Глава 13. Продолжение

      ...Есенин, куй свой стих про резиновые дирижабли в облаках!"
      Конечно, с подобным призывом естественнее было обратиться к Маяковскому, – но, видимо, эти имена в то время объединялись в сознании читающих и пишущих. (Можно только позавидовать русской поэзии 1924 года. когда  о д н о в р е м е н н о  Маяковский писал "Ленина", Есенин -"Анну Cнегину", Пастернак – "Девятьсот пятый год", Сельвинский – "Улялаевщину"...)
      Батумская зима не была идиллической в погодном смысле. 25 декабря 1924 года над Батумом пронесся циклон в направлении с запада на восток, с моря в сторону гор. Состояние моря определялось в 8 баллов (по 9-балльной шкале). Скорость ветра достигла 30 метров в секунду. "Милый Коленька! – пишет Есенин Вержбицкому. – Черт знает что такое с заносами. Я думал, что мы погибнем под волнами прыгающего на нас моря. Никуда не выходил целую неделю, и письмо одно к тебе истрепалось у меня в кармане..."
      28-29 декабря были написаны стихотворения "Метель" и "Весна", объединенные общим заголовком "Над "Капиталом"". "Вчера прочел я в "Капитале", Что для поэтов – свой закон." Увы, нет в "Капитале" К.Маркса таких строк. Каково же их происхождение?
      Как вспоминает Вержбицкий, художник Илья Рыженко "перед нашим отъездом в Батум, на вокзале, сказал ему, что Ленин-де "установил для поэтов особый закон", имея в виду ту часть статьи В.И.Ленина "Партийная  организация и партийная литература", где говорится, что "...литературное дело всего менее поддается механическому равнению, господству большинства над меньшинством...". Тогда это произвело сильное впечатление  на Есенина и как-то окрылило его. Он часто повторял: "У поэтов свой  закон!" И потом включил эту Фразу в стихотворение "Весна", приписав ее  К.Марксу".
      Примерно в эти дни было написано и стихотворение "Батум": "Корабли плывут в Константинополь. Поезда уходят на Москву... Может быть, из  Гавра, из Марселя приплывет Луиза иль Жаннет, о которых помню я доселе..." (Луиза и Жаннет – подлинные имена камеристок Айседоры Дункан).
      А дальше в стихотворении есть строфа: "А другие здесь живут иначе, И недаром ночью слышен свист, – Это значит, с ловкостью собачьей  пробирается контрабандист..."
      Действительно, Батум в годы нэпа был как бы перевалочным пунктом  контрабанды с Турцией. Главными контрабандными товарами были предметы  женского туалета, которых еще не производила молодая советская промышленность. В "Трудовом Батуме" под рубрикой "Хроника" то и дело печатаются такие, например, заметки (которые тоже повлияли на разрыв с "контрабандисткой"):
      "Контрабанда. Задержаны Е.Микиртычева, А.Рези Гомер-оглы и И.Пирумов, у которых обнаружены кожа, джерсе, пудра, помада и др. на 1857  р. 60 коп. На преступников накладывается административное взыскание в  пятикратном размере с привлечением к ответственности".
      30 декабря тропический городок был погребен под небывалым снегом.  Такое в Батуми случается раз в сто лет. "Трудовой Батум" сообщал, например, в этот день: "На Бакинской улице во дворе дома 28 навалено снега на 5 аршин. Жильцы дома прорыли туннель, через который выходят на улицу".
      Не это ли обилие снега, необычное для Батума, подсказало поэту фамилию героини поэмы – Снегина?
      "По распоряжению милиции были мобилизованы сани всего города для    утрамбовки снега, – информирует  "Трудовой Батум". – Работа дала хорошие результаты. Установлен санный путь".
       И Шаганэ вспоминает, что в эти дни Есенин катал ее на санях, сидя  на месте возницы, «Эх вы, сани! А кони, кони!» Поэт дарит Шаганэ книгу  «Москва кабацкая» с дарственной надписью: "Дорогая моя Шагане Вы приятны и милы мне". (Заметим в скобках, что эти строки – перефразировка  строк из стихотворения "Поэтам Грузии": "И потому в чужой стране Вы  близки и приятны мне".)
       Что касается "Батума кабацкого", то именно 4 января, когда Есенин  подарил Шаганэ свою книгу, состоялся, по сообщению газеты, "бал-кабарэ"  в клубе Азнефти – "с буфетом, коньяком, винами, танцами до утра".
       А тропический городок после снегопада стал совсем похож на среднерусские города. Озеро Нурие-Гель замерзло, что случается тоже раз в  сто лет. Рисунок в "Трудовом Батуме", изображающий конькобежцев, подписан пушкинскими строками:
                Мальчишек радостный народ
                Коньками звучно режет лед.
       Под заголовком "Оживление охоты" местная газета сообщает: "В связи со снегопадом наблюдается обилие четвероногой и пернатой дичи: медведей, кабанов, гусей, уток, вальдшнепов и проч. в окрестностях города... Вальдшнепы встречаются сотнями и избиваются просто палками".
     Не это ли сообщение подсказало сцену охоты в "Анне Онегиной"? "Всё лето провел я в охоте... И дичи здесь, братец, до черта. Сама так под порох и прёт".
       Не только обилием дичи славятся окрестности Батума. Главное его богатство – мандарины, которыми Батум снабжает чуть не всю страну. В  рубрике "Хроника" та же местная газета пишет: "Мандариновые операции. Центрокрестком Аджаристана отправил в Москву для реализации 10 вагонов  мандарин, заготовленных у беднейшего крестьянства". И Есенин сообщает  Бениславской: "На днях высылаю Вам почтой 2 ящика мандарин. Мы с Левой едим их прямо в саду с деревьев".
      Батумская зима – лучшее время в жизни Есенина, время необычайного – и последнего! – цветения его духа. Вот очень точная, на наш  взгляд, характеристика личности поэта, принадлежащая его старшему другу Льву Повицкому:
       "Есенин при жизни пользовался общей любовью и вниманием. Его имя,  его стихи, его излучавшее свет лицо влекли к нему сердца неудержимо.  При Есенине люди забывали свои житейские дела, выходили из обыденного  круга интересов и забот. Ощущение праздника, большого светлого праздника охватывало душу всякого, кто приближался к поэту. В глазах Есенина, в его мягкой ласкающей улыбке, в певучем его голосе было обаяние  непре-одолимое. То, что он говорил, было всегда жгуче интересно. Интересно не новизной идей, не остроумием речи, а той задушевностью общения с людьми, той искренностью и честностью сердечной исповеди, которыми было наполне-но его слово... Эта прямота, эта искренность покоряли всех. Его друзьями были люди самых различных политических оттенков,  различного душевного склада...
      Многие думают, что к Есенину тянулись из-за вина, которое часто  появлялось в его присутствии. Это совершенно неверно. Я наблюдал Есенина в годы, когда он еще не пил, между тем общение с ним было так же  дорого и ценно всем окружавшим его. Конечно, в последние годы его часто окружала ватага проходимцев, но не о них идет речь.
      Характерно, как лучшая иллюстрация, выступление на общественном  суде в Доме печати, в Москве, покойного писателя Андрея Соболя. Он выступал на суде свидетелем со стороны защиты. Касаясь обвинения Есенина в антисемитизме (а формальные основания  для этого обвинения у суда были), Соболь сказал:
        - Я еврей. Антисемита я чувствую за три версты. Есенин, с которым  я дружу и близок, для меня родной брат. В душе Есенина нет чувства   вражды и ненависти ни к одному народу.
        И в самом деле, на Кавказе, где его окружали в Баку тюрки, в Тифлисе – грузины, в Батуме – аджарцы, – Есенин со всеми говорил на одном  и том же языке сердечности и любви".
       В одну из январских суббот Есенин был на домашнем концерте у пианистки Е.К.Селезневой, которая жила в Батуме на Комаровской улице, II  (ныне улица Шаумяна). Концерт описан в неопубликованном трехтомном романе "Тернистый путь" А.А.Лаппа-Старженецкой (Чачуа):
       "...Анна пришла на концерт к Селезневым вместе с Есениным. Многие  знакомые и друзья Есенина впадали в ошибку, думая, что Есенин не признает классической музыки. Что звуки деревенской гармошки ему дороже  Чайковского, Бетховена, Шопена.
       Да, он любил тальянку – она была отзвуком любимого края, детства,  юности, она была ароматом родины: "Сыпь тальянка..." Но поэт, чьи стихи были сама музыка, не мог не откликнуться на всё прекрасное... Когда раздались первые аккорды сонаты Грига, Есенин вздрогнул и замер... Потом пела Асеева своим удивительно красивым лирическим сопрано: "Хотел  бы в единое слово..." Таня, младшая дочь Селезневых, найдя момент, шепнула матери:
      – Хотелось бы послушать поэта, которого привела Аня. Давай попросим, мамочка, хорошо?
      – Попросим после баллады Шопена.
      Замерли последние, героические, торжественные звуки баллады. Оглянулись. Есенина нигде не было. Исчезать, как привидение, было особенностью Есенина".
      Почему же Есенин исчезал даже с домашних концертов, из общества  прелестных батумских девушек? Да потому, что он знал "одной лишь думы  власть, одну, но пламенную страсть" – и этой страстью была всепоглощающая работа над "Анной Снегиной".
      Поэма была закончена (вчерне) к концу января 1925 года. А дальше  события разворачивались следующим образом. Повицкий вспоминает:
       "К несчастью, вскоре после того, как была закончена "Анна Снегина", установленный нами распорядок дня был нарушен и затем окончательно сломан.
       Однажды за ужином в ресторане Есенин вскочил и со всех ног бросился к дальнему столику в зале. С радостным криком "Митя, Митя!" он  кинулся на шею молодому человеку. Тот целовался с ним, радостно оглядывал его со всех сторон и повторял:
       – Сережа, Сережа, это ты?!
       Есенин кричал мне:
       – Лев Осипович, тащи всё сюда!
       Он познакомил меня с Митей и с его товарищами. Это оказались нэповские купчики.
       Откуда Есенин их знает? Что за странная старинная дружба. Где  они встречались?
       С их появлением Есенин как с узды сорвался. Денег у Мити оказалось чертовски много, и началось пиршество уже в крупном масштабе.  Возвращался он домой поздно ночью и на мои тревожные расспросы глухо  бормотал:
       – Ты не беспокойся...Это мои друзья детства... не беспокойся...
       Однажды за ужином в ресторане Митя, сидевший рядом со мной, наклонился и доверчиво зашептал:
       – Эх, как мы с Сережей дружили в детстве! Какие мы с ним вытворяли штуки!
       – Вы тоже из Константинова? Из одной деревни с Сергеем Александровичем?
       – Какое там Константиново? Я из Москвы, из Замоскворечья. В одном дворе с Сережей жили. Он тогда не то у отца, не то у одного из  своих дядей жил. Только прошу Вас, никому об этом не говорите, он не хочет, чтобы об этом знали..."
      И далее, всей душой не приемля "замоскворецкого купчика", приехавшего в Батум за контрабандой, Л.Повицкий развивает любопытную точку  зрения на идейно-творческую эволюцию поэта, подчеркивая пагубное влияние "духа Замоскворечья":
       "...Есенин попадает из зажиточного дедовского дома на иждивение к  отцу в Москве... Учителями его были замоскворецкие улицы. Вот здесь он  живет, растет, воспитывается... Дух Замоскворечья начала 900-х годов...  Помесь мещанства и мелкокупечества. Торгашество и скопидомство, стяжательство и мотовство. Идеал молодого купчика – уличный герой, хулиган, ловкий вор и мошенник...
       Освежающая буря 1905 года пронеслась мимо него: ему было тогда 10  лет   и  отроческие его годы совпали с годами мрачной реакции. Эти черные годы, да ещё пропитанные специфическим замоскворецким духом, формировали тогда его душевный строй, его юношеское сознание. Какие могли  быть у него идеалы, кроме идеалов улицы:
                Если не был бы я поэтом,
                То, наверно, был мошенник и вор.
      ...Вот если мы в свете его подлинной биографии, говорящей об исключительно тяжелом в моральном отношении детстве, проведенном в атмосфере лицемерно-ханжеского монашества и церковности, о столь же нездоровом отрочестве, вне спасительного влияния труда и учебы, на улицах купечески-мещанского Замоскворечья, если мы в этом свете подойдем к его  творческому пути, нам Есенин и его поэтическое наследство предстанут  по-новому, по-иному. Мы будем поражены титанической силой его природного дара, преодолевшего столько преград на пути к достижению высшей формы человеческого общения на 3емле – всепокоряющего песенного слова.
      ...С последних чисел января 1925 года солнце заливало горячими лучами Батум. Глыбы снега, как по волшебству, исчезали, и в Феврале уже  можно было ходить по сухой и чистой земле, даже без пальто. Пышно цвели желтые душистые мимозы. Из садов, скверов, с гор несся миндальный  запах подснежников. Расцвели цикламены и Фиалки. А Есенин начинает тосковать в Батуме. "Здесь очень скверно, – пишет он Бениславской. – Я  страшно скучаю. Батум хуже деревни. Очень маленький, и все друг друга  знают наперечет. Играю с тоски в бильярд... От двух бортов бью в средину так, что можно за показ брать деньги. Пишу еще поэму и пьесу... Пришлите мне всё, что вышло из новых книг, а то читать нечего."
       "Пьеса" – это, конечно, "Страна негодяев", оставшаяся неоконченной.
       Первую годовщину со дня смерти В.И.Ленина Есенин отметил стихотворением "Капитан земли". А грузинские коммунисты усилили борьбу с нарушителями ленинских норм партийной жизни. 21 января "Трудовой Батум" печатает сообщение о расстреле пятерых ответственных коммунистов Лечхумского уезда, обвиненных в пьянстве и изнасиловании арестованных женщин во время августовских /1924/ меньшевистских выступлений в Грузии. "Ещё закон не отвердел. Страна шумит, как непогода. Хлестнула дерзко за предел Нас отравившая свобода..."
       В заметке "Борьба с беспризорностью" местная газета сообщает: "Обществом "Друзья Детей" открыт в Ардаганских казармах сборный пункт для  беспризорных. На сборном пункте будут отпускаться беспризорным детям  хлеб и подстилки для спанья."
      А Вержбицкий свидетельствует: "В последние два года жизни Есенин часто говорил о своем желании написать повесть о беспризорниках, которые в те годы буквально заполонили все большие города и железнодорожные узлы. Это была его неутолимая, горестная тема." Уже летом, из Москвы. Есенин пишет Вержбицкому: "...Хочу бежать. Куда? На Кавказ! До рёву хочется к тебе, в твою тихую обитель на Коджорской, к друзьям. Когда приеду, напишу поэму о беспризорнике, который был на дне жизни, выскочил, овладел судьбой и засиял. Посвящу ее тебе в память наших задушевных и незабываемых разговоров на эту тему."      В  другом письме ему же Есенин жалуется: "...Я даже карандаш не в  состоянии держать. Стихи пишу только в голове... А вообще начинаю немного собираться обратно... Завел новый роман, а женщину с кошкой   не  вижу второй месяц... Да и вообще с женитьбой я просто дурака валял. Я  в эти оглобли не коренник. Лучше так, сбоку, пристяжным. И простору  больше, и хомут не трет, и кнут реже достает...
      Сейчас заканчиваю писать очень большую поэму. Приеду, почитаю."
      Да, нигде Есенину не работалось так хорошо, как в Батуме, ни одна газета при жизни не писала о нем так высоко и прочувствованно, как "Трудовой Батум". К сожалению, современникам почти всегда присуща некая аберрация зрения, неумение увидеть истинные масштабы явления. Даже такой тонкий критик, как Ю.Тынянов, писал в эти же дни, что "Есенин  отступает неудержимо", что "его стихи – стихи для легкого чтения"  ("Рус-ский современник" № 4, 1924).
      Чем был вызван высочайший подъем творческого духа Есенина? Не только благоприятными бытовыми обстоятельствами (хотя и это существенно), не только постоянным внутренним соперничеством с Маяковским, не только обилием новых впечатлений, когда катаклизмы в природе (вплоть до землетрясения) как бы перекликались с процессом душевного обновления... Он испытал здесь оба вида любви (по Платону): земную и небесную. И даже холодок, появившийся в отношениях с суровым революционером Повицким, и даже разрыв с "ласковой кошечкой" мисс Оль Не заглушали радости от того, что дело жизни было сделано: Есенин вёз в Москву  "Персидские мотивы" и "Анну Онегину".
      Батумская зима Есенина навсегда останется в истории русской литературы как время прозрений, время, когда он "понял, что такое поэзия".

                10.VI. СФ. ЗОНГ ОБ ОСТАНКИНСКОМ ДОЖДЕ

                Да, мне нравилась девушка в белом,
                А теперь я люблю в голубом.
                Есенин

                Зацветают июньские звезды.
                Как безвыходно ты хороша!
                Дождь прошел. Пахнет яблоком воздух.
                Ливнем счастья омыта душа.
                Как блестят жемчуга на крапиве!
                В эту ночь, в этот дождь проливной
                это я тебя сделал красивей,
                чем была ты до встречи со мной.

                Что наденешь сегодня, гулёна?
                Что за каверзы вновь на уме?
                Я люблю тебя больше в зеленом,
                но и в красном ты нравишься мне.
                Трудно быть элегантной в России,
                но под нашей российской Луной
                это я тебя сделал красивей,
                чем была ты до встречи со мной!

                Стали губы вишнёвей немного,
                потемнели от страсти глаза...
                Будь женой пред людьми и пред Богом -
                и не взвешивай "против" и "за"!
                Пусть слыву я глупцом и разиней, –
                всё простится мне в жизни иной,
                если я тебя сделал красивей,
                чем была ты до встречи со мной.