Глава 2. Кукольное представление

Солнце осветило комнату снопом лучей, прыгающих со стены на стену, с кровати на кровать, пока они ни замерли на Лице спящей девочке. Ее кофейные волосы рассыпались по плечам волнистыми локонами, губы подрагивали во сне, ресницы едва заметно дрожали; за дверью раздался вороний грай, еще секунда, и она проснулась. Лучик скользнул в только открывшийся глаз, и она невольно зажмурилась, вытянула руки вверх, сладко потягиваясь после долгого сна.
Были еще совсем рано, и девочки спали, неуклюже раскинув свои кукольные ручки и ножки по кроватям, разметавшись во сне и не ведая, как не похожи они во сне на живых людей. Она бросила взгляд на настенные часы: что заставило ее подняться в такой час? И снова карканье раздалось за дверью, заставляя ее подскочить на кровати: босые ноги застучали по полу. В одно мгновение она очутилась у замочной скважины и прижалась к деревянной поверхности ухом.
«Андрей?»-счастливая мысль мелькнула в ее голове.
-С добрым утром,-он шептал в замочную скважину.-Прости, что разбудил в такой час, но сегодня ведь особенный день. Все еще спят, а Джек вчера не вернулся, значит появится только к полудню. Одевайся и приходи, я буду ждать тебя, где обычно.
Он быстро отошел от двери своей обычной по-кошачьи неслышной походкой. Легкая улыбка тронула ее губы, а щеки счастливо порозовели. Она приложила холодные ладони к лицу, ощущая как теплая кровь прилила к ее бледной коже, грустные, печальные глаза заблестели. Осторожно, чтобы никого не разбудить, девочка застелила постель и достала свое обычное красное платье из шкафа и нерешительно подошла к большому зеркалу, стоявшему в самом дальнем от двери углу комнаты за плотной ширмой.
На нее смотрела юная пятнадцатилетняя девушка с тонкими руками, с худенькими плечиками и тонкой, изящной шеей. Фигура уже приобретала женское изящество и плавность, но все еще оставалось что-то от маленькой девочки, делавшее ее гораздо более привлекательной, чем иная светская львица, одурманенная пошлостью балов и званых вечеров. Взгляд единственного глаза остановился на зеркале, пытливо вглядываясь в хитросплетение застежек на платье. Крючки застегивались под ее пальцами, словно по мановению волшебной палочки, хотя они доставляли столько проблем старой гувернантке, приставленной к девочкам. Щетка легко скользила по волосам, словно нож по маслу, приглаживая растрепавшиеся во сне локоны.
Дверь тихонько простонала что-то неразборчивое и девочка, выскользнув из комнаты, побежала по коридору туда, где находился их чулан. Вот уже пять лет они бегут в свое убежище, чтобы поговорить о том, о сем без свидетелей. Пусть не так часто, зато уж если спрячутся, то никто не найдет и не дозовется. Пару раз им попадало за опоздание на чай от Джека, но тогда они были совсем детьми, а теперь… теперь ей целых пятнадцать лет. Клео спрятала улыбку, чтобы не возбудить ненужные подозрения, если ей вдруг встретится кто-то из прислуги, но, к счастью, все в доме еще спали крепким сном, а солнце только поднималось над горизонтом, именно поэтому его лучи упали ей на лицо. У них есть несколько часов в запасе.
Все та же покосившаяся дверь, едва приоткрывающаяся настолько, чтобы сквозь нее пробраться, все те же темнота и низкий потолок, все тот же Андрей, так знакомо улыбнувшийся, едва  она вошла в каморку, и протянувший ей свою руку:
-Спасибо, что пришла,- он медленно вел ее между торчащих балок подальше от двери, туда, где было вырублено небольшое окошко, из которого сочился нежный цвет восходящего солнца.
-Знаешь, я сегодня кое-что вспомнил. Знаешь какой сегодня день?-он говорил тихо, из-за широкой улыбки. Пожалуй, ребенком он так не улыбался, больше морщил брови и хмурился, а сейчас… Клео покачала головой, любуясь его профилем: он специально встал боком, чтобы ей не было видно шрамов, хотя их ужасный вид больше не вызывал в ней того чувства ужаса, которое захлестнуло в первый раз. Ей одной, пусть редко, но все же позволялось смотреть на искалеченную половину его лица. Если же это делал кто-то другой, то Андрей приходил в ярость.
-Сегодня наш день рождения,- он щурился, как довольный кот.-С днем рождения, Клео!
«Ты помнишь?-ее щеки снова покраснели и она опустила глаза.-Спасибо, с днем рождения Андрей!» Ей всегда было интересно, как прозвучало бы его имя, если бы она могла говорить. Но сейчас больше всего волновала его простая, открытая, такая редкая. Но знакомая только ей улыбка.
-Как я мог забыть?-он определенно читал ее мысли, каждый раз отвечая на немые вопросы, светившиеся в ее глазах.-Я подумал… может ты захочешь поговорить? Рассказать что-нибудь о себе, а лучше написать. Яс удовольствием почитаю. Тем более мне удалось одолжить у Джека письменные принадлежности и бумагу, но мы же ему не скажем верно?-он обезоруживающе улыбнулся, но лицо Клео помрачнело, руки, прижатые к груди, словно умоляли о чем-то.
-Не волнуйся, я не попадусь, а даже если и так…Что он может мне сделать?- в его голосе прозвучали горделивые нотки.-Выпорет? Я не ребенок, это унижение я перенесу.
Клео отвернула от него свое прекрасное лицо: воспоминание всплыло перед глазами, стоило ему только напомнить… За малую провинность Джек подвергал детей наказанию, самые жестокие всегда выпадали на долю Андрея. Казалось, что между ними идет негласная борьба.
-Эй, ты расстроилась?-его пальцы мягко коснулся ее подбородка, возвращая лицо к свету.-Я не хотел, чтобы ты снова начинала грустить. Хочешь, я расскажу тебе о себе? Это будет наш маленький секрет, верно?-почему-то он всегда знал, как вернуть ей хорошее настроение, Клео радостно замотала головой.
«Поделись со мной тем, что тяготит тебя, расскажи свою историю,»-читал он в ее распахнутых глазах, в том, как крепко сжимала она его руку, с каким нетерпением ожидала, пока он усадит ее на одну из балок и усядется сам, обнимая одной рукой за талию и задумчиво вглядываясь в ее лицо. Он никогда не смотрел по сторонам, если говорил с ней-по движению глаз, вздоху, жесту понимал любой вопрос, исполнял любую невысказанную просьбу.
-Я жил в России, только она совсем не такая, какой ты можешь ее представить себе по рассказам Джека и Оливера,-начал он.-Моя родина очень красивая. Я расскажу тебе о ней чуть позже. Мой отец-князь, это что-то вроде ваших маркизов. У него было много земель и крепостных-зависимых людей. В нашей стране все еще существует рабство,-горько усмехнулся он, заметив недоумение в глазах девочки. Все же ей хватало полученных знаний, чтобы понимать то, что он ей рассказывал.
-Моя мать умерла при родах, я совершенно не помню ее, только по портрету, который висел в кабинете над столом. Я любил разговаривать с ним, представляя ответы и вопросы, которыми мы могли бы обмениваться. Отец всегда и везде брал меня с собой, он работал в поле наравне со своими крестьянами, вместе с ними чинил дороги и крыши, все звали его «наш барин». Именно бесконечные просторы воспитали меня таким, каким я стал, и я благодарен своему родителю за любовь к труду, которую мне внушали силой и красотой. В России жаркое лето, с палящими лучами солнца и безоблачными небесами. Все от мало до велика работают в поле плечом к плечу. Знаешь, это необыкновенное чувство-каждый нужен, каждый работает во имя одной большой цели. У меня никогда не возникало желание, что я не нужен, не было ощущения собственной бесполезности и бессмысленности там, где каждый вносит свою лепту, отдает все силы, вгрызаясь в землю, вторгаясь в ее черную, благодатную мякоть. А осенью собирают то, что таким трудом удалось вырастить, обагряя землю потом и кровью. После целого дня работы люди падали на прохладную, темную перину, мягче которой нет ни у одного вельможи. Только тот, кто работал в поле, может понять, какой труд вкладывают люди, чтобы потом есть хлеб, тыкву и еще много чего. Зимой мы ездили на настоящую охоту, у отца была любимая собака, всегда ластилась к нему и сходила с ума от радости, как только видела его, всегда бежала впереди стаи, пока ее ни убил медведь. Знаешь,-он снизил голос до шепота.-Это произошло из-за меня. Только не проси рассказать тебе, мне не хотелось бы вспоминать,-улыбка медленно потухла на его глазах, а брови нахмурились так, словно он сказал больше, чем хотел бы.
Клео сникла-раньше они никогда не говорили о своем прошлом: это было непринято. Не было запретных тем, но эту они избегали, а теперь, когда ужасы давно канувшего в лету возвращали его к детству, к воспоминаниями… Казалось, ему неприятно любое упоминание о той жизни, которой так мало, так несправедливо мало он пожил. Но князь… Подумать только: этот нечесаный мальчишка-князь.
-А ты, Клео?-вдруг спросил он.-Где твой дом? Ты никогда не говорила о себе, о своей семье, о чем угодно, только не о них.
Девочка вздрогнула, словно ее ударили и моргнула несколько раз, прежде чем решилась посмотреть на Андрея. Он уже не обнимал ее, держал листок бумаги, чернильницу и перо в руках, робко(?) протягивая ей.
-Расскажи мне о себе, пожалуйста,-неужели он ее просит? Это самоуверенный, высокомерный для всех и такой ласковый, обходительный с ней мальчик. Или не мальчик? Она впервые посмотрела на него с интересом: не как на своего друга детства, с которым так весело было строить козни взрослым, пугать и кружиться в вальсе, которому их обучал Джек. Нет, он вырос. Она слышала это по его голосу, выдела в каждом его движении, в каждом новом, ранее не используемом им жесте.
Глубокий вздох, и она взяла предложенные им письменные принадлежности.
«Я мало что помню о своем детстве. Не знаю почему, но любая попытка прикоснуться к прошлому ни к чему не приводит. Все как будто спрятано от меня в моей собственной голове, а найти я пока не могу. Ты не любишь вспоминать о себе том, которого я не знала, не видела, не говоришь о семье и жизни, только иногда, а я бы все на свете отдала за такую возможность, но говорить не могу да мне и не о чем. Ты единственный, кто выслушивает меня, кто понимает без слов. Спасибо!»-она хотела отложить перо, протянуть ему листок, но в этом не было нужды, он читал из-за ее плеча по мере того, как неровне, скачущие буквы появлялись из-под его пера. Он был князем из древнего, знатного рода, а теперь воровал бумагу для этой девочки без прошлого и без будущего.
Странное дело, стоило им выйти из коморки, и бесконечно глубокая пропасть разделяла их, не позволяя говорить, находиться рядом: он стоял у окна, думал о чем-то своем под непрерываемый щебет Петры, она же читала книги. За столом все сидели тихо, только Джек оживленно болтал: им не нужно было ничего скрывать, не нужно было притворяться холодными. Рядом с Джеком все становились куклами, механически работали челюстями, низко склонив головы над столом, глаза мигом стекленели, а на любой вопрос раздавался лишенный эмоций ответ: «Да, сэр.»
Она заставила его задуматься о чем-то или просто сделала неприятно? Ей непривычно было видеть эту тихую грусть в его взгляде, в глубине его глаз, метавших молнии, искрившихся чем-то, чего она не понимала, не видела в нем. С каждым днем им становилось все интереснее говорить друг с другом, все тяжелее говорить украдкой, украдкой убегать, чтоб не нашли бесконечные горничные и сам Джек.
За окном раздался топот лошадиных копыт, и молодые люди вздрогнули. Андрей легким движением спрыгнул с балки и прижал палец к губам. Его руки обхватили талию девушки, аккуратно поставили ее на пол, оба тихонько подобрались к окну. Карета остановилась прямо напротив главного входа и из нее легким прыжком выскочил Джек.
-Странно, что он изменил своим привычкам и приехал в такую рань,-задумчиво пробормотал Андрей. Ей показалось, или в его голосе скрипит досада.-Пошли, нам больше нельзя оставаться тут: у него слух голодной лисицы, знающей, что в одной из норок притаились мыши и зубы бешеного пса, разрывающие на части любого, кто попадется на пути. Подожди, ты слишком шумишь, когда ходишь,-он почему-то улыбнулся ей,-позволь я понесу тебя.
Она хотела мотнуть головой, отказываясь от такого предложения, но… почему-то кивнула утвердительно. Сильные руки подхватили его, и он быстро вынес девушку из чулана, но не поставил, оглядываясь перебежал по коридору, прячась за шкафами и занавесками, и опустил только у самой двери.
-Иди,-мне кажется сегодня он в скверном настроении. Боюсь представить, что будет, если кто-то провинится. Иди,-и он шмыгнул в свою комнату. Клео осторожно притворила дверь изнутри, словно какая-то деревяшка могла быть ей защитой. Почему он вернулся так рано именно сегодня, словно чувствует, когда можно что-то испортить, она закусила губу и стукнула кулачком по двери, но в этот момент в коридоре раздались шаги и она бросилась к зеркалу, схватила щетку и принялась яростно вычесывать свои волосы, словно они были всему виной.
-Клео,-раздалось за ее спиной,-сухонькая старушонка-горничная в простеньком черном платье с белым передником и сложенными перед собой руками едва склонилась, стараясь не смотреть в лицо воспитаннице.-Господин желает вас видеть.
Рука дрогнула, роняя щетку на столик. С чего бы? Она поворачивалась нарочито медленно, силясь унять свой страх и когда оказывается лицом к лицу с горничной в ней нет ничего человеческого: взгляд стекленеет, как по команде, голова низко опушена, руки сложены перед собой, плечи опущены, губы плотно сжаты. Она следует по коридору, отгоняя все мысли, чтобы только не выдать себя и свой страх. Идет, даже не замечая куда и приходит в себя, лишь у двери. О, эту дверь ей никогда не забыть, за ней скрывается кабинет Джека, куда по одному таскали их-детей, чтобы выпытывать, вытягивать как клещами одни и те же искусственные интонации, отточенные повороты и жесты, зазубренные наизусть слова, так искусно чередуемые между собой, что каждый, кто будет говорить с тобой  вечер останется доволен великолепно изготовленной «куклой», которая может поддержать беседу. Протанцевать танец. Спеть или что-нибудь в этом духе.
Горничная постучала и из-за двери раздалось нетерпеливое:
-Да-да, пусть она войдет.
Клео обреченно шагнула вперед, не поднимая глаз, не глядя на него. Джек был не один, в соседнем кресле сидел Оливер и улыбался самой очаровательной из своих улыбок. Он был так мил, так искренен и наивен, что каждая «кукла» в глубине души жалела его, как жалеют муху, запутавшуюся в сети, искусно сплетенной пауком.
-С добрым утром, Клео!-жизнерадостно поприветствовал он девушку, подходя, чтобы поцеловать ей руку. Легкий поклон был ему ответом.
-Поздоровайся и со мной, Леди,-просит Джек, и она все тем же механическим шагом подходит к его креслу, чтобы прижаться губами к его бледной, изящной ладони. Он быстро целует ее в голову и указывает на стул, предлагая сесть.
-Оливер, ты говорят знаток во всем, что касается моды. Можешь из любой светской дурнушки сделать куколку,-почему-то это слово было одним из любимых в лексиконе Джека.
-Что вы, Джек,-я просто много времени провожу со своим отцом, а он, как вам известно, владеет одним из лучших домов мод во всем мире. Стиль и вкус я впитал с молоком матери, а искусству создавать красоту обучился уже в юношеском возрасте.
«Разве красоту можно создать?,-губы Клео тронула улыбка.-Глупый, глупый, мальчик, как мало ты знаешь о красоте истинной.»
-Тогда тебя видимо не затруднит одна моя маленькая просьба,-голос Джека изменился. Так бывало лишь когда его сети затягивались достаточно прочно, чтобы муха уж точно не вырвалась из его цепких лапок.-Посмотри на эту юную особу,-он указал на Клео, не поворачивая головы.-Ей стоило бы поражать весь свет своей красотой, не так ли?
-Вы собираетесь вывести Клео в свет? Вот уж не ожидал от вас такого порыва души , Джек! Она произведет фурор в высшем обществе, можете мне поверить. Уж я-то…
-Но есть одна маленькая проблема,-нетерпеливо перебили зеленые глаза, останавливая словоохотливость собеседника.-С таким уродством, как ее глаз, невозможно даже выйти их дома без лишних взглядов и насмешек. Возможно стрижка поможет скрыть этот изъян?
-Стрижка?-он опешил.-Но…Джек…Такие волосы… и…
Клео сжала руки в кулаки совершенно непроизвольно, ее спина выгнулась, плечи дрогнули, и это не укрылось от проницательного взгляда Джека.
-Не беспокойся ни о чем. Лели будет только рада, если мы чуть-чуть приукрасим ее. Ведь так, Клео?-он требовательно посмотрел на нее.
«Только не плакать, только не плакать,»-шумело в голове.
-Она подняла свое стеклянное лицо, удостоив Оливера лишь кивком, в которым выразилось все ее сопротивление, все нежелание…утвердительным кивком.
-Постриги ее для меня, Оливер, что тебе стоит?-почти просительно обратился к нему Джек.
Вино лести смешалось с честолюбием молодости и Оливер вышел в коридор, чтобы отдать соответствующие приказания. Мастер взялся за работу. Прядь за прядью изящные локоны падали на пол, щелчок за щелчком укорачивая прелестные, шелковые волос.
«Если бы о длины волос зависела длина моей жизни,-думала Клео.-Они побрили бы меня налысо, они стерли с моих крыльев пыльцу, чтобы я не могла больше летать, они отрезали мне крылья, они сделали все, что было в их силах, чтобы растоптать, унизить. Они сделали все.» Но ни слезинка, ни вздох не нарушили тишину, только щелканье ножниц да мерный стук часов, такой притягательный, такой ужасный, словно уменьшающий ее жизнь с каждым своим ударом в геометрической прогрессии, а волосы все сыпались на пол, редкие, брошенные, никому не нужные.
-Вот и все,-раздался веселый молодой голос над ее ухом, выводящий из оцепенения.-Взгляните, Джек. Возможно это не так можно, зато эти пряди скроют ее глаз таким образом, чтобы никто не догадался о ее неполноценности.
-Холодный взгляд изучал ее всего несколько секунд:
-Мне нравится, а что вы можете сказать по этому поводу, Леди? Ну-ка взгляните на себя,-и он с силой потянул ее к зеркалу.-Поднимите же лицо, чтобы удивиться, как волшебно вы похорошели против обычного.
Клео поморщилась и тут же отругала себя: не стоило доставлять ему даже такое крошечное удовольствие лишний раз чувствовать себя богом на земле, единственным и совершенным во всех отношениях.
Короткая стрижка с искусно зачесанными на одну сторону волосами, плотно закрывающими глаз. Короткая, такая коротка, что едва достает до подбородка, но все-таки пышная. Ей так хотелось убежать и спрятать свое лицо, чтобы больше никто и никогда не мог увидеть ее. Такой гадкой, неестественной казалась ей теперь собственная внешность.
-По-моему с длинными ей было лучше,-начался отлив и волны самовлюбленности медленно уходили, оставляя лишь сожаление о сделанном. Оливер был похож на пристыженного мальчишку, который только теперь прозрел, увидел, что натворил. Нет, он не изуродовал ее лицо, но с волосами пропало что-то такое, что так нравилось ему в ней и что ненавидел в ней и в людях вообще Джек, появилось что-то новое, пугающее, бесстыдно обнажающее, проникающее в душу, извлекающее из глубины души самые неожиданные желания и мысли. Молодого человека задела та непривычная, насмешливо-оценивающая улыбка, тронувшая ее губы, как только взгляд соскользнул с Джека.
-Нет, нет, так даже лучше, чем я могу бы ожидать. Ведь так Клеопатра,-она впервые посмотрела ему прямо в глаза, и взгляд их был ужасен. Кажется, он задохнулся от злости-она смотрела на него с той же холодной презрительностью и чувством собственного превосходства, какие ранее позволял себе только Андрей. А он… он впервые назвал ее так, словно увидел в ней что-то… или кого-то…
«Что же со мной происходит?-электрический удар, пронзивший ее от ног до головы.-Что я делаю, почему смотрю на него так, словно ненавижу? Я не могу никого ненавидеть,»-но что-то сломалось в ней в тот самый момент, когда новое, чужое лицо появилось в зеркале, заменив прежнюю ее.
«Ты отнял у меня последнее, что оставалось, ту маленькую девочку, которую единственную я продолжала любить и лелеять в себе. За что?»-пусть этот страшный, безразлично-чарующий, ненавидящий, проникающий в самую глубину взгляд снится ему в кошмарах. Взгляд единственного глаза, который он не мог более терпеть и резко отвернулся.
«Ты сам этого хотел, Джек,»-шептал кто-то внутри ее, заставляя думать иначе, чем было, принуждая улыбнуться той улыбкой, какую она ранее никогда себе не позволяла. Оливер отступил на шаг назад, вглядываясь в нее с недоверием, перетекающим в какое-то подобие страха.
-Клео,-раздался повелительный голос, взявшего себя в руки человека, нам нужно спуститься к завтраку,-он прочистил горло.-Надеюсь, Оливер, вы подождете меня здесь, я велю принести вам чего-нибудь покрепче,-никто не ответил и Джек сделал жест рукой, чтобы девушка следовала за ним.
Пронзительный взгляд еще раз скользнул по его лицу, словно ему доставляло удовольствие любоваться новым эффектом, производимым на людей и выпорхнул из комнаты, словно бабочка, подхваченная легким порывом ветра.
Пока они шли по лестнице, Джек не сказал ни слова, хотя это было так непохож на его повседневную словоохотливость. Слуги, встречавшиеся им на пути, застывали, едва только она поднимала голову, пронизывая испепеляющим взглядом, мерный стук туфелек по полу спешил вперед, и только одна мысль заставила ее на мгновение замедлить свой шаг: «Что скажет Андрей? Как отнесется к этой новой, ему и мне незнакомой девушке? Ведь еще сегодня с утра во мне было так много от загнанного в угол зверька, от пойманного лисой кролика… Столько рабского, умоляющего о пощаде, а сейчас я не чувствую ничего, ничего из того, что наполняло мою душу на протяжении стольких лет.»
Вот и знакомая дверь, только слуги , распахивающие ее перед Джеком вдруг замерли, вглядываясь в его спутницу, и он впервые повернулся, зло сверкнув глазами:
-Не знал, что такие небольшие перемены произведут такие изменения в твоем поведении. Не смей поднимать глаза без моего разрешения или…-но он замолчал, едва увидел издевку на ее губах. Видит бог, она не собиралась его злить, только лицо само приняло такое выражение, а она ничего не смогла с ним поделать.
Его лицо исказилось, но стоило ему толкнуть дверь и войти в комнату, как обычная маска оказалась на привычном месте, замещая собой то настоящее, что в нем еще оставалось. Куклы вздрогнули, но не изменили своего положения. Каждая смотрела в глаза своему партнеру, не смея повернуться или шевельнуться. Только место напротив Андрея было свободно, и он медленно, словно нехотя повернул голову, пока Джек спешил к своему месту. Обычно он всегда подмигивал ей в этот момент, чтобы ободрить, но сейчас на лице его застыло какое-то тупое, безучастное выражение, но глаза… глаза кричали. От ужаса? От ненависти? От отвращения?
«Андрей, не смотри на меня так!»-она бы умоляла его, если бы могла сейчас подойти, сказать или посмотреть, как раньше, но она не могла и спокойно села на свое место.
 «Что он с тобой сделал? Я не видел тебя в лучшем случае час, но… мои глаза отказываются верить… это не ты, это кто-то другой!-он почти закрыл глаза и тут де распахнул их снова, вглядываясь в ее лицо.-Что с твоими волосами, Клео?»
-Почему такая тишина за столом?-Джек хлопнул в ладоши.-Где завтрак? Никто и ничего не может сделать без моего распоряжения.
«Андрей, не смотри на меня так. Это же я! Та самая я, что сидела с тобой утром. На чердаке. Андрей, неужели я так странно и страшно изменилась, что ты не хочешь узнать меня,»-как только он чувствовал, понимал движения души, почти не отражавшиеся более в ее взгляде.
«Мой разум отказывается верить, хотя сердцем я чувствую…»
-Андрей, ты сегодня так тих и спокоен. Даже не отводишь взгляд, как делал это обычно. Я наконец создал идеальную куклу?
«…чувствую, что это ты…просто…твои волосы…они так нравились мне и твои глаза. Оба…»
-По-моему она просто великолепна теперь, только вот куда-то подевалась вся ее детская непосредственность, невинность. Это взгляд хищницы…
«… мне так сложно стало понимать тебя, но я не забуду. Не забуду. Слышишь? Что бы ни случилось, знай…
-…хищницы, вышедшей на охоту за очередной жертвой, притаившейся у нее под самым носом, потерявшей всякую надежду на спасение, обезумевшей от страха…
«…и ты не забывай во мне того, кем я был и кем останусь для тебя… навсегда…»
«Навсегда,»- ее глаз вдруг наполнился слезами и заблестел, как поверхность озера, отражающая солнечные лучи в ясный день, и Андрей едва заметно поднял левую бровь.
-Андрей, ты меня вообще слышишь?- Джек прищурил глаза и вдруг резко вытянул руку вперед-раздался хлопок.-Смотри мне в глаза, щенок, когда я с тобой разговариваю,-его крик заставил детей испуганно вздрогнуть.
Только Андрей подскочил на ноги, оскорбленный таким обращением, в бешенстве он схватил ближайшую тарелку и с силой разбил ее об пол, прямо перед ногами Джека. Мужчина, тяжело дыша, буравил взглядом осколки, еще секунда и он сорвется, но нет… Уголком салфетки промокнул губы и его голос отчетливо зазвучал на всю столовую:
-Ты мне за это ответишь…Пошли все вон отсюда?-все словно ждали этой команды, сорвались с мест и побежали по направлению к двери, только Клео не торопилась. К ужасу от происходящего примешалось какое-то новое, доселе неизведанное ею чувство, заставившее девушку медленно подняться, присесть в легком поклоне и медленно выйти из комнаты. Она старалась не смотреть на Андрея, что-то изменилось в нем в ту минуту, когда тарелка со звоном разлетелась на десятки маленьких кусочков по полу, что-то надломилось в нем, заставляя открыто заявить о своем бунте…
В комнате было необычно тихо, ребята затаились на полу и в креслах, пряча глаза в книжках с картинками, занимая руки игрушками, так нелепо смотревшимися теперь рядом с повзрослевшими «куклами». Клео стояла у стенки, ей не хотелось ни с кем разговаривать, и она сделала вид, что не замечает увлеченно махавшего ей Карла. Только пристальный взгляд заставил ее поднять лицо. Петра впервые за долгое время подошла к ней, сочтя возможным обратить на девушку внимание. Обычно ее занимала беседа с Андреем, от которого она не отходила ни на шаг, следуя за своим любимцем как хвостик.
-Поиграй мне. Я хочу спеть,-холодность ее голоса, безразличность тона больше не удивляли Клео. Эта девочка или капризничала или выражала презрение, всем своим видом унижая собеседника. К этим ее выходкам привыкли почти все обитатели кукольного домика и старались не обращать внимание.
Иногда Клео делила их на живых, настоящих людей и кукол, притворяющихся людьми. Запуганные до полусмерти, они не говорили ни слова в присутствии людей, стоило заскрипеть двери, и ни принимали сами дурацкие выражения лиц, застывали в той позе, в которой сидели. Выдрессированные, словно собачки, повиновались кивку, до смерти боялись гнева Джека, и никогда не приближались к нему по собственной воле.
Клео кивнула, направляясь к перенесенному сюда инструменту. Петра театрально развернулась рядом, готовясь показать свое мастерство застывшим в ожидании марионеткам. Пальцы девушки скользнули по знакомым клавишам. Каждая царапинка и щербинка что-то значила для нее, первые звуки полились, наполняя комнату волшебными звуками, будто приподнимающими от земли и уносящими в небо. Молодой, тонкий голос Петры сливался со звуками, то уступая, то соперничая с мастерской игрой. Клео совершенно позабыла, где она находится, что делает. Руки помнили мелодию столько раз исполняемую ею по приказу Джека.
Музыка замолкла не сразу, она еще долго извивалась в воздухе, цеплялась за каждую нотку, стараясь и не имея возможности продолжаться до бесконечности. Голос вторил ей, постепенно затихая, успокаиваясь, и наконец они замолчали, изнемогая от усталости.
-Играй еще!-вдруг закричала Петра. Только затихли последние звуки и атмосфера умиротворенности и спокойствия была нарушена ее злым, капризным криком.
«Я не хочу,»-посмотрела на нее Клео, но в этот раз совсем другие чувства проскальзывали в ее взгляде: легкий как морской бриз каприз и подернутая блестящим инеем гордость. Петра открыла рот и отступила на шаг назад-она была в замешательстве, потому что никогда раньше не встречала сопротивления от других детей, все беспрекословно бросались выполнять ее самую малую просьбу, поступаясь собственными интересами, откладывая любое занятие. Но не в этот раз.
Вся эта напыщенность, гордость-спектакль на потеху деревянной публике, прячущей лица в складках вееров и тихонько перешептывающейся по углам. Нет, она не станет играть для их забавы, не станет развлекать ни в этот раз, ни в любой другой.
Клео отошла от нее и забилась в кресло в самом дальнем углу комнаты: «Что на меня нашло? Что происходит?» Ответа не было, и она почувствовала, как туманная пелена мыслей обволакивает ее голову со всех сторон, забирается внутрь и выворачивает душу наизнанку, заставляя заглянуть в самую мрачную ее глубину…
Оливер то и дело ежился, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты, Джек же напротив не замечал их, сидел, прикрыв глаза и шевелил головой в такт ударам плети. Тишину не прерывал ни шорох ни шепот, только свист рассекаемого воздуха и тяжелый, звенящий по коже удар. Молодой человек вжался в стул, ему казалось, что нет ничего ужаснее подобной пытки. Лучше бы били его, только бы не слушать, только бы не знать, что происходит там, если сам не принимаешь ровным счетом никакого участия.
-Джек, Джек,-наконец не выдержал он.-Может хватит ударов с бедного мальчика. Такое впечатление, что он совершил какое-то страшное преступление против вас, чтобы так наказывать его…
-А он и совершил,-Джек даже не приоткрыл глаз, но губы его растянулись в такой знакомой, сладкой улыбке, что Оливера передернуло еще сильнее.-Что может быть хуже неповиновения?-растягивая слова прошептал он, и вдруг глаза распахнулись, а руки на подлокотниках сжались, и голос сталью разрезал воздух.-Я не позволю этим болванам считать, что они равны со мной или не дай бог выше. Здесь, в стенах этого дома я царь и бог, а они даже вздохнуть не смеют без моего разрешения, даже пискнуть.
Он стремительно встал и распахнул дверь в соседнюю комнату:
-Хватит с него! Поднимайся с пола и исчезни с глаз моих долой, чтоб я не видел тебя до завтрашнего вечера!И помни, как я добр и милостив к тебе, что не выбросил тебя в ту же минуту, как ты в первый раз провинился передо мной,-демонстрация силы в закормленной властью улыбке в тонких, длинных, давно не знающих тяжелого физического труда пальцах, в новой стрижке и модном наряде, купленном на...
-Да, сэр,-Оливер поднялся из кресла и сделал несколько неуверенных шагов к двери: его мучала молодая, болезненная любознательность и страх перед тем, что так отчетливо рисовало изображение. Молодой, статный юноша быстрым шагом вышел из комнаты. Он улыбался, хотя на лице была кровь, мягко отступил в сторону, пропуская Оливера и, ни говоря ни слова, прошел мимо него по коридору. Уже почти преодолев порог, Оливер повернулся, чтобы еще раз взглянуть на этого спокойного, уверенного…и задохнулся от переполнивших его чувств. Белая, накрахмаленная рубаха, бесстыдно разорванная, свисала на его спине, мокрыми, красными лоскутами…
А Джек уже отдавал приказы слугам, совершенно не смотря на потрясенного друга или делая вид, что он не замечает ни ужаса, ни вопросительного приподнятых бровей, ни отвращения, с которым Оливер теперь оглядывал такую знакомую комнату. Он только выполнял свою прямую обязанность, просто-напросто подавил бунт в самом зачатке, не дал ему развиться, раз и навсегда отучил мальчишку своевольничать и, что опаснее того, показал, какая расправа ожидает поднявших на него руку…
-Клео,-тихий шепот вывел девушку из задумчивого, болезненного сна. Она и не заметила, как задремала в объятиях мягкого, уютного кресла, где иногда они сидели вместе с Андреем, где он читал ей сказки холодными зимними вечерами и свежими весенними ночами, когда свет еще льется в окошко, но его уже недостаточно, потому приходится звать слуг, чтобы зажгли свечи, наполняющие комнату загадочным, таинственным блеском и манящей, чарующей аурой близкой сказки, несовершенного еще чуда, поджидающей за углом загадки, жаждущей разрешения в самое ближайшее время. 
-Клео,- настойчивый голос снова отвлек ее от воспоминаний, пальцы требовательно вцепились в плечо, встряхивая.-Я видел как Андрей шел по коридору, слышишь? Он очень неважно выглядел, до очнись ты.
Глаза широко распахнулись, непонимание в них сменилось волнением, и девочка вскочила, едва не сбив Карла, а это был он, с ног. «Я нужна ему,»-электрический разряд, пронзил ее тело от макушки и до пяток, но нужно было подготовить пути к отступлению. Руки молитвенно сжались перед ней, а во взгляде скользнула такая грусть, что мальчик поспешил заверить ее:
-Я никому не скажу, честное слово, можешь идти спокойно. Никто больше не узнает,-она уже выскользнула из комнаты, а он все еще повторял одни и те же слова, заверяя пустоту в своей твердости.
Топот ног раздался по коридору, уж она точно знала, куда Андрей уходил каждый раз, когда Джек велел ему не показываться пред светлые очи. Нет, он не прятался на чердаке, а уходил в гостиную на детской половине, предаваясь каким-то своим мыслям. Он не ложился спать, не приходил в комнату, никому не мешал, то ли переживал обиду, то ли выдумывал новый способ мести. Она не знала, только тихо садилась рядом и молча прислушивалась к его дыханию. Только в этот раз что-то было не так-она чувствовала это...
Дверь неожиданно пронзительно скрипнула, и девочка нерешительно заглянула внутрь, ища глазами своего приятеля. В первое мгновение ее дыхание перехватило, сердце забилось сильнее, но уже не от бега, а от ужаса.
-Испугалась,-он лежал на животе на диване и повернулся на слишком громкий вздох, словно почувствовал ее присутствие.-Ничего страшного не случилось, все хорошо, честное слово. Слышишь?-но заглянув в стеклянные глаза подруги, он беспокойно приподнялся на локтях, чтобы вглядеться в ее неожиданно покрасневшее лицо, заблестевший от слез глаз...Клео прижалась щекой к косяку и виновато улыбнулась, не замечая, как первые капли оказались на беззащитных щеках. Все сжалось у него внутри от жалости и захлестнувшей волной душевной боли. Как недооценивают ее люди...
-Клео!-он попытался встать, но судорога исказила благородные черты, губы сомкнулись, и это откровенное, случайное проявление слабости заставило ее почувствовать себя ужасно виноватой и осушило слезы. Ноги сами понесли к дивану, колени согнулись, а руки обвились вокруг его шеи. Теплое дыхание благодарно защекотало обнаженную шею.
"Что мне для тебя сделать?"- прочел он в мурашке, пробежавшей под кожей до самой мочки.
Андрей не ответил, но губы его снова едва ощутимо шевельнулись в нескольких миллиметрах от нее, подавляя очередную обжигающую вспышку боли.
-Спина...горит... Я принес воду, а рубашку на тряпки.
Клео послушно кивнула и расцепила руки. Андрей приподнялся рывком выдирая светлые, перепачканные кровью лоскуты, оставшиеся от его верхней одежды. По воде разошлись красные круги, когда руки окунули тряпки в ледяную воду, мгновенно покрываясь гусиной кожей.
-Никогда бы не подумал, что ты такая сильная,-пробормотал он, наблюдая за тем, как ловко она отжимает воду.
"Сейчас станет легче,"-обещали колыхнувшиеся в такт движениям пряди, когда девочка перебралась к его спине, внимательно вглядываясь в рассечнную кожу. Первое прикосновение мокрой, холодной ткани заставило его собрать все силы, чтобы удержаться от вскрика хотя бы ради нее. Клео тоже вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, стараясь вытирать запекшуюся кровь, не срывая засохшие куски, в то же время очищая и остужая пострадавшие участки.
Она впервые увидела в нем не товарища в детских шалостях и не друга-ровестника, верного защитника и пажа. Совершенно неожидано перед ней очутился рослый, крепкий юноша, старше ее по возрасту и с приятной внешностью. С умными, добрыми глазами, отливающими сталью невысказанного прошлого и загубленного будущего, с острой, холодной проницательностью, ясным сознанием, с редкой, дьявольской гордостью и собственным взглядом на эту жизнь, с его бесконечными размышлениями о вечном, непонятной, необъяснимой пока привязанностью и чуткостью души, улавливающей каждое несказанное слово.
Он тоже почувствовал этот переход, когда вздрогнул, словно от испуга, ее руки, когда надломилось что-то внутри, когда зеркало ее глаз повернулось под другим углом, позволяя себе в первый раз видеть несколько иначе, чем она привыкла.
-Клео?-тихий вопрос, удостоверяющийся в том, что все в полном порядке, ответом на которое послужило легкое касание его плеча, и дрожь исчезла, словно ее и не было вовсе. Или нет?
«Ты хочешь что-то сказать, я чувствую, но не можешь или сам не понимаешь, что это и боишься. И я тоже хочу и не могу тебе сказать,»-словно говорила она, откидывая пряди с лица, хотя они тут же возвращались обратно, закрывая «безобразие».
Тогда он промолчал в первый и последний раз.