Я это переживу. И этого

Ничего. Некоторым требуется больше времени, чтобы понять, что им нужно. И бесполезно робко намекать, уверенно давить, аргументировано доказывать – у них взгляд вечного ребенка, в котором упрямство топчет неуверенность. Они просят: «Позволь мне совершить свои ошибки. Понимаешь, свои?», и читать это следует как «Отвали…»
Ничего, я это переживу.
И этого.
Подумаешь, какой-то… Он лучше? Этот – лучше? Он носит модные тряпки, выучил афишу ближайших событий – естественно, самых продвинутых – наизусть. Он знает женщин и тридцать три надежных способа покорить первую встречную, но мне-то нужна одна Она.
И в этом разница между нами.
Для него Она – промежуток между двадцать четвертой и двадцать пятой, пускай и не такой уж и короткий – забава что-то затянулась… Но обязательно будет следующая, вон они, вьются вокруг, строят глазки – какая-то окажется более яркой или настойчивой, и крепость, которая и так-то позорно наклонилась, падет… а мне подходит только Она.
Я понял это, встречаясь с другими. Да, их было много, эксперимента ради, брюнетки и блондинки, точная ее копия, которую непросто было разыскать, но в мире, как известно, каждой твари по паре, и полные противоположности. Чудесные девушки, кому-то повезет, и мне жаль было видеть, как они терзались, заметив, что я ускользаю из их старательно свитых пут. Я обливался невидимыми слезами, оставляя их письма неотвеченными, но что поделать, раз никто из этого множества красавиц не способен был зажечь моего огня. В них не было искры, в этом все дело – родились пустыми, прекрасные жены, надежные подруги, верные друзья… но когда я приближался к Ней – о, это опасное соседство, воздух пощелкивал от напряжения, и когда она, в задумчивости, вдруг поднимала глаза и медленно, по миллиметру, раскрывала губы в улыбке, прекраснейшей из всех… я тут же прощал ей и упреки, и неснятые трубки, и истерики, которые она закатывала, стоило мне приблизиться на миллиметр ближе дозволенного.
Да, у меня есть свое место – она указала мне на него, и это счастье. Я подожду.
Я это переживу.
И этого.
Иногда я представляю, как любопытные инопланетяне выпускают луч из брюха своей сверкающей посудины и втягивают его внутрь – а что, забавный экземпляр, высокий, всегда удачно одетый – хотя, наверное, они не смогут это оценить… ладно, пусть он окажется один на пустынном шоссе – сломается машина, и выйдет голосовать, чтобы остановить кого-то, кто сможет помочь… а прибудут - они, выпустят луч из брюха своей сверкающей посудины, втянут его внутрь и плотно закроются – так, что не останется и шва. И заберут. Навсегда.
Иногда, насмотревшись передач, где халаты белых врачей равнодушно бормочут про что-нибудь ужасное, я представляю, как какая-то особенно коварная дрянь прорастает в нем, распарывая оболочки клеток и впрыскивает яд, смертельный яд… Ей очень идет черное, я вижу, как она бросается мне на грудь – бедняжка, кто еще ее утешит, как не тот, кто всегда рядом, на почтительном расстоянии (ближе не разрешает, дурашка, подойти), но в любую минуту готовый…
Мне становится смешно - так и становятся маньяками. И немного стыдно, но трудно прогнать эти мысли из головы, хоть я их и не звал.
Я никому не желаю зла. Просто некоторым не желаю и добра.
Я знаю свое место – оно рядом с Ней. Я все переживу. И всех.
Пожалуй, пойду - напишу ей письмо, чтобы она не забывала: я рядом.