Сказка о бухгалтере

     В одном городе, в обыкновенном доме жил-был обыкновенный бухгалтер, и звали его Николаем Ивановичем.  Квартира нашего  героя  находилась на верхнем этаже стандартной девятиэтажки и тоже была самой обыкновенной - с кухонькой, старым диваном и неизменным телевизором.  Но в  отличие от десятков других таких же квартирок, к ней примыкал  балкон, единственный на глухой стене дома. Стоило только  выйти  на маленькую бетонную площадку,  огороженную  ржавыми  перилами,  и  в просвете между  серыми  домами открывался вид на поле и  лес. Летом поле белело ромашками, зимой - снегом,  а  лес в зависимости от времени года бывал то зелёным, то сиреневым, то  чёрным, то серебристым или золотым.
     Николай Иванович  работал в банке,  в высоченной башне из стекла и бетона.  Там,  в одной из больших комнат, где сидело ещё сорок шесть обыкновенных бухгалтеров,  стоял его стол с компьютером, картотеками и разноцветными шариковыми  ручками  в пластмассовом стаканчике. Он приходил в банк пять раз в неделю, месяц за месяцем, год за годом.  В восемь утра  надевал синие нарукавники, включал компьютер и начинал свою бесконечную работу. В десять,  как и остальные,  выпивал чашку не слишком горячего и не очень крепкого  чаю,  в час дня съедал в бистро на углу  две  сосиски  с булочкой,  ровно в пять выключал компьютер, снимал нарукавники и уходил домой. Благодаря своему трудолюбию он мог бы рассчитывать на продвижение по службе и стать, в конце концов, маленьким начальником над другими бухгалтерами. Мог бы, если бы не одно обстоятельство.
     Иногда Николай Иванович разительно менялся: с  утра  забывал  причёсываться, неправильно застегивал пуговицы, натягивал носки разного цвета и долго искал ключ от входной двери, который на самом деле висел,  как всегда, на специальном гвоздике. В такие дни он  опаздывал  на  работу, с рабочего стола падали то стаканчик с ручками, то чайная чашка, то папки с бумагами и начинал капризничать компьютер. В результате Николай Иванович прослыл чудаком,  и ему навсегда суждено было оставаться обыкновенным бухгалтером.
     В такие дни, обычно перед обедом,  управляющий,  строго  сдвинув брови, делал  Николаю Ивановичу небольшое внушение, советовал как следует выспаться,  и отправлял домой.
     Сдержанный гнев шефа не приводил нашего героя в чувство. Не испытывая никакого раскаяния, он садился в трамвай, трамвай громыхал  на  стыках  рельсов, заливисто трезвонил, останавливался и снова трогался с места,  входили и выходили люди,  а Николай Иванович смотрел в окно и с нетерпением  ждал нужной  остановки. Наконец, мысленно подгоняя  лифт,  он  поднимался  на свой этаж,  открывал свою дверь, очутившись в прихожей, бросал куда попало потрёпанный портфель, вечно оттягивающий руку, совал ноги в клетчатые  тапочки,  выходил  на  балкончик  и смотрел,  смотрел вдаль до тех пор,  пока солнце  не опускалось за горизонт и не темнело  настолько, что рассмотреть что-либо  было уже невозможно. Тогда,  не включая ни света, ни телевизора, Николай Иванович  ложился  на  диван и принимался созерцать смутно белеющий потолок.

     …История эта  началась  давным-давно.  В  те времена он  ещё  не  был ни бухгалтером, ни Николаем Ивановичем, и звали его Колей, Колюней, Николашей и даже Кокой.
Однажды к концу зимы, когда грязные городские сугробы начали оседать, откуда-то из неведомой дали старая  лошадь притащила в город сани, гружёные картошкой. Хозяин лошади, такой же старый,  как  и  она,  неспешно шагал рядом,  что-то приговаривая. Лошадь отвечала ему, иногда кивая, иногда фыркая, словно соглашалась  или возражала. Сани въехали  в  колин двор,  хозяин снял с них охапкусена и бросил на снег.  Лошадь  неспешно принялась поедать угощение, а хозяин начал продавать картошку окрестным  жителям,  которые уверяли, что лучшей не едали никогда. На лошадь никто не обращал внимания. Никто, кроме Коли.  Он заворожено смотрел на пришелицу из другого мира, не в силах сдвинуться с места.

     В тот день, распродав очередную партию своего  товара, хозяин лошади присел на облучок  пустых  саней,  чтобы  отдохнуть  перед дальней дорогой, и тут увидел мальчика. Он усмехнулся, достал из самодельной матерчатой сумки краюху хлеба и тряпицу,  с  завёрнутой в неё горсткой соли, отломил горбушку, посолил и протянул Коле:
    - На, угости мою Ласточку.
    Счастье и страх заполнили маленькую душу. Хозяин положил хлеб на колину ладонь, Коля, замирая от сладкого ужаса, протянул руку к лошадиной морде, лошадь выдохнула, обдав его запахом сена, и осторожно взяла мягкими губами ломоть. Коля сжал руку в кулак, словно пытаясь сохранить удивительное  ощущение  от  прикосновения этих губ.
Сани появлялись во дворе до  тех пор, пока снег  не раскис окончательно.  В последний день марта хозяин продал последнюю картошку, попрощался с Колей  и подался восвояси.
Пришла весна,  за ней лето и осень, потом землю укрыл новый снег. Всю следующую  зиму  Коля ждал,  что лошадь снова появится во дворе,  но,  возможно,  она была занята какими-то  другими делами,  и ожидание оказалось напрасным. Он никак не мог забыть новую знакомую, и  в  его комнате начали копиться книжки о лошадях,  открытки, плакаты с красавцами-жеребцами и изящными кобылами. Больше всего  Коля   гордился великолепным календарем с огромной фотографией какого-то  лошадиного чемпиона. Календарь давно устарел, но он ни за что не соглашался заменить его  новым. Но, конечно, всё это не могло заменить настоящую,  живую лошадь с густой гривой и бархатистой кожей,  которая вздрагивает, если до нее дотронуться.
     После зимы напрасных ожиданий  пришла и  закончилась новая весна.  В первый день лета, накануне колиного дня рождения, родители спросили, что он хочет получить в подарок.
     И Коля  воскликнул:
     - Лошадь! Купите мне лошадь!
     Родители, через некоторое время придя  в  себя от изумления, стали убеждать его,  что невозможно  же  держать лошадь  в современной квартире,  для неё тесны и ванная,  и прихожая. Коля и сам понимал это, но настроение у него совершенно испортилось.
     - Знаешь что, - сказал отец, - всё-таки каждый день рождения должен запоминаться  радостными событиями. Пойдем, посмотрим на игрушки,  может,  и подвернётся что-нибудь подходящее.

     … Главный зал  магазина был украшен фонариками, воздушными шарами, гирляндами. В центре стоял громадный механический клоун. Он улыбался, подмигивал и даже пел.  Когда оба вдоволь насмотрелись на искусственного зазывалу, отец повёл Колю в отдел с разными техническими чудесами. Чего там  только не было!  Радиоуправляемые автомобильчики,  летающие вертолёты и самолёты, железные  дороги с миниатюрными поездами,  машинистами и пассажирами, роботы-трансформеры, индейцы, стреляющие из луков,  солдаты, заряжающие пушки, футболисты и хоккеисты, похожие на настоящих звезд. Но Коля  лишь  скользнул  взглядом по всему этому великолепию и потянул отца дальше. Не заинтересовали его ни компьютерные игры,  ни конструкторы,  ни футбольные мячи.
Наконец, они добрались до подходящего отдела.  На длинных полках  лежали,  сидели и  стояли медведи,  волки,  зайцы,   крокодилы, слоны, барашки, кенгуру, лисицы, собачки и  котики. Один конь-качалка пристроился на полу, рядом - второй, на колесиках, на полках вперемежку с прочей игрушечной живностью  попадались  розовые,  зеленые, красные лошади, а одна была даже в клеточку. Но на настоящих они нисколько не походили. Колю охватило отчаяние, слезы набежали на глаза и сквозь них небывалые зверюшки обрели радужный ореол.
Вдруг, откуда ни возьмись, появился  человек, одетый  в чёрный смокинг и высокий блестящий цилиндр. Манишка ослепительно сияла, с плеч  спускался длинный фиолетовый плащ на красной подкладке. Человек взмахнул рукой, толпившиеся вокруг людибыстро  разошлись,  отец озабочено почесал в затылке и тоже зашагал куда-то. Сказочный субъект приветливо улыбнулся Коле:
     - О,  я знаю, что нужно юному посетителю нашего замечательного магазина!
Он сдвинул в сторону разноцветное население  одной из полок, согнул спину в поклоне, одновременно указывая на что-то обеими руками. Там, невидимая прежде, стояла маленькая белая лошадка. У Коли заколотилось сердце  Неизвестно, из какого  материала  она  была сделана, но шкурка казалась мягкой, бархатистые глаза смотрели словно живые. На лошадке было  крохотное седло,  стремена,  уздечка. Пробежал лёгкий сквознячок,  густую гриву и длинный хвост чуть откинуло в сторону. Коле даже показалось, что тонкие ноздри затрепетали и лошадка отступила назад,  когда он придвинулся,  чтобы рассмотреть волшебную игрушку получше.  У неё не было ни колесиков, ни глупых качалок, и  казалось, что она вот-вот начнёт перебирать в нетерпении тонкими ногами. Коля схватил лошадку, прижал к груди и оглянулся. Человек в цилиндре исчез,  отец тут  же вывернулся из-за ближайшего угла,  увидел счастливое лицо сына и облегчённо вздохнул.

     К вечеру  пришли гости.  Коля ел торт, пил лимонад,  слушал и не слышал поздравлений, машинально  благодарил  за подарки, не раскрывая коробок  и  не разворачивая свертков. При первой же возможности он бросился к себе. Удивительная игрушка стояла там, где он её оставил  - на письменном столе. Коля провел рукой по шелковистой гриве, и - он готов был поклясться - лошадка отозвалась на прикосновение.
На следующий  день начались каникулы,  Коля с семьёй поехал на электричке в деревню к бабушке. Он уложил лошадку в маленькую корзинку и всю дорогу держал её на коленях,  отказавшись поставить  на  багажную  полку.  Отец пожал плечами и  уткнулся в газету.

     В деревне  взрослые занялись взрослыми делами, а Коля,  предоставленный  самому  себе, взял корзинку и  отправился  за околицу,  где на лугу белели кашки, пламенели гвоздики, желтели лютики. Коля поставил лошадку в траву и прилёг рядом. Солнышко пригревало, сладкая дрёма пришла неизвестно  откуда.  Он  нисколько  не удивился, когда сквозь ресницы увидел,  как лошадка наклонила головку и принялась щипать траву. В следующее мгновение Коля почувствовал на  щеке  тёплое дыхание.  Над  ним  склонился великолепный белый красавец,  и длинная грива упала на лицо. Он вскочил,  а жеребец опустился на колени, чтобы наезднику проще было взобраться  в  седло. Седло оказалось удобным, стремена - как раз нужной длины,  уздечка сама  легла  в  руку. 
     …Пахло полынью и  перегретой  землёй. Он скакал по прерии,  с разбросанными тут и там раскидистыми  деревьями.  Солнце палило немилосердно, горячий воздух забрался под рубашку, а сзади накатывал мерный гул.  Коля оглянулся. 
   
     Табун мустангов,  взбивая  копытами   пыль, стремительно рассекал горячее марево. Что-то вспугнуло диких лошадей и они,  обезумев,  неслись за вожаком,  каурым жеребцом с  дикими  горячими  глазами. Впереди был обрыв, которым кончалось плоское плато. Было ясно, что когда они подлетят к краю, передние попытаются остановиться,  но задние будут продолжать свой смертоносный бег,  сметут тех, что впереди, и мустанги, словно лавина, неизбежно скатятся в пропасть. Нужно было перехватить инициативу у  вожака, чтобы табун, подчиняясь воле  нового лидера, помчался следом за ним. Коля отпустил поводья и пришпорил коня. Через несколько мгновений он понял, что живая масса в его власти:  ритм копыт  сзади совпадал  с ритмом бега его скакуна.     Коля чуть потянул повод  вправо,  начал  по дуге удаляться от опасной черты, и вскоре  перешёл на шаг. Мустанги сделали то же самое, успокоились и начали спускаться в ближайшую низинку,  где неспешно текла  мелкая  речка, заросшая по берегам сочной травой. Коля поднялся вверх по течению  и  спешился. Рубашка пропиталась потом,  соленые струйки катились по лицу.  Он умылся, черпая  ладонями кристально-чистую воду,  напился с наслаждением, и солнце играло в стекающих с пальцев струйках. Жеребец тоже утолил жажду и теперь отдыхал, а Коля любовался совершенными линиями его тела.
     - Ветер! - позвал он.
     Красавец поднял голову,  запрядал ушами,  откликаясь на зов. Можно было подумать,  что это имя принадлежало ему всегда. Коля на секунду закрыл глаза,  когда же открыл их,  то оказался на лугу за деревней. Игрушечная лошадка стояла рядом, в траве. 
Он вернулся в дом как раз к ужину.  Его долгого отсутствия никто  не  заметил, а  мама,  как обычно, приказала:
     - Мой руки, и -  за стол!
     Коля набросился на разварную картошку, хрумкал огурцами, цеплял на вилку скользкие соленые  грибки,  впивался зубами в краюху тёплого домашнего хлеба с ломтем тающего  розового  сала сверху. Мама внимательно посмотрела на него:
     - Где это ты нагулял такой аппетит?
     Обычно сын ел плохо,  и  мама  вечно сокрушалась, что он такой худенький. Коля только замычал в ответ, показав рукой на полный рот: он вовсе не собирался рассказывать о своём приключении, тем более что и сам незнал, было ли всё это на самом деле или только приснилось. На следующий  день  он  снова отправился на  луг за  околицей.  Волшебство  повторилось.

     … Александр Великий, сдерживая   Буцефала, смотрел на море.  Конная свита толпилась на почтительном расстоянии и среди придворных,  равный среди равных, находился Коля.
Никто не  решался мешать раздумьям молодого македонского царя,  перед мысленным взором которого разворачивались картины одна величественнее другой. Уже были покорены и Греция, и Вавилония, и Египет,  разбиты иллирийцы и геты, разгромлены персы, его войска вторглись в Среднюю Азию, было захвачено множество городов и крепостей, но Александр думал о том, что ещё десятки стран будут покорены,  несметные сокровища потекут в Македонию,  и его армия навсегда останется  непобедимой. Глаза Александра  горели  мечтой...

    ... Александр тронул  с  места  Буцефала  и направил его к храму, белевшему на высоком берегу. Коля собрался последовать за Александром,  но Ветер  неожиданно  взвился на дыбы,  огласив берег  громким ржанием.  Коля приник к его шее, почти встав в стременах,  а когда передние копыта коня коснулись  песка  пляжа,  они снова оказались за деревенской околицей.

      И на  третий  день удивительные приключения продолжились.

     ...Ветер  стоял, переступая тонкими ногами,  в шеренге других лошадей.  Яркий солнечный день был в самом разгаре,  переполненные  трибуны ипподрома пестрели разноцветными шляпками, кепками, зонтиками, разносчики лимонада  сбивались  с ног,  стараясь напоить всех жаждущих. Волнение Коли  передалось Ветру.  Он дрожал от нетерпения,  готовый стрелой помчаться по беговой дорожке к препятствию,  которое предстояло преодолеть.  Другие жокеи, несколько минут назад придирчиво и ревниво оглядывавшие Колю и Ветра, напряженно ждали начала соревнования. Наконец раздался звук стартового  колокола, лошади рванулись вперёд. Ветер сразу обогнал соперников,  и у Коли душа ушла в пятки, когда они взлетели над  первым  барьером.  Ветер  был  так стремителен и совершенен, что трибуны взорвались ураганом восторга.  Дистанция была пройдена,  Ветер приблизился  к финишной черте, но в те доли секунды, что требовались для её пересечения, силуэт  лошади начал  исчезать,  перемещаясь в другое измерение.      
     Коля уже не слышал изумленного вскрика тысяч голосов, когда  на  их  глазах  победители растворились в пространстве.

     …Они снова вернулись в привычный мир. На этот раз Коля сидел верхом на Ветре,  медленно шагавшем по лугу,  словно не было секунды назад стремительного бега. Наездник,  уже уверено, Но вдруг повеяло холодком, отстранившись,  мальчик увидел только опушку далёкого леса,  а у ног  стояла  лошадка, купленная в магазине игрушек.

     Загадочные путешествия  сквозь пространство и время продолжались всё лето, и  никто  даже  не подозревал, какие удивительные приключения переживал Коля каждый день. Он вырос,  окреп, загорел, все вокруг были уверены,  что  ему  пошел на пользу свежий деревенский воздух.  Но каникулы кончились,  и настал день,  когда пришлось  возвратиться в город.  Всю дорогу Коля был грустен и всё так же,  как  в  начале  лета, держал на коленях корзинку с игрушкой.
     Начался учебный  год.  Коля  ходил в школу, учил уроки,  помогал по дому. Свободного времени было мало,  но,  когда оно выдавалось, он прятал под куртку лошадку,  шёл в парк,  в глухой аллее ставил её на землю, поворачивался спиной и делал  несколько шагов. В какой-то неуловимый миг сзади раздавался  цокот копыт и Колю каждый раз заполнял восторг,  когда, обернувшись, он видел Ветра.

     Коля по-прежнему  никому  не  доверял  свою тайну,  но удержаться от рассказов  о  том,  что удавалось  увидеть  и узнать во время невероятных путешествий, не мог. Он часами говорил об ахалтекинских,  арабских,  берберийских, кабардинских, локайских, будённовских, терских, английских скаковых и верховых лошадях, о  тонкостях вольтижировки и джигитовки, выездке, конном троеборье, скачках, кроссах, конных охотах, поло, об отличиях галопа от пассажа. Знал, как была устроена ассирийская  боевая колесница, какой наколенник нужно было надевать и как стрелять из лука на полном скаку. Когда кто-нибудь по взрослой равнодушной привычке  спрашивал,  кем  он  станет, когда вырастет, Коля уверено отвечал:
     - Конюхом!
     Отец лишь  снисходительно  улыбался  до тех пор, пока колины отметки почти по всем предметам не опустились до последнего предела. В результате  прогулки были сведены на нет, и времени для  захватывающих прогулок с Ветром почти не было. Даже лето оказывалось занятым, потому что нужно было подтянуть то алгебру, то литературу, то физику.

     Коля  учился уже в  восьмом классе, когда однажды вечером, в самом начале первой четверти, отец вошёл в  его  комнату,  по-прежнему завешенную лошадиными портретами.
     - Сын, - сказал он серьёзно, - ты уже достаточно взрослый,  чтобы, наконец, определиться, кем станешь в будущем.
     - По-моему я  уже определился - хочу иметь дело с лошадьми.
     - Говорить,  что будешь конюхов в семь  лет  - простительно, в четырнадцать – глупо! – вспылил отец.
     Он молча поснимал  со стен плакаты и календари,  выгреб из ящиков стола фотографии  и  открытки,  схватил белую лошадку, которая стояла на специально отведенной для неё книжной полке, хлопнул  дверью,  засунул  этот,  с его точки зрения, хлам в шкаф в прихожей, твёрдо решив выбросить в ближайшее воскресенье на свалку.
Глубокой ночью,  когда домашние спали, Коля открыл шкаф и,  подсвечивая фонариком,  принялся рыться в старых, годами копившихся вещах.  Лошадки среди них не было. Коля, уже не таясь, вывалил на пол всё, что там было, но игрушка бесследно исчезла. Отец проснулся и тоже вышел в прихожую.  Он уже пожалел о своей вспышке, дал слово, что никуда  ничего  не выбрасывал,  и Коля понял,  что волшебство закончилось навсегда.
Казалось, он   потерял  всякий  интерес  не  только к картинкам,  но и к  настоящим  лошадям, хорошо  окончил школу,  стал сначала бухгалтером, потом Николаем Ивановичем и,  как все вокруг, зажил  обыкновенной правильной жизнью.  И если бы иногда не возвращался к детским воспоминаниям,  со  временем дослужился бы до пенсии,  начал бы выращивать на окнах герани  и  собирать  марки или какие-нибудь этикетки.

     ... Однажды во сне - в который раз! - явился Ветер.  Сон был  более красочным,  чем обычно. Проснувшись, Николай Иванович, всё ещё погруженный в виртуальное  приключение,  никак  не  мог вернуться  в реальную жизнь.  Он кое-как оделся, забыл позавтракать,  вышел из квартиры и  вызвал  лифт, чтобы спуститься вниз и отправить на службу в банк. Лифт гудел где-то внизу,  Николай Иванович невидящим взором  уставился  в  пол.  Потом  его взгляд сконцентрировался на собственных башмаках и стал осмысленным:  правый был жёлтым, а левый - чёрным.
     - Всё!  Хватит! - воскликнул Николай Иванович,  до полусмерти испугав кошку, дремавшую в закутке.

    Он вернулся домой,  бросил  портфель в прихожей и бросился к холодильнику, в котором, прикрытая  кастрюльками  и  банками,  стояла коробка из-под обуви.  В неё он складывал зарплату и поскольку тратил мало, денег скопилось достаточно. Их должно было хватить на то,  что полминуты назад из смутных мечтаний превратилось в цель. Николай Иванович  рассовал  деньги по карманам, перестегнул пуговицы,  причесался, приготовил себе громадный бутерброд с ветчиной и кетчупом и  большую кружку сладкого чая.  Все это наш бухгалтер с удовольствием съел и  выпил,  переобулся  в  одинаковые башмаки,  пнул, что было сил ненавистный портфель, и вышел из дома. Только теперь он заметил,  что весна в полном разгаре.  Зеленели нежные листочки, щебетали птицы, цвели маргаритки, а прохожие выглядели так, будто начался какой-то праздник. На самом  деле  был обычный будний день, и Николай Иванович зашагал к ближайшему  универмагу.

     Через час он снова появился на улице,  одетый в джинсы,  голубую рубашку,  жёлтую кожаную куртку с бахромой вдоль кокетки, короткие рыжие сапоги  на невысоких каблуках и широкополую шляпу.  Поля у шляпы были слегка загнуты с боков, а  тулья  продавлена  как  раз в нужных местах.  На бедре красовалась кобура с торчащей из неё  перламутровой рукояткой громадного пистолета. Эту кобуру  вместе  с содержимым он купил в антикварной лавке на первом этаже  универмага. Цена была чисто символической, потому что пуль к этому предмету старины нигде в мире не  выпускали. Николай Иванович  заверил продавца, испуганно уставившегося на необыкновенного покупателя, что пули  ему ни к чему, и пристегнул кобуру  к широкому  ремню, удерживающему на положенной позиции джинсы.  Чтобы она не оттягивала ремень  и не стукала по ноге, снизу имелась пара специальных ремешков.  Николай Иванович  с  особым удовольствием завязал их вокруг бедра, покинул храм торговли и  зашагал по тротуару. Некоторые из прохожих оборачивались вслед,  отмечая про себя, что ноги у ковбоя чуть-чуть кривоваты,  как раз настолько, чтобы удобно было обхватывать ими крутые лошадиные бока.
     - Как жаль,  что у него нет лошади!  - воскликнула какая-то дама.
     А Николай Иванович шёл и напряженно прислушивался к чему-то.  На перекрестке зажегся зеленый  свет,  машины  взревели и покатили по своим делам,  а когда шум моторов  отдалился,  услышал за спиной знакомый цокот и Ветер ткнулся мордой  в  плечо.  Николай  Иванович провёл рукой  по  трепещущим  ноздрям,  потрепал холку и сунул руку в карман, где нашлось то, что  нужно: несколько кусочков рафинада. Он легко вскочил в седло.  Седло было удобным, стремена  - как раз нужной длины,  уздечка привычно легла в руку.
     - Вы не правы, мадам, - крикнул он вслед даме, давно растворившейся в толпе, - лошадь у меня есть!

     …Бухгалтер спешился, привязал повод к ограждению автомобильной стоянки у банка,  в  котором провел столько лет, и вошёл в холл с высоким потолком.  Только что начался  обеденный  перерыв, служащие спешили   к выходу,  чтобы перекусить в ближайших бистро и кафе. Он узнал знакомых бухгалтеров,  а они остановились, сгрудились и начали пятиться назад, со страхом разглядывая незнакомого  ковбоя,  что  стоял  в дверях,  широко расставив ноги. Николай Иванович даже засмущался немного  и  от этого смущения выхватил из кобуры пистолет, сунул палец в дужку, огораживающую курок,  несколько  раз  крутанул  пистолет  вокруг пальца,  ловко перехватил  рукоятку  и  направил ствол вверх. Громоподобный звук заполнил холл. Антикварная пуля,  покоившаяся  в  стволе  не  менее ста двадцати лет,  разбила вдребезги плафон на люстре, осколки дождём посыпались вниз,  сослуживцы попадали на холодный мраморный пол,  кто-то  завизжал:
     - Милицию! Вызовите милицию!
     Николай Иванович  с  недоумением смотрел на лёгкий дымок,  вьющийся вокруг ствола,  а  откуда-то сверху знакомый голос отчеканил властно:
     - Не надо никакой милиции! Успокойтесь.
     На верхней  ступени  широкой лестницы стоял  управляющий и смотрел на Николая  Ивановича.  Он был  единственным,  кто узнал своего бухгалтера. Это и был тот  человек,  ради  которого  Николай Иванович явился в это утро в банк. Именно ему хотелось сказать,  что и обыкновенный бухгалтер  не так  уж  и ничтожен,  что у и него есть цель, что сегодня утром он решил воплотить в жизнь то, для чего был рождён, и поэтому в банке больше не  работает. Управляющий приближался,  а в душе Николая Ивановича  царил хаос,  многолетняя привычка бояться начальства взяла верх, и он оцепенел, забыв и о Ветре,  и о шляпе,  и о пистолете, всё ещё зажатом в руке.  Наконец,  не так ловко, как хотелось бы, сунул его в кобуру,  и смело посмотрел шефу в лицо. Сомнений не было - в строгих прежде глазах светилась симпатия.
     - Я так понимаю  Вас!-  голос  управляющего прервался. - Этот банк ... способен иссушить человека, уничтожить в нём всё самое светлое!
     Страх улетучился навсегда, и Николай Иванович воскликнул:
     - Вы!.. Но ведь и вы могли бы ...
     - Слишком поздно,  молодой человек! Семья, дети и этот проклятый банк...
     Управляющий замолчал, не в силах больше вымолвить ни слова. Сослуживцы опомнились, холл  заполнили слова одобрения и осуждения, но Николай Иванович не стал ждать никаких вопросов,  круто развернулся на каблуках и вышел вон. Он сморгнул несколько раз, сгоняя  с  глаз предательскую пелену,  взял  Ветра под уздцы, решительно зашагал вдоль бетонно-стеклянной стены  банка. Когда стена кончилась, обернулся, чтобы в последний раз в жизни посмотреть  на бухгалтеров, сгрудившихся у входа.

     За углом находилась контора по продаже недвижимости.  Клерки,  едва он вошел,  поняли, что перед  ними  не  клиент-простофиля,  а настоящий профессионал, и  не  стали по своему обыкновению морочить ему голову. К тому же кобура с торчащей из неё рукояткой, производила внушительное впечатление. Перед посетителем разложили красочные проспекты, он  долго  и  придирчиво  разглядывал их, справлялся о цене и что-то считал  на  маленьком калькуляторе, который прихватил с собой, расставаясь в универмаге со старым костюмом. Наконец Николай Иванович  ткнул  пальцем  в один из проспектов и поставил точку:
     - Вот эта!
     Ему назвали  цену.  Как опытный  бухгалтер он понял,  что она разумна,  расплатился,  получил соответствующий документ,  внимательно прочёл его, аккуратно сложил вчетверо,  опустил в нагрудный карман,  застегнул пуговичку, покинул контору, отвязал Ветра и вскочил в седло. Сначала они миновали центральные улицы, потом периферийные, и, наконец,  за домиками  пригорода открылся простор, грезившийся во сне и наяву. Ветер уверено шагал вперёд,  будто зная конечную точку пути, а Николай Иванович поглядывал по сторонам и напевал себе под нос.
День уже клонился к вечеру,  когда  впереди показалась  ограда  и  ворота  с  двумя высокими столбами по бокам.  Между столбами сверху трепетал на  лёгком ветру транспарант с большими буквами:

            КОННАЯ  ФЕРМА  НИКОЛАЯ  ИВАНОВИЧА

     Николай Иванович  въехал  в  распахнувшиеся ворота  и  оглядел  свои владения. Слева тянулся сарай со сбруями,  попонами,  сёдлами,  запасами овса и сена,  справа - конюшня, откуда доносилось разноголосое приветственное ржание,  в глубине обширного двора белел хорошенький домик, окружённый липами и клумбами с яркими цветами.
     Очень скоро в этом домике появится  красивая улыбчивая женщина, а потом окрестности огласятся детскими голосами.  Он ещё не решил, сколько детей у него будет,  но не один и не двое - это он знал точно.
     Где-то защёлкал  соловей,  бывший  бухгалтер набрал  полную  грудь душистого воздуха и широко улыбнулся.    Он был совершенно счастлив и  предпочёл  не сожалеть о том,  что нужно было всё, что  сделал сегодня, сделать много раньше.  К тому же, как человек практичный, он знал, что опыт бухгалтера пригодится ему в новой жизни...