Кутузка

                "От тюрьмы и сумы не зарекайся»
                (посл.)

«Мы в вытрезвителе ни разу (!) Не ночевали, что за жизнь?» - сокрушался я как-то в стихотворении, жалуясь на серость и невыразительность жизни. Раскрашивать её надо. Раскрашивать!
С Валей Мафенбаером мы встречаемся редко. Но до умопомрачения метко. При росте 176 см объём его бёдер был таков, что при пробегании крутых виражей в манеже, стены его аж в дрожь бросало от восторга. А после того, как подружка его жены написала, что вышла замуж и муж у неё – умный как Мафа, то «умный как Мафа» стало у нас характеристикой незаурядного умища.
По окончании занятий спортом дружеские отношения у нас не иссякли и мы продолжаем встречаться. Этот раз мы сидели у него дома, и «питница» незаметно перетекла в субботу. Одной из новостей, которых я узнал великое множество, было то, что наш соратник по спортивным баталиям Зиннур находится в областной больнице с ножевым ранением. И вот, чуть утро встретило нас прохладой, мы отправились его проведать. От ночных разговоров была отвратительная сухость во рту, от которой мы успешно избавились у первого попавшегося пивного ларька.
«Сердце ёк, ёк, ёк,
Впереди пивной ларёк.
Мы шагаем по дороге,
Руки тоже стали ноги», -
запелось у меня при виде второго, но Валюшка проигнорировал и песню, и объект, ею воспеваемый: «Так и до больницы не доберёмся».
Зиннурка, хоть и с писклявым голосом, вызванным повреждением голосовых связок, не терял нити управления окружающим пространством вместе с людом его заполняющим. Сделав несколько указаний белым халатам, он предложил нам погулять минут тридцать, в течение которых должна прийти машина и увезти нас к нему домой. «Как жить надо покажу», - просипел он.
Октябрь месяц, много не погуляешь, и мы согревались с Валиком в неподалёку оказавшейся забегаловке. Как и было обещано, через тридцать минут у входа в больницу стояла машина, которая и доставила нас в Зиннуркины апартаменты. Хозяин угощал нас вином, мы поведали ему о своём, а он рассказал, как докатился до ножа в горло. Посматривая время от времени на часы, наконец, радушный хозяин по случаю прихода к нему женщины, предложил нам закругляться и, наказав не трогать оставшиеся две бутылки, ушёл наводить порядок в спальной комнате.
- Нас! на бабу променял! - возмутился Валик.
- Сволочь, - диагностировал я, открывая холодильник, чтобы посмотреть на запретные плоды.
- Валь, - французское! А давай отомстим за предательство друзей!
- А давай!
Оставив пустые бутылки в холодильнике, мы, пока страшная месть не открылась, поспешили на свежий воздух.
- Да посидите ещё немного, время ещё есть - предложил Зиннур.
- Нет-нет-нет, готовься к встрече дамы, а нам идти надо.
Вышли, а куда идти? - не наговорились. Да и вожжа под хвост попала, а денег уж и нет… Проблема для Валика оказалась решаемой: его честные чистые глаза явились залогом отпуска в долг востребованного количества пенного напитка. И вот мы уже сидим в парке, разговариваем, никого не трогаем, только облегчиться под ближайшие дерева отходим: скромно, без привлечения внимания окружающих, которых и было-то два-три проходивших мимо горожанина за всё время нашего беседования. Про парадоксы нашей любви с милицией я уже сообщал («Про любовь»), так что никакого удивления у меня не вызвало появление двух бравых ребят из патрульно-постовой службы. Прикинув в уме, что ничего противозаконного мы, вроде, с Валей не совершили, не с удовольствием, но со спокойной совестью, отправились вслед за их приглашением пройти до рядом находящегося пункта милиции. За эти пятьдесят метров, что нас отделяли от него, мы умудрились вдоволь "навосхищаться" смелостью блюстителей порядка, отважившихся задержать отъявленных негодяев. И тут-то мы повыпендривались друг перед другом в смелости и остроумии. Ох, как мы острили!
Претензии нам предъявили сразу по прибытии на место доставки. А тут нужно заметить, что тогда в Перми были круглой формы пункты милиции. По крайней мере, знаю, что два были точно: возле ЦУМа и в парке «Дзержинского», где мы сейчас и находились. (Преступника, говорят, всегда тянет на место преступления. Точно говорят! Когда, я как-то заглянул на это место, то этого пункта уже не было. И мне тогда подумалось-показалось, что и соорудили-то его специально для того, чтобы нам с Валюшкой было что вспомнить при составлении автобиографии). И эти сооружения обеспечивали круговой обзор. «Видите, - обращаясь к нашим самодовольным рожам, провёл рукой, приглашая посмотреть открывающуюся панораму, хозяин заведения, - тут у нас всё, как на ладони. И мы вас уже часа два наблюдаем. Конечно, понимаем, что пиво – оно наружу просится и терпели мы до тех пор, пока вы не «сходили» на наше заведение. Вы же честь мундира нашего… обмочили… обмарали… запятнали!» - возмущению хозяина колеса обозрения не было предела. Мы с Валиком переглянулись: «Когда успели?». Но факта этого не признали, и продолжали играть роль этаких сатиристов-юмористов: мы им советовали лучше заняться грабежами-разбоями-убийствами, а не тратить драгоценное время на воспитание и без того уважаемых граждан. И в ответ они как-то неправильно прореагировали: брызнули Валику в лицо из газового баллончика, а мне пнули со всей милицейской резвостью промеж ног. Вот, говорят, битьё это - плохо. Враки всё! Во-первых, это моментально отрезвляет, во-вторых, позволяет адекватно оценивать ситуацию. И то, и другое вмиг отразилось на наших просветлённых лицах. «Да…», - сказал я себе, поглаживая внутреннюю сторону бедра. «Да! - согласился сержант, - едем в вытрезвитель!». Тут уж мы перечить не стали и мигом загрузились в предназначенный для таких случаев автомобиль. Но служитель медвытрезвителя нас не принял. «Ну что вы, ребята, - обращаясь к милиционерам, выразил он своё мнение, - нормальные мужики, явных признаков опьянение не видно (ещё бы! см. выше)». Пройдясь по нам взглядом, добавил: «Одеты прилично… Нет, мы таких не берём», - вынес он окончательный приговор.
- В отдел! - командует сержант, и мы под усиленной охраной следуем в Дзержинский райотдел милиции. Парк «Дзержинского», отдел – «Дзержинский», эх, Феликс Эдмундович, Феликс Эдмундович… «чистые руки, горячее сердце».
В дежурной части оказались незнакомые мне личности. «А с чего бы это вдруг они тебе были знакомые?» - спросит читатель. Спросишь ведь? Отвечаю: «А с того, что жена моя из этих самых мест будет!».
Но хвастать этим обстоятельством я не стал по причине пребывания моего мировоззрения в кризисе среднего возраста - это когда дурь, копившаяся десятилетиями, разрывает мозги и вылетает на оперативный простор. «Уйдёшь – я тебе такую жизнь устрою, что смерть будет лучшим выходом из неё» - так упредила меня Люся: супруга, а по совместительству ещё и майор милиции. Я не послушал и улетел (типа – орёл). И служила она именно в этом Дзержинском отделении, поэтому многих сослуживцев её я знал. И из них сегодня – ни одного!
- Имеем право на звонок! – заявил Валик, чем вызвал искреннее веселье присутствующих в дежурке: «Голливудских фильмов насмотрелись! Гы-гы-гы-гы». Это «гы-гы-гы» возмутило нас и раззадорило, и мы уже в два горла стали орать про права человека, свободу слова и прочую ахинею, которой уже развеселили даже обитателей «обезьянника». Но позвонить всё-таки дали. Звоню домой. Думаю: «По реакции Люси хоть узнаю, на что рассчитывать. Неужели всё-таки начала угрозу свою в жизнь мою претворять…». Домашний телефон не ответил, а вот Валик дозвонился: сообщив супруге наше местопребывание, наказал позвонить товарищу майору.
Подержав некоторое время в «обезьяннике», перед тем, как отправить дальше по этапу, заковали нас в наручники… «Да что же это творится! – не выдержал Валя, - да! виноваты, штраф дайте, но в наручники-то зачем? от общества изолировать! зачем? Не соответствует наказание содеянному!». Ему аж плохо стало. «Валидол дайте, в кармане пиджака лежит», - потребовал он и конвой то ли пожалел, то ли испугался, но от оков его освободил.
А я как заправский преступничек - в кандалах - следовал по улицам родного города, так и не веря в реальность происходящего. Как в кино: ужас, но понимаешь, что всё это не по-настоящему; и со стороны жалеешь героя, но всё равно знаешь, что артист-то всё равно живой останется. Проезжая мимо дома, не теряя надежды на освобождение, предлагаю заехать ко мне, познакомиться с их коллегой, попить чайку или что бойцы захотят. «Да у него, - кивая на меня, - жена в вашем отделе работает», - встревает для убедительности Валик. Никакой реакции! Не обращая внимания на наши жалкие потуги склонить их к приятному времяпровождению, конвой доставляет нас в центр социальной реабилитации. Это он сейчас так называется, а по старинке – спецраспределитель. Здесь специальный контингент распределяется на разные сроки реабилитации: чем больше свинства в отловленных сволочах – тем большие сроки требуются для превращения их в человеков.
Вот она - мечта поэта! Камера: дёргай решётку на окне, бейся головой о стенки и дверь, требуй звонка близким людям, и тебе ничего за это не будет. «Ну вот - началось» - не осталось у меня сомнений в Люськиных кознях. А чем ещё объяснить сие приключение? Ну не укладывалось в моей дурацкой, но - голове, что за справление естественной малой нужды человека можно заточить в кутузку. Ещё понятно, когда у всех на глазах, посреди улицы, в центре города… Но в нашем-то случае?
Но оказалось, что больше половины присутствующих были как и мы: по нужде оказались не в то время и не в том месте, в отличие от лиц, следящих за порядком на улицах – те всегда начеку. Другие? Один шёл по улице в весёлой компании и громко смеялся, а на приглашение радетелей порядка проследовать с ними - отказался. Силой убедили в неотвратимости ответа за антисоциальное поведение. Другого упекла любящая тёща: обматерил её при своём сыне. Оказывается, что материться при лицах несовершеннолетнего возраста чревато лишением свободы. Дедушку бабушка решила попугать и вызвала наряд. Весь следующий день простояла она возле спецраспределителя, уговаривая милицию отдать ей деда на поруки. Не получилось: протокол составлен, - как ей объяснили, - деваться некуда: не могут чистые руки идти на подлог документов или их незаконное изъятие.
Ночь провели на жёстких лежанках, а с утра время потянулось… Воскресенье, а в этот день реабилитаторы отдыхают. Причём – все, за исключением сторожа по ту сторону двери. На довольствие нас не поставили, куревом не только не обеспечили, но и отобрали то, что было. К обеду у мужиков уже челюсти сводило от желания чем-нибудь затянуться. От этого рты не разжимались и разговоры не вязались. И время:
- Валь, времени сколько?
- Десять часов.
Предыдущие сутки не могли мы с Валей наговориться, прокачивая темы от устройства сенокосилок до развития цивилизаций. А тут – ни одна тема в голову не прёт, и вообще - разговаривать не хочется. Отупение какое-то.
- Валь, времени сколько?
- Пять минут одиннадцатого.
- Не может быть!
- Смотри! - и суёт мне часы под нос.
Точно: пять минут одиннадцатого.
- Блин, а как будто полдня прошло.
- Будто сутки прошли! И как люди в тюрьмах годами сидят? Пять минут за сутки… Если таким образом пересчитать, то сколько мы уже сидим?
- Надо 24 умножить на 60… А потом на 5 разделить?
- Логично. Умножай, дели.
- Не, давай 5 минут за полдня возьмём.
- С чего?
- Сутки – 10 минут получится: делить легче.
- Лодырь.
- Согласен. Умножать в столбик надо.
- Умом прикинь. Умножь 6 на четыре, потом шесть на двадцать и сложи полученное.
- Маф, всё-то ты знаешь…
- В школе проходили.
А десять куда девать?
- Какие десять?
- Ну – сутки которые.
- В задницу воткни!
- Кому?
- Себе!
- Цифры в уме держать надо, а ум - делся куда-то.
- Вон - на стене вычисляй. В столбик.
- Пишущего инструмента нет.
- Саша, люди захотели написать, и инструмент нашли и даже, - посмотри, - способ придумали, чтобы написанное всем обитателям видно было. И показывает на надпись на стене, растянутую на всю её длину на высоте в два человеческих роста:
«Не пейти ребята!».
- Грамотеи…
- Зато суть предельно ясна. И потом, как умудрились на такой высоте написать?
- В паре, видимо, работали: пишущий на плечах помощника стоял.
- Вот, каково желание донести истину для придурков типа тебя – в экстремальных условиях смогли! Вычисляй.
- И типа тебя?
- Саша, если бы не ты, я бы и в мыслях не посмел с этими пэпээсниками острить.
- Да ведь и если бы не ты, то я тоже навряд ли стал бы с ними пререкаться.
- А почему всё? Потому что два человека – это уже си-сте-ма! А система обладает теми качествами, которые не присущи отдельным её элементам… Дальше мысль Валик развивать не стал: то ли потерял, то ли вспомнил про исход ума из моей головы.
Это был один из немногочисленных содержательных диалогов, которыми мы удосужились наградить друг друга за всё время вынужденного заточения.
И тупое хождение по камере.
- Валь, это ты на пост «сходил»?
- Я думал – ты.
- Не ходил я.
- И я не ходил. Но кто-то ведь сходил! Порознь мы, может, и не ходили, но мы же, повторяю – система. И потом, не забывай о третьем её элементе – Джон Ячменное Зерно! А эта система уже способна на действия, мой друг Йорик, что и не снились вашим мудрецам.
- Там Горацио.
- Где – там?
- Да в цитате.
- Не принципиально, друг мой Горацио, всё равно им и не приснится то, что смогут сделать ты, я и Джон Ячменное Зерно в одной упряжке. И тут же, без всякого перехода застонал: «Домой хочу! к маме! Представляешь: лежишь на диване и газету читаешь… телевизор работает».
- Не представляю… Это что-то совершенно из другой жизни, которая испарилась, как только дверь за нами захлопнулась.
На следующее утро нас с Валиком разбудили спозаранок, отвезли в «Дзержинский» и оставили в «обезьяннике» ждать свой участи.
- Тихонов, пёс помойный, выходи! – слышу громогласное приглашение от дежурного. Выхожу: «Ба! Знакомые все лица! И какого чёрта нас в субботу угораздило сюда попасть?» - думаю. Вот, то ли дело понедельник – день хороший! Жалуюсь майору на негостеприимство предыдущей смены: «Ногоприкладством занимаются, начальник!».
- Мало вломили, ещё надо было, - выгораживает своих дежурный, - ишь, чего устроили!
- Вели себя законопослушно…
- А на пост кто «сходил?», дебош в дежурке устроили!
- Да какой дебош? Позвонить попросили…
- Александр, всё записано, и запись я только что просмотрел. Ну, не совсем корректно у вас получилось. Пятнадцать суток вам светило.
- Ничего себе! Да за что?
- «Сопротивление работникам милиции», - в протоколе написано.
- Да не сопротивлялись мы!
- Ну, видимо, под этой формулировкой имелось в виду подтопление пункта милиции. Ладно, Матрунчик позвонил: попросил отпустить, так что – свободен.
- А он-то откуда узнал?
- Откуда-откуда, Людмила ему сообщила. Сказала, что такую сволочь, как ты, выручать не будет, пусть Валера о тебе заботится. Ты не один?
Я посмотрел в сторону «обезьянника»: Валик махал руками и бил себя в грудь, привлекая к себе внимание, всем видом умоляя, чтобы про него не забыли. «А вот возьми и забудь», - бесёнок во мне заговорил и даже соорудил на лице хитрюще-предательскую улыбку. Захотелось помахать Валику на прощание рукой и равнодушно прошествовать на выход. И краем глаза посмотреть на реакцию его рожи. Аж сердце заколотилось в предвкушении удовольствия. Вообще-то я его люблю, но почему бы и не поиздеваться над хорошим человеком?
- Двое нас, - говорю. Вон – в «обезьяннике» руками машет, упрашивает, чтобы его здесь оставили.
- Шутить изволите? Забирай и уё……!
И мы вышли. С твёрдым намерением вести праведный образ жизни.

P.S.: http://www.stihi.ru/2006/01/31-2355