Ранн. дневн. 20 Шервинский, В. Цветаева, Эфрон А

Ранний дневник 20  Сергей Васильевич Шервинский, Валерия Ивановна Цветаева, Эфрон Ариална

Мне 25 лет.

Таруса

17 июня. Мы с Лидой Савченко приехали в Тарусу. Были в гостях у Поленовых. Набрали  цветов прекрасных. Иосиф, не приезжайте, не ищите меня.

18 июня. Какие прекрасные луга по дороге из Тарусы в Поленово.

19 июня. Играем с Лидой в бадминтон.

20 июня. Здесь очень славно. Дивный закат, купанье. Тихая беседа у Татьяны Львовны, сестры Натальи Львовны, после чая. Я занимаюсь своими стихами, которым не предаю какого-либо значения.

Мой эгоизм крепко пускает корни. С удовольствим переношу одиночество.
Не хочу перемен. Жажду неторопливого ритма и умеренности во всём. Я хочу покоя и дай Бог его мне и Наталье Львовне.

Я так хочу, чтобы Наталья Львовна полюбила стихи Бродского.

Вчера вечером я читала ей Анатолия Неймана, Виктора Кривулина, Наталью Горбаневскую, “Пилигримы” и “Чёрного коня” Иосифа Бродского. Ей понравилась больше всех Наташа Горбаневская.

21 июня. Таруса. Моя влюблённость в Иосифа Бродского, достигнув ступени страха, исчезнет, должно быть, очень скоро, не имея никаких поощрений со стороны матушки-судьбы.

Анюта Шервинская печальна, тянется к животным, люди утомляют её и не дают себя любить. И сами не любят.

Вечером мы посетили Валерию Ивановну Цветаеву, сестру Маринвы Цветаевой. Она меня всегда поражает — потрясающая живучесть. Жизнелюбие, ясная голова, чувство юмора. Она красива. Глядя на неё, я представила себе Марину Цветаеву в старости, наверное, они были похожи.

С её террасы дивная красота открывается: высокие берёзы. Сплошные заросли шиповника, трава, масса цветов, вдали виднеется Ока.

Разговоры наши велись о здоровье, о природе, о кошках. Их у Валерии Ивановны несколько. Все разговоры заканчивались религиозными темами.

Ухаживает за Валерией Ивановной старик-сторож. Она называет его третьим котом, ничтожеством и благородным человеком. Он небольшого роста. Весёлый, плутоватый с голубыми глазами. Говорит складно и бойко. Мы предлагаем Валерии Ивановне помощь, она отказывается.

Всякий раз, провожая нас, она спускается в сад и срезает нам ножницами пышный букет розовых цветов. Наталья Львовна называет этот сад садом из «Спящей красавицы».

Всю ночь мне снилась Ахматова. Но утром я ничего не помнила.

Господи, не дай мне дожить до старческого бессилия, не дай мне стать тягостью для людей.

Зачем был Валерий - чтобы не прельщаться символами, загадками, словами?

25 июня. Вечером видела Федю Дружинина. Дивлюсь. Он необычайно интересен. Он рассказывал мне о Канте, о Монтене.

Наталья Львовна сегодня виделась с дочерью Марины Цветаевой Ариадной Сергеевной Эфрон.

Наталья Львовна божественно сегодня читала стихи — ни одного фальшивого звука.

Удивительная здесь природа. Русской душе больше ничего и не надо. Поля, стога, холмы, деревеньки в зелени, леса. Набрала сухих васильков.

Хотелось плакать невесть о чём...

Какое обновление от реки. Неси меня, моя река.

Тихо царствует в моей душе Иосиф. Хочу его стихов.

Сергей Васильевич Шервинский говорит, что у Марины Цветаевой нет в стихах благодати, а у Ахматовой есть. Анна означает бдагодать, а Марина — море с изменчивостью и бесконечностью его.

Приснился ужасный сон о Валерке: лживый, ускользающий мальчик. Он как будто зачарован двумя огнями и сам, как огонь, блуждает между ними. Во мне что-то умерло в отношении Галки Умывакиной, доверие убито. Удержи мои руки, Господи, не дай писать Валерию.

26 июня. Дерево, на котором я раньше сидела, исчезло.

Изумляют меня вётлы – разбитые молнией, почти выдернутые с корнем и цветут. Чудеса какие-то.

Закат был багряным. На секунду увидела солнце огромным фантастическим алым цветком, проглядывающим сквозь деревья. Ромашки среди клевера особенно хороши. Клевер сладко пахнет.

Лев Николаевич Толстой - колоссальный писатель, и всё простится ему должно быть.

Я временами впадаю в педантичность. В поле, в лесу это отходит, я оживаю, налёт цивилизации исчезает, мне дышится вольней.

Только не думать о будущем.

28 июня. Не без тайной радости прочла я в письме Галки о том, что она убила все надежды Валерия. Он был в неё влюблён до встречи со мной.

29 июня. От воды покой и исцеление.

Наталья Львовна рассказала о своей двоюродной сестре Ольге: её муж 17 лет сидел, выжил благодаря её героизму. Вместе с жёнами заключённых она построила в тайге шалаш в том месте, где заключённые работали. Там женщины  виделись со своими мужьями изредка и кормили их.Когда у Павла кончился срок, Ольга написала ему, что предлагает расстаться, так как он от неё отвык, она постарела. Несколько месяцев он ей не отвечал. Потом написал: “Приезжай немедленно”. Она приехала.

Я написала Валерию, что сила сосредоточенности, доверия, ожидания гаснет, что всё оказывается словами. “Простись со мной, как прощаются люди. Мы ничем не связаны, жалеть не о чем”.

Как только опустила письмо, вся сила из меня ушла. Еле-еле доплелась до магазинов и обратно.

Вечером низкое небо, до которого казалось можно дотянуться руками, плавно опускалось на меня, ложилось на плечи. Или - я поднималась к нему, подставляла плечи, глаза, руки, впивала его в себя и становилась им.

Дивное, медленное движение земли, уносящее душу. Вечная мысль о любви, о желании дарить это небо, эту красоту другому человеку, потребность тотчас передать ему свои ощущения.

30 июня. С Анютой Шервинской ходили на другой берег Оки узнавать о седле, Анюта хочет ездить на лошади. Очень хорошо погуляли.

Пошла я в лавку за хлебом с мыслью о том, что могу встретить там Ариадну Сергеевну Эфрон. Едва я вошла в лавку, я тотчас увидела её. Трагическое усталое лицо, густые волосы с бронзовыми прядями, рабочие руки, Маринины губы, широкий нос, огромные светлые глаза. Голос у неё низкий, мягкий. Смотреть на неё больно.

1 июля. Виделись с Анютой Шервинской. Сначало было нервно и тягостно, потом спокойнее. О многом говорили. Все разговоры о жизни меня бередят. Они взрывают во мне какие-то тёмные источники. Анюта проводила меня до Оки, я вволю поплавала.

Я попросила Анюту рассказать об Ахматовой. Анюта сказала, что с Анной Андреевной всегда было хорошо. Иногда Анюта приходила к ней расстроенная, Анна Андревна, казалось, говорила простые слова, но душа успокаивалась.

2 июля. Был у нвс в гостях Сергей Васильевич Шервинский. Он читал нам с Натальей Львовной предисловие к семитомнику «Античной литературы». На слух воспринимается туго.

Шервинский упорно отказывает Цветаевой в музыкальности. Я совсем не согласна с ним. Я по-прежнему люблю её сильнее всех — её и Блока. И предаю её явно и тайно для того, чтобы освободиться от её влияния. Я не всё в ней принимаю.

Шервинский рассказывал о том, как видел Блока. У него было загорелые лицо и шея. Его лицо с сухими морщинами было чрезвычайно бесстрастно. Он читал итальянские свои стихи. На Шервинского он произвёл впечатление здорового и крепкого мужчины.

С дочерью Феди Дружинина Алей мы занимались французским языком. Сергей Васильевич дал мне несколько ценных советов относительно произношения.

3 июля. Мне снились два моих преображения, смерть и воскресение в ином виде, состоянии, духе.

Сергей Васильевич Шервинский сказал мне: «Раньше я Вас звал сфинксом, теперь, если Вы позволите, я буду называть Вас загорелым сфинксом». «Как Вам угодно», - ответила я.

Я читала всем вслух "Россию" Макса Волошина. Поэма понравилась. Позже начались споры.

Веселье в глазах моих. Я никуда не хочу от Натальи Львовны. И некуда мне идти.

4 июля. Я стала часто спорить с Натальей Львовной. Потом меня мучает совесть. И до чего же я обидчива. Нервы на краю срыва. Где взять покой в душе? Я пассивна, не иду в лес, в поле. Чем себя увлечь?

5 июля. С тяжёлым чувством я шла к Оке. Бессмысленные "зачем" лезли в голову. Зачем я, Валерий, эти листья, вода? Сидела под берёзой, глядела на деревья.

7 июля. После плавания всегда чудесная лёгкость и обновление. Работаю со своими стихами, щедро выкидываю плохие стихи, с трудом выправляю другие.

8 июля. Господи, мне ничего не нужно, кроме того, что есть сейчас, ни страстей, ни любви, ни мужа, ни детей, ни даже друга.

Вечера умирают без меня. Во мне относительное спокойствие, только совесть всегда щемит. Остаётся утешение вечное - облака, вода, земля. Я вернусь к ним...

Привыкнуть к смерти, не бояться её. Так просто исчезнуть, стать травой, листом, землёй. Бояться можно только боли, то есть жизни. Смерть освобождение.

Любовь к Лине.

Наверное, Нарцисс плакал от любви к себе, склоняясь над водой и любуясь своим отражением.

9 июля. Дом Дружининых светел, мил, дружественен. У Кати в доме всё прелестно, у неё чудесный вкус. Катя мягкая и милая. Сергей Васильевич печален.

Чего-то тайно ждала весь день. В лесу освобождение, потом азарт и жадность. Масса дивной земляники. Нарвала цветов и трав для Натальи Львовны.

После обеда к нам пришёл Сергей Васильевич Шервинский с букетом алых роз. Поцеловав руки дамам и пожав мою, он ушёл в комнату Натальи Львовны. Позже меня пригласили читать стихи Бродского. Я читала добросовестно и только лучшие его стихи.

До одури говорили о литературе, хотя о многом уже говорено было не раз и с большим блеском. Я молча слушала и переводила глаза с Натальи Львовны на Сергея Васильевича. Они часто спорят, не соглашаясь друг с другом.
 
Учителем Сергея Васильевича в области поэзии был Валерий Яковлевич Брюсов, в жизни — отец Василий Дмитриевич, врач. Сергей Васильевич его обожал.

Пришла Анюта, она почти копия отца. Младшая его дочь Катя — красавица. Точёное лицо, живость, обаяние, замечательное чувство юмора. У неё очень красивые кисти рук и пальцы. Они с Федей Дружининым прекрасная пара. Я хотела бы дружить с ними.

Наталья Львовна нам рассказывала всё, что знала о последних днях Марины Цветаевой. Сергей Васильевич почти полулежал на диване, у него было спокойное лицо, мудрые глаза, изредка смеющиеся. У Анюты было полупрезрительное лицо, выражающее мрачность мыслей, одиночество, нервность.

Я вся из чужих мыслей, влияний, слов. Доколе?

Наталья Львовна устаёт от бесплодных споров, от стольких лиц.

Вечером я пошла к Дружининым-Шервинским относить ягоды Феде от Натальи Львовны. Сергей Васильевич вышел на террасу, спросил, зачем я пришла. «Чтобы ещё раз взглянуть на Вас», - сказала я.

10 июля. Много гуляла, набрала цветов. Пришла к Шервинским. Села с Сергеем Васильевичем на крыльцо, показала ему цветы. Он назвал их: вероника,  дельфиниум, мыльная трава.

Сергей Васильевич вспоминал старые времена, говорил, что есть три празднования Спаса — 1, 6, 15 августа по старому стилю. Грибной, медовый, яблочный. Сказал о рецептах, как варят калину в сахаре. Делают с нею пироги. Брагу делают из кваса, солода, сахара.

Пришла Катя, зазвенел смех, начались разговоры, рассказы, шутки. Катя ушла за молоком. Пришёл Федя, тоже нас развлекал.

11 июля. Никогда нельзя распускаться. Собранность, аккуратность, чувство долга должны сопровождать нас всю жизнь.

При мысли о Москве слабеет тело и возникает ощущение, что я совсем не отдыхала. О, продли лето, удали осень, Москву, работу. Дай мне отдышаться, забыться.

Неужели я всю жизнь буду одна? Старая мысль, вернее не мысль, а сознание оконченности. На что я ещё гожусь? Сделать жизнь из нежизни, найти сладость в горечи. И не смей никому показывать труху свою!

Федя и Катя посетили нас.

Галка, не думай о себе, не о чем думать - пустое место.

Ночью у Шервинских все были разбужены диким шумом. Анюта закричала Кате: «Зачем тебя ночью носит, трусиха несчастная?». Катя просила её дать ей Карата, (собаку породы колли) чтобы посмотреть, что случилось. Этого Карата Сергей Васильевич называет Аристокаратом. Их мама Елена Владимировна закричала: «Матушка Царица Небесная, что случилось?» Сергей Васильевич сказал: «Если это воры, то они могут украсть только стружки».

Оказалось, что чужая кошка через проём в крыше прыгнула на стол, где стояли кастрюли. Потом она в диком страхе удирала по новой террасе.

Каждый вечер тень моя в пижаме спускается со ступенек вниз. Я немного читаю перед сном и довольно быстро засыпаю.

Каждое утро меня обыкновенно будит ласковый голос Татьяны Евсеевны, подруги Натальи Львовны. Я еле-еле продираю глаза и сползаю с кровати. Постоянно снятся сны.

12 июля. Вечером к нам пришёл Сергей Васильевич и читал нам статью об Античной поэзии. После чтения я пошла провожать его домой. По дороге он спросил меня, нужны ли такие статьи. Я ответила,  что это очень живо и интересно. Сергей Васильевич стал мне читать на итальянском языке Катулла. Мне показалось изумительно музыкальным и чтение, и стихи.

Мы подошли к дому Шервинских-Дружининых. Сергей Васильевич стал мне читать Горация. Меня коснулось ощущение сна и нереальности. Внезапно простившись, Сергей Васильевич ушёл в дом. Я, оглядываясь, побрела домой.

Вся жизнь — то ясный, то мутный сон. Ночные сны - это сны во сне.

Во всякой деятельности приятна свобода выбора. Добро, делаемое нами по принуждению, не столь приятно, как то, которое совершаешь по своей воле.

Всё время думать о своих грехах — грех.

13 июля. У нас в гостях был Федя. Только что ушёл. Умён, талантлив, светел. Он говорит мне: "Я сын своего отца". Больше, чем уважение я испытываю к нему. Умиление? Говорили о роботах, о чудесах, о будущем. Какой-то свет посеял Федя во мне речами своими. Любуюсь Катей.

О, странная, странная, странная жизнь, невыразимая никакими словами, бесконечная.

Читаю Дмитроия Сергеевича Мережковского.

Лина встретилась с Мариной Бабаевой, поскучали два дня.

Письмо от Мити Засецкого. Нежное и короткое письмо ему в ответ. Люблю этого человека. Он лучший из немногих, я так чувствую.

Я довольствуюсь улицей Кирова д. 3 и соседним вытоптанным лесом.

Подчас мучительно тратить время на хозяйство. Где же я, где?

Вечером ходила на пристань после дождя с тросточкой светлой, которую Анюта Шервинская сделала Наталье Львовне.

14 июля. Больше всего на свете стремлюсь я к душевному покою, к очищению, к свободе внутренней. И всегда ропот совести. Не бросай меня, будь, тирань, жги - только будь!