Ведьма

Она бежала, смеясь, легко и быстро по белой мраморной лестнице наверх; длинное платье вилось позади легким прозрачным облаком; в руках она несла цветы, целые охапки, они падали на мраморные ступени, но она не останавливалась, чтобы их поднять, а все бежала, не оглядываясь, ступая босыми ногами по белой прохладе камня, и смеялась. Она была молода и необыкновенно красива. Красота ее была редкой и благородной: тонкие кисти, белая кожа, строгий профиль, густые черные волосы до пояса, огненный взгляд синих глаз. На лбу ее лежала тиара, знак власти. Вся она была стремлением подняться на самую высокую ступень этой волшебной лестницы. А лестница, казалось, была нескончаема, вокруг нее висела белая непрозрачная дымка, а издалека доносился звон нежных колокольчиков – музыка ветра… Время здесь не имело значение, и все-таки она торопилась. Может быть, она была честолюбива, верила в себя и надеялась там, наверху, получить некую награду. А цветы.. что цветы? Их дарят ей охапками, те, кто любил ее…
Что ж – она дошла до самого верха. Но там, наверху, не оказалось ровным счетом ничего! Лестница висела в воздухе, кругом стояла все та же дымка, и звучала все та же музыка… Пустота! Она хорошо помнит этот момент: как в отчаянье и в злости она всплескивает руками, и оставшиеся цветы падают вниз, в светящийся туман. Какая горечь… Она смотрит глубокими синими глазами вдаль, сжимает в жесткой и горькой усмешке нежные губы и делает шаг вперед…
От собственного крика и конвульсий тела она просыпается вся в поту. «Что за черт, - думает она,- опять этот проклятый сон!!» Кряхтя, чай не девочка, ей уже за 70, она слезает с полатей, чтобы зажечь свечу. Ночь еще не покинула пределов этой земли, и густая бархатная тьма скрывает насыщенную событиями жизнь леса. Какие-то крики, шуршание, беготня живых организмов, извечная борьба за выживание. Ветер шевелит черными кистями берез возле ее дома, доносит запах тимьяна и мяты, качает редкие звезды над приземистой крышей ее дома. «Ничего, - шепчет себе она, - осталось недолго, скоро, уже скоро…» Она надеется на смерть, но беда в том, что это недолго длиться так долго! Ей за 70, но она еще крепкая старуха и крепче многих молодух. Живет одна в лесу, до зари поднимается, за полночь ложится, вся в делах: небольшое, но хозяйство вести, травы до росы собрать, лесного меда, пряжу спрясть, огород в порядке держать, да еще обойти свои владения, поговорить со всякой живой тварью, помочь кому, ежели что, встретить день, проводить его, за луной проследить, людишек страждущих принять, ведьмачество  свое творить, дел-то невпроворот…
Да, она ведьма – это еще одна причина, по которой она не может помереть. Она одинока и некому передать знания свои… Это вечная боль ее. Была она молодой, была у нее дочка. Померла в младенчестве. Не хочется вспоминать, но помниться… Она усмехается. Многие бояться ее, сила у нее есть, истая, от бабки полученная, многие смерти ее ждут, потому как влиятельная, и хоть на отшибе в лесу живет, а все про всех знает. Однако что ей их страх?! – не больше комариного укуса. Но, по правде сказать, сама она устала от длинной и одинокой жизни.
Еще этот сон.. Он с юности ей сниться. Когда она еще была босоногой веселой девчонкой, растрепой, с двумя косами, из которых волосы торчали во все стороны, никакие ленты не помогали… Бедовая была, шалунья, все-то ей было интересно, на мир глядела открытыми бесстрашными глазами. А ведь говорила бабуля, предупреждала: «Береги, милая, сердце  свое береги, непростая судьба тебя ждет!» Бабка-то ведала, не зря вещала, а вот она зря смеялась, лучше поостереглась бы, сейчас может не одна бы была.. Она вздыхает, бранит себя: «Ну что, старая карга, опять ту же песню завела!» Но мыслью все равно уносится в те времена, как девчонкой бегала по полям и лугам, захлебываясь от восторга. Но и сдачу могла бы дать любому деревенскому мальчишке. Потому и уважали ее, не трогали. Бабка для порядка бранила, но не сильно, любила единственную внучку, баловала. За что ж не любить-то? Внучка сообразительной росла, про травки, про минералы всякие, про лес и тварей лесных, про видимый и невидимый мир хорошо науку осваивала. Про все бабуля рассказала. Всему научила. Не научила только, как от любви уберечься.
Вздыхает старая ведьма, сидя на лавочке, наблюдая, как ночь теряет свою власть, – сожаленья, все они… вернуть бы то время! Сегодня день погожим будет, вон уж звезды на синем атласе неба гаснут, алеет восток и все кругом наполняется нежностью и восторгом… еще один день жизни, еще один..
Она вспоминает. В эти редкие минуты, когда она не занимает себя делами, что ей еще остается делать – только вспоминать!

Ох, как она тогда танцевала!! Был большой сельский праздник, горел костер, вкруг него все село. Смеха, браги, танцев, песен - водоворот!! красных, белых, синих, цветастых сарафанов, платков, рубах и портков - бесконечное пестрое мельтешение!! Как она отплясывала!! Черные косы змеями вились, сарафан синий колоколом стоял, красные многорядовые рябиновые бусы во все стороны посыпались – весело!!! Вот тогда-то она его и увидела. Здрасте, пожалуйте, власть местная праздник скромный посетила. Однако ж – хорош князюшка, наслышаны – и молод, и красив, и умен, и книжник… «Чернокнижник хренов! – плюется старая ведьма почти беззлобно. Это сейчас почти беззлобно, уж сколько годков прошло, а тогда ей 17 было, она себе цену знала – красавица, умница, смелая, работящая, ведунья, не одному уж парню отворот поворот дала, лишь особенный, лучший из лучших станет ей мужем. Ей было 17, и, глядя в его светлые ореховые глаза победоносно, уверено, она знала – вот оно, счастье ее. Потому и поверила, что ждала, что хотела верить, потому и пошла за ним, когда он за руку взял, прошептав: «Так хороша ты! Никогда такой не встречал! Сколь огня в тебе, сколь чудной красы! Невестой будь мне – княгиней тебя сделаю!» Плакал от восторга, руки, пахнущие травами, целовал – вот и поверила. Как сейчас помнит она эту теплую сентябрьскую ночь, сгоревшую в их любовной истоме и страсти.. Поутру синих лент из ее кос было не сыскать.. И стала она другой после той ночи. Да, такой мягкости, глубины, спокойствия в ней до того не было. Стала она будто драгоценный сосуд, наполненный живой водой, боялась расплескать, перестала бегать по деревне, напротив – стала ходить медленно, мягко, косы отныне были убраны лентами, а лицо светилось загадочной и мягкой улыбкой. Гордо она несла свое посвящение в женщины. Пела ее душа, верила, надеялась, любила. Ждала. Вот-вот приедет, князюшка, да с дарами, вся деревня соберется, три дня будет пир свадебный, а после он увезет ее в белые палаты, далеко-далеко, где станет она княгиней.. А что, думаете, не смогла бы?! Смогла бы, еще как смогла бы, кабы не обернулось все так…
«Хватит уж вздыхать, пора делом заняться...»: говорит себе ведьма, и руки привычно и ладно правят домашнюю работу. Сегодня еще девка одна из деревни хотела придти, приворот ей, вишь, нужен, влюбилась, дурочка… Плевать, что другая на того же парня у нее же делала тот же приворот. Пусть парня пополам разорвет. Привороты сильные, не сможет он выбрать между двумя, и скорее всего все трое сгинут в адском пламени страстей. Она усмехается – вот это как раз еще радует ее старое сердце. Да, это месть. Месть этому обманщику, чернокнижнику, князьку хренову, месть за обманутые надежды, за преданную любовь. Уж как она убивалась, когда до их села дошла весть о женитьбе князя! С лица вся спала, слезами не единожды умылась,  кулаки поотбивала об стены.. Бабуля перепугалась, отварами отпаивала. «Ну что же, - кричала она, - что же убиваться так!! Ну как влюбилась, так и разлюбишь! Другого полюбишь! Мало ль достойных?? Вона парни как вьются! Да и че бы ты делала в каменных палатах ентих?? Тебе воля нужна, лес наш, поле, простор.. а там че – интриги одни, все власть делють, не твое енто..» Не слышала она бабки, ибо под сердцем уже дитя шевелилось. Два месяца уже было. На третий день замолчала она, как каменная стала. Задумала месть. А месть – это холодное блюдо, хорошо приготовленное. Вынашивала замысел, как дитя свое. Бабку обманула, сказав, что забыть князя хочет. Позволила деревенским парням себе знаки внимания выказывать.  Сама тайком зелье варила. Ох, и сложен состав был!! Только несколько раз за всю жизнь такое зелье она варила. Тот раз был первым. Конечно, порой сомневалась – а стоит ли? Гадала, и на камнях, и на воде, и на свече, и на птичьей требухе. Но свеча дымилась, камни молчали, вывороченные птицы чушь несли, а вода предвещала беду.
Наступила зима. Под тулупом наметившегося живота не видно было, да и бабка уж подслеповата стала. Зелье было готово. Сказывала, что в город на ярмарку поедет. Лучшие одежды надела. Убор головной, шитый жемчугом, платье из беленого льна, расшитое красными узорами, серьги длиннющие с каменями, сапожки красные. Телегу запрягла. С бабкой попрощалась как навсегда. Смеялась, раскрасневшись на морозе. Бабка радовалась – проснулась внучка, ожила! А та сосуд заветный за пазуху положила. Без приключений доехала до города, чай не одна была, караваном шли – и на ярмарку и князю подарки от села к свадьбе приподнести… И вроде ясная голова у нее была, все сделала как надо, хитро и умно, комар носу не подточил, а все как во сне… Едва помнит, как в палаты расписные вошла вместе со всеми, как в пояс поклонилась и князю и жене его молодой, как улыбалась, как речи сладкие вела, как князь ее узнал, подскочил малодушно, увиваться стал… Как молчала, чуть склонив голову, сверкнув взглядом на жену его белесую.. Не княгиней, царицей стояла посередине зала. Потом снова смеялась, сосуд князю приподнесла – пейте, дорогие князь и княгинюшка, на ночь понемногу, ночи всегда страстными будут, совет вам да любовь и жизнь долгая, счастливая… Никто бы никогда не понял, что у нее на сердце, мила была, весела, на пир оставлена была. На пиру танцевала как тогда, в сентябре, хоть уж тяжело было. Княгине платок шелковый расшитый узором дивным подарила. Снова в пояс кланялась. Снова про сосуд тот шепнула, вроде того, что никогда князь на других баб не глянет, только ты будешь в сердце его.. Все сделала, как надо. Вечером едва до постоялого двора добралась. Словно не живая. И потянулись дни чернее ночи. Месяц прожила в чужом стесненном домами городе, шумном, многолюдном, неуютном для нее. Права была бабка, не ее это место было. Но содеянного – не воротишь. Изредка видела мельком и князя и жену его. И лишь когда стала замечать признаки действия яда, успокоилась, удовлетворенная. Замечательное зелье! Человек его пьет и вроде ему хорошо становиться, и весело, и лениво, и все вроде в легкости и свете кажется, а силы убывают, и влеченье вроде сильное, а все на грезы уходит… Медленно действует яд, ни сам человек, ни окружение его не чувствуют, что что-то не так, лишь знающий определить может… И подсаживается человек на зелье так, что и не может без него, а силы убывают, ни есть, ни спать не может, а все что-то влечет его, душу сжигает.
До марта прожила она тогда в ненавистном городе в ожидании. В марте князь с княгиней внезапно скончались от неведомой болезни, сначала она, потом он. В марте у нее родилась недоношенная девочка. Несмотря ни на свою слабость, ни на слабость ребенка, засобиралась молодая ведьма домой. Думала, чтоб успеть до половодья, да к тому же дома травами выходит она ребенка. И бабуля поможет. Теперь вся ее сила воли была направлена на ребенка. Появилось ради чего жить. Полюбила она девочку как свет своей жизни. Такую крохотную, так похожую на нее… О князе не жалела ничуть,  ничто в сердце не шевельнулось…
Привезла домой трупик. А дома ее ждало известие, что и бабуля этой зимой скончалась, не дождалась внучку.
И вот вроде сильная она была, да сломалась. А жить надо. Собрала свои вещи, закрыла избу, ушла жить в лесную сторожку, в которой они с бабулей останавливались, когда за редкими травами далеко ходили.
Но ведунья людям все равно нужна, прознали, что знахаркина внучка вернулась и в сторожке живет, стали приходить. А ей что – настои сделать, болезни излечить, заговоры нашептать да погадать – всегда пожалуйста, не бесплатно же: и хлеб несут, и яйца, и шерсть, и платок шелковый иль отрез какой… Да и лес кругом – дом родной. Набралась сил от природы-матери. Залечила вроде раны свои. Расцвела зрелой красотой, на всю округу известна стала. Толпами ходили к ней нуждающиеся. Еще начали к ней мужчины приходить. Что ж – она привечала одних, прогоняла других. Да только тех, кого привечала, накрывала через некоторое время болезнь какая, или неудача с ними приключалась, а то и смерть приходила. Случайность? Конечно! Случайность – язык Бога…

Долго не старела она. Только краше становилась с годами. Высокая, стройная, стан гибкий, профиль тонкий, косы короной вкруг головы, взгляд гордый, насмешливый, порой огнем опалит, порой к земле пришпилит. Бояться ее стали.  И гадания ее сбываются, и настои ее действуют, и заговоры работают, а лишний раз страшно и придти. Да и кто помнит веселую бойкую девчонку-сорванца, что пятки себе отбивала на танцульках? Старики померли, а молодые кто где.. вона опять междоусобная война началася, все власть делят..
Все реже стали к ней люди приходить. Все больше к лесу она стала обращаться. Со зверьми говорить, с деревьями, с ветром, с небом и водой. Все бы хорошо, но тоска стала силы подтачивать ее, и жизнь стала в тягость казаться. А помереть нельзя. Терпи.
Она и терпела, раз уж прыгнула с лестницы вниз, теперь лети, красава…
Ведьма мысленно снова обратилась к своему сну. Он значил гораздо больше, чем просто символ ее паденья во тьму. Да и что есть тьма? За долгую жизнь она поняла, что ни тьма без света не обходится, ни свет без тьмы.. На чьей она была стороне? На стороне сумерек, более всего ей нравилось это состояние природы: или рано утром, когда горят еще звезды, и солнце едва красит небо в розово-алые цвета, и поздно вечером, когда тени съедают предметы и очертания, заливая мягким серебром пространство и останавливая время… За долгую жизнь она многое поняла. Жалела ли она о чем? Пожалуй, что нет. Она знала, что не могла в те свои годы поступить иначе, и жалела лишь о своей мало пожившей дочери.. По неизвестной ей причине ни один мужчина не смог подарить ей больше жизнеспособное семя.
Дети… Недавно одна молодуха приходила с девчушкой лет 5, темноты она, вишь, боится, не спит, плачет, все ей грезится что-то… А девочка-то интересная, видящая… А не… Ведьма вскакивает, потрясенная догадкой. Ну конечно! Пора возвращаться в деревню! Где эта молодуха-то живет, дай бог памяти?!  Девочка-то, девочка – клад для нее! А она ей сонного отвара всучила, старая карга…
Солнце, наконец, поднялось огненным шаром над лесом, пространство наполнилось светом и птичьим пеньем. Неожиданно для себя старуха пустилась в танец, как молодая, смеясь как в старые добрые времена…