НАПУТСТВИЕ.
Мы крепко накрепко привязаны к малодушию домашней обстановки, назойливой картины, состоящей из четырех стен с прямоугольной прорезью в параллельный и одухотворенный мир. Где за окном властвует живое пространство, полное познаний и независимости, развивающееся вместе с нами едиными законами. Иногда, мы отталкиваем его от себя, довольствуясь поблажками бытового обустройства, сулящего зрительные иллюзии, вместо реального мира. Мира, где властвует первенец созидания и смысл существования - многоликая природа.
Если нет мечты и незачем идти вперед, оскудела пестрая гамма идей, и не по себе от вакуума, вытеснившего внутреннюю гармонию, есть только один выход - положиться на свое излюбленное желание, найти цель изысканий и сделать шаг к ее завоеванию. И тогда мечта подпитаная свежей идеей, выйдет из тени и займет образовавшуюся пустоту. Мысли о скрытом, мире, целиком овладеют сознанием, подгребут под себя власть над дальнейшими планами судьбы. Разбуженная фантазия, обрастая мельчайшими подробностями, будет создавать мистические наброски, смешивая необъяснимые сновидения с существующей явью…
Котуй - река, зародившаяся где-то, в за облачных высотах Среднесибирского плоскогорья. По воле рока отброшенная тектоническими силами за незримую нить Северного полярного круга и обреченная прорезать себе дорогу в скалистом грунте вечной мерзлоты.
Каждый год лишенные текучести и веса жемчужные капли, превращаются в летучую, звездную пыль. С приходом жгучих морозов, снежная пыль утрамбовывается, слой за слоем в ватную перину, укрывая от страшного холода Арктические широты. Стремительные вьюги и непроглядные метели будут выравнивать белой мастикой, кривизну изрезанных холмов, разглаживать морщинистые каньоны и засыпать снегом, остроконечные шпили разломленных скал.
Именно сейчас и здесь, незаметно и медленно свершается чудо - происходит закладка весеннего воскрешения. Накопленная влага в скором времени явиться той отправной точкой, тем могучим зародышем, из которого вырастит несокрушимая сила реки, по прихоти судьбы, прозванной непонятным словом Котуй.
Место своего рождения человек не выбирает, это предопределено свыше, это справедливо, потому что жизнь, тогда, начинается с чистого листа, а не с приготовленных шпаргалок, и вызубренных заготовок. Учиться заново жизни - весьма ценный, и трагический подарок судьбы. У человека появляется шанс без оглядки на прошлое, без нажитого багажа исчезнувших веков двигаться вперед, полагаясь на собственную интуицию и опираясь на то, чем бог наградил – талантом или посредственностью, красотой или уродством, добродушием или цинизмом.
Мне повезло дважды, я сумел в отведенные жизненные рамки вместить две судьбы, разделенные шестьдесят шестой параллелью. Из года в год я обмениваю, друг на друга несовместимые автопортреты; оставляю ранимого и вечно недовольного южанина и обретаю стойкого северянина. Но сердце… Как быть с ним, ведь невозможно, расчленить то, что не делимо. Как и душу не мыслимо располовинить на две составляющие, она приходит с тобой на землю, и вместе с тобою под занавес вечного сна, устремляется ввысь.
Без угрызения совести я отдал пульсирующий комочек, краю северных сияний и необъятных снегов.
Тысячи километров стоят непреодолимой преградой, между географическим пунктом, указанным на карте, как полуостров Таймыр и большим материком. Хотя Таймыр и не является островной территорией и не отделен морскими просторами, здесь также как и на острове, принято называть место рождения тепла - большим материком.
ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ, СТОЛИЦА!
Вечерняя Москва - щегольски разодетая в неоновые цвета, франтовато, без сожаления, провожает улетающий в ночь самолет. Микрорайоны столицы взорвались громаднейшим фейерверком, вырисовывая маячками фонарных столбов, цветные букеты.
Меня ожидают шесть утомительных часов внутри алюминиевого корпуса, наглухо изолированного от невесомой среды. Где легковесные шапки кучевых облаков, растворяются под крылом самолета, в еле различимой земле.
Красный лучик, закрепленный тонким жалом на фюзеляже самолета с поразительной точностью, бегает по кругу. Расширившись, он уносится в непроницаемую пустоту и бесследно теряется, не отыскав не каких препятствий. Лишь огненные всполохи, отражаются от черно-серебристого крыла, очерчивая сложный профиль элеронов и стабилизаторов.
Всматриваешься в иллюминатор, запыленный по краям инеем, складывается ощущение, что неведомый и не осязаемый дух нацарапал иголкой восточные иероглифы. Линии пересекаются, идут рядышком, резко меняют направление и обрываются. Ни где невидно, ни закруглений, ни овалов, черточки поражают своей прямолинейностью и точностью исполнения. Вместе, они слаживаются в тайное послание неизвестного автора, обладающего незнакомой техникой письма.
И тут… О чудо… Ушедшее за горизонт светило, всего лишь час с небольшим назад ложилось красной гуашью на фиолетовую полоску горизонта – умирало, как вдруг снова ожило. Солнце, удивительным способом ввело нас в заблуждение, по прошествии времени, оно вновь грациозно вынырнуло из-за сферического шара. Плавно и неторопливо, переходя от одного кресла к другому, яркая звезда заиграла дрожащими бликами на лицах пассажиров.
Стремительный лайнер не заметно для глаза перешел границу закономерностей - смены дня и ночи. Здесь, наступило правление светлого полярного лета. Хочешь того или нет, приходится соглашаться, с неизменным уставом заполярья и перестраивать отлаженный механизм организма на новый ритм жизни.
Внизу, сквозь голубую дымку, проявляется горный хребет. Отдельно расположенные вершины потянулись друг к дружке пологими ложбинами, в которых приютилась зеленеющая масса смешанного леса. Уральские горы - одни из самых старейших горных хребтов на планете, стоят развалившейся крепостной стеной протянувшейся с юга на север. Где-то вдалеке ближе к Северному ледовитому океану, припозднившееся лето, еще не успело смыть остатки раздробленного снега с высоких вершин. Горы сливаются с облаками, отбрасывая наше понятие о просчитываемых расстояниях и величинах. Невозможно определить, далеко до них или близко, просто на просто, наблюдаешь перед собой изображение проектора, сфокусированного на прозрачный стеклопластик.
На закруглении крыла, повис желтый прожектор луны с мутными пятнами, как будто нерадивый смотритель забыл протереть его влажной тряпкой. Сияющий круг, обливая фюзеляж лайнера фосфорическим потоком, сопровождает нас уже более получаса. Самолет, покачиваясь из стороны в сторону, пытается сбросить с себя лишнего пассажира, но луна настойчиво следует за нами.
Раскаленное солнце, к этому времени набрало силу, и теперь одно властвует на подмостках небес, вытесняя насыщенность и яркость красок.
Мелодичный женский голос, сопровождаемый шумом и скрежетом радиопомех, объявил, что нам следует привести спинки кресел в вертикальное положение и пристегнуть привязные ремни, через двадцать минут самолет прибывает в конечную точку нашего маршрута - Хатангу. В эту же самую минуту, самолет клюнул носом и накренился, упали обороты двигателей. Шум заметно приутих, появилось неприятное ощущение глухоты, вызванное быстрой сменой атмосферного давления. Самолет, повинуясь опытным пилотам, понесся по заданной глиссаде к земле, за доли секунды, пробивая трехсотметровую толщу воздушных эшелонов.
В последний раз, с высоты орлиного полета, я пристально вглядываюсь вниз, подавшись телом к оконному проему. Я пытаюсь разглядеть скрытое в облаках пространство, рассмотреть притягивающие магниты, влекущие человека к Северным просторам.
Такое впечатление, что небо за иллюминатором переменилось, голубая раскраска, стала более сочной и контрастной. Небо сгущается, вбирая в себя потоки синего цвета. И там, у вершины купола, они втекают в глубоководное море ультро-фиолетового космоса. Ты испытываешь ни с чем несравнимое чувство присутствия… Легкости… Будто сам являешься частью воздушной и невесомой массы.
Раскинувшееся за иллюминатором небо кажется тоньше и прозрачнее в сравнении с воздушным куполом большого материка. Недаром ученые подметили, что толщина атмосферного слоя от экватора к полюсам уменьшается, и ты невольно подмечаешь эту разницу, пролетев пару тысяч километров в направлении заполярья.
Постепенно взгляд опускается с головокружительных высот к плотной перине облаков, заполонившей пространство под крылом. Облака, как при великом потопе, пепельно-белым океаном, затапливают не тронутую часть твердой поверхности. Взбешенные волны угрожающе рвутся к самолету, пытаясь захлестнуть и поглотить его в своем туманном чреве. Взвихренные порывом ветра, легкокрылые гребешки проносятся мимо, едва коснувшись самолета, скрывают окончание крыла. Самолет вздрогнул, из последних сил пытаясь вырваться из непроницаемого плена, но под конец борьбы сдался на волю победителя, и полнейший мрак, вмиг, окутал салон и взволнованных пассажиров. Стало не по себе от сгустившейся черноты, изменившей самую сущность нашего полета. Легкокрылая птица превратилась в огромного кита, пробивающегося одиноким странником в глубине мирового океана.
Светом спасительной надежды горят на плафоне слова, напоминающие о том, что следует пристегнуться и не курить. Как будто это простое заклинание волшебным образом вытащит нас из кромешного ада – недосягаемой и опасной бездны.
Проходят напряженные минуты, кажется, что полет будет продолжаться бесконечно в этом сером мареве. Ты потерялся, и уже не ощущаешь сил притяжения, позволяющих ориентироваться в пространстве. Самолет камнем несется к земле, сбивая с толку натруженные мышцы тела, не привыкшие к столь малому весу. Убегающие секунды, перевоплощаются в тягучий клейстер, прилипший к секундомеру. Залипшие стрелки не могут набрать ход, удлиняя промежутки времени как в замедленном кино. Перед глазами проносится уйма воспоминаний, рой неразгаданных и не осознанных мыслей. Неожиданно слепящий сноп света врезался в борт самолета, на миг подавил в тебе способность видеть. Сощуренные глаза не справляются с яркими лучами. Через минуту глаза адаптируются к свету, и зрение восстанавливается.
И вот… Пред тобою… Необитаемая,… заполярная ширь Евроазиатского континента. Земля отважных и смелых паломников, прославляющих судьбу первооткрывателей: Семена Челюскина, Харитона Лаптева, Василия Прончищева и других утерянных и забытых имен в стремительной колеснице истории.
Зеленая краска цветущей тундры, пролитая на голубое полотно бесчисленных рек и озер - первый миг знакомства, первая встреча, начало нового отсчета в твоей судьбе. На этом пестром ковре невозможно определиться какая из красок преобладает. Немыслимо и невозможно подсчитать эти мелкие и изогнутые синюшные кляксы. Порою, создается впечатление, что это не суша, а наступающее море подтопило землю, превратив сопки в острова.
Показалось громадное озеро, напоминающее след гигантского ящера. От него, по ручью, вода устремилась в замысловатую речушку, похожую на уползающую змею. Вон… Там… Протока… Подходит к горбатому холму песочного цвета и резко меняет направление. Сузившись на небольшом пяточке, протока разворачивается в противоположную строну. Синяя лента вырисовывает огромную петлю и вновь, возвращается желтеющему холмику. Как завороженная протока проделывает непостижимые виражи, убегая в даль, покуда взгляд, провожает эту путаницу.
Другая протока, впилась острым жалом в круглое озеро. Взбаламученный песок, коричневатой кашицей вдается в чистейшую воду. Огромным веером, протока расходится во все стороны, образуя наносы, скрытые мелководьем. Озеро покоиться в тишине и томлении, до глянца отчистив поверхность от зыби и волн. По всей видимости, ветерок не решался потревожить эту сказочную идиллию и озеро громадным зеркалом, отражало затянутое облаками небо.
Впереди по проходу салона сидел человек. Его голова неподвижно покоилась на белой фланелевой салфетке. Седина, прочно укоренившаяся на голове незнакомца, указывала на его далеко не юный возраст. Человек сидел неподвижно, погрузившись в глубокие раздумья. Иногда незнакомец подносил руку к подбородку и большим пальцем растирал складочку под нижней губой, как будто это место болело или напоминало о недавно перенесенной боли.
Незнакомец, почувствовав на себе взгляд, выпрямился и повернул голову в сторону любопытствующего зрителя. Прищуренные глаза снисходительно всматривались в меня, и вдруг я вспомнил это лицо. Я запомнил его, когда в суматохе проходил сквозь центральные двери аэровокзала, подхваченный стихийным потоком спешащих пассажиров. Неудержимая орда тащила по пыльному полу немыслимое количество разноцветных сумок, броских портфелей и рюкзаков. Набитые до отказа чемоданы не выдерживали над собой насилия, плющились, мялись как сдавленные булки. Сгрудившаяся поклажа перекрыла вход раздраженной толпе. Была слышна ругань и проклятия, несущиеся в адрес неудачливых пассажиров, перегородивших проход упрямым багажом. А рядом, за стеклом приоткрытой двери стоял невысокий, суховатый мужчина.
Выступающий карниз здания, кое-как скрывал его тенью от палящих лучей. Утепленная куртка, одетая на нем, смотрелась нелепо и несуразно в полуденный час жаркого августовского дня. Он наблюдал за всем происходящим без всякого любопытства и интереса, будто готовился к чему-то ответственному, к предстоящей особой встрече. Ему было все равно, что происходит рядом с ним.
Укрытая ладонью сигарета еле тлела, легкий дымок просачивался сквозь согнутые пальцы. Он машинально подносил ее ко рту, глубоко вбирал сизый дым, но кулак так и не разжимался. Казалось, человек боялся, что сейчас ворвется свирепый ураган и потушит красненький огонек, вошедшего в привычку наслаждения. На смуглом лице, потемневшем бесспорно не от загара, были различимы глубокие борозды морщин, тянувшиеся от виска к краешкам глаз. Своими заметными канавками, морщинки указывали на то, что человеку приходилось часто щуриться, дабы защитить глаза, то ли от вьюги, толи от слепящей белизны снежного покрова.
Судьбы, вернее сказать переплетение судеб различных людей… Покуда нас, не связывает что-либо, например соседние места в кинотеатре, ответственный матч любимой команды, самолет, летящий одним и теме рейсом – каждый, находиться в собственном уголке. Что, объединяет на борту воздушного лайнера меня и этого незнакомого человека? Случайность? Да! Но решительно, это не главный фактор сближения, ведь могли же мы столкнуться, где ни будь на многолюдной площади, задеть друг друга плечами и в дружелюбном поклоне разминуться.
А может у нас с ним одна и та же цель. Мы оба возвращаемся к чему- то желанному, любимому, от воспоминаний которого, становиться лучше и так приятно, что хочется сжимать кулаки, от нахлынувших чувств.
Симпатичная стюардесса, подтолкнула моего незнакомца, он дрогнул, съежился и отвернулся, ему было не по себе в этой замкнутой коробке с незнакомыми людьми. Возможно, он не привык видеть вокруг себя столь много разношерстного народа и поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. И тут до меня дошел смысл увиденного… Я осознал, столь контрастную разницу между незнакомцем и цветастой публикой, нервничающей как перед началом аншлаговой пьесы. Все они дети юга, крутились, ерзали, лезли к иллюминаторам только ради зрелищ. Для них Север это волнующая постановка, захватившая их сердце еще где-то, там, в Москве, перед началом разбега самолета. Они тревожились и сновали как те, кто купил билеты на первые ряды партера, и переживали, что их места займут другие зрители, что они пропустят первые аккорды музыки предшествующие поднятию занавеса. Вся это разноликая публика лишь временные гости, гоняющиеся из одного конца мира в другой в поисках адреналина и эффектных картинок. А этот незнакомец с признаками обморожения на лице возвращался домой на родную землю, человек, обретший двойное гражданство Южного и Северного государств.
Самолет завис между землей и прослойкой серых облаков. Могучие тучи-атланты, злобно косились в низ, ведь они гордые воины неба, находящиеся в вечном сражении с планетными твердынями. Неистребимые демоны, пускающие в ход свои разящие стрелы-молнии. В ответ, земля заслоняет им путь горными хребтами, прокалывая пушистые облака заостренными вершинами. Но в том то и смысл противостояния: невесомости и тяжести, нежности и грубости, фантазии и реальности, они не могут существовать по одиночке. Они призваны на службу, для того, чтобы соперничать, вести бесконечный бой - без победителей и побежденных.
Кое-где тундра расчерчена как карта, линиями мнимых параллелей и меридиан. Идеально ровные рвы, уходящие за пределы видимости, заполнены водой. По началу думаешь, что это гидротехнические сооружения созданные человеком. На отдельных участках их попадается слишком много, они лишены всякого логического принципа, идут наперекор с закономерностями инженерной мысли.
Смотрю в низ и удивляюсь, две параллельные линии пролегают рядом, не доходя до границы продолговатого озера, обрываются. Но перед тем как исчезнуть они соприкасаются с не менее ровным каналом, образуя громадную букву «Т». Этот удивительный каскад геометрических фигур, напомнил мне таинственные иероглифы, вычерченные без помощи пера и ручки на выпуклом стекле иллюминатора. Возможно здесь, в низу, все тоже зашифрованное послание, обретшее другие формы и размеры.
Ты осознаешь, что только природе под силу такая грандиозная, сверх масштабная деятельность. И как жаль, что на земле где присутствует человек, всему есть объяснение, если, что и остается непонятым, то со временем, путем долгих размышлений, человечество поставит последнюю точку в спорном пункте, и волшебство раствориться. Сухой язык науки гласит - «За полярной чертой, земля промерзает на глубину триста – четыреста метров, а летом отогревается на каких-то сорок – шестьдесят сантиметров и вот эта промерзшая плоть, под влиянием морозов и создает такие удивительные разломы».
Да!… Это и есть одна из многочисленных загадок существования мира. Природа в союзе с вечностью от минуты к минуте, от часа к часу, из года в году, рисует собственный портрет на поверхности голубой планеты.
Сколь многого, невосполнимого лишен пассажир, вынужденный просиживать у иллюминаторов с боковой стороны самолета. Как жаль, ведь тебе практически ни чего не видно, вот если бы пройти в кабину пилотов, то там, вдоволь, можно насладиться панорамой бескрайнего неба. Твой взор полновластный хозяин, ни каких препятствий и ограничений, одна лишь картина совершенства. Ощущаешь себя птицей, способной летать без помощи технических средств. Только ты и необъятные просторы земли, окруженные прозрачной оболочкой. Но занятая стюардесса не прониклась романтическими мечтами и убедительно отвечает – «Нет», на такие просьбы и желания.
В иллюминаторе произошли перемены, вернее сказать они нарастают как снежный ком, мчащийся с крутого склона. Всплывают мелкие детали на поверхности земли, стали различимы белые буруны волн, желтовато-бурый берег, проплешины галечника, рассыпанные разноцветным горохом. Вот, запрыгали дома, лодки, катера, причалы, самолет накренился и маленький городок, взметнулся к верху… Хатанга…
Первое впечатление созревает не сразу. Оно переполнено восторгом, когда под самолетом появляется полноводная река с крутым песчаным мысом. Рядом с отвесной кручей золотиться церковь, сбоку от нее краснеют массивные дома, от них побежали цепочки улиц, повторяющие контуры реки.
То вдруг нахлынет усиливающееся чувство ничтожества человека, в сравнении с природой. Бескрайняя ширь, полнота и глубина зеленых оттенков, подавляет эгоистическое «я». Ты не в состоянии вымолвить осмысленные слова, произносишь с грустью – «Да…», невольно преклоняясь перед ее созидательной силой.
Пассажиры лайнера целеустремленно подались к стеклянным проемам, в салоне усилилось общее шевеление. Мирно почивавшие люди, приятно потягивались, зевали и потирали слипшиеся ресницы, смиренные и довольные оттого, что полет был скоротечным и необременительным. Потихоньку и размеренно они складывали вещи, для них полет прошел ни чем не примечательным событием. Для них, не так уж и важно, что мы пересекли невидимый рубеж заполярного круга, и что остались позади густозаселенные районы России. И что под нами, за редким исключением, можно встретить обжитое селение.
Кто-то из пассажиров указывал на приближающуюся землю, упирая палец в прозрачный иллюминатор,
— Там!!! Там, вон видишь?
Мой незнакомец, поддавшись волнению толпы, делал робкие попытки, из-за спины сидящего человека, разглядеть родной поселок. По его лицу пробежала улыбка, он все же увидел то, что так долго ждал, то, что затронуло его чувства и заставило колыхнуться кораблик воспоминаний.
РОДНАЯ КОЛЫБЕЛЬ.
Самолет тяжело и устало соприкоснулся с землей, послышался не продолжительный вой стираемой резины, стыки бетонных плит застрочили пулеметным огнем. Пилоты молниеносно погасили скорость, чуткими тормозами, и ремень безопасности врезался тугой повязкой в область живота. Мимо, промелькнул кирпичный дом, его красные стены, в одиночестве, торжествовали в округе за бетонным забором. Здание величественно и помпезно возвышалось над постаревшим зданием аэропорта.
Невзрачный аэропорт походил на средневековый замок, именье венгерских Гейленштралей или австрийских Гольдаугенов. Глазастая диспетчерская башня стояла по центру здания. На ее макушке была водружена конусная крыша, выкрашенная в красный цвет. Она в точности подмечала детальное сходство со сторожевым укреплением Сигулдского замка, перекрытого светло-коричневой черепицей.
Диспетчерская башня, словно глаза стрекозы отражала небесный свет. На ее крыше были установлены треугольные и блинчатые антенны. Короткие и непостижимо длинные мачты радиопередатчиков удерживали равновесие с помощью тросовых растяжек, напоминающие рыболовные снасти. Только эти расставленные ловушки предназначались не рыбам, а служили для охоты на неосязаемые и не видимые радиоволны.
В аэропорт вели низкие сходни, сооруженные из струганных досок. Деревянные ступеньки с грубыми перилами придавали зданию вид музейного экспоната под открытым небом. Аэропорт как бы предупреждал беспечных южан, что резкие перемены неприемлемы для северных земель, наоборот, здешняя земля дышит постоянством и размеренностью.
Прощальные слова стюардессы, я уже не различал, ее голос еле доносился до сознания, из всего сказанного я понял, что она кого-то благодарила, и не желая расставаться, пожелала нам скорейшей встречи.
Я думал только об одном, о долгожданной, просроченной встрече с севером. Вот он, предо мной…
Можно протянуть руку, разжать кулак и ладонью дотронуться до него, но прочный стеклопластик мешал. Я устал от ожидания, хотелось вскочить и бежать к отрывшейся двери. «Какое же ты на ощупь?… - чудное творение природы?» И вот я делаю ша на зыбкую платформу подъездного траппа.
Воздух – ворвался в меня, без колебания проник в легкие и размякшее тело, тут же сдавило в студеных объятиях. Он показался настолько свежим и осязаемым, что я на миг почувствовал себя в объятиях безбрежного океана. Как будто зеленоватая вода вобрала в себя тепло, отняла остатки южного лета, и унеслась… В непостижимую даль… Где то там…, она пропиталась синевой, слилась с бирюзовым небом и на крыльях одичалых ветров понеслась обратно ко мне, сырым и простуженным воздухом. Вот с первого глотка этой освежающей смеси и начинался север.
Подул острый ветерок, он сразу же стер лирическое отступление и окунул в свой угрюмый и не приветливый мир, где трактовку действующих законов диктует холод. Будь то летний день с воскресшим солнцем или часто меняемый гардероб местных жителей, привыкших к резким переменам погоды.
Встречающие, неудержимой гурьбой понеслись к самолету, не смотря на угрожающие окрики женщины, выступающей в роли повелительного диспетчера. Счастье так и струилось по лицам обеих групп. Встречающие смешались с радужной стайкой пассажиров, завершивших трудный перелет. И весь этот многоликий рой зашуршал, загудел… Откуда-то раздавался смех, послышалось чмоканье губ, энергичные похлопывания по плечу. Люди обнимались, пожимали друг другу руки, обменивались новостям, не в силах победить в себе назойливое любопытство. Я приостановился, шумящая толпа преградила мне путь. Грустью, промелькнуло в сознании – «Жаль, а меня то не встречают». И собираясь сделать очередной шаг к аэровокзалу, неожиданно почувствовал на себе руку. Знакомый мужской голос произнес мое прозвище, ходившее в кругу близких друзей:
— Дядя!
Почему так искренне трогает душу заботливое внимание друзей, особенно тогда, когда нужна поддержка? Перемена мест, долгие часы замкнутого пространства, оставленные на не определенное время родные люди, все это рождает удручающее состояние. И когда тебе делается совсем не в моготу, приходят они – настоящие и стоящие друзья.
Сергей с ребяческой улыбкой на лице распростер руки и обнял, словно мы не виделись несколько десятилетий, затем отстранился и неподдельно, от чистого сердца произнес:
— Рад видеть! Ну, как там материк, без меня?
Что я мог ответить, в голове от встречи один сумбур, разве что шуткой:
— Серега, абсолютно все девушки южанки передавали тебе привет и обещали ждать еще год, пока ты не посетишь их.
— Ладно,… ладно. Идем… Тебя заждались. Я тебе еще обрадую!… Я и Смирный замыслили грандиозную штуковину!
В глазах приятеля пронеслись огоньки восторга и азарта. С рождения Сергей был рыжим, с первого младенческого крика его причислили к определенной касте людей, отмеченных солнцем. Набор индивидуальных, солнечных привилегий отмечал в нем ясную улыбку, полную естественной простоты.
Мы пошли… Хатанга… Привокзальная площадь, если можно было про нее так выразиться?… Она была далека в современном представлении о таковой! Само название – «Площадь», подразумевает нечто грандиозное и величественное! Привокзальная площадь Хатангского аэропорта есть ничто иное, как развилка или пересечение трех дорог, идущих в разные направления.
Местные транспортные линии лишены покрытия, залитого битумной смолой. Для дорог Хатанги не позволительная роскошь иметь асфальт, это все равно, что в сорокаградусный мороз наслаждаться замороженным пломбиром. Максимум, на что по праву рассчитывают местные дороги – покрытие, отсыпанное гравием вперемешку с речным песком.
За перекрестком, между вытянутых веток тальника пролегала тропинка, ведущая к памятнику. Бетонный монолит был обрамлен волнистой лентой. Вдобавок к этому лента связывала живые и искусственные цветы, изображая символический венок - дань уважения воинам Великой Отечественной войны. Памятник, в союзе с расположенной рядом стелой, посвященной «375 летию Хатанги», служили визитной карточкой поселения.
Сергей окликнул:
— Дядя, сбился с курса нам вправо. Смирный в титанике.
— Ну что ж… В титаник, так в титаник.
Я поднял сумку и зашагал следом за Сергеем, понурив голову. На меня навалилось странное чувство - необъяснимой безысходности. И вот почему. Отпуск для северянина, нечто святое, это словно для дембеля увольнение в запас. Отслужил положенный срок и наступает долгожданная свобода, ни каких ограничений. Так и северное братство, получая очередное увольнение на материк, прежде всего, обретает свободу выбора и свободу передвижения. Там, на материке, я направляюсь, куда душа пожелает, стоит только захотеть, а с возвращением на север, все координально меняется. Вот скажите, куда деться, как быть, если до административного центра Таймыра шесть сот километров, а рядом какой-то десяток малых сел, человек по пятьсот. Теперь из полученной суммы вычтем отсутствие дорог, и остается ровным счетом - ничего.
— Да?! C подводной лодки ни куда денешься… - угадывая мои мрачные мысли, ответил за меня Сергей.
— Не переживай через недельку свыкнешься.
Мы не пошли по центральным улицам и проспектам Хатанги, а свернули по утоптанной тропинке к строящемуся дому.
Всюду сновали озабоченные люди в синих комбинезонах с загадочной надписью «Энерготех», прославляющей, толи город в Н-с кой губернии, толи эксклюзивный банк, для супер состоятельных вкладчиков. Сергей пояснил:
— Это подрядчики из Норильска, вахтовым методом дом к сдаче подгоняют, к осени… народ заселится.
В памяти воскрес промерзший дом, окутанный полярной ночью. Он вырисовывался призрачным видением сквозь клубящуюся смесь плотного тумана. В пустых глазницах окон ни единого огонька, кирпичики стен покрыты испариной от сорокоградусных морозов. Крыша и карнизы завалены снежными навесами. Многоэтажная махина, довольно длительное время простояла брошенной сиротой. И вот на тебе нашелся кто-то, кто все-таки решился реанимировать безнадежного больного, находящегося в коме.
У нас, я имею в виду северян, при передвижении по улице независимо от теплого лета, терпимой осени или щадящей весны, срабатывает один и тот же инстинкт, наработанный холодной зимой. Полярники, подсознательно, выбирают кротчайший маршрут между домом и работой, магазином и детским садом, школой и клубом, и так далее… Не зависимо от того, двигаешься ли ты по тропинке или шагаешь просторному тротуару.
Представьте себе сорокаградусный мороз. Только закрыл дверь подъезда и тут же сталкиваешься с ледяным воздухом, моментально возникает желание быстрее дойти, долететь пулей к спасительному теплу. Завернулся поплотнее в полушубок, упрятал нос и щеки в отворот воротника, одни глаза видны, и бегом… Лишь эхом раздается позади скрежет и хруст подошвы, разбивающий уплотненный снег.
Поэтому часть хатангчан, в том числе я и Сергей, не осознано, выбирали скоротечный путь, в данном случае по строительной площадке, не огороженной забором.
Загремела машина, сигнализируя визжащим клаксоном - «Уступите дорогу», мы отошли в сторону, колеса машины поползли по раскисшей колее. Водяная кашица полезла наружу, касаясь нашей обуви.
Из крайнего подъезда, по бетонным ступенькам сбежал упитанный коротышка. Кожаная куртка, парадный вид начищенных туфель и отглаженных брюк, выделяли его из синеватого большинства тружеников. Приказным тенорком он пропел команды, указывая, где необходимо выгрузить картонные ящики. Он приблизился к нам, и я смог детальнее разглядеть его: покатые плечи, внушительный животик, округленное лицо, большие линзы очков в узенькой оправе. Прикрытые щелочки глаз, придавали лицу сходство с великими потомками монгольских полководцев. Жирные волосы, зачесанные назад, лысая дорожка идущая со лба до темечка и золотая цепь на лоснящейся шее указывали на его приличное месячное жалование.
— Где Счастливый? - проголосил упитанный коротышка.
Я остановился, было как-то не привычно слышать, что у человека такое неординарное прозвище или фамилия. Заинтригованный, я стал наблюдать за происходящими событиями.
— Он, что опять ночью неизвестно где шлялся? А сейчас,… наверное,… спрятался и отдыхает! – задыхаясь, свирепел упитанный коротышка.
— Счастливый,… дождется у меня! Я его назад… в Норильск отправлю… Здесь, мы работаем, а не ищем любовных утех.
Через некоторое время, та же металлическая дверь, выпустившая на волю упитанного коротышку, со скрипом распахнулась и из нее показалась развитая фигура атлета. Это был парень лет двадцати пяти отроду, короткая стрижка, узкий лоб, развитые скулы и большие руки, он походил на кулачного бойца. Неторопливой и размашистой походкой он направился к начальнику. Счастливый, видимо это был он, подошел к шефу и широко зевнул. Он улыбнулся, уголочек губы снисходительно пополз кверху. Густые брови, правильный нос и раскрытые глаза напомнили мне лица людей живущих по правую руку Днестра – смугловатых и коренастых молдаван. Одно лишь отличие сразу же бросалось в глаза, этот парень был намного выше своих мелких сородичей.
Я смотрел на Счастливого и думал про себя. «Какие иногда каламбуры преподносит человеку судьба. Назвать его именем, олицетворяющим заветные желания людского мира. Многомиллионных жителей планеты грезящих о теплом местечке, где не будь вблизи березовой рощицы или под сводами раскидистого каштана. Людей, вымаливающих у бога, словно милостыню – приемлемого заработка, и лелеющих мечту - о безбедной старости. И вот, наконец-то этого видного парня наградили именем, «Знаменем мечты» всего человечества - Счастливым. Как вдруг, многоликая, фортуна, занесла обладателя заветного стяга за три девять земель, воссоздавать на полудиких землях, подобие большого материка».
Далее наш путь пролегал вдоль кочегарки утопающей в угольной пыли. Пятнадцати метровые трубы, покрытые сажей, чадили от всей души. Воздушные насосы с ракушечными дымососами резали слух сиреноподобным воем. Окончание кочегарки очерчивала автомобильная дорога, за которой пролегали козлообразные короба, перегородившие нам путь.
Короба это особая песнь обитания северного людского ареала. Запаренные лиственничные сваи уходят в глубь почвы, на них набиваются трехметровые пролеты, на поперечины ложатся трубы теплоцентрали. Затем трубы изолируют, сбивают досками, и получается нечто, сочетающее пешеходные дорожки и подвесные мостики.
Стоит упомянуть, что под нами залегает вечная мерзлота, то есть от земной поверхности до глубины трехсот метров наблюдается отрицательная температура, приблизительно градусов семь ниже ноля. Если учесть, что каких то пять миллионов лет тому назад, окружающая местность была дном моря, то под нами находятся ни что иное, как осадочные породы, глина, песок, и тому подобное. Они держаться в связке благодаря промороженной влаге, если раскопать эту землю, расширить до пределов траншеи и положить туда трубы коммунального сервиса, то почва начнет таять, пока не превратится в болото.
Сергей чертыхнулся, переставляя ногу через развороченный короб.
— Блин, зацепился за гвозди!
Джинсовые брюки издали треск рвущейся ткани, в последний момент соскочили с заостренного крючка, оставив потянувшуюся стрелку.
Крышка короба, сбитая из метровых досок, валялась на земле. Не приглядная картина внутренностей, состоящих из проржавелых труб и развороченной стекловаты, торчащей из-под увязывающей проволоки, делало это зрелище подстать вскрытию труппа в анатомической лаборатории. Что поделать? Лето это как раз то самое время, предназначенное для хирургических вмешательств сантехников, занимающихся латанием дыр и заменой деталей убогого «кишечника».
Сергей, помогая мне не шлепнуться с высоты, взял на себя часть груза, и по трапу, неторопливо, мы спустились вниз. Осталось не более ста метров до конечной цели маршрута. Я уже различал голубую известку, покрывающую стены знакомого дома.
«Титаник» не был кораблем или другим представителем флота, это двух этажный, двух подъездный дом, конструкции середины семидесятых годов исчезнувшего века. Дом был окружен с четырех сторон водою. Не желая того, он медленно погружался в коварную пучину. В отличие от своего знаменитого собрата, вода не спешила заливать коридоры-палубы и кубрики-квартиры, она просачивалась изнутри, наш дом наоборот протекал, как наполненный до краев бассейн.
Дверь нужной квартиры отварилась, темный коридор с развешанной одеждой, делал проход более чем затруднительным. Но мы прорвались, и я расслышал знакомый голос, полный кипучей энергии, парня в самом рассвете сил.
— Смирный! - я громко позвал хозяина двух комнатной лачуги. Из-за шторы показалось страдальческое лицо, подсвечиваемое тусклой лапочкой. Тощим призраком, выплыл из-за приоткрытой щели младший брат кощея бессмертного, но надо отметить, более выгодный вариант сказочного персонажа. Нет, упаси бог, Смирный не гремел высохшими костями, и на его лице и на руках была обыкновенная, розовая кожа.
В Смирном, присутствовало неописуемое нравственное мучение, душевная рана, постоянно напоминающая о тяжких переживаниях. Но стоило младшенькому кощеюшке разглядеть нас, как он тут же преобразился, воспарял духом и озаряющая улыбка просветлила его лицо. Это состояние, заставляющее Смирного пребывать то в мрачном, то в восторженном состоянии, являлось его главным коньком, определяющим не простой характер.
Узенький коридор вспыхнул под напором света распахнувшейся шторы.
Кухонный стол не изобиловал деликатесами материковской изысканности, но был по-своему щедр и богат. На круглой тарелке, украшенной восточным орнаментом, красовался нарезанный на куски малосольный таймень.
— Ну, как? - вопрошал Сергей.
— Дух захватывает! - в захлеб, ответил я набитым до отказа ртом, поглощая жирный кусок пресноводного хищника. Рыба одно восхищение, выше всяких похвал! Таймень оказался не суховатым, но и не через-чур нежным. Минимум соли придавало особую пикантность, возникало ощущение, свеже пойманой рыбы. Мясо тайменя немногим жестче, чем у обыкновенных представителей рыбной братии. С первых укусов оно показался плотнее и сытнее. Светлое пиво в довершении трапезы как нельзя лучше утолило возникшую жажду. Легкое пиво живительным ручейком заполнило иссохшую полость рта, и взбудораженным газом ударило в нос.
«Я дома!» - промелькнуло у меня в сознании. Странно, как все относительно вокруг. Ведь родился я не в окуренном дымом чуме. Не под треск прогораемого сухостоя, пылающего отрытым огнем, среди оленьих шкур. Не под крик гагары, гнездящейся не подалеку. Не под вой волка, гоняющегося за оленьими стадами. И даже не в крепких стенах Хатангского роддома, защищенного от промозглого ветра «хиуса».
По природе своего рождения, я южанин от корней волос, цвета кожи и до импульсивного характера материковской жизни. Так что же заставляет меня произносить - «Таймыр моя земля». Может и в правду, говорят старожилы - «Не бейся, не мучайся над терзаемыми вопросами, ты просто останься на севере… Проживи год, затем захочется еще годик… А когда стукнет пятнадцать или двадцать, поймешь… Жизнь прошла… Но ответа все равно, так и не найдешь».
Через час по поводу моего возвращения собралась разношерстная компания новоявленных северян. Каждая вошедшая девушка по сохраняемому из древне ритуалу подходила вплотную, приподнималась на цыпочках и непринужденно целовала. Нежные женские поцелуи оставляли на лице вытянутые печати губной помады. Затем, соблюдая приличия, они отстранялись на подобающее расстояние и, как правило, произносили - «С приездом, рада видеть!». После выдержанной паузы не то вопросительно, не то утвердительно добавляли - «Ты я смотрю, поправился…»
Парни, простецки здоровались за руку и задавали парочку пустяковых вопросов - «Сало привез?», «Почем, там, пиво и водка?». Убедившись, что материк, как и прежде, остается незыблемой твердыней, в области розничных цен на набор веселящих жидкостей, с гастрономическим интересом устремлялись к столу. Их влекло то самое, знаменитое украинское сало, воспетое в былинах, рассказах и народных анекдотах славящих хохлятскую щедрость.
Я специально упущу сцены тостов прославляющих имя человеческое. Не задержусь на безмерном количестве жидкостного дурмана, употребленного за здоровье окружающих. Не стану описывать завораживающие танцы, и головокружительные зигзаги, выкручиваемые наиболее активной частью, подвыпивших друзей. Все это давно испробовано всеми и ни чего нового я тут не добавлю.
Основная группа, шумной компании не выдержала наглой выходки полярного дня, не дождавшись сумерек, по три, по два человека друзья уходили. Они еще пытались догнать сновидения, пропущенные из-за скромной пирушки. В третьем часу ночи они все растворились в уличном свете незаходящего солнца. Их тени не успели сформироваться в четкие контуры, описывающие фигуры людей. Дрожащие миражи нырнули под мосток, перекинутый через овражек. Остальную, спасшуюся часть теней, губительный свет загнал под навес крыльца, и под крохотный козырек шиферной крыши. Неугомонный, буйный дом приутих…
Смирный отрешено сидел в углу кухни, опершись головой о холодильник, казалось, он спал, или не надолго отключился, не в силах сопротивляться одолевшей усталости. Периодически его веки открывались, показывались темные зрачки. Смирный, неосмысленным взглядом устремлялся в одну точку, ни как, не реагируя на окружающую обстановку. Через секунду он с замедлением смыкал веки, устраняясь от дельнейшего участия в разговоре. Но разговор так и не клеился, Сергей молчал, от не чего делать крутил пальцами зажигалку и с каждым переворотом размеренно ударял ею по кухонному столу. «Тик – тук, тик – тук» - Сергей будто передразнивал неугомонные настенные часы.
За окном посерело, не оттого, что солнце решило уступить бразды правления ночи, просто непредсказуемая погода менялась, становилась хмурой и грустной.
Через дорогу, невозмутимо и грозно присутствовал огромный ангар, покрытый рифленым железом. Объемный ангар, закрывал видимое пространство окна на треть. Зеленоватая окраска ангара менялась в соответствии с наступившей погодой. Не давно, солнце играло алыми бликами на ребристой поверхности, а теперь, здание поникло в сером эфире сумерек.
За ангаром виднелась река Хатанга, предоставившая в неограниченное пользование свое название одноименному селу. Сразу же оговорюсь, сказать про Хатангу, что оно село, язык не поворачивается, если даже она и носит официальный статус села. Районный центр, имеющий стратегическое значение для Таймыра в праве претендовать на звучное название - город. Вот только численностью населения Хатанга слабовата, недотягивает до города пару тысяч жителей, а может и более…
Река непринужденно и широко вышла из-за угла удлиненного ангара. Она проделала плавный зигзаг и уперлась в желто-бурый откос, на котором просматривались белеющие дома. Губина гора – место, где располагалась база нефтегазоразведочной экспедиции, восемь лет назад она ликвидировалась… В довершении Арктического апокалипсиса, вызванного перестроечным периодом в истории России, суровая природа в союзе с человеком разбомбила жилые строения, превратив их, в развалины. Но издалека, мелкие детали боевых действий не были различимы, и белеющие точки создавали иллюзию красивейшего поселка.
Река, обогнув Губину гору, раздалась вширь и, петляя между песчаных островов, потекла на север.
На горизонте, что-то непонятное, мрачным пятном поползло в нашу сторону. Беспросветный сгусток наводил страх на покоящихся чаек. Несколько возбужденных птиц надрывно заголосило, предупреждая соплеменников о надвигающейся опасности. Раскинув, грязно-белые крылья, чайки закружили в хороводе. Постепенно круг за кругом, они подымались все выше и выше, пытаясь рассмотреть, что же принесет с собою это, нечто странное и неведомое.
Раздельные облака, с легкостью ордынского тумена, завоевывали идиллию спокойного пространства. Неудержимые всадники, впитавшие кровяной цвет и удручающую темень накрыли спящий город, они захватили пестрые краски домов и потопили их в холодной серости. Река, испуганным хамелеоном сменила теплые цвета на темную окраску. Поверхность реки вздыбилась, взбаламученная порывами ветра и зашлась крутыми волнами. Громадные, шести бальные валы всходили к верху светлеющими полосками пенных гребней.
Из полуотворенной форточки повеяло сыростью. Усиливающийся сквозняк вовлек с улицы судорожный и прохладный воздух. Сергей съежился, по его коже поползли мурашки, а рыжие волоски трепетно задрожали.
— Дядя…
Обратился ко мне Сергей,
— А тебе не хотелось сотворить, что ни будь стоящее? Я имею в виду то, что навсегда, будет отличать твою прежнюю,… скучную жизнь…
Коверкая слова слипшимися губами, выплеснул с досадой он.
— Серега, что за настроение? Тебе двадцать шесть лет, а ты уже задумываешься о вечных проблемах - существовать или жить… Быть или не быть…
Неудачно сострил я. Сергея проняло, его слова пронеслись, будто выпущенные стрелы:
— Да, мне двадцать шесть! Одна треть безвозвратно потеряна, а что дальше? Что в моей жизни произошло, что ни будь такое,… значимое? Ну, живу я на Крайнем севере. Летаю через год в отпуск, выучился профессии, которая меня совсем не парит… Не волнует, не захватывает… Понимаешь меня?
Слушать под утро, после бессонной ночи душевные излияния, не очень то и хотелось, но я кивнул головой, поддерживая тему разговора. Сергей, принимая мою бессловесную поддержку, встал. Большой палец руки нервно дергался, Сергей пытался нажать на изрезанный ролик зажигалки. Успокоительная сигарета затлела только с четвертой попытки.
— Вот посмотри. Девять месяцев к ряду мы торчим в этих однообразных,… чертовых,… надоевших стенах. А что мы видели вокруг? Посмотри! - указывая пальцем на стены, Сергей продолжил:
— Ну да… конечно. Выехали мы компанией пару раз на пикник. Переехали в лодке, на ту сторону реки… И что?… Все та же… родимая Хатанга, только с обратной стороны!
Иронизируя самому себе, ответил он.
— Дядя пойми. Я хочу. Своими глазами увидеть то, что заведет,… заставит переживать. Мне хочется пустить в мою кровь, безмерную порцию адреналина! Я хочу не прозябать… Не…ет! Я мечтаю обрести полновесную жизнь… А не скукообразное существование,… школьного учителя.
Наступила пауза. Сергея лихорадило, он присел, кисти рук напряженно вздрагивали. Чтобы не выдавать неконтролируемое волнение, он положил руки на колени и пальцами сжал потертую джинсу. Голова от прилива крови приняла ярко рубиновый окраску, казалось, Сергею не хватало воздуха, и он задыхался в изнеможении.
Смирный, машинально открыл глаза, круглые зрачки сигнализировали недовольство, повернувшись к нам, он безучастным и сухим голосом сделал замечание:
— А зачем орать? Настанет день, наговоритесь.
Сергей не стал, оскорблениями или более активными действиями вводить Смирного в курс произошедших событий, он пересилил себя, утаил обиду, внутри.
Не спорю… В чем-то Сергей и был прав. Что жизнь, одиножды дается, и перефразируя известные слова, можно сделать вывод – «Из жизни необходимо выжимать все соки». А с другой стороны, коль мир так скуден на число земных воскрешений, зачем же тогда искать на свою «попу» приключений. Возможно, в том и есть тайный умысел природы, заложенный в нас, человек в общей сложности - продолжатель рода. Одно маленькое звено в цепи вселенского обустройства, а остальное, эффект случайного сочетания генов, спровоцировавших в нас, способность к мышлению. И мы напрасно терзаем тело и душу, надуманными проблемами, которые заканчиваются с приходом вечного сна. Не знаю?… Я молча отвернулся от Сергея в сторону окна.
Волокнистая пелена, непроглядной стеной встала из-за ангара, и мелкими каплями забарабанила по оконной раме. Серебреные струйки понеслись к земле, оставляя в пространстве размытые следы исчезающие в пустоте. Их тщетно было считать, миллионы, мириады стеклянных нитей возникали и тут же рассыпались. Окно заплакало. Потеки дождя на стекле сгущались, собираясь в кляксовидное озеро. Наполнившись до предела, озерцо срывалась в низ пульсирующим ручейком.
Пополз туман, подгребая под себя морские краны похожие на грациозных аистов. Клубящийся туман вылез на берег и по уличным расщелинам направился к Титанику. Самовольно, без разрешения, ленивый туман проник в коридоры запутанных переулков. Белая муть легла отдохнуть на щитовые гаражи, собранные из выгоревших досок, ящиков и брусчатых контейнеров. Видимая картина была настолько пропитано тоской, что горькая и неизлечимая грусть передалась и мне.
Опять навалилась хандра. Мысли становятся все тревожнее и тревожнее, растет необъяснимое чувство неуверенности и отчаянья. Будто тебя разом покинули радостные и положительные эмоции. Ощущаешь себя под гнетом тяжелого пресса, который вот-вот должен раздавить. И ты в полном смятении, готов пойти на крайность, лишь бы быстрее наступила развязка. Хандра - помимо душевных мучений, принесла и телесную боль. Бьющий по телу озноб похожий на первоначальную стадию гриппа, овладел всем телом.
Все помешалось на белом свете. Душевная безысходность, обретшая поддержку в плотском недомогании, убила в сознании светлую надежду. Терзаешься мыслью, что с самого начала сбился с курса, что прожитые года провел по ложным створам, указывающим неправильное направление кораблю судьбы.
Убежден, настроение мое и окружающих неразрывно связано с изменениями погоды. Сколько раз я подмечал в себе беспричинное падение духа, и вроде не было предпосылок, никто не обидел дурным словом, и косой взгляд не заставлял оборачиваться. И дела идут своим чередом, не доставляя лишних хлопот… И на душе покойно и мирно… Все,… в тебе согласно и ровно… Как вдруг, не с того не сего, почувствовал легкий недуг, головную боль, стучащую гулкими молоточками по вискам. И ты становишься встревоженным и нервным в предчувствии непонятных перемен.
Человек и животный мир многими годами раньше были одним целым, а природа была для нас заботливой матерью. Она, говорила с нами особым языком, вобравшим пение птиц, дыхание лесной чащи, аромат пестрых цветов, утреннее дуновение ветерка, шепот травы… Это язык мира, он был понятен, всем и каждому, живому и неживому, все мироздание говорило одними и теме же словами… Постепенно мир перерос сам себя, отделив сознание от тела, поделив нас на роды, племена, и группы. Но в глубинных, нетронутых уголках сознания не взирая на ушедшие годы, остались крупицы знания, можно сказать предчувствия - связующая ниточка человека и природы. И стоит чему-либо, поменяться в окружающей тебя обстановке, то заранее в тебе просыпается провидец. Изменения еще не осязаемы, но ум твой уже уловил их, и готовиться к предстоящей встрече.
Так и я ожидаю, ухудшение погоды, как и та птица, что парила в вышине лазурного неба, а теперь порхающая среди ветвей лиственницы.
Я пребывал под впечатлением феерического сна, когда в моей квартире задребезжала металлическая мембрана, звонил Смирный:
— Привет, через час у Порта! – и он, тут же не поясняя столь дерзкое посягательство на мой сон, разъединился.
Смирный сидел на деревянной лавочке, напоминающей длинный табурет. Лавочка вдоль и поперек была исчерчена ножами и кривыми гвоздями, валявшимися в приземистой траве. Самобытные зодчие вырезали глубокие бороздки, особо не церемонясь с деревянными досками. На первых двух, трех буквах они еще соблюдали пропорции, но видимо это царапанье им порядком надоедало, и они довершали фразы скачущими окончаниями.
Скамейка была подлинным этнографическим произведением, разнокалиберные и разноязыкие надписи гласили - «Здесь был Юра Волочанка 99», «Чуприн д. И.», и так далее… В основном все творчество создавалось к этому же принципу. Иногда русские слова перекликались с долганскими, например - «коhуун кутурук огото – Кресты 01г». Смирный увидал рассматриваемую мною надпись, и, ломая язык, гортанными звуками попытался прочесть ее.
— Кг…о…х…н… Интересно, что она значит?
Я также как и Смирный был далек от понимания чужеродного языка, полагаясь на интуицию, предположил:
— Наверное, какое ни будь звучное прозвище одного из Крестовских.
Верх по реке есть небольшой поселок, он стоит в двенадцати километрах от Хатанги, на слиянии двух рек Хета и Котуй. В поселке Кресты живут коренные жители, долгане.
Благодаря малому расстоянию, и наличию грунтовой дороги, крестовские частенько наведывались в райцентр по своим нуждам или так, от не чего делать. По реке они добирались на моторной лодке, а более выносливые преодолевали эту дистанцию пеше по заезженной дороге, истерзанной автомобильными колесами.
— Наверное, какой ни будь мальчуган, решил оставить свой отпечаток, свой собственный след в Хатанге. - вразумительно объяснил я.
Табуретчатая скамейка, на которой мы сидели, располагалась на краю террасы, выступающей в реку виде мыса. По левую руку от нее к берегу спускалась лестница, сваренная из металлических труб и формованного железа. Поручни и двутавровые пролеты были выкрашены в синий цвет, так же как и площадки для отдыха, соединенные между собой деревянными ступеньками. Углы древесины на ступеньках округлились, стерлись подошвой обуви, снующих туда-сюда деловитых охотников и рыбаков.
С права от нас стоял детский садик, похожий на старинный замок, где в свое время пиршествовал Ричард Львиное сердце. Треугольчатые крыши-башенки ограждали по краям шиферную крышу. Стены были выкрашенные в яркую синеву и удачно сочетались с бирюзовым небом. Детсадовский замок стоял у обрыва, создавалось иллюзия, что именно он, является основным форпостом Хатанги, защищающим от набегов неведомых воинов. Безжалостных завоевателей грозящих опустошительными и разрушительными набегами, с той стороны реки.
Там, где лестница оканчивала счет ступенькам, начиналась гравийная дорога, идущая вдоль берега. Она умело лавировала среди нагромождения трех и пяти тонных контейнеров, поставленных на самодельные салазки. Большие сейфы хранили бочки с бензином и лодочные моторы. Бережливые хозяева, владельцы малых катеров и лодок все самое ценное запирали на замок. Лодочное скопление напоминало снятую в передней обувь, будто ненароком заглянули гости, и великая компания из-за нехватки пространства, раскидала модные и разноцветные туфли, как попало.
Река не поворотливым удавом подошла к смотровой площадке, проделала округлый маневр, и отдалилась от села. На прощанье, блеснув отраженным солнцем, она растворилась вдали.
Противоположный берег реки не шел ни в какое сравнение с крутым откосом Хатангского мыса, он был шире и положе. На нем вырисовывалась тощая полоска ольхового кустарника с неуклюжими и худыми деревцами. За ней шла низменность более и или менее прикрытая жиденьким, лиственничным леском. Описанная картина ни чем не прельщала, брошенный на нее взгляд довольствовался, обобщенной и непримечательной внешностью тундры.
Мы сидели со Смирным в молчании, через неопределенное время пригубляли стеклянные бутылки с алкогольным наполнителем. И с упоением наслаждались бархатным щекотанием пивных пузырьков. Невдалеке от нас летали белые и темные чайки, я слышал, что старожилы порта называют последних – «фомки» или «солдаты». Длиннохвостые чайки, выделявшиеся серыми пятнами, соперничали с белыми чайками, дрались с ними, ругались из-за добычи, вырывая из клюва рыбешку.
Неугомонная стая, закружила над приставшим к берегу «Прогрессом» и тщательно осмотрела его десятками настороженных глаз. Чайки чутко реагировали на движения человека, занятого какими то делами. Они ожидали, что человек раздобрится и поделится привезенным уловом… Но рыбак, завязал бечевкой мешок, набитый серебристой рыбой и довольный сегодняшним днем, тяжелою походкой устремился к лестнице. Было видно, с каким усердием он преодолевает высокие ступеньки, мокрый и потный от удушливого дня и излишнего груза на плече.
Чайки ринулись к лодке, заверещали, замахали крыльями-веерами, отгоняя соперников, но толи рыболов оказался очень внимательным, толи чайкам не повезло, лодка оказалась пустою. Только крашенные борта, напоминали о щедром улове, множественными капельками блестящей чешуи.
Чайки обижено покинули место несостоявшегося пира и грациозно, перебирая размашистыми крыльями, полетели прочь. В снижении полу разворота, они озирались, как будто заглядывали, не пропустили ли они, что ни будь. Может, властный человек все-таки оставил им сытное лакомство… Но нет, и в скором времени чайки скрылись за выступающим мысом, на котором приютились старая контора морского порта.
Смирный неожиданно заговорил звучным и сильным голосом, вырывая меня из гипнотического транса. Унылая панорама речной долины располагала к раздумью и невыраженным мыслям.
— До твоего прилета, мы с Сергеем поднимались в верховье… За Кресты, километров тридцать проехали.
— И что там, - спросил я, без всякого интереса.
— Пейзажи конечно разительные, по сравнению с нашими. Там начинаются горы. Их видно издалека, а когда подъехали ближе… Скалы как стены,… по обоим берегам. Река сжимается, и становится шириною не более трехсот – четырехсот метров… И представь! Этот каньон растянулся, минут на тридцать езды…
Смирный замялся,
— Я к чему затеял разговор. Мы с Сергеем решили предложить тебе матануть повыше, в верховье.
— И на сколько повыше?
— Ну… Мы так под рассчитали, на сколько три лодки смогут топлива взять… То выходит километров триста в одну сторону.
— Ни че себе?! - присвистнул я, не мало удивившись. Ведь надо себе представить, что триста километров для моторной лодки, грузоподъемностью четыреста килограмм - чересчур многовато. Если исходить из расчета, что мотор сжигает бензина на два километра пути – один литр, то необходимо взять как минимум полторы бочки.
— Триста литров на одну лодку?! Одумайся … Тридцатник лошадей, никогда не вытащит лодку на глиссер. Триста литров, плюс жрачка и пассажир! Опомнись!!! – возбужденно заключил я.
— Слушай, обратно сплавом вернемся. Мы по карте смотрели, там течение десять километров в час.
— Ну а что там?… Чего там есть?… Из-за чего туда необходимо рваться?
— Дядя, помнишь Игоря? Того, вертолетчика с аэропорта. Дней десять назад я видел его, он рассказывал, что недавно они в верховье летали, приезжих гастролеров катали. Ну… Этих,… господ, будущей России возили…
Я наморщил лоб, припоминая коренастого парня лет тридцати. Приземистая походка, наметившаяся сутуловатость, склоненная голова и постоянно носимая кожаная куртка придавали Игорю вид уличного парня, тусующегося по барам и забегаловкам. О нем врядле подумаешь, что это второй пилот «вертушки», тем более, что встреча с ним в кругу знакомых, всегда начиналась с поиска спиртового наркоза.
— Они летали на речку Нижнее Нале. Там, говорит, таймень как «зверь» брал, он мне даже голову показывал. Ох!… И… Здоровая!!!… Таймень килограмм на двадцать был. Прикидываешь!
Вот, теперь то мне стало ясно, почему Сергей так интригующе, при встрече в аэропорту, намекал на что-то. И его красноречивый порыв души, на кухне, стал понятен мне. Они замыслили рвануть вверх по реке Котуй.
На всем протяжении Котуй, представляет собой горную реку и в большей части течения вообще не имеет судоходный фарватер. Непроходимые пороги, мелкие перекаты, а по берегам скалы, преходящие в заоблачные вершины это и есть настоящий Котуй.
— Как… Тебе наша затея? – спросил Смирный, не предоставив времени на размышление, он тут же потребовал утвердительного ответа.
— Так вот дядя, на следующей неделе прем… Втроем, к «черту на кулички».
НА ПОРОГЕ ВЕЧНЫХ ТАИНСТВ.
Собираясь в дорогу, мы до конца не осознавали, с какими трудностями, предстоит столкнуться, в этом как раз и состояла главная интрига нашего путешествия. Лодка «Прогресс» не способна на многое, разве что принять на борт пятерых пассажиров, не слишком плотных, и прокатить их на скорости в тридцать пять километров в час. При условии, что волнение на реке не будет превышать двух-трех балов это волна высотой до семидесяти сантиметров. И бесспорно самое негативное, то, что должно было, обрушится на нас – неизвестность. Ни кто из нашей команды не имел представление о русле реки и ее скрытых отмелях, ни кто не ведал, каким образом поведет себя лодка на опасных порогах.
До нас по Котую, сплавлялись на резиновых лодках и катамаранах отважные парни, и не всегда у них все шло гладко и четко. Я точно знаю, имели место случаи, когда сплавщики погибали, полагаясь на свой героизм и сопутствующую удачу. Правда, это были единичные случаи, но все-таки они были.
Мы верили в свою негасимую звезду и полагались на молодой энтузиазм, а также в ненаказуемость безрассудных поступков.
Сборы стали неимоверно тяжелым бременем и мучительным испытанием для всей команды. Ведущую роль в подготовке и обработке информации взвалил на себя рассудительный Смирный. Купеческая жилка, воскрешая в нем во времена работы барменом в экзотическом кафе «Граф Калиостро», пришлась как нельзя кстати. Первым делом Смирный достал новенький блокнот, с телефонным справочником Московских гостиниц, как оказалось оставшимся невостребованным. Приобрел в магазине две ручки синего и красного цветов и принялся за составление каждодневного плана действий. Будущего меню с непременным добавлением в рацион дополнительного питания – калорийных шоколадок и наивкуснейшей сгущенки. Красным курсивом Смирный выделил список провизии, насчитывающий более сорока пунктов.
На протяжении всех сборов возникали не разрешимые вопросы и проблемы, например, что предпочтительней гречневая крупа или рис, нужна ли вообще тушенка, может наилучший выход, купить «Завтрак туриста».
— Держи, - Смирный протянул пару спичечных коробков обмотанных кульком и залепленных скотчем.
— На всякий случай!
— А случаи разные бывают,… да? - подхватил Сергей.
— Шутить потом будем! Так! Положите их к себе в нагрудные карманы, если лодка пойдет ко дну, так они при вас будут.
Заботливо наставлял Смирный.
— Так, а нам, что?… Держаться за них, когда на глубину потащит.
Поддергивал Сергей.
— Остряк… Я посмотрю, что с тобой станет, когда в порог войдем.
Три бочки бензина решили, в последний момент завести машиной.
— Семьсот литров. Матерь божья. – недоумевая, кряхтел Сергей, - Скажи, как мы со всем этим скарбом «взлетать» будем? Командир! А… Смирный…
— Будем ногами махать и руками грести. – снисходительно отшучивался тот.
В довершении к пяти рюкзакам съестных припасов, присоединилось не мене потребное, н-ое количество пива «Очаково».
— Я догадался… Это «Н.З.»! На крайний случай… И для снятия стрессовых ситуаций у наиболее чувствительных членов команды. - пояснил Сергей.
— А что же мы будем брать, от головной боли. – поддержал я.
Смирный улыбнулся и, порывшись в рюкзаке, издававшем побрякивание стекла, достал самиздатовский напиток.
— Тогда нужна и музыка, без нее тяжеловато.
Заартачился Сергей, и к все общему восторгу к нам примкнул кассетный магнитофон «Шарп», одолженный у родни, так называл Смирный ту часть населения, которая родство.
— Ва…у! – удивился Сергей, когда дома на полу он залез в спальный мешок, сшитый из не промокаемой ткани,
— Да здесь, ни мне одному можно поместится. – Сергей расставил внутри спальника руки, показывая его ширину.
— К тебе Смирный по ночам будет приходить - засмеялся я, - Вместе греться будите, а то по ночам прохладно?
Смирный не довольно засопел, игнорируя шутку, вытащил из чехла палатку и расстелил ее на ковре. Блуждающим взглядом он принялся искать инструкцию. Но забывчивый продавец лишил нас возможности, без нервотрепки, спокойно, научиться собирать робинзоновское жилище. «Блин» – самое мягкое и незатейливое словечко, выговоренное Сергеем в острые моменты самоотверженного обучения. Оказывается, очень трудно запихнуть упругий пластик, похожий на телескопическую удочку, в ограниченное ушко палатки. Мелкие крюки, узкие петельки ни как не находили предусмотренное конструктором место. Кое-как, эдак через час, снаряженная палатка была разложена в огромном зале. Желтые растяжки переплелись непроходимой паутиной, зацепившись за подвеску ковра и за раскладной стол «ласточку». Ярким бантом веревка вязалась в щели проходной двери. Переносной дом был готов к приему постояльцев.
СЧАСТЛИВОГО ПУТИ! или СЕМЬ ФУТОВ ПОД КИЛЕМ!
День отплытия. Чистейший небосвод переливал остатки «синьки» на умиротворенную гладь безмятежной реки, приостанавливая и без того замедленное течение. Вода, впитавшая небесный желатин превратилась в дрожащий студень. Прошедший вдоль порта катер колыхнул водяное спокойствие, и оно пластично изгибаясь, зашевелилось, посылая к причалам ватную волну.
Осадка лодок, на много превосходила наши опасения, из-за перегруза ватер линия скрылась под водой. Если «Прогресс» начинало кренить, то в транец мигом просачивалась вода по сточным отверстиям. В самой лодке невозможно было шагу ступить, что бы ни наткнуться на рюкзаки с одеждой или пакеты с нужными вещицами. Основной запас бензина стоял в сто литровых бочках, остальной бензин в семи канистрах был распихан по транцам. У каждого в рундуке по три запасных винта, на непредвиденные столкновения с каменистым берегом.
Сергей озадаченно вертел в руках резервный редуктор, длинная тяга цеплялась острым концом за ткань рюкзаков и мешков, ни как не находила себе места.
— Я так больше не могу. - застонал Сергей, - У меня места нет. Что?… Я ее, себе под зад подложу?
Смирный сплюнул догоревший окурок в воду, он зашипел, и захлебнувшимся «бычком» поплыл по поверхности.
— Сейчас я найду ему место. – рассержено Смирный направился к Сергею.
Особо не церемонясь, он отодвинул бочку и с усилием, воткнул редуктор в образовавшуюся нишу.
— Лучше к себе бы отнес. Я на глиссер не выйду… - недовольно пробубнил Сергей.
— У меня у самого перегруз… – парировал Смирный.
Моторы запели, заклубились серым дымом сгоревших паров бензина. «Ну, с богом!» - мысленно произнес я. Лодки пошли, выстроившись в цепочку. Моторы натружено гудели, звуком, похожим разгоняющийся транспортный самолеты. Я оглянулся, позади, виднелся высокий яр, покрытый оврагами и коричневыми осыпями. Наверху красовались здания, купающиеся в солнечных лучах. Детский сад восторженно сиял, будто недавно обновили его синюю окраску. Среди бордовых пятен кирпичных многоэтажек сверкала позолотой церковь, увенчанная крестом.
У причалов порта белели корабли и остроносые краны, взметнувшиеся высоко в небо. С каждым пройденным километром Хатанга сжималась и уменьшалась, еще один, последний раз, она мелькнула светлой полосой и исчезла за мелководной косой.
В душе все пело и радовалось. Ясная погода настроила нас на оптимистический лад, она словно просигнализировала безоблачным небом, давая добро на отплытие. В организме ощущалось возбужденность, сознание, переполненное событиями звало туда, за поворот - «Быстрее… Быстрее, ведь ты еще там не был, все скрытые тайны, распахнуться перед твоими глазами!» Я захлебывался от навалившихся эмоций.
Через полчаса езды, по левую руку, над рекой засветились серебром большие цистерны. Следом за ними проскочил изрезанный овраг, и показались вереницы беленьких домов. Поселок Кресты.
Когда-то лет триста-четыреста назад, сюда проникли первые землепроходцы, покинувшие обжитые районы нижнего Енисея. На маленьких лодочках, прозванных «кочи», они сплавлялись по реке Хета. Проходили долгие недели, пока сплавщики не выходили на широкое речное пространство, место, где реки Хета и Катанга – нынешний Котуй, соединяли свои воды. Чтобы запомнить важную для ориентировки местность, первооткрыватели срубили высокие лиственницы, сделали из них крест и установили на правом берегу Катанги. Вот с тех пор и пошло наименование «Кресты».
У меня в голове родилась мысль о сходстве заполярного поселка Кресты и материковской глубинки, верст, так, за пятнадцать от райцентра. Представьте, что вы едите пыльной дорогою, проложенной от горизонта к горизонту. Кругом безграничная степь, а впереди маячит неказистый хуторок, домов на тридцать. За околицей носятся одичалые псы, у края деревушки сидят на скамеечке люди, собравшиеся посудачить и поглазеть на приезжих. Все дома как близнецы, однотипные и обветшалые. Просто на просто, умерший дед Фомы, известный столяр и плотник, не научил его, по другому тесать лес и по иному слаживать бревна. Известка по углам хат, почитай у каждого отшелушилась, и открывшиеся бревна с паклей зияли черными дырами.
Но в наличии имеются и различия, северная природа внесла определенную корректировку в здешнюю жизнь. Дома не огорожены зубчатыми заборами, не видны и скрипучие калитки с высокими воротами. Нет фруктового сада, нет тощих тополей и размашистой сирени, которая могла бы украсить изгородь живой зеленью.
Поселок Кресты вытянулся вдоль реки тремя цепочками домов. Первая ниточка обосновалась у реки, на кромке песчаной кручи, поросшей солнечными ромашками. Две другие подступали к лиственничному леску, начинающемуся за оголенным пустырем.
Какой-то мужичок похожий на переростка-юношу кубарем скатился с горки в низ. Человек, занимательно, и отчасти смешно двигался. Плоская грудь подалась вперед, а вытянутые руки загребали как у пловца на короткой дистанции. Он подбежал к воде и непонятным языком стал, выстреливать из легких зарядом гортанных звуков. При этом мужичок усердно размахивал руками, взывая нас к милости, просил забрать его собой.
Смирный заинтересовался мужичком, не глуша двигатель, дал пару кругов вблизи просителя. Я разглядел улыбающегося долганина: широкое лицо, смуглая кожа, неестественно жесткие смолянистые волосы и прищуренные глаза. Пытаясь выговорить русские слова, он мямлил себе под нос, выдерживал паузы и начинал что-то кричать. Работающий двигатель мешал разобрать слова. До меня донеслось - «Туда… К..хх… Оттт..у… Вось…шь…».
Смирный головой, обречено указал на лодку, а свободной рукой провел по горлу, как бы говоря - «Извини брат у нас перегруз». Человек поднял ручонку и с досадой опустил ее, таким образом, желая нам счастливого пути.
Смирный направил лодку на середину реки, указывая верный путь, чтобы в суматохе мы не сбились с курса. Я дал газу, ручка до упора натянула флажок карбюратора, но мотор не отвечал моим настойчивым позывам увеличить скорость. Нос «Прогресса» задрался, закрывая, синей дюралью намеченную дорогу. Двигатель нехотя, со сбоями, набирал обороты. Понемножку корма приподнялась и лодка, почувствовав силу бросающихся волн, уверено полетела дальше.
Я глядел по сторонам, наблюдаемый ландшафт не проникал глубоко в душу, не оставлял в памяти запоминающиеся фрагменты. Не броская равнина, разделенная надвое голубой лентой, тянулась вдоль бортов. Приземистые берега, ограждены частоколом лиственниц и зарослями тальника. На пригорках виднелись изворотливые овраги, внутри которых текли ручейки, приносящие со всех окрестностей ценную влагу. За бортом проносилась светло-коричневая вода, пустынная и гладкая, ни единого всплеска или ряби. Прошло около часа.
Сергей пребывавший в хорошем расположении духа, через некоторое время сник и отрешенно глядел на поцарапанный плекс. Очевидно, его перестали радовать картины непревзойденного пейзажиста, и он ушел в себя, замкнулся.
Вообщем, о Сергее складывалось мнение, что он не от мира сего. В нем наличествовала чрезмерная рассудительность, присущая самоуверенным людям. Это была, так скажем его обдуманная, наработанная не за один день линия поведения жизни. Подойди к нему с вопросом, сложным или простым не имеет значения, в мыслях Сергея возникает пауза, ты растерян, уже поворачиваешься и собираешься уходить, но тут Сергей начинает взвешенно и обстоятельно говорить. Его чувства, эмоции, беды и радости, всецело принадлежат одностороннему миру, в котором он пребывает. Растянутые секунды необходимы Сергею, для того, что бы облачиться «в другую шкуру», оставить незримое существование и воскреснуть в общечеловеческом облике. Из чего состоит внутренний мир Сергея, я, конечно, не ведаю, но могу предположить, что его миниатюрная вселенная, перенасыщена романтикой, юношеской фантазией и придуманными идеалами.
Сергей привстал над лобовым стеклом, затертый пластик мешал ему рассмотреть что-то по курсу лодки. За тем он повернулся в мою сторону и дал знак, сбросить ход. Крутанув лихо рулем, он мастерски подрули к лодке, мы выровняли скорости. Брызги между бортов полетели пульсирующим фонтаном. Сергей громко, что бы я расслышал, произнес:
— Смотри, мы меняемся, а она нет.
— Кто? – не уловив смыслового значения слов, переспросил я.
— Ну, как же… Природа. Вон… Посмотри, камень, тот, что лежит под обрывом!? – он странновато покосился на меня, ему было не вдомек, что я мог и не проникнуться теми же мыслями что и он.
— Как же?!… Гляди!… Тысячи, а может миллионы лет, пролежал он на этом склоне, и ни чего… Ни чего не изменилось.
Я пожал плечами, оттолкнул борт и крутанул руль вправо, лодки разошлись. Камень, затененный с тыльной стороны, горел с видимого края белизной, впитывающий лучезарный свет светила. В отдалении он походил на древнего идола, высеченного из известняка. Мифический идол поравнялся с нами, лучи огненной звезды стали не досягаемы для глыбы, он померк и потерял к себе всякий интерес. Он влился в общую цветовую гамму хмурого откоса.
Берег реки с каждым километром прибавлял в росте, линия рельефа повела к раскиданным по небу облакам. Горизонт стал описывать скачкообразный контур гор.
Сергей, вновь сник и насупился, вязаная шапочка сползла к переносице, раскрытые глаза перевоплотились в холодный хрусталь. Сергей погрузился в свой необыкновенный, летаргический сон. О чем ему думалось? О чем мечталось? О природе, любви, или разлуке? Неведомо…
Сергей быстро перегорал, переходя из восторженного состояния в удрученно-печальное. Для меня так и осталось загадкою, зачем он сюда поехал, какую цель преследовал, что искал?
ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА! – ЕСЛИ ВЕРИТЬ В ЭТО.
Пережитый день собирался отойти от суетных дел в область незримого прошлого. Переворачивая страницы дневника, трудно было на чем либо заострить внимание, тем более что последние сутки не привнесли разнообразия в нашу действительность. Окружающая обстановка перенасытила наше воображение. Взбудораженное состояние - ожидания новизны, улетучилось и потускнело.
Мы устали слушать изматывающий гвалт, создаваемый при сгорании топлива в металлическом цилиндре. Поначалу рев двигателя забавлял, воспринимался как расстроенное звучание контрабаса, точно не опытный музыкант елозил смычком по натянутым струнам. Далее невпопад подключался ударный инструмент, и истерическая мелодия брала грубую октаву. Неожиданно в безумную увертюру врывалось биение молота и визгливое пение плотницкой пилы.
По истечении времени, слух адаптировался к исполнению симфонического безумства, и тогда, стали различаться новые звуки. Описываемый шум, всего-навсего оболочка скрывающая: свист воздуха и шипение подшипников, вращающихся с сумасшедшей скоростью. Прошло еще немного времени, отдельные звуки перестали восприниматься, и металлическая симфония переросла в мурлыканье умиротворенного хищника.
Вода, разделенная остроносым килем надвое, выворачивалась и обхватывала с бортов быстроходную лодку. Волны пузырились и пенились, издавая убаюкивающее шипение. Вот уже более часа я сидел неподвижно на жестком сиденье, мышцы рук и ног затекли и обмякли. Казалось, не меняемая поза вынудила срастись хрящевые прослойки. Тело налилось притупляющей истомой, клонившей ко сну. Ни что не трогало и не волновало притихшее сердце и безмятежную душу. Вокруг мелькала слепящая вода, поверхность реки горела, источая огненно-рыжее пламя.
В той части небосвода, где солнце должно было столкнуться с землей, в месте его падения, расстилался хвойный лес. Краешек тайги уже начал пылать от приближения испепеляющего жара сверх звезды. Четкие грани горизонта стерлись, в место него зажглась полоса трехцветия: изумрудно–лиственничный лес растворился в желто–солнечном отливе, и на полутонах, перешел в небесную синеву.
Впереди возник черный утес, точно печатающийся кадр фотопленки проявился на глянцевой бумаге. Поначалу изображение было размытое и нечеткое. Создавалось ощущение, что оно возникало само по себе, в силу действия сфокусированного пучка света. Казалось, что удивительная картинка рождалась внутри бумажного тела.
Световые потоки, усиленные лучами заходящего солнца, принесли на всеобщее обозрение скальную громадину. Она зависла в воздухе, вдаваясь в реку острым треугольником. Скала увеличивалась в размерах, по мере того как лодки шла на нее прямым курсом. Вдруг, солнце скрылось за горой, разгневанный утес заслонил его собою. И вот тут всплыли буквально все мельчайшие детали этого бурого великана.
Утес был совершенно отвесным и посеченным разломами. Отколовшиеся осколки, валились большими валунами, на мелководье. Один обломок застрял в расщелине, заграждая путь резвому ручейку. Хрустальная вода показалась пенным всплеском на острых камнях, и упряталась в багровом щебне. Появился ручеек уже у самой реки, невысоким водопадом, баламутившим Котуй.
В блокноте у Смирного, следующим пунктом остановки была обозначена река Эриечка, впадающая с Анабарской возвышенности в Котуй. Вскоре неуклюжие, загруженные лодки пристали к галечному берегу. Каменистый подъем заканчивался кустарником и перекошенными лиственницами. Поодаль раскинулись лесистые сопки. До них, от береговой линии, простиралась низменность с двумя луковичными озерцами. Кое-где на равнине торчали ободранные деревца и красовались сумбурными букетами немногочисленные кусты тальника.
Сергей бойцовски выпрыгнул из лодки и решительным шагом направился к полутораметровым зарослям кустарника.
— Я сейчас, осмотрюсь.
С нескрываемым любопытством, Сергей помчался, вперед забыв, закатить голенища болотников. Смирный попытался остановить его и крикнул вдогонку приказным тоном:
— Давай вещи выложим, а потом будешь прыгать, где захочешь!
Но Сергей и не пытался выслушивать нравоучения, его захлестнуло чувство первооткрывателя, сломя ноги он понесся к возвышенности.
Смирный, пробурчал нечто невнятное, несоизмеримое с русским словом, но тут же членораздельно пояснил:
— Сергей... Видал!… Всегда… такой, ему до фонаря!… Общие проблемы! Вначале нужно делами заниматься, а потом искать приключения! Ну и шут с ним, справимся и без него!
Вскоре подошел Сергей, костер уже пылал, посылая тревожные искры по направлению задиристого ветерка. Чайник надрывисто хрипел и клокотал, выплескивая пузырящуюся воду и вихреватый пар. Его медленно клонило в сторону, поддерживающее бревно прогорело и сползло в низ. Чайник накренился до критического положения, и готов был свалиться в огнедышащий костер. В последнюю секунду я успел схватить его голой рукой за ручку. И тут, конечно надо было видеть, выражение моего лица. «За что! Такие мучения!» - успел подумать я и отпустил горячую ручку. Пальцы и ладонь покрылись красными пятнами, содержимое чайника было спасено ценою адской боли. Смирный язвительно ухмыльнулся и во всеуслышание произнес:
— Что, я тут делаю? Куда я еду…? С вами! Мы же здесь все вместе,… пропадем!
Сергей с сочувствием посмотрел на мою руку и безразличным голосом произнес:
— Там, на верху круглое озеро. Прямо пред скалой. Надо бы сходить. Там утки плавают, они как раз бы сгодились нам на первое. Горячий супчик нам бы не помешал.
— А готовить, ты будешь? «Сержито»! – нервно продребезжал Смирный.
— Я не умею, но смогу подстрелить.
«Сержито», так иногда Смирный обращался к Сергею, искренне пологая, что тот походил на ни чего не смыслящего мальчика – простачка.
— Ты, в житейском плане, ни капельки не разбираешься, а гонора на двоих. Иди хоть, куличка принеси! На крайний случай.
Сергей бережно с сознанием дела вытащил из чехла отцовское ружье. Великолепная двустволка шестнадцатого калибра отливала вороненой сталью и переливалась светло-коричневым прикладом. Трепетное отношение Сергея к оружию было привито, его отцом.
Сергей Владимирович, отец Сергея, к сожалению, смотрелся крайне лысовато. Он был мужиком не дюжего роста, с жилистым телосложением и орлиным носом на все лицо. Про него с уверенностью можно было сказать – «Волевой характер,… еще той,… закваски!». В нем всегда брала верх рассудительность, правильность и очередность выполнения жизненных постулатов. Авантюризм отвергался им напрочь!
В назидание, Сергею был предоставлен перечень правил и инструкций, к которым он должен прибегать во время путешествия. В обращении с оружием так же имелась особая памятка. После каждого выстрела ружье слаживалось в фабричный чехол и ожидало там подходящего момента, когда могло понадобиться в роли швырятеля дроби. Сергей строго и свято соблюдал все установки, предусмотрительного отца. Так как, если взбунтуй он, или привнеси новые поправки к своду законов Сергея Владимировича; лодка, двигатель, ружье и другое не мене значимое снаряжение могло быть изъято из рук Сергея. А перспектива стрелять пустой палкой и быть «безлошадным», Сергея не прельщала.
Сергей, оскорбленный неверием в его меткость, обижено побрел в сторону луковичного озера. Он намеревался действием, то есть, подстреленной уткой, а может быть и большим числом дичи доказать, какой он на самом деле мастерский охотник.
Через минуту голова Сергея мелькнула среди торчащих кустов тальника. Послышался шумный хруст, Сергей рыскал, выбирая скрытный маршрут. Смирный оскалился и убежденно произнес:
— Даю «руб за сто»! Он промажет!
— Давай!
Не знаю почему, но меня завело язвительное отношение Смирного к Сергею. Мне так захотелось уколоть самолюбие Смирного, что я готов был поставить под заклад, все что угодно. У меня не было особой уверенности, что Сергей попадет в цель, просто в ту секунду, очень сильно захотелось выбить Смирного из «седла», проще говоря, сбить с него спесь: Ставлю мой спиннинг с блеснами, на твой нож! Идет?
Охотничий нож Смирного и вправду был хорош. Ручка была изготовлена из ореха, со специальным вырезом под пальцы. Лезвие не широкое и заточенное у носика полуовалом разделочного ножа.
Он долго присматривался к нему в охотничьем магазине. «Южный крест» эта бирка, лежащая около ножа, длительное время волновала его, пока он не расстался с двумя тысячами рублей. Помню, как Смирный впервые дотронулся до него, его восхищенные глаза искрились, пальцы нервно подрагивали, касаясь отполированного клинка. Смирный ликовал обрадованный на и выгоднейшей покупкой.
Смирный озадаченно глянул на нож и смутился. Ставить собственный нож, на кон, ни как не входило в его планы хозяйского мышления, но отступать было поздно, ведь кинутая им фраза «Даю, руб за сто!», уже запустила механизм противостояния. Смирный оценивающим взглядом уперся в мои вещи, зрачки с жадностью прыгали то на вещь мешок, то на спальник. Он выискивал более значимое, чем спиннинг – рапира с блеснами. И нашел! Стараясь не остаться в накладе, он избрал двухместную палатку, которую я специально приобрел к поездке. Смирный поднял на меня хитрющие глазенки в надежде, что я отступлю. Явно, соотношение вещей не было в мою пользу, но мне так хотелось наказать Смирного, что я сознательно, пошел на эту жертву.
Мы залегли на площадке, поверх горбатой сопки. Цветная подстилка сухого ягеля похожего на морские водоросли, удачно маскировала нас.
Сергей чрезмерно осторожно приближался к зарослям береговой пушицы с подветренной стороны. Луковичное озеро располагалось прямо у отвесной скалы. С макушки горы, заросшей лиственничными деревьями, тянулся каменный шлейф. Создавалось впечатление, что гигантским трактором сгорнули дерновой пласт вместе с деревьями и кустарником в низ, и при этом оголился участок скалы. Такие обвалы происходят в дождливые месяца лета, обычно в конце июля и августа, когда на протяжении нескольких дней льет беспрерывный дождь. Дерновой пласт, перенасыщенный влагою, набухает, тяжелеет и начинает сползать с отвесных круч, получается селевой поток.
Смирный обхватил руками замызганный бинокль, оставленный в наследство горяче любимым тестем, и стал отслеживать поведение новоиспеченного охотника. Десятикратный бинокль, так же как «Прогресс» и военный арсенал, состоящий из боеприпасов и плохенькой одностволки, являлись свадебными подарками и были особенно дороги Смирному.
Подарочная одностволка не блистала новизной, по стволу, начиная с патронника и заканчивая мушкой, укоренилась ржавчина. Приклад треснул и Смирный наложил на него шину, обмотал ствол капроновой нитью и залил эпоксидной смолой. В целом, ружье походило на хромого солдата побывавшего в изрядных переделках, но как ни странно оставшимся жить. Буду до конца правдивым и непредвзятым, стреляло ружье превосходно! Смирный четко, без промахов, с семидесяти шагов бил точно в «яблочко», что для дробовика являлось неплохим показателем.
Смирный не шевелился, упорно всматриваясь, в Сергея, в глубине души он желал ему оступиться и спугнуть настороженную птицу.
— Дядя!!! - жидовским голоском обратился ко мне Смирный, - Я разрешаю тебе, спать в моей палатке!
Делая акцент, на последних словах он язвительно ухмыльнулся:
— Там гагара… Он ее… Ни за что, не… во…зьмет!
— Должен, я уверен в нем!? – слабеющим тенорком, пропел я, а к лицу подступила кровь от досады. Шансы победить Смирного в споре таяли на глазах.
У гагары шея длинная и тонкая по сравнению с обыкновенными утками, она выдвинутым перископом торчит над поверхностью воды. Остальное тело умная птица прячет под водой, не считая крохотного хохолка перьев. Едва появится огонь из ствола ружья, она тут же ныряет на глубину и может пробыть там, в течение трех минут. Как правило, свинцовый дождь накрывает ее потом, после того, как она успела спастись.
Сергей на корточках подкрался к самой воде луковичного озера, его маскировал редкий куст, торчавший обрубаным хвостом обездоленного павлина. Гагара давно заприметила незадачливого охотника и, осторожничая, переплыла на середину озера, вертя длинноклювой головой. Сергей меланхолически поднял ружье и с минуту прицеливался.
— Точно промажет! - убежденно проголосил Смирный. - Долго целится! Рука устанет, и дрожать будет.
Я мысленно злился на себя, за свою скоропалительную и мальчишечью выходку. Меня всегда, подводила горячность в принятии решения, но что поделать, слишком поздно менять что-либо и двухместная палатка исчезающим миражем уплывала из моих рук. «Ба… Бах… Бах… Ах…», расколовшимся эхом загремела испуганная скала. Мне было отчетливо видно, как дробь густо обсыпала то место, на котором плавала гагара. Она успела исчезнуть с поверхности озера, прежде чем смертоносный свинец достиг воды.
Смирный с подковыркой обратился ко мне:
— Не волнуйся, мясо у гагары невкусное. Рыбой отдает, лучше из тушенки кулеш… зробим! – и довершил предложение хохлятским словечком.
Сергей подошел к костру, мы пили чай.
— Сергей ты отличный парень! Просто молодец, с тебя одна прибыль.
— А что такое? – непонимающе спросил соучастник моего позора.
— Да так, ни чего особенного. - не желая раскрывать секрет спора, уклонился от ответа Смирный.
— Как там охота? Я слышал, вы «Сержито» стреляли? – на той же, ироничной нотке продолжил он.
— Да… Блин… Утка далековато была. – из уст Сергея это прозвучало безразлично и отсутствующе, словно ему было все равно принес бы он подстреленную дичь или нет, а вот я остался с носом.
Сергей остался на берегу присматривать за порядком в нашем маленьком лагере, состоящем из натянутой палатки и двух единиц маломерного флота. Под его ответственность попадал и походный скарб, в который вошло: кухонная посуда, сковородка с оплавленной пластмассовой ручкой, обугленный алюминиевый бидон на восемь литров и другие не менее ценные вещи, имеющие важное значение в данной ситуации.
Мы пошли на лодке против течения, высматривая по берегам глубоководную заводь для рыболовной сети. Синеватый цилиндр палатки, окруженный белой галькой, исчез за каменной грядой, ломающей реку по полам. Впереди за поворотом, река в безвыходном положении ударялось стремниной в непрошибаемую скалу, и закручивалась многочисленными воронками. Утихомирившись, она преспокойно, как боксер после нокаута, текла вдоль скалистой гряды на встречу нам, проделывая зигзаг в форме подковы.
— Я думаю, это удачное местечко. - Смирный рванул ручку газа, «Прогресс» моментально сбавил ход, и лодка клюнула носом, как притонувший поплавок.
— Да! Вон видишь. Заводь! Там воду крутит!… Да и у берега, наверное,… дна не сыскать?
Я полагался на стопроцентную интуицию Смирного, не оспаривая его мнения, утвердительно закачал головой:
— Конечно, лучшего места под сеть не найти.
Киль мягко ткнулся о песчано-галечный берег, лодку заматыляло из стороны в сторону, подоспевшими волнами.
— Так!… Где моя капроновая сеточка? Думаю на большую рыбу, шести десяточку ставить не будем, мне кажется, что огромных увальней здесь нет. А вот сорок пяточка, как раз подойдет. Оптимальный вариант. Да и длинна подходящая… Тридцать метров. Хватит с головой. Река здесь быстрая, на глубине,… замулить может.
Смирный, по порядку, разлаживал сетку, наплав к наплаву, кольцо к кольцу, предварительно подстелив на нос лодки целлофан, чтобы нити не цеплялись за выступы и разболтанные клепки.
— Смирный, слушай, а как ты в Хатангу попал. Что?… Романтика севера позвала за собой? - машинально произнес я, не потому что интересно, скоре всего от скуки, чтобы скоротать время. Смирный шморгнул носом, выискивая подходящий ответ, задумался и искренним голосом заговорил:
— Да… Я на материке в баре работал. Считай сутками, за стойкой стоял. Кутеж, часов к четырем утра прекращался, а к полудню опять за стойку.
Смирный потянул за ячею, зацепившуюся за борт лодки, сеть спружинила. Застывший на краю целлофана наплав плюхнулся в воду, Смирный поднял неспокойный кусок пористой пробки и положил обратно на скользкое покрытие.
— Да… Ты и сам можешь представить, каково там было… Дармовое бухалово всегда под рукой. После закрытия бара, официантки, повар, дирижер,… и,… ну этот,… главный на смене,… менеджер… И начинается бесовская оргия, пока в усмерть пьяным куда ни будь не свалишься. Вот я и погулял в волю,… три года… Назад! Страшно оглянуться, одни попойки и веселье. Поначалу, конечно все лихо было, клиента развел на десятку баксов… Глядишь к концу смены тридцатничек,… шуршит в кармане. От друзей отбоя нет, деньги то халявные, не жалко. Так, что выпивка за мой счет…
Смирный подтянул концевую веревку к камню, беспричинно лежащему на берегу, и обмотал его.
— Ладно, залазь в лодку. Садись на весла, будешь держать корму по направлению того берега. И смотри, чтоб лодку течением не сносило.
Для надежности он привалил концевой фал светло-желтыми плиточками и вразвалочку подошел к лодке. Сильным толчком Смирный отпихнул ее, в последний момент, рискуя полететь вводу, прыгнул на нос.
— Давай греби, только команды слушай.
Металлические кольца и прямоугольные наплава поочередно стягивались в воду.
— Держи вверх! Против течения, а то сносит быстро! - скомандовал Смирный.
Я погрузил в воду загребные лопатки весел, и что есть мочи, налегся на дюралевый рычаг, уключины заскрежетали от приложенного усилия.
— Эй… Эй… Дядя!… Полегче, лодка ведь не твоя. – в сердцах, переживающие заголосил Смирный.
Вскоре последний наплав бойко заплюхался и закрутился на поверхности реки. Смирный приподнял увесистый груз, собранные в тряпичном мешке камни, и метнул сеть на глубину. Искрометные брызги полетели в разные стороны, накрывая меня и Смирного освежающей пылью.
— Не заводи двигатель. Пойдем самосплавом, по течению. Тут недалеко,… бензин побережем.
Смирный опустился на нос лодки, свесив непромокаемые болотники в воду, и остался сидеть в задумчивой позе. Лодку подобрало стремниной и она, кружа и вальсируя, понеслась вместе с рекой к скале. Смирный не оборачиваясь, заговорил, как будто про себя:
— Случай помог сюда попасть. Сергей Владимирович, отец Сергея, посоветовал, «Бросай!» - говорит, - «А то сопьешься. Влезешь, в какой ни будь катаклизм».
Сергей Владимирович приходился Смирному - дядей, Сергей и Смирный в сою очередь являлись двоюродными братьями. Узы родства не связывали их надежной веревкой дружбы. Они абсолютно не совместимые, разные, и полярные личности. Хваткий и скрытный характер Смирного ни как, не сочетался с не определившимся, находящимся в стадии становления характером Сергея. Благодаря этому, они вели постоянную борьбу между собой, за право первенства - Кто победит? Кто окажется лучше другого?
— Он как в воду смотрел! Приключилось со мной неприятная история. У нас в баре два бармена работали. Был у меня, прехорошенький, разумненький сменщик. Вообщем мерзость… Подставил он меня. Хозяева наши, «братки» одним словом. Так вот они спиртное брали оптом, прямо с завода. Ну… Чтоб дешевле было.
— Угу - понимающе кивнул я.
— Складывался товар в подсобке, а ключ у бухгалтера… Виктор Степанович - лицо крайне дотошное, что касается пересчета, ответственного надсмотра и порядка. Только пил,… вот… Толи от отчаяния, толи коленки перед стопкою дрожали… Вообщем после шестой рюмки, его можно было вместо дров в сарае складывать. Я и мой сменщик, уловив подходящий момент, убаюкали дядю Витю, а ключи на время одолжили. Это было нечто!!! Шампанское, разнокалиберная водка, пиво, виски, бренди, что душа пожелает.
— Смирный, но ведь недостачу выявить не сложно, пересчитал и пляши, пропало!
— Ну, ты че?… Совсем за дурака,… приятеля держишь. - по басятски выпендрился Смирный,
— Спиртное по немногу брали, так для приличия, одну две бутылки с пяти ящиков, а в пустую ячею, битую тару подсовывали. Все шло как по маслу, пока дружок,… Павлик…
Дословно не буду передавать сказанное в сердцах Смирным, эти слова, выходили за рамки человеческого общения.
— Так он с испуга и с дуру, наболтал лишнего. Цепочка и раскрутилась. Естественно,… Павлик всю грязь, при разборке у «братков» на меня вылил. Повезло мне, что устраивался на работу без документов, времена такие были, все выгоду искали. Вот я и рванул на крайний север.
Смирный ссутулился и примолк, голова в месте с шеей опустилась, и на спине возник неестественно большой горб. Удивительно как поменялось его лицо, кожа под глазами и на подбородке обвисла, он как будто состарился. По лбу пошли ломаные линии глубоких морщин, он походил на пяти десяти летнего старика. Я глазам своим не верил, что двадцати восьми летний парень, мог так видоизмениться.
Смирный натянул на голову кожаную кепку, про себя я называл ее трактористской, своей формой она напоминала головные уборы колхозных механизаторов.
— Ты знаешь дядя, мне здесь спокойней,… как-то. Эта размеренная и предсказуемая жизнь по карману мне, чем та, что была раньше. Там, ни угла своего, ни семьи, ни увлечений, одна сплошная гульба. Начиная встречей Нового года, и заканчивая его проводом, тридцать первого декабря под бой курантов… Здесь в Хатанге… То,… что мне нужно. У меня появилось мое, лично мне принадлежащее… Ну там лодка, ружье, телевизор, магнитофон… Понимаешь? Еще плюс к этому я азартен, что касается охоты и рыбалки. Эх деньжат бы, под собирать, и в мире, не найдешь счастливей человека, чем я.
Который раз подмечал тот тонкий душевный настрой появляющийся у людей в нестандартных ситуациях. Может бегство от суеты, уединение и внутреннее одиночество каким-то образом сказываются на мыслях и поступках. Человек задумывается о жизни, о своем предназначении, о судьбе предписанной ему. Смирный открылся душою. Истинное лицо без маски, макияжа, пудры и теней - вырвалось наружу. Он рассуждал и философствовал о тех вещах, о которых, находясь в домашней обстановке, только б открестился.
Лодка, незаметно для глаза обогнула каменную гряду с пепельно-фиолетовыми осыпями щебня, впереди показалась палатка. Вьющийся над лагерем дымок закручивался к верху, расширившись, он поднимался над скалой. Верховой ветер подхватил сизую пелену и в неистовом порыве разметал ее в клочья. Оставшись довольным своими проделками, ветер понесся дальше, карабкаясь по отлогому распадку уходящему в необозримую даль.
Сергей с наивной и ребяческой улыбкой встречал нас у берега.
— Блин… Мужики не поверите, первый раз уху варил. Уже пробовал, вроде… получилось. Только на перец не жалуйтесь, сыпанул с лихвой.
Проницательный Смирный пробурчал:
— Видать перец, прямо с баночки сыпанул.
— Ну… Так… Вышло. - оправдывался Сергей, - Это я потом догадался, что надо сначала в ложку отсыпать.
— На этом, все новички попадаются! – в том же, воспитательном тоне поучал заботливый Гуру.
— Ну, что есть, то есть. - развел руками Сергей, приглашая к столу.
Однозначно замечу, на открытом воздухе, во время прогулок по лесу, полю или тайге - аппетит зверский, постоянный и не переборчивый. Нас не стоило подстегивать или вторично приглашать откушать запоздалый обед. Уха о блаженство! Дурманящая юшка, огненно горячая с тонюсенькой пленкой жира и наваристых хрящиков. О, нимфы, кому я рассказываю!?… !?… Уха - живительное снадобье, несравненное наслаждение, обретшее физические свойства. Она моментально, но терпимо обожгла губы, давая горчичный привкус прогоревших углей. В ней присутствовал ошеломляющий аромат специй, приобретенных в базарный день на большом материке. Смирный долго и подробно рассказывал как он дотошно и придирчиво принюхивался, ощупывал, всматривался в каждый пакетик восточных изысков, дабы потом, в полной мере испытать настоящий вкус ухи…
— Так… Ладно ребята. До этого наше плавание, походило на барахтанье в луже, а дальше…
Смирный аккуратно и осторожно вынул из рюкзака старую карту и бережно развернул ее. По сгибам, карта пришла в такую негодность, что даже склеенная скотчем при неосторожном обращении, могла разорваться на мелкие фрагменты. Кое-где, особенно на заворотах виднелись дыры, из карты выпадали до четверти полных градусов, широт и долгот. Местами, отсутствовали десятки тысяч квадратных километров, промаштабираванных земель. Но эта карта, была единственным и достоверным путеводителем в нашей поездке, другого более точного ориентира мы не имели.
— Так… Вот Хатанга… Потом мы пошли в верховье Котуя… Вот здесь начинается плато Путорана. - указательным пальцем Смирный бережно водил по голубой ленте.
— Вот… Смотрите… - он остановил движение пальца в коричневом массиве, где голубая лента извивалась и убегала испуганной змеей.
— Видите поперек реки черточки. Это порог или перекат, до него от Эриечки, примерно… - сопоставляя пройденный путь и предстоящий, слаживая и вычитая часовой расход бензина, быстроту течения реки, скорость движения лодки, Смирный умножал и делил в уме. Иногда он выговаривал случайный цифры, примерно через минуту Смирный внятно произнес:
— Километров сорок,… сорок пять. То есть, полтора часа езды… И нас ожидают сюрпризы…
— Так… Ну, а на сегодня, новостей у меня нет! – копируя известного телевизионного ведущего, наш командор, громогласно подвел итоги дня,
— Думаю… Ляжем сегодня пораньше, с утра еще надо снять сеть. Да и отдохнуть нужно хорошо, шут его знает, что там за порог.
АНТЮРА или БОЙ БЕЗУМНЫХ.
Если что и довелось нам разглядеть за последние дни, привнесшие восторженность и восхищение, то оно не шло ни в какое сравнение с тем, что стало реальностью сейчас. Нам открылась, отнюдь не добрая и поучительная сказка, льстящая самолюбию удалых Иванушек-молодцов. В этом месте природа – звериный оскал, безжалостная дикость, умопомрачение хаоса, здесь никто не властен над своей судьбою. Созидает и разрушает один постулат, говорящий на языке силы и решимости! Слабым духом людям здесь не место, они обречены. Жалость и добродетель не ведомы стихии, живые твари, хрупкая растительность и немые твердыни находятся в бессрочной битве за выживаемость.
— К берегу!!!… Как только мотор заглушим, кидаем якорь!!!… А то… Снесет к чертовой бабушке!!! – растерянно заорал Сергей.
Мы зависли на средине порога или переката - не знаю. В то мгновение, я не мог правильно соотнести под какое определение, попадает это беспорядочное падение воды. Да! Я не оговорился - не остановились или застопорились, мы болтались опавшими листочками в жерле водяного вулкана. С минуту нас рвало и бросало из стороны в стороны, а мы как перепуганные сопляки, не могли, на что ни будь отважиться. Мы не ведали что делать? То ли продолжать идти вверх, по несущейся стремнине, то ли, опускаться вниз, вдоль скальных валунов.
Ничего, не подозревая, мы безмятежно шли от поворота к повороту. Горы росли, юноши-сопочки превратились в грациозных атлантов подпирающих небо заостренными хребтами. Течение убыстрялось, вода на поверхности пучилась и расходилась кругами, точно невидимая поварешка помешивала и баламутила реку. В какой-то неопределенный миг, мы осознали, что все вокруг изменилось… Река сузилась до ста-ста тридцати метров, думаю, если б кто-то кричал с того берега, то его спокойно можно было расслышать,… но шум!?… Нет, это не трели горного ручейка, увенчанного желтенькими цветочками. Нечеловеческий стон! Рев быка! Непередаваемый гвалт, рожденный водою проносящейся по дну реки… Разгневанной водою цепляющейся за глыбы… Напористой водою перебирающей гальку неуловимыми завихрениями…
Вода шипит ядовитой гадюкой, слаживая мелкий песок, и разноцветные голыши за клыки подводных скал. К этому адскому пению подключаются взрывы волн, ломающие пенные спины о береговые утесы. Порог – мощь, необузданность сотен, тысяч, миллионов водяных мустангов, прыскающих пеной бешенства.
Порог, в который мы влетели, начинался по правую руку, выше известняковой косы и длился около километра. Заканчивался он небольшим расширением и мелководной заводью. Мы допустили ошибку вовремя не пристав в относительно спокойной тиши. Нам нужно было досконально обследовать возможные проходы по порогу. Но мы на всех парах, азартными гонщиками проскочили точку принятия решения, за что и поплатились.
Что есть мочи я швырнул двух лепестковый якорь, не долетев до суши метров семь, он плюхнулся воду, лодка потащила его за собой. Якорь не мог зацепиться, его подкидывало, подбрасывало на гравийном мелководье. Наконец фал натянулся. Я спрыгнул за борт и очутился по пояс в свирепой воде. Лодку безумно колотило боковыми волнами, шедшими с центра порога, пришлось удерживать ее руками, чтобы днище не напоролось на выступы подводной гряды. Силой мышц я противостоял резонансному раскачиванию лодки. Вода брызгами летела выше болотников и ручейками стекала внутрь, портянки пропитались влагой и стали не приятно чавкать и хлюпать.
Я вопросительно смотрел на Смирного, в надежде, что тот подскажет нужное и верное решение. Смирный постепенно пятился назад, уступая порогу. Его лодка яростно билась о заостренные плиты, готовая разорваться по днищу. Я устал, мысленно проклинал себя за то, что был таким глупцом, подавшись на уговоры Смирного и Сергея. «Дурак!!! Экзотики захотелось. Природой полюбоваться? А теперь жри ее сколько хочешь». Из-за нарастающего гнева я злорадно посматривал на Сергея, которому приходилось и того хуже.
По обоим бортам его лодки торчали скользкие и черные глыбы. «Прогресс» отскочив от одной глыбы, тут же, с разбега, обрушивался на другую. Сергей от напряжения закусил верхнюю губу, глаза сощурились и по коже потянулись цепочки коротких морщинок. Он расставил ноги, упершись в ненадежное дно реки, размываемое сильным течением, пригнул голову, рыжие волосы ощетинились ежиком. Тореадор – бьющийся с обезумевшим быком, мертвой хваткой уцепившись в рога непобедимого монстра.
Неожиданно, Сергей бросил лодку на произвол судьбы и стремглав понесся к лесу, росшему на прибрежной возвышенности.
— Дурак!!!… Что ты делаешь?! Вернись! Лодку потеряем. – в злобе, прорычал Смирный.
Лодку Сергея поставило боком, смертоносные волны целеустремленно и массированно атаковали обреченную жертву. Девятая волна с грохотом ударилась о тонкую жесть, суденышко плачуще загудело. Волна, рассеченная надвое, залила кокпит, лодку неумолимо кренило на борт.
У меня не было состояния ужаса или предчувствия беды, отрешенно как зритель я наблюдал за текущими событиями. Я не мог поверить, что такое возможно, будто это происходит не со мной, словно перед моими глазами проноситься хорошо поставленный фильм в стиле «экшен».
Сергей бежал с кручи, затрудненно дыша. Из последних сил он тащил два бревна, метра по три.
— Бросайте лодки!!!… - заорал Сергей - Сначала мою вытащим!!!… Потом ваши!!!…
На мне не осталось ни одной сухой ниточки, рубашка прилипла к телу, а намокшая куртка сковывала движения. Пот ручьем струился по лицу, перемешиваясь с пресными брызгами. Я оттолкнул упирающийся борт лодки и помчался к Сергею.
— Бери!!! - прорычал он, кивком указывая на плавающие бревна.
— Под лодку!!! Ну что ты мешкаешь?… - Сергей приподнял тяжелый нос «Прогресса»,
— А… А… А!!!…
Бревно крутилось, выворачивалось из моих мокрых рук, подбрасываемое беснующимися волнами. Я упал на колени вода мгновенно просочилась, в и без того промокшие болотники. Безжалостно, вцепившись когтями в изглоданное дерево, я начал затягивать его под киль.
— Все… Я больше не могу… - выдавил сквозь сжатые зубы Сергей. Мне удалось на миг развернуть бревно и подставить под киль, как державшийся за корму Смирный поскользнулся и упал с головой вводу.
Очередной вал огрел неуправляемую лодку увесистым обухом. Он осадил транец, и невероятно резким толчком, сбивая с ног Сергея, выкинул лодку на половину корпуса вперед. Остроносый киль прижал бревно к гальке. Сергей чудом остался не невредимым, промедли, он запросто мог оказаться под металлическим днищем с переломоной ногой. Суденышко престало матылять, а приподнятый транец не заливало водой. Сергей мокрым рукавом, с которого стекали водяные ручейки, ветер лоб и уставшим голосом выговорил:
— Ну, ни чего себя, за хлебушком сходили…
Смирный молчал, издавая подрагивающей грудью хрипящие и булькающие звуки. Он был потрясен произошедшим не меньше чем я. По его телу бил озноб, одежда обвисла половой тряпкой, коленки судорожно тряслись, а ноги подогнулись. Повернувшись, он мешковато опустился на валун, дабы успокоиться и отдышаться.
Через полчаса мы вытащили оставшиеся на плаву лодки, и да благослови Господь, что не случилось не одной пробоины.
Сырые куртки, промокшие брюки, растянутые кофты и свитера тяжелыми тюками повисли на кустах, заставив хрупкие веточки пригнуться к земле. Смирный полез в нагрудный карман, самодовольно и торжествующе вынул завернутый в скотч сухой коробок.
— Чтобы вы без меня делали?!
— Как пещерные люди, из камня искры высекали… - отшутился я, почувствовав некоторое облегчение после передозировки адреналина.
— Во… Во… Или веточку о деревяшечку крутили бы! Пока дымок не появится. - засмеялся трогательной улыбкой Сергей.
— Смирный… Как тебе приключеньеце? Наверное, в решающий миг, жену и ребенка вспомнил?
— И в теще, ангела рассмотрел? - иронически заключил Сергей.
Смирный не воспринял шутку, а вполне серьезно, покачав головой, произнес:
— Был момент… Я думал крышка!… Лодки разобьются!… И пиши пропало. Конечно угроза жизни невелика… А вот до Хатанги двести километров. Тя…желенький вышел бы путь…
Наступила молчаливая пауза, каждый думал о своем. Опять, мы снова и снова, мысленно переживали опасные минуты на пороге, давая оценку произошедшим событиям. Вновь пересматривали варианты выхода из сложной ситуации, извлекая из преподанного нам урока выводы и знания. Опыт - вот главное приобретение сегодняшнего поединка с коварным порогом. Я раз и навсегда зарубил себе на носу - «Спешка – отнюдь, не преданный и верный друг, а скорее наоборот алчный, жестокий предатель». Она ненавязчиво, незаметно прячется в отдалении за показушной самоуверенностью и храбростью. И появляется тогда, когда совершена ошибка или допущен просчет. Уловив момент, она ломает, крушит выстроенные планы человека. Смертоносным бумерангом возвращается обратно и бьет по болевым точкам, злорадствуя и надсмехаясь. Ни кто не заставлял нас аллюром брать порог. Остановись, отдышись, осмотрись вокруг и найди для себя верный путь, который приведет к победе.
— Держи. - Смирный протянул металлическую кружку,
— Для снятия стресса. - пояснил он.
Спиртовая жидкость ударила режущим запахом в нос.
— Давайте за нас. За наше первое, боевое крещение. - с пафосом, произнес Сергей, но подобранные слова обрели не фальшивое, а истинное звучание среди грохота стонущей реки.
Мы распалили костер в прибрежном лесу, повторяющем контуры реки. В низ по течению шагов через триста, лиственничный лесок заканчивался, упираясь в огромную гору. Если кто-то путешествовал по Крыму, должен был запомнить одну известную достопримечательность - «Аюдаг», медведь гора. И конечно в его сознании отложилась легенда о здоровущем медведе, многие лета тому назад, пытавшемся осушить море. Помните – «Он лег морской пляж и все пил и пил соленую воду, да так и окаменел, то ли от уныния, то ли от давности лет».
Нависшая перед нами гора, безмятежно покоилась уснувшим медведем, припавшим к нескончаемому потоку воды. Овальная гора сплошь покрывалась серыми плиточками, кое-где яркий лишайник размалевал красными кляксами пологие склоны. На горе ни что не росло. Молодым побегам не где пустить корни, что бы вытянуться в зеленые насаждения и хоть как-то, оживить печального и обездвиженного медведя.
Противоположная сторона реки выглядела по иному. Развороченные скалы пирамидальными башнями тянулись в небо. Голиафовские ступени выстроенные ветром, солнцем и морозами вели на верхнюю площадку грандиозного Каллоса. На самой макушке скалы просматривался сглаженный пик, расколотый на каменистые ручьи. Пик, потерял горделивую осанку – недоступности и величественности.
Вместе все взятое, наводило на меня жуткую картину бедствия, будто погибал восхитительный город, с дворцами цвета Аравийских песков, и мечетями, сложенными из монолитных глыб. Сокрушительная сила подталкивала город к реке, стараясь потопить его в бурном потоке, обрушивая на него каменистые лавы, заполоняя тесные улочки и базарные площади обломками разбитых скал.
Смирный толкнул меня под локоть.
— Ты что дядя уснул? Или от переживаний, ясность ума потерял…
— Не знаю… Я тоже в восторге. – невпопад, поддержал мое молчание Сергей.
— Ребята.
Дружелюбно продолжил Смирный,
— Я думаю надо заночевать здесь, не стоит рисковать дважды в день. Завтра присмотримся,… я вот заметил, с той стороны, прямо у скалы, вода спокойнее. Больших волн нет. Кажется под мотором, там можно пройти?...
— Ладно. А как отсюда стартанем. - противостоял Сергей, - Ты же воочию все видел… Как мы, чуть лодки не потеряли…
— Давай так. - не унимался Смирный,
— Вы будете держать лодку на глубине, чтобы я мог завестись. Потом толкаете… Я перегоняю ее через порог. Пристаю выше. Вон там!… Видишь!…
Смирный прищурил глаз, указывая обгоревшей палкой на начало порога.
— Смотрите… Там распадок. Из него речка вытекает, кажется,… по карте Кин-Дын, называется. Так вот, подгребаю туда и пристаю. И к вам,… за следующей лодкой.
— Смирный пока ты матузок намотаешь на моховик. Мы мокрые как сволочи будем. Да и неудержим тебя. – довольно грубо опротестовал я его планы.
Смирный насупился, выказывая недовольство, и уткнулся отрешенным взглядом в пылающий костер. На его лбу появилась глубокая морщина похожая на галочку, какой дети изображают парящую птицу.
— Давайте не гнать беса. Попытаемся сплавиться в ту заводь… Ниже порога. А уж там, заведем моторы и будем, втроем… По той стороне, у скалы, обходить его – я начал искать подходы к строптивому напарнику.
— Что опять вниз, потом вверх?… - никак не уступал Смирный. Хотя по интонации, я уловил, что он не противился предложенной идеи.
— Если здраво и рационально размышлять!? Лучше уйти ниже. И в спокойной воде заводится. – по-деловому, разрешил спор Сергей.
— Тогда по одной лодке перегоним! А то одному человеку не справиться… - согласился Смирный, и взваливая инициативу в свои руки, добавил - Стоит ли на ночь гадать? Утро вечера мудренее! Давайте дождемся рассвета.
Воскресшее утро пробилось в палатку ласкающим лучом, выпрыгнувшим из-за распадка. После пробуждения, порешили не завтракать, и на голодный желудок закончить начатое дело. Мы больше не спорили и не ворчали, а делали каждый свое дело, недоверчиво поглядывая на гудящее течение Котуя. По началу выложили из лодок одежду и вещи способные намокнуть, и перенесли поклажу на известняковую косу. Разноцветный холм, в стиле Египетских пирамид, вырос в метрах четырехстах от ночлега, придающий девственной косе цивилизованный вид.
— Ну, с богом… - промямлил Смирный, и отпихнулся веслом от темной гряды. Течение без предупреждения ухватилось за днище лодки и потащило нас вниз.
Все шло как по маслу. Через час лодки преспокойно отстаивались в естественной гавани, сотворенной двумя булыжниками величиной с грузовик.
Вещи уложены, отдохнувшие за ночь моторы бодро ожили, издавая звонкое рычание. Прозвучала команда - «Вперед!», и малочисленный караван тронулся с места. Удивительно, удача, взяла реванш за прошлый, испорченный день и сама судьба на крыльях счастья понесла нас вперед. Без проблем мы подошли к левой стороне порога и в метрах двадцати от вертикальной скалы, стали подниматься против течения. «Какие же мы все-таки дураки!» - пронеслось в голове, что мешало еще вчера принять влево и вот так же, не напрягаясь, обойти возникшее препятствие.
Сергей восторженно махал рукой с оттопыренным пальцем, показывая символический знак:
— Мужики мы сделали его! Есть!!!!… - перекрикивая ровный гул двигателя, пропел на радостях он.
СЧАСТЛИВЧИК! - БАЛОВЕНЬ СУДЬБЫ.
Смирный схватил спиннинг и широченным шагом, каким он всегда любил ходить, поскакал к Кин-Дыну. Кепка «трактористка» подпрыгивала на нем, еле удерживаясь на затылке. Он спешил. В нем проснулся инстинкт рыбака. Я не заядлый рыбак, поэтому, могу лишь предположить то, что творится в душе азартного человека.
Возможно Смирный, сам того не осознавая, уловил единственный всплеск в устье Кин-Дына, указывающий на возникшую воронку. Значит, там есть яма, и может, на дне ямы схоронилось тело хищника. Таймень – бесспорный фаворит всех северных рек, притаился на илистом дне, готовый в нужный момент вцепиться острыми зубами в изворотливого хариуса.
А может, у Смирного произошел сбой в ритмичных ударах сердца, когда он смывал налипшую на ладонях грязь. Эти молчаливые переговоры капающей жидкости и кожного покрова, оживили в нем предчувствие, зажгли искорку охотничьей интуиции.
— Дядя, я тоже пойду… К устью. - без особого энтузиазма проговорил Сергей. Он подобрал спиннинг, и проверил карабинчик пристегивающий блесну к миллиметровой леске.
— Ну… Нет… Солнце мало… Латунная блесна не пойдет?! Она желтая, в воде не видно…
Он нехотя снял ее. Порывшись в пластмассовой шкатулочке, принадлежащей Смирному, Сергей вытянул блесну сделанную из столовой ложки.
— И что?… Он собирается на эту дребедень ловить?
Я пожал плечами и продолжил смотреть на церемонию приготовления к рыбной ловле. Сергей замедленно направился к своему «Прогрессу», открыл лючок рундука и извлек школьный портфель. Увесистое содержимое разложил на дюралевой плоскости и взял блесну менее массивную, чем искалеченная, столовая принадлежность Смирного.
— Как раз то, что надо,… сверкает точно зеркало.
Я не стал навязывать своего мнения, говорить, что леска грубовата для такой мелкой блесны и что он врядле далеко ее забросит. Мне было все равно я переключился на Смирного.
Он стоял во весь рост, на краешке мыска - последняя черта, ограничивающая Кин-Дын от притязаний несносного Котуя. Монолитная плита серого камня зависла над водой. Мутная вода Котуя, в наглую, без дозволения, подбегала к мыску и закручивалась ровными кругами. Коснувшись кристальной воды Кин-Дына, она приостанавливала бег и заходилась воронкой прямо у берега. Перемешавшись оба потока, пограничным слоем текли по мелкому перекату.
С этой площадки, на которой стоял Смирный, дно Кин-Дына просматривалось идеально. Вон там торчит камень, с размытыми гранями от неспокойного течения. Чуть ниже, углубление, делает воду темно-синей и непроглядной. Судорожный перекатик, по ту сторону ручья, лихорадочно трясется волнами, укрывшись за галечным наносом.
Смирный грациозным броском под углом в тридцать градусов послал блесну на приграничную зону двух рек. Переложил спиннинг катушкой вверх, и яростно закрутил колесо. Но поздно. Она заклубилось запутанными нитями жесткой лески. Смирный упомянул слово, которое обычно срывается с уст неудачников и неврастеников. Развернулся. Поднял высоко над головой спиннинг и побежал сломя голову от недоумевающей реки.
Смирный фанатичным героем, революционного действа, рвался на штурм Бастилии. Вокруг него гремели разрывы смертельных ядер, и свистела легкая шрапнель. Гордо, с поднятым флагом победы, Смирный несся навстречу к бессмертию. Ой! Его ранило, тупой вражеский свинец сбил с ног нашего героя. Смирный покатился по гальке, споткнувшись о выступ плиты. Кепка «трактористка» пала ниц. Но спиннинг удержался над головой, Смирный с воплями, приподнялся на колена, дернул вперед не поверженное знамя. Леска пошла, значит, блесна не зацепилась. В безудержной агонии, Смирный сорвался в галоп, не взирая на боль и ссадины. Блесна, очумело, звеня и сверкая, выбросилась на сушу.
— Он здесь!… Я точно знаю… Первый блин всегда комом. Он мой! Я его подцеплю! - перекрикивая шум воды, надрывал голосовые связки Смирный.
— Вечно ему что-то кажется. - пробубнил себе под нос Сергей, и добавил для самоуспокоения:
— Ни че здесь нет?!
Сергей нерешительно побрел к Смирному, испытать личное счастье – ухватить за крыло синюю птицу.
Смирный закончил распутывать леску, и второй раз приблизился к оконечности плиты. Не спеша, прицелился, выбирая точку падения блесны, свободно, как профи большого тенниса, послал ее метров на тридцать. Блесна легла точно в заданную цель, на последний бурун переката, который рассасывался в мирном течении Котуя. Если и был в окрестных водах рыбий хищник, то лучшего места для атаки на жертву он бы не нашел.
Леска натянулась. Смирный положил спиннинг горизонтально и слегка наклонил дюралевый кончик. Первые секунды вращения колеса, не принесли ни каких результатов. Крепкая нить равномерно наматывалась на катушку виток за витком. Смирный буквально впился глазами в поверхность, где леска поступательными движениями уходила на глубину. Блесна вибрировала, проходя бурлящие потоки, леска нервно подрагивала. Блесна начинала притапливаться там, где приток воды утихал или углублялось дно, это чувствовалась по натяжению. Смирный обернулся, губы вытянулись и стали не видимыми, обретя белизну. Пот, повторяя контуры виска, скатывался капельками, оставляя отблескивающий след.
Смирный впился чутким зрительным органом в белеющее дно. Вот-вот покажется блесна, барабан катушки заполнился на половину. Смирный ослабил нагрузку на торчащую ручку, леска поползла медленней. Настороженное и напряженное молчание зависло над Кин-Дыном.
«Плюх… Бац… Дзинь…» - блесна Сергея неудачно и несвоевременно загремела по отмели. Сергей не рассчитал траекторию полета, и блестящая железяка отклонилась от цели градусов на пятнадцать. Смирный озлоблено глянул на нарушителя спокойствия, будто говоря - «Блин!!!… Не сейчас подожди, не бросай!».
Я восторгался Смирным, его целиком поглотил азарт. Хотел бы я в своей жизни вот так вот, проникнуться этой непонятной, а порою безумной страстью. Выжать из неравных клеток сто процентное напряжение. Добиться, что бы каждый дюйм тела, каждый орган, слух, обоняние, осязание, все, работало на одну поставленную задачу. Состояние азарта, по моему представлению связано с эмоциями, испытываемыми на грани смертельного риска. Представьте себя на краю пропасти, где дно теряется в сизой дымке, где очертание леса размывается в пятнышко. Вы находитесь на уровне с облаками, небо потеряло насыщенную синеву, оно выцвело. Восходящие потоки теплого воздуха жгут открытые участки рук, онемевшие в высокогорном воздухе. Вы замерли и не дышите. В груди возникло давление, вас трясет, опасаетесь лишний раз вздохнуть, потому, что остается два шага… Один шаг…. Пол шага, до черты… И вас начинает клонить… Туда… В безбрежье… В низ… В какой то миг вы осознаете, что если не остановиться и сделать еще половиночку шажочка, на сантиметр сдвинуть подошву к пропасти… Ощутить пустоту под пальцами ног… То уже ни какая сила не остановит вас. Тело само броситься на встречу вечности. Сверхъестественный, потусторонний ужас охватывает сознание, мысли, душу, мышцы, нервы… Вам страшно… Холодный пот увлажняет спину…
Как я полагаю, у азарта есть цель, именно она и заставляет человека пребывать в состоянии стресса. У Смирного на данный момент существовало одно, всепоглощающее желание - воплощенное в зубастой пасти и крепких плавниках. Перед его глазами стоял таймень – олицетворение дикой страсти охотника.
Барабан совершал последние вращения, поскрипывая трущейся поверхностью. Осталось еще с десяток метров, и все приложенные усилия, окажутся тщетными и бесполезными. Смирный с досадой покрутил головой, искрящиеся глаза затухали, не обретя силы раскаленного жара. Спина осунулась, правая нога ослаблено подалась назад. «Все», - подумалось мне, - «Не судьба». Сергей из подтяжка подсматривал за Смирным, он удовлетворенно улыбнулся и проговорил сдавленным ртом:
— Я же говорил! Все, по-моему, и вышло!
Сергей откинул на камни спиннинг, блесна осталась в воде сверкать золотистой рыбкой.
— Дядя!!! – не осознано, не то, что бы, заорал Смирный, а по Кин-Дыну раздался душераздирающий крик полоумного, переходящий в радостный восторг.
— Ко мне!!! Вот он!!! Я держу его!!!
Да простят меня любители материковской рыбной ловли, просижующие долгие часы на ставках и заиленных водоемах, льстя себе надеждой, что вернуться под вечер не с пустыми руками. И что в их садке затрепещутся: малюсенькие сазанчики, крупненькая плотвичка и мечта рыболова, пучеглазый карпик… Это жалкое и обидное зрелище. Жизнь - стоит того, что бы в одно прекрасное время хотя бы подержать согнутый в лунную дугу спиннинг, оттого, что на другом конце натянутой струны, сидит взбешенный хищник.
Матерый полутораметровый таймень приметил яркий всплеск еще у поверхности воды, находясь в засаде за торчащим камнем. Он мерно раскачивал рубиновым хвостом и эластичными плавниками, прижимая темное тело к речному дну, едва касаясь желтым брюхом гладкой гальки. Завихренные струйки воды с пузырьками воздуха проносились мимо, увлекая за собой гниющий мусор и незримый планктон. Таймень находился в мертвой зоне, мощное и беспорядочное течение не волновало его. Он простоял в укрытии с раннего утра, в ожидании подходящего момента. Пустой желудок болезненными позывами напоминал о нарастающем голоде. Выпуклые зрачки не двигались и не дергались как у испуганной сарожки, они застыли, цепко вглядываясь в перемежающееся пространство.
Таймень не тревожился и не переживал «за свою шкуру», еще с давних времен, с момента образования икринок, в нем было заложено величие царственной особы. Ни кто и не когда, ни при каких обстоятельствах не осмелиться перечить «акульей» пасти. Ему нет равных, кто бы выиграв в скорости и выносливости сумел бы уйти от преследования.
Таймень выжидал. Он знал рано или поздно сижок или хариус проявит неосторожность, потеряет бдительность и проплывет слишком близко. И тогда удесятеренная сила плавников и стягивающих мышцы во сто крат превзойдет противника, он молниеносно настигнет жертву и умертвит ее.
Вертящаяся блесна, посылающая во все стороны лучистые отсветы, заинтересовала его. Он осторожничал, выжидал, внимательно наблюдая, что же предпримет незнакомая рыба в следующий миг. Переливающийся блеск отдалялся, а ноющая пустота в желудке усиливала голод. Хвостовой плавник, упругим движением вывел размякшее тело хищника из мертвой зоны. Течение Кин-Дына навалилось на него, но для тайменя, кряхтение ворчливой речушки осталось незамеченным. Проблескивающий маячок показался ближе. Наметанный глаз отчетливо разобрал алый плавник, барахтающийся впереди непонятных шипов. Блистяшка ткнулась в развороченные корни гниющего куста, дернулась, перепрыгнула через препятствие и тем же не меняемым курсом последовала далее. Что-то не так. Что-то не настоящее, поддельное было в этих всплесках и суматошных изворотах. Но голод… Голод заставил хищника следовать за манящей наживкой. До берега осталось пара метров, долгожданная еда ускользает… И он решился на этот последний в его жизни бросок…
Торжествующей алой свечой, вздыбилось тело тайменя, в окружении водяного взрыва брызг. Таймень согнул в дугу стреловидный, хвостовой плавик и рухнул на бок. Выпущенной торпедой, разогнался на мелководье, так, что крутые волны разошлись ему в след, и отпружинил от берега.
Натянутая леска выбила катушку из рук Смирного, пальцы на ручке барабана не сдержали агрессивный удар сопротивляющегося монстра. Смирный прижал ладонью раскручивающуюся леску и выдернул тайменя из воды. Массивный хищник плюхнулся на сушу, и закружил очумелый, языческий танец. Огромная голова с раскрытой пастью моталась из стороны в сторону. Рубиновая спина, покрытая серыми точками, конвульсивно подпрыгивала, хвост яростно колотил по камням, оставляя на них липкую слизь. Ненадежный тройник, схвативший тайменя за нижнюю губу, разорвался, блесна, вылетев из разверзшейся пасти заторабанила звонким лязгом. Смирный отбросил спиннинг и отчаянно бросился на тайменя, зажимая его коленками. Под рукой у Смирного лежал ни кому ненужный, серый булыжник. Смирный в агонии занес его над головой слабеющей жертвы… Через минуту таймень покорно сник… Раскручиваемая ниточка жизни оборвалась…
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ПЕРЕБРАНКИ.
Веселый перелив сверкающей воды соперничающей с известняковыми нагромождениями скрывался за поворотом ручья. Кин-Дын, вьющейся дорожкой уходил ввысь, к макушке оголенного плато. Заостренные скалы неподкупными стражниками охраняли забвенное таинство ручья, устрашая заблудших путников человеческими ликами, проявляющимися в хаосе скальных рисунков. Застывшие образы, человекоподобные фигуры, каменные тела – вымышленная, людская интерпретация лица природы. В этом, вся сущность человечества, мы всюду ищем себе подобных: в бесформенных камнях, обточенных сверлящим ветром; в стволах лиственниц скрученных от невыносимого мороза; в летучем паре, без конца меняющим выразительные формы. Но это, в конечном итоге - вымысел даровитого воображения.
Солнце, отколесив положенное время убежало за гору. Напоследок яркая звезда позолотила угловатую глыбу, нависшую над нашим лагерем. Желтоватая пудра соскользнула с ощетинившегося камня и нежно легла на наши лица. Закатное солнце прощалось, уступая натиску грядущей ночи. Но ночи не будет, мы то это понимали… Ведь полярный день не сдавался и не думал покидать нас хотя бы ради сна, солнышко кокетливо дразнило нас непрекращающимся закатом.
Умиротворительный покой, вытеснил из души суматошный мусор, занесенный сумбурным днем, и миловидные ангелы играли божественными арфами мелодии несуществующих композиций.
Мы не стали отталкивать щедрое приглашение Кин-Дына, заночевать в его девственных апартаментах, созданных в традиционной манере - дикой фантазии. До предела, насытившись ухой, мы раскинули уставшие тела, на импровизированные фуфаечные ковры, и вели непринужденный разговор. Костер пыхал жаром, поднятые искры как жалящие оводы посыпались на головы и мы как пучеглазые раки попятились к оконечностям гостеприимного достархана.
Походный стол не изобиловал гроздями спелого винограда, на нем не стаяла глиняная посуда с лакомыми кусочками маслянистого шербета, не было видно янтарной кураги и сытного инжира, не поднимался дурманящий дым кальяна. Позолоченные пиалы заменяли побитые кружки, вместо сахарных цукат - плиточка шоколада «Рот–Фронт». Блаженный гашиш заменяла стандартная бутылка с пророческой надписью - «Знай меру, не то завтрашней день окажется мукой».
На склонах овальных гор, находящихся по ту стороны реки, буйствовала вездесущая растительность. Она расстилалась вдоль бледнеющего берега, и сгустившись у оврагов, подымалась к венцу горы.
Смирный давно присматривался к светлой поляне укрывшейся за жиденькими лиственницами.
— Ты видел? – любопытствующе поинтересовался он у меня.
— Деревянные срубы на той поляне?… Да?
Я приметил их еще тогда, когда мы пристали к Кин-Дыну, но в кутерьме дня позабыл об увиденной находке. Смирный протер сальными руками глаза и продолжил:
— Некоторые из них, вообще без крыш. А вот тот, у невысокой скалы вообще без боковой стены.
— А что там? – заинтригованный разговором, вышел из молчаливого оцепенения Сергей.
— Игорь… Тот… Вертолетчик, поговаривал, что в послевоенные годы тут экспедиция располагалась, различные руды, минералы искали.
— Слушай! - воспалился Сергей, - Какие к Аллаху минералы… Золото скорей всего искали. Парни есть шанс,… разбогатеть!… Покапаем золотишка, на всю оставшуюся жизнь хватит.
Я покачал головой, удивляясь наивности Сергея.
— Ало парень, нам если даже, оправдать затраты на экспедицию. Месяца два, рыть придется. Так что милый «Сержито», разбогатеем следующим разом.
Смирный, продолжил:
— Не знаю как на счет золота, а вот хризолит намывали здесь.
— Так ведь, это тоже драгоценный камень. На вид битое зеленое стекло. - не унимался Сергей, и в тоже время, показывая свои обширные, энциклопедические познания.
— Да только ведь капали его на плато. Гляди от балков две стежки идут под гору… Это наверное тракторный след. Игорь говорил, что в километрах пятнадцати есть сопка, самая высокая в округе… Точно не помню…. Одихинча,… кажется… Метров семь сот высота. Так вот у ее подножия и промывали камушки.
В правом углу лесной поляны, среди кучкующихся елок виднелся не разбитый балок, даже стекла были целы, оконная рама слабо отражала закатный лучик.
Зеленые ели были хорошо приметные из далека, они гуще и ярче блеклых лиственниц. Кстати надо сказать, ели в этих широтах – редкость, они растут гораздо южнее, и как они появились на Кин-Дыне, оставалось загадкой.
— А давайте, завтра… Побродим там… Может что ценное и найдем? А… Мужики? - спросил я.
Смирный утвердительно закивал головой, а Сергей ни как не выказал своего присутствия, он вновь унесся в страну идеалистической фантазии.
Через пару минут Сергей, оживленно заворочался и, повернувшись к Смирному заговорил:
— О чем, ты сейчас думаешь?
— Вообще что ли?
— Ну да!
— Да блин… Заказал «дивиди плеер», уже деньги в Москву передал… На следующей неделе рейс будет. Возможно, у меня не плохая штуковина появиться! – потирая сухие ладошки, заулыбался Смирный.
— Слушай… - не доумивающе и снисходительно глянул Сергей на двоюродного брата.
— Ты посмотри вокруг… Раскрой глаза… Это же великолепно. Воплощение рая… мы на краю света… Нет ни единой души. А ты о бытовухи грезишь. Надо мечтать… Думать о вечной,… о красоте. А у тебя,… что за цели?…
Смирный, вдруг воспылал от негодования:
— Послушай, если ты думаешь, что меня восхищают эти первозданные,… как ты говоришь виды. Ты глубоко ошибаешься! Да я замечаю скалы, водопады, но это второстепенно… И касается… меня, лишь косвенно… Для меня, самое важное… Сейчас найду нужное слово…
Твердолобый Смирный выдержал паузу и мысленно, полез в багаж житейских познаний:
— Да!!!… Проявить себя на их фоне. Ты помнишь тайменя, которого я подхватил на блесну… Вспомни… У тебя ни разу не кинулся… А я, подцепил с первого раза… Вы…
Обобщая флегматичных и утонченных людей, Смирный расплылся в циничной улыбке:
— …без ума от ца…арственных,… неземны…ых картин. Шедевров природы. Но братец…
Делая язвительный акцент на родственных чувствах, Смирный попрекнул:
— Сегодня вечером ты восхвалял уху… Восторгаясь нежными щечками и плавничками… А из чего, она приготовлена? Не из той ли,… самой природы?… Которую, ты так синтиминтально и пафосно обрисовываешь. Я воспринимаю природу,… как нечто материализованное, обретшее физическое воздействие для моей пользы. Пойманный таймень это лишь средство моего удовлетворения.
Смирный сбил темп выплескивающихся слов, и не дожидаясь ответного удара, продолжил:
— Лично для себя, я бы поставил на первый план… самоутверждение. Потом вкусную пищу… Ну,… и,… на заднем плане – цвет, гамму и изящные формы.
И тут Смирный исказился в лице, глаза приняли озлобленный вид, будто он наконец-то выискал, что-то более колючее и подковыристое, ранящее самолюбие Сергея.
— Ведь я видел… У тебя… Заискивающие взгляды, которые, ты бросал на меня… Именно ты… Хотел поймать его первым. Но извини… Серега… Я!!!… Именно я… И не кто другой, заставил превратиться тайменя в такую…
Смирный подражая голосу Сергея, выговорил:
— «Ве…ли…колепную уху!!!». Так что не моли чепухи… Как повелось с древних времен,… человек прежде всего добытчик, так и осталось. А кому везет на удачу, тот всегда в почете и с набитым брюхом. А твои рассуждения… Всего на всего, оправдание твоей невезучести!
— Хорошо. - Сергей, наполнился пунцовыми румянами. Обиженным срывающимся голосом он перешел в контрнаступление:
— Животные инстинкты присущи всему человечеству… Прожаренный ломать оленины или приготовленная уха из «арматуры», и многое другое… Всего на всего… Удовлетворение естественных потребностей. Мы не сможем существовать без них… Это так. Но, следуя твоим принципам…
Сергея прошиб пот,
— …невозможно,… все вокруг,… измерить уплотнением в брюшной полости…
Сергей специально влаживал в свою речь научные выражения, дабы придать словам выразительную форму. Он хотел намеренно, поставить Смирного, на низшую ступень интеллектуальных слоев.
— Человечество уже пережило первобытный этап развития. Напомню, что десяток тысячелетий назад,… наше общество,… жило,… по законам выживания. «Отними то, что сумеешь завоевать». И как известно, из истории, такой принцип не увел нас далеко вперед… Человечество,… топталось на месте…
Смирный заскрежетал зубами, и кинул презрительный взгляд сквозь собеседника, будто обращался не лично к Сергею, а к тем идеям и мыслям, которые тот отстаивал:
— Бред!… Ты утверждаешь, что настоящая действительность это благодушие, смиренные нравы и безграничная благодетель…
У Смирного воскресли в голове слова, которые мне ни разу не доводилось слышать от него,
— Чушь… Ты посмотри… Кто сейчас в стране власть, закон и вершитель судеб?… Деньги!!! Кто сумел во время урвать кусок послаще, тот и правый… Именно… Инстинкт,… тянуть на себя… Быть лучшим среди равных тебе… Заставил мир крутиться, а не твои словесные фокусы и придуманные философские завязки.
— Смирный… Это просто невежественные, хамские рассуждения… Ведь миром управляют ощущения и наши эмоции…
Сергей наморщил узкий лоб и подорвался с лежащей на камнях фуфайки:
— …это словно отражение в зеркале… Ученные, писатели философы, художники ведь это… чистейшие не запыленные зеркала,… способные увидеть,… преломить и изменить свет… идущий от окружающего мира. И показать всему человечеству… Истину… Именно мыслям, идеям, переживаниям, таланту, страданиям рожденным в головах гениев, и обязано человечество своим развитием.
Сергей выдохся, присел на сучковатое бревно и принялся шурудить палкой костер. Смирный молчал. Он еще не отошел от словесной перепалки, бурча под нос нечто нескладное, поплелся реке. На козлах была запрокинута удочка, смирный вытащил ее, убедившись, что крючок гол, наживка исчезла – чертыхнулся в непонятно чей адрес:
— Все равно я тебя сделаю…
И осталось непонятным, кому предназначалась, послана угроза, толи рыбе, сумевшей стащить с крючка червяка, толи просветленному романтику Сергею, а может воображаемому зеркалу, которое освещает праведным светом дорогу жизни.
Я сидел рядом отвлеченным судьей. Изматывающая усталость стремительного дня подточила мои силы, и энергия подпитывающая мозг безвозвратно улетучилась.
Мы находились среди фиолетовых сумерек заката, вокруг обступили тени расчлененных лиственниц, поваленных весенним паводком. У ног вызывающе плясали черные фантомы камней. Над всем миром установилась тишина. И только еле слышное цоканье небольшого водопада глуховатым эхом доносилось до сознания. Все что произошло за последние минуты: откровенный спор Сергея и Смирного, убаюкивающий шелест воды у берега - предстало каким-то, цельным, художественным полотном. Будто гармония уходящего дня и эмоциональная игра актеров под увертюру отраженного эхо, слились воедино, и это состояние было знакомо мне, казалось, я уже видел нечто подобное,… раньше,… наверное,… в прошлой жизни…
ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛИ.
«Прогресс» Сергея, остался на берегу, Смирный довел до сведения, что по его расчетам не имеет смысла, тремя лодками тащится дальше - бензина осталось слишком мало.
— Сергей возьми с собой только необходимое! - тоном, беспардонного душеприказчика, прорычал Смирный,
— Зачем тебе ружье, у дяди и у меня есть… Твое будет лишним!
— А как я его оставлю, вдруг кто-то поживиться надумает. И тогда плакало ружье.
Не соглашался Сергей, заартачившись маленьким ребенком, добавил:
— Мне интересно из моего ружья пострелять.
— Сергей опомнись, вокруг нас,… на сто восемьдесят километров никого нет. Разве что чайки,… следы на стекле оставят.
— Слушай… Смирный… Оставляй свою лодку, а на моей поедем. – в отместку, предложил Сергей.
— У меня одного… аккумулятор. Чем?… Мы, музыку слушать будем… Или ты споешь! - выискал убедительный довод Смирный.
Брошенную лодку вытащили на берег, подкладывая кругляки под острый киль, благо, приобретенный опыт помог. Набросали громоздких валунов на вбитый в расщелину якорь - необходимо было, обезопасится от непредвиденных ситуаций, вода в реке могла прибыть и «Прогресс» утащило бы течением.
Смирный категорически замотал головой:
— Куда ко мне?… У меня мотор еле дышит… Там коленвал ненадежный,… я только перед отъездом, шатунный подшипник заприсовал…
Ворчливой старушонкой запричитал Смирный, указывая жестом, с кем дальше будет путешествовать Сергей, а так как другого попутного транспорта не предвиделось, Сергей с облегченным скарбом сел ко мне.
— Ну что?… К балкам, на ту сторону! - бравадным возгласом, скомандовал Смирный.
Крайний балок находился подле крутого, но не высокого берега, опутанного двухметровым тальником, к нему вела узкая тропинка. По лицу безжалостно хлестали упругие ветви. Последние шаги давались тяжело, пришлось подталкивать друг друга, иначе болотники соскальзывали с откоса, покрытого увлажненным мхом. Приземистый балок с треугольной крышей, был наспех обит посыпавшейся толью. Поддерживающие рейки выкручены, и кое-где порубаны. Видимо замерзшие и ленивые люди, страждущие тепла, необдуманно срывали толь и сухие рейки для растопки. Балок имел одно малюсенькое оконце, обращенное в сторону реки. В раме зияла дыра, прикрытая засаленным целлофаном. Бревенчатые стены поменяли красно-коричневую окраску живого дерева на сероватость облупленной трухи. Дверь находилась с тыльной стороны - узкая прорезь среди бревен, высотой метра полтора. Запирающим устройством служила заструганная палка, упирающаяся в металлическую ручку.
Я потянул за ручку, петли издали сухой хрип, будто откашлялся болезненный старик. Дверь отварилась, внутри сплошная темень, стало не по себе, появился необъяснимый страх - а вдруг кто вынырнет из пугающего мрака и разгневанным призраком выйдет хозяин вскрытого склепа.
— Давай… Давай… Чего мешкаешь? – толкая в спину произнес Смирный.
Глаза привыкли к темноте. Маленькое окошко еле-еле наполняло пыльным светом тесное помещение с низким потолком. От окна тянулся фанерный стол, в углу пригорюнилась подплавленная свеча, водруженная в разбитую керосиновую лампу. С искривленного и худого тела свечи ниспадали лоснящиеся потеки. В правом углу балка приютился топчан, мягкие подушки заменяла доска, приставленная под углом к стене. Прямо у входа, между топчаном и стеной на железных козлах покоилась ржавая буржуйка. Что бы ни возник пожар, ближайшие к печке бревна оббили железными крышками от двухсотлитровых бочек. Края крышек были изрезаны зубьями, будто их вскрывали перочинным ножом.
— Смотри!… Газета… - Сергей приблизил к свету обрывок печатного издания.
— Газета «Труд»… Дата выпуска «Двадцать шестого мая тысяча девятьсот шестьдесят девятого года» - и голосом, ведущего новостей центрального телевидения, Сергей возвестил:
— На околоземную орбиту, успешно выведен метеорологический, искусственный спутник земли - «Метеор».
Смирный, заинтересованный текстом, навострил уши и подался к нам. Сергей тем временем, вполне серьезно продолжил:
— В состав экипажа вошли,… командир корабля товарищ Смирный, и другие не менее опытные товарищи…
Смирный растаял масленой улыбкой во весь рот:
— Ладно… Ладно… Я еще отыграюсь!
— Да…а?!… А меня в то время, даже еще в проекте не было. – философски заключил Сергей.
— Да… Ты вообще не из того проекта… Произошла огромнейшая ошибка. - подхлестнул Смирный,
— Чур, мое!
Смирный буквально сбил меня с ног, подлез под стол и выудил из темноты нож. Лезвие заржавелого ножа ни что иное, как заточенная часть обыкновенных ножниц, забитая отломанным концом в десятисантиметровый олений рог.
— Везет же некоторым… - снисходительно позавидовал Сергей.
— Ну а че? В хозяйстве сгодится… Вот… Консервные банки жалко охотничьим ножом открывать,… а этот,… вместо открывалки будет.
Смирный так умело выкручивался и изворачивался, что порою возникало мнение, что он являлся потомственным жидком, допускаю даже что произошло загадочное кровосмешение в корнях гениалогическокого древа, повлиявшее на дальнейших ход событий.
Новоявленный искатель, воспаленный ниспосланной удачей, ринулся под пыльные нары. Смирный скрупулезно обследовал закоулки буржуйки, заваленные известняковыми камнями. Его испачканное залой и пылью лицо обрело сходство с картиной Ивана Грозного, где из темноты проявляется болезненный лик, освещенный чадящей лампадкой. Смирный крутил из стороны в сторону свой чуткий нос идущий от переносицы худой, костлявой линией. Ноздри широко раздувались, и слышался свист вбираемого воздуха. Глазищи ушли внутрь, притаившись в глубине вытянутого лица. Нижняя губа неестественно выпячивалась, и когда он причмокивал, она соприкасалась с ямочкой на подбородке.
— Оставайся здесь… А мы с дядей пойдем дальше. - заявил Сергей.
— Угу… Я сейчас, догоню вас.
Смирный подложил под дверь палку, чтобы она не закрывалась, и тут же исчез в непроглядной полости склепа.
Идущая в гору поляна была усеяна светлой травой, похожей на злаковые культуры. В метрах пятидесяти от нас, багровел разобранный остов допотопного трактора. Деревянная кабина сгнила, железный постамент, предназначенный для сидения, завалился на бок, из него торчали погнутые спиральки. Гусеничные траки отсутствовали, а из моторного отсека пробивался пышный куст смородины. С лева, у оврага, притулился к лиственнице разрушенный дом, гораздо больших размеров, и оконных рам у него было целых две. Крыша отсутствовала напрочь. От стены к стене была натянута проволока с полопавшейся изоляцией, видимо когда-то, рабочие сушили на ней одежду.
Я выглянул из пустотелого окна, раскидистые кусты закрывали реку и только желтая скала у противоположного берега напоминала о ее присутствии. Влетевший ветерок чахлым дуновением, заколыхал изорванную парусину, навешенную над останками буржуйки. Выгоревшие лоскутики подрагивали осенними листочками, и только они, из принадлежащих человеку вещей хоть как-то оживляли печальное пространство.
Пол балка собранный из тонких стволов лиственниц сгнил и проламывался под увесистым сапогом. Между бревен пробивался мох, а около буржуйки, в том месте, куда выгребалась зола, проросли соломенные стебельки.
Вот и все что остается после человека. Природа забирает обратно завоеванные человеком пространства, и чтобы и дальше, могли существовать его творения - необходима каждодневная забота, ежеминутный уход. Если бросить все на самотек, то останется лишь сгнивший пепел…
Неожиданно из дальнего угла поляны, где мы еще не успели побывать, донеслись трескучие звуки ломающегося тальника. Я насторожился, пальцы автоматически уцепились в приклад, еще секунда и в моих руках окажется опасное оружие со смертельной начинкой. Сергей предположил:
— А если это медведь?… Я слышал, если у бурого медведя, шея белого цвета,… как ошейник… То это гималайский, очень опасный медведь,… и с ним, лучше не иметь ни каких дел.
Возня в зарослях усилилась, послышался хруст веток и треск разламываемых досок.
— Серега давай-ка, не будем смотреть, какого цвета у медведя шея. А лучше, поищем место повыше… Что бы вовремя залезть, а то скалолазы из медведей не кудышные, а вот бегают,… гораздо быстрее, чем мы.
Инстинктивно я начал искать в стенах балка вбитые колья, чтобы по ним быстренько забраться наверх.
Загадочный медведь вел себя странным образом, он носился по кустарнику как угорелый. Концы рослых веток трепетали и метались из стороны в сторону, словно налетел несусветный ветер. Скученный тальник идущий от прибрежного косогора, весь пришел в движение. Только что, хлесткие прутья бились о сиротинушку лиственницу, затем ни с того ни сего ветви забарабанили в пустотелую бочку индийским ритмом.
Неожиданно, Сергей разразился заливистым смехом и упал на коленки, казалось, он сейчас захлебнется и потеряет сознание.
— См…ир…!
Сергей пытался выговорить - «Смирный», но из уст, прыскала только слюна.
Ну, конечно же, это ни кто иной, как наш сметливый парень в поисках «нужных вещиц», рыскает по заброшенному лагерю. И в подтверждение моей догадки из непроходимых дебрей, вылезло живехонькое, человечье тельце, а не бурая шуба дикого зверя. Смирный удесятеренным шагом направлялся к нам, в уголке подвижного рта торчал окурок, плотно сдавленный тусклой фиксой. Кепка «трактористка» съехала набекрень, развернувшись козырьком на правый бок. Смирного всецело поглотила страсть к легкой добычи, прилипчивая и алчная лихорадка, упоминаемая рассказах Джека Лондона.
— Видали?
Смирный удерживал в руке гладкую, каменную трубу, напоминающую прочный гранит, обточенный на токарном станке.
— Надо на память взять… Там где я был, в ящичках… еще много лежит.
— Обыкновенная проба, значит, где то в этих местах буровой установкой работали. - изрек ученый Сергей.
— И что же они искали?… А?… Всезнайка? - не унимался Смирный.
— Вот у них и расспросишь!
У Сергея иссякли познания в полевой геологии, и он перевел стрелки в другое направление.
— У кого - «У них»… - не учуяв подвоха, переспросил Смирный.
— У этих камней. Что в руках держишь.
Смирный, поднятый на смех, с остервенением за пульнул «нужной вещицей» в балок,
— Был бы чуть полегче… Тогда бы я взял его в лодку, а так места нет.
Еще с полчаса мы бродили в округе, пытаясь отыскать, что ни будь стояще, то, что привлечет к себе внимание. Но к великому сожалению территория покинутого лагеря покрылась мхом и клочками ягеля. Столь, «не обходимые» нам вещицы и драгоценный антиквариат, укрылись под лишаем, а опустошенные балки не добавили ни чего сногсшибательного к уже изведанному.
— Улыбочка! - Смирный поднес фотоаппарат к лицу, прищурил глаз и начал тщательно прицеливаться. Сергей расстегнул до пояса джинсовую рубашку, показывая белую грудь с рыжими волосками. Он принял целеустремленную позу, слегка развернул плечи, острые как бритва глаза, исподлобья, уставились на объектив. Сцена подстать Голивудским вестернам о бедовых красавцах ковбоях. «Щелк» - сработал моментальный затвор.
— Отлично получается. Ты на фоне черного балка,… а позади елки… Давай теперь меня…
БУДНИ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ.
Лодки, поочередно меняя лидера, продвигались вперед. Моторы не напевали сладчайшие серенады, а подвывали, в закрученных водоворотах обмелевшей реки. Свободные от волнений участки реки, более не наблюдались, смиренное течение Котуя обратилось в кипящий перекат. Иногда взбешенные волны ослабевали, когда течение пряталось за выступающими мысами. Стремнина разворачивалось в противоположную сторону, и успокаивалась.
Мы, беззастенчиво пользовались этой неоценимой услугой, направляя лодки к естественным бухточкам, но как только, заводь проходила, наши посудины натыкалась на бурную стремнину, и приостанавливали ход. Отмечая по берегу ориентиры: булыжники, ручьи или ущелья, я подмечал, что мы не едем, а ползем улитками, как те альпинисты, что преодолели плоскую равнину и стали подбираться к крутопадающему пику.
Скалы обрели очертания высоких каньонов, зажимающих возмущенную реку в каменные тиски. Перекаты не доставляли нам лишних хлопот, мы научились умело маневрировать по ним. Искали проходы между контурами галечных кос и пенными волнами, пролетающими высоко над бортом. Порою самое узкое место на перекате составляло метров сто. Скатывающейся с уклона воде не куда было деваться в «бутылочном горлышке», и она мчалась прямо на нас.
Я отстал от Смирного на четверть километра и, проводя горизонтальную линию, шокировано изумлялся, лидирующая лодка идет на полтора метра выше моей.
Приходилось беспрерывно крутить рулем, дабы, придерживаться правильного курса. Лодка, задравшись носом, в бессилии пятилась с водяного хребта. Слетев с гребня, она упиралась в очередной вал, и зарывалась в него так, что вода подходила к самому стеклу. Неуправляемый «Прогресс», тут же выворачивался боком и устремлялся к центру переката. Непостижимо-высоченные кручи с белыми шапками, мелькали в метре над стеклом. Стоило немалого усилия, чтобы выровнять «беспомощную мыльницу», и продолжать лезть по рассердившемуся перекату.
Следом за перекатом, обыкновенно, появлялось затишье, река раздавалась вширь и легкое волнение, покатыми горбами, шло от берега к берегу. Тогда лодка убаюкивающе колыхалась, как невесомая люлька, в такие минуты напряжение спадало, и тело невольно расслаблялась.
Я обернулся к напарнику, Сергей безмятежно спал, меня, почему-то, это так задело, что захотелось ударить его в бок. Прокричать ему – «Ты же ведь стремился сюда?! Тебе же опостылели скучные, схожие как близнецы, прожитые тобой дни. Ты так красноречиво доказывал на кухне в Титанике, что жизнь свята! Один раз дается, один раз забирается и необходимо спешить, торопиться, ловить каждый фрагмент отведенного тебе пути. Ты плакался – жизнь бессмысленна, профессия учителя уничтожает в тебе самоуважение, педагогика не твое ремесло.
Хотя надо отдать должное мудрецам, изрекшим правдивую и честную фразу - «Наставлять легче, чем следовать, чьим-то советам».
Ну ладно, если в тебе нет тяги, распространять знания, тогда зачем, ты сейчас, отвергаешь то, что так давно лелеял - покинуть засиженное место, испытать силы и стойкость духа в битве с неведомым воином, вобравшим в себя грохот порога и удары падающих глыб, нетронутую целомудренность и необъятное раздолье…
Опомнись, осмотрись, ведь все о чем ты грезил,… рядом. Оно само, без спроса наполняет твою грудь. Очнись, ведь миг скоротечен и невосполним.
Или ты не находишь ни чего равновеликого себе - соперников, вызвавшихся потягаться в стойкости и мужестве. Или предательский страх, вкрадывающийся в душу не ведам тебе? Ты преспокойно ожидаешь новых безрассудных оргий, но ведь если ты хочешь выйти из смертельной схватки - победителем, тогда знай, стезя первенца, удостоенного лаврового венка, волей не волей проходит через рутину.
То от чего ты отгородился – и есть неподдельная, не рисованная жизнь. Так открой глаза, и вбирай ее всеми фибрами души, без остатка».
Сергей еще глубже втянулся в фуфайку цвета хаки, прикрыв лицо тощим воротничком. Его тело ссунулось с поддерживающей спинки, и коленки уперлись в вибрирующий металл. Он мирно почивал. Ему были чужды и далеки мои пламенеющие мысли, мой неподдельный восторг, каким я пропитался с ног до головы.
Я был без ума оттого, что представилось мне! Я отдался всеми шестью чувствами окружающему миру первозданности.
А тебе Сергей, что же все-таки надо? Чего же ты ищешь? Зачем забрался так далеко?
Смирный подрулил к левому борту, и мы на расстоянии вытянутой руки, пошли вперед. Он кивнул, немым жестом давая понять - «Смотри! Сергей… Во молодец… Все ни почем». Я понимающе улыбнулся, и заметил в раскрытых глазах Смирного, тот же пылающий восторг, который испытывал сам.
Сергей посиневшими губами силился перекричать мотор, но из этого ни чего не выходило. Белые пальцы скрючились в подобие кулака, он махнул рукой – «Мол, наклонись поближе».
— Надо пристать… Чайку попить, я весь дрожу. Чертовски замерз.
Моя шея ныла длительное время, сохраняя одно и тоже положение, по спине проносились колкие мурашки. Крохатуличные молнии возникали где-то в области лопаток и заставляли подстывшее тело конвульсивно содрогаться.
Стоило лодке поменять направление, и промозглый ветерок ту же вылетал из-за лобового стекла, тогда наличие теплой одежды, вообще не ощущалось, казалось, что сидишь совершенно голым, в костюме Адама.
Мокрый язык вихря облизал лицо, оставляя влажные подтеки, убедившись в своей безнаказанности, он забрался под воротничок, и шею неприятно сдавило. Но бесноватому удальцу мало, он уже крадется глубже, к спине, принуждая дрожать волоски на «гусиной коже». А ты как загипнотизированный кролик не в состоянии пошевелиться, сидишь и дожидаешься, когда шершавый удав слопает тебя. Что поделать?… Как только, начинаешь ворочаться, тут, как тут настропаленные разряды мурашек впиваются в окоченевшую поясницу.
— Все я тоже не могу!… К берегу!… - приказал себе, я.
Ноги обретали подвижность, еще минуту назад они отзывались не выносимой болью, скованные кандалами холода. Не дожидаясь пока горящие пары бензина, разожгут собранный хворост, я на секунду сунул болотники прямо в огонь. Тепло моментально и приятно отдалось в ногах, стало не так зябко. Сергей, долго не раздумывая, таким же способом принялся отогреваться.
Смирный уселся на носу «Прогресса» и с замиранием сердца стал, извлекать из полости рундука съестные припасы.
— Фасованная ветчинка – он принюхался к заклеенному пакетику,
— Сало пикантное… Присыпанное красным молотым перцем.
Смирный беспардонно дразнил нас аппетитными лакомствами. Он проделывал интереснейшие фокусы, перебрасывая из одной руки в другую большущее, спелое яблоко.
Нарядный апельсин особенно ярко выделялся на фоне обесцветившегося рюкзака. Ароматный огурец посылал во все стороны свежий, растительный дух. Сергей голодным рыком пригрозил Смирному:
— Мы тебя… сейчас слопаем. Давай скорей неси к столу!
Но Смирный не унимался. Он беззастенчиво смеялся и кокетничал, играя с нашим неудержимым голодом.
— Вяленая оленина. Со специями.
Из газеты показался бурый ломать мяса, с затвердевшей корочкой паприки и разломанной лаврушки.
— Пирожки на любой вкус!!! С картошкой, капустой и яйцом в рисе.
Смирный протянул сладчайшее,
— УУУУУ!!!
Губы выпятились и стали вдвое больше, как будто бы он собирался дудеть в дуду. Далее, рот неимоверно широко разверзся и красовец пирожок, целиком, в одно срабатывание век исчез в ненасытном чреве Смирного.
— Ты дождался!!! - завопили мы, и подавляющим любое сопротивление, ураганом понеслись на него. Смирный жалостливо стонал прижатый к грязному металлу, перекошенное лицо расплылось рядом с рундуком, руки беспомощно барахтались за спиной. Сергей предложил:
— Голову в мешок… и в воду… И ножки туго свяжем.
— А всем скажем… Что по порогу не прошел… Искали… Не нашли.
Без сожаления поддакнул я.
— Ну ладно вам. Отпустите, у меня в загашнике, кое-ч то осталось… Такое жгучее, жгуче, а потом приятное, рас… приятное!
— Ну блин, везде выкрутится. – расплылся в блаженной улыбке Сергей.
— Мы идиоты!
Подпел я,
— Надо было не по Котую ездить, а к нему в Израиль махануть, там бы и отдохнули…
Не разлучное светило источало бархатные и ласкающие лучи. Благоговейные посланцы умилено гляделись в речное серебро, нежились в пуховой подстилке седеющего ягеля и взбирались на озаренные сопки.
Но ни что не вечно под знаком солнца! Выглаженное небо по первой побледнело, затем над вершинами гор потянулись перистые облака. Тюлевая накидка подмазала лазурное полотно белесыми завитками, и солнечный диск престал слепить поднятые на него глаза. На небе стояло золоченое колесо, а не размытая лучистым свечением пламенеющая звезда.
Тундра потеряла контрастность, лиственничный лес насупился, посерел и стал ужасно неприветливым. Если до этого радушная тундра с ног до головы была перепачкана зеленкой, то теперь она пропиталась неприглядными красками. Хмурые скалы, растворились в серовато-синей гуаши. Великолепная грация каменных стел, сменилась обезличенным пространством.
Из-за овальной сопки, переломившись размашистым телом, выползло дождевое облако. Пыхтя сгустившимся туманом, туча задавила наш походный лагерь.
Кап… кап… кап - забарабанил дождь о натянутую палатку, а в речку словно воткнули кипятильник, ее поверхность булькала и клокотала лопающимися пузырями. Дождевая муть задернула плотную штору, прикрывая небесный шатер. Началось светопреставление.
Северный дождь не похож на грибные дождички в степях Донбасса или в лесистой местности Волынского края, здесь он моросящий, порывистый, как туберкулезный больной, бьющийся в лихорадке.
Тук… Тук… Тук… - чаще и быстрее забубонели тяжелые горошинки. Затем последовало замедление, дождик как будто бы миновал, исплакав немалую долю небесной влаги. А н…нет!… Бу..бу..бу..бу..бу..бу… - загудела палатка, поганец дождь поливал во всю из облачной лейки.
В том месте, где мы пристали, река раздваивалась и обхватывала узкими рукавами галечный остров. Он был пустынным и одиноким, на нем ни чего не росло, очевидно, весенним паводком всю растительность сносило на дно реки. Ледяная, шестиметровая каша, под чистую сгребала то, что не могло уцепиться или спрятаться.
Вот уже третий час мы и строили глазки островной сиротинушке под шелест меланхоличного дождя, отсиживаясь под навесом палаточного жилья.
— Скукатища!… Ужасная! – в сердцах пожаловался Сергей, - И как назло аккумулятор сел.
Гнусавый голос диктора неприятно елозил по ушам, динамики поскрипывали и шипели затухающим эфиром радиоволн. Последние остатки электронов не восполняли запросы многоваттного приемника, японская чудо-техника вскоре замрет и станет лишней обузой в нашем путешествии. Сергей отодвинул шторку у входа в палатку, скопившаяся водица полилась ему на руку.
— И пр…росвета нет… Интересно,… сколько времени, простоит такая погода?… А?…
Смирный одетый в спортивный костюм с торговой маркой «Addidas», увяз в спальном мешке. Его шморгающий и сопливый нос акульим плавником торчал над синей поверхностью спальника.
Голова Смирного встрепенулась, капюшон спальника приподнялся, и на всеобщее обозрение вылезли раздвинутые скулы и перекошенный рот, затем последовал распирающий лицо завидный зевок.
— Нам… Повезет… Если… К завтрашнему полудню… Хоть как-то… Развиднеться.
— Да ты оптимист! Как я погляжу. А мне,… так кажется,… что два, а то и три дня, дождь будет лупить!
Сергей озлоблено скривился и спрятал кулаки в рукава пушистого свитера,
— Послушайте, если это надолго, может назад,… рванем… Мы и так уже шестой день разъезжаем.
В первые, за все время путешествия возник разговор о доме, о том, что пора заканчивать наш вояж, как говорится – «Рано или поздно, такое должно было случится». По правде, сказать, мы под устали, сон в прохладной палатке не удовлетворял потребности организма в отдыхе. Натруженное тело к обеду становилось нерасторопным и неподатливым, требовалось чаще разбивать привалы, чтобы восстановить силу размякших мышц. Да и мысли о горячей ванне неоднократно посещали нас, когда зудела голова или чесались огрубевшие руки. Грязь, настолько въелась в поры, что мы с трудом вымывали ее в студеной воде.
Все это, конечно так, ни кто не оспаривал, но в душе присутствовала какая-то неудовлетворенность, будто тебя снимают с долгожданной олимпийской дистанции. На протяжении четырех лет ты упорно готовился, тренировался до седьмого пота и кровавых мозолей. Прошел, бесконечные отборочные туры, и вот, выстрел стартового пистолета… Толчок… Разгон… И!… Ни с того ни сего раздается несправедливый свисток арбитра. Все прекратилось!… Вас снимают с дистанции, без извинений и объяснений.
Наше вымученное и выстраданное путешествие, окончившись сейчас, на полуслове, не имело бы ни какого логического смысла. Просто на просто, кичливыми дилетантами прокатились по реке и все, а хотелось, совершено иного. Хотелось завершить наш вояж в наивысшей точке экстаза, а не под скудные аплодисменты хмурого и неблагодарного дождя.
— Эх,… Сейчас бы милочку под бочек. - мечтательно произнес Смирный,
— А вот тебе, Сергей, не к кому стремиться… Ни кто тебя, бедненького,… на берегу не ждет.
— Мне,… ни кто-то, и не нужен! Я свою, потом найду.
— Что? Идеал ищешь?…
— А хотя бы и идеал… Чего, за зря,… размениваться на серых мышек.
— Ты наверно со штангенциркулем, по улицам, расхаживать собираешься… Фи…игуристых будешь выискивать.
Иронично, с ехидной запинкой пробурчал Смирный.
— Абсолютный бюст! Наиважнейшее условие! Тучность в женском организме просто не приемлема. Меня не прельщает,… как некоторых,… одутловатость и ущербность в женской фигуре.
Увесистый и закрученный удар предназначался Смирному, его жена милая и симпатичная пышка, была полновата. Ее нельзя было причислить к разряду ожиревших людей, но и не возможно было сопоставить с девушками, привыкшими ко второму номеру бюстгальтера и красующимися в откровенных трусиках «танго».
«Своенравная хохотушка!» - так про нее выразилась бы большая часть друзей. Была у этой миленькой пышечки отличительная черточка, которая, сразу же выделяла ее из компании собеседников. Если кто-то, не чаяно, задевал ее хрупкую женственность, она тут же насупится, словно младенец, склонит головку на бочок и так выразительно и удивленно затянет - «У… угм…м». Это так славно выходило, что мы, подражая ее актерскому дарованию, дразнили и беззлобно подтрунивали над ней.
Смирный познакомился со своей женой здесь на севере. Не дурно-с, погудел так, годик, холостяком,… налегке,… швартуясь к различным компашкам. Полуночные поиски желанной и родимой, в ресторане «Каллан», и у приятелей, не привели к положительным результатом. Ни где, не находил верного друга неприкаянный отрок Украинского народа.
Верная спутница на всю оставшуюся жизнь, сама, в буквальном смысле слова, свалилась с небес на нашего героя. Рейсовый самолет с большого материка доставил выпускницу финансового техникума к порогу родного очага. Повзрослевшее дите быстрехонько расцеловала трогательного отца, по поводу и без повода пускающего горячую слезу. Крикнула высохшей от ожидания матери - «Здрасте…», и понеслась к старым однокашникам.
Вот тут вот и сработал затейливый механизм, открывающий сердца влюбленных, первые минуты знакомства дали положительный результат. Умудренный житейским опытом симпатичный парень и шикарнейшая девица, через некоторое время притирки и тесных контактов под присмотром крылатого амура, обрели друг друга навсегда. О чем свидетельствует штамп в зеленой книжке и подарок, принесенный аистом в образе щекастого малыша.
В отличие от двоюродного брата, Сергей не спешил законным образом повязать себя с ног до головы святыми узами брака. Он выжидал, присматривался, лилиея оточенное самолюбие и незаурядные мечты. Когда на горизонте появилась симпатичная блондинка, казалось все, предел мечтаниям, но двух летний довесок к коротко стриженым волосам идеальной пассии, ни как не входил в обусловленные рамки семейного строительства.
Предложенный вариант был, отвергнут Сергеем, он деликатно отстранился от роли любящего отца. Тогда пред его взором, возникала брюнетка с ярко выраженными формами, ни в чем уступающая признанным Голивудским звездам. Плоский животик и роскошные бедра свели с ума романтичного юношу, любовь завладела пустующее в груди пространство,… и… «Shershe la fame» - как говориться - «ищите женщину», только как найти в десяти миллионом городе, с рубиновыми звездами, мечту…
— Женщина должна быть олицетворением мужской мечты… Соединять в себе «клевое» тело и ум. Чтобы… Детей,… воспитывала… моих детей. Ну и конечно ночной спорт!… Семьдесят пять процентов семейного успеха зависит от взаимопонимания в сексе…
Сергей подкрепил сказанное, выдержкой из научно-популярного издания. Смирный с наигранной горечью вставил:
— Эх обидно… Так надеялся на свадьбе погулять… Чувствую с твоими запросами,… ждать долго придется!
— А я, и не спешу. Лучше буду дольше примеряться, чем необдуманно, нажить себе,… лишних проблем.
Сергей выдержал паузу и с убийственной грустью изрек:
— Эх… Как здесь все невыносимо… Надоело! Хотя бы завтра,… солнышко вышло.
Ночной сон протекал под гулькотание моросящего дождика. Скучная мелодия выводила из себя. Глаза не желавшие закрываться, всевидящими локаторами сверлили марлевый купол, ограждающий нас от назойливых комаров. Пищащие точечки слепо, интуитивно, тыкались в белую ткань, но пробраться к нам ни как не могли.
Я постоянно ворочался, тесная палатка, рассчитанная на двоих человек, с трудом вмещала нас под арочным сводом. Храпящее лицо Смирного уткнулось ко мне в плечо, полуоткрытый рот выделял пары спертого воздуха, забитый наглухо нос не позволял легким наполнится нужным количеством воздуха. Смирный захлебывался, ноги брыкались как у антилопы, и выталкивали тело из спальника.
Сергей, лежа не спине, ни в какую не уступал отведенную мне территорию, пришлось спать на боку. Надо отдать должное, спал Сергей покойно, как труп, не пыхтел и не шевелился. Ни один мускул на его лице не дрогнул, и выпуклые зрачки не бегали под сомкнувшимися веками. Полнейший анабиоз!
А дождь лил и лил… Сырость ощущалась уже внутри палаточного пространства. Достаточно было шелохнуться, и тогда вода, скопившаяся на провисшей крыше, стекала ручейками. Часть влаги просачивалась сквозь иголочные отверстия непромокаемого купола, вытянутые капли болтались под потолком, иногда они срывались и издевательски прыгали на лицо.
ПОСЛАНИКИ НЕБЕС.
Плаксивое утро ни чем новым не отметило воскрешение очередного дня, кругом властвовала сонливая серость. Матовая подсветка облаков угнетающе действовала на нервы. Миновал полдень, едва кто и заметил, что уже первый час, все давно проснулись, но выбираться из теплых спальников не желали. Разговор не клеился, понурые, щетинистые лица друзей еще больше ввергали в сокрушающее состояние. Вязкий мох под палаткой так пропитался влагой, что снизу доносились журчания ручейков, вездесущая вода нашла лазейку между срезанных нами веток. Вчера для надежности, мы сложили подстилку из кустарника, все таки помягче, да вот и от воды уберегла.
Ветерок бережно отодвинул входную парусину. Косой дождик мелкими каплями залетел внутрь, наткнулся на препятствие и рассыпался влажными пылинками. Дальний угол палатки пропитался сырым воздухом и запахом таежной смолы.
В отвороченной прорези, ползущей чернотой, выделялась здоровенная туча. Она была не в состоянии удержаться в низком небе, сорвалась и сплющилась у земли молочным туманом. Резвый ветерок разнервничался и погнал эту плачущую девчонку прочь, подальше от нашего лагеря.
— Просвет!!! - зазвенел голос Сергея.
И в правду, сверху по течению реки показалось светло-голубое пятнышко, оно разрослось до размера футбольного поля, перекинулось на лесистый бережок и зажгло умытую тундру. Сергей выскочил из палатки, несмотря на росу, бойко поскакал к берегу, окуная ноги в мокрый кустарник. По его состоянию было видно, что он ожил, счастливое настроение вновь поселилось у него в душе.
— Давайте!… Ко мне! - донеслось до нас, - Быстрее!!!… Мы тут не одни.
Взволнованные, мы помчались к берегу, нещадно сбивая росу. На реке в километре от нас, по стремительному течению, скользил катамаран. Людские фигуры мерно раскачивались, вонзая в тело реки легкие весла. Проворно и ловко гребцы выдергивали упругие шпаги, подымая феерические фонтаны радужных брызг.
— Блин!… Ребята, вот не надеялся встретить, кого ни будь… Это же надо… Повезло! - Сергей сложил пальцы и поднес их ко рту, раздался пронзительный свист, подхваченный не распевшимся эхом.
— Давайте к нам!!!… - мы разом, дружно, замахали руками. Суровые викинги в длиннополых плащах, еще издали заприметили наш лагерь и, подстраиваясь под сильное течение, направлялись к нам.
Резиновый катамаран, состоящий из двух баллонов, плавно ткнулся в берег. По носу и на корме стояли треугольные мачты в человеческий рост, между ними был привязан деревянный шест. Тонкие мачты были выструганы из сухого листвяка, пористую кору срезали и в местах крепления перебинтовали бечевкой.
На корме тянулся ввысь лиственничный флагшток, на его конце парил трехцветный флаг России. Деревянный каркас, соединяющий непотопляемые баллоны, ели-ели уместил на себе громоздкий багаж путешественников. Четверо гребцов щегольскими наездниками восседали на катамаране. Свесив ноги вводу, они удерживали в руках дюралевые весла с двухсторонними лопатками.
— Вот и дождались… Первые человеческие лица за последние полтора месяца!…
С явно выраженным, московским говором обратился к нам впереди сидящий викинг. Глянцевый от дождя капюшон слетел с головы, показалось радостное лицо. Сбившиеся волосы белыми вихрами торчали в разные стороны, очевидно расческа давненько не хаживала по волосяному покрову. Улыбчивые морщинки подсказывали, что человек отличался веселостью и как следствием – простодушным и общительным характером.
Такие открытые лица со стопроцентной уверенностью можно встретить в любом, ночном баре.
Ты новоявленным посетителем втягиваешься внутрь прокуренного и уютного заведения. Весь в ожидании, о того, что вскоре крепкое кофе будет воздействовать бодрящим действием на усталый организм и пяти звездочный коньяк отзовется сладчайшей негой в иссушенной душе.
Буквально на крыльях подлетаешь к барной стойке, и в этот самый миг до тебя доносятся звучные голоса отчаянных кутил. Они выкрикивают, орут нечто сумбурное, неосмысленное, но как им кажется логическое и принципиальное. Они делятся с опостылевшим миром самым сокровенным, важным, блуждая в затуманенных извилинах серого вещества. Раскрасневшиеся лица меняются, перекашиваются, их прет,… изнутри,… собравшиеся слова, фразы, предложения толпятся, нагромождаются, ни как не могут пролезть сквозь ротовое отверстие.
Побеждающие и ниспровергнутые Титаны не справляются с растущим потоком мыслей. Это уже не просто люди – бойцы, обезумевшие гладиаторы, покрытые кровоточащими ранами, сражающиеся на судьбоносной арене. Они поглощены фактами, доказательствами, событиями, они жертвы разгулявшихся страстей.
И как только над их столом раздается звенящий удар гонга, оглашающий конец схватки… Переливистое цоканье прозрачного стекла делает из них раскрепощенных, милых друзей приятно беседующих о современных нравах стремительного века авантюризма и безрассудства. Нечто схожее присутствовало и в образе светловолосого викинга.
— Саша! - приветливый викинг стянул кожаные перчатки и принялся здороваться за руку, непременно посылая располагающую улыбку,
— Молодцы!… Ишь ты, куда вас занесло, судя по карте, мы не должны были встречать людей еще километров сто,… сто пятьдесят. А пороги?… Ребята как вы смогли на этих железках, сюда притащиться?
Смирный напустил царскую величественность и подал Саше согнутую руку, будто не здоровался, а протягивал ладонь для поцелуя,
— Да че там… Главное моторы… Я специально готовил их к такой серьезной поездке, а так ничего особенного… Потрусило слегка… Кое где.
— Чаем напоите? А то мы с утра не завтракали, спешили,… и так из графика выбились, отпуска заканчиваются… Надо спешить.
Вторым ступившим на обитаемую землю был невысокого роста моложавый старичок.
— Иван Иваныч… - скороговоркой пропели скрытые жиденькой бородкой губы. Белесые брови то и дело сходились к центру узкого лба и невинно приподымались к верху. Иван Иваныч говорил, словно удивлялся и восхищался окружающим пространством. Поздоровавшись, он отодвинулся в сторонку и закрутил руки за спину, не желая доставлять собеседникам лишних хлопот.
Выцветший головной убор, времен скаутского движения, прикрывал пепельные волосы, а нестриженая борода делало лицо еще более мелким.
Двое самых выдержанных и спокойных викинга остались сидеть на кормовой части голубых баллонов. Гордыми воинами индейского племени гуронов, в приветствии, они вознесли к осанистым плечам открытые ладони, и тот, что постарше, произнес:
— Сергей Васильевич!
На вид, ему было лет сорок. Полноватое лицо с красной кожей, лишь убеждала в достоверности моей догадки.
— Витя… - пропел гнусавым альтом самый юный викинг. Заостренный подбородок, гусарские усы и бледноватость щек указывали на его сходство с аристократической элитой. Вот только накомарник, с удлиненными полами, походивший на колпак сказочного гнома и два зайчих зуба, белеющих на черном фоне усов, подмазывали дворянскую наружность.
Сергей Васильевич как-то небрежно и протяжно заявил:
— Вы идите… Мы сейчас подойдем,… с Виктором Анатольевичем,… к столу, что ни будь, соберем.
Смирный панибратски стал приглашать мнущихся гостей к костру:
— Парни у нас все есть! Давайте, подходите. Мы вас ждем.
Приблизительно через часик «разогретый» Саша активно жестикулировал руками.
— Счастье мужика… это вот здесь!… Среди простора,… вдалеке от женщин.
Сашу как говорится «понесло», и в этом ему помогла третья, запальчивая порция, выпитая за мужество и братство.
— Мужики… Мне сорок третий год!
Я присвистнул, не ожидал, Саша выглядел намного моложе своих лет.
— Да…да… это так. Так вот уже пятнадцать лет я увлекаюсь сплавом. Почти все притоки Лены прошел. По Енисейскому бассейну ходил,… по Ангаре,… по Тунгуске. Я,… без этого уже не могу обойтись…
— Так у тебя, что… работа связана с путешествиями? Ты журналист или телевизионщик? - заинтересовался я.
— Да… Нет… же,… - растянул слова Саша,
— … я работаю в скорой помощи. В чем и помогает моя профессия в походах… Так это медицинский спирт, которым я безвозмездно пользуюсь.
Саша, повел носом в сторону восьми литровой канистры с темнеющим остатком, колышущимся у самого дна.
— Племя настоящих мужиков, неприспособленно отсиживаться под подолом бабской юбки, и довольствоваться одними женскими прелестями! Вот посмотри… Виктор Анатольевич, четыре дня пробыл с молодой женой и по первому зову природы,… ринулся с нами!
Упомянутый Виктор Анатольевич предвинулся к нам, скинул «сказочный колпак», и почесал лысую макушку, отполированную до блеска.
— Такой шанс редко выпадает. Ведь я,… от корней своих волос,… каякер. На катамаране, первый раз сплавляюсь, причем такое длительное время… И от Москвы далековато.
Смирный, пытаясь потактичней высказать пришедшую в голову дикую мысль, намекнул размякшему гусару:
— А… А как же… М… Молодая жена… Ну мол… То… Да се… Не боишься?
Виктор заулыбался, заячьи зубы отразили матовый свет.
— Полностью доверяю… Хотя и разница у нас с ней большая.
Виктор на несколько секунд, растворился в калькуляции и под итоживая результат, выговорил неповоротливым языком:
— Д..десять лет. Так это неважно… - оправдывая, выскочившую цифру Виктор Анатольевич встрепенулся,
— Мы любим друг друга! И не один месяц встречаемся, она до свадьбы у меня,… в ателье работала… Закройщицей.
Витя насупил брови, пытаясь свести их к переносице, добиваясь тем самым солидности и некоторого превосходства:
— Уже год как свое ателье открыл! Небольшое… Шесть работников! Но на еду хватает… Грех обижаться. Даже вот… И на круизы хватает.
— А во сколько, каждому, обошлась эта поездка? - неравнодушный к деньгам Смирный, заинтересовался финансовой стороной проекта, и тут же облучил присутствующих ангельской улыбкой,
— Если честно… Наверное… Очень много?
Из тени молчания, послышался в пол дыхания голос:
— К…каждому пришлось по тридцать тысяч рублей,… выложиться… – старый скаут Иван Иваныч поперхнулся и тут же образовавшуюся паузу заполнил бойцовский голос Саши.
— Ребята это не самое главное!!! Деньги… это туман! К утру его скапливается много, а с приходом солнца… ф…иють… Фиють… Ни чего и нет. Самое важное в жизни… это достичь задуманной цели. Победить!
Саша не отрегулировал соотношение между сказанным и тем, что скопилось в голове. Незаметно для самого себя, он переключился из абстрактного образа победы на земную, женскую личность:
— Победа!!! Это Виктория!!! Мы любим ее… Желаем… Мы ее ценим. Дай бог ей счастья! Самого хорошего!!! Все мужчины любят тебя.
Саша, словно отчаянный дирижер, управлял разлаженным оркестром. Он размахивал руками, пытаясь слить в созидательное созвучие разноголосые инструменты. Под конец, вымученный и обессиленный, Саша склонил голову и высоко над головой вознес торжественный кубок. Мы взрывом овации и поддерживающими возгласами - «За Викторию!», проводили за кулису затишья изнеможенного дирижера.
Только один человек из всей многоголосой компании ни как не выдавал своего присутствия. Он без интереса подходил к нашему импровизированному столу, уместившемуся на двух пнях. Не проронив ни слова, через силу выдавливал из себя подобие улыбки. Немного постояв, он отходил к костру, брал расколовшуюся палку и теребил жар, пряча глаза под козырьком бейсболки.
Сергей Васильевич не участвовал в разговоре, и только тогда когда Сергей коснулся темы нерегулярности выполняемых рейсов «Москва - Хатанга – Москва», в нем проявилась оживленность.
— Самолет к нам летает по мере заполняемости. Расписание,… так,… служит для отвода глаз. Пустой самолет гонять туда сюда,… в нынешних обстоятельствах ни кто не будет.
Осанистый викинг спросил мягким, столичным баритоном:
— А когда следующий рейс на Москву?
— Через,… шесть дней. Да точно, в эту субботу. - ответил Сергей.
Сергей Васильевич обречено выдохнул:
— А у… моей Елены Михайловны,… сегодня день рождение.
Саша тут же живо отреагировал:
— Сергей Васильевич, что же ты родной молчал, надо же по-особому,… отпраздновать! Ведь когда еще доведется отметить такое событие…
Саша встал на ноги,
— Среди пенья реки, отраженного эха… В глянце чистой воды, я увижу тебя… Ты в порыве одна, на пути во вселенной… К высшей точки бессмертья, проводишь меня… Где искать? То, что я составляю… В чем же истинный смысл, движенья вперед?… Я исчезну в пыли, той что ветер гоняет…
В Саше всколыхнулось чудо, заложенное в русскую душу кудрявым гением, с помесью крови чернокожего народа - дар поэзии. Саша мучительно напрягся, готовый сломя голову бежать к берегу, чтобы притаившееся эхо, могло повторить его поэтическое словосочетание. Рука поэта беспомощно терла упрямый лоб не желавший отвечать рифмой:
— О!… И забывшись, вернусь, чтоб воскреснуть в тебе… Среди каменных стел подпирающих небо, среди стонов реки разбивающих время…
Солист поклонился. Это было здорово, нет, конечно, не стихотворное глубокомыслие, нет, не оно, а вот то состояние, в котором пребывали все мы.
Семеро людей лишившихся уюта ради мечты, обретших свободу и независимость, и необходимое, хоть изредка одиночество. Неожиданно, непредсказуемо мы встретились на краю вселенной, сообществом одинаковых по мировоззрению людей.
Отбросив напыщенное высокомерие, мы открылись. Истинными, человеческими сердцами мы терлись друг, об друга не причиняя боли, и только радовались и ликовали, что нашли друг в друге кровное родство.
Расхрабрившийся старый скаут с добродетельным голоском архангела, наконец, вписался в тему разговора:
— Я с шестьдесят второго года,… почитай большую… Нет. Точно всю,… сознательную жизнь сплавлялся по рекам… Даст бог силенок и наследующий год пойду…
Виктор поправил указательным пальцем оттопыренный ус,
— Да… да… Иван Иваныч у нас сторожила...
— Слушайте!… А почему вы так обходительно обращаетесь друг другу, неужели проще нельзя?… Без отчества,… имя назвал… и достаточно.
До меня, ни как не доходило, к чему, зачем, после такого тесного контакта в замкнутой среде нужны эти официальные церемонии.
Иван Иваныч, не задумываясь, ответил:
— До сплава,… мы же не знали друг друга. С Александром Викторовичем в туристическом клубе сошлись, искали подходящий маршрут и команду. Вот так постепенно и перезнакомились… Сергея Васильевича,… мой старинный приятель порекомендовал, а он в свою очередь Виктора Анатольевича привел…
— Это понятно, что до сплава вы не были знакомы, а сейчас… Кто мешает по-простецки, обращаться?…
— Во первых… Чтобы узнать ближе своего напарника, не одним маршрутом нужно пройти… Не один пуд соли съесть,… как говориться… Во-вторых… люди мы то разные,… у каждого свой житейский багаж за плечами, у каждого свое мнение есть… Так вот,… наверное,… и нужна некоторая дистанция… Чтоб чувствовалось уважение друг к другу. Споры же ведь тоже возникают, не без этого… А так заговоришь деликатно, и сразу другой уровень общения,… не до ругательств и лишних эмоций…
Саша подался обмякшим телом к походному столу.
— Мужики у нас ведь даже традиция такая есть… У каждого своя кружка имеется… Чай… Только с нее пьешь… Потерял или оставил на стоянке,… по забывчивости… У других одалживать нельзя,… поссориться можно…
— Угу … - удивленно кивнул я,
— А кто маршрут посоветовал,… как вы его выбирали?
— Особого выбора то и не было…
Иван Иваныч с грустью и досадой покачал головой,
— На Дальний восток или в Якутию слишком большие деньги требуются. А здесь,… до Красноярска поездом,… потом до Туры самолетом. А в Туре у меня знакомый вертолетчик,… с былых времен остался,… командир отряда… Вот ему огромнейшее спасибо… Подбросил попутным маршрутом. Да…а… Не один раз, он меня выручал…
Щеки старого скаута зардели красными пятнами, глаза затвердели хрусталем, бледно-зеленые зрачки обездвижились. Иван Иваныч улетел мыслями в памятное прошлое.
— Иван Иваныч. – позвал я его. Он бойко обернулся, и мутные глазенки часто заморгали.
— Да…да? Ты… что-то то спрашивал?
— Вы по многим рекам ходили… В сравнении,… как вам наш Котуй?
— У…у…у!… Поразительная река. Сперва мы сплавлялись по Мойеро… Это самый большой приток Котуя. Неглубокая речушка, крутые повороты и водопады… Водопады приличные есть!…
Саша затеребил мой локоть, стараясь не нарушить повествование старого скаута, шепотом, прошушукал:
— Ох… Там… и водопадик был… Метра четыре… Катамаран, свечой поставило… Думали все,… кранты,… перевернемся… Ели-ели удержались.
Иван Иваныч, не отвлекаясь на нашу возню, увлеченно ворковал голубиным голоском:
— Котуй… Конечно красавец!… Где Мойеро впадет,… еще километров двести крутых скал нет. Бурые и розовые осыпи по берегам… Вообщем низменность идет. А вот сюда, поближе,… до Улахана… Красота да и только! Базальтовые скалы, тесные каньоны… Река настолько сдавлена,… что переплюнуть можно… Кгм… гм… Ну, это я так,… утрирую. Да!… Улахан!… Вот это порог,… сплошной восторг!!!
Иван Иваныч напрягся, игра воображения вновь окунула его в неспокойный порог,
— Характер Котуя непредсказуемый… Есть горные реки, там все ясно и понятно… Сплошной водопад… Там уже волей не волей приходится перестраховываться… Постоянно в напряжении… Четко распределяешь свои силы…
Старый скаут вытер ладошки бороду, словно почувствовал ледяные брызги, несущиеся в лицо,
— Там все предельно ясно… Опасно! Не спорю… Да,… но ты готов к встрече… Без разведки ни шагу… А,… Котуй переменчивый,… до неузнаваемости… Ровный,… гладкий,… шелестит водичка по баллонам… Сидишь расслабившись, рукам приятно весло держать… Острие,… как в топленое масло, нож лезет… Монотонные движения… Раз… Два… Раз … Два… Даже зевота от удовольствия нападает… И только Бац!!!… Шум!!!… Гам!!!… Вода срывается в бесшабашный поток,… а уже поздновато. Река то… широка… Катамаран с четырьмя людьми и грузом шибко не разгонишь… Не сманеврируешь… Гребешь,… а толку?… Тебя в самое пекло тащит… В самое жерло порога,… а там,… камни,… пена,… валы подстать двухэтажному дому… В такие моменты и выручает сноровка, да умение… А… главное машина у нас, то что нужно… Когда собирались я всех убедил… На машину денег жалеть не стоит! Взяли ее под заказ, одна московская фирма их клеит…
Не знаю, как Смирный и Сергей восприняли все то, что с нами произошло, лично для меня это было нечто. Я всеми чакрами осознал – «Боже, как много в моей жизни пропущено!» Какими мелочными показались прежние обиды и никчемные заботы… Зачем я затрачивал столько усилий, прилаживал столько энергии впустую?… Как одержимый метался и разрывался на части, то на квартиру собирал, экономил, ущемляя себя и близких… То подработку брал, что бы лишние сто баксов на кафе и бары потратить. А какие наивные и безвинные трагедии разыгрывались в семье – не то сделал…, не так поставил…, почему косо глядишь, или слышать в запале гнева, что ты эгоист…, только для себя и живешь…
«Боже, какая дурь!». Ведь вот он - смысл жизни! Оставь будничную суету, открывай истинный мир своими глазами, а не через виденье посредников. Ведь эта сгустившаяся чернота реки, отражает настающую скалу и на ощупь, она так же материальна, как и мои пальцы, касающиеся высохшего мха…
Коричневые кончики земных водорослей огрубели под испепеляющим солнцем, и приятно щекотали чувствительную кожу.
Вон,… белый голыш, упрятанный под корягой…
Рыхлое дерево, створкой ракушки прикрыло перламутровый жемчуг. Большая часть поваленного ствола покоилась во мху. Мумифицированные ветви закрывали подходы к потайному ларцу. Вросшие корни разваливались, от былой молодости не осталось и следа…
Спонтанный праздник по случаю дня рождения Елены Михайловны – жены Сергея Васильевича перерос в торжественное пиршество. Когда Смирный выудил из рюкзака жестяную банку с голубой этикеткой и самой сладкой надписью – «Сгущенное молоко», лица викингов прояснились.
Заросшие и неухоженные мужи откинули острые клинки и потянулись к заветной банке, будто она являлась бесценным бриллиантом, угодившим в их руки после захвата торгового корабля. Дикие, безжалостные волки ревущих морей вели себя малолетними детьми, припавшими к сладостям. Саша, вне себя от восторга, фыркал и матылял головой:
— Сгущенка!?… Ребята не поверите… у нас ни конфет, ни шоколада к чаю. Не говоря про печенье или галеты… Одни сухари, и по ложке сахара на кружку…
Иван Иваныч от радости зашуршал маленькими ладошками,
— Так!… Готовим походное лакомство. Я пойду голубику собирать…, а вы Сергей Васильевич пока блинами займитесь…
Чугунная сковорода, адоптированная под туристические вояжи, вскоре зачадила над костром, растительное масло разрывалось пузырями, отстреливая жирные капли. Сергей Васильевич, очередной раз выровнял складную решетку, на котором восседала сковорода, и сгреб под нее жар,
— Первый блин,… как всегда… комом.
Располагающим баритоном, обрадовал Сергей Васильевич, он соскреб пригоревший блин и кинул его в костер.
— Неоднократно готовил блины,… но чтоб первый не истратить,… такого еще не было.
Повар самоучка долил масло и стал ждать, пока сковорода раскалиться.
— Ведь что интересно… дома не заставишь. На кухне к плите даже близко не подхожу… Разве, что чаю согреть, да бутерброды сварганить… А если и сваришь суп или щи,… совершено другой вкус. Не могу кушать то,… что собственными руками приготовил. Пару ложек сербанешь, окажется, что соли мало или специй не доложил. Юшка пресная как дистиллированная вода. Так вкусно,… что к горлу подбирает,… организм, напрочь, отвергает кушанье.
— А здесь на природе?… По-другому,… что ли? - недоумевающе спросил Смирный.
— Вот хоть убейте,… а по другому! Тут дух костра чего стоит… Подкоптит дымок уху или скажем кашу… Она то вроде и обычная, та же крупа или рис… А н…нет! Пепел задуло в котелок,… горчинки добавилось… В закрытой кухне, сколько запахов скапливается?… Подгорела рыба или мясцо, душок пошел… Перец нос дразнит… Луком так пропахло,… плакать хочется… А здесь, свежий воздух вентилирует… Ощущаешь запах пищи и больше ни чего… Да и обстановка располагает… Привольно… Сумерки сгустились, холодок тихонечко под рубашечку ползет… Возьмешь горячей ушицы нахлебаешься… В животе полнейшее согласие… И такая теплота по телу разольется, хоть песни пой…
— О… вот и наш ягодник подоспел…
Раздвигая рукой негнущиеся ветки, по звериной тропинке вышел Иван Иванович. Осторожно, не спеша, он поставил на стол походный котелок, наполненный голубичными ягодками. Нижняя губа и пальцы рук старого скаута посинели, будто нашлепал кто-то.
— Ну, как голубичка?… Вижу,… что подкрасила тебя…
Иван Иваныч засветился счастливою улыбкою:
— Кислит трошки,… и терпкая, слегонца… А так ничего, большая ягода… Быстро насобирал… Там на пригорочке, с южной стороны склона ее мно…ого…
Иван Иваныч высыпал голубику в большую миску и потянулся за нераскрытой банкой сгущенки. Смирный стал подсовывать найденный на Кин-Дыне самодельный нож,
— Возьмете!… Зачем хорошие вещи портить… Видишь Сергей!… Говорил же я тебе, что сгодиться ножик!
Сергей отмахнулся рукой:
— Ну, пригодился,… так пригодился…
Вне себя от своей находчивости и сметливости Смирный продолжил, рассюсюкивая:
— Нож, так себе… Самодельный, из ножниц… Как раз вместо открывалки, что бы вещи хорошие не портить…
— Да нет не надо… Зачем же, у меня свой… Охотничий!… Лезвие отлично держит, не отпускается…
Иван Иваныч оточенным движением вскрыл жестянку, и молочная густота потекла на помятую голубику. Вычерпав сладкие остатки деревянной ложкой, старый скаут с искушением размешал ягоду, желтоватая сгущенка пропиталась голубичною кровью.
— А вот и блинчики…
Сергей Васильевич вознес к столу высокую пачку блинов, подгоревших по окружности.
— Теперь, дорогие мои… Обильно намазываете блин сгущеночно-голубичным снадобьем… Сворачиваете трубочкой, и с чайком… Это, и есть походное лакомство… - в чувствах разъяснил Иван Иваныч.
Саша, находясь в приятном расположении духа и уплотненного блинами тела, тяжеловато оперся на искривленное дерево. Блажено обвел нас глазами полными упоительной сытости, и ленивым мурлыканьем обратился к Смирному:
— Слушай,… а… как далеко, вы…ы, еще хотите проехать?…
— В принципе, бензина осталось километров на шестьдесят… Максимум семьдесят…
Саша оживился:
— Вы что,… по карте не смотрели?… Тут же за двумя поворотами… Улахан Уоран…
— А что это такое? – не уяснив, о чем идет речь, спросил я.
Саша встрепенулся:
— Да вы что!?… Там огромный порог!… Сброс воды километра два длиться… А перепад, около десяти метров… Мы половину дня потеряли на разведку… Там су…масшедший слив! Валы… под два метра!… По обоим берегам каменные поля… Одним словом - адово пекло!… Под водой, всюду скалы торчат.
— Ты бы видел тот перекат, что мы на Кин-Дыне прошли. – зъерепенился Смирный.
— Мужики,… я конечно не знаю как там на Кин-Дыне… Но определенно убежден… Улахан, самый большой порог на реке! И удостоверился в этом воочию!… Недаром по эвенкийски Улахан Уоран означает,… большая воронка! Нас даже в турклубе предупредили на счет него… Надежных карт по сплаву у нас нет… По рассказам, приблизительно, нанесли его на кусок политической карты мира,… и постоянно отслеживали, ждали, когда же он появится…
Старый скаут подлил масло в огонь:
— Я должен заметить,… пороги всяческие встречались, и если сравнивать… Вот такие опасные, редко попадаются… Слив широк, но не везде проходим… Чуть дальше возьмешь от стремнины, будешь пузом елозить по камням… А течение- то мощное, лодку запросто развернет и под углом поставит, опрокинуть может… А дальше все равно в воронку снесет,… и пиши – пропало!
Смирный упорно настаивал на своем:
— Не знаю,… на Кин-Дыне,… лодку тоже боком ставило. Вода через борта захлестывала, справились же…
Сергей Васильевич неопределенно зевнул, и прекратил спор:
— Ладно… Идемте спать. С утра по другому события видятся, нам еще к субботнему рейсу,… успеть надо. Да!… Виктор Анатольевич?…
Витя насупился и вперился соловьиными глазками в старшего товарища,
— Да… да… конечно… нужно… Да! Надо спешить,… я уже соскучился,… честно говоря.
Мы потянулись к палаткам. Саша отошел на пару шагов от стола, повернулся, и участливо произнес:
— Ребята,… я ни сколько не запугиваю вас… Думаю, прежде, чем туда соваться,… хорошенько все взвесьте…
Смирный нарочно перебил:
— Завтрашний день все покажет…
— Конечно… - Саша протяжно выдохнул, - Спокойной ночи…
КАК ГОВОРИТЬСЯ – «СОН В РУКУ».
Убаюкивающее шипение воды затмило многоголосье тайги. Если тени лиственниц на палатке и раскачивались, то это получалось не убедительно, вместо привычного шелеста доносился бурлящий гул. Монотонное звучание, воспроизводимое заезженной пластинкой, из круга в круг повторяющей один и тот же мотив.
На минуту, сознание погасло во сне… Иллюзорные видения стали возникать на фоне белеющего купола. Из не откуда появлялись лица, знакомые и нет, желанные и недоступные, любимые и ненавистные. Картинки налаживались, смещались, теряли пропорции и таяли в чернеющей глубине палатки… Я находился на грани сна и реальности… Предо мной проносились горы, малые и большие, пологие и крутые, они как живой организм, видоизменялись, трансформировались и разливались магматическим потоком. Огненные ручьи собирались вместе в немыслимый водопад и тоннами голубой воды кидались на меня. Было страшно… Я силился убежать, ноги вязли словно в болоте, приходилось тужиться, чтобы вырвать застрявшие ноги… Неожиданно, ясно и чисто раздался женский голос, он позвал меня… Я пытаюсь развернуться, холодея от ужаса, что водопад вот-вот подомнет под себя, погубит… Голос еще настойчивей окликнул… Что есть мочи я рванулся, выдергивая из трясины непослушное тело… Но тугие, невидимые веревки сдавили грудную клетку,… и тащат на глубину… В третий раз, почти над самым ухом раздался девичий голос… Я обернулся… И тут все кончилось, сон растаял...
Подвешенные за петельку часы точным метрономом раскачивались над головой, послышался голос Смирного:
— Что… тоже не спиться?… И мне… как-то не по себе… Сколько же времени?…
Смирный расстегнул замок спальника, и оголенная рука потянулась к часам, ему пришлось приподняться, они весели достаточно высоко.
— Половина второго!?… Спали всего на всего,… какой то час… Постой!?… Да ведь они стоят… Ну да… точно стоят. Вот зараза… Ни когда, ни чего подобного не было. И… вот на тебе… Я же батарейку перед самым отъездом поменял!?…
— Плохая примета, - просипел Сергей, очевидно, он то же не мог уснуть.
Крутившиеся на ремешке часы поблескивали циферблатом. Тонкие стрелки как в игрушечных часиках мертвецки покоились, остановившись на чьем-то отпечатанном образе. Недавно Смирный хвастался, что эти самые часы привезены из Индии. Близкая «родня» по линии жены периодически посещает страну Ганга, разноцветной пудры и босоногих попрошаек…
Далекая страна неприкаянных странников идущих по духовным ступеням развития, вслед за своими учителями в поисках истины - «сатьям»…. Конечно,… я вспомнил!… На циферблате портрет Сатья Саи Бабы - духовного наставника и гуру. «Многие верующие поклоняются ему, считая его воплощением бога на земле!» – так говорил Смирный.
Человек с огромной копной волос, похожих на ореол, и облаченный в красную одежду всматривался в нас пронзающим взглядом. На его лице застыла добрая улыбка, будто всевидящий и всезнающий отец говорил: - «Посмотрим, что вы еще,… на этот раз выкинете».
Интересно, что означает остановка часов?… Разгадать бы это провидение?… Что же принесет собою завтрашний день?…
НА ПОРОГЕ - ИСТИНЫ.
Потревоженное утро еще не успело набрать силу, как нас разбудили голоса наших новых друзей. Саша подергал молнию на входной парусине, но не сумел расстегнуть, внутри стальной замочек удерживала защитная петелька,
— Мужики!… Вставайте!… Мы вам уже и завтрак приготовили…
Ночь безвозвратно пролетела, но сон так и не смог зарядить бодростью и оптимизмом. Голова неприятно гудела, пульсирующие струнки стягивали височную область, неприятные позывы, периодически устраивали в желудке «котовасию». Вообщем утро не прельщало…
— Что… Кх… кх… Парни… Встаем… Кх…кх… - откашлялся, осипшим горлом Сергей.
— Нас солнце встречает с рассветом! - запел я знакомую мелодию,
— Вперед!…
Я рванул за липучку на спальном мешке Смирного. Спальник распахнулся, и прохлада не разогретого утра навалилась на костлявое и к тому же волосатое тело Смирного. Я остался доволен своей проказой, а бедный Смирный съежился, скрутился бубликом, насильственно принимая воздушные ванны.
Смирный жалобно застонал,
— Дядя… Зачем… холодно же ведь…
— Не писай компотом… «шнурок»… Капитаном будешь!…
Я брызнул на кудрявую грудь Смирного, водой из кружки.
Щеки Виктора непрерывно раздувались, посылая свистящий ветерок на слабый жар костра, не желавший заняться огненным пламенем. Костер нещадно дымил, посылая в небо шарообразные сгустки пара. Сырые ветки не горели, едкий дым лез в глаза, заставляя рассерженного Виктора проливать слезы.
Манная каша томилась в стальном котелке, свербя нос приятным ароматом. Витя ляпнул пару черпаков в солдатскую миску, и подражая персонажу кинофильма «Собака Баскервилей», протянул завтрак Смирному:
— Манка… Сэр!
— Спасибо Бэ…!
— Бер…римор!… Сэр!
— Спасибо Бер…римор… – принимая словесную игру, Смирный все же направил тему разговора в другое русло,
— Как бы нам потом встретится… Когда плавание закончиться?
— Нет проблем… Если у вас есть ручка и бумага, запишите наши адреса.
— Обещайте! Если будите в Москве,… ну там,… проездом. По телефону обязательно свяжитесь! А там наши заботы,… встретим,… в баньке попарим!
Саша потряс руками, щелкая от удовольствия пальцами. Он загорелся, возбужденный оттого, что в недалеком будущем душистый веничек будет прохаживаться по разгоряченной коже, и жар раскаленных булыжников до костей проберет распаренное тело.
— Эх… У меня в Подмосковье,… дачка,… закачаешься! Рядом дубовая рощица, на пригорочке,… прямо за калиткой начинается, а вниз по тропинке,… промеж сосенок…, озерцо в камышах проблескивает. Блаженство,… да и только!… Рай!…
Саша растаял в улыбке, насылая на присутствующих секунды сладчайших искушений.
Сергей Васильевич с трудом втиснул ноги в зеленые болотники и с неприятием в голосе обратился к напарникам:
— Не хочу я эту манную кашу,… да и завтракать,… желания особого нет. Иван Иванович,… подымайте команду… Нам еще километров сорок,… за сутки отмотать надо… К субботе, времени и так мало осталось…
Бывалые викинги, мощным гребком весел, закрутив воду воронкою, кинулись навстречу судьбе. Обвисший флаг подхватил отчаянный ветер странствий, и трехцветная ткань обрела упругие крылья. Изящная ладья мореходов ожила и стремительным коршуном полетела над гладкой рекой.
Ни кто не обернулся… Мужественные воины не привыкли к трогательным сценам прощания, они ни когда не оглядываются назад, у них все впереди. Их жизнь зависит от капризов фортуны, их бог - Вотан, прославляющий доблестную смерть свободных людей, нежели подобие жизни, раболепствующих коленопреклонников. Ожившие пираты морей, пропитанные солью, кровью, потом и водою, они во всем полагаются на свои стальные мускулы и дерзкую отвагу. И значит судьба, покорна их воли!…
Катамаран погрузился в бурлящий перекат, гребешки волн, дрожащие между валунов скрыли непобедимых викингов… Они исчезли, как сказочное новождение… Растворились в Котуе, несуществующим миражом…
— Что… - безжизненно выдохнул Сергей, - Нам тоже пора собираться…
— Не горюйте… Все еще впереди!?… Улахан ждет нас… - пытался поднять боевой дух Смирный, а сам тои дело оборачивался к перекату, поглотившему вновь приобретенных братьев.
Сборы проходили в молчании, в душе кроме пустоты ни чего не осталось, поникла жилка, поддерживающая веру.
Смирный забросил спальный мешок в рундук и резко захлопнул крышку, но она не желала закрываться, вещи не умещались в малом пространстве. Походный коврик, фуфайка и запасные болотники взбунтовались, и все время норовились выскочить наружу.
— Да что это сегодня!!!… - Смирный подпрыгнул, и всем телом навалился на крышку, запорный замок защелкнул рундук.
— Все!!!… Ну их в каналью,… такие сборы… Нужно было оставить половину вещей на берегу… Укрыли бы их целлофаном,… потом бы забрали.
Непонятным жестом похожим на отмашку, Смирный указал Сергею на лодку, тем самым, давая понять, что бы тот занимал свое место. Сергей почесал висок и обречено высказался:
— Злые вы все… уйду я от вас.
— А ни кто и не держит, скатертью дорога!
— Смирный не владел ситуацией, и как говориться шел на пролом. Но у него хватило такта и выдержки, чтобы, прикусив губу, молча, отойти в сторону.
Я старался придерживаться пенного следа впереди идущего «Прогресса». Смирный уверено правил по середине реки, наши знакомые обрадовали, сказав, что нечего страшного не предвидеться, глубина на этом участке реки достаточна для моторки. И что до самого Улахана, ни какие беды нам не грозят.
Помню, как я задал Саше вопрос - «А как мы узнаем порог, а то ненароком пройдем его, не заметим?». Саша не одобрил мой насмехающийся тон, а серьезно ответил: - «Такое невозможно пропустить, человеку редко выпадает счастье лицезреть «Армагеддон», вы запомните ЭТО на всю оставшуюся жизнь».
Река потянулась огромной подковой, по левому берегу нас сопровождала неприступная скала, разлинеяная по горизонтали черно-серыми полосами. Фундаментом, ей служила белоснежная масса известняка. Помпезная и величественная скала в точности описывала контуры реки. Перед поворотом скала приподымалась, затем следовала прорезь ущелья, словно топором сделали зарубку.
Вскоре мы достигли приметное место. Высокое ущелье, обрамляли каменные шпили, собранные из гигантских глыб. Иногда между слоями породы виднелись просветы, эрозия делала свое дело, разрушая менее крепкое. Остроконечные шпили походили на детские пирамидки, казалась, залезь на гору, толкани ногой эти нагромождения, и они тут же сорвутся вниз.
По центру скальной расщелины ниспадал водопад, видимо слабый ручеек не смог углубиться, и обессилевшая вода бросалась с высоты на каменистый берег. По краям, водопад превращался в туманное облачко, сотканное из испарившихся капель.
Смирный подал знак, и мы в полгаза, пошли по-над самым берегом. На мелком дне маячили призрачные глыбы. Лодка зависла над ними, я напрягся, ожидая, что вот-вот мотор дернится, выкинется из воды, и обломившиеся лопасти винта разлетятся по воздуху.
Мы поравнялись с вогнутой нишей ущелья, на его стенках отразился глянцевый налет похожий на потеки смолы. Своды водопада пропитались влагой и то там, то здесь, стайки резвых ручейков просачивались сквозь щели - серые камни плакались, источая прозрачные слезы. Пронырливые ручейки лопались каплями, как спелые яблочки под механическим прессом – из твердых недр планеты струился земной сок. По центру водопада высветились семь радужных полосок, небесный мостик соединил одну кромку воронки с другой.
Сергей выхватил из чехла фотоаппарат,
— Дядя,… вот где красота!!! Надо на память отснять! Такое, грех пропускать…
Яркая вспышка галогеновой лампочки ударила по глазам, самопроизвольно сработала вспышка. Слепящий свет затмил радужную дугу, и водопад обрел резкие, контрастные черты. И вот тут, я заметил, что у края водопада, показалась накренившаяся, еще живая лиственница.
Подмытые корни вырывались на поверхность и цеплялись сгорбленными пальчиками за скользкие выступы скалы. Ствол дерева клонился в низ, но верхушкой, назло силам притяжения дерево выравнивалось и простирало зеленеющие веточки к небу. Пушистые иголочки хотели приклеиться к воздушным облакам, чтобы выстоять, не упасть на грубые камни.
Дерево сильно покачнулось, корни задрожали, посыпался песок, пернатый хищник, кружа над обреченной лиственницей, нашел для себя удобное место. Этот был сокол сапсан. Размашистые крылья паруса, степенно и плавно опустили птицу на податливую опору. Наклонившаяся лиственница заколыхалась былинкою. Хищник затаился, уцепившись зорким взглядом за наш караван, наблюдая за странными существами, проносящимися с громким рычанием по его владениям.
Большое закругление реки осталось позади. Нависающие скалы разбежались по сторонам, упрятавшись в долине. Берега приняли вид валунного плеса. Затяжная коса закрывала левый поворот, а там, дальше, за ней, открывалась овальная гора без признаков растительности, одни серые осыпи сглаживали ее лысоватую поверхность.
— Что это? – простонал Сергей.
Я вскинул голову, бросил взгляд вперед и приподнялся из-за ветрового стекла:
— Такое невозможно!…
Не буду врать, то, что предстало предо мною, поразило настолько, что, я потерял контроль над дыханием, и закашлялся.
Как? Достоверно описать то, что не подвластно перу и бумаге. Прямо по курсу выросла грандиозная дамба, перегородившая реку. Она попросту запирала Котуй, ему не было продолжения, голубая лента упиралась в каменную платину. Черный монолит подымался вверх приблизительно на десять метров.
— Это конец,… реки больше нет… Боже, как же возможно такое создать!!??…
Сергей схватился за хлюпкую раму ветрового стекла, пластик захрустел. Лодка привстала на дыбы, мы вошли в мощный шлейф валов заплетенных в реку волнистой косой. Нос повис над ямой, вода разошлась, разевая устрашающую пасть. Зубастые валы облизывали борта пеной, не проходили и не таяли, подражая океанским волнам «сейши». «Прогресс» пятился задом, корма с захлебывающимся двигателем на мгновение погрузилась в кипящий омут.
— Серега! Сядь! – закричал я на беспечного друга. Я опасался, если ударит боковая волна, то не смогу удержать лодку, она накрениться и Сергей кубарем полетит в бушующую воду.
— А… А… А… - заорал Сергей,
— Я в шоке!… Я люблю тебя жизнь!… Мне больше… ни чего не надо! Смотрите, боги… завидуйте! Ведь вы не в силах прочувствовать это великолепие на себе… Ведь вы… не зримые духи. А я,… полон чувств,… переживаний,… страсти. Я,… могу дотронуться,… пощупать окружающий мир. Поэтому… Я,… в сотни раз счастливее. Я живу!
«Бу…ум!…» - загремела дюралевая обшивка, мы все-таки нарвались на закрученный хук водяного кулака. Сергей не удержался на ногах, и, СЛАВА БОГУ, повалился на меня.
Остроносая верхушка огромного вала довершила начатое дело, облив нас десятками ведер воды отрезвляющего душа. Острая боль отдалась в мизинце и безымянном пальце, на желтой дюрали задрожали алые капельки. Мои пальцы разрезало об металлический уголок и тошнотворная рана, стала выдавливать теплую кровь.
— Серега! Я же тебя предупреждал. Ведь не шутки шутить, прибыли мы сюда.
— Дядя,… пожалуйста извини,… не смог удержаться… У меня мысли путаются,… в голове так хорошо, как ни когда не было…
— Ты уж постарайся контролировать свои эмоции, а то нам всем худо придется!
Отчасти я позавидовал Сергею, мне тоже хотелось кричать от восторга, но что-то удерживало меня от подобных рукоплесканий своему мужеству,
— Ладно,… прощаю… А где Смирный?
— Да вон,… он,… позади плетется…
Два испуганных глаза, крадучись, робко и не решительно, выползли из-за прозрачной перегородки. Смирный успел сманеврировать, уступая нам дорогу, чтобы не лезть первым в водяное пекло. Он не раз, проделывал такие фокусы, вел себя лидером там, где было просто и понятно, но стоило возникнуть препятствию, он стушевывался и перемещался на задний план.
В отличие от него, Сергей постоянно лез на рожон, искал встречи с опасностью, играя на струнках судьбы. Он грезил, мечтал, быть во всем фаворитом. «Вот он Я - герой, хвалите меня и поклоняйтесь моему героизму!» - хотелось кричать ему, но никто не будет рукоплескать, не кому. Порог глух и нем к удаче или проигрышу, ему безразлично твое бахвальство. Сегодня колесо рулетки улыбнулось тебе, послав нужную цифру, а завтра, карманы пусты, и кошелек выброшен на мусорник.
Нам удалось пересечь шлейф порога, и следовать по над самым берегом к неприступному Улахану. Я старался подвести лодку вплотную к дамбе.
Мотор подвывал в неустойчивом потоке, здесь невозможно было добиться стабильной работы механизмов. Нос лодки не найдя под собой опоры полетел куда-то вниз, мотор выбросило из воды. Показавшийся винт, забаламутил воду, выбрасывая ее фонтаном как с бранстбойта пожарного става. В этот момент обороты коленвала увеличились, и двигатель пошел в разнос. Стрелка тахометра взлетела к отметке в шесть тысяч, хотя по инструкции частота вращения ни в коем случае не должна превышать пять тысяч оборотов в минуту.
Корма со всего маха ушла под воду, вездесущая вода залила транец и потекла мощным ручьем, в кок пит. Мотор чахоточно отхаркивал попавшую в карбюратор влагу. Я прибавил газу, мотор замычал утомленным мулом, запряженным в тяжеловесную арбу. «Все это предел!» - все настойчивей и настойчивей бил по сознанию инстинкт самосохранения, - «Пристань к берегу, не то настанет каюк!!!».
Смирный подражая моим действиям, тыкался в стоячие волны. Неумелым наездником он скакал вверх вниз, влево вправо на ретивом скакуне.
Я задавил черный глазок стоповой кнопки и выждал, пока мотор скинет обороты и заглохнет. Лодку приподняло и стукнуло днищем об сглаженный валун. Сергей тут же перемахнул через ветровое стекло, и соскочил с метавшейся в горячке лодки.
— Дядя вытаскиваем лодку на берег… Живее!… Пока не разбило.
Тонкостенное днище заскрежетало по камням, оставляя на них светлые полоски дюралюминия. Сергей поморщился от неприятного звука,
— Что ж… нужно чем-то жертвовать, иначе не получается.
— Не убеждай,… я итак все понимаю… Давай Смирного встретим пока он днище не пропорол…
Обсохшие лодки памятником неудавшейся экспедиции стояли на валунном постаменте. Они походили на загнанных волков с божьей помощью, ушедших от опасного преследования.
Пока не чего плохого с нами не произошло, это обнадеживало. Наконец то я смог перевести дух и взглянуть на гремящий порог Улахан-Уоран или Большая воронка.
Это было не что,… не просто яркая и красочная панорама открылась взору, это было захватывающее зрелище подстать гладиаторской арене. Где всей человеческой сущностью ощущается холодная и незыблемая вечность. Где над сознанием довлеет страх и оцепенение, вызванные близким присутствием смерти. Порог это арена судьбы, люди мелкие щепки, подталкиваемые бешеным течением на жертвенный алтарь. И если не дай Господь тебя занесет на стремнину порога, то это все, закончиться летальным исходом.
— Давайте подымимся на эту лысую гору… Там вид, еще красочней должен быть…
Сергей потянул нас за собою. Пятнадцать минут быстрого темпа по круче, проклиная сползающие плиточки, и мы на вершине…
— Что не говори прекрасно! – вымолвил от души Сергей и, не поворачиваясь к нам, добавил,
— Если,… меня кто ни будь, упрекнет,… что я лишь лишний рот на этой планете,… из шестимиллиардного клана пожирателей биологической массы земли… У меня есть оправдание. Я не всеядный,… постоянно переваривающий желудок. Клянусь глазами!… Я ревностный ценитель… Я частица,… пусть невеликая,… я зеркало,… в котором отражается мир.
Лысая гора величественно возвышалась над беснующейся рекой. На ее склоне, кое-где выпирали небольшие площадки, фрагменты развалившихся скал. В поперечнике они составляли не более восьми метров. Площадки представляли собой, естественно сооруженные смотровые вышки, покрытые красными пятнами лишаев. В трещинах лопнувших камней росли фиолетовые цветочки, напоминающие материковские колокольчики.
Осторожно ступая по зыбкой и неустойчивой поверхности, мы сели на краю площадки. Липучий и влажный ветер донес до ушей шипящий гвалт Улахана.
Грандиозный по масштабам и удесятеренной силе безумного течения порог, занимал все видимое пространство перед нами. С права из-за поворота, река томно, парным молоком лезла в каменную ловушку. Но вот что-то переменилось, течение, подгоняемое напирающим потоком, зашевелилось и раскачалось, посылая к берегам волнистые разводы. Настороженная река, заподозрив неладное, стала цепляться краями за галечные плесы. Но стремнина как будто бы проваливалась… Ускоряющийся поток первый раз, потом второй, третий,… наскакивал на торчащие подводные клыки.
Нерасторопный Котуй противился, пытался застопорить ход, подымая пенные буруны. Река загалдела перекатывающимися камнями на мелководье. Невидимые скалы, укрытые в мутной воде, повылазили наружу, показывая базальтовые зубы.
Котуй в паническом страхе проскочил еще пару сотен метров, и вот,… кажется, до него дошло… Он попался в западню, умело расставленную земною плотью. Река неистово загрохотала, вздыбилась грозными валами, растущими от секунды к секунде… Но поздно, реке не повернуть течение вспять…
Скалистые берега как нарочно сдавили реку по бокам, а впереди выросла неприступная, черная дамба. «У!!!… У!!!…» - застонала река, расшибаясь о непробиваемое заграждение. Вода полиняла, сбросила голубую окраску и наполнилась мертвецким, желтоватым отливом.
Первая, наивысшая ступень великой платины, будто дубинами колотила обезумевшую реку, срывая с нее чистую и гладкую наготу. Кругом пена, крики, вопли, стоны, удары, лихорадочные всплески умирающей реки…
Теряя сознание, вода подраненным животным, тяжело перевалила через гряду моля создателя о пощаде. Но ни тут то было, притопленные валуны только-только входили в кураж, они еще больше сузили горловину порога.
Жернова мельницы второй ступени Улахана принялись перемалывать косточки стойкого речного хребта. Вода билась в истерике о несокрушимый базальт, она рыдала, посылая во все стороны пенную слюну и жемчужные капли.
Камней в реке стало не соизмеримо больше, вода в панике проскальзывала между ними, пытаясь уйти от незаслуженного наказания. Казалось вот-вот, она вырвется на волю… Но безнадежно, крепкая рука сдавила горло змеистой реке.
Улахан уменьшился до ста метров в поперечнике, оставив неглубокий проход по середине. Галечные плесы, молодыми воинами смыкали последние ряды тылового укрепления. Третья ступень порога - бутылочное горлышко, с водруженным в центре потока каменным фортом.
Монолитные, непрошибаемые воины добивали истерзанную реку, откидывая течение то на лево, то на право. За тыловым фортом вода беспомощно кружила воронкою, и спрыгнув с платины направленным шлейфом огромных валов неслась еще с километр.
Скорость течения гасла, волны переходили в спокойное, литоргическое состояние. Расширившийся Котуй принимал вид умиротворенного озера.
— Все!… Конец нашему путешествию… - захрипел Смирный и сплюнул в низ,
— Да ребятки,… веселое приключеньеце получилось. А завершение?… Смотрите-ка…
Смирный крикнул на Улахан:
— Врешь! Не возьмешь! Не надуришь!… Не полезем мы на тебя.
Сергей не шелохнулся, он не смотрел на порог, а устремил взгляд туда,… вперед,… где голубая лента только-только вылезла из-за поворота, парным молоком…
— Слушайте!… Ведь не может быть истинной, окончательной правдою,… этот порог?… Ведь это не весь Котуй. Поглядите вдаль,… реки невидно, но изрезанный рельеф подсказывают, что Котуй жив!… Он есть!… Он за поворотом, и это вовсе не иллюзия… Мужики, у нас есть шанс,… приоткрыть занавесу неизведанного. Неужели,… мы уступим… Не узнаем что скрывается за тем поворотом…
— Сергей… Я тебя умаляю… Ты что, разве ослеп!!!… Н…ни чего не видишь пред собою… Это что!!! Игрушки по-твоему. - Смирный озлоблено ткнул пальцем в порог,
— У тебя, что мозги набекрень съехали? Как же по нему проехать?… Это не мыслимо!!!… Лодка не вертолет! Сел,… завел,… и полетел…
— А что если перетащить.
Я поддержал Сергея, до меня дошел истинный смысл слов, сказанных им. Жизнь - скоротечная штуковина, с легкостью разменивает минуты на часы, года на столетия, у нее один, единственный принцип – монотонный, безостановочный, необратимый. Жизнь определяется настоящим, именно тем, что происходит в данный момент, и упустить его, было бы преступлением против самого себя.
— Я знаю… Очень тяжело… принимать подобные решения… Это чересчур опасно,… я даже ни капельки не сомневаюсь в этом. Но мужики, не ужели мы всю свою жизнь будем тратить на составление песен,… прославляющих героизм других… А сами,… побоимся сотворить мужественный поступок… Давайте заглянем, за этот злосчастный поворот… И посмотрим, что же он от нас скрывает…
Сергей одобрил мои слова и протянул раскрытую ладонь.
— Едем!… - Сергей обратился к издерганному Смирному, и по братски призвал,
— Давай братан!… Мы же одна команда!
— А ну это все к черту!… Прем!!!…
Смирный не уверено хлопнул ладонью по нашим сомкнутым рукам.
НА ГРАНИ БЕЗРАСУДСТВА.
Сергей отмывал налипшую на болотник грязь, раскисшие комья хлюпались об воду.
— У кого какие предложения?… Где тащить будем?… По всюду мелко?
— Мне кажется, что нужно попробовать с ходу,… на моторе проскочить к той скале,… что по середине торчи…
— Смирный мы уже пытались,… с ходу прорываться. Выходит только хуже. – я рассержено осек его, не желая выслушивать словесную чепуху.
— А как?… На себе!… На руках нести,… триста метров.
— Стойте мужики,… не распаляйтесь зазря – Сергей оборвал перепалку, передовая в мои руки полиэтиленовый пакет с едой,
— Я знаю, что далеко мы уже не заедем,… километров тридцать… и все… Тогда выкинем груз, разукомплектуем лодку… Перенесем через порог мотор,… весла и бочек бензина. Нам этого вполне хватит…
— Сергей!… Но лодка,… по любому,… все равно не полетит.
— Смирный!… Да ты задолбал,… выслушай, наконец, помолчи!
Я уже не просто злился, я взвинтился до белого каления. В минуты не определенности со мной такое происходит, появляется раздражительность. Напряжен до предела, ожидаешь, кого ни будь подвоха, мысли стучат бесперебойно - «Что-то должно случиться, что-то произойдет, обязательно наступит что-то ужасное!». А еще бросишь взгляд на это водяное месиво, и по телу прошибает озноб.
— Хватит мужики… мы же не пацаны. - Сергей провел пальцем по второй ступени порога,
— Вот до туда,… конечно придется на бревнах перетаскивать. Но это не беда… Сорок… Пятьдесят метров… Тем более мотор снимем… Затем переводим лодку по мелководью за первую ступень,… глубины конечно в обрез, днищем елозить будет, но это не беда, справимся. Для подстраховки сделаем запас метров сто,…чтоб в стремнину не затащило. А там завелись и поехали… Идет?…
— В принципе… Я смотрел… От второй гряды до первой, чуточку поглубже… Думаю получиться.
По непонятным нам причинам Смирный повеселел на глазах и, выхватив из пакета бутерброд, свободной рукой полез в инструментальный ящик,
— Я мотор отсоединю.
Сергей схватился руками за фал и потянул, лодка качнулась.
— С богом! – я мысленно перекрестился и уперся плечом в корму. «Прогресс» легко и податливо заскользил по мокрым бревнам. Сергею приходилось не сладко, обточенные валуны поросли мельчайшими водорослями и на них трудно было удерживать равновесие. Сергей как слепой, тыкал носками болотников, выискивая скрытую в воде ложбиночку или трещинку. Нам было проще, если и поскользнулся, то всегда успеешь опереться на корпус.
Сергей до конца подтянул десятиметровый фал, и нос лодки уперся ему в живот,
— Сейчас… подождите,… минутку… отдышусь…
— Давай подменю. – мне стало жалко Сергея, по его лицу, ручьем лился пот.
— Нет!… Я пока не устал,… потом смените…
— Не упирайся,… давай…
Но он ничего не ответил, повернулся и стал дальше пробираться по галечному дну, как сапер по минному полю. Свободная рука взлетала выше головы, выбрасывалось в бок, туловище застывало в не немыслимой позе, иногда он чуть не падал, когда сильный поток сбивал ногу с ненадежной опоры.
— Двадцать минут… Неплохо!… Если так и дальше пойдет,… то через час будем на месте… - Смирный придерживал лодку, ее колыхало словно мыльницу,
— Посмотрите,… мы поднялись, метра на два, по вертикали…
— Угу… - согласился я, зачерпывая ладошками прохладную воду и плеская ее на горящее лицо,
— Все! Перевели дух… и за дело…
Пришлось-таки сменить запыхавшегося Сергея и вести лодку самому. Словно детский кораблик, привязанный за веревку, наш «Прогресс» скользил по воде. Я перепрыгивал с камня на камень, не залезая болотниками в реку. Смирный проявил инициативу, забрался в кокпит и от туда, при помощи весла подруливал, уворачивая лодку от столкновения с берегом.
— Ну везде наш поджидок вывертится,… неприступный Улахан, и то в лодке преодолевает,… как и хотел. - сострил Сергей.
Наступила разрядка, нервозность улетучивалась. Порог нехотя, но все же пропускал, поддавался, и становилось намного легче. Самая трудная часть пути миновала.
— Ну, как,… а вы мне не верили. У нас получилось!
Сергей обмотал фал за белый известняк и небрежно кинул якорь на камни.
Да, Улахан гремел в ста метрах ниже по течению. Я читал радость на лицах друзей, не грандиозный, но значимый шаг в судьбе каждого, нам удалось сделать. Победа дарит уверенность, в себе, в друге, в завтрашнем дне. Она ласкающая, любящая, парящая над мечтами, зовущая в даль… Она присутствует во всем, в наивной улыбки Сергея, в торжествующих воплях Смирного, пытающегося перекричать Улахан, - «Прошли…и!!…». Она одна, на всех…
— Сергей… Твой поворот, не миф,… не сказка. Через пару минут, он обратиться в явь…
— А ты еще сомневаешься? Смирный! Может, останешься, будешь по бережку прогуливаться,… сердолики собирать,… а мы с дядей прокатимся…
— Ни… за… что!!!… Я не лишу мою впечатлительную натуру, такой возможности… Да к тому же, несправедливо отталкивать меня,… когда я столько работы переделал…
Нужно было отдохнуть, осмотреться и сделать паузу в нашем стремительном восхождении по порогу. Хотя сердце, окрыленное успехом, металось, рвалось, ему была неприемлема и чужда наша медлительность. Оно не хотело срываться с высокого гребня везения и счастья. Оно было уже там, за лесистым мысом, закрывающим поворот реки.
— Так… Смирный!… Дядя!
Сергей распределял роли, указывая, что не обходимо делать дальше. Мы смирились с его лидерством, если кому-то и везло из нас троих, так это Сергею и лучше следовать за везунчиком, нежели исполнять волю неудачника.
— Опасность еще сохраняется,… необходимо благополучно отойти от берега… Порог рядом, если не удачно стартанем,… нас попросту стащит в него… Течение в начале Улахана тоже,… нешуточное. Смирный ты отталкиваешься кормой на середину реки и мигом залазишь в рундук… Он пуст, ты там поместишься… Сразу же за весло, разворачиваешь нос на реку… Течение поможет, корма сама уйдет в низ… К этому времени… Дядя… Мотор должен работать… Как только сапог двигателя перестанет тащиться по отмели, включаешь редуктор… Я даю газу и выруливаю на глубокую часть Котуя… Ясно!… Тогда по коням!…
Слабый толчок со стороны транца дал понять, что мотор вывел лодку из состояния покоя. Ручка газа подвластная руке Сергея уперлась в максимально крайнее положение. Опустошенная лодка, выпорхнула ласточкой в глиссирующие положение, и тридцать лошадиных сил потянули ее вверх, против воли порога.
Смирный на ходу, перескочил в кок пит, предварительно передав мне весло. Счастливый и довольный он уселся на сидение, скрестив под собою ноги. Его голова была намного выше защитной рамки пластика, и ветер с вызовом бросался в глаза.
Про себя, в душе, я благодарил бога - «Спасибо! Получается все как задумано». Мы почти ушли от всепоглощающей гряды Улахана.
Через триста метров с права, вылез валунный плес уходящий в реку, ребристым мелководьем. Пришлось направиться к центру. Но это не вызывало особого опасения, Сергей без труда вырулил на глубину избегая встречи с галечной косой. А то, что творилось по левую руку, совсем престало нас волновать, чахоточный перекат очень слабо баламутил Котуй, и до левого борта доходила лишь трясущаяся рябь.
Лесистый мыс по мановению волшебной палочки, медленно и загадочно приоткрывал парное спокойствие реки. Наша непрочитанная сказка обретала продолжение.
Сергей оглянулся, я последовал его примеру, решив тем самым откланяться покоренному порогу. Убегающая голубая лента смазывала Улахан, виднелось лишь пенное начало и утихающий шлейф валов за ним, и вот тут…
Такое случается не только в книжных повествованиях, иногда это происходит в реальности. Я будто предчувствовал надвигающуюся беду, у меня что-то щелкнуло в сознании, сработал механизм предвидения, сработала интуиция. Я уже точно знал, что должно случится что-то ужасное, там, впереди, по ходу лодки, и я, оцепенев от страха, боялся повернуться, пытаясь отсрочить встречу с неизбежным…
Мотор на глазах уходил под воду, казалась, что лодку переворачивают, ухватившись за нос. Я обернулся на встречу судьбе…
Высоченный, гигантский вал завис в двух метрах над стеклом, он занимал все видимое пространство. Он уже отхаркивался желтой пеной,… он был неимоверно высок…
Лодка полезла ввысь, но куда там, она походила на щепку, брошенную в лапы ревущего девяти бального шторма. Огромная волна перевесила чашу весов в свою пользу, лодка пятилась задом, съезжая с крутого уклона.
— Колпак!!! Колпак!!! - неистово заорал Смирный,
— Мы забыли надеть колпак на двигатель…
Но было поздно, открытый двигатель исчез под водою, карбюратор залило, мотор смолк. Нас тут же развернуло и поставило боком. Нас несло назад, к порогу.
Все больше и больше кренило лодку, вот-вот и она перевернется, ни кто из нас не пошевелился, мы остолбенели. «Помоги… Пожалуйста… Помоги…» - стучало у меня в мозгу. Я повторял и повторял эти молебные слова, а через левый борт вода ручьем заливала кокпит, еще мгновение и наступи конец.
Говорят, те, кто пережил стрессовые ситуации, думали о близких, родных, детях, родителях… Не знаю, у меня в голове воцарилась гнетущая пустота, и секунды растянулись в безмерные отрезки времени. Не о последствиях, не об ошибках, не о виноватых, не вспомнилось… В сознании произошла какая-то задержка, пустота и все…
Вал-убийца переломился и проскочил мимо, лодка выровнялась. Дальнейшие события происходили как во сне. Смутно припоминаю нереальное кино, мы гребли, что есть мочи, убегая от стремнины, берег то появлялся, то исчезал… Вокруг кружили дикими танцами огромные волны… Я греб без устали не замечая страха, он так и не возникнул, не коснулся своим парализующим ядом моих мыслей… Я как запрограммированный робот, греб и греб не жалея весла и сил…
Очнулись мы тогда, когда киль уткнулся в галечный берег в пятнадцати метрах о первой ступени Улахана. Мы ошалели от случившегося, избегая прямого взгляда, выкарабкались из лодки, и обратившись к порогу, молча уставились на него…
Я стоял и не двигался, потрясенный случившимся. Предо мною стонущая вода рассыпалась на составные части, создавая удивительную картину смерти и возрождения… Но мне чудилось иное видение, сквозь водяную пыль судьбоносного порога, я отчетливо разглядел долгожданную дорогу к дому…
Мы возвращаемся…
Котуйская история
© Copyright: Олег Дегтярев, 2011
Свидетельство о публикации №211051200987
Свидетельство о публикации №211051200987
Рецензии