Глава 11. Мисс Оль

     Салазкин укатил. Сергей Федорович подумал: "Когда же он успел жениться?" Аэлита тоже исчезла, как светящийся шар из числа НЛО; "Э-ля, ты где-е?" – кричал Калашников, с надеждой  и тоской озираясь по сторонам, пока, наконец, не добежал до угла. Маленькая журналистка ждала его у автомата с газировкой.
     Хитро улыбаясь, Она стояла со стаканом в руке. "На Марсе мало воды, вот Ее и тянет на газировку", – подумал Сергей Федорович.
       - Ну, и о чем вы говорили с таксистом?
       - Ни о чем... сдачи не было. Аэлита, смотрите, какая стрела!..
 Вдали, за длиннейшим Крестовским мостом, проложенным над линиями железных дорог, переливалась золотом тонкая и гигантская стрела космического монумента; Сергей Федорович живо представил себе, как они с Элей забираются в полую внутренность памятника и долго карабкаются вверх, в бутафорскую ракету.
       Отрываются от стрелы – и... Ракета, символ нашего века, куда ты несешь их?
        ...И вот по левую руку от Крестовского моста, за магазином "Богатырь", где Сергей Федорович обычно покупал ботинки сорок пятого размера, начиналась Калибровская улица. (Старое название – "улица Марьина деревня"...)
       Спокойная, рабочая, застроенная с одной стороны пятиэтажками, она вся в зелени, скрывающей убогую стандартность этой архитектуры. Украшает Калибровскую лишь то, что в конце ее виднеется недостроенная Останкинская башня. "Ехала сегодня в электричке, смотрела в окно, – начинает фантазировать Эля, – и поняла, кто живет на вершине Башни: Бог, у Него там дощатая пристроечка, он встает в четыре часа утра, включает Солнце, как лампочку, и делает утреннюю гимнастику. Раз-два! Переходим к водным процедурам!.."
       Ей захотелось показать посреди пустынной улицы, как Бог делает гимнастику. Радостное возбуждение охватывает обоих, Она дурачится на глазах Сергея Федоровича – и вдруг снова  и д е т   п о   в о з д у х у, как там, на платформе Савеловского!
     - Лихо это у вас получается! Если не секрет... Туфельки, да?..
       Итальянские туфельки с прозрачными каблуками способствуют иллюзии, но дело не только в них... Веселясь и дурачась, они подходят к дому, где "Глагол" вскладчину снимает на лето квартиру у стариков-пенсионеров, уехавших на Украину; во дворе играют дети, почтенные матери семейств сидят на лавочках, "повёл, опять повёл..." – чудится Сергею Федоровичу, когда под их  взглядами он ведет марсианку к последнему подъезду.
       ("Аэлита, если я сейчас поцелую Тебя, случится непоправимое! Таинственные марсианские боги испепелят меня... произойдет короткое замыкание, наши губы слипнутся навеки!") Сергей Федорович в сумерках подъезда всё-таки поворачивает Элю за плечи и целует Ее. Страхи были напрасны: короткого замыкания не происходит.
     ...Длинный, пронзительный звонок, способный разбудить мёртвого, за дверью обрывается джазовая мелодия "Сан-Луи", которую наигрывают на хозяйском пианино. Есть в "Глаголе" один джазист, Чуча, Сергей Федорович разрешил ему репетировать на Калибровской; когда он начинает импровизировать, руководитель "Глагола" забывает о своей ненаписанной диссертации... Расторопный Чуча отпирает дверь – и держит себя так, как если бы перед ним были король и королева Непала: "Сергей Федорович, ради бога простите, пришел репетировать, но случайно заглянул в вашу диссертацию – и так увлекся, так увлекся!" Преподаватель знакомит Элю с Чучей, но та не обращает на него внимания.
     Аэлита немедленно, как кошка на новом месте, начинает исследовать комнату, кухню, санузел и балкон (где-то Сергей Федорович читал, что один из мотивов поведения животных и человека – страсть к исследованию неосвоенного пространства). Квартирка Ей нравится; смело облазив всё, Она садится на подоконник и раскачивается, как птица в клетке. Поняв ситуацию, Чуча прощается, Сергей Федорович и Эля остаются одни в квартире – угловой, солнечной, предзакатный свет льется в окна с двух сторон.
       - Ты знаешь, мне у тебя нравится! – щебечет Эля, нагло переходя на "ты", искоса разглядывая Южаковскую энциклопедию – всё, что в этой квартире от Сергея Федоровича, остальные вещи хранят аромат хозяев-пенсионеров. Семейные фотографии на стенах позволяют восстановить почти всю их предыдущую жизнь. И центральное место среди семейных фотографий занимает портрет товарища Сталина работы художника Налбандяна, вырезанный из "Огонька" и вставленный в резную деревянную рамку. Наверно, хозяин дома был фронтовиком, не раз ходившим в атаку за Родину, за Сталина...
     "У них дочка – ваша ровесница, – говорит Сергей Федорович, – тоже родилась в сорок пятом." "Между прочим, – улыбается марсианка, – вам не дашь тридцати трех, от силы – двадцать пять, двадцать шесть... молодо выглядите, Сергей Федорович!"
     "Мне говорили... Ох, а в душе-то я ощущаю себя голодным десятилетним пацаном Сорок Второго года! Как странно: война давно прошла, а я всё не могу насытиться..."
     (Аэлиты вообще не было на свете, когда в 1942-м Сережа с Бабушкой собирали крапиву на суп, рыская по пустырям за Домом Учителя. Крапивный суп, волшебное яство!)
       ...Шарить в холодильнике бесполезно – лишь сухая корочка батона сиротеет в кастрюле, где преподаватель держит хлеб. "Угостить Ее главой диссертации, что ли?.." Раскрыв заветную папку, Сергей Федорович сказал: "Эля, хотите узнать новое о Есенине?"
     Аэлита соскакивает с подоконника: "Я вся – внимание!". Такой неподдельный интерес к его работе окрыляет преподавателя, и он начинает:
      "...Знакомство поэта с Шаганэ, ставшей прообразом персиянки, состоялось 16-17 декабря 1924 года. Серьезная заслуга тбилисского литературоведа Г. Бебутова – идентификация загадочной Шаганэ с реальной Шаганэ Норсесовной Тертерян (по мужу – Тальян)...
- Сергей Федорович! А она была замужем? – разочарованно спрашивает Эля.
- Ладно, не перебивайте... она стала женой известного армянского композитора уже после гибели Есенина, в 30-е годы.
       ...Упоминание о Шаганэ имелось в воспоминаниях Повицкого, хранившихся в Библиотеке им. Ленина, но Повицкий не знал ее фамилии:  прочитав рукопись, Г. Бебутов с жаром истинного литературного следопыта решил во что бы то ни стало разыскать Шаганэ, и это ему удалось.  Напомню текст первого упоминания о Шаганэ.
       "Сергей Александрович познакомился в Батуме с молодой армянской  женщиной по имени Шаганэ. Это была наредкость интересная, культурная  учительница местной армянской школы, прекрасно владевшая русским языком. Интересна была и младшая ее сестра Ката, тоже учительница. У   нее было прекрасное лицо армянской Суламифи. Она знала стихи Есенина  и потянулась к поэту всей душой. Есенин, однако, пленился ее сестрой,  с лицом совершенно не типичным для восточной женщины. Есенина пленило в ней и то, что "Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа..." Внешнее сходство с любимой девушкой и ее певучее уменьшительное имя Шага вызывали у Есенина большое чувство нежности".
     И всё же не следует преувеличивать значение реальной Шаганэ в жизни поэта. Так, через три дня после знакомства – может быть, чуть лукавя – он напишет Бениславской: "Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь! Да какой еще, известный. Всё это смешно и глупо."
      Очевидно, Шаганэ была не единственной из "увлечений" в Батуме. Редкое имя Шаганэ (Шага) упоминается в шести стихотворениях, зато другой женщине – Ольге Кобцовой – посвящен предсмертный цикл "Стихи о которой", состоявший из семи стихотворений (два из них не дошли до нас; "одно, ес-ли не изменяет память, начинавшееся со строк "Буря воет, буря злится... Из-за туч луна, как птица. Проскользнуть крылом стремится..." поразило меня своей редкой силой выразительности и образности. Под свежим впечатлением оно показалось мне лучшим из всего написанного им за этот год". – В. Наседкин, "Последний год Есенина", М., 1927.)
     Интересно, что в не дошедшем до нас стихотворении – влияние Пушкина...               
       - Так кто же была эта Ольга Кобцова? – не на шутку заволновалась Эля.
- Потерпите, сейчас узнаете...

 Снимок, причем редчайший. датированный 18 декабря 1924 года – Есенин и miss Olli – Ольга Кобцова – на батумском бульваре, до сих пор не опубликован. А чтобы понять взаимоотношения Есенина с Ольгой Кобцовой, необходимо сперва сделать отступление о характере Повицкого. Лично на меня он произвел впечатление сурового ригориста с революционным прошлым, который считал своим долгом оберегать друга от случайных знакомств. Вмешательство друзей в личную жизнь поэтов, как правило, никогда не приводило к добру, и можно лишь гадать, как сложилась бы жизнь Есенина, если бы его чувство к "мисс Оль" "сумело расцвесть"; но вот как развивались события в изложении Повицкого:
     "Одно время нравилась ему в Батуме "Мисс Оль", как он сам ее окрестил. С его легкой руки это прозвище упрочилось за ней. Это была девушка лет 18-ти, внешним видом напоминавшая гимназистку былых времен. Девушка была начитанная, с интересами и тяготением к литературе, и Есенина встретила восторженно. Они скоро сошлись, и Есенин заговорил о браке. То, что он перед отъездом из Москвы обручился с Софьей Андреевной Толстой, он, по-видимому, успел забыть.
      "Мисс Оль" была в восторге: быть женой Есенина! Этому браку, однако, не суждено было состояться. Я получил от местных людей сведения, бросавшие тень на репутацию как "мисс Оль", так и ее родных. Сведения эти вызывали предположения, что девушка и ее родные причастны к контрабандной торговле с Турцией... Я об этом сказал Есенину. Он бывал у нее дома, и я ему посоветовал присмотреться внимательнее к ее родным. По-видимому, наблюдения его подтвердили мои опасения... Она это заметила и в разговоре со мной дала понять, что я, очевидно, повлиял в этом отношении на Есенина. Я не счел нужным особенно оправдываться. Как-то вскоре вечером, я в ресторане увидел за столиком Есенина с "мисс Оль". Я хотел пройти мимо, но Есенин меня окликнул и пригласил к столу. Девушка поднялась и, с вызовом глядя на меня, произнесла:
    – Если Лев Осипович сядет, я сейчас же ухожу.
     Есенин, иронически улыбаясь прищуренным глазом, медленно протянул:
    - Мисс Оль, я Вас не задерживаю...