Jei galite Gyventi

ИРМА   НЕЙЛАНДЗ   


В кассу метро за карточками тянулась длинная, бесконечная очередь. Проклиная мерзкую погоду, бесконечные пробки и своё решение поехать на метро, Вероника вот уже минут десять стояла в нескончаемой очереди, и та ни йоту не продвигалась.
Неожиданно кто-то резко потянул её сумочку, рванул вниз – и предмет женской необходимости в момент облегчился на кошелёк! Её обокрали! Сообразив это, Ника оглянулась, и с удивлением обнаружила, как высокий парень хватает за руку девочку лет десяти, а в этой самой руке последняя крепко держит её, Ники, кошелёк!
- Воровка! – рявкнул парень. – Крыса! Я тебя сейчас отучу воровать!
Вероника в ужасе увидела, как он занёс руку для удара – и бросилась к ним:
- Что вы делаете?! – перехватила она его руку. – Это же ребёнок!! Отпустите девочку!
- Её нужно отвести в милицию за воровство! Бродяжка…
- Я не бродяжка … - судорожно всхлипывая от испуга, ответила девочка, и посмотрела на Веронику, на эту красивую, богатую тётю, которая взяла её за руку, и почему-то совсем не отругала за кражу. Одета девочка была более, чем скромно, но чисто. Спустя минуту, она сама подтвердила догадки Ники: - Я ушла из приюта… Тётя, не отдавайте меня в милицию!.. Я больше не буду!..
- Пойдём со мной, - согласно кивнула Ника. – Я отведу тебя в кафе, ты, наверное, есть хочешь?
- Нет… - девочка покраснела до корней волос, - нас в приюте кормят…
Окинув взглядом маленькую, хрупкую фигурку, Вероника усомнилась в словах девочки. Сытые дети выглядят несколько иначе – во всяком случае, у них не проступают сквозь кожу кости ключиц. Она присела перед ней на корточки:
- Ну, а зачем же ты тогда в сумку мою полезла? Что ты хотела купить на вырученные деньги?
Девочка опустила глаза, шмыгнула носом, и ничего не ответила. Она совсем не вырвалась, не стремилась убежать, и послушно отдала Нике её кошелёк.
- Ну, что же ты, не молчи? Чего тебе хотелось? В приюте этого нет, правильно? – девочка упрямо не отвечала. Видимо, причина воровства была куда серьёзней, чем просто булочка для голодающего. – Хорошо, - сдалась Ника, и взяла руки девочки в свои, - давай знакомиться. Меня зовут Вероника.
- Ирма… - еле слышно ответила малышка, - Ирма Нейландз.
- Какое красивое имя.
- Это литовское имя. Раньше я жила в Литве с мамой и папой…
- Замечательно. А теперь, всё-таки, скажи мне – что ты хотела купить?
В глазах у девочки заблестели слёзы:
- Ты это не купишь… такого нет…
- В этом кошельке много денег. Мы с тобой можем купить всё, что ты только захочешь, - поощрила к дальнейшему разговору девочку Ника. – Что это за вещь такая, которая не продаётся и не покупается?
- Мой папа… - и тут девочка заревела в голос, да так натурально, что Ника сразу поняла – её горе неподдельно и не соизмеримо ни с чем.
- Что случилось с твоим папой? Детка… не плачь… расскажи мне…
- Его… его забрали… - рыдала Ирма.
- Куда?
- Я не знаю… Его увезли на большой машине с сиреной… А меня тётя в приют отдала… она сказала, что больше я папу никогда не увижу…
- Какая тётя? Чужая, с улицы?
- Нет… папина жена…
- Твоя мама?! – ужаснулась Ника.
- Мои родители умерли… у меня есть дядя – мамин брат… он мой другой папа… по документам…
- Постой! Папу увезли, а тётя отдала тебя в приют? Зачем?
- Она меня не любит… я ей мешаю…
Вероника могла только догадываться – дядю девочки, который являлся её приёмным отцом или опекуном, забрали либо в больницу, либо в тюрьму, а от девочки просто избавились.
- Я хочу найти папу… я больше не хочу жить в приюте… мне там не нравится, я хочу домой… к бабушке…
- У тебя есть бабушка? Она знает, что ты в московском приюте?
- Не знаю… она ко мне не приезжает… Она живёт далеко, в Литве…
Вероника встала с корточек, и перевела дух.  Потом решительно заявила:
- Послушай, детка. Тебе сейчас просто необходимо вернуться в приют…
- Нет, я не хочу! – выкрикнула девочка, вырвалась и бросилась бежать. Вероника помчалась за ней, и еле настигла на выходе из подземки. Ребёнок сопротивлялся изо всех сил, Ника как могла крепко обнимала её, и именно в ту самую минуту поняла, что эта девочка, сама того не понимая, вошла в её жизнь…
Она отвела девочку в милицию, откуда её вернули в приют. Оказалось, Ирме было уже полных двенадцать лет. С того дня, когда она узнала адрес приюта, Вероника стала приезжать к ней в гости, и начала узнавать детали усыновления. Ей понадобилось медицинское заключение о состоянии здоровья, справка с места работы с указанием должности и заработной платы либо копия декларации о доходах, копия финансового лицевого счета и выписка из домовой книги с места жительства и документ, подтверждающий право собственности на жилое помещение. И самое главное – приют сможет отдать ребёнка только полноценной семье, ей же одной ребёнка не отдадут…
Однако Ника не расстроилась: она уже успела познакомиться с московским парнем, и они общались почти два месяца. Евгений не один раз приезжал вместе с ней в приют, и в целом был не против усыновления. Не отказался он, и когда Вероника сообщила ему о необходимости заключения брака. Только рассмеялся:
- Насколько я помню, испокон веков мужчины делали предложение руки и сердца. А ты сделала предложение мне.
- Выходи за меня замуж, - засмеялась Вероника, довольная тем, что он согласился ей помочь…
В предсвадебной суматохе, когда Ника и Женя колесили по городу, позвонила Марьяна
- Ника, солнышко моё, выручай!
- Что случилось?
- Сапьегу сегодня выписывают, а у меня срочное совещание – я здесь просто зашиваюсь! Тебя не слишком обременит, если ты сама заберёшь его и привезёшь к нам? Ника, милая, он после такой травмы и сложной операции – я себе никогда не прощу, если с ним что-то случится!
- Ладно, хорошо. Заберу, - не слишком охотно отозвалась племянница. – Где находится эта больница?
- Спасибо тебе огромное, ты мой дружочек! Я твой должник!
- Марьяна, я это делаю только ради тебя.
Спустя час, Ника забрала Сапьегу, удивлённого до крайности, не видевшего её до этого ни разу, и отвезла в особняк. Тогда он даже не подозревал – насколько кардинально поменяет его судьбу эта незапланированная встреча.
В особняке его ждало ещё одно разочарование – заключение врача накладывало для него запрет на тяжёлую физическую работу, и Марьяна всецело поддерживала эскулапа. Но что оставалось делать ему? Без работы он не мог – ему нужны были деньги; однажды хозяйка особняка случайно узнала о том, что он откладывает большую часть зарплаты, и позволила себе нескромный вопрос – для чего? Сапьега  ответил что-то маловразумительное относительно своей дальнейшей жизни, но она так и не поняла, что он имел в виду. После больницы он попросил её выдать ему расчет и отпустить восвояси, но она не согласилась – он останется в доме, и будет выполнять мелкие бытовые не обременительные работы по хозяйству. Зарплату Марьяна сохранила за ним. Нельзя сказать, что он обрадовался такому положению вещей – зависимость, будь то финансовая или моральная для него была равносильна унижению. Он не отказал Марьяне только из уважения…
В середине лета Вероника закончила оформление документов на Ирму, и они все вместе уехали на две недели на море. Её свадебная фотография теперь стояла на каминной полке в гостиной Марьяны. Сапьега мало знал эту девушку, но она его не интересовала, впрочем, как и все остальные.
Спустя две недели, ему пришлось познакомиться с ней ближе…
Вероника вернулась с моря, и в первые же выходные приехала в гости к тёте – познакомить её, наконец, с Ирмой.
- Я специально не позвонила Марьяне – мы сделаем ей сюрприз, - подмигнула она девочке, когда они вошли во двор тётиного дома.
Сапьега в этот момент убирал в конюшне, вопреки запрету Марьяны не перенапрягаться. Она увидела в окно это безобразие, и решительно направилась во двор восстановить справедливость. Надо сказать, она успела как раз к развороту событий.
Мельком взглянув на гостей, Сапьега не стал отвлекаться от дела. Симпатичная, загорелая, хорошо одетая девочка была ему не знакома, и он не имел привычки совать нос в чужие дела. Сосредоточенно выметая мусор из конюшни, он не обращал на них внимания, пока Ника с девочкой не подошли к дому…
- Папа?.. – вдруг на полпути остановилась Ирма, присматриваясь к тётиному конюху. Ника заинтересовано посмотрела на неё, ничего не понимая. – Папа!! – пронзительно закричала девочка, и со всех ног бросилась к Сапьеге. – Папа!! Папочка!!
Он резко оглянулся, какие-то доли секунды хмуро смотрел на ребёнка, но тут же рывком отбросил инвентарь, задохнулся, хрипло выкрикнул “Ирма!”, и на ходу подхватил её на руки. Она обхватила его руками и ногами, судорожно вцепилась – и расплакалась. Он порывисто обнимал её, гладил волосы, плечи, и что-то говорил на своём языке:
- Mano brangusis!.. Kur buvote?.. A; taip ilgas ie;koti Jums… pagaliau… (Моя родная! Где же ты была? Я так долго искал тебя… наконец-то…)
- T;ti, a; nuobod;iauja!.. Kod;l tu at;jai taip ilgai?.. – сквозь слёзы отвечала ему Ирма. (Папа, я скучала!.. Почему ты не приезжал так долго?)
- Kaip su;inojote ;ia? Kaip j;s ;inote, Veronika? Tai buvo ji kuris i;ved;iau jus? (Как ты здесь оказалась? Откуда знаешь Веронику? Это она тебя привезла?)
- Veronika dabar yra mano mama… ji pa;m; mane ; savo… A; neisiu atgal ; prieglaud;… (Вероника теперь моя мама… она забрала меня к себе… Я больше не вернусь в приют…)
- Сапьега! – строгий голос хозяйки дома вырвал его из эйфории, он даже не успел удивиться словам Ирмы. Суровый взгляд Марьяны вернул его к реальности. Он отпустил девочку, но она не отошла от него – схватила за руку. – Ты мне нужен. Пройдём со мной в кабинет, - хозяйка повернулась к Нике. – Идём с нами.
- Man reikia eiti… - грустно посмотрел он на Ирму. (Мне нужно идти…)
- A; palauksiu ;ia, - послушно кивнула она. (Я подожду тебя здесь…)
- Ирма побудет во дворе… пока вы не выйдете… - почему-то виновато посмотрел он на Нику.
- Папа, ты уже так хорошо говоришь по-русски? – удивилась девочка.
- Сапьега, я жду! – повторила Марьяна. Он уловил в её тоне повелительные нотки.
В кабинете Марьяна присела за дубовый стол, Ника расположилась в кресле напротив. Сапьега остался стоять.
- Присаживайся, - указала ему на другое кресло Марьяна. Он присел, но постоянно был в напряжении. – Эта девочка – твоя дочь? И не вздумай мне врать!
Она ещё никогда так не разговаривала с ним – сегодня он впервые ощутил себя всего лишь подневольным человеком. В душе теснились необъяснимые чувства – радость встречи, непонимание ситуации, смутная тревога…
- Нет, - сохраняя поразительное спокойствие, ответил он, - она моя племянница.
После этих слов Нике всё стало ясно – путаный разговор с девочкой в переходе метро, наконец, прояснился этими двумя словами.
- Я не ослышалась – девочка назвала тебя папой – к тому же она очень хорошо знает язык!
- Я – не её отец, - стал объяснять Сапьега. – Её родители – моя сестра и её муж – погибли, Ирме тогда было четыре года. Я стал её опекуном.  Девочка сама захотела называть меня папой, я её не вынуждал к этому.
Он замолчал. Марьяна ничего не ответила, хмуро глядя в стол.
- Почему сразу не сказал – в первый день? – не очень любезно, но уже мягче спросила она его через время.
Сапьега молча покачал головой, не поднимая глаз.
- Ты помнишь наш уговор – только правду? Ты сам этого хотел. Что случилось? Решил, что в твоём положении возможно что-то скрывать? Спекулируешь моим доверием?
- Как вы её нашли? Где познакомились? – вместо ответа обратился он в вопросом к Веронике. Та, опешив от его откровенного игнорирования вопроса Марьяны, не сразу нашлась с ответом.
- В переходе метро… возле касс. Она попыталась украсть у меня деньги, какой-то прохожий поймал её – он был агрессивно настроен, и мне пришлось заступиться за девочку.
- Украсть?! – на лице Сапьеги появилось необъяснимое выражение, и когда он снова заговорил – невозможно было понять, на кого он злится – на племянницу за кражу или на Веронику за навет. – Какого чёрта она делала в переходе метро?! Ирма никогда не воровала деньги!..
- Я совершенно не удивлена тем, что она вытащила мой кошелёк! – резким тоном ответила ему Ника. – Ребёнок жил мечтой самостоятельно разыскать отца – ради этого она сбежала из приюта, где ей жилось не слишком комфортно, включая отвратительное питание и содержание детей в этом заведении! Не вам судить девочку, меня – тем более! Это вы и ваша жена довели её до отчаяния!
Сапьега встал из кресла – выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Тон, каким он заговорил, более чем возмутил Марьяну, не взирая на то, что голоса он не повышал:
- Не я решал – всё решили за меня! И в какой именно приют её запихнули, я не знал! Вы – не прокурор, чтобы я перед вами отчитывался…
- Достаточно! – оборвала его Марьяна. – Что ты себе позволяешь? Немедленно сядь на место! Теперь буду говорить я… - он тяжело вздохнула. -  То, что я скажу, может тебе не понравится, но выбора у тебя нет. Девочка уже не твоя. Как бы жестоко это ни звучало – это так. Вероника удочерила её на вполне законных основаниях, и теперь она отвечает за неё.
Новость оказалась ему не по силам; это было ещё хуже, чем то, что два года назад он узнал, что Ирма в приюте. Всё это время он искал её – искал всякий раз, когда ездил в город, чтобы отметиться в отделении милиции – и не находил. Он не видел её семь лет. И теперь больше не увидит никогда. Вероника наверняка запретит ему встречаться с девочкой – Ирма должна будет привыкнуть к новой семье, и общение с ним может всё усугубить.
Сапьега поднял глаза на Марьяну, затем посмотрел на Веронику. Невозможно было понять, что он чувствует, и как воспринял нежданную новость – все эмоции скрывала непроницаемая маска отчуждения.
- Я хотела бы услышать твоё мнение, - неожиданно попросила Марьяна. – Естественно, всё уже решено без твоего участия, и твоё согласие никому не требуется. Я хочу быть уверена, что ты не станешь препятствовать благим намерениям моей племянницы.
Он молчал. Вероника ждала, что он скажет. Сапьега сидел молча, опустив голову. Марьяна, понимая, что ему нужно время, чтобы осознать, что ему только что сообщили, всё же повторила вопрос. Он поднял глаза на неё, потом снова посмотрел на Веронику, и, наконец,  спросил:
- С вами ей будет лучше, чем в приюте? Вы в этом уверены?
- Я надеюсь, ты понимаешь, что сегодня виделся с племянницей последний раз? – задела его за самое живое Марьяна. – Ты будешь ей только мешать, если вы станете встречаться. Если ты её действительно любишь, и хочешь добра – ты должен забыть о ней.
Что ему оставалось делать? Ирма должна быть счастлива. Разве не этого он так хотел? То, что девочка нашла отклик в душе Вероники, только лишний раз подтверждало, что племянница Марьяны – хороший человек. А раз так – зачем препятствовать детскому сердцу? Выбора у него нет - он должен решиться. Всё равно он ничего не способен сейчас дать девочке – сам не в лучшем положении…
- Ты ничего не сможешь ей дать, тем более – сейчас. Тебе самому нужна помощь, - вдруг стала уговаривать его Марьяна. – Со временем ты встанешь на ноги, вернёшься к прежней жизни, сможешь создать свою семью. И у тебя будут свои дети. Подумай об этом.
Сапьега снова по очереди посмотрел на двух женщин, и  ответил:
- Дайте мне слово  не обижать её.
Вероника заинтересованно смотрела на него. Марьяна прекрасно понимала, что спокойствие в его голосе не естественное, что сейчас у него в душе идёт борьба с самим собой.
- Я сама буду держать тебя в курсе всех событий в жизни Ирмы, - пообещала она ему. – Ника никогда не обидит её, не бросит, и не вернёт в приют, испугавшись трудностей – за это я ручаюсь. У девочки будет всё – она ни в чём не будет нуждаться. Её будут любить.
Опустив голову, Сапьега долго сидел, не проронив ни слова.
- Я хочу пообщаться с девочкой, пока она здесь.
- Не уверена, что в этом есть необходимость, - несколько резко ответила ему Ника. – Я сама в состоянии всё объяснить девочке.
Он поднял голову, посмотрел на неё необъяснимым взглядом. Вероника отвернулась, и замолчала.
- Ника… - негромко позвала её Марьяна, - не стоит так категорично. Один раз ничего не решит…
- Хорошо! – нервно встал из кресла племянница Марьяны и отвернулась к окну. – Только недолго – мы скоро уезжаем!
Сапьега встал из кресла:
- Спасибо…
Он вышел. Обе женщины долго молчали…
- Он был в тюрьме? – спросила Ника, спустя несколько минут. Марьяна вздрогнула:
- Откуда ты знаешь?
- Ирма мне всё рассказала. Правда, слова “тюрьма” не прозвучало, но с её слов и со слов Сапьеги складывается вполне ясная картина. Он отсидел шесть лет. За что?
- Я дала ему слово ничего никому не говорить… - вздохнула Марьяна.
- Марьяша… - снисходительно улыбнулась племянница, - я уже всё знаю. Если не всё, то большую часть. Говори, как есть.
Марьяна помолчала, и решилась:
- Он не был виноват в той ситуации… Его подставили… его же жена…
- Банальная жажда лёгкой наживы. Старо, как мир, - печально усмехнулась Ника.
- Как ты догадалась?
- Ты забыла? Я – будущий адвокат. Рассказывай…
Сапьега в это время сидел на крыльце, Ирма устроилась у него на коленях и что-то рассказывала взахлёб на родном языке. Она замолчала, как только появились Ника и Марьяна.
- Нам уже пора домой? – грустно посмотрела она на приёмную маму. Вероника подсела к ней, чтобы успокоить и подбодрить. Сапьега отвернулся, отпуская девочку с рук, и встал.
- Irma, mes negalime pamatyti. (Ирма, мы больше не увидимся…)
- Kod;l?! – испуганно вскрикнула девочка. - A; nenoriu! A; at;jau su mama ; sve;ius… (Почему?! Я не хочу! Я ещё приеду с тётей Никой в гости…)
- Ne! – обрубил Сапьега, и девочка заплакала, повторяя:
- A; atvyksiu! Ateiti… (Я приеду! Приеду…)
- Liaukis! B;t; geriau - Jums! (Перестань! Так будет лучше – для тебя!)
- J;s neturite mane myli!! – горестно выкрикнула девочка, заливаясь слезами. (Ты меня не любишь!!)
Сапьега повернулся к ней и порывисто обнял:
- A; myliu tave, kad tu gerai. J;s negalite b;ti su manimi.  Nick r;pinsis apie tave ... (Я люблю тебя, и хочу, чтобы тебе было хорошо. Тебе со мной нельзя. Ника позаботится о тебе…)
- Noriu likti su Jumis ... – жалобно плакала Ирма, - su jumis ... (Я хочу остаться с тобой… с тобой…)
- Ne ... J;s galite ne! J;s augti - ir j;s suprasite ... (Нельзя… нельзя! Ты вырастешь – и всё поймёшь…)
- ;is Jadwiga kalt;! D;l jos ... – безутешно заходилась от слёз девочка. - Pra;au Veronika ... Tai leis ...  (Это Ядвига виновата! Из-за неё… Я попрошу Веронику… она разрешит…)
- Eiti su Veronica!! – вдруг резко, даже грубо, оттолкнул племянницу от себя Сапьега. – Atstokite!! (Иди с Вероникой! Уходи!)
-  Ne!! Ne!! – Ирма бросилась было за ним, но он остановил её резким окриком:
- Atgal!! –  прикрикнул он. - Еiti su Veronica! (Назад! Иди с Вероникой!)
- Прекратите на неё кричать! – не выдержала Ника.
- Atstokite,  - настойчиво повторил Сапьега, словно не расслышал Нику. - Negalima vaik;;ioti u; man. Sudie am;inai. (Уходи. Не ходи за мной. Прощай.)
- T;tis!.. T;tis!! – жалобно звала его Ирма. Он ушёл в сад, не оглядываясь…
- Уезжай… - тихо произнесла Марьяна Веронике, - уезжайте сейчас… он справится с этим… Больше не привози девочку сюда…
- Котёнок, - обняла Ирму Ника, - поедем домой?..
Девочка прижалась к ней, не в силах справиться с горем. Она понимала только одно – у неё отняли папу… навсегда…
Марьяна проводила глазами машину, скрывшуюся за воротами, и присела на ступеньках крыльца, где недавно сидел Сапьега, немного посидела, и вернулась в дом. – трогать его сейчас нельзя, она сделает только хуже…
Ближе к вечеру приехал из города Григорий.
- Мне показалось или наш конюх снова курит? – будничным тоном спросил он с порога жену.
- Курит?! – ахнула Марьяна, вскакивая из кресла в гостиной. – Ему категорически нельзя! – она устремилась во двор.
Сапьега стоял под густой листвой декоративной яблони, прислонясь плечом к дереву и всматриваясь в темноту. Руки он держал в карманах, но Марьяша чутко уловила табачный аромат, облаком окутавший его. Он глубоко задумался, и не услышал, как она подошла к нему, а когда её рука погладила его плечо – вздрогнул:
- Вы, Марьяна Павловна?.. Поздно уже…
- Поздно… - согласилась она, - тебе тоже нужно отдохнуть… Я только хотела сказать тебе, чтобы ты не переживал… Ирме действительно будет хорошо с Никой и Женей – они её очень любят… Ты не можешь не согласиться со мной, что это лучше, чем всю жизнь прожить в приюте, выйти в мир и ощутить себя одиноким и никому не нужным. Девочке пришлось бы самой пробивать себе дорогу. О ней позаботятся, у неё будет всё самое лучшее, всё, что она захочет. Она будет ходить в школу, общаться с детьми из благополучных семей, потом поступит в институт, если захочешь – мы с Никой отправим её за границу…
- Спокойной ночи… - тихо бросил Сапьега, направляясь в конюшню.
- Сапьега Герулис! – строго окликнула его Марьяна. Он остановился, не оглядываясь. – Отдай мне сигареты! И не говори, что у тебя их нет – я слышу запах, потому как сама не курю! – в сумерках она увидела, как безвольно опустились его плечи, выражая жест обречённости. Он достал из кармана джинсов пачку, вернулся неспешным шагом, и отдал её Марьяне. – Вот теперь – спокойной ночи! Да, и ещё – совсем забыла… - вскинулась Марьяна, - мне кажется, ты слишком расслабился. Не стоит забывать своё место, и о тех, кому многим обязан!
Сапьега посмотрел на неё, и если бы она могла видеть его глаза, если бы его лицо не скрывали сумерки, то поняла бы, как унизительно прозвучали для него её слова.
- Я обязан вам жизнью… - согласно подтвердил он. – Но только моя жизнь уже ничего не стоит…
- Когда-нибудь ты оправишься от удара… и заговоришь по-другому, - беззлобно ответила Марьяна. – Тебе сейчас очень тяжело. Отдыхай. Спокойной ночи.
Спустя два дня, Марьяна позвала его в дом – из Литвы звонила мама. Как только он устроился конюхом,  с разрешения хозяйки дома сообщил матери номер телефона, и раз в месяц они созванивались.
- Sveiki, mama… - стараясь придать голосу счастливый тон, ответил он, взяв трубку. - Kaip gyveni?.. A;? Viskas gerai… Darbo… taip… Kaip Lachpletis? Gerai… U;imtas, daug darbo…  Taip, a; paskambinti… Duok mano sveikinimus ... Daina sakydamas geras… - вернув трубку на место, Сапьега поблагодарил Марьяну, и собрался уйти.
- Сапьега… - окликнула она его у самой двери. Он оглянулся. – Могу я задать тебе нескромный вопрос? – он кивнул, и она спросила. – Как переводится твоя фамилия?
- Добрый… - безразлично пожал он плечом. – У вас говорят – “добряк”…
- Это что-то производное от того, что ты повторяешь маме – гярей, кажется?
- “Хорошо”… Мама спрашивает, как мои дела – я всегда говорю, что всё хорошо… - он внимательно посмотрел на хозяйку: - Вам не нравится то, что я разговариваю с мамой на родном языке? Она просто очень мало знает по-русски…
- Нет, меня ничего не смущает. У вас очень интересный язык, - улыбнулась ему Марьяна.
- Наш язык очень сложный… слова меняются в зависимости от интонации, всё совсем по-другому, не так, как английский или французский – русскому человеку тяжело это освоить…
- Ты знаешь и эти языки? – заинтересованно уточнила Марьяна.
- Не только… - поразил он её ответом. – Всего четыре, вместе с родным… ещё латвийский…
- Знаешь, я тут подумала… - зашла она издалека, - тяжёлая физическая работа тебе противопоказана, курс лечения ещё продлится года два… Может быть, тебе стоит подумать о более серьёзной работе?
Сапьега безразлично пожал плечами, словно разговор касался не его:
- Что это изменит?
- Твоё положение в обществе – в первую очередь. Если ты сменишь вид деятельности, сможешь утвердиться в коллективе…
- Марьяна Павловна, - резко перебил он её, - общество не принимает таких, как я. Если я вас больше не устраиваю, как работник – просто скажите, не надо прикрывать желание избавиться от меня благими намерениями.
Марьяна оторопела от такого обращения. Оскорблено вскинув голову, она нахмурилась:
- Хорошо же ты платишь за заботу о себе!
- Два дня назад вы же сами указали мне на моё место. Я помню – кто я, и где я.
- Мне не нравится твой тон! – повысила голос хозяйка дома.
- Другого у меня нет… - равнодушным тоном, но категорично ответил Сапьега. Взглянув ему в глаза, Марьяна вдруг поняла причину его настроения.
- Я догадываюсь – что произошло. Поправь меня, если я ошибаюсь, но с момента появления здесь ты жил надеждой, что когда-нибудь сможешь найти племянницу. Вероника разрушила твои планы. Ты просто потерял смысл жизни… - он молча отвернулся, и она кивнула: - Я права…
Двинув желваками и нахмурившись, он негромко ответил:
- Если я вам больше здесь не нужен, я могу идти работать?
- Иди… - не стала спорить Марьяша.
Сапьега вышел, она тяжело перевела дух, и присела на диван. Теперь многое изменится. Он и раньше был замкнутым и молчаливым, а тот факт, что Ника удочерила Ирму, и у него больше никого не осталось, сделает его ещё более уязвимым. Пройдёт немного времени – и даже она не сможет с ним справиться, он просто изолируется от происходящего. Предотвратить этот процесс не будет никакой возможности. С этим необходимо что-то делать. Но что?..
Вечером вернулся Григорий, и у супругов произошёл серьёзный и не очень приятный разговор. С первых дней Марьяна выделила Сапьеге одну из комнат для прислуги – и разговор хозяев дома на повышенных тонах доносился сейчас до его слуха практически беспрепятственно:
- Верх безрассудства – заниматься устройством чужой судьбы! Более того – это неблагодарное занятие! – гремел Григорий. – Я молчал, когда ты приняла его на работу, я не противостоял тебе, когда ты оставила его в доме после этой чудовищной пьяной выходки! И закрыл глаза на то, что  почти полгода конюшня находится в подвешенном состоянии, не говоря уже о том, что калека, зависимый от лекарственных препаратов, решительно ничем не отличающийся от остальной прислуги, находится у тебя на особом положении! Но нанять этому социально потерянному, морально неуравновешенному человеку личного психолога… это абсурд!! Я  призываю тебя к порядку, в противном случае я буду вынужден выставить эту личность за пределы особняка без выходного пособия!
- Григорий, ты не посмеешь! – восстала Марьяна. – Это бесчеловечно!
- Хватит! Пора заканчивать эту благотворительность! Сапьега взрослый человек, более того – мужчина, он способен сам о себе позаботиться! Разговор окончен! Моё последнее слово – его не будет здесь в ту же минуту, как только я узнаю, что ты продолжаешь заниматься его благоустройством!
- Ты давал мне клятву перед богом и людьми быть со мной до конца, что бы ни случилось! – после минутной паузы произнесла Марьяна. – Позволь теперь своей жене, ни разу не давшей тебе усомниться в её верности и преданности тебе, ни разу не опозорившей твоё имя, поступать так, как велит ей сердце!
Сапьега мысленно ухмыльнулся; Ядвига тоже давала ему клятву верности перед богом и людьми…
Григорий долго молчал. Сапьеге показалось, что он ушёл к себе, но спустя несколько минут его голос зазвучал ровно и спокойно:
- Ты вольна поступать так, как считаешь нужным. Но с этой минуты ты будешь принимать любые решения только сама. Ты поставила бездомного, неблагодарного, асоциального человека на один уровень со своим мужем – этого я не способен тебе простить! Спокойной ночи!
Сапьега сел на постели. На то, чтобы принять решение, у него ушло не больше минуты. Чуть больше – чтобы собрать вещи…
Когда Марьяна не увидела его нигде утром, и вошла в его комнату, ей без слов стало ясно – он слышал их вчерашний разговор с Григорием, и решил исчезнуть.
 Нужно было знать Марьяну. Если дело касалось её принципов – она не останавливалась ни перед чем. Спустя два дня, Сапьега был найден в городе, арестован по обвинению в краже и доставлен в отделение милиции, откуда она сама забрала его, естественно, решив все вопросы.
Возле её машины он остановился, и не двинулся с места.
- Садись в машину, - вполне серьёзно и строго посмотрела на него Марьяна. Сапьега посмотрел на неё исподлобья.
- Ну, и на хрена это всё?! – в его голосе было столько злости, что Марьяна дрогнула. Он бросал ей вызов. – Другого дурдозера не нашлось?!  Больше некому перед вами пресмыкаться?!
Она попыталась погасить скандал в самом начале, и заговорила с ним мягко, как если бы он был её ребёнком. Откуда ей было знать, что это взбесит его ещё больше, что он не выносит жалость?
- Послушай, мы оба знаем, что идти тебе некуда. Тебе нужна помощь, и я ничего не прошу взамен. Я не могу тебя бросить, когда тебе так трудно… Без лишних слов понятно – почему ты решил уйти – ты услышал наш разговор с Григорием вчера вечером, и не захотел стать причиной разлада в чужой семье…
- Вальтануться! – сорвался Сапьега. - Зачем вы мне все нужны – вы, и кентовка ваша – думать ещё о вас?! Что я с вами потерял?!
Она долго молчала, потом тихо спросила:
- Ты решил поразить моё воображение своим богатым тюремным лексиконом? – её беззлобный взгляд обезоружил его. Он отвернулся, брови сошлись на переносице.
- Простите… сорвался… - с каким-то обречением в глазах ответил он.
- Иногда человек не способен самостоятельно понять, что действительно нуждается в предложенной помощи… Надеюсь, со временем ты это поймёшь.
С этого дня прошёл месяц.
Потеплело, и обитатели особняка теперь устраивали приёмы и отдых во дворе и в саду. Как-то Вероника приехала к тёте с мужем, но без Ирмы. Девочку она оставила у своей мамы. Григорий с Евгением распили бутылку армянского коньяка, и устроили себе игрище в саду; не так давно Вероника подарила мужу на день рождения хороший пистолет “Beretta” – они решили опробовать его на пустых бутылках.
- Новое оружие нужно пристрелять, - решил Григорий.
Сапьега постоянно находился во дворе – выметал мусор, чистил конюшню. Марьяна с Вероникой отдыхали в беседке, о чём-то разговаривали – оттуда изредка доносился их весёлый смех.
- Эй, ты… - забыв имя Сапьеги, позвал Женя, и присвистнул, словно подзывал собаку, - иди сюда!
Само собой, Сапьега сразу же понял – к кому могли так обратиться в этом доме, поэтому проигнорировал зов, притворившись глухим и увлечённым своим занятием.
- Марьяна Павловна, глухой он, что ли? – повернулся к хозяйке дома Женя.
- Его зовут Сапьега, - подсказала ему Ника. На лице выпившего супруга появилось выражение усиленной работы мысли.
- А попроще? В смысле – короче и по-русски? – он тут же махнул рукой. – Какая разница… Конюх, чеши сюда – ты мне нужен!
Дважды отмолчаться после такого обращения не представлялось возможным – Сапьега исподлобья хмуро посмотрел на него, и негромко ответил:
- Сапьега… И я – не конюх…
- По барабану! Иди сюда, сказал! – начал заводиться Евгений.
Отставив метлу, Сапьега не спеша подошёл к нему.
- Поставь бутылки, - кивнул ему на стойку Женя.
Он не произнёс ни слова, таким же неторопливым шагом прошёл к стойке, расставил пустые бутылки, и вернулся.
- Так нормально? – равнодушным тоном, с ноткой презрения, спросил он у Жени.
  Тот махнул рукой, мол – отойди в сторону, перезарядил пистолет, и точными выстрелами разнёс стеклотару вдребезги.
- Счёт – два, два! – довольно подмигнул он Григорию, словно не замечая, что Сапьега продолжает стоять рядом. И снова повернулся к нему: - Повтори, - нагловато ухмыляясь, произнёс он. Сапьега молча проделал повторную процедуру размещения бутылок, и снова вернулся. В третий раз он положил бутылки горлышком к нему.
- Ты что это сделал?! – возмутился Женя. – Тебя кто просил?!
Вернувшись назад, и глядя на Евгения исподлобья, он вдруг предложил:
- На спор.
- Что?! – удивлённо протянул Женя, возмущаясь наглостью прислуги.
- Эти бутылки сбиваю я – и дальше вы выставляете сами. Я – не прислуга, не принадлежу к дому.
Евгений долго смотрел на него. Потом протянул пистолет, и глухо произнёс:
- Попробуй, - он усмехнулся. – Ты оружие хоть раз держал в руках?
Сапьега не ответил ему, перезарядил обойму, прицелился и, не дрогнув, выстрелил трижды. Бутылки остались не тронутыми. Женя от души  расхохотался:
- Ловкач! Молодец! Спасибо – насмешил! – он потрепал Сапьегу по плечу: - Круто, чувак… - давясь смехом, похвалил. – Свободен. Уступи место профессионалу, - он нацелился, но твёрдая рука опустила его руку с пистолетом.  Сапьега сходил за бутылками,  принёс и положил на столик перед ним. Донышки бутылок выглядели так, словно их аккуратно срезали ножом. Лицо Евгения вытянулось, казалось, он даже отрезвел от увиденного:
- Чувак… - с трудом произнёс он, взяв одну бутылку в руки и рассматривая её, - тебе как это удалось?! Где тебя учили так стрелять?!
Сапьега молча отвернулся, и снова направился к конюшне.
Вскипев от негодования, Женя оглянулся на Веронику – она мужественно сдерживала восхищение и прятала улыбку. Его это взбесило. Подогретый алкоголем, он покрылся красными пятнами, медленно повернулся в сторону уходящего Сапьеги, и рыкнул:
- Я тебя не отпускал! Вернись на место!
- Уговор есть уговор, - остановился, но не оглянулся Сапьега. – Стоящий мужик  - не трепач.
- Я сказал – иди сюда! – завёлся Евгений.
- Женя! – вмешалась Вероника. – Оставь его в покое! Дядя, успокой моего мужа, он слишком разошёлся. И не наливай ему больше, - усмехнулась она.
- Смешно?! – резко оглянулся на неё Женя. – Тебе это кажется смешным?!
- Перестань, - улыбнулась ему Ника, сводя инцидент к шутке.
- Иди, сюда, мразь, - свирепо окликнул Сапьегу Женя, разозлившись, - и ответь за свои слова! – он терпеливо наблюдал, как тот возвращается неспешным шагом, дождался, пока Сапьега поравняется с ним, и процедил сквозь стиснутые зубы: - Повтори, животное – как ты меня назвал?! – Сапьега молчал, сдерживая гнев. – Язык проглотил? – грубо толкнул его в плечо Женя. – Повтори, сказал!!
- Евгений, знай меру! – предостерёг Григорий.
- Вам следует сказать это своей прислуге! – огрызнулся тот. – Зарвался?! Ты, ничтожество, кем себя возомнил?! – снова толкнул он собеседника…
Никто ничего не успел сообразить – все увидели только мелькнувшую руку Сапьеги – и Евгений непостижимым образом оказался на земле. Женщины ахнули. Вскакивая на ноги со звериным рыком, Женя бросился на него – и он в движении завернул ему руку за спину, свалил на землю и придавил коленом.  Все замерли, первым очнулся муж Марьяны:
- Отпусти!! – прогремел он, предупреждающе ткнув пальцем в Сапьегу. Тот явно не слышал его в состоянии аффекта. Дабы предотвратить трагедию, Григорий моментально перезарядил пистолет, и решительно приставил ему к голове: - Убери руки!! У тебя есть одна минута!
Вид оружия мгновенно отрезвил Сапьегу: отпуская мужа Вероники, он встал с земли и поднял руки, всем своим видом выражая покорность. С минуту он не мог выйти из оцепенения. Со стороны беседки быстрым шагом шли Марьяна и Ника. Последняя подошла к мужу, убедилась, что с ним всё в порядке, и оглянулась на дядю.
- Дядя, хватит… отпусти его. Ты же не собираешься убить своего работника только за то, что его спровоцировали…
Опуская пистолет, и не обращая внимания, как облегчённо вздохнул при этом Сапьега, Григорий жёстко обрезал:
- Чтобы сегодня же этой твари в доме не было!
- Григорий… - подала голос Марьяна, но он грубо оборвал её:
- Не хочу ничего слушать!! Он уйдёт отсюда сам или я его пристрелю, как собаку!! Завтра он бросится на меня или на тебя! Я не намерен держать в доме потенциального убийцу! Разговор окончен!
- Сапьега, как ты мог? – бросилась к парню Марьяна. – Что ты наделал?.. Немедленно принеси свои извинения мужу моей племянницы!
- Ему это не поможет! – категорично вставил своё слово Григорий.
- Сапьега… - с умоляющим взглядом взывала хозяйка особняка, - я прошу тебя…
- Я не буду извиняться! – хриплым, резко огрубевшим голосом, ответил он.
- Пусть засунет свои извинения себе в зад! – подал голос Евгений. – Урод! Сявка привокзальная!
- Я тебя уволю… - тихо пригрозила Марьяна Сапьеге, не реагируя на слова Жени.
- Увольняйте! – безразлично бросил он. Его сотрясала крупная дрожь с головы до ног, голос срывался. – Я не буду извиняться! Я  не вещь, и никому не спущу такого обращения!
Марьяна только сокрушённо покачала головой. Она не знала, что делать, и чем ему сейчас помочь.
- Я думаю, что ты не права, тётя! – неожиданно вмешалась Ника. - И дядя не прав тоже! Женя вынудил его к этому незаслуженными оскорблениями! Если кто и должен принести свои извинения, то это мой муж! И он это сделает, - больно ущипнула Евгения за плечо она, - правда, милый? – хищно улыбаясь ему, он подтолкнула его к Сапьеге.
- Какого чёрта?! Я не обязан перед ним извиняться!
- Сапьега… - многозначительно кивнула ему Марьяна, намекая на взаимное перемирие. Он упрямо отвернулся, молча сдвинув брови.
- Женя! – повторила её жест Ника по отношению к мужу.
- Да пошёл он… - с досадой поморщился тот. – Слишком много чести!
- Оставьте его в покое! – не выдержал Сапьега. – Ни мне, ни ему это не нужно!
- Говнюк, - с презрением плюнул ему под ноги Женя. Вероника взяла его под руку, и позвала всех в дом. До слуха Сапьеги донеслись её приглушённые слова:
- Ты мог бы вести себя более корректно в гостях у моих родственников! Какое ты имел право так обращаться с чужой прислугой?! Кем ты меня выставляешь, мне стыдно из-за тебя!
- Padaras… - “тварь” чуть слышно шепнул себе под нос Сапьега, уходя на конюшню…
Он пробыл там до вечера; заботливо вычесал лошадям гривы и хвосты, накормил, сменил воду. Потом расслаблено валялся в куче сена за стойлом, вспоминая, как они с отцом в своё время проводили вот так же вечера, ухаживая за животными и лёжа  в пахучем сене…
Вечером к нему зашла Марьяна.
- Мне уйти? – поднялся он, отряхивая рабочую одежду.
Она с жалостью посмотрела на него: он уже привык смиренно принимать превратности судьбы, и мириться с ними, и чем больше его ломали обстоятельства, тем сильнее притуплялись его чувства. Вот и сейчас он согласен безропотно уйти.
- Вам не надо было привозить меня назад… - равнодушным тоном произнёс он.
- Тебе никуда не нужно уходить, - вздохнула Марьяна. – Я поговорила с Григорием, он уже сменил гнев на милость. Но я дала ему слово присматривать за тобой. Ты должен обещать мне, что впредь ничего подобного не повторится. Обещаешь?
Сапьега молчал, ласково поглаживая лошадь, протянувшую к нему голову.
- Я знаю, как ты умеешь молчать. Но теперь всё изменится. Ты должен понять, что я хочу тебе добра. Обещай мне держать себя в руках – от этого зависит твоё пребывание здесь, я знаю, тебе это нужно.
- Вам, что – больше не с кем нянчиться? - нахмурился Сапьега. – Хотите, я скажу – что нужно вам? – спросил он, и сам ответил: - Ребёнок…
Марьяна вздрогнула, и отшатнулась – он заметил это движение, посмотрел на неё… и догадался, что затронул самую больную тему.
- Простите… - раскаялся он тут же. – Я не знал… Простите…
Она быстро взяла себя в руки, и кивнула:
- Ничего страшного. Я в порядке… - сдержанно улыбаясь, она добавила: - Богатые тоже плачут. Для равновесия.
- Я никогда не был нищим, - увёл от её от неприятной темы Сапьега. – И не был бы… если бы не фаршманулся…
Марьяна поморщилась:
- Ты до сих пор не отвык от жаргонных словечек…
- Из песни слов не выкинешь, - пожал он плечами. – Как ещё назвать ситуацию, когда человек остался с голым, простите, тузом?
Ей показалось, что сейчас он должен улыбнуться – хотя бы с иронией над самим собой. Но на лице Сапьеги не мелькнула даже тень улыбки. Марьяна разочарованно вздохнула:
- Пройдёт много времени, прежде, чем ты сможешь улыбнуться… Мне хочется верить, что я это увижу… У тебя должна быть приятная улыбка…
Он молча отвернулся. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, Марьяна осторожно положила руку ему на плечо. Сильное плечо, мужское, крепкое…
- Не буду больше напрягать тебя. Отдыхай…
- Спокойной ночи… - тихо ответил Сапьега, ощущая в душе нарастающую тоску. Он не даст волю эмоциям. Ни при ней, ни наедине с самим собой…