чайковые моря бергамотового чая
отчаянно самосжигают своих
галковых птиц.
Живая,
со смогом и смрадом
обугленных крыльев,
вода
очи изгложет, ссыпая ресницы.
Дельфинье бездное см(ир/ят)ение
моргает цветом и цветами,
всем великолепием серостей крепит шею к голове морскими узлами.
Мотает внутри
чьё-то пищание
кассетную плёнку-
и я давлюсь фонтанирующей сухой заваркой-
высыпаются, скрепляющие глаза, междометий шестерёнки.
Штиль. Вакуум в жабрах;
и хрустом ветки сочных водорослей,
пребережным кадычным хрипом,
умирают от сенильной деменции рыбы.
Я любил (В/в)ас, мои преснокровные рыцари,
весь перламутр
и, особенно, соль на черепице.
Ходуном где-то рядом дышит твоя спина,
запад и восток
переплетают кости, вены, аметисты.
Густое месиво чайкового моря
волнуется раз-
ты оглушен горизонтом в солнечное сплетение
(вот так происходит закат),
густое месиво чайкового моря
волнуется два-
окончательно вырван с корнем,
а меня целуют в руки-арфы
брызги.
Свидетельство о публикации №211051201215