Страницы из дневника. 1972-й год

               

4 июня

 Я дома. Мой дом – это орловская квартира родителей. Саша окончил институт и  стал работать на московском заводе. Я никак не могу привыкнуть к Москве. Я там задыхаюсь в своей большой комнате. Мне там тяжело, и этой зимой я боялась сойти с ума. Не знаю, что со мной было, на меня напал какой-то душевный недуг.
    Ранней весной я шла по Гоголевскому бульвару и не могла сдержать слёз: мне было так тяжело и больно, и жаль своего отца, который простился со мной у Арбатской площади и потащил в метро  тяжёлую сумку с продуктами для моего сына. Он был совсем старик. В Орле жила и мучилась моя мама, далеко от меня оставался мой мальчик, и меня готово было раздавить одиночество.
 За этот год я изменилась, может быть состарилась или стала душевно хуже, гаже. В прошлом году весной я ехала к Саше,  но с вокзала позвонила  Н.В..
    - Ты меня встретишь? – с тревогой спросила я.
    - Да-да! – сказал он ласково и засмеялся.
В купе ехала с пожилой женщиной, привозившей в Орёл каких-то иностранных артистов. Много курили, говорили, где я могу устроиться на работу..
  Я увидела его из окна вагона. Он стоял в шляпе, всё в том же светлом плаще. Я ещё улыбаюсь. Всё это ещё продолжение моей любви.
   На такси приехали к нему. Я сидела за столом, он угощал меня чем-то сладким, говорил, что я похудела. Когда я встала, он обнял меня и потянул к кровати, я остановила его. Это получилось как-то спокойно, просто. Во мне появилась какая-то сила, перед которой он пасовал. Я сказала, что у меня есть не только ребёнок, но и муж. Потом мы долго сидели и разговаривали: я – спокойная и улыбающаяся, а он, как мне вдруг показалось, похожий на животное. Я смотрела на его лицо, и параллельно с беседой о моей жизни и его отношении ко мне с удивлением проносились в голове  мысли, что этому человеку, нечистому, подловатому, некрасивому и старому были отданы мои страдания… моя любовь, молодость. И вдруг от голода ли, от бессонной ночи мне сделалось дурно, тошно, и страшно захотелось вернуть всё, что было связано с ним в прошлом. У меня не было раскаяния, я не могла представить, что на месте его мог бы быть кто-нибудь другой. Я просто удивилась, увидев его таким и я заплакала. Я плакала, не пряча своего лица, обезображенного гримасой своего плача.

 Он вышел меня проводить. Шли какими-то задворками, переходили железную дорогу.
- Не любишь Москву? – спросил он.
- Нет, не люблю.
    Было солнечно. Сели в сквере на скамейку. Он купил три апельсина, съели один. Расставаясь, я пообещала, что позвоню ему  и не позвонила. Казалось, умерла моя любовь, умерла некрасиво и страшно, и это чувство не покидало меня все три дня, что я провела с мужем.

Зашевелился мой Мишенька. Половина пятого. Скоро ему вставать.

13 августа

   Я одна дома. Родители и малыш на даче. Суровый невропатолог выписал мне серьёзное лечение; отказавшись от госпитализации, дважды в день я хожу на уколы. Чем ближе мой отъезд, тем тяжелее мысль, что придётся расстаться со своим мальчиком; но отдать его в ясли я не в силах. Он проснулся сегодня и долго сидел у меня на коленях, обняв меня и спрятав лицо у моей шеи, как будто чувствовал предстоящую разлуку.
  На даче произошло маленькое несчастье: на лицо ему села оса, он испугался и прижал её ручонкой, и тут же закричал от боли. Оса вылетела у него из кулачка. Я подхватила его на руки, а он плакал и дрыгал ногами от боли. Рука долго болела, распухла, и он плохо спал ночью. Маленькое моё родное существо! С ним мне никогда не бывает скучно, я даже забываю свои грёзы об иной любви, о какой-то иной, яркой жизни.

  Лес прекрасен. Жарко, и он  поредел. На траве много опавших желтеющих листьев, хоть ещё август. Много паутины. Гуляя с Мишей, мы сбиваем её палкой, если она мешает пройти.

  Недавно после инъекции гидрокортизона мне стало плохо, я почти ничего не видела и чувствовала, что вот-вот  упаду. Какой-то моряк или офицер с молодой женщиной помогли мне дойти до скорой помощи, и там мне сделали ещё какой-то укол, и стало легче. Молодой врач с модным воротником  рубашки поверх халата был очень предупредителен и внимателен. Он долго не хотел отпускать меня, и вот, я иду домой и с улыбкой выдумываю себе роман с этим человеком, повторяя про себя стихи Блока:
«Гроза прошла, и ветка белых роз
В окно мне дышит ароматом»

15 августа

 Всё ближе мой отъезд, и всё тревожнее и тоскливее становится при мысли о расставании с сыном. Сейчас на даче Петя, и мне приятно, что у племянника так хорошо получается играть с моим малышом, и он совсем не тяготится им, как Саша.
  Мы - всё ещё муж и жена; но общей жизни у нас не получилось. Ему скучны мои болезни, ребёнок его обременяет и раздражает. Он любил меня, это так. Он отзывался на мой голос, как натянутая струна, как-то порывисто подаваясь вперёд. Это было время моего душевного отдыха. Он приезжал, привозил цветы, мы очень часто писали друг другу. Милый мой Саша! Прости.  Я старалась, я хотела любить тебя.

   Ходили с Мишей сегодня на речку через сосновый лес. Мишутку по очереди несли Женя и Петя. На берегу он убегал от меня, собирал маленькие ракушки. Рядом купали огромную  собаку. Она плавала за брошенным мячиком и приносила его в зубах хозяину. Когда мы стали собираться домой, сынишка засуетился, не зная, куда положить свои находки, и сунул их мне в бюстгальтер, а дома он про них даже не вспомнил.

17 августа

 Пришла утром на дачу. Мама сидела в шезлонге, Мишенька стоял рядом. Они о чём-то разговаривали. Да, мой мальчик умеет не только говорить, но и разговаривать.  Он стал непослушным: возился в грязной воде, я запрещала ему, а он не обращал на меня внимание; но когда я отругала его, заплакал. Скоро мы помирились, и он тихонько и трогательно признался мне в любви.
 Вчера как он красиво спал! Как он был прекрасен, когда проснулся! Такая нежность охватывает меня, что теряются слова.
  Он не хотел, чтобы я уезжала; я старалась быть весёлой и со смехом показывала, как мне сделают укол.
 Мама и Миша проводили меня до осинника. Я несла его,  завёрнутым в мягкое синее одеяльце. Он заснул у меня на руках, тихо и нежно прижавшись и положив голову мне на плечо. Я отдала его маме, и они стали удаляться от меня.
    Я вспомнила, что не поцеловала маму, и побежала назад,  чтобы поцеловать её родную тёплую щёку.