Карская область. Кавказский фронт. Декабрь 1917

Карская область. Закавказский фронт. Декабрь 1917.




1.

– Эх, долюшка ты наша непутёвая! – Обхватив руками отмеченную свежим шрамом крупную голову с сильно поседевшими, однако ещё густыми кудрями, простонал сотник Гордиенко, изрядно охмелевший от нескольких выпитых чарок крепкой виноградной водки. Убрал сотник руки и глянул на вахмистра Мартыненко, чистыми, как у дитя, синими-пресиними, словно вода в горном озере Ван, славянскими глазами, глубоко запавшими на коричневом, продубленном южным солнцем и горными ветрами морщинистом лице.      
– Ну скажи ты нам, мил человек! За что нам, казакам, такая беда? Или не служили верой и правдой царю и отечеству? Или не ставили станицы на новых землях, не растили хлеб, коней да детей? Не охраняли границу Государства Российского от басурман, контрабандистов и прочих разбойников? Разве не защищали державу, не гибли на войне за царя и отечество от вражьих сабель и пуль? А?   
– Да что ты, Петро, пристал к человеку? Довольно пить ханжу, не то ноги не станут держать. Давай-ка, отпаивайся чаем, Ох и хорош чаёк у Якова! Из Персии привезён чай. Душист! Хорош! – Похвалил чай вахмистр Вострецов – сосед по куреню и товарищ Петра Гордиенко.
– Чаёк-то индийский, ещё в Исфагане покупал. Есть в Персии такой старинный город, говорят, что прежняя персидская столица, – подтвердил в свою очередь вахмистр Яков Мартыненко, ограничившийся двумя чарками местной водки, которую казаки гнали так же, как это делали грузины из перебродивших виноградных отжимок, однако прозвали по-своему, ханжой, а не чачей, а потому почти что трезвый.
– Да не пристал я к Якову. Люб он мне! Душу излить хочу перед земляком! – Хлебнув крепкого чаю из латунной кружки, едва не обжёгся пожилой сотник Петро Гордиенко сам родом с Полтавщины, а стало быть «самый правильный хохол», как и сидевший напротив него молодой вахмистр Яков Мартыненко. Только давно не бывал под Полтавой сотник Гордиенко – старый казак и старожил станицы Ольговской.
Появилось в Карской области1 такое православное село или станица, как любо звать казакам обжитое место, где разместился родной курень. Появилась Ольговка вместе с сёлами Хорошее, Гренадёрское и Михайловка лет тридцать назад на землях вновь образованного Закавказского казачьего войска после славной победы над турками в очередной Кавказской войне2.
Тридцать лет уж тому, как поступил Петро Гордиенко – сын крепостного крестьянина с Полтавщины, родившийся после царёва указа3 вольным хлопцем, на государеву службу в Кубанское казачье войско и был направлен на Кавказ в недавно отвоёванную и присоединённую к России Карскую область для охраны казачьими разъездами новых рубежей Российской империи.
Давно это было. С тех пор добросовестно охранял границу казак Гордиенко, дослужился до офицерского чина, стал справным семейным станичником и нарожал вместе с супружницей, которую присмотрел на Кубани, шестерых детей.
Да минуло доброе мирное время. Разразилась война с германцами, австрияками и турками. Старший сын пропал в самом начале этой бесконечной войны где-то в лесах Восточной Пруссии. Средний сын воюет с турками за озером Ван, что раскинулось среди гор словно море, на крайнем северном фланге придуманного союзниками-англичанами  Месопотамского фронта. Младший сын, Иван – вот он, рядом с отцом, отпущен командиром на несколько дней в родительский дом. Тоже повоевал, а теперь его полк стал возле Ольговской. Ждут приказа отходить на Александрополь. Старших дочерей Сотник Гордиенко выдал замуж и обе теперь за Кавказским хребтом, на Кубани, а стало быть в коренной России. Дома осталась лишь младшая шестнадцатилетняя дочка Аринка. Помогает матери по хозяйству, да только придётся бросать всё нажитое потом и кровью…    
О той жаркой стране Месопотамии, возле которой воюет средний сын, сказано в церковных книгах, что где-то там, ещё в допотопные времена находился Рай, а после стоял град Вавилон с башней, которую так и не смог возвести до небес местный люд, поскольку, господь-бог смешал языки, не желая допустить такое…
– Выходит теперь нам, казакам, бросать всё нажитое и уходить на Кубань и на Терек? Отдавать турку землю, в боях взятую, кровью, политую, казацким плугом распаханную, родящую хлеб? Оставить без охраны российские границы, оставить без защиты христиан, присягнувших на верность царю и отечеству? Ведь изведут их басурманы, как проделали это с армянами в пятнадцатом году4. Порежут, как баранов! – В сердцах сотник вдарил кулаком по столу. Чарка с недопитой ханжой подпрыгнула и опрокинулась.
В горницу просторного дома сотника Гордиенко, где собрались казаки на прощальное застолье, а по сути поминки по Карскому краю и родной станице Ольговской, которую предстояло покинуть в ближайшие дни вместе с войсками Кавказского фронта, уходившими из Западной Армении к Ахалкалаки и далее на Тифлис либо к Александрополю, вошли штабс-капитан Баранов и поручик Булавин. Следом за ними порог горницы переступил незнакомый казакам офицер в чине подпоручика с редкими в этих местах погонами зелёного цвета на подогнанной по фигуре новой шинели. Был он невысок ростом, строен и крепок, словно хороший гимнаст, и красив лицом. 
– Здорово, казаки! –  Сняв папахи, поздоровались штабс-капитан и поручик.
– Здравствуйте, – поздоровался подпоручик, сняв фуражку с таким же зелёным околышем и представился казакам: – подпоручик Потоцкий, офицер пограничной стражи. Вроде как из поляков, но православный.
Среди казаков ходили слухи, что после войны, границы в Закавказье и по всей империи будут охранять отряды пограничной стражи, учреждённой в 1906 году и охранявшей до войны западные границы Российской империи с Германией, Австро-Венгрией и Швецией.   
– Что приуныли? – Дождавшись ответного приветствия нестройными голосами собравшихся в горнице казаков, спросил у станичников штабс-капитан.
– Как же не горевать, господин-гражданин штабс-капитан, – Встав из-за стола и заметно покачиваясь, ответил штабс-капитану старший по званию сотник Гордиенко. – Дома бросаем, станицу оставляем, землю-кормилицу отдаём на поруганье басурманам. Как уйдём, церковь разрушат, могилы родичей осквернят, в домах наших станут гадить, земля порастёт бурьяном! Тфу!.. – Плюнул сотник на затоптанный пол и сел, обхватив голову руками. – Лучше уж самим всё пожечь и порушить!
– Кабы армия не уходила – и мы не ушли бы, – хмуро посмотрев на штабс-капитана, –  подал голос вахмистр Вострецов. – А может в Питере власть опять поменялась? Сказывают, что Николай Николаевич – главнокомандующий наш5, отстранённый иудой Керенским, теперь в Питере и собирает войско, чтобы сковырнуть большевиков и уговорить государя-императора возвратиться на царствие. Что об этом слышно в штабе, гражданин штабс-капитан?
– Ничего об этом не слышно, гражданин вахмистр, – вздохнув, ответил Баранов, обратившись к Вострецову словом гражданин, как это теперь было принято в разваливающейся России, пережившей вторую подряд революцию.
– На Германском, на главном фронте буза. Власть перешла в руки солдатских комитетов, а там верховодят большевики. Офицерам солдаты не подчиняются. Целыми полками оставляют окопы, срывают с себя погоны, набиваются в эшелоны и разъезжаются с винтовками по своим деревням и сёлам делить обещанную им землю. Большевики  затеяли переговоры с немцами. Что из этого выйдет – одному чёрту ведомо! – Баранов снял фуражку и вытер пот.
– Вот что, братцы казаки, – продолжил штабс-капитан. – Нужны добровольцы. Четыре казака, лучше из местных. За тем и пришёл к вам. Есть сведения, что в Сарыкамышских лесах укрывается крупный конный то ли турецкий, то ли курдский, словом басурманский  отряд – разбойники из тех душегубов, что грабят и убивают христиан. Возможно, что заправляют в том отряде турецкие офицеры.
Неподалёку сёла духоборов и молокан6 – хоть и раскольники, но всё-таки христиане и русские люди. Да и здешние православные греки от неверных страдают. Надо бы разведать численность отряда, есть ли в отряде орудия, где отряд размещается, дожидаясь когда войска и казаки уйдут в Ахалкалаки и Александрополь, чтобы разорить край и истребить христиан.      
Хоть в Питере и творится чёрт знает что, но на Кавказе сил у нас пока достаточно. Солдаты, хоть и рвутся домой, но не бунтуют как на Германском фронте, а казачьи полки по-прежнему верны Отечеству.  Прогоним разбойников-басурман, дадим время собраться в дорогу христианам, а потом двинемся к старой границе.
В Тифлисскую и Ереванскую губернии турка не пустим, какие бы приказы не поступали из Петрограда. А там, что бог даст… – штабс-капитан протёр осунувшееся лицо ладонью и умолк, так и не высказав своих тайных надежд.
– Решайте, казаки, – Добавил к словам штабс-капитана поручик Булавин – боевой пехотный офицер, которого как и штабс-капитана Баранова узнал – вот ведь встреча! вахмистр Мартыненко, ещё в четырнадцатом году ходивший под их командой на самый юг Персии, откуда с гор хорошо просматривался Персидский залив.
«Признают ли?» – Разволновался он, с нескрываемым волнением посматривая на офицеров.
В освещённой двумя керосиновыми лампами просторной, прокуренной горнице дома сотника Годиенко, где дым от курева, как говорится «стоял коромыслом», было темновато. Однако признали Якова. Прищурив глаза, штабс-капитан внимательно посмотрел на вахмистра и, толкнув в бок поручика Булавина с возгласом – Смотри, Владимир Андреевич, ведь это наш старый товарищ! – и протянул руку Якову Мартыненко. Тот встал из-за стола и, широко улыбаясь, крепко пожал руку штабс-капитана.
– Я это, Павел Серафимович, Мартыненко! Узнали таки! Я ведь теперь в драгунах Сорок пятого Северского Его Величества короля Датского полка. Произвели в вахмистры! Да и вы, Павел Серафимович, теперь штабс-капитан, а Владимира Андреевича произвели в поручики!
– Произвели, произвели, – согласился Баранов. – Как же ты оказался здесь, братец, да ещё драгуном полка имени Его Датского Величества? – Улыбаясь и пожимая в свою очередь руку вахмистру, поинтересовался Булавин. Полк то твой ещё в октябре отошёл из Персии за Аракс.
– Командирован был в Карскую область, да вот застрял здесь… – Виновато посмотрел на штабс-капитана вахмистр Мартыненко.
– Да, братец, похоже, что мы все здесь застряли, – тяжко вздохнул Баранов. – Не здесь бы нам торчать в сей трудный момент, а в Петроград бы сейчас войти с казачьими полками, да с развёрнутыми знамёнами… – Посетовал он, однако вышли эти слова штабс-капитана какими-то тусклыми, неуверенными.
– Вот, господа, – штабс-капитан обратился к казакам, представляя знакомого вахмистра. – Ходили мы вместе с Яковом Мартыненко ещё в четырнадцатом году в дальний поход.  Ходили по горам Загросским на край персидской земли к тёплому морю, которое зовётся Персидским заливом, а выходит тот залив в Индийский океан.
– Ходили, казаки. Было это три года назад, – подтвердил вахмистр. О том памятном осеннем походе 1914 года Яков Мартыненко, служивший в Персии с 1909 года, в Полтавском казачьем полку атамана Сидора Белого, намедни рассказывал Ольгинским казакам, к которым пристал после сильной простуды, прихватившей его в середине ноябре, а теперь уже наступил декабрь 1917 года.       
      
* *
– Я, братцы-казаки, в Персии с девятьсот девятого года. Служил в первой сотне Полтавского полка и перешли мы реку Аракс с отрядом генерала Снарского в конце апреля девятьсот девятого года согласно царскому указу7. Заняли персидский город Тавриз, где находилось российское консульство и проживало немало христиан.
В Персии в те времена повсюду смута. Власти нет никакой. Кругом бесчинствуют банды из персов, курдов, кавказских татар8 и прочих басурман. Зверства творят неверные – упаси господь. Особенно измывались над попавшими в плен христианами – солдатами и казаками, даже над ранеными. Без слёз невозможно было смотреть на их истерзанные тела. Но и мы не давали спуску басурманам… – Урядник сжал кулаки и в его светлых глазах блеснул недобрый огонёк. 
– В общем, братцы, вешали разбойников, рубили им головы, наводили порядок. А в конце одиннадцатого года персы подняли восстание в самом Тавризе. Таких разбойников называли фидаями. Воевали мы с ними всю зиму и к весне восстание подавили. Ходили с боями на Решт, Казвин и другие персидские города. Замирили басурман, а там подоспела война с турками и германцами.
К тому времени мне присвоили чин урядника. Осенью четырнадцатого года, точного дня назвать не могу, то ли конец жовтня, то бишь октября, – поправился Яков Мартыненко, как и многие малороссияне частенько называвший месяца по-украински, по-славянски, – то ли ноябрь наступил, только вышел наш сводный отряд – кавалерийская полусотня от Полтавского и Уманского конных полков с дюжиной проводников-казаков из Елизаветпольской губернии –  все из крещёных курдов, на край Загросских гор.
Недели две скрытно добирались горами до Казеруна – городок такой, маленький на краю гор. Остановились верстах в десяти от него. Холод, в горах кое-где выпал снег, а на равнине по-прежнему тепло, сухо и солнечно.
Позади в долине просматривался Шираз – как рассказывал их благородие капитал Баранов, командовавший нашим отрядом, очень старинный город и главный в Фарсийской земле. – Мартыненко хлебнул из кружки горячего, круто заваренного чая и, прикрыв глаза, ушёл в ещё не слишком далёкие воспоминания осени 1914 года, когда на Кавказском театре военных действий завязались сражения с турками, которых толкали к войне с Российской империей немцы, задумавшие, как о том судили-рядили простые казаки «то ли поход в Индию, то ли того дальше…»

* *
– Вот оно тёплое море! Довелось таки, братцы казаки, увидеть частицу южного океана! – Подпоручик Булавин сдвинул казацкую папаху на затылок и указал рукой, зажавшей нагайку, на бескрайнюю водную гладь Персидского залива, сливавшуюся за дальним горизонтом с высоким безоблачным небом. – Благодать-то какая, братцы!
– Так точно, ваше благородие, благодать! – Откликнулся урядник 1-го Полтавского казачьего полка Яков Мартыненко, любуясь бирюзовой поверхностью моря, искрящейся под лучами горячего южного солнца с высокого гребня плоскогорья, круто обрывавшегося в сторону приморской равнины – серой, пустынной безжизненной с мелкими зелёными пятнами по берегам стекавших с гор немногочисленных ручьёв и речушек.
Хорунжий припал глазами к окулярам бинокля и принялся рассматривать водную гладь залива, по которому в строну Басры, взятой недавно индийской бригадой, воевавшей в составе британских войск, должны были проследовать военные корабли и транспорты с войсками и военными грузами.
Не имея в заливе военных кораблей, турки отошли от Басры вглубь Месопотамии и заняли оборону у слияния Тигра и Евфрата, а британцы не решались наступать имеющимися силами на Багдад и далее к нефтеносным Мосулу и Киркуку, требуя от русских войск ударить с севера через горный проход в горах Загроса.
В глубокой древности этот проход, носил имя Персидские врата, которые пришлось обходить армии Александра Македонского ввиду наличия там укреплений и многочисленной персидской стражи. Теперь проход из Персии в Месопотамии контролировали турки.
Главной задачей отряда капитана Баранова было наблюдение за шедшими к Басре  британскими кораблями. Не слишком доверяя сообщениям союзников, следовало собственными глазами оценить силы британцев, перебрасываемые на новый Месопотамский фронт. Командование русским Закавказским фронтом не очень-то доверяло англичанам, которые могли дезинформировать русских, преувеличив свои силы, перебрасываемые в район Басры и переложить основные тяготы открытого ими Месопотамского фронта на своих русских союзников.
Горы в окрестностях Казеруна скалистые и довольно пустынные, так что были мало пригодными для выпаса скота, особенно накануне зимних холодов. Встречи в этих местах с пастухами или собирателями хвороста были маловероятными, поскольку лесов поблизости не наблюдалось. Кое-где росли лишь чахлые колючие кустарники.
Всех припасов у отряда оставалось на пару недель, включая овёс для лошадей. На выпас рассчитывать не приходилось, поскольку в окрестностях стоянки, выбранной возле довольно глубокой пещеры, подходящих трав не произрастало.
Оценив обстановку, капитан Баранов и подпоручик Булавин посвятили казаков в дальнейшие планы.
– Вот что, братцы казаки. Нам здесь предстоит пробыть неделю, наблюдая день и ночь за прохождением судов по заливу. Караваны союзников где-то на подходе. Должны появиться дня через два – три, но может быть и раньше, так что гляди в оба. Необходимо считать транспорты и военные корабли, определяя их тип, вместимость и грузоподъёмность. Всё увиденное необходимо записывать, с указанием дня и времени прохождения транспортов и военных кораблей. Есть вопросы?
– Господин капитан, как же нам, казакам, не сведущим в морских делах, понять где какие транспорты и корабли? Как определить вместимость и грузоподъёмность? Кажется у моряков для этого есть слово водоизмещение? – Спросил капитана старший из казаков сотник Фостиков.
– Вот вы, господин сотник, знаете что такое водоизмещение, а говорите что несведущи в морских делах? – Поправив пышные усы, улыбнулся Баранов. – С типами кораблей мы с подпоручиком Булавиным вам поможем, а вместимость, грузоподъёмность, а стало быть и водоизмещение транспортов будем определять как у нас говорят «на глазок». Главное всё заметить и подсчитать, а так же отметить день и час, когда мимо нас проследуют эти транспорты с войсками, вооружением и прочими припасами.
Наблюдать за заливом будем в бинокли. В ясную погоду с гор видно вёрст на триста, а над заливом всегда чистое небо. Днём солнце, ночью звёзды. Хорошо видно. Биноклей у нас четыре, значит будем смотреть в восемь глаз.
Из казаков, свободных от морского дозора, следует выставить посты вокруг лагеря, собирать топливо и резать траву для подкормки лошадей, поскольку овса не хватит.
– Да травы здесь мало, господин капитан, – засомневался урядник Мартыненко. Торчат сухие пучки между камней. Много ли нарежешь? Да и лошади от такого корма отощают.
– Ещё больше отощают если не подкармливать, – жёстко возразил уряднику сотник Фостиков – непосредственный начальник над казаками, отвечавший за своих подчинённых перед командиром отряда капитаном Барановым, служившим в штабе  и его заместителем пехотным подпоручиком Булавиным.
– Нам тоже придётся не сладко, - заметил в свою очередь Булавин. – Ничего, братцы-казаки, затянем потуже ремни. Вернёмся в Тебриз, отъедимся.
– Эх, спуститься бы с гор к синему морю! Напиться водицы из тёплого океана! Омыть в волнах запылённые сапоги! Умыть лица! – Подумал урядник Мартыненко, любуясь гладкой поверхностью пустынного залива, незаметно поменявшего цвет с голубого на синий. – Эх!..

* *
Мартыненко очнулся от казавшихся теперь далёких воспоминаний, не раз пересказанных товарищам своего 45-го драгунского Северского полка, куда его перевели по службе перед самой войной и опять отправили в Персию, теперь уже во второй поход, и огляделся.
Потрескивали угли в прогоравшем костре, разложенном в глубоком овраге, на дне которого протекал тонкий, ещё не замёрзший ручеёк с ледяной вкусной водой. Ею славилась Карская область, присоединённая к России без малого сорок лет назад, и которую теперь, по-видимому, придётся отставить…
Вскрыв промасленные жестяные банки, отобедали говяжьей тушёнкой с хлебом домашней выпечки, которым добровольцев-казаков, отправившихся в разведку вместе с поручиком Булавиным и подпоручиком Потоцким, снабдила жена сотника Гордиенко – немолодая, дородная, всё ещё красивая лицом кубанская казачка Любовь Мироновна, с тёмными кругами под печальными проплаканными глазами – матушка молодого казака Ивана Гордиенко, вызвавшегося на вылазку в Сарыкамышские леса.
Насытившись, разведчики иди лазутчики, так было привычнее, пили круто заваренный чай в прикуску с кусочками сахара. Кто сидя, кто лёжа отдыхали на наломанных сосновых ветках, ожидая сумерек. Тут же рядом, опустив головы, стоя отдыхали лошади, с утра отмахавшие рысью вёрст тридцать, по сильно пересечённой местности – не паханной горной степи, усеянной крупными камнями, а то и скалами, к которым жались голые кусты шиповника и тощие корявые сосны не в пример строевым лесам, начинавшимся за оврагом и выросшим на более плодородных почвах.
Начало декабря, снега пока чуть-чуть, однако натянуло туч и по словам урядника Матвеея Кошевого – старшего по возрасту казака станицы Ольгинской, к ночи разразится метель и снега прибудет.
– Насыплет вершков пять. Для лошадок немного, не увязнут. А вот к февралю в наших краях его столько, что местами коню по брюхо. Бывает, что глубокий овраг заметает доверху. Сам однажды провалился верхом. Еле вытащил лошадь.
– Двинемся ночью. Есть ли впереди глубокие овраги или провалы? – Спросил Кошевого поручик Булавин.
– В лесу  нет. Только темно. Ни звёзд, ни луны. Разве что от снега чуток отсвечивает. 
– Здесь мне каждое дерево знакомо! – Похвалился двадцатилетний рядовой казак Иван Гордиенко. – С шестнадцати годков выезжал на границу с конными разъездами. Мать ругалась, дескать рано, да отец не возражал, – рассказывал товарищам молодой казак.
– Отсюда до границы недалече, – подтвердил несемейный казак постарше по фамилии Тибабищев – уроженец станицы Ольгинской, вызвавшийся вместе с младшим Гордиенко и урядником Семёном Шахворостовым добровольцем в разведку. Несмотря на свои двадцать два года Тибабищев казак бывалый, в вольной русской борьбе одолевал тридцатилетних казаков. Границу охранял, воевал, брал Эрзурум, ходил в разведку, однажды приволок языка. За заслуги был представлен к медали и в приказные9, однако после февральских событий представление где-то затерялась, зато медаль красовалась на груди молодца, скрытая по причине декабрьских холодов длиннополой кавалерийской шинелью.
Карская область лежит на плоскогорьях, занимая часть Армянского нагорья, на котором три тысячи лет назад сложилось древнее царство Урарту, населённое племенами родственным мидянам и персам, а так же скифам, жившим на степных просторах за Чёрным морем и за Кавказским хребтом. 
    
(продолжение следует)

****************************  СНОСКИ  **********************************
1. Из земель в Закавказье, приобретенных в результате войн с Турцией, Александр II повелел создать две области — Карскую и Батумскую. В некоторых источниках упоминается  Карская губерния, но это неверно. Была создана  именно область с «военно-народным управлением». Фактически же в области было военное управление во главе с военным губернатором.
Карская область была разделена на четыре округа — Карский, Кагызманский, Ардаганский и Олтикинский. В свою очередь, округа делились на участки. Округами управляли окружные начальники, а участками — участковые начальники. Все они назначались военным губернатором. Губернаторы были подчинены кавказскому наместнику. С 6 декабря 1862 по 1 января 1882 г. им был великий князь Михаил Николаевич, младший сын императора Николая I. Затем новый император, Александр III, вообще упразднил наместничество и приказал образовать Кавказскую администрацию во главе с главнокомандующим гражданской частью, одновременно главнокомандующим и наказным атаманом казачьих войск Александром Михайловичем Дондуковым-Корсаковым (с 1 января 1882 по 3 июня 1890 г.). Его сменил Сергей Алексеевич Шереметев (с 3 июня 1890 по 6 декабря 1896 г.), а затем Григорий Сергеевич Голицын (с 12 декабря 1896 г. по февраль 1905 г.) Наконец 26 февраля 1905 г. Николай II повелел вновь ввести наместничество. Наместником был назначен граф И.И. Воронцов-Дашков. 23 августа 1915 г. последним наместником на Кавказе стал великий князь Николай Николаевич. Николай II снял его с должности главнокомандующего русской армией и отправил в почетную ссылку на Кавказ.
В Карской области общей площадью 16 475 квадратных верст, согласно переписи 1897 г, проживало 290 654 человека. Из них мужчин 160 571 и женщин 130 083. Такая разница мужского и женского населения была связана с тем, что многие женщины прятались от переписчиков. Население области быстро росло. Так, в 1897— 1902 гг. число рождений превышало число смертей примерно на 4,5 тысячи человек. В результате к 1 января 1914 г. численность населения Карской области составила 349 тыс. человек, из них 186 тыс. мужчин и 163 тыс. женщин. К 1893 г. русские в Карской области составляли только 6 % населения, армяне — 21 %, турки — 24,1 %, курды — 17 %, греки — 13%. Кроме того, в области проживали лезгины, евреи, эстонцы, немцы и т.д. Турки и курды ненавидели армян и друг друга, а все вместе косо посматривали на русских. Поэтому ни о каком гражданском управлении, особенно о земствах, речь идти не могла. Военные власти поощряли иммигрантов-русских, благожелательно относились к приезду греков из Трапезундского вилайета в начале 1880-х гг. (До этого греков в районе Карса практически не было.) Значительная часть армян как из Турции, так и из Русской Армении пожелала переселиться в Карскую область, но военные власти им отказали. Исключением были 500 семейств из Алашкертской долины, где курды особенно притесняли армян. Только этим армянам было разрешено переехать из Османской империи. Население области было многоконфессиональным. Большую часть православного населения составляли греки. На одного русского православного приходилось восемь русских сектантов. Подавляющее большинство армян (97,5 %) принадлежало к армяно-григорианской церкви, и, естественно, были католики и протестанты. Турки и курды почти все числились суннитами. Большинство турок были этническими грузинами, принявшими ислам. Большинство из них еще не забыло грузинский язык, но они осознавали себя турками и очень обижались, когда русское начальство расспрашивало об их грузинском прошлом. Несмотря на такую многонациональность и многоконфессиональность, крупные этнические и религиозные конфликты в области отсутствовали. Понятно, что такое миролюбие было связано с присутствием русских войск.
2. Имеется в виду русско-турецкая война 1877 – 1878 гг.
3. Указ императора Александра II об отмене крепостного права (1861 г.)
4. Имеется в виду геноцид армян проводимый турецкими националистами с началом Первой мировой войны, пик которого пришёлся на 1915 г. Всего было убито до 1,5 миллиона человек.
5. Имеется в виду генерал от инфантерии Н.Н. Юденич, назначенный в феврале 1917 г. командующим Кавказским фронтом. В мае 1917 г. Юденич был отстранён от должности Керенским, который занимал в это время пост военного министра и отправлен в отставку.
6. Духоборы и молокане – секты, возникшие в православии и оформившиеся в XVII – XIX веках. Сектанты, в отличие от православных, приехали в Карскую область с деньгами, скотом и утварью. Особенно много денег было у духоборов. Духоборы быстро освоились на новом месте. Они вывели новые породы коров и лошадей. Так, карская духоборская лошадь была не особенно велика ростом, но очень сильна, имела покладистый нрав и легко шла в упряжку. Духоборы и молокане впервые в области завели фургоны и даже фаэтоны. До этого местное население знало только арбы. Впервые сектанты завели и огороды, где выращивали картофель, капусту, лук, свеклу и другие овощи, ранее неведомые туземцам. Духоборы и молокане монополизировали как грузовой, так и пассажирский извоз, что очень нравилось военным властям. Ведь Карская область должна была стать в ближайшие годы плацдармом для наступления на турецкие владения, и гужевой транспорт был крайне необходим армии в ходе боевых действий.
Насколько духоборы и молокане были схожи в хозяйственной деятельности, настолько они отличались в быту. Как уже говорилось, все семьи духоборов и молокан были вооружены для защиты от разбойников. Когда у духоборов мусульмане крали скот или лошадей, то они обязательно находили вора, но не пускали, за исключением редких случаев, в ход оружие, а шли жаловаться властям. Замечу, что в отличие от современной милиции военные власти эффективно помогали духоборам. А вот молокане сами ловили воров и сурово расправлялись с ними. Так что угоны скота у молокан случались крайне редко. Духоборы брили бороды, грамотных среди них было мало, зато они ели свинину и очень любили водку. Молокане носили бороды, почти все были грамотны, но ни под каким видом не употребляли свинину и водку. Духоборы были противниками военной службы, и местное начальство быстро оставило их в покое, зато молокане привлекались к воинской повинности.
7. 20 апреля 1909 г. Импрератор Николай II подписал секретный указ в котором повелевал «немедленно двинуть форсированным маршем в Табриз отряд достаточной силы для защиты русских и иностранных учреждений и подданных…»
8. Так в те времена называли азербайджанцев.
9. Чин (звание) в казачьих частях, соответствующий званию ефрейтор.