Маленький жираф, или АПН

КАМЕШЕК ОТ ПЫЛЬНОЙ БУЛЫЖНОЙ МОСТОВОЙ

Полумертвы твои снега, столица,
А мне ни плачется, ни спится.
Февральский дождь наморщит лица
 Всех тех, кому давно за тридцать.
Век нов и ловок на изд;вки.
 Вполне зловещ, немного робкий,
 Но устремится в лживость башен,
Туда, кто храм ломал вчерашний.
 А я как воздух беззащитна,
И мне ль не плачется за сына?
До дна глаза, душа – мишень.
 И с каждой каплей в новый день

 струюсь, чтоб уберечь…

Началась «Перестройка». Кушать стало нечего, одевать – тоже. А я не могла устроиться на работу, сын постоянно болел. У меня не было возможности отдать его даже на несколько дней в неделю в детский сад. Поэтому я решила начать свой бизнес.
Я ездила по комиссионкам города и пыталась купить что-то фирмен-ное, заграничное, джинсы, например. А после, перепродавала то, что смогла достать. В лютый мороз и в жару, накормив ребенка, я ехала на «толкучку». Это называлось тогда – «фарцевать».
Я фарцевала, да ещ; как! По крайней мере, у меня всегда были деньги на детское питание сыну.
Однажды на Таганке, в «комке» я познакомилась с Лолитой, нет, не с набоковской, а из тогдашнего «Дуэта Академия», мы подрались с ней из-за ультрамодных джинс, и как вы думаете, кто выцарапал их себе? Нет, не я. Но я дипломат, когда надо. И я сказала, держа одну штанину, яростно вися на другой: «Иди и померь, вс; равно тебе они малы!» Так
- 197 -
мы подружились. Она стала певицей, а я – фарцовщицей, а после журналистом.

А ВОТ, СЕРЫЙ ПЫЛЬНЫЙ БУЛЫЖНИК ПОСРЕДИ МОСТОВОЙ, ВОКРУГ КОТОРОЙ БЕГАЮТ МУРАВЬИ

1992 год. Про то, как я попала в РИА «Новости», тоже рассказ от-дельный. Если честно, то я детства мечтала стать знаменитой. Не то, чтобы на улице узнавали, а просто цитировали: «Помните, из Коро-нелли?» Или картины в музее – были же художники, не то, что «нынеш-нее племя». Даже стихи в «Пионерскую правду» послала:
«Апрель, апрель, Звенит капель...».
Напечатали, надо же! Мама Лера всегда считала: «Нечего работать. Тоже мне, работник! Ну, ладно. Пусть учится. Ладно, в техникум посту-пила. Но работать!» А папа Маноль ехидно так усмехался.
«К чему бы это?»: думала я. Закончив учебу, решила сбегу на поиски. Дома сидеть – тоска зел;ная! Зря училась что ли? Все коту под хвост? Пошла я искать заработок, так как сидеть на шее у родителей мне не в кайф. А потом, как же слава?! Пошла-то, пошла, но облом вышел – чудовищный. Без блата – фигушки!
Я же квалифицированный специалист? Бегаю из редакции в редак-цию со своим новеньким синим дипломом. Ответ один: «С улицы – не берем!» Будто я дворняга какая-то! В итоге, мои планы превратились во что-то совсем недосягаемое.
Плюнув на это гибельное дело, я решила передохнуть, развеяться; сходить куда-нибудь, в библиотеку, на концерт, ну, в гости, в конце кон-цов. Подвернулись билеты в театр. Взяла мужа Бориса и потащила. Его всегда тащить приходилось, тем более в свет.
Сидим, смотрим, не помню что. Помню, мужа постоянно толкаю, чтобы не храпел. После антракта жду начало конца. Свет не гасят и вместо артистов выходят какие-то «люди в ч;рном», в костюмах т.е. И громко, в микрофон:
– Кто из вас технический редактор, прошу после спектакля пройти в фойе.
– Я! – кричу, собрав всю волю в кулак!
Муж держит, шипит:
–Ты што, с ума шошла?
Не слушаю.
Вот оно, счастье! Мысль материализовалась. Говорят ведь, если сильно чего-то хотеть, все получиться! И вообще, нужно поменьше суетиться, тогда все само собой образуется. Даже восточное учение есть на эту тему, не помню, как называется.
Не могу дождаться конца спектакля, ч;рт его дери! Народу тьма. До-рогу прокладываю локтями, как ледоход «Ленин», извиняясь, и насту-
- 198 -
пая на ноги. Пропихиваюсь к выходу. Отыскиваю глазами «людей в черном». Смущенно представляюсь.
– Диплом есть? Тогда завтра к девяти часам в редакцию. Вот адрес.
По дороге из театра, уговариваю мужа ничего никому не говорить.
Ночью не могу заснуть. Речь в голове прокручиваю. Есть такая ме-тодика: на альфа частотах, то есть в полусонном состоянии поговорить с человеком по душам и все само собой образуется.
Утро. Проснулась, как ужаленная. Накрасилась. На ходу – бутер-брод. Бегу, опаздываю, как всегда. Метро «Парк культуры». Где этот Зубовский бульвар? Тоже мне, коренная москвичка! «Вот, –показывает молодой человек, – Вам сюда».
Рядом с метро огромное серое здание. Читаю: АПН! Обалдеваю. Звоню из проходной.
– Будьте добры Калиничева! – говорю очень вежливо, уняв заикание.
– Минуточку – значит, правда, – фигею окончательно.
Надо же, взяли. Работаю, клея макеты будущих книг. Казалось бы, что еще надо для счастья…
«Славы добиваться!», – долдонит назойливо, упрямая мысль. «Мо-жет статью написать? А что идея, попробую».
Накатала. Несу к главному редактору, наглая я!
– Коронелли? Я почитаю, почитаю…
Каждое утро ловлю в коридоре его, или Татьяну Калиничеву, его жену:
– Прочитали?
– Да, да почитаю…
И так раз сто. «Терпение и настойчивость, вот главный двигатель»: утешаю я себя.
Наконец, добила. Вызывает. «Ну вс;, кранты», сейчас будет раз-гром. Иду на «ков;р». «У Вас способности, вот адрес, я договорился. Вас будет учить наша журналистка, езжайте к ней», – улыбается мой главред Владимир Алексеевич Калиничев.
Потрясающе! Как я смогла его убедить?
Дверь открывает бабушка в инвалидной коляске.
– Мне б Мюду Ивановну. (Людмина Деревянкина).
Робею от неожиданности.
«Проходите, присаживайтесь и показывайте свой талмуд», – просит гостеприимная, с виду бабулька, дымя трубкой, как детектив Холмс.
– Вот, пожалуйста, – обалдеваю я, не показывая вида.
– Что это? – прочитав, спрашивает она.
«Деточка моя, запомните: у любого произведения должно быть три вещи: голова, туловище и хвост. Как у дракона, ясно?»
– Я сама Дракон по знаку Зодиака – говорю, чуть не плача.
– Вот и докажите это, – смеется моя мучительница.
После груды измятой бумаги, выкинутой в помойку, а так же изгры-зенных ручек, карандашей и перечитанной литературы. После «битья головой о стену, что бы пришла Муза» и утере последних мозгов: «сдохну, точно сдохну», прошел целый год.
Однажды утром я проснулась и почувствовала себя – драконом. Мифическим чудовищем с ручкой в зубах.
Спасибо вам, дорогая Мюда Ивановна. Как жаль, что Вас давно уже нет. Я никогда Вас не забуду.
А как же известность, спросите? Вы должны были слушать мои пе-редачи по Народному радио, в журнале «Преодоление для инвалидов» я была первой ведущей рубрики «Госпожа удача», писала стихи и сказки для детского журнала «Голубой вагон».

Например, такие:
МАЛЕНЬКИЙ ЖИРАФ

Жираф был маленьким. У него даже ч;рных пятна ещ; не прилипли к ж;лтой нежной шкурке.
Когда он пытался достать самое нижнее яблоко с самой маленькой яблони, прибегала шимпанзе, корча рожи срывала плод и прыгая по дереву вверх смеялась вот так: «Хо-хо-хо!» Или так: «Хи-хи-хи!». Какая разница, вс; равно – весьма обидно.
Маленький жираф наклонялся, пытаясь сорвать губами нежную ро-машку, но его длинная шея вместе с большой головой перетягивала ту-ловище, и он падал оттого, что его плохо держали коротенькие малень-кие ножки.
Он вставал с земли и ш;л к кусту лавра, жевал его противные, ж;ст-кие листья, то и дело, чихая от едкого, маслянистого привкуса, и круп-ные жирафьи сл;зы падали в траву, притворяясь там росой.
Однажды, маленькому жирафу надоела такая жизнь, он решил из-мениться: вырасти и стать как все; только бы не щипать снова и снова противный кустарник, чтобы ущипнуть шимпанзе за ухо и хотя бы один раз испытать блаженство от сладости трав и цветов.
В джунглях он наш;л длинную лиану, один е; конец привязал к коко-совой пальме, а другой – держал сам, прыгая через не; как через ска-калку на тр;х свободных ножках.
Сначала не очень-то получалось, но маленький жираф был упорный и стал тренироваться: а после расчертил песок на квадратики и скакал то на одной, то на другой, то на передней левой или правой ножке акку-ратно стараясь попасть плоской косточкой плода манго в центр каждого квадрата.
По утрам он бегал вдоль берега реки, по вечерам – тоже, а днем скакал и прыгал, забывая о пище и воде.
Сначала ему было очень трудно, очень сильно болели ножки и спинка, он похудел и устал, ночью плакал от безысходности и нелепо-сти этого странного мира, – на самом-то деле ему совсем не хотелось быть большим и таким как все, а хотелось, что бы его любили таким, ка-ков он есть. Но когда солнце стало светить и жарить вс; сильнее, а русло реки поменяло направление, наш маленький жираф понял, что вырос и окреп.
Он без труда теперь мог достать яблоко с самой высокой ветки, аромат цветов оказался действительно – прекрасен, а шимпанзе боя-лась дразниться.
Шкурка жирафа покрылась ч;рными пятнами. Он мог быть важен; его слушались даже тигры и слоны, поскольку считали мудрым.
Жираф же приходил по ночам к кусту лавра и втихаря жевал его противные, ж;сткие листья, то и дело, чихая от едкого, маслянистого привкуса, и крупные жирафьи сл;зы падали в траву, притворяясь там росой.
Мудрый жираф понимал, что мир так и остался несовершенным, не смотря на то, что сам он изменился, что вокруг много маленьких жира-фов, и он не в силах им помочь, пока те сами не захотят изменить себя и этот Мир.
Пока он размышлял, к нему подбегала маленькая дочь старой шим-панзе, корча рожи срывала плод и, прыгая по дереву вверх, смеялась вот так: «Хо-хо-хо!» Или так: «Хи-хи-хи!» Какая разница, вс; равно – весьма обидно.

Или такие:
ЛУННЫЕ МЫШИ

Гляжу я в окошко:
По лунной дорожке
взбирается тихо
когтистая кошка.
 «хвостом прижимается,
выше и выше»,
 – в усы
усмехаются
 лунные мыши
и нагло сгрызают
 луну словно сыр.
От ужаса сыр
улыбнулся до дыр.
А луч
 не становится хрупок
 и пол-
он гибок
 и кошка скатилась на..
 ... стол
и кошка и я
замечаем: у крышки
 «Рокфор» уплетают
 наземные мышки
Спросил я у кошки:
«зачем на Луну?»
поймай-ка ты в доме
 хотя бы одну.