ярмарку.
— Давно?
— Чуть свет.
На лице его играла ехидная усмешка. Знал старик, что дети успеют до Саранска гораздо раньше полиции, а там – ищи-свищи доказывай!
Порфирий Лукич достал свои знаменитые часы, прикинул, вздохнул:
— Не успеваем никак, Арсений Павлович.
— А когда продавать будут? Тут и возьмём?..
 Переверзин улыбнулся подобной наивности.
— Это честный товар продают не спеша, Ваше благородие. А бывалый вор отдаёт перекупщику: вдвое против обычной цены, зато оптом, безлюдно,  на тайном дворе. В каждом городе есть такой «купец», и в Саранске тоже.
 
Хопров почувствовал, что победа уходит из рук. «Но ведь не старые времена, есть нечто быстрее лошади!» — мелькнула мысль.
— Везите старика в участок вместе с сапогами! — приказал капитан.
Выскочив во двор, он взлетел в седло и через весь Чембар понёсся в полицейское управление. Там бросил уздечку охраннику и влетел в телеграфную…
 — Срочно, Аркадий, стучи депешу в Саранск!
— В Саранск? – удивился телеграфист. — Нет туда прямой связи, Ваше благородие.
— А куда есть?
— Всюду, где от нас — железная дорога…
Капитан, припомнив карту, спросил с невесёлой ухмылкой:
— А в Москву есть?
— Конечно…
Исправник бесшабашно махнул рукой: в конце концов, не тёщу в гости зовёт.
— Стучи в Москву!.. «Для исправника Саранска… Прошу задержать братьев  Белопятовых  зпт  подозреваемых краже имущества купца Арефьева  тчк Исправник Чембарский капитан Хопров».
 
…Братья были взяты на въезде в Саранск. Они пробовали спастись бегством, побросали с телег ворованное, но куда там! Свежие кони местной полиции легко настигли злоумышленников. Потрясённые, они сдали и перекупщика краденного, о чём Саранск  в тот же вечер известил Чембар.
— Двадцатый век! – похвалил Хопров и молодого телеграфиста, и его аппарат.
А на пожертвование купца Арефьева был куплен большой альбом, который назвали «Опознавательным». Первыми в нём появились фотографические портреты «воров-лавочников» братьев Белопятовых.
               
                Не по-Божески!
В Чембаре — престольный праздник, крестный ход. Со всех храмов несётся колокольный звон и церковное песнопение,   шумит-гудит ярмарка, заливаются весельем народные гуляния, нараспашку кабаки… Полиция во главе с исправником поспевает всюду.
Вот детвора играет в орлянку и взрослый парень пытается обмануть малышей. Но подходит урядник в праздничном мундире.
— Это что здесь?! Ты пошто мальцов обидел?
— Да я шуткую, дяденька…    
— Я т-тебе пошуткую! — грозит урядник. — Не порти праздник, парень, не гневи Бога!..
На окраине села сошлись две ватаги крепких мужиков и бьются стенка на стенку.  На возвышении стоит становой пристав в белоснежном мундире и внушает, вскинув руку в перчатке:
— Драться дерись, но Бога не забывай! Упавшего не бить! Свинчатку в кулаке не прятать! Смотрите у меня, черти! Праздник омрачай не позволю!
 
В городском кабаке задержали подвыпившего молодого купчика. На шум явился сам Хопров с «Георгием» на груди.
— В чем дело, господа?
— Ваше благородие! Не платит! — кричит хозяин. 
— А ежели украли? Я где тебе возьму? — резонно отвечает купчик.
Хопров обязан знать всё.
— Откуда родом, господин негоциант?
— С Рязани мы, ваше благородие. Скобяной товар.
— Один изволили обедать?
— Никак нет. С дамой-с!
Вошёл Савелий и что-то шепнул на ухо Хопрову. Тот приказал:
— А ну глянем!
Участники инцидента выходят на крыльцо, возле которого стоит запряжённая коляска. В ней дама лёгкого поведения с юношей воровского вида. Их охраняют два урядника.
— Вот они!!!  — крикнул купец. — Моя дама и энтот – рядом крутился.
— Врёт, рязанская морда! — ответила подвыпившая мадам.
 — Наговаривают, Ваше благородие! Я первый раз их вижу! — вторил ей вороватый хлопец.
 Но Савелий нашёл  в коляске кошель и подал его капитану…
— В ногах был, Ваш-бродь!
— Мои кровные! — крикнул рязанец, завидев деньги.
Вор бросился наутёк, но молодые урядники ловко свалили его на землю и связали. Хопров не вмешивается: его ученики уже сами многое умеют. Но последнее слово остаётся за исправником.
— Нехорошо, господа. В городе престольный праздник, люди в гости к нам, а вы воровать!.. Не по-Божески это… Увести обоих! 
               
 Утром задержанных по одному ведут к капитану. 
— Воробьёва Анфиса! К исправнику!
— Ваше благородие, господин капитан! — канючит девица. — Я же круглая сирота. Войдите в положение!
 — Молодая красивая дама, — с болью в сердце говорит Хопров. — Неужели не надоело по арестантским ротам, Анфиса Карповна?
— Ну а ежели надоело, то что?
— Идите в белошвейки… к купцу Заварзину хотя бы. Он человек богобоязненный, из староверов, работниц не обижает.  Семейным угол даёт…
— Правда ли, барин?
— Вот Вам крест, Анфиса Карповна. 
— Боязно…
— А Вы поживите месяц-другой, осмотритесь… Не понравится – уйдёте. 
— Ладно… Это потому только, что верю тебе, капитан!
— Ну и умница…  Савелий!   Свезите девушку к Заварзину.

                Наговор
 Осенней порой по дороге от села к селу на двух повозках ехали прасолы — молодой и старый.
— В Сабуровку заедем, отец? — спросил молодой.
— А как же? Село большое, скота много.
Дорога спускалась вниз, к мосту через Ворону. Вокруг реки стояли толстые вётлы, за которыми в этот хмурый час укрылись четверо с обрезами в руках.
Лошади въехали на мост, и тут же раздался свист, закупщиков окружили сзади и спереди. Грабителями командовал весёлого вида молодой мужик в чёрном тулупе поверх красной рубахи, за поясом у него – червлёный револьвер…
 — Стой, болезные! — приказал атаман. — Куда едем, по каким делам?
— В гости... в Сабуровку…— сказал старик, кланяясь.
— К кому?
— К свату… А что, нельзя разве?
— Проверка на мостах, отец. Не знал разве?
— Не-ет. Я и раньше ездил…
— Это раньше, а теперь по-другому. — Атаман выпрямился горделиво. — Я – капитан-исправник Хопров! Слыхал?
— Слыхал. Как не слыхать?
— Новый закон вышел. Едешь по мосту – плати сбор!
— За что? — удивился старик.
 — За ремонт.
Грабители, слушая атамана, усмехались. Но старик не стал препираться.
— Ремонт так ремонт. Сколько надо? – и достал из-за пазухи тощий кошель.
— Давай всё, я сочту… Что везёшь?
Подручные обыскали телеги и обнаружили мясо.
— Глянь-ка, Ваш-бродь! – засмеялся рыжебородый. — У людей пост, а свату мясо везёт!
 Разбойники не просто смеялись — глумились над беззащитными людьми.
— Всё ясно, дед. Мясо собираешь по дворам? Купцу Пряхину повезёшь?
Возчиков сбросили с телег, обыскали. В соломе нашли кошель крупнее: прасолы ещё только начали свой путь и денег везли много.
— Батюшка капитан! — взмолился старик. — Пожалей! Убьёт купец, аллахом клянусь!
— Ничего. Скажи, что Хопров взял – не обидится. 
Старик пришёл в ярости.
— Шайтан! Чтоб твоя мама свинью родила! Чтобы ты дорогу домой не нашёл! Чтобы…
 Удар обухом по голове оглушил старика.

Атаман понял, что взять с прасолов больше нечего, и потерял к ним всякий интерес.
— Связать обоих – и в реку! Телеги в кусты!
Молодой возчик успел спрятать за голенищем нож, прежде чем его связали  и скинули в воду.
— По коням! — скомандовал атаман, и вся банда умчалась прочь.
Но в холодной прозрачной воде ещё жив молодой прасол. Изгибая спину, он достал нож и перерезал путы… Вынырнув из реки, отдышался и бросился за стариком. Но того слишком далеко унесло течением; когда напарник  достал его, дед был уже мёртв.
Молодой заплакал, спрятал тело под ветлу и, дрожа от холода, бросился в Чембар.
               
 И вот в вечерней полутьме мчатся быстрые кони. Впереди — молодой прасол, который указывает дорогу, за ним Хопров, Переверзин, Лиховой, за ними Савелий и ещё шесть урядников. Даже для Чембарского уезда такое  преступление – событие чрезвычайное.
На мосту через Ворону они остановились, прасол показал спрятанное тело старика, по указу исправника повёз его домой.
— Им, татарам, старика в этот же день похоронить надо, — сказал Арсений Павлович. — А нам, друзья мои, срочно найти этого подлеца и его команду! Присвоив имя моё, убийца не только мне в душу плюнул. Он всю полицию оболгал!!! Люди тёмные, в глуши и в самом виде могут поверить в такую чушь. А этого нельзя допустить! Госпожа полиция — только защитница честных людей, никак не обидчица!!!
 
 Через пять минут они были в Сабуровке, до которой не доехали купцы. Всё село лежало во тьме, лишь в кабаке горели огни керосиновых ламп. 
Полицейские окружила кабак,  Хопров с приставом и Савелием ворвались внутрь.
— Господа крестьяне, оставайтесь на местах! — дал команду капитан. — Кто хозяин?
— Я, Ваше благородие.
— А знаете Вы капитана-исправника Хопрова?
— Так точно! — Хозяин от испуга даже голову в плечи втянул. — Сегодня здесь был…
Подлинный Хопров горько усмехнулся.
— В красной рубахе и чёрном тулупе?
— Точно так-с…
Хопров обернулся к постояльцам.
— Все слышали?.. Так знайте: это вор и убийца Сенька Терехов! А чембарский исправник капитан Хопров – это я! — и постучал себя в грудь. — Ясно вам? 
— Ясно, — за всех поклонился хозяин.

Один из посетителей кабака, пользуясь случаем, прокрался к двери и выбрался наружу. Савелий, заметив, выскочил следом.
— Когда у вас был Сенька Терехов? — продолжал капитан.
— После полудня, Ваше благородие. С ним ещё трое.
— Что делали?
— Известно... Водку пили. Не заплатили и уехали.
— Куда?
— Не могу знать, Ваш-бродь! Сели на лошадей и…— хозяин махнул рукой в неопределённом направлении.
В эту минуту вошёл Савелий, держа за шиворот задержанного.
— Ваше благородие! Хотел удрать из кабака… 
— Та-ак — заинтересовался капитан. — Что, брат? Невмоготу?
Мужичок скривил лицо:
— Съел чего-то. Пучит…
Хопров обернулся к кабатчику.
 — Этот человек что у вас кушал?
— Как все, — молвил хозяин недоуменно. — Щи да кашу… Водку кушал…
Хопров расправил усы, объявил во всеуслышание, указав на мужика:
— Он утверждает, что отравился… В соответствии с Указом о холере, Ваше заведение будет опечатано, все продукты изъяты на осмотр, посетители отправлены на карантин!
    Что тут началось! И хозяин кабака, и постояльцы – все набросились на бедного мужика с проклятьями:
— Водку жрал – не пучило, сволочь?
— Нас всех под карантин подвести хочешь?!
— Больше сюда не ходи! Я тебе не только штоф – папёрсток не налью!
 «Пученный» упал кабаку в ноги.
— Простите, господа мужики! Сбрехнул я…
— Так нет отправления? – поймал его на слове Хопров. — Тогда пойдём со мной.
Во дворе Хопров взял мужичка за бороду…
— Где Терехов?!
— Я его не знаю, Ваше благородие! Но Мотька рыжий из его шайки в соседнем селе живёт, в Невешкино...
— Поедешь с нами!
Из Невешкино они поскакали в Тарасовку, оттуда – в Кочергино и только под утро нашли хуторок, где залегла на ночёвку банда Сеньки Терехова…

                Хмурая осень      
     Лондон. Дождливая хмарь. Из окна гостиницы, где проживали супруги Меркуловы, виден мост через Темзу. Игнатий Саввич мрачно читал свежую почту.
— Вы чем-то недовольны, милый? – спросила Ольга.
— Письмо получил из имения…
— И что же?
— Управляющий пишет: «Ваш сын снова требует от меня денег, да такую сумму, что не смею вымолвить… Отписал ему, что Вы не велели по столько давать. А он за это грозит меня повесить и называет подлецом»…
— На Василия Игнатьевича похоже!  — рассмеялась супруга. 
— Он выведет меня из себя! Одни карты да девицы на уме!
— Да уж! — усмехнулась Ольга.
Но Меркулову не до смеха.
— Как подумаю, что ему достанется Завиваловка – кровь стынет в жилах! Ведь пропьёт, прокутит завод!!!
Актриса обняла супруга за плечи и спросила робко:
— А что, разве только первому ребёнку завещают  имущество по наследству?
—  Можно и второму, — горько вздохнул Меркулов. — Да где ж его взять?
Ольга даже обиделась.
— Странно Вы говорите, Игнатий Саввич… Дети берутся из жён…
Он пожал плечами.
— Что делать, матушка? Я уже староват.
— Ох, не скажите, батюшка. Я этого не замечаю…
— Что?!.. Вы хотите сказать, Ольга Львовна…
— Да-с! И уже давно, — шепнула супруга, розовея. 
Меркулов пришёл в неописуемый восторг.
— Матушка! Кобылка ты моя жерёбая!!! Неужто родишь?!
— Доктор сказал, что в марте…
               
   А на хуторе, где засела банда Сеньки Терехова, разгорелось предутреннее сражение. 
Навыки летних сборов не прошли даром. Полицейские действовали грамотно, всё теснее сжимая кольцо окружения. Два преступника уже убиты, третий ранен и взят в плен, но и главарь сразил станового пристава Порфирия Лукича Переверзина.
    Это так остро ранило душу Арсения, что он бросился на Сеньку, едва заметив, что тот перезаряжает свой револьвер. Хопров успел выбить оружие из рук бандита, повалил его на землю…  и только верный друг Савелий сумел вырвать бандита из рук разъярённого капитана.
— Не надо, Ваше благородие. Вы сами учили: в бою – враг, после боя – арестант.
— Ты прав, Савелий. Но скрути его покрепче: это очень опасный враг!

   Через два дня старое Чембарское кладбище  было переполнено народом. Здесь хоронили Порфирия Лукича Переверзина – старейшего полицейского, героически павшего в перестрелке с бандитами.
    Плачут жена и дети, плачет седая мать, хмуро стоят в траурном строю чембарские полицейские.
    Прощальное слово говорит командир:
— Ты прости нас, Порфирий Лукич, что не сумели защитить тебя от пули злодея. Знали мы, что идём на смертное дело, но разве могли иначе? Сколько раз мы вязали с тобой конокрадов, воров и убийц!..  Поджидали нас пули, ножи, топоры… Но никто никогда не отказался, не бросил своих боевых друзей. Потому что служба у нас такая: не давать пощады злоумышленникам, защищать от них честных людей!
     Тишина стояла такая, что слышно было, как ветер шумит в вершинах сосен.
— На днях в другом селе, татарском, схоронили человека, который честно делал своё дело, но попался на пути дорожных лиходеев… Сколько ещё добропорядочных граждан могли погубить эти изверги, если бы твои пули, Порфирий Лукич, не сразили убийц, а сообщников мы отправили в суд… Земной тебе поклон, наш друг и соратник, достойный русский полицейский!
    Под горькие стоны родных прогремели погребальные выстрелы.   

                Сын родился!               
    Март. Москва. В доме Меркуловых на Ильинке ощущались всеобщее беспокойство, беготня, тревога.
— Ну, что там? – спрашивал Меркулов, выглядывая из двери своего кабинета. — Скоро, нет?.. Никто ничего не знает!
И вдруг среди шёпота и полутонов раздался полновесный громкий голос: то кричал родившийся здоровый ребёнок.
    К Меркулову вошла горделивая московская акушерка.
— Вот и не пью, батюшка, а сегодня спрошу у тебя бокал мадерцы.
— Да Бога ради!..
— С сыном тебя, Игнатий Саввич! 
— Да правда ли?.. Тогда и я с тобой, матушка! 
Они, поцеловавшись, выпили.
               
     …А исправник Хопров в этот день сидел за рабочим столом и разбирал почту, передавая её своему письмоводителю. 
— Так… Что у нас тут?..   Донесение о происшествии… «Катаясь на санках с горы, девочка Аграфена Стешкина восьми лет отроду упала в прорубь реки Чембар и совершила утопление…” Господи! Какой варварский язык – и какое горе для родителей!..   Пишите, Андрей: “Известить жителей уезда о присмотре за детьми возле открытых водоёмов. С наступлением половодья следить за детворой особо, к рекам близко не пускать, на льдинах не разрешать кататься!” Приведите пример с  Аграфеной Стешкиной – да послужит она уроком, бедная дитя!.. Велите всем приставам, урядникам обойти дворы и прочесть данный приказ. «Исправник Хопров». Всё!
— Будет сделано, Ваше благородие.
— Та-ак… Урядник Буркин прислал. “Протокол осмотра… На пожаре в селе Поленово Безводной волости… Произведён осмотр трупа лет 60 от роду в печи сгоревшей избы в полусидящем положении вниз лицом…” Вы что-нибудь поняли, Андрей?
— Многие горят зимой…
— Та-ак… Дальше. “Приписываю вам принять меры к розыску бежавшего от стражи неизвестного цыгана, названного мещанином города Чембара Богомоловым»... 
— Мало ли цыган?
— Пиши: «Указанные приметы раздать всем служителям полиции Чембарского уезда, при нахождении задержать и доставить следователю…»
— Опять сбежит… Цыгане в неволе не живут!
Хопров сурово покосился на Андрея.
— Разговорчики отставить!.. Далее. От директора мужской гимназии господина Вольского… «Честь имею уведомить, что дворник гимназии Никита Поликарпович Шаманов 28 февраля уволен в отпуск для присутствия в правлении Загоскинской волости при разборе его искового дела с братом Дмитрием о душевом наделе… По проверенным данным оказанный Шаманов ни в волостном правлении, ни в селе Литомнино не объявился и в гимназию до сей поры не вернулся…»
Хопров потянулся: страсть не любил конторскую работу.
— Пожалуй, я сам схожу в гимназию. Давно там не был!
 
…С забытым чувством прежних запахов и звуков шёл исправник по школьным коридорам. Проносились мимо непоседливые гимназисты, проходили почтительные педагоги…
   В кабинете встал навстречу директор гимназии Вольский.
— Рад видеть, господин капитан!
— Примите мои заверения, сударь. Я по поводу Вашего письма… 
Вольский пожал плечами.
— Ума не приложу! Дворник Никита Шаманов исправляет свои обязанности прилежно уже лет двадцать. Почтительный, верующий, добросовестный человек…
— Живёт в Чембаре?
— От гимназии неподалёку. Но есть и дом в деревне – после родителей остался.
— Не ради него он хотел судиться с братом?
— Точно так!...
Хопров достал из-за лацкана отчёт урядника Буркина.
— Я зачитаю Вам один документ, а вы послушайте, господин директор.
— Весь внимание... 
— «На вид лет 60—65, сложения среднего, на голове залысина, волосы седые, борода тёмная с проседью…»
— Похоже на него!.. 
— «…на правой руке не хватает мизинца…»
— Он самый! – воскликнул Вельский. — В детстве, говорит, откусила палец выдра, когда лазил в норы за раками.
— Сказанное подтвердить сумеете?
— Непременно, господин капитан!..  Но где он?
— 28 февраля был обнаружен в сгоревшей избе Степаниды Щегловой, что жила в селе Поленово Безводной волости…
— Это бабка его! Умерла под Рождество, он говорил
 
   … В предварительную камеру привезли родного брата пропавшего дворника — Дмитрия Шаманова.  В полуподвальном зале с зарешеченными окнами его допрашивал становой пристав Назар Филиппович Лиховой. У бывалого полицейского испытанный метод: подозреваемого привязывают к скамье и порют розгами.
— Скажешь, сволочь?
— Ничего не знаю!
— Добавьте ему, хлопцы!
 С двух сторон стоят ядрёные «хлопцы» и «добавляют».
В разгар экзекуции вошёл Хопров.
— Это-то что такое?!
— Молчит, Ваше благородие, — пожал плечами Лиховой. — А ведь он, это ясно…
— Развязать!
Дмитрий, почуяв «добрую» власть, тут же перешёл в наступление:
— Пошто взяли, барин? Бог свидетель — не виноват!
— Бога не троньте! Скажите откровенно: судились с братом?
— Это не я, Ваше благородие, это Никита хотел со мной судиться.
— Из-за чего?
— А я знаю?.. Землю не поделили.
— Кто владеет сегодня родительской землёй?
— Кто?.. — ответил Дмитрий неопределённо. — Кто её потом-кровью весь год поливает, тому она и родная!
— Верно... Но разве Никита настаивал на разделе? Он предлагал мировую: вам – землю, ему – деньги…
— Ловко! Я на ней пашу, а ему плати?..
— Понятно. От мировой Вы отказались, завезли брата в бабкин дом, подпоили, убили и сожгли… Так было дело?
   Дмитрий поглядел на капитана с издёвкой.
— А вот этого не докажете, барин. Дома нет, брата нет – ищи-свищи!
— Рано радуетесь... Есть такой метод дознания – эксгумация называется. Достанем вашего братца из могилы, узнаем, что да как…
   Подозреваемый, понурившись, молчал.
— Вы ведь тоже не молоды, Дмитрий Поликарпович. Рано или поздно с Богом встречаться. Помните: на Вас — грех Каинов. Сознайтесь, облегчите душу!
   В ответ – гробовое молчание. 
— Увезти!
   Позже исправник не раз спрашивал себя: правильно ли он поступил, напомнив Дмитрию про Каина?
   В ту же ночь братоубийца повесился на верёвке, которую припрятал от охраны.

                Юный наследник               
   Апрель. В Завиваловку вернулись Игнатий Саввич и его молодая жена с младенцем. 
Усадьба тепло встречала хозяев. Управляющий выехал навстречу на своей бричке, его сын Илья – в седле на Рошфоре, под дорогим ковром вели Фортуната.
   Меркулов искренне растрогался.
— И Фортунат под ковром? Я должен сесть, как калиф Багдадский?
— Не каждый калиф может похвастать таким скакуном! — польстил управляющий.
— Это точно!
Усевшись в седло, хозяин огляделся с высоты, заметил Илью.
— Ну а ты, малец? Форму не потерял?.. Скоро снова в Москву!
— Как можно, Игнатий Саввич?
— Завтра проверю!
При конном заводе был свой ипподром – не такой пышный, как Московский, но длиной дорожек равный до вершка.

  …Перед барским домом была ещё одна встреча: высыпали все дворовые, кланялись хозяину с хозяюшкой. А когда молодая барыня с младенцем в руках взошла на крыльцо, у всей прислуги навернулись слёзы умиления.
— Покажи, покажи людям нового хозяина! — велел Меркулов.
   Анна откинула платок с головы ребёнка и подняла его над собой. Сзади за толпой сидит в седле Илья, и Ольга, встретившись с ним глазами, показала их сына. Илья всё понял и вскинул коня на дыбы.
— Спасибо, друзья мои! Берегите Бориса Игнатьевича, младшенького моего, как зеницу ока! — вытер слёзы Меркулов. — Сегодня вечером – гулянье!  Бочку пенного во двор!

   Вечером того же дня, когда музыканты играли “Барыню”, “Кадриль”, “Вечерний звон”, а прислуга танцевала во дворе, управляющий подозвал к себе названного сына и, оглядевшись, погрозил ему кулаком.
— Ты чего егозишь, как жеребчик?.. И она, дура, глаз с тебя не сводит!
— А тебе завидно?
— Эх, балда стоеросовая! Ну а ежели узнает хозяин?.. Выгонит всех: и вас с дитём, и меня заодно!
Управляющий всхлипнул.
— Пожалей отца, сынок! Не резвись, не дай подозрениям места!
Илья опустил голову, покорился воле отчима.

   Прошёл ещё один год в делах неусыпных, и в Большом зале Губернаторского дома собрались лучшие пензенские полицейские. Один за другим они подходят к губернатору Адлербергу и получают из его рук награды.
— За соблюдение законности и правопорядка во вверенном  уезде, по случаю тезоименитства Его Императорского Величества орденом Святого Владимира четвёртой степени награждается Чембарский исправник  Арсений Павлович Хопров. Прошу, капитан!
— Служу России! – отрапортовал Хопров, принимает награду.

   … А вечером был большой бал в Дворянском собрании
Хопров в парадном мундире, с двумя орденами на груди, танцевал с прелестной девицей, юной и капризной.
— Вы так редко бываете в Пензе, капитан… Почему?
— Дела, мадмуазель.
— Всех дел не переделаешь. Как говорят французы, «чем больше это изменяется, тем больше остаётся тем же самым».
— Итальянцы говорят по-другому: «Следуй своей дорогой, и пусть будет, что будет!».
Девица обиженно надула губку: этот сельский дикарь явно не пытался с ней заигрывать.   
   А Хопров почему-то вспомнил Вареньку и усмехнулся: поди, уже давно забыла о нём его названная «невеста».
               
   Снова на дворе стояло жаркое лето, когда в Завиваловку  приехал старший сын хозяина – Василий. Он под мухой, как всегда, но несколько робко вошёл в кабинет отца.
— Батюшка! Прости, не мог не вырваться в родные Палестины. — Они поцеловались. — Столицы  имеют свойство засасывать делового человека.
Как ни старался сын, отец учуял запах спиртного.
— Надеюсь, Вы летели домой так скоро, что не пропустили ни одного ресторанного вагона?
— Батюшка!.. Да, я выпил рюмку – за Вас! Любящий сын — за любимого отца!
— Я давно заметил, что эти слова Вы говорите, будучи на мели.
Василий  невольно потупился.
— Увы, батюшка… Проигрался — в пух!
— Поздравляю... Это для Вас такая редкость!..
— Вам бы всё смеяться. А меня дрожь берёт, как подумаю о необходимости  назвать сумму…
— А Вы не называйте. И меня не обрадуете, и себя не расстроите моим отказом.
Василий широко открыл глаза.
— То есть как?!.. Вы хотите сказать, что не дадите мне денег, милый батюшка?
— Абсолютно верно, милый сын. Не дам.
— Но позвольте!.. Как же это? Ведь долги — дело чести!..
— Чьей, сударь? Мою честь ваши долги задеть не могут, а свою Вы сами обязаны блюсти.
— Мсье! Ведь после этих слов я вынужден…
— Что?.. Вызвать меня на дуэль? Подать жалобу губернатору? За то, что я не позволяю Вам разорять наше имение…
— Так-таки разорять?
— А как иначе назвать Ваши поступки, сударь? Ваши кутежи, разврат, картёжные долги?!
   На глазах Василия появились горькие слёзы. Он сказал решительно и театрально:
— Вы не оставляете мне выбора...  Я застрелюсь!
— Сделайте одолжение. Ваши похороны обойдутся мне дешевле…
— Батюшка!!! Вы шутите слишком горько!
— Какие тут шутки, сударь? Это раньше Вы могли пугать меня, пока были единственным наследником. Теперь — баста! У меня есть второй сын. Надеюсь, что он не пойдёт по стопам старшего брата и не пропьёт наше имение так же скоро, как сделаете Вы.
Василий взялся за голову и направился к выходу.
— О, ужас! Нет, я лучше уйду пока. До более сердобольных времён…   
— Паяц! – сказал ему вслед Меркулов-старший. 
               
   Выйдя от отца на балкон, Василий встретился с бывшей пассией своей, которая сидела возле детской коляске.
— Оленька?
— Ольга Львовна, если позволите, — строго поправила молодая мать. 
— Ах, так? Тогда, матушка, извольте называть меня сыном!
— Я прошу Вас: говорите тише. Ребёнок только что уснул.
— Сколько ему? Полтора года?.. Позвольте взглянуть, сударыня?
 Ольга боязливо приоткрыла полог коляски.
— Славный малец!   Такая знакомая физиономия… Кого   она мне напоминает?..
— Отца вашего,  Игнатия Саввича! 
Актриса закрыла полог. 
— Ну дай Бог, дай Бог… Как назвали?
— Борисом…
— Имя хорошее… А с отчеством поторопились, мне кажется… Подрастёт – увидим.
— Вы пьяны, Василий Игнатьевич!.. Впрочем, как всегда…
Василий хотел съязвить, но вспомнил, что сейчас для него важнее другое.
— Я вижу, Ольга Львовна, что не доставляю Вам особого удовольствия своим общением.  И могу надолго избавить Вас от оного. 
— Каким же образом?
— Я проигрался. У хороших игроков это редко, но бывает. Дайте мне взаймы энную сумму, и я исчезну, яко дым!
— Как же я получу свои деньги обратно, если вы исчезнете так  далеко? – усмехнулась она.
— Я вышлю их почтой… Положу в банк на Ваше имя… Есть много способов рассчитаться.
Ольга, отвернувшись от него спиной, заглянула в женский кошелёк у себя на груди.
— Какую же сумму Вам надобно? Сто? Двести рублей?..
«Пасынок» воспринял эти слова, как оскорбление.
— Вы как были второстепенной актрисой, так и остались ею! Мне нужны тысячи!
— Шутить изволите, Василий Игнатьевич? Откуда у меня такие деньги?
— Займите у мужа. Украдите! Но мне нужны деньги! Вся репутация моя от них зависит!
— А мне что до Вашей репутации?
— Как и мне до Вашей, учтите! – сказал он с угрозой. — Мой отец далеко не всё про Вас знает…
— Вы шантажист?!
— А что делать?
               
   … В конце лета, как всегда, завиваловские крестьяне убирали овёс. Управляющий на своей всем известной бричке возвращался с поля, когда навстречу ему выехал Василий – он был в седле и, как обычно, под хмельком.
— Стой, Кондратий Тихоныч!
— Стою, барин, — покорно сказал  управляющий, натянув вожжи.
— Овёс закладываешь?
— Его, батюшка. “Коль овса недород, то и лошадь не везёт”…
— У соседей закупать будешь?
— Непременно, барин. У нас столько лошадей, что не хватит никаких полей.
— И деньги есть?
— А как же?.. Даром никто ничего не даёт.
   Василий знал, что врёт, но в последнее время уже и не краснел при этом.
— А у меня, Кондрат, очень важное дело выгорело в Питере!..
— Рад за Вас, Василий Игнатич.
— Да вот беда: не достаёт немного денег!..
   Управляющий понятливо кивнул.
— Это бывает… Рад бы в рай, да грехи не пускают.
—  Ты о чём?!
—  Да так... Болтаю по глупости.
— А я тебе серьёзно говорю, Кондратий Тихонович. Мне нужны деньги для большого выгодного дела... Дашь или нет?
   Но управляющий тоже не лыком шит.
— Конечно, дам, барин. Ваш батюшка скажет слово – всё отдам, что есть. И себя в придачу!
— А без батюшки?
— Без него – ни копейки не могу.   
    Василий почувствовал, как багровеет его лицо.
— Экий ты несговорчивый какой, Кондрат!.. А что, ежели завтра помрёт батюшка?… Не дай Бог, конечно…
— На всё воля Господня, — сказал управляющий и набожно перекрестился.
    Василий уже не мог сдержаться и погрозил кулаком.
— Ведь я ж тебе всё припомню, старый хрыч, скряга! Вылетишь у меня из Завиваловки как пробка из бутылки! 

                Мародёры
   Полицейские возвращались с летних сборов, которые становились при Хопрове постоянными. Бойцы — загоревшие, весёлые — сидели в сёдлах по-особому браво.
— Запевай! – скомандовал Хопров.
Лучшим голосом в отряде обладал тамбовчанин  Зайцев.
— Солдатушки бравы-ребятушки,
    Где же ваши жёны? – начал Савелий...
— Наши жёны – пушки заряжёны,
    Вот кто наши жёны, — подхватили остальные. 
   Дорога шла вдоль поля, где работали жнецы. При виде чёткого конного строя, так похожего на армейский, крестьяне выпрямлялись, слушали песню со вниманием, смотрели на полицейских с одобрением...

   Но вот показался вдали Чембар, и нахмурился капитан. Над городом тянулся дым, с колоколен был слышен набат.
— Пожар, Ваше благородие! — привстав в седле, пригляделся Лиховой.
— Похоже на то…— сказал и Савелий.
—  Взво-од!.. Рысью…-арш! — скомандовал капитан.
   А на окраине Чембара уже работали пожарные расчёты, бегали люди – кто с ведром, кто с багром, кто с обычным топором...
   На встречу полицейским попалась пожарная повозка, которая спускалась к реке за водой.
— Что горит? — спросил Хопров кучера.
— Кузница графа Уварова, Ваше благородие.
   Молодой граф был одним из первых фабрикантов уезда: его сеялки, веялки, конные грабли расходились по всему Поволжью.
— Обидно! — воскликнул капитан и велел прибавить шаг.
   Но вот навстречу показался мужичок, который скоро шёл с пожара, держа борону на плече.
— Стой! Ты откуда и куда, дядя?
Мужик, задыхаясь от жадности, не разглядел, кто перед ним.
— Там всего полно... Ещё успеешь.
— Стоять!!! — гаркнул капитан. — Урядник! Плетей ему — и под надзор!
— Слушаю, Ваше благородие! — Савелий поднял нагайку. — А ну марш назад, шалава!

…Полицейские, оградив место пожара, отлавливали мародёров и сводили их в одно место под присмотром конной стражи.
Через час, когда пожар удалось затушить, Хопров подъехал к арестованным и с горечью в сердце спросил: 
— Что, господа мародёры? Нажили себе богатство за чужой счёт? Людям горе, а вам радость?!
Мародёры слушали молча, понурившись.
— Стыдно, господа! Бога вы не боитесь… По закону должен я вас арестовать, но ежели в полчаса вернёте всё до болтика, отпущу ваши души на покаяние.
   Послышались робкие голоса:
— Бес попутал, Ваше благородие!
— Возвернём всё как есть!
— Доброе слово и собаке понятно.
  Капитан погрозил нагайкой.
— Ну глядите, черти... Я проверю!
   Слово своё мародёры сдержали сполна.
               
 …На тенистой аллее, ведущей к Завиваловке, встретились двое конных – сын хозяина Василий  и пасынок управляющего Илья. Василий был зол: крайний срок возврата долга приближался неумолимо.
— Илья?.. Твой отчим оскорбил меня, ты знаешь об этом?
— Никак нет, барин.
— Он отказал будущему хозяину Завиваловки в мизерной сумме!.. Ты знаешь, что я сделаю, когда приду на смену отцу?
— Догадываюсь.
Василий уловил в словах наездника скрытую насмешку.
— Я понимаю, о чем ты думаешь. Что мой отец перепишет завещание в пользу младшего сына?
— Хозяин может всё, что хочет. Это его право.
 — Вот именно! Когда он узнает, кто настоящий отец мальчишки, он передумает менять завещание.
— И кто же? – порозовел Илья.
— Ты, мой друг!
Потом погрозил пальцем:
— Передай своему отчиму: я открою батюшке глаза, если мне не дадут денег!
— В таком случае… я убью Вас!!! — вскричал Илья.
— Руки коротки!
               
  Отставной генерал Алексей Иванович Беркутов был соседом и давним друг Меркулова-старшего, но глупый случай в минуту поссорила друзей. Зимой, охотясь на кабанов, Меркулов подстрелил здоровенного секача «за межой», как донесли генералу, а именно – в Медвежьей балке. Эту дальнюю лесную падь считали своёй и тот, и другой, никому она всерьёз была не дорога, но, когда возникла судебная тяжба, оказалось, что оба соседа жить без неё не могут.
   Суд в одночасье превратил соседей в лютых врагов, старики забыли дорогу один к другому, но Василий ездил к Беркутовым с детства, поглядывал на дочерей генерала, и не захотел менять себя в угоду старческим причудам.

   Вот и сейчас он прискакал к генералу, поскольку мыслил пригласить его на охоту, а главное — денег одолжить.
— Честь имею, Ваше превосходительство!
— Это ты, шалопай? Какими судьбами?
— Да вот… Проезжал мимо – дай, думаю, заверну к любезному соседу.
— Что ж. Это дело благое. Христос сказал: “Тебя гонят в дверь, а ты войди в окно”… Вот батюшка твой в дверь ко мне не ездит – только в окно!
— Слышал я про вашу распрю, генерал.
— Не распря, друг мой, а разбой, натуральный разбой! Пригласил охотников со всего уезда и давай стрелять моих кабанов! 
— Это он увлёкся, видимо.
 — Ещё раз увлечётся – не сносить ему головы! Пулю в лоб — без промаха!
   На балкон вышла жена его, Марья Кирилловна.
— Развоевался, аника-воин?... А ты, Василёк, не слушайте его. Слезай с коня да проходи в дом, чаёвничать будем.
   Младшая их дочь, Глашенька, ещё не замужем была, а потому любой незамужний мужчина рассматривался генеральшей как потенциальный жених.
— Благодарствую, Марья Кирилловна! Тем более, что хотел звать Алексея Ивановича на охоту.
   Василий приторочил ружьё к седлу и, вручив скакуна генеральскому конюху, пошёл в дом.
   Его встретили, как родного. Хозяйка угостила великолепной облепиховой наливкой, хозяин – рассказами о сражениях под Кушкой, Глафира Алексеевна – новым этюдом господина Скрябина…
— Так как же насчёт охоты? — спросил Василий.
— К твоему отцу?! — возмутился генерал. — Никогда! А вот ты к нам приходи, Василёк. У меня угодья не хуже ваших.
— Нас не забудьте! — предупредила генеральша. — Я в молодости охотилась не хуже амазонки. Спроси Алексея Ивановича.
— Было, было дело! — засмеялся генерал. — У нас в полку говорили: мадам Беркутова и верхом, и с ружьём – как заправский стрелец.
— Я теперь уже не то, но дочка наша — вылитая мать! — сказала генеральша, любуясь Глашенькой. — На все руки от скуки: и на фортепьянах, и в седле …
— Правда ли? – удивился Василий, который открывал всё больше достоинств в этой хотя и  зрелой, но весьма дородной девице.
Глаша порозовела от смущения.
— На волков не брал с собой тятенька, а косуль или дичь боровую доводилось стрелять…
    Василий пригляделся к Глашеньке… и подумал: «Как соседу, мне взаймы здесь дадут едва ли, а будущему зятю авось не откажут?».
   
                Два винчестера               
  Стояла золотая осень. По дороге из Чембара в Завиваловку в двухместной коляске ехали доктор Захаркин и капитан Хопров. Оба были приглашены к коннозаводчику Меркулову на охоту. Дорога была дальняя, и друзья коротали её непринуждённой беседой.
— Слышали новость? — спросил доктор. — В Гааге открылась Конференция Мира по инициативе нашего императора, Русского! 
—  По наследству, — улыбнулся капитан. — Батюшку звали Миротворцем, и сын в него пошёл.
— Вы как хотите, а мне это нравится. Служил я в полевых госпиталях, знаю, что такое война. Сражения, кровь, стоны, покойники…  А ежели вместо войн учредить договоры, это бы разумно было, мне кажется…
— Да ведь кто же против, сударь? Где войны, там  зачастую и внутренние распри, они  спокойствия стране не добавляют, — согласился исправник. —  Одно не ясно…
— Что же?
— Эта Гаага… Она для Европы будет характерна или  же для всего мира?
— Для всей планете, полагаю. Конференция мировой названа. А что?
Капитан пожал плечами.
— Вы знаете, доктор: в молодости я служил на границе с Китаем. С ним Россия всегда дружили, сейчас вот КВЖД строим… Но не все к нам в Азии благосклонны. Взять ту же Япония… Это очень воинственная страна!
Доктор рассмеялся, поскольку считал себя большим знатоком в мировой политике.
— А папуасы Новой Гвинеи Вас не волнуют, капитан?.. Япония – крохотное островное государство. Сравнить ли её с великой Россией?!
— Вы думаете?.. Ну, дай нам Бог, ежели так. Дай Бог! 
               
  …А Завиваловка встречала дорогих гостей. Каждый год в эту пору приезжали сюда друзья и родные Игнатия Саввича. На начало октября приходились его именины, но осенняя охота ещё и сама по себе была большим праздником для него.
    Вечером всех ждал богатый ужин, а на следующее утро, чуть свет, кавалькада охотников в окружении егерей и собак выезжала в леса, которые тянулись на десятки вёрст в округе.
    Сам Меркулов признавал лишь одну охоту – парфорсную, на лошадях. Она лишний раз давала ему возможность похвастаться своими породистыми рысаками. На лучшем скакал хозяин (сегодня это Фортунат) и не было в лесу ни лося, ни косули, которые могли бы уйти от меткого охотника и его резвого жеребца.
    Впрочем, дичи хватает на всех. Кабаны, лисы, зайцы, тучи пернатых – всем хороши здешние леса, и даже неловкий охотник найдёт, чем похвалиться на привале.

    Как всегда, привал устраивали на большой лесной поляне. Вот и сегодня, ближе к обеду, здесь горят костры, дымится мясо, ждёт в корзинах вино…
Но гости давно собрались, а хозяина всё нет.
— Ох, заядлый! – не то хвалит, не то корит его полковник Винокуров, бывший постоянным участником Меркуловской охоты. — Пока не достанет своего кабана, не загонит коня, обедать не сядет!
   На своей неизменной бричке подкатил  управляющий. Старик был сам не свой.
  — Господа! Хотите верьте, хотите нет, но Фортунат прискакал домой…
  — Один?.. — удивилась Ольга.
  — В том то и дело, что один, мадам. Я был как раз в конюшне, слышу: скачет! Фортуната я по звуку узнаю, по топоту. Ещё подумал: что-то рано воротился хозяин! Выхожу, — а жеребец один!!!..
 Воцаряется тягостная, недоумевающая тишина.
— Конь не хромал? — уточнил  доктор. — Я в том смысле, господа, что бывает на охоте всякое. Раненый сохатый может и на рога поднять! За долгую практику мне не раз доводилось лечить охотников...
— Хромать не хромал, но чем-то перепуган был  Фортунатушка, — ответил управляющий. — Храпит, трясётся, к себе не подпускает…
  Среди охотников и особенно охотниц началась тихая паника. 
— Спокойствие, дамы и господа! – поднял руку  Хопров. — Возможно, наш хозяин упал с седла, ушибся?
— Смеётесь, господин капитан? — улыбнулся Винокуров. — Да Игнатий Саввич с трёх лет в седле! Был лучшим в драгунском полку! Мы с ним на турка ходили!
— Однако, господа, бывают случаи, — вступился за исправника доктор. — Наш хозяин немолод… Грудная жаба или сердечные колик могли сбросить его с седла быстрее турецкой пули.
  Капитан, чувствуя необходимость действий, привстал в седле.
— Друзья мои! Дамам предлагаю остаться, а мужчин призываю на поиски Меркулова!
— Куда же, позвольте узнать? – спросил кто-то.

  После недолгих споров выяснилось, что хозяин направлялся в Медвежью Балку: откуда и слышались последние выстрелы его ружья.
 — А разве Медвежью не генералу Беркутову принадлежит? — удивился Винокуров.
Но управляющий внёс уточнение:
— Спорили они об ней, судились даже, но Игнатий Саввич победил, слава Богу!.. Впрочем, не стоила овчинка выделки. Я там не бывал, нога не позволяет, но говорят, что поганое место!

  Управляющий оказался прав. Та часть леса, которую называли Медвежьей Балкой, была изрыта оврагами, завалена гниющими деревьями, наполнена болотистыми низинами…
  Поиск продолжался до вечера, и только охотничьи псы своим надсадным лаем помогли найти пропажу. Хозяин усадьбы лежал под ореховым кустом и не подавал признаков жизни. 
  Захаркин пощупал Меркулову пульс, приоткрыл веко и горестно вздохнул.
— Увы! Он мёртв – и уже не первый час.
— А причина? 
— Она ясна, капитан. Взгляните сами. 
Доктор  перевернул покойника.  На груди Меркулова виднелись пятна крови.
— Картечь?..
— Вскроем в анатомическом театре, тогда доложу.
 В низине, довольно влажной, разглядели копыта двух лошадей. Но глазастые егеря нашли кое-что повесомей. В десятке метров от покойного лежало дорогое охотничье ружьё – американское.
— А вот ещё одно!

  В стороне нашли второй винчестер – удивительно похожий на первый.
«Грустный повод доказать мою теорию», — подумал капитан.
Он связал ружья ремнём и приторочил к седлу, стараясь не касаться курков и прочих мест, которых при стрельбе неизбежно касается охотник.
«Где ты, друг Коверин?» – вздохнул Хопров, припомнив своего студенческого товарища. В университете его звали «Сыщик» за умение первым распутывать криминальные головоломки, которые загадывали им профессора.
Сегодня не учебную – подлинную головоломку предстояло решить самому капитану. Он знал, что дела такого рода неподвластны уездному исправнику, но, покуда приедут губернские сыщики, надобно сохранить хотя бы то, что можно.
 — Вы поезжайте в Чембар, доктор, отвезёте тело. Распорядитесь, чтобы прокурору сообщили и прислали мне подмогу…
— Сделаю, Арсений Павлович.
— А я в доме осмотрюсь — по горячим следам!
 
     В доме Меркуловых капитан велел зажечь в гостиной побольше свечей и уложил найденные ружья на стол. 
— Где камердинер?.. Зовите его сюда!
  Вошёл белобородый старик – из тех немногих, кто знал барина с детства, когда сам ещё был крепостным.
— Кто развешивал ружья по стенам?
— Я, Ваше благородие.
— Какое из двух – барина?
— Вот это вот, — сказал старик без раздумья. — Перед охотой я его почистил, смазал, курки проверил…
— А второе?.. 
— Это барчука ружьё,  Василия Игнатьевича.
— Уверен, отец?
— А как же?.. Их барин из Германии привёз в один день. Дал сыну и говорит: «Сегодня винчестер — лучшее ружьё в целом мире. Нарезное, магазинное! Береги его!»
— Ну и что? Василий берёг?
— Да ничё… Только надпись велел сделать: его, дескать…
Хопров поглядел: да, на задней планке приклада виднелись буквы «М.В.И». «Меркулов Василий Игнатьевич», надо полагать.
— Ладно. Ступай, отец. Да позови сюда управляющего.
               
  Управляющий вошёл, хромая пуще прежнего.
— Скажите мне, Кондратий Тихонович: чьи это ружья?
Старик покосился на стол, но даже близко к нему не подошёл.
— А мне это зачем, господин капитан? Пусть камердинер знает — это его работа. А у меня своих дел невпроворот. И поле, и завод – всё на мне!
— Ну хорошо, давайте о другом… Какие отношения были между отцом и сыном Меркуловыми?
— Можно бы хуже, да некуда, — вздохнул управляющий.
Капитан поднял бровь.
— Прошу пояснить...
 — Старый барин – это Хозяин! На заводе каждого жеребёнка знал! А Васька?.. Пустое место!   
— Чем же он так не угодил Вам, Кондратий Тихонович?
— А тем, что пьяница, картёжник, бабник! И покойный барин говорил: «Помру я — Васька наш завод по миру пустит!»… Теперь, избавившись от отца,  точно пустит!
Капитан нахмурился. 
— Вы понимаете, что это очень серьёзное обвинение?
Управляющий пожал плечами.
— Да вам любой скажет: Василий уже проиграл в карты… ползавода! И прежде такое бывало. Отец ругался, даже колотил его в горячках…
— Как колотил? — удивился исправник. — Взрослого сына?
— Да ведь что ж в этом зазорного, батюшка?   Отцовская палка слаще позора! Ведь у них, картёжников, как? Ежели не отдал деньги в срок, на весь свет прославят. Ни в один приличный дом не пустят, на улице руки не подадут!.. Многие стреляются в таких случаях.
— А что? И у вас доходило до крайнего?..
— У Васьки то? То и дело! Денег ему отец давал изрядно: я сам на почту ездил, знаю. Когда в выигрыше, сын и глаз не кажет. Всеми днями бражничает, все актрисы в его руках! А как проиграется в дым, тот час на поезд и в Завиваловку: выручай, батюшка!
— И всегда выручал?
Старик развёл ладони.
— А куды же денешься? Ведь родная кровь, единственный наследник. Не дай Бог впрямь застрелится, кому всё оставишь? Усадьбу, завод, дома в столицах?..
— А что? Большие суммы проигрывал Василий?
Управляющий горько усмехнулся.
— За мелкими он и не ездил, сам выкручивался. Займёт, перезаймёт… А к батюшке — когда совсем уж край! На коленях валялся, ноги отцу целовал!
— Даже так? — удивился Хопров.
Сам он тоже с юности жил вдали от родного дома, тоже получал от отца некоторые суммы, но всегда обходился ими и даже в мыслях не держал просить нечто большее.
— Я ведь не только управляющий — полковой сослуживец господина Меркулова, старый друг, — продолжал между тем Кондратий Тихонович. — Все крупные расходы проходили через меня. Смею доложить, ваше благородие, что старший сын приносил отцу немалые расходы.
— Соизмеримые с доходами?
 Управляющий прищурился, неопределённо пожал плечами.
— Все думают, что коннозаводчики несметно богаты. Да, породистый конь стоит дорого. Но вырастить его — не то же самое, что деревенскую клячу. У нас на заводе одних ветеринаров — пять человек!.. Да в Москве на ипподроме доплачиваем тоже. Все с образованием, всем оклад нужен ай-яй какой! Свой ипподром, мельница, опытное поле… Овёс наш — лучший в губернии, любого спросите!
— Слышал, слышал про ваше образцовое имение, — улыбнулся Хопров.
— Ведь барин что удумал? Открыл в селе школу сельскохозяйственную, чтобы с малолетства учили детей коневодству грамотному, полеводству… Любой наш конюх больше книжек прочёл о лошадях, чем иной барин!
 
   Капитан мельком поглядел на часы: разговор со словоохотливым управляющим мог затянуться до утра.
— Давайте ближе к делу, Кондратий Тихонович.
— Я к тому, ваше благородие, что расходов у коннозаводчика не больше ли доходов? Суммы разложенные: на то надо, на это, на третье, на десятое… А тут сынок, как снег на голову: «Дай денег, батя!». Да ведь не сотни просит —тысячи!
Капитан вздохнул: у богатых свои расстройства.
— Что же было нынешней осенью?
— А то, что отказал ему Игнатий Саввич. И раньше не сразу давал: по неделе, по две выпрашивал прощения блудный сын, а нынче наотрез, категорически! А сроки поджимали… Тут или стреляйся, или…
— …сам стреляй? – уточнил его мысль капитан.
— Да как хотите понимайте, Ваше благородие. Но я уверен: Васькина работа, больше некому! Он и мне грозил…
— Тоже убить? – удивился Хопров.
— Да нет, что с меня возьмёшь? Но отцовские деньги требовал. Я не давал, конечно, и Васька смертью отцовской стал грозить…
— Как это? — не понял исправник.
— Очень просто, — вздохнул старик. — Помню, горох убирали. Василий остановил меня в поле, один на один, и спрашивает: «Если завтра батюшка умрёт, что будешь делать?». Я перекрестился. «На всё воля Божья». А он:     «Выгоню тебя в первый же день, как стану хозяином! Ты, говорит, жмот, выжига, денег мне не даёшь!»
— Так и сказал?
— Вот вам крест святой, ваше благородие! — Управляющий перекрестился и горестно вздохнул. — Как видите, день этот пришёл. Пора мне вещи собирать!..
Исправник понял, что должен власть употребить.
— Кстати, Вы не знаете, где сейчас Василий Игнатьевич?
— Как не знать?.. У соседа нашего гостит – у генерала Беркутова. Тоже сегодня охотились…Возможно, рядом с той же Медвежьей  Балкой…
— Так-так…— заинтересовался Хопров.
— Что в ней? Пни да овраги, да болото с лягушками — больше там нет ничего, вы сами видели. А Беркутов готов был убить за неё соседа!
— А Василий Меркулов, стало быть, дружит с генералом?
— Дружит не дружит, но я так полагаю – обхаживает...
— Как это?
— Известно, как. Картёжный долг отдавать надо, а генерал – человек не бедный. Но за просто так денег он не даст, нет!
— И что же вы полагаете?
— А то, что Васька заложит соседу и Медвежью Балку, и многое другое — лишь бы с долгом рассчитаться.
— Но для этого ведь надо быть уверенным…
— Что батюшка умрёт и ему всё оставит? Конечно! А покойник хотел переписать завещание на молодого барчука – Борьку. Вот и гнал Василий коней, торопился!..
— И что? Переписал Меркулов завещание?
Управляющий пожал плечами.
— Этого мне хозяин не докладывал, Ваше благородие. Такими делами он только с женой мог поделиться.
— Ну хорошо, Кондратий Тихонович. Ступайте, да велите позвать мне мадам Меркулову. Молодую вдову, стало быть…
Управляющий поднялся и сказал со значением:
— Позвать позову, но придёт ли – не знаю. С нынешнего дня она — хозяйка Завиваловки.
 
    В доме Меркуловых никто не спал в эту ночь. К молодой вдове тихо вошёл Илья.
— Ах!.. Это Вы? – удивилась она.
— Я, милая. Не пугайся.
— Уйдите! Увидит кто-нибудь!
— А чего нам теперь бояться, моя королева? Мужа нет. «Пасынка» тоже…
— Не подходи!.. Ты убьёшь меня, как убил Игнатия Саввича!
Он распахнул свои колдовские синие клаза.
— О чём ты, милая? Это сделал Василий!
— А не ты? – подозрительно спросила Ольга.
— Я?!.. Да как ты могла подумать?
— Не знаю… — она всхлипнула. — Но ты ведь был на охоте, в  егерях?
— Да… Хозяин сам просил меня об этом. Но в Медвежьей Балке я не был!
— Я теперь уже никому не верю, ничего не понимаю! 
В эту минуту постучали в дверь.
— Кто там? – спросила Ольга.
— Прошу прощения, барыня, — раздался голос горничной. — Кондратий Тихонович просит…
— Отец твой, — шепнула Илье молодая вдова. 
— Ему-то что здесь?
— Спрячься от греха…— И громко в дверь: — Я никого не принимаю! 
— На одну минуту, голубушка Ольга Львовна, — раздался голос управляющего. — В ваших интересах…               
 Она вздохнула, поправила причёску и открыла дверь.
 — Только для Вас, Кондратий Тихонович. 
— Благодарствую, барыня... Бога ради извините старика! Неотложное дело, вот вам крест! 
— Ну проходите, садитесь… Я молилась… Всё просила Всевышнего взять меня вместе с Игнатием Саввичем…
— Бог весть, какие Вы слова говорите, Ольга Львовна! Горе выпало нам великое, но на всё воля Божья. Супругу Вашему – с Господом встречаться, а нам – слезами обливаться.
— У меня уже и слёз нет. Все в грудь текут! —  всхлипнула вдова.
— Слёз ещё много предстоит вам, матушка. Вот сейчас исправник к себе требует…
Ольга  выпрямилась гордо, как королева на сцене.
— Да как он смеет?! Я не в околотке у него — у себя дома!
— И всё же сходили бы, матушка, сделали одолжение. Тоже ведь – служба у него.
— Да что же я скажу?
— А всё как есть. Вы ведь тоже были на охоте?
— Была.
— Так и скажете: была, мол. Видела того и энтого… Василия видела?
Ольга задумалась.
— С утра если… Но когда на поляне собрались – не было его!
— Понятное дело. Он в это время в Медвежью Балку ускакал… Понимаете?
— Да-а…
Управляющий поднял вверх палец.
— Во-от! Вы слово, другой слово — так истина и вскроется.
               
  Тёмной ночью трое конных полицейских и арестантская коляска остановились возле барского дома генерала Беркутова. Заливались грозные псы, их с трудом сдерживали дородные генеральские сторожа… 
  А в доме уже загорались свечи, сновали люди. Сам генерал проснулся и по-ночному, в халате и шлёпанцах, вышел на крыльцо. Увидел Лихового.
— В чём дело, пристав? Кто разрешил среди ночи?..
— Прошу прощения, Ваше превосходительство, но у меня приказ, — показал бумагу Лиховой. — Велено сопроводить господина Меркулова Василия Игнатьевича.
— С чего Вы взяли, что он у меня?.. — грозно рявкнул Беркутов, но на крыльцо вышел сам Василий.
— Я здесь, господа! – сказал он и обернулся к Беркутову.— Не волнуйтесь, генерал. Это досадная ошибка. Я поеду и разберусь.
Подозреваемый гордо сошёл с крыльца и сел в коляску.
— Это чёрт знает что! — пригрозил Беркутов.  — Сегодня же поеду к губернатору!
Лиховой смущённо кашлянул.
— Насчёт вас предписано тоже, Ваше превосходительство… Не покидать усадьбу без особой надобности.
— Что-о?!! Домашний арест?!.. Да как вы смеете, сукины дети?! Да я вас в порошок!!!
  Но Лиховой уже пришпорил коня, и полиция вместе с арестантом унеслась прочь.
               
  На другое утро исправник Арсений Хопров прибыл в уездную больницу, прошёл в дальний уголок двора, где располагался анатомический театр, спустился вниз, в мертвецкую. 
  Здесь было мрачно, но довольно светло: две керосиновые лампы освещали металлический стол, на котором лежало тело Меркулова-старшего. Доктор Захаркин и пожилой патологоанатом склонились над трупом.
— Честь имею, господа, — поздоровался Хопров. — Что скажете?
— Неожиданного мало, — сказал Захаркин. — Подробности вам расскажет Рудольф Карлович Гессель, мой помощник по загробным делам, а пока… не лучше ли поговорить на воздухе, Арсений Павлович? «На пленере», как говорят живописцы.
— Как вам угодно, — согласился Хопров, мысленно благодаря доктора за душевную чуткость.
  Они вышли на больничный двор, где по-прежнему догорало бабье лето, и сели на скамью под осенними клёнами.
 — Вчерашний вывод подтвердился полностью. Ранение в спину с расстояния до двух сажень охотничьей шрапнелью, именуемой также «картечь».
— В спину…— задумчиво произнёс капитан. — Стало быть, Меркулов знал убийцу?
— Это Вам судить, Арсений Павлович, а я, как врач, обязан сообщить следующее: картечь задела сердце, лёгкое, печень… Смерть господина Меркулова последовала мгновенно.
— В каком положении он был перед смертью?
— Сидел в седле. Это доказано траекторией полёта...
— А злоумышленник?
— То же самое. Если бы он стрелял с земли, пули ушли бы выше, к голове. Но она не задета.
— Голова не задета, — размышлял вслух Арсений Хопров. —  В общем-то, всё сходится!
  Доктор глубоко задумался.
— Меня волнует один вопрос, Арсений Павлович. Чисто психологический…
— Валяйте свою психологию!
— Может ли стать убийцей человек образованный, из высшего общества?
 Хопров  усмехнулся.
— «Гений и злодейство несовместны», не так ли?
— И Пушкин прав!
— Но прав и Достоевский. Вспомните «Преступление и наказание». Весьма образованный человек, студент, убивает старух топором!
 
  Какое-то время они сидели молча, обдумывая сказанное… Потом Хопров спросил, кивнув на морг:
  — Ваш «Харон»… Он надёжный человек? 
— Рудольф Карлович? О, да!.. Педант, аскет, человек науки. Может дни напролёт сидеть со своим микроскопом…
— А если я попрошу его о помощи?
— Я ему сейчас скажу, сделает всё в лучшем виде.
Доктор встал.
— А теперь прошу простить, господин капитан, но у меня утренний обход. «Помним о мёртвых, помогаем живым», — сказал он по латыни.
— «Каждому своё», — согласился Арсений и пошёл к коляске, где лежали аккуратно упакованные ружья.

 Лабораторию Гесселя располагалась на втором этаже морга. Здесь было чисто и светло, на отдельном стеклянном столике стоял микроскоп, на полках возле стен – множество иных приборов и медицинских препаратов. 
— Я вижу, у Вас тут целая лаборатория, Рудольф Карлович! — похвалил гость.
— Причём, большинство за свой счёт! — строго сказал хозяин. — Всё, что дороже клистирной трубки, у нас считается непозволительной роскошью.
— Это беда всех великих учёных, – утешил Хопров. – Взять господина Яблочкова из Сердобска…
— Я знал Павла Николаевича, мы были с ним в добрых отношениях.
— Он тоже мастерил свою «свечу» из всяких подручных частей.
— А мой друг Вильгельм из Германии?.. — воскликнул Гессель. — Вот также, тратя свои кровные, он изобрёл лучи, которые  могут просвечивать тело человека насквозь! 
— Шутить изволите? — усмехнулся Хопров.
— Доннер-ветер! — вскинул немец тонкие руки свои. — Никто не хочет верить! До изобретения микроскопа люди тоже не верили в существование живых существ размерами меньше блохи! А теперь?.. Микробов рассматриваем! 
— Да, пример хороший, — улыбнулся капитан. — Но меня,  Рудольф Карлович,  сейчас интересует другое. А именно, Ваш микроскоп. Может ли он рассмотреть отпечатанное на ружье, положим?..
  Учёный горделиво поджал губы.
— Микроскоп может всё!.. Но ежели вы желаете  линию пальцев на ружье, проще использовать хорошую большую лупу. Вот такую, например, — он достал из кожаного футляра большую линзу в медной оправе. — Стекло от Цейса, я вам доложу.
— Тоже ваш знакомый? — улыбнулся исправник.
— Нет. Он жил в Йене, а я в Кенигсберге… Но стекло изумительное! Убедитесь сами.
  Арсений взял — и едва в руке удержал от неожиданной  тяжести увеличительного прибора. Размером он был с хорошую медную сковороду с такой же мощной рукояткой.
— Фокусное расстояние до 100 миллиметров! — похвалился учёный. — Увеличение в пятьдесят раз!

  Капитан поглядел на свою ладонь… и едва узнал её. Под стеклом она оказалась огромной, с множеством таких деталей, которые не известны собственному хозяину в повседневной жизни. Она вся, от начала до конца, оказалась испещрена великим множеством папиллярных рисунков и тех линий, по которым любят предсказывать судьбу гадалки.
— Вся жизнь была как на ладони! — улыбнулся Хопров.
  В детстве его ухватила за палец собака, в молодости обожгла шальная пуля, потом не совсем удачно он перехватил у бандита нож… Всё это зажило и почти что забылось, но теперь, увеличенное в десятки раз, вдруг напомнило о себе белесыми шрамами… И вот что удивительно: узоры на коже восстановились в первозданном виде, шрамы им ничуть не мешали!   
— Дактилоскопией интересуетесь? — спросил Рудольф Карлович. — Прошу простить, но в России она ещё в зачаточном состоянии. А китайцы знали сотни лет назад, на долговых расписках отпечатки пальцев ставили!  В Индии этот метод применяют во всю, в Англии, Италии, Германии…
— Попытки и у нас были, — вступился за россиян Хопров. — Ещё господин Квачевский зарисовал кисти рук, окрашенные кровью… Студентом я читал о значении отпечатках рук в судебной практике… Лет пять назад в «Юридической газете» была статью о папиллярных линиях ладони для установления личности преступника… Но на практике применить — такого не припомню…
— А без практики теория мертва, молодой человек! — укорил учёный.
— Во-от! — поднял палец Арсений. — Ловлю на слове, Рудольф Карлович. Без предисловий… Вы отчасти прикоснулись к делу бедного коннозаводчика?
   Патологоанатом удивился.
— Если учесть, что я производил вскрытие, то не «отчасти», а вполне основательно прикоснулся… Не столько к делу, сколько к телу!
— Да, вы правы, — рассмеялся капитан. — Но тем более. Помогите мне во всём остальном, профессор.
  Немец смутился.
— Такое звание я ещё не заслужил, но у нас в Европе есть учёные степени бакалавра и магистра… Так я магистр, если вам угодно.
— Прекрасно! — обрадовался исправник. — Для начала, господин магистр, я попрошу вас снять отпечатки пальцев с покойного Меркулова и… с меня, если не трудно, ведь я тоже был на той злополучной охоте… Возможно такое?
— Вполне.

  Печную золу смешали со свиным жиров, получилась вполне приличная чёрная краска, и чембарский исправник первым обмакнул в неё пальцы.
— Вы поступаете так же мужественно, как матушка Екатерина, которая первой в России повелела сделать себе прививку от оспы, — сказал Рудольф Карлович, печатая чёрные пальцы Арсения на лист бумаги. — А вы сделали   первый в Чембаре дактилоскопический снимок!
— Надеюсь, что не мои отпечатки помогут найти убийцу, — криво усмехнулся Хопров.
— Как знать, как знать? — бормотал учёный, когда   они взялись за ружьё. — Сейчас мы всё здесь зафиксируем, а потом… Потом можно отдавать его кому угодно!

                Допрос
  В тесной камере тюремного замка Василия Меркулова допрашивал товарищ прокурора Чернов.
— На ружье winchester Select образца 1866 года мы обнаружили инициалы «М.В.И»… Это Ваши, не правда ли?
  — Конечно, мои! «Меркулов Василий Игнатьевич», — не стал отрицать подозреваемый. — А что? Я нанёс оскорбление самому господину Винчестеру, царствие ему небесное?
— Доказано научным способом, что из данного ружья  убит Ваш батюшка, Меркулов Игнатий Саввич. Как это могло случиться, Василий Игнатьевич ?
— Вы меня об этом спрашиваете?.. В данном вопросе я знаю столько же, сколько и вы, наверное. Но если вы — больше меня, поделитесь знаниями, господин прокурор.
— Свидетели подтверждают вашу с отцом неприязнь… Батюшка отказал Вам в деньгах?
— Он делал это сотни раз за время моего существования. Не тем будь помянут, но батюшка нелегко расставался с деньгами. 
— После его смерти вы должны были наследовать Завиваловку?
— А кто же ещё? — удивился Василий.
— Увы!..  Есть ещё один законный наследник: ваш сводный брат Борис Игнатьевич Меркулов. За день до смерти ваш батюшка собирался к нотариусу, чтобы переписать завещание на него…
— Вот как? — удивился Василий. — И что же? Переписал?
Прокурор усмехнулся.
— Должно быть, не успел… Иначе смысла не было убивать его…
— Что вы имеете в виду? — вскипел  арестованный.   — На каком основании вы меня подозреваете?!
— Улик против вас предостаточно, Василий Игнатьевич...
Василий погрозил пальцем.
— Улик много, но я не убивал!
  Чернов понимающе вздохнул. 
— Поверьте, молодой человек. У наших судей чёрствые души. Они сто раз  услышат «я не убивал!» и приговорят Вас к повешению или, в лучшем случае, к вечной каторге…
  Василий возмутился.
— Мне грозит такое?!
— А Вы как думали? Убийство с корыстным замыслов — очень тяжёлая статья!
               
  Хопров понял, что без старого друга ему не обойтись, и  ближайшим поездом отправился в Москву.
  Шёл январь 1900 года. На изумительный в своём орнаменте Казанский вокзал прибыл «восточный экспресс России» – поезд из Поволжья.
Солидный проводник в парадной форме объявлял, обходя купе:
— Дамы и господа! Поезд Самара — Пенза — Рязань — Коломна — Москва прибыл в первопрестольную столицу России. К услугам пассажиров — рысаки, трамваи, конки и авто с площади трёх вокзалов!
  Хопров выбрал  трамвай и через полчаса горячо обнимал друга.
— Однако! — удивился Коверин, когда Арсений снял шинель. — У вас в провинции ордена растут, как грибы!
— Места надо знать.
— А у меня всё тоже – ни одного интересного процесса…
— За этим я и прибыл, Серж!

   …Через час, позавтракав, они сидели в кабинете хозяина, пили шампанское по поводу Нового года и разговаривали.
— Этот Василий — откровенный жуир, Казанова, пьяница, как ты помнишь, — говорил Хопров. — Все улики  против него... А я не верю!
— Не знаю, Арсений. В России ещё никто не делал такого. Дактилоскопия — дело будущего, говорил наш профессор.
— Будущее уже наступило, Серж! Кстати, поздравляю тебя с 20-м веком! 
— Тебя тоже, дружище!..

  В тёплых санях к дому подкатили тётушка Коверина и её дочь. Они вошли так незаметно, что друзья были пойманы с поличным.
— Кто тут пьёт шампанское без дам? — укорила первая.
— Гусары так не поступают! — с улыбкой молвила вторая.
Коверин вскочил с кресла.
— Тётушка! Кузина! Целую ручки!
Тётушка оценивающе поглядела на Хопрова.
— А это твой спаситель, Варенька. Помнишь?
  Девушка молчала, и Хопров решил выручить её.
— Варвара Алексеевна была совсем ребёнком. Не стоит вспоминать…
  Между тем, шампанским были наполнены вторые бокалы.
— За что пьёте, господа? — спросила Ангелина Марковна.
— За 20-й век, тётушка.
— И что? Он ожидает стать лучше прежнего?
  Коверин пожал плечами.
— Прошлый век подарил нам паровую машину, а нынешний – аэроплан! Не удивлюсь, если к концу века люди будут летать на Марс!
— А вы что скажете, Арсений Павлович?
  Хопров пожал плечами.
— Технический прогресс хорош, когда ему предшествует нравственный… Дай Бог, если так!

  Вскоре Коверин повёл тётушку смотреть новые картины, поскольку начал коллекционировать живопись, а Хопров остался с Варей.
— Я прекрасно помню то обещание, которое взяла с Вас на Яузе… Вы считаете его детской шалостью? — спросила она.
  Хопров улыбнулся… и промолчал.
— Так что же?.. Мне взять свои слова обратно?!
— Как Вам будет угодно, Варвара Алексеевна…
  Варенька молча отвернулась от него, и Арсению показалось, что в глазах её мелькнули слёзы.
— Я старше Вас на целую вечность!.. — воскликнул он, но не было ответа. — У меня очень беспокойная служба!.. В провинции, где я живу, нет таких театров или «синемо», как у вас в Москве… 
  Она вздохнула – совсем как взрослая:
— Вы всё не о том говорите, господин капитан!
  Хопров вдруг понял: то, что окрыляло его последние годы, что наполняло его жизнь волшебством, зовётся одним чудесным именем «Варенька»!   
— Да, я люблю Вас, Варвара Алексеевна! Люблю с самого первого дня!  — воскликнул он, прижал к лицу её ладошки и осыпал их страстными поцелуями. — Но как же Вы досадно молоды!!!
— Мне летом исполнится восемнадцать, — возразила она.
— Ах, так?..
  Арсений пригладил усы и выпрямился, щёлкнув каблуками.
— Мадмуазель! Летом я снова в Москве и буду иметь честь просить руки Вашей. Согласны ли Вы ждать меня?
  Она сделала реверанс.
— Сударь! Я жду Вас с пятнадцати лет!.. Подожду ещё полгода…

                Суд идёт!
   Ветреным февральским днём в Пензе на улице Белинской начался суд по обвинению Василия Меркулова в убийстве своего отца Меркулова Игнатия Саввича.
   В просторном зале губернского суда было яблоку негде упасть, поскольку дела такого рода нечасты для провинции. Говаривали, что обвиняемый хотел пригласить самого Плевако, но Фёдор Никифорович сам приехать не смог, прислал ученика…
С великой жадностью наблюдала толпа за главными героями, ловила имена судьи, присяжных заседателей, прокурора, адвоката, иных действующих лиц.

   Но первым по вниманию толпы был, без сомнения, сам обвиняемый. Как ни странно, тюрьма его… облагородила внешне. Вечно отёкшее, багровое от пьянки лицо Василия Меркулова ныне приобрело забытую белизну, в висках появилась седина, в глазах – раскаянье и боль.
   По-разному встретила публика и других героев. Всеобщее сочувствие вызывали вдова покойного Ольга Львовна с двухлетним сыном; полковник Винокуров, управляющий Кондрат Тихонович, доктор Захарин, по-разному смотрели на Илью, на генерала Беркутова с женой и дочерью и даже на исправника Хопрова. Боевой капитан потерял в лице многих, когда дал приказ арестовать Василия… Впрочем, в лице других капитан потерял бы не меньше, не отдай он такого приказ…

   Судья дал слово стороне обвинения.
   Имя товарища прокурора вызвало оживление в зале. Чернов был известен как человек, который почти всегда добивается  вынесения самых суровых приговоров, и был любим публикой, жаждавшей крови. 
— Увы, господа! Это прискорбно, но я готов доказать, что намерение избавиться от своего батюшки у подсудимого появилось давно… Нужен был лишь повод, удобный случай — и он подвернулся точно так же, как в повести господина Чехова «Драма  на охоте»…
               
   Вечером того же дня Хопров встретился со своим студенческим другом в лучшей гостинице города. Три просторные комнаты, лампа со «свечой Яблочкова» и телефонный аппарат говорили о том, что московского адвоката поселили в номере «люкс».
   Друзья пили чай: ничего другого во время процессов москвич себе не позволял. 
— Я опасаюсь за состав присяжных, Арсений. Жители провинции, люди разных социальных слоёв, сумеют ли они понять? — сомневался Коверин.
— Сумеют, Серж. Зря ты думаешь так плохо о провинции. Это сердце страны, поверь! Умное, доброе, светлое сердце России!
— Ну хорошо, ты меня убедил. А теперь ступай, я буду работать!
— Ты уверен, что не нужна моя помощь, Сергей?
Гость усмехнулся.
— Конечно, нужна, дружище. Но подумай о том, как расценят её наши недруги. «Исправник  помогает адвокату!» Каково?.. Нет, мне вполне достаточно твоего немца.
               
  …Ужинал Арсений в ресторане гостиницы «Гранд-отель» и встретился с давним знакомым — директором мужской гимназии Вольским.
— Рад видеть Вас, господин директор… Нашли дворника взамен убитого?
— О, да! Бывший полковой форейтор. Истинный капрал, доложу я Вам! Навёл такую дисциплину во дворе, что мои шалуны ходят в его присутствии по струнке!
— Форейтор, Вы говорите?..
— Ну да. Обучал молодых кавалеристов джигитовке и прочим тонкостям верховой езды…

                Защита Коверина
  Товарищ прокурора Чернов так грамотно выстроил   линию обвинения, предоставило суду так много свидетелей злоумышления Василия против своего отца, что друзья Меркулова-младшего совсем приуныли: суровый приговор казался неизбежным.
  Чернов в душе торжествовал: победа над молодым неизвестным адвокатом из Москвы была близка. Публика в нём разочарована. Удивительно вялой оказалась защита!..
Даже судья поглядывал на этого флегматика косо: нешто оскудела Белокаменная своими Цицеронами? 
— Слово предоставляется линии защиты. Прошу Вас, господин Коверин.
— Благодарю. Для начала я попрошу пригласить специалиста, который поможет мне детально изложить существо дела.
  Это не возбранялось, и в зал суда вошёл Рудольф Карлович Гессель с большой стопкой листков ватмана.

  — Господа присяжные заседатели! — начал Коверин. — Вы помните слова Всевышнего: «По чертам твоим я узнаю тебя»? Прежде они воспринимались как иносказание, но с недавних пор  учёные  доказали, что в данной фразе заключена неоспоримая научная истина.
  Зал слушал с лёгкой иронией: по части Библии в провинции есть такие профессора, что не этому мальчишке чета!
— Приглядитесь к пальцам рук своих, господа. На подушечках вы видите тонкие линии, которые в учёном мире называются капиллярными, от латинского cаpillaris, волосяной. 
  Не только присяжные — вся публика с интересом уставилась на свои пальцы.
— Они лишь с первого взгляда кажутся никчёмными, мелкими, равными друг другу. Но нет! Увеличив рисунок в несколько раз, мы увидим, что каждый из них неповторим… Доктор Гессель! Раздайте господам присяжным рисунки, увеличенные под стеклом всего в двадцать раз… 
  Присяжные с интересом смотрели. Рисунок дали и судье. Он тоже присоединился к общей забаве, но вовремя спохватился (председательствующий всё же!) и решил уточнить:
— Всё это очень любопытно, господин Коверин, но какое отношение имеет к нашему процессу?
—  Самое прямое, Ваша честь. Самое прямое!
Защитник подошёл к судейскому столу…
— Вам предъявили то ружьё, из которого был убит господин Меркулов-старший... Разрешите, Ваша честь?
— Ну берите… Ваше право.
— На этом винчестере, господа присяжные заседатели, мы с доктором Гесселем обнаружили отпечатки пальцев. — Адвокат бережно взял ружьё, показал присяжным и всему залу. — Вот здесь, на курках и цевье и особенно на спусковых крючках, под микроскопом различимы чёткие следы пальцев… Это пальцы человека, который последним стрелял из данного ружья. Вот они! — Адвокат указал на второй лист ватмана, который раздавал в это время Гессель. —  Взгляните, господа: убийца сам оставил свои следы!!! Помните? «По чертам твоим я узнаю тебя!»…
   В зале воцарилась  гробовая тишина.
— На Западе этот метод называют дактилоскопией. Руки преступника смазывают чёрной краской и делают отпечаток на ватмане. С разрешения господина Меркулова-младшего мы сделали отпечатки с его ладоней. А теперь прошу вас внимательно осмотреть то и другое, чтобы ответить: похожи они друг на друга или нет?
И судья, и присяжные заседатели несколько минут прилежно изучали рисунки. Весь зал, затаив дыхания, ждал результата.
  — Вы заметили, господа? Нет, они не совпадают! Последний раз из данного ружья стрелял не Василий Игнатьевич Меркулов! Стрелял другой человек!

   По залу прошёлся восторженный шум друзей подсудимого. Сам Василий, ещё не веря в своё спасение, глядел на московского адвоката, как на колдуна.
— Наши пальцы оставляют жировой след на всём, к чему прикасаются. На стаканах, книгах, дверных замках… Не буду утомлять вас рассказом, какими методами воспользовались мы, но каждый, кто был в тот день на охоте, подарил нам свои дактилоскопические следы.
  Коверин оглядел присутствующие лица.
— Друзья и соседи Меркулова отпали сразу. Даже Вы, господин генерал! — Он указал на Беркутова. — Ваше «Я убью его!» значит не более, чем «Нож в грудь по самую рукоятку!» из пьесы господина Островского.
  По залу пронёсся дружный смех.
— Пусть простит нас молодая вдова, но она тоже была в числе подозреваемых… К счастью, Ваши пальчики не совпали, мадам.
Ольга скептически улыбнулась.
— Очень серьёзно подозревался наш славный наездник. — Коверин обернулся к Илье. — Вы были в числе егерей, под Вами была прекрасная лошадь… Вы могли бы догнать Фортуната, Илья?..
  Красавец «Бобринский» встал и гордо усмехнулся:
— Конечно, сударь. Подо мной был сын его, Рошфор. А он отцу не уступит!
— Но отпечатки пальцев – не Ваши! Садитесь.
Арсений Хопров бросил взгляд на молодую вдову и увидел, какой радостью озарились её глаза.

  Но в эту минуту подал голос товарищ прокурора: он почувствовал, что обвинение готово рассыпаться в прах.
— Господа! Ваша честь! —  громогласно прервал адвоката Чернов. — По-моему глубокому убеждению, судебное заседание превращается в цирковой иллюзион с защитой в роли фокусника…
  В зале раздался смех сторонников обвинения.
— За свою многолетнюю практику я не помню ситуации более нелепой. Вместо того, чтобы предъявлять свидетелей, серьёзные доказательства, господин адвокат показывает нам  аттракцион наподобие «синема»!
  Смех усилился. Но Коверин тоже был не так прост, как казалось прежде.
— Обвинение забывает, что на дворе   20-й век, господа. Будь, к примеру, 17-й, можно было бы вздёрнуть обвиняемого на дыбу, и он во всём признался бы в пять минут!.. Весь цивилизованный мир, господин прокурор, сегодня пользуется дактилоскопическим методом, как неопровержимым!!!
               
 …Пока между ними шла перепалка, к судье, стараясь никого не тревожить, подошёл хромой управляющий. 
— Ваша честь, господин судья, — шёпотом сказал он. — Позвольте старику удалиться. Дел у меня — невпроворот!
— Идите, — махнул рукой судья.
Но Коверин вовремя заметил хитрость управляющего.
— Одну минуту, Ваша честь! Как раз господин управляющий нам сейчас будет очень нужен.
  Судья подал знак, и охрана загородила дорогу старику.
— Я всегда всем нужен! — заворчал управляющий, но вынужден был сесть на место.

  ...— Наконец, мы нашли отпечатки пальцев, которые целиком и полностью совпадают с ружейными. Взгляните сами, господа присяжные!..
Гессель раздал последний лист ватмана… Через минуту раздались голоса присяжных:
— А ведь точно… Совпадают!
— Вот характерная деталь…
—  Это они, господа!!!

                Друзья-враги
  Коверин поднял руку, устанавливая тишину, и приступил к своему рассказу:
— Этот человек в молодости служил берейтором,   обучал молодых кавалеристов, а потому он большой мастер верховой езды. Поранив ногу, сегодня он предпочитает ездить в бричке... Но в седле не видна его хромота! Верхом на коне он всё тот же берейтор – ловкий наездник, получавший призы на императорских скачках.
   Управляющий по-прежнему мирно сидел в зале, и почти никто не брал сказанное на его счёт.
— Именно там его заметил молодой офицер, сам прекрасный кавалерист Игнатий Саввич Меркулов. Они служили в одном полку и даже подружились, поскольку оба любили и знали лошадей. После смерти отца, получив в наследство Завиваловский конезавод, Меркулов вышёл в отставку и взял к себе управляющим бывшего берейтора.
 
  Московский адвокат осмотрел зал судебного заседания и кивнул людям, которые помогли ему разобраться в хитросплетениях «конной бухгалтерии».
— Этот человек лишь кажется скромным служащим. На самом деле он очень ловок и богат, господа. Служба в кавалерии помогла ему свести дружбу со многими людьми, которые закупают лошадей для армии. Он знает, как отщипнуть «свой кусок от армейского пирога». Огромного пирога, доложу я вам!
   Зал слушал с огромным вниманием, всё ещё не понимая, о ком идёт речь. Догадывались единицы.
— Двадцать лет они жили душа в душу. Пока законный владелец ездил по столицам и заграницам, управляющий делал свои тайные делишки. Держал на крестьянских дворах неучтённое поголовье племенных кобыл, случал их с породными жеребцами, плутовал с калибровкой, ценами и прочее, прочее, прочее!
   Управляющий сидел, вжав голову в плечи, но с виду был по-прежнему невозмутим.
— Меркулов-старший получил-таки неопровержимое доказательство вины своего управляющего и потребовал вернуть награбленное. Иначе — скандал и суд… К счастью, приехал Василий, между ним и отцом возникла ссора… К тому же начиналась осенняя охота… Управляющий понял, что лучшего момента не найти. Он похитил ружьё Василия, в нужный час поменял свою бричку на седло, догнал хозяина в Медвежьей Балке и хладнокровно выстрелил  ему в спину.
   В зале раздался вздох возмущения и скорби.
— Заметьте, какой хитрый ход, господа!  Убив Меркулова-отца, он ловко бросил тень на сына. Завиваловка перешла бы в собственность вдовы, которая… не слишком хорошо разбирается в вопросах коневодства. А это значит, что ещё лет двадцать хозяином завода был бы управляющий — господин Богомолов!
               
 …В эту минуту раздался гневный крик подсудимого:
— Ах ты, сволочь!!!
  Василий хотел броситься на убийцу отца, но мнимая убогость старика ввела в заблуждение всех, в том числе конвоиров. Указывая на Василия, управляющий крикнул:
— Держите его, он убьёт меня!
  Охрана схватила руки подсудимого, а управляющий, пользуясь заминкой, выскочил из зала суда.
— Стоять! — крикнул Хопров и бросился следом.
— Да не меня, его держите! — крикнул Василий, указывая на дверь.
  Стража отпустила его руки. Василий бросился к выходу.
  В зале суда все повскакали с мест.
  С улицы послышался топот копыт.
               
  По белому снегу летела великолепная тройка, на которой приехал в суд и сейчас убегал Богомолов. Все три лошади – чистокровные орловские рысаки, но особенно хорош коренной жеребец, в котором нетрудно узнать Фортуната.
Сзади скакали верхами Василий, Хопров и Савелий. 
Василий обошёл полицейских и  немудрено: вырвавшись из зала суда, он вскочил на Рошфора...
  После долгой упорной погони Рошфор нагнал тройку, Василий на ходу перескочил в сани и, поборов  управляющего, готов был  задушить его от гнева… Но Арсений, настигший беглецов, разнял «воюющие стороны», а подоспевший Савелий связал подлинного убийцу.
 
  …Хопров, как обещал, приехал летом в Москву и просил руки своей давно наречённой невесты. Они сыграли свадьбу, которую праздновал весь Чембар. Василий Меркулов подарил молодым орловскую тройку, но сам не приехал. «Своё я уже отпил, не хочу соблазниться и на свадьбе друга», — написал он Арсению.
  По старой памяти на облучке нарядной тройки сидел красавец Илья — ныне управляющий губернского ипподрома, а супруга его, бывшая актриса, изумительно пела на свадьбе:
   Где вы, орловские русские кони?
   Вам бы вовек не менять седоков!
   Но не бывает коня без погони,
   И не орловских догнать рысаков.   

                «Полицейская гвардии» 
  Не каждый российский уезд может похвастаться тем, что дважды посещали его  Императорские Особы, да какие! Царь-Победитель Александр Павлович, Царь царей, как звали его в Европе. изволил навестить Чембар в августе 1824 года. Слушал Божественную литургию в соборной церкви и произнёс слова, памятные для всего сурского края: 
— Пензенская благословенная губерния имеет местоположение чрезвычайное!
  После этого император отправился далее, в Пензу.
  Младший брат его, напротив, решил из Пензы поехать в Тамбов, и эта разница в маршрутах едва не стала для него роковой. Не доезжая до Чембара, на горе возле деревни Шелалейки, царский экипаж опрокинулся,  Николай Павлович при падении жестоко ушиб плечо и вынужден был «взять помощь чембарских лекарей».
  Больного разместили в здании народного училища и всю неделю, до 3 сентября 1836 года,  царь изволил лечиться в городке Чембаре. 
  Не каждый уезд может гордиться и тем, что два великих литератора считали его своей малой родиной и жили по соседству в одно и то же время.
  Из села Белынь, что в верховьях реки Вороны, родом были и дед, и отец великого русского критика. Отец служил в Кронштадте, воевал со Швецией в Свеаборге, там и родился его сын Виссарион. В 1816 году семья переехала на родину предков, в Чембар… 
  А в пятнадцати верстах по соседству, в Тарханах, в это же время жила семья Лермонтовых… Сын родился в октябре 1814 под присмотром умелых московских акушеров, но уже в апреле молодая чета вернулась в Тарханы — в усадьбу Елизаветы Алексеевны, бабушки. Здесь и провёл Мишель добрую половину своей короткой жизни.
Кстати, не кто иной, как Белинский, подарил читающей публике своего земляка. К молодому литератору ещё только приглядывались маститые критики, когда «Неистовый Виссарион» заявил восторженно: «На Руси явилось новое могучее дарование», «Пушкин умер не без наследника»!..
  Самого Белинского благодарная Россия чтила не меньше юного поэта. По инициативе пензенских литераторов и губернатора Адлерберга состоялось чествование памяти критика в день 50-летием его смерти — и тоже в Чембаре, где прошло его детство…

  Капитан Хопров не мог быть в стороне от этого события. Он всё больше вливался в жизнь славного уезда, в Чембаре родился его первенец Павел.
  Но вот пришла телеграфная лента из губернского управления полиции и всё изменила кардинально.
  Хопрова вызвали к генералу.
— Вы служите в Чембаре пятый год? — спросил полицмейстер, указав исправника на кресло. — Не скрою, Арсений Павлович: мы весьма удовлетворены вашей службой…
— Премного благодарен за оценку, ваше превосходительство, — ответил Хопров настороженно, поскольку не догадывался, к чему начальство клонит.
— Ваша энергия, новое слово в розыске и, простите, этакая бульдожья хватка при задержании злоумышленников стали уже притчей во языцех по всей губернии…
  Капитан пожал плечами, не зная, что ответить на это.
— Увы! – сказал полицмейстер. – Меня всё это не слишком утешает, господин капитан. Мне одного спокойного уезда мало! Их десять в губернии – и все должны быть такими же, каков сегодня чембарский.
  Хопров по-прежнему помалкивал.
— Это не моя мысль, не скрою. Наш новый министр, Вячеслав Константинович Плеве, предлагает создавать в губерниях особые конные отряды, которые будут отлавливать самых важных злоумышленников: убийц, насильников, конокрадов…

  Бывает так, что новое пробивает дорогу с трудом, путём долгих раздумий и сомнений… Здесь было по-иному. Капитан почувствовал себя словно обкраденным: так совпадала задумка министра с его собственной. 
  И всё же Арсения решил уточнить кое-что.
— Значит ли это, что отряд не будут бросать на поимку  карманников,   гусекрадов и прочей шушеры? 
— Именно так, Арсений Павлович. Только ярых злоумышленников. Всё остальное – дело уездной полиции, как и прежде.
  У Хопрова даже руки зачесались от желания служить в таком отряде.
— Сказать по совести, Вадим Андреевич, нечто подобное и я в Чембаре пробую...  Лучших молодых урядников и самых резвых коней не пускаю на мелочь всякую, а берёгу для серьёзных дел.
— Ну и как?
— А больно ловко получалось, Ваше превосходительство. Как только важный телеграф – моя «гвардия» тут как тут! Кони свежие, хлопцы бравые!..
  Полицмейстер вскинул палец. 
 — Во-от! Ты хорошо сказал, капитан: полицейская гвардия нам нужна! Лучшие силы – в одном кулаке!

  …Они просидели до вечера, обдумывая, что надобно для хорошего «гвардейского» отряда.
— Во-первых, люди, господин генерал. Молодые, спортивные, думающие… Я своих отбираю строго!
— Тебе самому сколько лет?
— Двадцать восемь. Уже староват, — усмехнулся Хопров.
— Для командира самый раз. Денис Давыдов свой партизанский отряд создавал в эти же годы, — успокоил полицмейстер. — Второе, конечно же, кони?
— Не только, Вадим Андреевич. Свой телеграфный аппарат, хорошее оружие, стрелковый зал, чтобы тренировать бойцов зимой и летом… Но без резвых скакунов мы конокрада не догоним, нет!
— Лошадей будете сами отбирать, все чемпионы – ваши! — расщедрился генерал.
  Хопров тут же уловил момент.
— Давнишняя мечта моя, Ваше превосходительство: испытать старинный казачий метод. «Двуконь» называется.
— Поясни.
— В старину, когда надо было сделать дальний набег, казаки брали с собой по две лошади каждый. Одна седока несёт, другая отдыхает. Коней меняли на скаку, не останавливаясь ни на минуту!.. Но рысаки должны быть особые…
— Это какие же? – насторожился генерал.
— Выше других ценились ахалтекинцы. Эти, если менять на скаку, усталости вообще не знают! 
  Полицмейстер нахмурился, прошёлся по кабинету взад-вперёд. Старый служака знал, сколько стоит хороший ахалтекинец. Но понимал, однако, что капитан не шутки шутит, не на парадный выезд просит лошадей.
— Под собственную задумку, мне кажется, министр ничего не пожалеет… Даю тебе сутки сроку, Арсений: напиши в заявке всё, о чём мы с тобой сегодня говорили. Сам поеду в Питер, буду лично докладывать Плеве!
  Генерал прищурился:
— В министерстве уже и с чинами определились. Командир особого отряда – в звании от подполковника до полковника…  Но гляди, казак! Не осрами полицейскую гвардию!

  Так из Чембара Арсений переехал в Пензу. Снял квартиру на Никольской, перевёз жену с сыном. Набрал команду из молодых урядников, словно рождённых в сёдлах, получил ахалтекинцев,  а очень скоро довелось ему испытать свой казачий метод, о котором говорил полицмейстеру.
  В уездном городе Краснослободске злоумышленники ограбили банк, и стало известно, что на хорошей тройке, под видом курьерских, они отправились в Симбирск, на Волгу, а там — Бог весть, куда ещё подадутся грабители с чемоданами денег?
  Отмахав солидный путь от Пензы до Большого Вьяса,  отряд перехватил грабителей в Березняках и в короткой схватке взял их с поличным!
   Даже бывалые кавалеристы восхищались, узнав, что можно так скоро преодолеть подобный путь, говорили, что лишь перелётная птица способна осилить его быстрее…   
   С того дня конный отряд под командой подполковника Хопрова иначе как «летучим» не называли.

                «Женский каприз»
   Прошло семь лет. Немало событий произошло за эти годы. Отгремела японская война – в целом неудачная для России, но прославившая крейсер «Варяг» и рядового солдата из Пензы разведчика Василия Рябова… Позже привезли его тело в Пензу, отпели в кафедральном соборе, проводили всем миром в родную Лебедёвку, и в почётном ряду верхом на горделивых ахалтекинцах сопровождали разведчика бойцы летучего отряда.
   Отшумела короткая революция в Питере и Москве. Пензы она коснулась мало, если не считать отставки министра внутренних дел князя Святополк-Мирского. Бывший пензенский губернатор возглавил  департамент сразу после убийства Плеве. Увы! Князь пробыл на новом посту недолго.  После тягостных событий 9 января министр громогласно заявил, что полиция к расстрелу мирной демонстрации рабочих не причастна, и был уволен за «слабость характера»…
   Вслед за ним Министерство возглавляли: рязанский помещик Булыгин, старик Дурново и, наконец, бывший саратовский губернатор Пётр Аркадьевич Столыпин…

   А Пензенским губернатором стал  Сергей Васильевич Александровский, в городе на Суре хорошо знакомый. Батюшка его, Василий Павлович, был губернатором  в 1860-е годы, сын родился в Доме на Соборной, а потому считался коренным пензяком, без подмеса. 
   Военная его карьера шла гладко, с начала войны Сергей Васильевич командовал санитарным поездом, возглавил Дальневосточный Красный Крест, выручал пленных, был в бою под Ляояном…
   В мирное время сорокалетний генерал был переведён на родину.
   — Места Вам знакомые, тихие, — сказал на прощание царь, любивший этого спокойного крепкого усача. 
   Сам государь дважды приезжал в Пензу и считал её «тихой гаванью», хотя прежде бывали здесь и враги самодержавия: Радищев, Огарёв, Ишутин, Каракозов…

   А Хопров по-прежнему служил в губернском управлении полиции в чине подполковника, возглавлял свой «летучий» конный отряд, который наводил страх на конокрадов, грабителей, убийц...
   Жил Арсений Павлович в частном доме на углу Никольской и Дворянской, супруга безмерно его любила, родила двух сыновей и дочку; зимой 1907 года семья вновь ожидала прибавления…

  Перед Рождеством пришёл приказ из Министерства: пензенский полицмейстер назначался в Казань. Губернатор, вернувшись из столицы, велел поставить самовар и вызвать к себе Хопрова,
— Поздравляю с полковником, Арсений Павлович.
— Служу России!
— Будучи в столице, я говорил с Петром Аркадьевичем, с бывшими нашими губернаторами – Святополком, Адлербергом…   Одним словом, все сходятся на Вашем имени, Арсений Павлович.
  Губернатор сделал паузу, сказал внушительно:
— Вам предлагается чин пензенского полицмейстера, господин Хопров!

  Воцарила тишина. Арсений напряжённо думал. Вспомнил, как создавал свой отряд, как подбирал бойцов – молодых, спортивных, думающих, как дрался с «конюшенным» за каждого скакуна… У полицмейстера задачи шире. Это бы ладно, справится, но тут ещё и политика примешивается, а Хопров всегда держался от неё в стороне.
— Искренне благодарен за доверие, Ваше превосходительство, но позвольте отказаться. Есть более достойные кандидатуры. Тот же помощник полицмейстера Зарин, например…
  Губернатор вспыхнул.
— Я прекрасно знаю полковника Зарина, но мы с вами не в преферанс играем, сударь: какого короля назначить козырным? Я отвечаю перед Богом и государем за правопорядок в губернии и считаю, что Вы, с Вашей энергией, можете сделать больше других!
  Полковник глубоко вздохнул. 
— С конокрадами у меня разговор короткий, Сергей Васильевич. Нагайка в руке и — марш на цугундер! Но студентов нагайками пороть не обучен, уж извиняйте. Сам студентом был…
   Александровский категорически махнул рукой.
— Это не Ваша задача, полковник! Слава Богу, есть у нас… «мундиры голубые». Есть Кременецкий, есть тот же Зарин в конце концов… А Вы – полицейский, Ваше дело уголовный элемент в руках держать. Как говорил Суворов, каждый солдат должен знать свой манёвр!
  Хопров облегчённо вздохнул, вытянулся в струнку.
— Есть исполнять свой манёвр, Ваше превосходительство!
Губернатор тоже вздохнул с облегчением: нелёгким выдался разговор.
— Слава Богу, что поняли, Арсений Павлович.
— Да и Вы меня поймите, Сергей Васильевич. Есть люди, которым от Бога поручено служить в жандармах, но у меня стезя иная: уголовная полиция! Здесь я как рыба в воде. А политика – нет, не моё! 
  Губернатор вздохнул.
— Хотя политические сейчас приносят неизмеримо больший вред, о чём я говорил в столице со Столыпиным. Даже на него, умнейшего деятеля России, одно за другим сыплются покушения.
 
  Арсений понимающе кивнул. В августе 1906 эсеры-максималисты взорвали дачу Столыпина на Аптекарском острове. Пётр Аркадьевич по счастливой случайности остался жив, но погибли другие, случившиеся в тот день на даче, в их числе и бывший пензенский губернатор Сергей Алексеевич Хвостов.
  …— Казалось бы: чего ещё им надо?! – возмущался Александровский. — Манифест подписал государь, Дума есть у нас!  Всё, что прежде желали насилием, теперь можно добиться нормальной парламентской деятельностью. Но нет, как с ума посходили! По всей России пальба идёт, бомбы рвутся!
  Александровский решительно махнул рукой и указал на стол.
— Давайте лучше чай пить да Маньчжурию вспоминать, полковник. Вы ведь служили восточнее Мукдена и Ляояна?
— Не намного, Сергей Васильевич. Мы стояли между Уссури и озером Ханка…

  Прошло Рождество, отшумели новогодние праздники; и 25 января 1907 года все высшие чины губернии отправились в Зимний театр на его юбилей.
  Сто лет назад в центре Пензы, на улице Троицкой, рядом с Дворянским собранием заядлый театрал Григорий Васильевич Гладков открыл свой крепостной театр. А поскольку в Пензе появился потом и Летний народный театр в парке Верхнего гуляния, то гладковский принято стало величать Зимним.

  …В доме полицмейстера пахло лекарствами.
— Вы знаете, как я люблю театр? — чуть не плача, говорила Варенька и натирала виски мускусом. – Но сегодня у меня страшная мигрень! Сама не знаю, отчего…
   Доктор сказал, что Варваре Алексеевне предстоит рожать в конце февраля, и Арсений пристально поглядел на супругу.
— Давай отложим, Варенька. Я позвоню, объяснюсь…
  Первым лицам губернии не так давно протянули домашние телефонные линии.
— О, нет, Вам надобно идти! — воскликнула она. — Будут губернатор, весь свет… Да и мне уже лучше становится…

  Они прибыли вовремя, сели на свои места и погрузились в мир театрального действа… По окончании спектакля, однако, Варенька вновь почувствовала себя дурно.
— Вызвать доктора? — обеспокоился Хопров.
— Не надо, милый. Слабость какая-то, ноги не идут…
— Ну давай посидим, пока схлынет толпа.
  Арсений взял в обе руки её прохладную ладонь. Знакомые, проходившие мимо, поглядывали с пониманием: знали, что молодая жена полицмейстера снова ждёт потомство («плодовитая, как крольчиха!» — сплетничали злые кумушки). Даже губернатор, заметив, ласково ей улыбнулся, а ему дал знак: сидите, мол.
   Полицмейстер видел: следом за губернатором идёт полковник Зарин, а потому был спокоен на этот счёт. 
— Ну как ты, милая? – спросил Хопров, когда зал обезлюдел.
— Уже лучше, дорогой. Сейчас отдышусь и пойдём…
   В эту минуту с улицы послышались два револьверных выстрела, затем они стали громче: стреляли уже в театре.
— Что это? – побледнела Варенька и крепко ухватила его ладонь, не давая идти.
— Мой долг, мадам!!! — взмолился полицмейстер, вырвал её руки и бросился из зала.

   В фойе визжали дамы, прятались за колоннами мужчины. В луже крови лежал городовой.
   Все смотрели куда-то вглубь, в сторону туалетных комнат. Не раздумывая ни минуты, Хопров бросился туда и поспел как раз вовремя: из-за двери грянул новый выстрел.
   Укрывшись за стеной, держа оружие наготове, Арсений отметил, что дверь комнаты заперта снаружи… половой щёткой.
   За соседней стеной пряталась горничная – бледная от страха, но не потерявшая самообладания.
— Это я заперла! — улыбнулась геройская дама. 
— Молодцом!.. Чёрный ход есть оттуда? 
— Нет, барин.
   Оставалось одно: идти на штурм. Хопров понимал, как смертельно он рискует, но выбора не было. Загнанный в угол зверь в любое мгновение мог вырваться из клетки и натворить ещё немало бед…
   Перекрестившись, Арсений выдернул метлу, ворвался внутрь… и увидел ещё живого юношу, который хрипел, полулёжа возле печки. Хопров поднял с пола револьвер, выхватил из руки убийцы кастет и крикнул горничной:
— Доктора зовите, мадам! Быстро!
   Кто-то пытался проникнуть внутрь, но полицмейстер никого не пустил:
— Нельзя, господа! Следы затопчете…
— Какие следы? – кричал экзальтированный господин. — Губернатора убили!!!

   Через день «Русское слово» вышло с передовой статьёй: «Убийство пензенского губернатора».
   (По телефону от нашего корреспондента).
   ПЕНЗА, 26, 1. Вчера вечером в театре убит губернатор (Сергей Васильевич) Александровский. Пытавшийся задержать убийцу помощник полицмейстера Зарин и городовой были тоже убиты; режиссёр театра тяжело ранен. Убийца, не найдя выхода, застрелился».
   Санкт-Петербургское Телеграфное агентство известило подробнее:
   «По окончании спектакля в городском Зимнем театре губернатор выходил вместе с публикой на подъезд. Сквозь толпу протиснулся молодой человек и сзади, в упор, выстрелил в затылок губернатора; последний упал лицом на тротуар; сопровождавший губернатора помощник полицмейстера Зарин находился в двух шагах; оттиснутый толпой, он выхватил револьвер и направил его на убийцу, но, прежде чем успел выстрелить, был сам убит наповал в сердце. Оба трупа, губернатора и Зарина, лежали рядом на тротуаре.
   Убийца бросился внутрь театра, где произошёл страшный переполох. Директор театра пытался схватить юношу, но последний выстрелил, промахнулся и, вместо директора, убил городового. На помощь бросился режиссёр и был тяжело ранен.
   Убийца с револьвером в одной руке и кастетом в другой вбежал в дамскую уборную; там горничная указала ему лестницу, ведущую на чердак. Убийца бросился на лестницу, а горничная заперла дверь, чтобы отрезать путь убийце. Последний прижался к стене у печки и выстрелил в себя.
   Подоспевший полицмейстер застал его со слабыми признаками жизни. В семь часов утра убийца скончался; личность его неизвестна. Пули были надрезаны и отравлены цианистым калием»*.

   Ещё одна смерть в этот день нигде не была отмечена. Жена полицмейстера была так напугана случившимся, что в ту же ночь родила до срока. Как ни бился акушер, новорожденную женского пола спасти не удалось.

  (*Сообщения «Русского слова» и Санкт-Петербургского Телеграфного агентства приведены в первоначальном виде без купюр).
               
                Столыпинская ветка
   Шёл май 1910 год. Отшумел, отклокотал, перебесился революционный паводок, Россия мало помалу начала входить в свои берега, потекла могуче и плавно, как Волга-матушка в майские дни. 
   Так думал моложавый генерал, возвращаясь из Питера в Москву и глядя в окно поезда. Они как раз переезжали Волгу в Твери, и Арсений Павлович невольно залюбовался рекой, могучей даже здесь, в своём верховье …
   «Погоди! Что будет с тобою, красавица, когда минуешь ты Рыбинск, Ярославль, Кострому, в Нижнем встретишься с красавицей Окой, за Казанью с Камой-уралочкой и потечёшь огромная, просторная мимо Симбирска, Самары, Саратова, Царицына вплоть до Астрахани и далее, в дельту, которая сама по себе заменит десяток иных полноводных рек, до самого моря Каспийского!».
 
   Любуясь Волгой, Арсений отчасти гордился, что в Поволжье живёт. «Сура — тоже волжский приток. Не самый великий, но явно любимый, поскольку многие волжские обитатели с превеликим удовольствием заходят сюда на нерест. И сурская стерлядь или батюшка-осётр по праву считаются «царской рыбой»: отсюда издавна везли её, икрястую, на царский двор, гнали тройки лошадей что есть мочи, дабы свежая была. Потому и звали икру «тройной», «тройчаткой»…

   В Белокаменной, как всегда, Арсений заехал к Коверину. Сергей возмужал, окреп, но по-прежнему жил  старым холостяком, что считалось у московских адвокатов делом привычным.
— Ты не поверишь! Клиентки настолько привередливы стали, что первым делом интересуются семейным положением стряпчего и лишь потом его деловыми качествами, — говорил приятель не то шутя, не то всерьёз.
— У тебя, я думаю, здесь всё в порядке с обоих сторон? — спросил Арсений.
— Жаловаться грех, — признался Серж. — После  книги от клиентов отбоя нет!
 
  Сразу же после памятного дела об убийстве коннозаводчика Меркулова Хопров написал большую статью в журнал «Вестник полиции».   Статья называлась скромно: «Практика дактилоскопии в изобличении преступника», но вызвала неподдельный интерес всех криминалистов России. Следом сам Коверин "тряхнул стариной" и    написал солидную историю с убийством, погоней и прочим, из столичных газет она перекочевала в отдельную книгу, изданную в типографии Сытина большим тиражом, и друзья поневоле прославились. Книга «Два винчестера» разошлась по всей стране так же, как до этого расходились «Гений русского сыска» Романа Доброго или «Воспоминания судебного следователя» Валериана Вольшина…
   Полицейскому литературная слава была ни к чему, но адвокату оказалась на пользу. Отныне, где бы он ни выступал со своими речами, публика в зале одобрительно шушукалась: «Это Коверин, тот самый! «Два винчестера» помнишь?»…
— Даже Плевако прочёл перед смертью! — с уважением вспоминал Сергей. — Сделал мне пару замечаний, но в целом одобрил.
— Ну и дай Бог! — сказал гость. 
   Вслед за первой, Хопров стал регулярно посылать статьи в журнал, и это было замечено в столице.
— Ты не поверишь: из Министерства отправился в наш родной университет, и вот результат…
   Хопров достал плотный ватман с гербом императорского заведения. Университет уведомлял господина Хопрова в том, что его имя рассматривается на звание кандидата… 
— Поздравляю, дружище! — вскричал Коверин, обрадованный больше, чем сам Арсений.
— Погоди ещё… На Совете возьмут да прокатят.
— Окстись! Прокатывают тех, кто сам за званиями бегает, а ежели кого предлагают, то всё уже продумано заранее… Можно смело идти в кабак!
— Это можно, — согласился Арсений. — Но выпьем не за меня — за Вареньку. Она мне на днях гораздо лучший подарок сделала…
— Что? Ещё одного сына?! — удивился Сергей,
— Дочку, — улыбнулся Арсений.
— Ай да кузину! Прямо-таки пушкинская Наталья Николаевна!
 — Она так же говорит.
— А что Ангелина Марковна? Как она там, в Пензе?
— По-моему, в своей тарелке. Ей ужасно понравилось нянчить внуков. Младших тютюшкает, старшего провожает в гимназию…
— Павел уже гимназист?!
— Мечтает стать сыщиком. Таким, как Иван Путилин.
— Ну, дай Бог! По отцовским стопам пойдёт.
— Какой я сыщик! Сейчас больше чиновник от полиции, нежели полицейский. Свой отряд молодому отдал, в седле сижу всё реже, всё чаще в коляске… Как же?  Верхом скакать не по чину!
   Коверин улыбнулся.
— А хочется?
   Полицмейстер вздохнул.
— Мне ведь 37. Раевский в эти годы  редут оборонял! А я парадами командую… Как толстый генерал с лубочной картинки.
Адвокат усмехнулся.
— Узнаю поручика Хопрова. Его в Департамент сватали, а он рвался в дикое поле! Сегодня с губернаторами за одним столом, — нет, опять недоволен!
— Берите выше, сударь, — нахмурился генерал. — Вчера у председателем Совета министра обедать изволили!

   Но друг не принял шутливый тон.
— Скажи откровенно, Арсений. Что за человек Столыпин? Будет толк в его реформах или нет?
   Хопров усмехнулся.
— Один Бог знает всё, что будет наперёд.
— Это конечно. Может и метеорит упасть на Питер, как было на Тунгуске-реке в позапрошлом году. Но я тебя серьёзно спрашиваю, дружище. 
Арсений подумал и ответил строго.
— Мне кажется, после Петра Великого не было в России человека более значимого. Недаром, что тёзка его… Даже внешне похожи!
— Это слова, — отмахнулся Коверин. — А дел то нет пока!
— А ты думал, легко раскачать тот баркас, что зовётся Россией? Что на 85 процентов из крестьян состоит? Они уже полвека свободны, а всё ещё без своей земли, всё не могут оторваться от общины, как от титьки!
— А им это надо?
   Хопров усмехнулся.
— Милый мой!  Нет у крестьян другого пути, кроме как фермерство. Весь мир так живёт, и в целом живёт не дурно. Пётр Аркадьевич убедился в этом, когда был губернатором в Гродно, рядом с Литвой и Польшей…
— Да, там хуторяне с двух сторон! — улыбнулся Коверин.
— А у нас? В соседях с нами самый  хуторской уезд сегодня — Сердобский. А почему? Потому что Столыпин губернатором был. Тот Саратовский опыт он теперь на всю Россию распространить хочет! И добьётся, вот увидишь!
— Ну, а если нет?
Арсений поправил ворот мундира, тяжело вздохнул:
— Тогда плохо будет России. Это я тебе как полицмейстер говорю. Знаешь, что такое «чёрный передел»?..

   Этим же летом Госдума по настоянию Столыпина приняла Закон о хуторах и отрубях, новые тысячи крестьянских семей освободились от общинной зависимости, многие свободные землепашцы в поисках новых земель уехали в Сибирь, на Амур и на Дальний Восток…
   В сентябре 1910-го Пётр Аркадьевич приехал в Пензу.
   Хопров давно не видел своего министра в таком прекрасном настроении. Выиграв Думские схватки с эсерами, черносотенцами, иными недоброжелателями из числа депутатов, «пробив» долгожданный Закон, Премьер всё лето был в трудах по его скорейшей реализации, мотался по стране, стал поджарым, загорел и вообще смотрелся моложе своих 48 лет.

   Однажды, на заседании Госдумы, Столыпин бросил в лицо радикалов:
— Вам нужны великие потрясения,а нам нужна великая Россия!
   Эти слова были широко подхвачены прессой, о них узнала вся страна, и теперь толпы народа встречали своего премьера с большим вдохновением. Времена «великих потрясений» прошли, казалось всем, настало время делать Россию поистине великой. «Настало время Петра!» говорили повсюду.
   Так было и в Пензе. Собрание представителей губернской администрации, Земства и дворянства устроило высокому гостю подлинную овацию, со вниманием и одобрением слушало его речь, само отчитывалось о ходе аграрной реформы в губернии.

   — По состоянию на 1 сентября создано 6575 отрубов и хуторов, 25 прокатных пунктов сельскохозяйственной техники, действуют 900 показательных участков и 38 опытных полей…
    Конечно, всего этого ещё недостаточно, но велика беда начало!  «Ещё два-три года такими же темпами, ещё пара хороших урожаев на своей земле, и процесс станет необратим! — думал каждый. — Даже самые упрямые, почувствовав вкус самостоятельной фермерской работы, получив от неё реальный доход, уже никогда не вернутся к унылой общине. Ведь никто же сегодня не заставит вести хозяйство по другому американского, голландского или австралийского фермера!»

   Столыпин поднял взгляд и увидел полицмейстера Хопрова, своего подчинённого по линии министерства внутренних дел. Слегка кивнул ему. Вот и ради таких полицейских затевалась эта реформа. Международная практика показывает, что в префектурах, где развита фермерская система земледелия, крайне редки уголовные преступления корыстной направленности.  То же конокрадство, бич сельской глубинки в России, в богатых странах почти незнакомо.
   «Воруют от бедности и нищеты, — подумал и Арсений тоже. — Имея во дворе с десяток лошадей, в чужую конюшню не полезешь!»

   В этот день Столыпин побывал на строительстве вокзала Пенза-3, очень важного для расширения пассажирского потока на Урал и в Сибирь... При вокзале намечено было построить столовую для проезжающих, лазарет для заболевших в пути…   
   21 сентября премьер отбыл в родной Саратов. Обещал вернуться снова, проверю ход строительства…
   Увы, это был последний его визит в Пензу. Через год в Киеве прозвучал выстрел российского Герострата Богрова, и многое, многое из задуманного «Новым Петром» пошло на спад, стал реальным «чёрный передел»…
   
                «Далеко ли до тюрьмы?»            
   Прошло ещё шесть лет, и на исходе зимы 1917 года грянула Февральская революция. Из тюрем, ссылок, с каторги вместе с революционерами были выпущены и уголовники, которые тут же провозглашали себя «борцами с прежним режимом» и вливались в пёструю толпу восставшего народа.
   Наступила середина марта.
   Жена генерала со страхом провожала его на службу.
— Арсений! На дворе революция. Люди злые, как осы. Наденьте штатское, умоляю!
— Милая Варенька, – он поцеловал её руку. — Я честно заработал свои погоны и не намерен снимать их в угоду толпе! 
  Хопров приехал в управление и приступил к работе, когда вооружённая толпа ворвалась в его кабинет. Человек в штатском, с   бантом на груди, поднял руку, останавливая шум. Обернулся к полицмейстеру.
— Гражданин генерал! Довожу до вашего сведения, что    11 марта Временное правительство упразднило Департамент полиции министерства внутренних дел России! 
— Что же будет взамен, позвольте узнать? — спросил Хопров без тени волнения, поскольку молодая революция каждый день озадачивала народ чем-то новым и оказалось, что даже к новшествам можно привыкнуть.
— Учреждено Временное управление по делам общественной полиции. Но это тоже…
— … на время, — подсказал генерал.
— Вот именно! Мы выступаем за народную милицию!
— Так же, как некогда во Франции? – уточнил Хопров.
— Возможно. Со временем мы изменим имя…
— Та же Франция рано или поздно вернулась к первоначальному...

  Но мирная эта дискуссия была прервана самым неожиданным образом.
— Ты ещё рассуждаешь, гад? — крикнул из толпы чей-то очень знакомый голос. «Голос из прошлого», невольно подумал Арсений.
 Он обернулся и с горечью увидел одетого в  революционную кожанку чембарского убийцу Сеньку Терехова.
— Вот он, граждане! – вопил Сенька, указывая на Хопрова. —   Царский сатрап, который гноил в тюрьмах таких же революционеров, как я!
— Это вы революционер, господин Терехов?! – усмехнулся Арсений. — Побойтесь Бога! Вы бандит, которого я взял за убийства мирных селян…
— Вы слышали, граждане? Я убил его дружка, станового пристава, и мне за это – бессрочную каторгу!
Выхватив револьвер, он прицелился в Хопрова, но человек, имевший власть, отвёл его руку, и пуля ушла выше. 
— Отставить, Терехов! Мы знаем, что Вы пострадали от прежнего режима, но, как сказал наш вождь гражданин Керенский, «революция кровь не проливает!» Будем судить сатрапа революционным судом!
 С Хопрова сорваны погоны и два вооружённых  «революционера» повели его в тюрьму. На выходе из кабинета к нему подскочил Терехов, проверил верёвку на руках и с подлой улыбкой шепнул:
— Мы с тобой в камере посчитаемся, Ваше благородие!
       
  Улица была пуста, но что толку, если освободить путы никак не удавалось: подлец Терехов затянул их так, что даже китайские хитрости не помогали.
Хопров замедлил шаг. Лучше погибнуть здесь, под синим мартовским небом, чем в гнилой тюремной камере от рук Терехова и его дружков.
— Веселей ходите, ваше превосходительство! – взмолился старший из конвоиров.
— Мне торопиться некуда, — возразил арестованный.

   Сзади их догнал закрытый двуконный экипаж. Один из пассажиров, поравнявшись с конвоирами, спросил:
— Далеко ли до тюрьмы, граждане?
— Да нет, тут рядом.
— Всё одно довезём! — сказал пассажир и ловко, «по-хопровски», скрутил первого конвоира.
   Второго обезоружил кучер. Конвоиров связали и бросили на снег в ближайшей подворотне.
— Прошу садиться, Ваше превосходительство! – послышался знакомый голос.
  Хопрова развязали, подсадили в экипаж, с места в карьер погнали лошадей вперёд.   
— Куда ехать, гражданин генерал?
— Василий Игнатьевич! – обрадовался Хопров. – И ты, Савелий? 
— Точно так, Ваше превосходительство.
— Но давай определим маршрут, Арсений Павлович, — поторопил Василий. – Этот Терехов всех своих дружков на ноги поднимет, чтобы тебя поймать.
   Арсений горестно вздохнул.
— Вот времена настали! Всю жизнь я ловил бандитов, а сегодня они ловят меня!

   Сочли, что при нынешнем развитии телеграфа поезд опасен.
— Ты ещё из Пензы не успеешь выехать, а тебя уже в Каменке поджидают, — «утешил» коннозаводчик.
— Я это делал ещё двадцать лет назад! — усмехнулся генерал. — Что же ты предлагаешь?
— Лично я в нормальных отношениях с новой властью, — похвастался Василий. — Хорошие кони всем нужны.
— И что?
— А то, что в Завиваловке тебя искать не будут. Проведу… ветеринаром, что ли? Вы в лошадях разбираетесь, гражданин?
  Весело рассмеялся Савелий, поскольку не знал лошадника лучше, чем его генерал.
— Помнишь нашу первую встречу? – подмигнул ему Арсений и передразнил того бородатого тамбовца, каким предстал перед ним Савелий. — «Коня взнуздаешь?» «И объезжать доводилось, Ваше благородие, и подковать могу»…
   Все трое весело рассмеялись. Теперь это можно было себе позволить, поскольку резвые кони вынесли их за Тамбовскую заставу, под копытами был знакомый с юности тракт!
   — «Мы ушли от проклятой погони», — затянул   красивым баритоном Савелий…
   — «Перестань, моя крошка, рыдать», — подхватил Меркулов-младший…
   — «Нас не выдадут чёрные кони,
     Вороных уж теперь не догнать!» — с чувством спел даже Арсений, который никогда не отличался хорошим вокалом.
   Сегодня вновь — в который раз! — смерть прошла мимо него стороной.  Да ещё какая поганая могла быть смерть!
   — Спасибо, друзья!.. В бою умереть не страшно. Нет хуже для казака, чем сгинуть в неволе, под путами, без сабли и пищали!   

   Прошёл ещё один год, полный домыслов и противоречий. Почему-то не оправдало былых надежд  Учредительное собрание… Оно лишь день позаседало в Таврическом дворце и было распущено охраной из матросов — за ненадобностью.
   — А когда-то, в молодости, мы так мечтали о «Русской Англии»! — вспоминал Арсений, сидя с Василием у камина. — С конституционной монархией, народным парламентом, избираемым премьером!
— Всё это ещё будет, возможно? — предполагал хозяин дома. — Впрочем, я никогда не был силён в политике.
— И я от неё бегал, как чёрт от ладана… Покойный Александровский только потому соблазнил меня полицмейстерством, что обещал все политические дела возложить на Кременецкого, на полковника Зарина. Но не успел…
— В один день уложили обоих – и губернатора, и полковника, царствие им небесное! — перекрестился коннозаводчик..

   Арсений, поклонившись иконе, выпил рюмку «Смирновки»… Василий с памятной поры не пил спиртного вовсе: дал зарок и держит его исправно уже семнадцать лет!
— Я всегда считал это большим пробелом в российской внутренней политике, — с досадой молвил генерал. — Во всех цивилизованных странах чётко делят полицию на уголовную и политическую. А у нас всё уживались в одном Министерстве!.. Почему убили Плеве? Потому что и министр, и главный жандарм страны — в одном лице!
— И Столыпина также?
  Арсений вздохнул. Из всех бывших министров он больше других ценил Петра Аркадьевича.
— Со Столыпиным до сих пор не всё понятно… Уж слишком быстро вздёрнули Богрова – словно боялись, что лишнего скажет… Но нынешняя власть поступает мудро, мне кажется. Политическими делами ведает у них ЧК, уголовными – милиция…
  Василий усмехнулся, догадываясь о мыслях друга.
— И что же?.. Ты стал бы в ней служить?
  Арсений вздохнул и молча уставился в зеркало.
 
  Весь год  в целях конспирации он не брился, и теперь на него   смотрел полуседой бородач, мало похожий на того бравого генерала, каким он был всего лишь год назад.
— Не знаю, дружище. С одной стороны, я чувствую, что ещё немало пользы принёс бы Отечеству, как его ни назови... Ведь мне всего 45, я на двадцать лет моложе генерала Брусилова, почти на тридцать — сенатора Кони! А они при деле!!!
— И что же?
  Хопров скептически осмотрел себя и вздохнул.
— Мне не надо званий, не надо чинов… Я пошёл бы простым урядником, становым приставом  или как они сегодня называются, эти милиционеры?
— Участковым?.. Постовым?.. Я тоже в этом не силён.
— Одно меня волнует, дружище. Весь год до меня доходили плохие слухи: там поймали старого товарища и расстреляли как бывшего «сатрапа», тут судили бывшего жандарма и завершили тем же… Я не жандарм! Но оправдываться считаю делом позорным, завершать свою жизнь на эшафоте – делом глупым, а потому подожду ещё… Надо взвесить все за и против… Если узнаю, что новой России нужны старые честные полицейские, пойду служить в милицию!

  Увы! Брестский мир изменил многое. Дредноут Антанты, идущий к Победе, получал пробоину ниже ватерлинии. Это понимали даже сами большевики: против позорного мира с Германией выступал даже Дзержинский, а Троцкий, второй человек в партии,  выдвинул половинчатое «ни войны, ни мира»…
— Сгущаются тучи! – сказал Василий, вернувшись из Москвы. – Бурлит Белокаменная так, словно Тушинский Вор стоит на пороге. Многие ждут не дождутся прихода Антанты, только и слухов кругом: в Новороссийске французы, в Архангельске – англичане…
— М-да! — хмуро молвил генерал. — Не гоже в пылу драки товарищей бросать.
— Да ещё каких товарищей! – с болью в сердце воскликнул хозяин. — На нашей стороне – Северные Штаты, Италия, Румыния… Даже Япония, недавний наш враг, сегодня на стороне Антанты!
— Не понимаю! — вздохнул Хопров. — Ведь Победа, судя по всему, сегодня гораздо ближе, чем в 17-м…

   Василий Игнатьевич прошёлся по кабинету и сказал решительно:
— Тебе, однако, собираться надо, Арсений Павлович.
— Что так?
— На Дону Каледин, в Самаре «армия УчСоба», в Сибири адмирал Колчак… Большевики чувствуют опасность со всех сторон и начинают закручивать гайки. Снова поговаривают об арестах всех «бывших». Теперь их «белыми» зовут…
— Почему?
— Говорят, по аналогии с царём-батюшкой: он любил белоснежные ризы…
— Или потому, что представлялся «Императором Великой и Малой и Белой…»
— Сегодня зовут «Царём Тобольским».  Вот и всё, что осталось ему от Руси!
— Сам виноват! — жестоко откликнулся Арсений. — Не вражеская армия – всего-то два депутата, Гучков с Шульгиным, приехали к нему в Могилёв, где окружён был верными войсками, и что?.. Отрёкся!!! Росчерком пера сдал Великую Империю, как не удачный чиновник сдаёт свой департамент!
   Василий пожал плечами.
— А что он мог сделать?
— Историю вспомнить!!! — горячо возразил генерал. — Юный Пётр, когда пришли его звать к царице Софье, среди ночи бежал в святую  обитель, укрылся там со своими «потешными»… И ведь не посмели стрельцы покуситься на Помазанника Божьего, сами поползли с покаянием!
— Ты считаешь?..
— Да! Надо бы ему не в Питер, где революция,  а в Новочеркасск, на верный Дон! Кто-кто, а казаки не выдали бы царя-батюшку! — взмахнул рукою потомственный донской казак.
 
  Василий Игнатьевич достал из сейфа изрядную сумму   «керенок», выгреб царские червонцы…
— Вот и нам, мой друг, пора бежать на Дон или в Крым, или в Хельсинки… Куда угодно, но в России нам с тобой оставаться опасно! Усадьбы, какие не сожгли ещё, экспроприируют, хозяев берут на цугундер… Нет! Надо переждать смутные времена за границей.
  Хопров подошёл к окну, поглядел во двор, где опять просыпалась весна.
— А как же семьи?
— Оставим денег, — доберутся следом. Сейчас все так делают. Порознь бежать безопаснее.
  Арсений вздохнул.
— Старший мой, Павлушка, в этом году гимназию заканчивает…
— Ну нехай, не трогай парня. Приедет в мае, через месяц, — беспечно отмахнулся Василий. — Он у тебя боевой парень!

   Они благополучно добрались до Хельсинки, а следам — Варенька с младшими детьми.
   В Пензе, в доме на Никольской, остались Ангелина Марковна со старшим внуком. Решено было, что они приедут сразу же, как только Павел закончит учёбу. Менять любимую Первую гимназию за месяц до выпуска не хотелось.
— До мая потерпим, — говорила бабушка, постепенно собирая вещи. — А там на Питер – и в Хельсинки! Помнишь нашу финскую дачу, Пашок?
— Как же, бабуля. Прекрасно помню!

  Всё изменилось, когда тихая доселе Пенза вдруг оказалась в центре большой и сложной политической интриги.
  Ещё в марте, при обсуждении  Брестского мира, был поднят вопрос о пленных чехах и словаках, которых в царской России насчитывалось аж 30 тысячи! Этот корпус, по согласованию с Антантой, был объявлен автономной частью Французской армии.  Но вмешались «третьи силы», в мае последовал приказ Троцкого о разоружении «белочехов», и выполнять его выпало малосильному пензенскому гарнизону, поскольку через Пензу проходил в это время боевой, озлобленный, вооружённый до зубов корпус.
   …Так в России началась Гражданская война – суровая и беспощадная.

   Боевые действия развернулись не в столицах, где прежде разворачивалось большинство «беспорядков» и «революций», не на окраинах империи, которые всегда втихомолку «бурлили», а в провинции, в тихом центре страны Советов, в Пензе.
    Пензенский гарнизон отправился на «южную» железную дорогу, по которой из Сердобска подходил очередной поезд с «белочехами»… Отправились легко и весело, поскольку до сих пор ничем серьёзным тыловой гарнизон не занимался…
    «Нападавших» гнали до самой Пензы, и три дня озлобленные «чехи» держали город в страхе. Но даже на осадном положении Пенза сражалась – в основном за счёт горожан, взрослых и не очень: отставных офицеров, мастеровых,  приказчиков, вчерашних гимназистов и реалистов…

   Было много убитых, ещё больше раненых… После того, как «белочехи» укатили дальше на Восток, в Сызрань и Самару, покойников похоронили в общей братской могиле на Соборной площади, а раненых разместили в лазаретах на Лекарской улице…
Поскольку среди последних оказался и Павел Хопров – недавний выпускник Первой пензенской гимназии, что на Дворянской, их поездка с бабушкой в Финляндию была отложена «до выздоровления внука» — так они полагали…
   Но во время революций всё не прочно и быстротечно.
   В лазарет, проведать героев, пришёл сам товарищ Кураев – председатель Совета губернских комиссаров, член Губкома РКП(б), редактор «Пензенской бедноты»… Он поговорил с каждым – доверительно, как умеют журналисты… Сам недавний выпускник пензенской гимназии, Василий Владимирович с полуслова понял Павла: совсем недавно тоже зачитывался Иваном Путилиным и Шерлоком Холмсом…
— Отряд милиции формируем… Трое погибли в эти дни: Катин, Калугин, Терентьев…
— Знаю, — вздохнул Павел. — На моих глазах всё было.
— Парень ты геройский! Пойдёшь? – спросил «советский губернатор». — Возглавляет городскую милицию хороши боевой товарищ — Оленин.
— Мой отец был полицмейстером! — откровенно признался Павел.
— Знаю его. Господин Хопров — честный человек, среди врагов пролетариата  не значился.
— Его врагами всю жизнь были конокрады, бандиты, гопстопники, мокрушники!
   Кураев усмехнулся.
— Я вижу: ты интересовался, чем занимается отец!
   Выздоравливающий пожал крепкими плечами.
— Хотите, приёмчик покажу?.. Батя научил!
   «Губернатор», которому не было ещё тридцати, весело рассмеялся.
— Поправляйся, потом покажешь.

   Так неожиданно и скоро решилась судьба Хопрова-младшего.
   Ангелина Марковна, не пожелав расстаться с внуком, осталась там же — в доме на Никольской. Со временем улицу назвали именем Карла Маркска (памятник ему пензяки воздвигли первыми в Европе!), квартиру уплотнили, но Ангелину Марковну, из уважению к внуку, не тронули… 

   Прошло ещё тридцать лет. Шёл 1949 год. В университете одной из европейских столиц читал лекцию седовласый профессор. На лацкане его пиджака поблескивал скромный, но понятный бойцам «Сопротивления» значок Де Голля "1942"...
  — Всегда находились правители, желавшие озадачить полицию не свойственными ей политическими функциями, — говорил профессор. — Это никогда к добру не приводило. Полицейский – лицо сугубо гражданское и политически нейтральное! 
   Студенты слушают его так же внимательно, как полвека назад слушал Арсений своих профессоров. Знали: в России «седовласый» дошёл до префекта, там же, «у Сталина», служит сын его, а в Париже, в воссозданном после войны Интерполе – внук… 
— Золотые слова сказал первый русский император  Петр Великий: «Полиция есть душа гражданства». Помните  об этом, господа!
                Юрий Арбеков