всё впереди

                Идея миниатюры почерпнута в рассказе А.Г.


Много замыслов в сердце человека, но состоится
только определенное Господом.
(Книга Притчей Соломоновых.)


Николай Николаевич проснулся странно: внезапно затянулся глубоко лёгкими терракотовой сигарой, закашлялся до слёз и белых мушек в глазах и проснулся. Удивительно, что серым тоскливым вечером не поджог дом и сам не вспыхнул с клетчатым пледом и засаленными рукавами ночной сорочки. Обуглив сигару в лакированную палехскую миниатюру, Николай Николаевич вяло выругался и проснулся уж окончательно. Зачарованно уставился в настенные часы. Стрелки сложились вместе и указывали на возмутительное время – без четверти девять. Николай Николаевич перевёл стрелки на двенадцать ровно. В это желанное время было позволительно и выпить. Кряхтя наполнил стакан на половину и механически двигая неприятным острым кадыком в редкой щетине выпил. Слегонца крякнул, засосало под ложечкой, натощак пить да курить скверно; ох скверно, но голова Николая Николаевича покатилась в другом направлении.
Утро слипалось, хотелось хандры и праздности. Замереть глупой мышью и глядеть, глядеть в одну точку, не думая не о чём вовсе, в крайнем случае, мыслить о пустяках и незначительных мелочах. Мечта тогда лишь и мечта, коли остаётся нещупаной на расстоянии одной вытянутой руки, но, поди, ж ты попробуй дотянуться.
 Вот уж Николай Николаевич одет и обут, кратким транзитом держит путь через уборную, прихожую и парадную на стылую, юркую улицу, где бесконечно юзает торопящийся люд.

Заметив юную даму с бесноватой собачкой, Николай Николаевич злорадно, исподтишка бьёт мыском тупого ботинка в лужу, окатывая даму и суку на поводке каплями жидкой грязи. Долго и многословно извиняется. Так долго и подробно, что вгоняет в неловкость пострадавшую сторону.
 Настроение круто меняется, меж лопаток чешется, вырастают невидимые народу крыльца. Николай Николаевич парит над тротуаром.
 Улыбается доброй улыбкой и спешит, спешит нести добро в массы и отдельно взятым представителям этой массы.
Знакомый киоск «Газеты-Журналы». Николай Николаевич припас для сонного пенсионера, отращивающего геморрой в тёплом закутке невинный сюрприз.
- Свежий номер: «Московского комсомольца»; «КоммерсантЪ»; «Литературной газеты»; и еженедельник сканвордов «Тёща». – Сколько с меня? – Восемьдесят восемь рублей? – Будьте любезны!
Щедрой дланью Николай Николаевич ссыпал в широкий лоток киоска названую сумму исключительно пяти и десяти копеечными монетами. Щурясь на холодное солнце, широко зашагал дальше, прикуривая сыроватую сигарету «Gitanes».

С детским любопытством Николай Николаевич оглядывал ранних прохожих.
 
Вот тучный  господин с частой отдышкой, отрастил бока и самомнение на кровати, а жить ему осталось два понедельника. Глаз  Николай Николаевича в таких делах был намётан и редко он ошибался.
 
Спешит, бежит, расталкивая вялых прохожих горячий джигит. С брелока, красуясь, заводит мощный джип, довольно скрипит белоснежными зубами молодого волка и яростно вращает глазами. – Кто, мол, заценит мою невъебеную крутость, вах-вах!
Николай Николаевич тут же и оценил. Прикрыл на мгновение глаза, прислушался и поставил неутешительный диагноз: убьется горский юноша сегодня до полуночи, в глупой аварии обнимет фонарный столб, и к завтрашнему полудню будет, завёрнут в богатый ковер и с миром похоронен скорбящими родственниками.

Богатый еврей в нелепой ермолке аккуратно протирает стёкла антикварного магазина. Николай Николаевич в упор посмотрел в глаза jude и захохотал.
Буквально через час разразится маленькая частная трагедия. Еврей аккуратно сдаст задом, чтобы втиснуть свой старенький «Москвич» между утино-поносным «Опелем» клерка из соседнего бюро  и изящным перламутровым  «Кадиллаком» валютной ****и с бельэтажа. Когда противный чёрный кот, Бог знает откуда взявшийся, громко мяуча и рыча метнётся между машин, а дворовая девочка, хозяйка спасая любимца угодит прямо под левое заднее колесо его машины.
Еврей навсегда закроет на висячий замок антикварную лавку, курнёт на посошок копарик ганджи и совершит что-то среднее между обрядом
 «брит мила», и японским харакири – вскроется от паха до диафрагмы, перочинным ножиком, но видно для очень больших перьев….

Николай Николаевич летел над прохожими, взмывая всё выше и выше. Нагнетая больше, сильнее и яростней. Нагнетая, нагнетая, нагнетая.



Если бы нашёлся человек спросивший его: - Ты счастлив? Он ответил бы честно словами из фильма «Солярис»:
- Ну, сейчас это понятие как-то неуместно.