При du Рок 2

                Первое путешествие ду Рока.

Только сейчас я заметил, что мы стоим на берегу озера. От него, видимо, поднимался туман. В берег острым носом уткнулась лодка. На её корме стоял ловкий юноша, одетый в узкий сюртук с дутыми рукавами и такие же дутые штаны, ниже колен переходящие в узкие гольфы. На голове юноши красовалась шляпа с вороньим пером, и наряд его завершали остроносые башмаки.
– Мы не можем в этом мире оставаться более и минуты, – произнес король, пряча меч в ножны, – прощайся, если тебе есть с кем прощаться, и молись, если у тебя есть слова молитвы.
Мне не с кем было прощаться. Разве что... Я мысленно попросил прощения у Мастера и По-Средника, если я ненароком обидел чем-нибудь. Больше я никого не знал в этом мире. А молитву я знал только одну: «Господи, Пресветлая Богородица спаси и сохрани».
Артур шагнул в лодку и прошел на нос. Я ловко, как это у меня вышло, взобрался в середину, промочив ноги в ледяной воде. Отяжелев от нашего веса, лодка сразу просела.
– Трогай, – коротко бросил Артур кормчему.
Тот с видимым трудом шестом отодвинул лодку от берега, и мы поплыли. Кормчий орудовал шестом на корме, король стоял на носу, а я стоял посреди лодки.
– Сядь, – приказал Артур, и мягче добавил: – так надо.
Это было не озеро, скорей болото, настолько оно мелкое. Кормчий петлял, прокладывая курс по известным ему одному приметам. Я, не отрываясь, смотрел на полярную звезду. Лодка то плыла прямо на звезду, то поворачивала на восток, то на запад. Отчаявшись определить направление движения, я оторвался от звезды, посмотрел вниз и увидел утопленницу.
Офелия! Я узнал её! Она двигалась рядом с лодкой по правому её борту. На ней было надето длинное, богато убранное платье красного бархата. Не блекнущие краски небрежно брошенных на её наряд цветов соперничали с блеском драгоценностей. Длинные черные волосы и платье слегка колебались в воде, а мраморно-бледное лицо оставалось совершенно недвижным. Глаза её смотрели на меня с холодным вниманием. Как она хороша, как прекрасна, как идеально она подходит этой ночи и поросшему кувшинками озеру, как мне хочется плыть рядом с ней и смотреть, смотреть ей в глаза...
– Я не советую тебе, ду Рок, пристально смотреть ей в глаза, – голос короля был спокоен и тверд, он как бы разбудил меня, – дабы не пасть в бездну.
Весь путь я боролся с сильнейшим желанием смотреть на Офелию. Я смотрел на небо, но нет-нет да и падал взгляд мой в воду, чтобы на краткий миг запечатлеть идеал красоты. Только когда на востоке забрезжил рассвет, а из тумана стали проступать неясные очертания земли, Офелия оставила нас. Я посмотрел вниз, и увидел только пустую воду. Как жаль! Как печально!
Мы прибыли на пристань. Там во множестве находились лодки, привязанные к деревянным сваям. Самая большая из них не превышала 12 метров в длину и трех метров в ширину. Некоторые имели мачту для паруса, некоторые были оборудованы веслами, но большинство лодок, как наша, передвигались с помощью пятиметрового шеста.
На пристани короля ждала группа всадников и оседланный огромный вороной жеребец. Артур вступил в стремя и легко, несмотря на тяжелые доспехи, сел на коня. Обернулся ко мне, едва заметно кивнул, и группа умчалась галопом, только искры вылетели из-под копыт. В это время кормчий – имя его я так и не узнал – привязал лодку, взвалил шест на плечо и удалился в город.
Я остался в растерянности на деревянном причале, но я был не один. Ко мне подошел молодой человек, которого я не сразу заметил, увлеченный суматохой отъезда короля. На вид ему было лет двадцать. Только-только борода сменила юношеский пушок. Он был одет в темно-зеленый камзол, такого же цвета штаны и высокие сапоги. На плечах его красовалась меховая накидка, а голову украшал берет без определенной формы.
– Господин При ду Рок? – спросил он, подходя ко мне.
Я кивнул и поклонился.
– Мое имя сэр Эжен де Лекье. Мне поручено сопроводить вас в ваше жилище. Идемте, если вы готовы.
Ну, слава Богу, я не один.
– Я готов, идемте.
Сразу за пристанью начинался город. Предрассветные сумерки сменились серым утром. Стоял туман, придавая всему вокруг некую размытость очертаний и заслоняя перспективу, но на короткие расстояния было достаточно хорошо видно. Изредка из этого тумана конденсировался мелкий, колючий снежок, с тихим шорохом ложащийся на камни мостовой. Было холодно и сыро. У меня мерзло всё, что только могло мерзнуть, но особенно ноги, промоченные в самом начале моего во всех отношениях необычного путешествия.
Мы пробирались по узкой улице просыпающегося города. Его просыпание можно было определить по множеству дымов, поднимающихся над тесовыми крышами, по звукам, доносящихся из домов, по тому, что навстречу стали попадаться люди. Прошла толстая молочница в сером чепце. На ходу она с любопытством оглядела нас. Зеленщик толкал свою тележку на городской рынок. Чтобы его пропустить, нам пришлось прижаться к стене дома.
– Доброго вам начала дня, господа, – вежливо поздоровался зеленщик.
Он остановился и стащил с головы треугольный колпак. Сэр Лекье молча кивнул, отвечая на приветствие. Я в точности повторил его жест.
– Хорошая погода, сэр, – обратился зеленщик к моему спутнику.
– Проезжай быстрее, – строго, но беззлобно ответил Лекье.
– И вам удачи, господа.
Зеленщик нахлобучил треух на седую голову и покатил дальше тележку, гремя по камням деревянными колесами. Сэр Лекье по дороге показывал мне все достопримечательности. Кузницу – лучшую в столице. Оттуда уже раздавался веселый перезвон молотков. Трактир «У Офелии» – злачное место игры в кости и он не советовал туда заходить. Сапожную мастерскую и лавку ростовщика. Однажды, повинуясь какому-то внутреннему чутью, сэр Лекье остановился и жестом попросил остановиться меня. Через секунду из подворотни выплеснулась струя помоев и по желобку в середине дороги потекла к болоту. Только теперь я понял, какой запах меня преследовал с самой пристани. Воняло гнилью и человеческими испражнениями.
Наконец мы добрались до королевского замка. Он был окружен неглубоким рвом, в котором тяжело лежала черная жидкость. Запах гнили усилился до тошноты. «Отсюда начинаются эпидемии средневековья», – мелькнула у меня первая за утро здравая мысль. Через ров к воротам, обозначенные двумя невысокими башенками, был переброшен мостик шириной метра два. Ржавые цепи, идущие от моста к башенкам, выдавали, каким образом мост этот функционировал.
На воротах стояли двое стражников, одетые в легкие кольчуги, поверх которых были наброшены почти некроеные овечьи шкуры.
– Хелло Джон, хелло Дирк, – поздоровался сэр Лекье со стражниками, – как служба?
– Холодно, черт, – сказал первый.
– Как в преисподней, – сказал второй.
– Слава богу, – сказал первый.
– Скоро смена, – сказал второй.
– В преисподней-то пожарче будет, – засмеялся Лекье.
– Да, и имеется эль, – сказал первый.
– И девиц в избытке, – сказал второй.
Нас пропустили в ворота «ноу проблем». Сразу за воротами раскинулась кафедральная площадь. Справа росла колоннада кафедрала. Собственно, наспех переделанный римский храм Аполлона. На портике время еще не стерло лепнину из жизни богов, а на высоком постаменте стоял еще сам Аполлон, омытый дождями до бесформенности. На крыше возвышался огромный черный крест, символизирующий победу правильной религии над отсталым язычеством. В глубине площади стоял королевский дворец, архитектурно удивительно соответствующий кафедралу.
Несомненным добавлением нового времени были крысиные норы улочек справа и слева от площади – жилые кварталы слуг короля. В одну из таких улиц мы углубились. Сэр Лекье подошел к двери, ничем не отличающуюся от других, выходящих на улицу дверей, и толкнул её внутрь.
– Вот ваши апартаменты.
Апартаменты состояли из комнаты побольше с подслеповатым оконцем, затянутым чем-то мутным, и двух крошечных слепых комнатушек. Внутреннее убранство апартаментов было более чем скромным.
– Это зала, – пояснял сэр Лекье, царственным жестом обводя низкую комнату с окошком, – здесь, у камина можно принимать гостей или предаваться раздумьям. Это спальня, – мы ступили два шага и оказались в спальне, – здесь следует возлежать на ложе после трудов и битв.
Лекье с сомнением потрогал ложе, на каком следовало возлежать после трудов и битв – грубо сбитый деревянный щит, положенный на два оштукатуренных столбика.
– Пройдемте дальше, – предложил Лекье.
Секунды не прошло, как мы оказались в третьем помещении.
– Это комната слуги, она же – оружейная. Впрочем, слуга у вас приходящий, и вряд ли он будет ночевать здесь. Так что можете эту комнату использовать по своему усмотрению
«Вряд ли, – подумал я, – корпулентный слуга поместится здесь».
О ванне, теплом сортире и кухне с газовой плитой я не справлялся, ибо средневековье – что взять.
– А вот и ваш слуга, – обрадовался сэр Лекье окончанию своей миссии, – он ответит на все ваши вопросы, а мне, простите ду Рок, пора.
Сэр Лекье пожал мне руку и удалился. У двери, облокотясь о притолоку, стоял детина лет примерно двадцати пяти. Он стоял на одной ноге, вторую поставив на носок, а руки сложил на груди. Потом я узнал – это любимая его поза, и она всегда меня безмерно раздражала. Он был одет в грубую, теплую с виду одежду, и обувь – что-то ладное, кожаное, теплое.
У меня никогда не было слуги, и потому я совершенно растерялся – что я с ним буду делать. Молчание затягивалась.
– Меня зовут При ду Рок, – наконец разлепил я дрожащие от холода губы, – а вас как, простите.
Слуга отлепился от притолоки.
– Меня зовут Том, мой господин, – он глубоко, но с достоинством поклонился.
– Том, знаете что, а давайте затопим камин, – от дрожи мой голос звучал умоляюще.
– Воля ваша, мой господин, а дрова есть?
Я в растерянности осмотрел комнату. Дров не было.
– А давайте спалим эти два стула, – в комнате кроме нас и камина находились два старых как первородный грех стула, – зачем нам стулья, раздумьям можно предаваться, сидя на полу.
По-моему Том меня пожалел.
– Потерпите маленько, мой господин. Сейчас я принесу дрова.
Десять минут, какие отсутствовал Том, я непрерывно дрожал, и эта дрожь не давала мне окончательно замерзнуть.
Наконец вернулся Том с охапкой великолепных, сухих, смолянистых, чудесных, замечательных дров. От одного их вида мне стало легче на сердце.
Том быстро сложил дрова в камин, острым ножом наколол много тонких лучинок, сложил их отдельной кучкой, посыпал лучинки серым порошком из кожаного мешочка на поясе «Сухой мох», – мимоходом пояснил он. Постукал над лучинами камнями, выбивая искры. Появился дымок, огонек несмело лизнул дрова, и вскоре – о чудо – камин пылал.
Никакая сила не могла бы меня оторвать от камина. Я поворачивался к нему лицом, спиной, правым боком, левым боком, поднимал руки и садился на корточки. Я согревался.
– Первое дело, господин мой, для рыцаря – это оружие.
– Ты прав, Том. Первое дело – это оружие.
– Я пойду на королевский склад, получу оружие и доспехи.
– Мое присутствие там обязательно, – забеспокоился я.
– Нет, нет, господин, вы отдыхайте, я управлюсь сам.
Том ушел, а я сел на один из спасенных стульев и, кажется, задремал возле камина. Господи, я в средневековом городе. Сам не верил этому обстоятельству. Какой все-таки молодец По, что отправил меня сюда. Как он там, бедняга. Наверное, уже встал, выпил кофе из термоса, которое он любит пить по утрам, съел булочку с ветчиной и сыром, сидит у окна и курит. Так захотелось курить, что я открыл глаза. Посреди комнаты сидела большущая крыса и недоверчиво смотрела на меня. «Интересно, – подумал я, – кто из нас двоих здесь главный». Крыса на этот счет, сдается, имела совершенно определенное мнение. Мы довольно долго смотрели друг на друга. Крыса грозно шевелила усами, а я скрипел стулом. Она не боялась скрипа, а мне не страшны были её усы.
Процесс созерцания прервал металлический грохот за дверью. Это вернулся Том с тюком снаряжения и плетеной корзинкой. Пока он входил, крыса неспешно убралась восвояси. Том небрежно бросил железо в угол комнаты, а корзинку бережно поставил на свободный стул. А в корзине были: половина краюхи серого хлеба, баранья нога, капуста, какая-то другая травка, яйца сыр, глиняный кувшин, затянутый сомнительной чистоты тряпицей. «Так, – одернул я себя, – ты в средневековье. Гигиену оставь на входе».
– Откуда все это, – восхитился я.
Том с гордостью осмотрел свою добычу.
– На кухне получил. Пришлось немого поскандалить, не без того. Хорошо, сэр Лекье проходил мимо. Он подтвердил мои слова. Сейчас мы будем пировать.
– А как же мы будем пировать, на чем.
– Подходя к апартаментам, я всё продумал. Мы сделаем так...
Том попросил меня встать. Поставил два стула друг против друга. Из спальни принес мое ложе и положил его на стулья. Из всей моей мебели получился роскошный стол. Он выложил на стол содержимое корзинки. Наломал хлеб, крупно нарезал баранину, а капусту и другие травки вовсе не трогал.
Привлеченная запахами, из норы вылезла моя знакомая крыса.
– А тебе что здесь надо, – замахнулся Том на неё ножом, – тебя не звали.
Крыса пискнула и испуганно ретировалась в нору.
– Построже надо с ними, мой господин, – вздохнул Том, – чуть дашь слабинку, и тут же влезут на голову.
И начался пир. Первый раз я ел экологически чистые продукты, без малейшей примеси химии. Не верьте, что удобрения не меняют вкус продукта – не верьте.
После пира мы возлежали по обе стороны камина и передавали друг другу кувшин с элем. Эль из королевских подвалов – это, доложу я вам, не хухры мухры. Том лениво кидал остатками хлебных корок в крысу, та не обижалась и утаскивала их в нору.
На мое предложение её, того, уничтожить из соображений гигиены, Том категорически возражал.
– Не знаю уж, как там ваша гигиена, но знаю одно: лучше в доме держать одну большую крысу, чем биться с дюжиной маленьких.
– Разумно, мой друг, пусть живет. Хрен с ней.
– Столоваться будете в малой королевской зале вместе с пажами и учениками. Казна берет на себя вечернюю трапезу. Утренняя и дневная трапезы – личное дело каждого рыцаря.
– А как рыцари решают эту проблему?
– Кто как, – пожал плечами Том, отхлебывая добрый глоток эля, – по доходам. Кто ходит в трактир, кому готовят девицы или жены.
– А какие у нас доходы? – поинтересовался я, отхлебывая добрый глоток эля.
– Казна платит ученикам – простите, мой господин, но вы зачислены на королевскую службу учеником – восемь серебреных монет в месяц. Среднее столование, включая слугу, обойдется в дюжину монет в месяц. Это без эля, – быстро добавил Том. – Если добавить сюда эль и девиц, хотя бы дважды в месяц, выйдет две дюжины монет. Вот и считайте.
– Каков же выход? – спросил я, без всякого сомнения, что выход найдется простой и понятный. Выход нашелся, даже два.
– Выходов два, – ответил Том, – один на вас, другой в лавке ростовщика.
– Давай сначала первый, – сказал я, делая добрый глоток эля.
Том сделал добрый глоток эля и пощупал мой больничный халат.
– За это одеяние мы возьмем три сотни монет, даже к ведьме не ходи.
Я не верил своим ушам. За больничный халат можно безбедно существовать двум здоровым мужчинам с элем и девицами два раза в месяц.
– Что ж в нем такого ценного?
– Ткань, – лаконично ответил Том, – тут такого отродясь не видывали. За порты, – Том потрогал пижамные полосатые штаны, – еще сотня монет. А камзол мы оставим себе. Мы его продадим позже за очень, очень много монет.
Опять загадка – чем отличается больничный камзол от больничных же портков. И Том мне пояснил.
– Из-за этих маленьких костяных штучек.
Я гордо демонстрировал Тому устройство пластмассовой пуговицы. Прошелся по подиуму, эффектно развернулся возле самых юпитеров, стал в три четверти к публике, согнув одну ногу в колене, легко расстегнул камзол и небрежно отбросил полу халата. Постоял, дав возможность публике налюбоваться изяществом форм, неторопливо застегнул пуговицы и вихляющей походкой звезды вернулся на зрительское место. Садясь, я небрежно захлопнул Тому челюсть.
– Никогда такого не видел, – прохрипел он, когда дар речи вернулся к нему, – у меня аж встал, хотя в склонности не замечен.
Я не стал уточнять, кто встал у Тома, а сделал добрый глоток... Не сделал, ибо свинья Том всё вылакал, пока я ходил в звездах.
– Ты как хочешь, Том, а я без эля столоваться отказываюсь.
– Вот это слова не ученика, но рыцаря, – горячо одобрил Том мое решение.
– Слушай Том, а что там, в углу за ржавые железяки валяются.
– Железяки, – обиделся он, – это доспехи рыцаря из королевского арсенала, а не ржавые железяки.
– Доспехи рыцаря! – воскликнул я, – так почему я до сих пор не облачился.
– Воля ваша, – Том взял кувшин, чтобы сделать добрый глоток эля. Не получилось.
– Так, где здесь зеркало?
Том встал, с хрустом потянулся.
– Зеркало для модниц. Настоящий мужчина смотрит в воду.
– Типун тебе на язык, – чертыхнулся я, вспомнив Офелию.
Шлем оказался велик. Нагрудный панцирь мал, я едва втиснулся в него. К тому же он имел подозрительную дырку на левом боку. Ножные и ручные латы были гнутые, кое-где отсутствовали кожаные ремешки, так что они болтались и дребезжали на каждом шагу. Рыцарские перчатки так проржавели, что отказывались держать тупой меч. Копья вообще не было.
Том отошел и оглядел меня с ног до головы.
– По-моему, ничего, – в сомнении произнес он.
В его зрачках я увидел огородное пугало, облаченное в ржавые рыцарские доспехи. Я поднял руки, и меч глухо стукнулся о деревянный пол. Я снял шлем, и он выпал из моих рук, стукнув меня по ноге. Хорошо, что она была в железном сапоге.
– Плохо, Том. Варианты есть?
– Ну есть, – неохотно признался Том.
– Помоги мне снять панцирь, а то я задохнусь.
Том развязал на боках тесемки и я смог вздохнуть полной грудью.
– Давай, Том, отнесем ложе в спальню, сядем и спокойно обсудим варианты.
Так и сделали. Остатки еды сгрузили в корзинку и подвесили на потолочный крюк в оружейной, чтобы крыса не воображала себе много.
– Можно ли эти доспехи сдать, и получить в арсенале другие, хотя бы по размеру?
– Без вариантов. Закон не имеет обратного ходу.
– Что же делать? Я не могу показаться в приличном обществе в таком виде!
– Можно эти доспехи продать кузнецу, и заказать у него новые, прямо с молотка и по размеру.
– Так просто! Так чего же мы...
– Просто, да не совсем. Доспехи мы продадим за три сотни монет, новые доспехи нам обойдутся в полдюжины сотен монет, – Том сел на своего любимого конька – серебреные монеты, – итого, на новые доспехи нам нужно три сотни монет.
– Так продадим халат и купим доспехи, а на деньги от портков и камзола будем жить.
– А вам обувка, а бархатные портки и камзол, а конь с упряжью, седлом и доспехами.
Конь! Я как-то забыл, что каждый рыцарь должен иметь хотя бы плохонького коня.
– И сколько серебреных монет всё перечисленное может стоить.
– Экономно, но так, чтобы не трястись над каждой медной пенни, нужно тысяча серебреных монет.
– Ну и цены тут у вас, – возмутился я.
– Что делать, – вздохнул Том, – жизнь дорожает.
– Что ты намекал насчет ростовщика?
Том оживился.
– Кредит нужно брать как можно больше, – поучал Том, – а срок погашения как можно меньше.
– А проценты по кредиту, – язвительно поинтересовался я.
– Проценты не имеют значения, – уверенно заявил Том.
Хоть это и средневековье, но экономическая мысль здесь бьется на уровне каменного века.
– Кредит, милый Том, – снисходительно говорил я, – должен быть не больше, чем необходимо, срок погашения как можно больший, а проценты по кредиту как можно меньшие.
– Воля ваша, конечно, мой господин, только я вам добра желаю.
– Не обижайся Том. Как по-твоему мнению, это выглядит в цифрах.
– А вот как. Дюжина и еще полдюжины сотен – кредит. Срок погашения полдюжины месяцев.
– А проценты, – напомнил я.
– Дались вам эти проценты! – в сердцах воскликнул Том, – обычно ростовщик берет дюжину процентов.
– Годовых? – я сам себе был противен своим скупердяйством.
– Нет, за срок действия договора.
Стало быть, две дюжины процентов годовых. На мой взгляд совершенно грабительские проценты, учитывая, что в этом мире инфляции не существует. Или существует... черт его знает.
Я прикинул в уме, сколько нам нужно на жизнь, добавил тысячу, отбросил стоимость больничной одежды и к меня получилось:
– Полдюжины сотен, Том. Срок погашения – год. А проценты – ну хотя бы восемь.
Том вздохнул.
– Пойдемте продавать ваш наряд.
– Слушай Том, – я замялся, – а где можно отлить?
Мне давно уже хотелось, но я стеснялся спросить.
– В оружейной должен быть горшок. Писать следует туда. Потом надо открыть эту дверку, ¬– Том прошел в оружейную и показал неприметную, не больше фута дверку, – и вылить из горшка в сточную канаву, но делать это следует быстро и сразу же закрыть дверь. Потом я тоже.
Том был прав. Делать это следовало быстро, потому что из дверки пыхнуло таким букетом, что чуть не свалило меня с ног.


Весело звеня железяками, мы спускались по узкой улочке вниз. Привлеченные необычным зрелищем, вокруг нас увивалось множество собак, и доже прицепилось двое мальчишек. За время нашего пира погода немного наладилась. Туман рассеялся, небо посветлело и стало чуть теплей. Нам часто попадались обитатели города, все в средневековых нарядах. Они останавливались, здоровались с Томом, вежливо сообщали о хорошей погоде, но по косым, мимолетным взглядам я чувствовал, что истинная причина их остановок – не Том, а я. В своем одеянии я ощущал себя инопланетянином на Марсе.
Мы добрались до цели нашего путешествия. Это было что-то среднее между бутиком готовой одежды и эксклюзивным ателье. На вывеске были намалеваны ножницы и большая игла с ниткой. Сквозь вязь средневекового шрифта я с трудом разобрал «кройка, пошив». Том сбросил свою ношу прямо на мостовую. Я последовал его примеру. В последний момент я засомневался.
– А не украдут?
– Не, – Том энергично покачал головой, – здесь некому воровать.
Обнадеживающее заявление.
Том торговался с хозяином. Торговался с упоением. Мы уходили, нас возвращали. Мы снова уходили, нас не возвращали. Мы возвращались за железом, случайно заходили в лавку и всё начиналось по новой. Мне было очень неудобно, а Том, казалось, купался в славе двух дюжин зевак, упорно желающих досмотреть представление до конца.
Том и горбун ударили по рукам. Они так увлеклись, что забыли про меня, и это обстоятельство вызвало искренний восторг зрителей.
За халат Том выколотил из хозяина лавки двадцать дюжин монет, столько же потянула больничная куртка с волшебными пуговицами. Штаны ушли за сотню, а дерматиновые тапочки Том подарил хозяину всего за дюжину серебряных монет.
Мой новый наряд, включая мягкие сапоги, меховую накидку и шляпу с пером потянул без малого на три сотни монет. Правда, камзол требовал небольшой переделки. Две белошвейки – жена и дочь горбуна, как пояснил мне потом Том – быстро справились с этим делом. Во время примерок хозяина очень заинтересовали мои не совсем свежие трусы. Но я наотрез отказался обсуждать предмет их продажи.
Наконец всё завершилось. На мне был камзол зеленого бархата, почти такой же красивый как у сэра Лекье, ноги находились в тепле, а плечи приятно грела меховая накидка. На прилавке нас ожидали два мешочка, то что досталось нам в результате купли-продажи. Сами мешочки были подарок дома. Я прицепил к поясу маленький мешочек и собирался цеплять большой, но услышал вежливое покашливание Тома. Он отвел меня в угол и шепотом сообщил:
– Господин мой, мне неудобно это говорить, но один мешочек предназначается слуге.
– Да, да, конечно, – я отцепил маленький мешочек от пояса.
Том снова вежливо закашлялся.
– Господин мой, мне неудобно это говорить, но слуге предназначается большой мешочек, ибо он должен вести хозяйство рыцаря и совершать основные траты.
Я отдал большой мешочек Тому. Мы тепло попрощались с хозяином, который попросил меня все-таки подумать на предмет продажи трусов, и вышли на улицу. В своей одежде я слился со временем. Чувствовал себя в ней и в нём очень уютно.
– Ну что, теперь к ростовщику?
– Господин мой, осмелюсь предложить другой план, – Том был очень доволен торговой операцией.
– Предлагай, – милостиво разрешил я.
– Сначала в кузницу. Избавился от этого хлама и закажем новый.
– Так.
– Потом время дневной трапезы. Тут неподалеку есть трактир «У Офелии».
– Злачное место, – вспомнил я предостережение сэра Лекье, – мне не советовали там появляться.
– Вечером, мой господин, я бы сам вас туда не пустил, ибо кости и поножовщина, но днем там спокойно, и кормят прилично.
– Хорошо, пусть будет Офелия.
– А после дневной трапезы наведаемся к ростовщику.
– Быть по сему! – решительно произнес я, и сам удивился: откуда во мне взялись феодальные замашки.
Кузнеца располагалась в большом крепком доме. Такой же большой и крепкий был клан кузнецов. Возглавлял его рыжебородый Ирвин – могучий мужик лет сорока выше меня на целую голову. Трое сыновей его были чуть помельче, но как на подбор – богатыри и красавцы. Двое старших уже были женаты на дородных девицах, которых я так и видел в русских сарафанах, плавными лебедушками плывущих по неестественно зеленой лужайке. Младший, еще не потерявший юношескую гибкость Христобаль, пока ходил в женихах. Только отсутствие кучи ребятишек нарушало картину идеального клана раннего средневековья.
– Что ты хочешь от нас, чужак? – спросил меня Ирвин.
Он лично взялся вести переговоры, доверив большой молот Генри, старшему сыну.
– Говори!
Я думал, что говорить будет Том, а я буду только хлопать глазами, как было в бутике. Но слуга шепнул на ухо: мол, оружие – дело воина; мол, он должен сейчас уйти и вернется через полчаса.
– Вот, – я беспомощно указал на мои доспехи, неопрятной грудой лежащие на земляном полу, – хочу новые.
Ирвин смотрел на меня с сожалением, видно сочувствуя моей никчемности. Перезвон молотков почти утих, били для порядка. Все, включая женщин на входе, смотрели на спектакль, в котором мне совершенно неожиданно выпала главная роль. Играл я её до отвратительности плохо, так плохо, что Ирвину приходилось суфлировать.
– Сдается мне, чужак, ты хочешь продать старые доспехи.
– Да, да, – радостно закивал я, – хочу продать.
Ирвин обошел кучу доспехов.
– И хочешь новые с молоточка, по размеру.
Незаметно для зрителей Ирвин легонько стукнул меня по спине. Дескать, не робей, дескать, смелей веди свою роль. Легонько – это для кузнеца, по мне, так шлепок получился чересчур увесистый.
– Хочу, – я хотел добавить что-то вроде «ваша мастеровитость», но не знал, как в раннем средневековье называли самодостаточных кузнецов, поэтому решился на нейтральное: – хочу, уважаемый.
Он назвал цену покупки и цену нового снаряжения. Я с готовностью согласился на обе цены. В глазах Ирвина промелькнуло сожаление. Он тяжело вздохнул.
– Денег у тебя хватит? – поинтересовался он, как интересуются здоровьем у безнадежно больного.
Я сказал, что не хватит, но мне обещали кредит. Ирвин еще раз обошел доспехи, наклонился, потрогал панцирь, взял в руки шлем.
– Вот что, чужак, – он подошел ко мне; голос Ирвина стал мягче, очевидно он подстраивался под мою робость: – незачем тратиться тебе на новые доспехи. Я перекую тебе старые по мерке, залатаю, подправлю, отшлифую – будут не хуже новых. Это будет тебе стоить...
Он назвал цену, и я опять с радостной готовностью согласился. В глазах Ирвина виделось уже не сожаление, а разочарование.
Дебют проваливался. Следовало что-то срочно предпринять, я это чувствовал, но что?
– Только, – проблеял я, Ирвин посмотрел на меня с робкой надеждой: – только я хочу новый меч.
Кузнец вытащил меч из груды железного барахла, согнул его в дугу, и он, к моему удивлению, не сломался.
– Меч хорошей ковки, работы кривого Джона из Порта. Только запущенный он очень.
Ирвин критически осмотрел меня.
– Пожалуй для тебя он будет тяжеловатым. Я перекую его под тебя и сделаю новую ручку. Это ничего тебе не будет стоить.
Ирвин собирался уже отходить, решив, очевидно, что переговоры закончены.
– И копье, – сказал я.
– Обычно копья мы не делаем, но для тебя так и быть – полсотни монет.
Я решился.
– Две дюжины, – заявил я.
Ирвин одобрительно посмотрел на меня: «А ты не безнадежен, паря, – говорил его взгляд, – смелее, здесь все свои, – говорил его взгляд».
– Да ты в своем уме, паря: две дюжины за целое копье. Меньше чем за три дюжины и половину я молоток в руки не возьму.
Нахальство кузница возмутило меня до глубины души.
– Три дюжины и половина! – сарказм так и капал с моих слов, – да как у вас язык повернулся такое сказать.
Зрители одобрительно загудели. Кажется, им пришлась по вкусу моя импровизация. Торговля входила в раж.
Мы колебались возле трех дюжин. Я давал за предмет торговли три дюжины без двух монет, кузнец нахально требовал за него три дюжины и две монеты. За четыре серебреные монеты мы бились так, словно решалась судьба вселенной. Зрителей, по-моему, стало больше, но меня это обстоятельство нисколько не смущало.
Я уходил, кузнец меня возвращал. Я уходил, кузнец меня не возвращал. Я возвращался сам, чтобы забрать доспехи и снова вступал в спор.
Я уступил полторы монеты, но потребовал, чтобы Христобаль сделал мне такую же татуировку, как у кузнеца: меч, а рядом голубка. Мы ударили по рукам и остались чрезвычайно довольны друг другом. Зрители расходились, шумно обсуждая ход торгов, и тут появился Том.
– Время дневной трапезы, мой господин, – сказал он, подмигивая кузнецу.
Мне показалось, что он подмигнул кузнецу. Я заплатил аванс (часть из кошелька Тома, часть из своего кошелька), сговорились с кузнецом о времени примерки, и мы с Томом, слава Богу уже налегке, отправились к Офелии.
Из кабачка мы вышли в сумерках. Короток февральский день. Глядь, и уже темно.
Ростовщиком оказался дородный господин с окладистой черной бородой. На нём была надета просторная бобровая шуба и бесформенный берет черного бархата – видимо, такие сейчас были в моде в Авалоне. Он проводил нас в свой кабинет, усадил в мягкие кресла, зажег дополнительные свечи и предложил виноградного вина. Том отказался, чтобы не портить впечатления от прекрасного эля от Офелии, я мне стало любопытно, какой может быть виноград в Англии. Впрочем, откуда я могу знать, где на самом деле находится Авалон.
Из высокого кувшина банкир налил рубиновую жидкость в зеленые бокалы толстого, на мой взгляд – грубого, венецианского стекла.
– За здоровье короля! – ростовщик поднял свой бокал.
– За здоровье короля! – отозвался я.
Вино оказалось слишком сладким. Банкир отпил добрую половину, поставил бокал на красный бархат большого стола и посмотрел на нас.
– Я слушаю вас, господа.
Переговоры начал Том.
– Уважаемый господин Андрэ Рилье, с сегодняшнего утра господин При ду Рок официально принят на королевскую службу учеником с твердым доходом в восемь серебреных монет (я удивился в этот момент малости оклада), с гарантированными премиальными за победы в поединках и гарантированными тарифными выплатами за подвиги.
– Так, – одобрительно прогудел банкир.
В дверь легонько постучали, и сразу за стуком она отворилась. В комнату вошла девушка, неся перед собой трехсвечник с зажженными свечами. В этом доме не экономили на свечах. Когда колеблющееся пламя успокоилось, я увидел милое молодое лицо, обрамленное белым чепцом, из-под которого выбивалась непослушная прядка темных волос.
– Папенька, – обратилась она к банкиру, – когда прикажете подавать вечернюю трапезу.
– Позже, – буркнул папенька. Казалось, он был недоволен появлением девушки.
Она с любопытством посмотрела на Тома, перевела взгляд на меня. Глаза наши встретились, и в этот момент я погиб. Еще никто не догадывался, что я погиб, но я то знал, что уже никогда не буду тем свободным, беззаботным При ду Роком, что в жизнь мою вошла Она.
– Жанет, ты нам мешаешь, – недовольно проворчал папенька.
Жанет изящно присела.
– Простите, папенька, уже ухожу.
Она еще раз посмотрела на меня и улыбнулась так, что в душе моей всё сначала упало, потом поднялось, совершенно смешав мысли.
Дверь давно закрылась за Жанет, а я всё смотрел на неё, не в силах оторваться. Господин Рилье театрально прокашлялся, Том дернул за рукав. Я повернулся к столу, пытаясь казаться спокойным и равнодушным. Чтобы уверить присутствующих в моем хладнокровии, я взял со стола стакан венецианского стекла, однако рука моя от пережитого волнения дрожала, и я поставил его на место.
– Итак, господа, – прервал банкир затянувшееся молчание, – насколько я понимаю, речь идет о кредите.
– Да, да, о кредите! – заголосил я.
Рилье посмотрел на меня как на придурка, поморщился и в дальнейшем общался только с Томом
Они сговорились: дюжина сотен, срок погашения год, выплата кредита – тремя траншами по четыре сотни каждый. Первый транш происходит немедленно, второй – через неделю, а третий – в начале следующего календарного месяца. Проценты по кредиту... К этому времени я немного оправился от шока, вызванного Жанет и смог включиться в переговоры.
– Воля ваша, господин Рилье, но дюжина процентов годовых – это слишком много.
Господин Рилье удивленно посмотрел на меня, словно заговорил деревянный истукан.
– А какие же, по-вашему мнению, должны быть проценты?
Памятуя торговлю Тома за халат и свои торги за копье, я прикинул: чтобы остановиться на девяти, надо начинать с шести.
– Четыре, – нахально заявил я, авось не сразу выгонит.
– По рукам, – сказал банкир.
Никогда мне не понять средневековья.
Возвращались мы уже в темноте. Том где-то разжился факелом. Мне чудилось, что это единственный источник света во всём городе. Том проводил меня до самой двери малой рыцарской залы королевского дворца, где столовались ученики и пажи. Здесь он попрощался со мной до завтра.
– Как, разве ты не будешь ночевать в оружейной, – искренне удивился я.
– Нешто я бездомный, – обиделся Том. – Я заготовлю дрова, оставлю кресало и сухой мох. Протопите камин на ночь.
Потом, с сожалением посмотрев на меня, добавил:
– Да вы и зажечь, поди-то, не сумеете.
– Не сумею, Том, – признался я.
– Ладно, я зажгу камин малым огнем, вам останется только подбросить дрова.
На этом мы попрощались. Том ушел, унося свет факела, а я с бьющемся сердцем вошел в малую рыцарскую залу, где столование было в самом разгаре.
В этот вечер я познакомился со многими учениками и пажами, милыми деликатными людьми. Большинство из них были младше меня.
Бесконечный день закончился за полночь. Я лежал на ложе, укрывшись меховой накидкой. Было совершенно темно и тихо. Только крыса Шушука – так я её назвал – бродила по комнатам, охраняя мой дом от других крыс.
«Завтра надо купить свечей», – подумал я и провалился в сон.