14 февраля

     Серебряков медленно брёл через болото, босыми ногами по щиколотку увязая в чёрной, густой, зловонной грязи. Ноги с отвратительным хлюпаньем проваливались в эту грязь, которая не спешила их отпускать и, казалось, остановись он хоть на мгновение и прекрати свои жалкие попытки передвижения, она тотчас же с плотоядным чавканьем поглотит его с головой. Одежда его была уже изрядно изорвана, обувь уже давно стала добычей трясины. Было страшно. От страха его слегка тошнило и кружилась голова, но он понимал только одно – ему, во что бы то ни стало, нужно отсюда выбраться.

     Куда ему нужно было идти – он не знал. Что это была за местность – он тоже не знал, да и плотная, вязкая и липкая ночь, сопровождающаяся проливным дождём и грозой с мощными раскатами грома, говорила, что обстоятельства складываются отнюдь не в его пользу.
Неожиданно из болота, практически у него из-под ног, выскочил заяц и резво пустился наутёк.
     - Эй! Подожди! – шатаясь, прокричал ему вслед Серебряков, но заяц мелькнул прощальным светлым пятном в темноте ночи и навсегда растаял в её мрачных глубинах.
     «Гад, - выругался про себя Серебряков. – Хотя… на что он мне?»

     Силы покидали Серебрякова. Казалось, ещё немного, и он совсем утратит способность передвигаться, навсегда оставшись погребённым в этой зловещей хлюпающей жиже. Вдруг впереди он услышал протяжный стон.

     - Кто здесь? – с усилием выкрикнул Серебряков и неожиданно в очередной вспышке молнии прямо перед собой увидел человека, уже по плечи затянутого болотом. Голова человека была склонена на грудь, глаза закрыты, а изо рта текла чёрная, пузырящаяся кровь. Человек умирал.
     Серебряков вцепился в него обеими руками и попытался хоть немного вытащить человека из болота, но напрасно. От рывка голова человека запрокинулась, он открыл глаза, затянутые плотными бельмами и прохрипел:
     - Оставь… Уходи… Быстрее…

     Серебряков инстинктивно отшатнулся. Не в силах отвести взгляда от этих жутких глаз, он даже не подумал, а осознал всей своей сущностью: «Бежать… Бежать…» Человек опять уронил голову на грудь и начал как-то боком уходить в трясину. «Умер», - со страхом понял Серебряков и вдруг ощутил, что пока он возился с человеком, его ноги уже практически по бёдра оказались затянутыми в топь. Если так пойдёт и дальше, то его ожидает участь умершего человека. Задыхаясь от ужаса, Серебряков рванул одну ногу, другую – но тщетно. Трясина уже прочно захватила цепкими лапами свою добычу и теперь, неспешно смакуя агонию живого существа, всё больше и больше затягивала его в свою чёрную, отвратительную пасть.
     - ААААААА!!! – дергаясь в конвульсиях, истошно заорал Серебряков и… проснулся.


     Луч солнца, пробивающийся через занавеску, возвестил о том, что в действительности Серебряков находится у себя дома в кровати  и все ужасы, пережитые им – не более чем кошмарный сон. «Чёрт, - вытирая ладонью испарину со лба, подумал Серебряков. – Ну и приснится же такое»
     Голова действительно кружилась, и было как-то не по себе. «Мда, - мрачно констатировал Серебряков. – Остаётся только радоваться народной мудрости о том, что если ты проснулся, и у тебя ничего не болит – значит, ты умер»

     Он посмотрел на часы. Было уже около восьми. Нужно было вставать и собираться на работу. Осторожно, стараясь не разбудить ещё спящую жену, он сполз с постели, тихонько прокрался на кухню и включил чайник. Чайник радостно зашумел и Серебряков при этих звуках невольно поёжился, окончательно прогоняя остатки страшного сна. Он достал из шкафчика пачку молотого кофе и две чашки – себе и жене. По утрам он всегда варил кофе на двоих и затем приносил ей в постель. Это была не обязанность. Каждое утро он делал это с удовольствием, глядя на то, как она просыпается от ароматного запаха приготовленного им для неё напитка, как берёт из его рук чашку, сопровождаемую его предостережением: «Осторожно, не обожгись», как радуется отличному вкусу (он же старался!) и, глядя в его глаза, с улыбкой мягко произносит: «Спасибо! Так вкусно…» В дальнейшем они завтракали и обедали раздельно, но этот утренний кофе был традицией, которая не обсуждалась – его варил и приносил ей он.

     Первым он сварил кофе себе. Ей он варил во вторую очередь, потому что она всегда любила кофе горячий. Он насыпал в её чашку сахар, выжал лимон. Затем засыпал в турку кофе, залил кипятком, поставил турку на плиту и легкая улыбка чуть тронула его губы, разгоняя сумрачные облака ночных морщин, образовавшихся около рта. «Клопа», - с нежностью вдруг подумал он.

     Он дал ей это странное имя ещё в тот период, когда они только встречались. Ему не нравились общепринятые котики и зайчики, которыми так проникновенно называли своих возлюбленных. Его возлюбленная была не такая, как все. Она была особенная, поэтому и имя у неё должно было быть особенным. Красивым и ярким, как… божья коровка. Он с детства любил этих насекомых. Сначала из корысти исполнения желаний, которые они должны были доставить в небесную канцелярию, затем просто из-за красоты, а потом к этому ещё присоединилось и чувство уважения как к истребителям зловредной тли. Жучок этот относился к отряду клопов и был для него самым лучшим представителем этого отряда, да и вообще практически всех живых существ. Ну разве не достойное имя для любимой женщины?

     Наконец кофе был готов. Его бодрящий аромат заполнял всю кухню, просачиваясь через закрытую дверь в коридор. Серебряков с наслаждением вдохнул этот аромат, взял чашки и, ногой открыв дверь, направился в спальню. Жена всё ещё спала.
     - Клопенька, - негромко позвал он, поставив чашки на журнальный столик рядом с их кроватью. – Просыпайся, кофе уже готов!
     Жена неожиданно резко открыла глаза. Обычно просыпалась она медленно, улыбаясь и с блаженством потягиваясь, а сейчас она сделала это так, как будто давно уже не спала, а лишь притворялась спящей.
     - Доброе утро, - каким-то напряжённым голосом сказала она и потянулась за кофе. – Спасибо большое.

     Серебрякову показалось странным её поведение, но он решил не зацикливаться на этом. Женщины вообще странные существа. Может, приснилось что-то, может, что-то болит, может, какое-то предчувствие неясное давит, а может, просто не выспалась как следует. «Ну ничего, - подумал Серебряков. – Она сегодня выходная, так что и выспится, если нужно, и себя в порядок приведёт»

     - Так, - сказал он. – Что нам сообщат утренние новости?
     Он взял пульт и включил телевизор. Смотреть по утрам новости за кофе тоже было традицией. Увидев на экране диктора, желающего всем доброго утра, он довольно хмыкнул, кивнул диктору головой как старому знакомому и сел рядом с женой на постель. Неожиданно постель под ним беспокойно зашевелилась. Серебряков ещё не успел сообразить, что случилось, как из-под одеяла донеслось сдавленное: «Мия-а-а-у-у!» Он подскочил.
     - Тьфу ты! Лиса! – возмущённо крикнул он.
     Из-под одеяла вылезла большая, пушистая, белая, взлохмаченная кошка, недобро глянула на Серебрякова голубыми глазами и поспешила спрыгнуть на пол.
     - Чуть не раздавил, - отпивая глоток кофе, заметила жена.
     - Чёрт, - опять выругался Серебряков и, в тот же момент, почувствовав жалость к обиженной кошке, позвал её. – Лиса! Лисонька!

     У кошки тоже было нестандартное имя. С ударением на первом слоге. Сначала маленький пушистый комочек, обменянный Серебряковым на кроличью тушку и принесённый в семью, хотели назвать Лизой, но жена вдруг воспротивилась, сказав, что это имя котёнку не подходит. Серебряков настаивал на своём и в конце-концов был найден компромисс – Лиса. Так в украиноязычной версии мультсериала «Симпсоны» звали младшую дочку одноимённого семейства.

     Лиса, как и всякая породистая кошка, была своенравна и на своё имя откликалась лишь в двух случаях: когда хотела есть и когда хотела, чтобы хозяева одарили её своим вниманием, что случалось весьма редко. А сейчас и подавно она была оскорблена непочтительным к себе отношением со стороны хозяина. Выражая своё презрение, она затаилась где-то в укромном местечке соседней комнаты и отзываться не пожелала.
     - Ну и ладно. Ну и сиди себе, - проворчал Серебряков и пожаловался жене. –  Ишь, королевна какая!
     Жена, устремив взгляд в телевизор, как-то грустно улыбнулась.

     Серебряков наконец-таки переключил своё внимание на экран.
     - Сегодня 14 февраля, - радостно вещал диктор. – И мы поздравляем всех влюблённых с этим замечательным праздником. Это день романтичных подарков, страстных поцелуев и самых нежных признаний в любви. День, когда даже самые суровые мужчины не могут равнодушно пройти мимо подарков в виде сердечек…
     - О, точно! – не дослушав диктора, воскликнул Серебряков. – Сегодня же 14 февраля!
И немного подумав, неожиданно добавил:
     - Дурацкий праздник.
     - Почему? – удивлённо спросила жена.
     - Да потому, - Серебряков был суровей самого сурового мужчины. – Это что – наш, славянский праздник? Ну придумали его католики, вот они пусть и празднуют его.
     Жена грустно молчала, опустив глаза. Поняв эту грусть по-своему, Серебряков смягчился.
     - Клопа, а тебе принципиально его отмечать?
     - Нет, конечно, - тихо отозвалась жена. – Да и к тому же действительно, какой же это праздник…
     Она запнулась на полуслове и фраза так и повисла в воздухе, оставшись незавершённой.
     - Вот и хорошо, - успокоился Серебряков.
     - А ещё сегодня отмечается День компьютерщика, - не унимался диктор.
     - О, День компьютерщика! – совсем развеселился Серебряков. – Клопа, с Днём компьютерщика тебя!
     - Спасибо, - саркастически-обречённо выдохнула жена. – Да. Есть такая профессия – компьютерщик. У меня в дипломе так и написано.
     - Вот уж действительно, - согласился Серебряков. – Мелят, что попало. Да ещё и на всю страну. Компьютерщика… Хм…
     И тут же, без всякой паузы, сообщил:
     - Ладно, Клопа, я буду собираться, а то скоро зайдёт Витя Малюк. Вместе пойдём.
     - Да, Тошенька, конечно, - эхом отозвалась жена.

     Серебряков поднялся с кровати и внимательно посмотрел на жену. «Нет, она определённо сегодня какая-то другая, - подумал он. – Какая-то грустная… того и гляди заплачет… Может, зря я это про 14 февраля? Она обиделась, наверное. Ну да ладно. Приду с работы – разберёмся... Да пусть с ним, с праздником этим. Отметим уж как всегда. Ладно»

     Серебряков спешно собирался. Жена тоже встала и потихоньку приводила себя в порядок. Серебряков, глядя на то, как она расчёсывает волосы, снова подумал, но уже с удовлетворением: «Ладно. Отметим. Надо будет и подарок купить моей Клопеньке»
С улицы раздался пронзительный свист.
     - Тоша, за тобой пришли, - сказала жена, глядя в окно.
     - Ага, спасибо, - ответил он, надевая куртку. – Побегу я.
     - Удачи тебе, - как-то необыкновенно проникновенно, словно прощаясь навсегда, пожелала ему жена, и голос её дрогнул.
     - Спасибо, - отозвался Серебряков. – Удача – она всегда нужна.

     Он надел перчатки и вышел во двор. На улице был мороз, везде лежал толстый слой снега и большие пушистые снежинки, весело кружась в воздухе, обещали то, что уже сегодня к обеду этот слой станет значительно больше.
     К Серебрякову тут же подбежал пёс и, приветствуя хозяина, радостно заскакал вокруг него, вставая на задние лапы и разметая хвостом свежевыпавший снег.

     - Доброе утро, старина! – поприветствовал его Серебряков и потрепал по загривку. – Кушать хочешь, знаю. Извини, друг. Спешу. Клопа тебя покормит.
     Серебряков закрыл за собой ворота и услышал, как пёс обиженно заскулил.
     - Привет, - подал он руку приятелю. – С праздником тебя!
     - ЗдорОво, - ответил приятель. – А, да, сегодня же День Святого Валентина. Ну и тебя с тем же!
     - Отстал ты от жизни, Витя, – зафилософствовал Серебряков. – Валентин – это нынче не столь актуально. Сегодня День компьютерщика!
     - Ооо, - с наигранным восхищением отозвался приятель. – Компьютерщик – это да. Компьютерщик – это голова. В нём вся сила! Аве Компьютерщик!

     Они оба весело рассмеялись. Снег игриво скрипел под ногами, в воздухе пахло морозной свежестью, настроение было хорошим и за обсуждением последних городских новостей Серебряков не заметил, как они дошли до работы.

     Работалось сегодня легко. Серебряков уже перестал сердиться на праздник и даже начал приветливо отвечать на поздравления других людей. И чем ближе было к концу рабочего времени, тем с большей ответственностью он думал о подарке и о том, как они с женой будут отмечать День влюблённых. Хотелось подарить что-нибудь такое, действительно романтичное и соответствующее празднику, пусть даже сердечко, но не пошлое, а красивое, изысканное, со вкусом. А отмечать… В зависимости от того, чего захочет жена. Да и смотря, какой выбор будет.

     Серебрякову так хотелось выбрать самое лучшее, что, еле дождавшись конца рабочего времени, он устремился в магазин. Но всё, что встречалось ему, никак не нравилось и даже более. Сердечки были больше похожи на ту часть тела, где спина теряет своё благородное название, а мягкие игрушки, которые его жена просто обожала, улыбались какими-то глумливыми и нахальными улыбками. Такое безобразие не только нельзя было дарить, а нужно было бесследно уничтожать ещё на стадии проектирования.

     Продавщица, обратив внимание на ухудшающееся настроение покупателя, уже минут 15 блуждающего по отделу, поспешила ему на помощь.
     - Ищете подарок? – участливо спросила она. – Может быть, вам подойдёт это?
     И она протянула ему небольшого коричневого мехового медвежонка, застенчиво улыбающегося и трогательно протягивающего в лапках небольшое красное сердечко с золотой надписью: «Я тебя люблю». Серебрякова озарило. Ну конечно же! Медведь! Ему нужен именно медведь. Ведь она всегда называла его Умкой и говорила, что он такой же большой, сильный и добрый, как медведь. Но…

     - А у вас есть такой же, только белого цвета? – выпалил он и, идентифицировав схожесть фразы с известным фильмом, смущённо подумал: «Да, блин, и с перламутровыми пуговицами»
     - К сожалению нет, - как по-писанному ответила продавщица и виновато улыбнулась.
     - Ладно, - сориентировался Серебряков. – Давайте этого. Только упакуйте красиво.
Расплатившись за подарок, он засунул его под куртку, бережно прижал к себе и пошёл к выходу.

     - О, Тоха, привет! – неожиданно остановил его на пороге знакомый. – Что-то тебя не видно совсем. Как дела?
     - Нормально всё, - досадливо буркнул Серебряков. - Работаю. Извини, спешу.
     - Ну ладно, - знакомый отошёл немного в сторону. – Давай. Анне твоей привет.
     - Хорошо. Передам, - бросил уже через плечо Серебряков, крепче прижал к себе подарок и заспешил домой.

     Всю дорогу он думал о том, что сидит сейчас его Клопа одна, грустит и не знает, что ждёт её такой замечательный подарок. Как же она обрадуется ему… Да. Утром он был определённо неправ.
     Когда он открыл ворота, то первое, что показалось странным – что пёс не бросился ему навстречу. Он лежал на снегу в палисаднике под окном и виновато смотрел на Серебрякова.

     - Старик, ты чего? – удивился Серебряков. – Ты чего меня не встречаешь? А чего  лежишь не в будке, а на снегу? Ты не заболел, случаем? Иди сюда, иди, мой хороший.
Серебряков похлопал себя по бедру, призывая пса, но тот не двинулся с места, а лишь завилял хвостом.
     - Иди сюда! Ко мне! – настаивал Серебряков.

     Пёс нехотя поднялся и, грустно опустив голову, всё с тем же виноватым взглядом лениво подошёл к хозяину. Серебряков погладил его по голове, потрепал густую шерсть на спине. Пёс покорно стоял, не подавая ни малейших признаков радости.
     - Ничего, Старик, не грусти. Всё будет хорошо, - успокоил его Серебряков и ободряюще похлопал по загривку.
     Пёс ещё ниже опустил голову и отошёл от хозяина.

     Серебряков дёрнул за ручку входную дверь. Она не поддалась. Он дёрнул ещё раз и понял, что дверь закрыта на ключ. «Интересно, - подумал он. – Куда Клопа могла уйти? Может, прогуляться пошла?»
     Он хотел позвонить ей, но потом решил немного подождать. Она иногда оставляла ему записки, в которых указывала, куда пошла и когда вернётся. Подумав, что, очевидно, дома его ждёт одна из таких записок, он отыскал в условленном месте ключ, открыл им дверь и шагнул в дом.

     Дома его встретила какая-то необычная тишина. Она как бы оглушила Серебрякова, хотя на первый взгляд ничего не изменилось. Но всё-таки… всё-таки что-то было не так.  Серебрякова захлестнуло тоскливое предчувствие и он, не разуваясь и не снимая верхней одежды, заспешил в комнату.

     На столе, прижатая компьютерной клавиатурой, действительно лежала записка – вырванный из тетради в клеточку лист, исписанный с двух сторон. Нервно сглотнув, Серебряков взял его в руки. И первые же строчки, написанные её ровным почерком, больно ударили его по глазам: «Тошенька, прости меня за то, что не смогла сказать тебе всё то, что ты сейчас прочтёшь, лично. Я долго думала, прежде чем принять это решение. Я люблю другого мужчину, и сегодня мы с ним уезжаем к нему в ***»…

     Ниже она писала что-то по поводу того, как дальше вести домашние дела, решать финансовые вопросы и о чём-то таком, смысл чего Серебряков понять уже не мог. В голове отбойными молотками стучала кровь. «Не может быть… - машинально подумал он. – Не может быть… Это шутка… Это какая-то шутка… Это ошибка…» Взглядом он нашёл тот угол, где должен был стоять её чемодан, с которым она ездила в командировки. Чемодана не было. Серебряков рванулся к шкафу, чтобы проверить, на месте ли её вещи. Из-под куртки выпал подарок и с негромким стуком упал на пол. Серебряков не заметил этого и наступил на него. В шкафу, на месте её вещей, его встретила пустота.

     - АААААА!!! – раненым зверем заорал Серебряков. – Клопа! Клопа! Ты где, Клопа?!
     - Мяу! – вдруг раздалось за спиной.
     Он резко повернулся и увидел посреди комнаты кошку, укоризненно глядящую на него и недовольно подёргивающую хвостом.
     - Лиса! Лисонька! Где Клопа? – расставив руки, бросился к кошке Серебряков, но та, извернувшись, резво отпрыгнула и побежала в сторону своей кормушки. Остановившись возле неё и указующе понюхав её пустые отделение, кошка опять выжидающе посмотрела на Серебрякова.
     - Мя-а-а-у-у! – уже более требовательно протянула она свою песню.
     - Да иди ты! – сердито отмахнулся от неё Серебряков. – Всё б ты  жрала, тупое животное! Клопу вон проворонила…
     Кошка непонимающе смотрела на хозяина.
     - Где Клопа, я тебя спрашиваю?! – закричал он и пошёл в наступление.
     Кошка поняв, что  согласие с хозяином не достигнуто и более того, ситуация ставит под угрозу её неприкосновенность, быстро ретировалась под диван.
     - Дура!!! – буйствовал Серебряков, пиная ногами диван так, как будто тот был виноват во всех его бедах.

     «Телефон! – озарило Серебрякова. – Нужно позвонить ей, поговорить… Хотя бы услышать её… Да и не может быть, чтобы всё вот так…»
     Дрожащими руками он достал аппарат и нажал на кнопку вызова.
     - Телефон абонента вимкнений, або знаходиться поза зоною досяжностi, - ответствовал ему безучастный голос оператора. – Передзвонить, будь-ласка, пiзднiше або надiшлiть смс.
     «Смс… - подумал Серебряков. – А что я напишу? Да и смысл какой в смс? Поговорить нужно» И он опять нажал кнопку вызова. В ответ ему прозвучал недавно прослушанный текст в исполнении уже знакомого оператора.
     - Смс, смс, - глумясь, передразнил Серебряков. – С твоим голосом в туалете «Занято!» кричать, а не людям предлагать писать смс. Что ты вообще знаешь об смс?

     И он в сердцах швырнул телефон на кровать. Сейчас тот был бесполезен, как никогда. Она отключила свой телефон, и связаться с ней невозможно. Если она вдруг включит его, то ему сразу же  придёт об этом информационное сообщение. Оставалось только одно – ждать.
     - Клопа-а-а!!! – заревел Серебряков и вслед за телефоном, прямо в одежде, рухнул на кровать.

     Закрыв голову руками, он ревел в голос так громко, что собственные звуки больно резонировали у него в ушах. Слёзы вытирать не было смысла – они лились одним сплошным непрекращающимся потоком, быстро увлажняющим покрывало на кровати. Серебряков и не думал сдерживаться, ведь стыдиться ему было некого.

     Осознание того, что он остался один, резкой болью рвало его сердце, жгло горло и не выходило со слезами, а лишь глубже вонзало свои отравленным шипы в его мозг. В свою очередь мозг, в отместку за раздражение, выдавал Серебрякову картины одну за другой: вот они с женой гуляют по весеннему лесу, он держит её за мягкую, тёплую руку и не может оторвать взгляд от её зелёных глаз, видя в них пробуждение самой весны. Вот какой-то праздник в городском парке и он, смотря на проходящих мимо женщин и девушек, с гордостью отмечает, что его жена – лучше всех. А вот она дома совершенно по-детски радуется такому долгожданному цветку на её любимом кактусе…

     Неужели всё это ушло? Неужели ему теперь утром некому будет сварить кофе, а вечером не с кем будет поделиться событиями прошедшего дня? Неужели он так и будет несчастным всю свою оставшуюся жизнь?..

     Серебряков не мог связно мыслить. Но один вопрос настойчиво возвращался к нему вновь и вновь: почему так получилось? Она всегда была такой тихой, уютной и домашней. У неё даже подруг толком не было, не говоря уже о друзьях. Только работа и дом. Откуда взялся этот мужчина? Наверное, где-то в командировке нашёлся. Но она… Она ведь за 11 лет совместной жизни и повода никогда не подавала даже думать о том, что что-то не так! Лишь в последнее время была несколько грустна и рассеяна, но на все расспросы отвечала лишь, что ей нездоровится.

     «Думала, - понял Серебряков. – Она думала! Сравнивала, наверное… Вот ёлки. Ведь она решила, что там ей будет лучше! Лучше, чем со мной. Что там у неё будет счастье. Счастье… Чёрт! Ведь я даже не знаю, была ли она счастлива со мной? Я сам виноват. Я всегда был чем-то занят. Непонятно чем, но было не до неё. Может, у неё были какие-то мечты… она чего-то хотела… Так тихо сидела всегда. Читала что-то или писала… Если бы у нас хотя бы дети были… Я не смог её удержать. Она была моей… А теперь… Теперь её нет!!!»

     Последнюю фразу Серебряков выкрикнул вслух и с силой ударил кулаком по кровати. Затем скомкал покрывало в кулак и дёрнул его так, словно хотел порвать. Но покрывало не поддалось. Серебряков сел на кровати и огляделся. Всё вокруг, каждая мелочь и даже сам воздух, даже не напоминали, а кричали о ней, были пропитаны её уже уходящим теплом, звоном её голоса, воспоминаниями о теплоте её прикосновений.
     Серебряков потёр виски. Ему казалось – ещё немного и он сойдёт с ума. «Так, - неожиданно решил он. – Это всё, конечно, очень трагично, но жизнь продолжается. Пойду за водкой»

     В магазине он долго ходил перед полками, уставленными в изобилии водочной продукцией, затем подошёл к продавщице и мрачно спросил:
     - У вас есть палёная водка?
     - Что, простите? – продавщица – молодая девица – недоумевающее уставилась на него.
     - Ну… это… Водка, говорю, суррогатная есть? Неочищенная. Из табуреток, - несообразительность продавщицы выводила Серебрякова из себя.
     - А, - коротенько хихикнула девица. – Нет, что вы! У нас вся продукция качественная, заводская. Сертифицированная.
     - Знаю я вашу сертификацию, - пробурчал Серебряков и, вернувшись к полкам с водкой, наугад взял бутылку из тех рядов, надписи на которых манили самыми низкими ценами.

     Серебряков не шутил. Ему действительно нужна была именно некачественная водка, ибо вкус этого адского зелья как ничто другое отражал суть происходящего, а последствия его употребления затем два дня физически ломали и корёжили его тело, сглаживая моральные травмы.

     На кассе вместе со сдачей ему дали две маленькие леденцовые конфетки.
     - Эт чё? – осклабился Серебряков. – Сервис?
     - Извините, - пролепетала, краснея, кассирша. – У меня просто мелочи нет.
     - А, - благодушно изрёк Серебряков и покровительным жестом пододвинул одну конфетку ей. – Мне две на закуску многовато будет.
     - Спасибо, - машинально ответила продавщица и опять покраснела.
     Серебряков ей не ответил. Засунув в карман куртки бутылку и конфетку, он поспешил из магазина. Теплилась ещё слабая надежда, что вернувшись домой он увидит её. Но…

     Стакан он решил не брать. Гулять так гулять. Прямо из горла.
     Водка на вкус была отвратительной. Серебряков вспомнил легенду о том, что народные умельцы добавляют туда дихлофос и крякнул. Тишина давила своим звоном, и он включил телевизор. Там какой-то бравый мужик с идиотско-счастливым лицом рассказывал о том, какой замечательный подарок приготовил он сегодня для своей любимой.
     - А ты дома был? – назидательно спросил у него умудрённый опытом Серебряков. – Может, твоя любимая уже того… тю-тю… И подарок твой теперь ну вообще никому не нужен…

     Вернувшись опять к своей теме, Серебряков загрустил. Он сделал глоток из бутылки и, поняв, что телевизор его лишь раздражает своими описаниями жизнерадостных событий, выключил звук.
     - Лиса! Лис-Лис-Лис, - позвал Серебряков кошку.
     Но злопамятное животное всё ещё пряталось где-то и являться не желало.

     Серебряков отпил ещё, и взгляд его упал на валявшийся на полу и забытый в пылу страстей подарок. При виде его глаза Серебрякова вновь наполнились слезами. «Стоять! – сам себе скомандовал Серебряков. – Я мужчина, а мужчины не плачут!»
     Приказ подействовал. Серебряков встал, поднял мишку и освободил его от упаковки. Погладив его, он вздохнул и прижал игрушку к себе, качая её, как маленького ребёнка. Мишка был тёплый и мягкий, и от этих ощущений Серебрякову вновь захотелось плакать. Не желая поддаваться слабости, он отнял несостоявшийся подарок от себя и, грустно ему улыбнувшись, сказал:
     - Ну вот, Умка, остались мы с тобой одни-одинёшеньки. Но ты можешь быть уверен – я тебя никогда не брошу!
     И бережно погладив мишку по голове, он усадил его на видное место рядом с компьютерным монитором.

     К тому времени бутылка уже больше чем наполовину опустела. Серебряков отхлебнул из неё и скривился. «Вкуснотища, - съязвил он. – И как её алкаши пьют?»
     Тем не менее, спиртовые пары делали своё дело. Мозг потихоньку затуманивался, боль притуплялась.

     - Чёрт, - вдруг вспомнил Серебряков. – Нужно дать кошке поесть. Голодная ведь сегодня весь день.
     И, руководимый столь благородным порывом он, пошатываясь, направился в другую комнату за кормом.

     Когда он проходил мимо серванта, взгляд его зацепился за деревянную скульптуру, вырезанную руками его жены. Это было какое-то весёлое лесное существо типа лешего, улыбающееся во весь рот, в котором виднелись только два зуба – один сверху и один снизу. Существо было забавным и носило имя Граб. Жена назвала его так по породе дерева, из которого вырезала фигурку. Но на этот раз Граб казался не таким весёлым, а наоборот, каким-то озадаченным, и приоткрытый рот его с торчащими зубами, казалось, хотел сообщить Серебрякову что-то очень важное.
     - Граб… Грабик… - остановился возле него Серебряков.

     Граб определённо хотел поговорить с Серебряковым и тот, взяв статуэтку, вернулся на кровать. Он поставил Граба на журнальный столик, взял бутылку и дотронулся ей до него.
     - Ну давай, Граб, за тебя! – провозгласил Серебряков и сделал изрядный глоток.
     - А вот скажи мне, братец Граб, - продолжал он. – А почему она ушла? Я же любил её. Любил… И люблю. Конечно, через столько лет моя любовь стала уже не так ярко выражаться, но я же всё равно её любил! А ведь, сколько всего мы вместе пережили! И что, теперь всё это забыть? Нет, Граб. Я не смогу забыть. Не смогу… Понимаешь?
     Граб понимал. Казалось, он кивает своей несуразной головой и одобряет все слова и действия Серебрякова.
     - Я знаю. Понимаешь, - продолжал свой монолог Серебряков. – Только знаешь ли ты, друг Граб, как мне теперь жить без неё? А?
     Этого Граб не знал. Он разводил в стороны своими четырехпалыми ручками и извиняющимся взглядом смотрел куда-то в сторону.
     - Да, - подтвердил Серебряков. – Вот и я тоже не знаю. Не знаю и даже не представляю… Наверное, как-нибудь. А знаешь что, дружище Граб? А пусть у неё всё сложится хорошо. Пусть она будет счастлива там, со своим мужиком этим… Да. Пусть она будет счастлива! Она ведь хорошая. Она достойна счастья. И совсем не виновата, что я не смог ей его дать. Да. Давай выпьем, Граб. За неё. За её счастье.
     Граб согласился выпить за её счастье и Серебряков с удовлетворением чокнулся с ним бутылкой. Жидкости в бутылке оставалось уже совсем на донышке, и Серебряков с равнодушием влил её остатки в себя. В голове шумело, к горлу подкатывала тошнота. «Напился-таки», - бесстрастно констатировал про себя Серебряков, и вслух сказал:
     - Ладно, дружище Граб. Буду я отдыхать, а то… Война-войной, а обед по расписанию. Завтра на работу и всё такое…
     - Спокойной ночи, - напутствовал его Граб.
     - Да. Давай, дружище, - кивнул ему головой Серебряков, махнул рукой и завалился на кровать.

     Перед глазами всё плыло, и было такое ощущение, как будто его колышет и засасывает трясина. Точно как в ночном сне. «А может, я всё ещё сплю? – с надеждой подумал Серебряков. – А вдруг я проснусь завтра, а она рядом и всё по-прежнему. Я ей сон расскажу. И тот, и этот. Хотя… кажется, она уже как-то говорила, что видеть себя пьяным во сне – тоже ничего хорошего. Вот же засада. Ладно. Завтра разберёмся. А сейчас… спать…»

     Серебряков перевернулся на живот и тотчас же перед его глазами весело заискрились радужные яркие огоньки. Серебряков дунул на них, и они, смеясь и игриво подпрыгивая, умчались прочь. Вместо них он увидел себя стоящим на пустом железнодорожном перроне. Откуда-то с неба, как из репродуктора, звучала песня. Это была «Звезда» группы «Монгол Шуудан». Серебряков очень любил эту песню. Она была жизненная и немного грустная, но сейчас она просто рвала душу, и казалось, что этой песней сами небеса смеются над ним.
     Но час роковой назначен,
     Счастье уйдёт из рук.
     Небо даёт мне сдачи –
     Небо ни враг, ни друг.
     Оно смеётся прочим,
     Мне то, что жизнь твоя.
     Небо опять захочет
     Чтобы рабом стал я.
     Звезда-а…
     А мимо, монотонно и неумолимо стуча колёсами, проносился поезд. Серебряков, как заворожённый, смотрел на него и думал, что это его поезд и почему он не останавливается. Вдруг в одном из вагонов, в окне, он увидел свою жену и какого-то мужика, сидящих друг напротив друга, держащихся за руки и счастливо смеющихся. «Значит, это действительно был не сон», - тяжело выдохнул Серебряков и попытался прогнать картинку. Наступила темнота.

     Голодная кошка, позабыв наконец о собственной гордости, зашла в комнату и запрыгнула на кровать. Хозяин спал и не думал её кормить. «Миу!» - жалобно пискнула она, пытаясь обозначить для него своё присутствие, но без толку. Хозяин, издав громкий храп, даже не шевельнулся. Не дождавшись ответа и почувствовав неожиданную грусть, она принялась лизать его руку. Через некоторое время, оставив это занятие, она взобралась ему на спину. Немного потоптавшись, она улеглась, свернулась клубочком, спрятав нос в пушистом хвосте и, вздохнув, прикрыла глаза. Вскоре собственное тепло и тепло хозяина сморили её и она, тихонько мурлыча, уснула.
     Ей снились хозяин с хозяйкой, весёлые и шумные, пришедшие с мороза и принесшие ей большой пакет вкусного корма.