Цветочки-ягодки

      Жил да был на земле одного из питерских ОСМП (отделений скорой медицинской помощи) дяденька. Звали его… ну, скажем, Михал Иваныч. Мужичок он был еще не старый, лет так около шестидесяти, сухонький, подвижный, энергичный, но числился пенсионным инвалидом, ибо пострадал на ниве химизации народного хозяйства – перенес кое-какое промышленное отравление. Основные жизнеобеспечивающие системы и органы (сердце, там… легкие, печень, почки), слава Панакее, серьезно не пострадали, но энцефалопатом дядя Миша стал первостатейным, на всю свою лысоватую голову. И, как многие энцефалопаты, очень он любил полечиться и пообщаться с медиками. Для этого дядя совершал регулярные набеги на поликлинику, не реже двух раз в год проходил курсы стационарного лечения в ведомственной клинике, а в перерывах вызывал к себе на ковер «скорую». При этом радостно извещал подъехавшую бригаду, что чувствует себя замечательно, но инвалидность, мол, есть инвалидность, и надо за собой следить. И упаси Асклепий какого-нибудь неопытного докторёнка не провести Михал Иванычу максимально возможное на дому обследование или недостаточно внимательно выслушать подробный curriculum vitae заслуженного отравленника. В таком случае при первой же возможности могли последовать (и, как правило, следовали) звонки в райздравотдел, Комитет по здравоохранению, депутатскую приемную и очень грамотно составленные письменные жалобы по тем же адресам. Дескать, инвалидов обижают и цинично отказывают им в помощи, спасити-памагити! После чего бедолаге-доктору и всему ОСМП надо было ожидать не менее чем недельного по-всем-статьям-расколбаса в виде всяческих проверок, комиссий и отписок.

     Понятно, что любили мы все дядю Мишу как родного. Не реже пары раз в неделю визитировали, выстукивали-прослушивали, снимали ЭКГ, проверяли оксигенацию, сахар крови и проч., проч., проч.. И конечно, раз за разом выслушивали захватывающую историю героического дядьмишиного отравления – от момента рождения героя до настоящей встречи с доктором.

     Вот… А в один прекрасный момент все ОСМП города оснастили компьютеризированной системой «Незабудка». Подсоединялся этот «цветочек» к городскому телефону и среди прочих полезных функций выполнял запись разговоров диспетчера с обращающимися за помощью. Запись производилась на огромадный диск, стереть или изменить информацию на котором не мог даже зав. отделением, только главврач ТМО (были тогда такие так называемые территориально-медицинские объединения; у нас – две поликлиники, взрослая и детская, и подстанция СМП) и специально обученный компУтерщик. Вместе. Под протокол.

     О том, как диспетчерам удалось найти в системе баг, история умалчивает, но они его таки нашли: при нажатии и удерживании определенной комбинации кнопок на клавиатуре диспетчерского компа звук не писался.
     И – надо же, какая неожиданная радость! – звонит на станцию Михал Иваныч.

     - Я, эта, - привычно-командным голосом объявляет любимый родственник, - в булочную собираюсь. Подъедьте-ка быстро! ЭКГ снимете, и вообще.

     - Слушаю вас, – ангельским голоском воркует диспетчер… ну, скажем, Тоня. И, зажав ту самую комбинацию кнопок, рычит:
     - Как же ты уже всех задолбал… трах-ти-би-дох, пым-пы-ры-рым, в …. душу, в …. чих, в …. нюх, в ….. подмышку ….. … …. ый ты Михал Иваныч!

     Дядя радостно шалеет от искренней теплоты приема и без пробуксовки хлещет в трубку свой поток слюней:
     - Да ты, соплячка ….ая, слушай, ….ь, что тебе говорят, и не …..! Быстро мне бригаду, ….! ...ать ...ать ...ать..

     - Представьтесь, пожалуйста, – жалобно исполняет Тоня и опять – тыц! – комбинацию. – Ты, козел, что – русского языка не понимаешь?! (Следует краткий экскурс по-русски… после чего кнопки отпускаются.)

     - Я, пым-пым, тебе, пым-пым, сейчас представлюсь, пым-пым-пым! – верещит Михал Иваныч. – Я тебе, пым-пым-пым, так представлюсь!! Ты, пым-пым-пы-ры-рым, коза, меня, пым-пым, на всю, пым-пым, жизнь запомнишь!

     Кнопки нажимаются:
     - Да пошел ты, трям-пири-рим тиу-тиу-тиу-фью... уррродд!

     Кнопки отпускаются:
     - Господи! Да что с вами? Объясните, что случилось?

     Больше кнопки и нажимать не надо – дальше Иваныча несёт на чистом индейском минут пять. Наконец, притомившись и охрипнув, дядя Миша сипло выдыхает:
     - Ждите.

     И дает отбой.

     Еще через час на станцию серым козликом вгарцовывает Михал Иваныч в парадном пинжаке с ленинским значком на левой груди и ведет-торопит за собой главврача и начмеда ТМО (которым, как оказалось, уже звонили из Комитета по здравоохранению с указанием разобраться с жалобой).

     - В чем дело, коллеги? – интересуется главврач (ну, пусть будет – Нонна Петровна) у подвернувшегося старшего врача смены. – Почему не принимаются вызовы?

     - Не тот! – хрипит дядя Миша, огибая не успевшего и рта открыть доктора и устремляясь в диспетчерскую. – За мной!... Туточки они, вредители! Ну что, коза, дождалась?!

     - Что вы хотите? – хлопает ясными глазками молоденькая хорошенькая очаровательнейшая Тоня.

     - Я тебе, пым-пы-рым, щас покажу, чего я хочу! – сучит ножкой и пытается кулачком по столу лупасить Михал Иваныч.

     Пока кстати появившийся в диспетчерской «скорик» малехо успокаивает дяденьку и усаживает его в кресло, Нонна Петровна просит:
     - Тоня Батьковна, дайте нам, пожалуйста, прослушать записи разговоров диспетчера с … (называет время) до … (предположительное время окончания разговора).

     - А, да, – «вспоминает» диспетчер. – Был какой-то странный звонок в это время. Сейчас…

     Включается воспроизведение записанного «Незабудкой» разговора – рвущий душу дуэт нежной соловушки и бесноватого матершинника.

     Главврач, не меняясь в лице (а фигли, у неё врачебный стаж - лет тридцать), все это выслушивает (до конца!), интересуется у диспетчера:
     - Номер абонента системой зафиксирован? (А каааак жы! Есесссссно!),
обращается к начмеду:
     - Это, кажется, 206-ая? Мелкое хулиганство?... (получает в ответ утвердительный кивок)
... и наконец поворачивается к притихшему с самого начала воспроизведения дяде Мише:
     - Так на что вы хотели пожаловаться, дорогой товарищ?

     Михал Иваныч, даром, что энцефалопат, в момент сообразил, что запись служебная и вполне может быть признана доказательством при разборе полётов. Не знаю уж, как он уговорил главную и начмеда замять дело (им-то он своими рейдами в поликлинику надоел не меньше нашего), но в диспетчерскую он в тот же день приволок здоровенный торт и бутылку хорошего вина. И с еженедельными визитами стало попроще. Если уж звонил, то хотя бы брал на себя труд что-нить жалистное исполнить – мол, в боку колет, или в голове шумит не по-доброму. И всегда – по телефону ли, при личной ли встрече, – всегда был предельно вежлив.