Явление друга. Часть пятая

Так и «Скифы», которые меня ратормошили отчасти из-за того, что их так запальчиво декламировал одноклассник, картинно, вживаясь в образ акмеиста из «серебряного века»,  закрывая лицо руками, растряхивая волосы, зачесывая их  размашистиыми движениями, артистизм из него так и лез, так и пер «изо всех щелей», как будто его номинировали на «Оскар». И я со свои вялым и беззубым монтоноом «Черный человек»- не мог так эмоционально передать накал из -за какого-то чувства стеснения, что-то бубня себе под нос, и про «может быть, с толстыми ляжками, снова придет она» и т.д. Поэтический лох..
Так что одноклассник заразил соим позерством так,  что можно было одновременно любить и его, и великого классика, и избанное им для декламирования стихотворение, и Русь, и скифов, и все-все, всех- со скулами..горящими раскосыми  глазами..
А для себя в музыке, и в творчестве я в уединении- и не будучи ни на что номинированным, избегая контакта с аудиоторией, целиком и сразу продумывал концепции- вплоть до изображения на альбомах, как должны были выглядеть  и оформлены обложки,  и  как должно было выглядеть оформление буклетов и проспектов внутри компакт –диска или кассеты,  я заигрался именно настолько, что за этой всей мишурой,  я может,  и само творчество задвигал на задний план.
Очевидно, что для меня само творчество  «шло не в ту степь»,  не в то направление- я хотел видеть все и сразу,  в комплексе, в масштабе,  но у меня не было достаточных творческих средств для реализации моих творческих сил в мои четырнадцать-пятнадцать лет- у меня не было ровным счетом  ничего, кроме желания и стремления что- то делать, что –то творить,  и фиксировать те мысли, которые приходили мне на ум, на каких -то клочках бумаги, и оторванных водочных этикетках, на которых я писал стихи за неимением бумаги- но я выкручивался- выживал, карабкался, плыл против течения обстоятельств,  как творечская единица в этом дефиците, и этот дефицит был во всем и всегда- какое-то не отпускающее чувство голода, нужды, и связанного с ним напряжениям.
Так, на «стрелянных» в больничном комплексе желтых листах писчей бумаги, выклянченных у медсестер,  я написал свой «Бетельгейзе»- буквально, на полях уже исписанных мной листов. Это было как занос автомобиля в сторону,  я иначе не могу назвать этот искрящийся поток, который прошел сковзь меня.
Я помню, как на вырванных и одолженных кусках бумаги- да именно «Агонию» я написал (на одолженных тетрадных листках «в клеточку», вырванных у девчонок из «общей тетради» с конспектами,- все свои «вещи», которыми я горжусь, я создавал в творческих муках, сопряженных с неимением достаточных средств воплотить задуманное.
«Абсолют» в его начальном, и конечном, «чистовом»  варианте- написан был, уже именно в «московский период»- когда я перепечатал все свои стихи до единого- для этой цели и сосредоточил все свои дневники в одном месте. Я печатал стихи на вовкином компьютере. Оставшись один в квартире, уже найдя какой-то весомый  предлог или отговорку, чтоб не ехать на дачу, потеряв драгоценное для печатания время, время для созидания и творчества, и просыпаясь, методично, как заведенный, само-дисциплинированно,  в шесть утра, чтобы было больше времени попечатать -сказть-зная, что к компьютеру еще долго не допустят, а мне -так много, и   так нужно сказать, а времени так мало- и вот пройдут выходные, а я мыслями где-то там, за клавиатурой, строчащий, и бьющий по клавишам, как заяц по барабану, и не могу остановиться,  сердце бьется- стучится, и я творю. Я вынимаю чистый лист бумаги А4,  и сразу на нем пишу. Пишу то, что первое приходит мне на ум, и уже поток мыслей, и я уже не могу остановиться- уже как-то подбираю рифмы, или «компоную» их на ходу. И вот я «уже в теме». А потом уже само вдохновение несет меня. Я отхожу в сторону, а слова так уже и льются из меня, как будто я создаю в нужном месте давление, что позволило им прорваться наружу, но теперь уже и  без каких- либо усилий со моей стороны. Я теряю контроль над временем, и собой, и я все пишу, «кропаю», и рисую, и я уже где- то в своей волне, так увлеченный своими мыслями. В каких- то оторванных от реальной действительности сферах, фантазиях, замечтавшийся с одолженными приданными силами и средствами, пытаюшийся разгрузить свое сознание, исписав мелким забористым почерком свои свежие сентенции и впечатления, чтобы отразить всю чувственность, эмоцию и силу текущего момента, и передать частицу моей жизни, исправно и кропотливо, педантично и скурпулезно  ведя ее летопись, и пытаясь сохранить и приумножить то -что есть, сохранить свою целостность как личности, ее «самость» , ее ценность, ее потенциал для дальнейшего развития и роста.
Именно я считаю,  что ограниченность в средствах и поставила мое творчество на грань выживания,  когда оно как бурьян, как сорняк хотело пробиться-потому что из- за достатка и переизбытка ресурсов-я бы так не творил- я бы чувствовал ресурсное пресыщение, и не имел бы такого мощного побудительного мотива действовать, и преодолевать это, как преграду, я даже тезисно для себя определил это как побудительный мотив, и сильный стимул- потому что мои издержки в то время на какое- то оформление были минимальные- по сути я пользовался чужими вещами. Ну у меня была своя, собственная печатная машинка. Именно своя.  Похоже, что такую в качестве реквизита и оформления я видел в Питере  в одном из салонов «Буквоеда» и подумал, совсем как моя «старушка», такая же раздолбанная, в которой столько металла, что ее можно было бы сдавать на лом. На которой я впервые попробовал печатать,  и я ее, конечно,  не приводил ремонтом в полностью рабочее идеальное состояние- в ней был ряд технических дефектов. К примеру,  она не всегда печатала  ровной строкой расположенные  рядом буквы, иногда приходилось перепечатывать текст, и быть более аккуратным,  (когда писал преддипломную практику или курсовые работы),  но это все не касалось творчества –в творчестве я позволял себе небрежность, потому что всегда творчество для меня было в первую очередь «для себя».
Когда появился компьютер, правда, Вовкин, я с нетерпением ждал, пока Вовка наиграется в компьютерные игры, или куда- то свалит, или задержится-на учебе,  чтобы «оккупировать» его комп.  Тогда как «Абсолют» писался, под прослушиванием до бесконечности «Чересчур» « Монгол Шуудан» и «Вопли Видоплясова»- «Краина Мрий» и «Хвили Амура».
До этой поры комп был исключительно как текстовый редактор для моих многочисленных стихов, для которых существовала только концепция деления их на категории, до той самой поры, как я понял- «догнал», как в «Ворде» делать многуровневые документы- которые идеально подошли для избранной мной структуры написанного- для того, чтобы придать логику и стройность моему творчеству, и смоделировать полный масштаб проделанного мной, чтобы развить имеющиемя творческие идеи, и оформить начатое в доступное для восприятия и понимания форму- потому что некоторые свои стихи я сам до кона не понимал-не то, чтобы  я рассчитывал на публичное признание и аплодисменты. В той структуре «Абсолюта» по циклам- я понял, что построив именно такую многоуровневую структуру- даже по замыслу при издании придумав бы оргинальные и уникальные колонтитулы к каждой странице- так выстроив текстовый ряд и картинку- чтобы понимание написанного было доступно по нескольким уровням восприятия информации- в печатном формате-разными шрифтами и разного размера, дополняя изображением, не как иллюстрацией- а как самостоятельной речевой формулой.
Некоторые строчки я чересур технично или методично скомпоновывал по смыслу и содержанию- довольно грубо- «без плавных переходов», что называется, «без смазки»- как будто накидал груду камней или кирпичей без цемента, без раствора, не пригладив их края, не развивая отдельных мыслей, зачастую внезапо обрывая начатую мысль. Ожидая, что скоро ей придет «свой час», и она из двустишия вылезет в полновесную литую форму –оставляя ее намеренно как зачаточного мальца  или головастика, который должен был потом превратиться или в рыбу, или в полноценное живое существо.
Итак,  стихи, оплодотворенные моими мыслями, пока просто  тлели, как угольки, в надежде, что когда -то я их подхвачу, и оформлю в чистовой вариант с черновика- как на «длительное хранение» убранные «в стол», без надежды на какое-то излияние вовне, не то, что публикацию или оглашение.  Отчасти из- за стеснения, отчасти от не желания быть «не понятым», отчасти из-за комплексов, отчасти из-за неформата, который явно не будет восторженно принят, если и принят вообще. Одолевала также и мысль, что творчество должно быть « с яйцами», исключительным, особенным, ярким, иначе не зачем и «огород городить». Мог ли я такое предложить, несмотря на такую конкуренцию в этом «цехе», где трудятся люди много талантливей, удачливей и образованней, чем я, среди которых я бы выглядел неучем, выскочкой и нелепо, не имеющим «ни ума, ни фантазии».
Самое больше удовольствие для меня, уже в мой «музыкальный период»,  было ложить написанные стихи на музыку- но я более всего радовался, когда их ложил на соврешенно другую музыку, и чувствовал их многозначность – полиморфность-возможность их двоякого и многозначного понимания- что простой стих выходил за рамки доступного только одного варианта прочтения- чтобы можно было играть с формой, трансформировать ее, пробовать ее вариативность, выбирая налиучшее и оптимальное звучание.
Как какую- то «досконалую», более совершенную форму,  и понимая, как может быть скудно  ограничено именно одним пониманием все то, что делаю. Как будто одна «правильная»., принятая, «поставленная на вооружение форма»- влечет именно тупиковое восприятие, ограничиваясь одной избранной формой.  Трансформация слов в музыку, музыки в живопись, или другие изобразительные средства, или что-либо еще.
Когда я стал писать музыку, мне хотелось ее анимировать, оживить,  хотелось бы, чтобы на нее был поставлен танец, балет, или какая-то постановка. Я был готов идти на творческие союзы. Лишь бы мне предоставили возможность воплотить задуманное мной, не ради саморекламы, не ради самоуверенности-я просто реально хотел почувствовать, именно почувствовать, как мое творчество воспринимают и принимают другие. Одним словом «Я», отраженное через призму «не-Я».
Облечение в форму песен было анимацией и оживлением текста. И я мысленно твердил про себя фразу «всему свое время». Всему свое время, чувствуя,  что именно здесь и сейчас- именно «это» время и наступило, и пора «пожинать плоды», прилагать усилия, пользуясь силой и возможностями, предоставленными текущим моментом. Приблизительно прикидывая, что может быть где- то в переделах четырех лет назад и был написан этот  стих, или строчка, а через какое -то время мне пришла в голову оболочка-песенный мотив, куда я эти строчки наложу, и это был, конечно, для меня большой эмоциональный заряд- потому что я чувствовал, что все, что я  делал, я делал не зря и неспроста- и эти кости скелета- я наконец-то питаю и наращиваю мясом, и оно обретает «свою отдельную  жизнь» и «конечную форму».
За все время созидательного творчества, я не раз приходил к мысли, что настоящий мастер должен быть серьезно и  критически настроен к своему творчеству, всегда должен быть  готов к смелым и рискованным экспериментам- должен быть азартен в творческом плане, должен быть упорен в работе над собой, и всегда жесто и цинично оценивать результаты всего проделаного им труда- чтобы «не почивать на лаврах», не заниматься самолюбованием, чтобы как у вороны в басне Крылова «не зашкаливало» и не «в зобу дыхание сперло»- а только постоянная напряженная работа над собой, стегать и стегать себя «плетками самобичевания»- «за каждую новую строчку будучи в готовности перечеркнуть все созданное до нее», в постоянном поиске. Как будто тебе позволено поставить на карту все прежнее, уже сделанное тобой- ради того, чтобы сделать «еще рывок», который может тебя возвеличить, или обесценить твои напрасные труды. И главное- в этом не видеть никакого прока- так писать ради творчества. Ради него самого, ради свободы, ради той великой цели , к который ты идешь, ради самого риска, которому подчинена вся твоя суть. Ради отчаянного дерзновения, ради того чувства невесомости- которое дает работа не отягощенной фантазии и живого воображения.
  Нужно любить свое дело - и не жалеть его, кромсать, менять,  корректировать. Как скажем- если каменотес будет доволен просто любым им  отколотым камнем- не приводя его к искомой форме- просто будет терпеть кусок камня, приложив минимум труда, и переоценивая свое «творение».
Любые шедевры  рождаются после глубокой и неоднократной шлифовки, редактуры- а я, вопреки изложенным выше моим суждениям,  был склонен довольствоваться тем что пришло на ум, не подвергая его жестокому и кропотливому  редактированию. Даже если мне казалось, что моя мысль терялась в словесном потоке, я не старался  ее исправлять. Ведь именно такой почему-то она пришла мне на ум -в этом ее смысл и подлинная грубая сила. Я ждал новой мысли. Все уже многократно  пережитое я сразу откладывал, не зацилкиваясь над тем,что уже  было- я также затем разлюбил долго работать над песнями 3-4 песен в день я  уже считал нормой (хотя графиков-диаграмм вдохновения, как когда писал стихи на английском в 14 лет, я уже не чертил). Я «клепал» эти альбомы потом как блины. За пару- тройку дней готовя до целого, как мне казлось «полнокровного»  альбома, потом аудиограббером переводя их в сжатый фомат и делая уже сборник МП3.
И вот такого щемящего  чувства предвзятости к моему материалу, к плоду моего творения у меня не было. Меня привлекало только новое. Я играл с новыми звуками, как с игрушками, но даже какзалось бы созданная мной «удачная» песня после многократного прослушивания надоедала, и я уже был в каком -то новом проекте, в какой- то новой «теме», постоянно отрываясь куда-то вперед, к новым горизонтам.
Так, уже создавая «альбомы» музыки, я уже заранее готовил их к конечной-итоговой- дистрибуционной  форме- делая одновременно  и обложку- и продумывая даже шрифты для оформления- пытаясь сбалансировать содержимое и музыки, и визуального ряда, и словесных форм- даже не пытаясь сотворить какой-то информационный диссонирующий винегрет- а реально пытаясь делать именно так. Чтобы во всем была концепция и развитие- и от названий песен и заканчивая расположением песен- для того, чтобы все возможно было воспринимать -и отдельно, и целиком, и содержание от этого не страдало, восприятие содержимого  не ухудшалось. И самое главное- чтобы от восприятия был какой угодно эффект-но только  не равнодушие. Короче, чтобы мое творчество беспокоило людей, вызывало хоть какую-то реакцию, а не оставляло безучастным, таким как и прежде, до ознакомления с тем, во что я вкладывал свою душу, рассчитывая, что созидаю, как здания, навека..
Отношение к своему творчеству у меня было «летовское»-когда я прочитал интервью с ним в воскресном выпуске «МК-Бульвар» он сказал-что ему решительно не нравилась музыка, которую он слышал вокруг  - и у него было желание делать свою- и когда у него получалось, и он записывал песню-mо «от радости прыгал до потолка». Так же и я старался быстрей записать «альбом», чтобы потом «закатать» его на диск- а потом вопроизвести через мощную аудиосистему- чтобы восприять написанный мной звук уже в другом качестве, прикидывая в уме, как он будет звучать в больших залах. Конечно, это для меня было можно сублимацией- от моего одиночества- от остутствия рядом близких, от уединенности и замкнутости в себе , в которую мне пришлось погрузиться. Со мной не было моих дорогих друзей, родственников и близких, со мной не было моей первой и единственной группы, а был только я один, но мысленно они были рядом. Соперничающие, и тянущие «аудио-одеяло» на себя.
И в чем- то помогали мне, незримо, какой-то подсказанной извне мыслью, каким-то интуитивно выбранным и поставленным на дорожку компиляции семплом..
Когда я писал «Эль Сапель» я воспроизвел с аудио три песни «Крек ми» http://dl.dropbox.com/u/25731375/12..mp3, «Огонь» http://dl.dropbox.com/u/25731375/10..mp3 и «Друг»- все песни, записанные с Катей и Стасом в 1996 году. «Друг» http://dl.dropbox.com/u/25731375/04..mp3 была оригинальной композицией, сочиненной и сыгранной Стасом в гитарном соло, без названия, и чтобы ее идентифицировать, я назвал ее именно «Друг». И я думал, что она бы была как опознавательный знак, маячок, пароль, по которому мы бы узнали друг друга, по единственной у меня сохранившейся аудиозаписи я бы вновь, уже в третий раз, обретал друга, вопреки французским прибауткам и пословицам- говорящим, что всего  лишь дважды.