Глава 14. Второй месяц

          ВТОРОЙ     МЕСЯЦ
          /II июня – полдень 16 июня/
    
      11.VI. БГ. РАНЫ ДЖЕЙМСА МЕРЕДИТА. 41-летний белый мужчина Норведд признал, что это он сделал три выстрела в Джеймса Мередита, который первым среди негров добился принятия в университет штата Миссисипи.
    В КОСМОСЕ БЫЛО БЫ БЕЗОПАСНЕЙ. Три автомашины с расистами всё время держались рядом с Мередитом. Слышались угрозы: "Мы убьем тебя, ниггер!"
   Неожиданно из-за деревьев с ружьем в руках появился белый мужчина. Он был одет в аккуратно выглаженные серые брюки и белую рубашку с открытым воротничком. Мужчина спокойно начал целиться. Мередит прыгнул в сторону и был сражен пулей, когда полз к укрытию у обочины дороги. Шерифы, находившиеся не дальше, чем в 15 метрах, не предприняли никакой попытки остановить стрельбу расиста, пока тот не выпустил все заряды. "Негру было бы безопаснее шагать в космическом пространстве, нежели в Миссисипи", – делает вывод "Нью-Йорк пост". Руководитель движения за гражданские права лауреат Нобелевской премии д-р Мартин Лютер Кинг   продолжил  "Марш против страха" с той точки, где подкошенный пулями упал Джеймс Мередит.
    12.VI. СФ. Второй день вместо работы над диссертацией пишу стихи о Мередите. Кстати, какое ударение правильное – Мередит (на  и) или Мередит(на первое е)?
    Лучше бы первое...
                Твое мужество, Мередит,
                всю Америку бередит.
      АИ. Итак, мое теперешнее состояние. Меня часто охватывает чувство полного счастья. И я совершенно не думаю о будущем. Это несколько странно, ибо подумать есть о чем, но это похоже на выздоровление от болезни.
       Вспоминаю наше совместное житие с Жаворонковым, и мне стыдно, что не могла порвать с этим хлюпиком сразу. Сперва потому, что жалела его, потом вообразила себя влюбленной... Сейчас у меня жажда деятельности – читать, писать, совершенствоваться. Сил хватит, только бы здоровье не покидало меня хотя бы лет тридцать. Миру нужны сильные люди.
      13.VI. БГ. ВОИНСТВУЮЩЕЕ НЕВЕЖЕСТВО. Гёте сказал: НЕТ НИЧЕГО СТРАШНЕЕ ДЕЯТЕЛЬНОГО НЕВЕЖЕСТВА. Воинствующее невежество нависает над полем Бородина. Вчера трактористы Бородинского совхоза сравняли батареи Богарнэ, выворотили "охранные столбы", остатки столбов запахали под пар. Видимо, для "сильных людей" – руководителей совхоза – нет прошлого их Родины. А ведь Кутузов желал, "чтобы сии укрепления остались неприкосновенными; пускай в позднее время будут они для Россиян священными памятниками их мужества."
      13.VI. СФ.  "Милый, родной Вовка. Сегодня получил твое письмо. Как ты мог подумать, что тебя забыли, глупый мальчишка? Все о тебе знают и помнят. А на Ирочку Арфову смотреть жалко – похудела, извелась!
      Был в БГ. Работай спокойно. "Письмо о поэте..." не появится.
      О "Глаголе", 5-го собирались у тебя на квартире. Выдержали бой  с Головым на тему о том, по какую сторону добра и зла творят гении. Пришли к несколько банальному выводу, что трещина в мироздании проходит через сердце поэта. (Знает ли поэт об этом или нет, доволен он этим или недоволен – это уже другой вопрос.) Критик Елецкий утверждал, что наш Василь Быков не уступит Ремарку и Хемингуэю. Твой тезка, Вовка-Пресненский, надрался с помощью Голова, но к концу занятия протрезвел, а наутро прочел мне по телефону новый зонг о Москве. Он лелеет гордое чувство, что живет не в заштатном городе, а в Эпицентре Землетрясения. Другими словами, идейные искания интеллигенции 60-х годов ярче всего ощуща-ются именно в Москве. Этакий столичный снобизм...
      О диссертации. Работаю по 16, а то и по 20 часов в сутки. Есенинскую часть почти закончил. На очереди – "болдинская осень" Маяковского /сентябрь 1928 г./, когда он перед отъездом в Париж написал и напечатал за месяц 30 стихотворений! А мне помогает работать – не поверишь! – любовь к той студентке, которую ты видел в день отъезда. Помнишь, она еще подарила тебе букетик ландышей? Пришел к выводу, что вдохновение есть производное от любви. Но никак не могу справиться с постулатом Цветаевой. Если искусство вдохновлять – выше, чем искусство писать, то истинные авторы – Лаура, Беатриче, Лиля Брик?..
О тебе. Молодец, что на работу устроился, да  ещё на лесопилку. По-моему, это прекрасная работа, и ты не уходи оттуда, попили бревнышки. Когда-нибудь будешь благодарен судьбе, что увидел Сибирь. Заносит тебя всё время – это есть, но какой-то путь, какая-то судьба, пускай нелепая на первый взгляд, уже проклевывается. Ты не тоскуй, держи хвост пистолетом! А я тебя навещу. Дело в том, что рядом с тобой, в крупном городе, разоблачена банда взяточников, которая не один год орудовала в вузах на приемных экзаменах. Мой высокопоставленный знакомый из Министерства высшего образования берет меня с собой в командировку, разобраться на месте. Как у вас там погода – не слишком жарко?.."
      14.VI. БГ. ТЕЛЕГРАММА. В шестидесятиградусную жару 5000 комсомольцев всесоюзной ударной комсомольской стройки железнодорожной магистрали, что ведет к нефтяным месторождениям Мангышлака, вышли на воскресник, чтобы внести свой скромный вклад в строительство нового Ташкента.
       На расчетный счет перечислено 17769 рублей.
       Начальник штаба стройки НЕМЧИК, председатель постройкома ГРЕЧИШНИКОВ.
       15.VI. СФ. Окружная. Только что проехали перегон, где одиннадцать  дней назад я увидел Тебя. А кажется – прошло не одиннадцать дней, а  одиннадцать лет.
       Долгопрудная. Мир можно познавать только лирически: пока Тебя не  было, Долгопрудная была для меня пустым звуком. Как рыба не может без  воды, так я не могу без стихов, т.е. без состояния влюбленности в мир.
       Ох, и долгая, ох, и долготрудная дорога! Длинный день, заполненный хождениями по министерству и прочим инстанциям. Был с Петром Палычем в отделе кадров ДЕДа, узнавал,  возьмут ли Вовку разнорабочим. Он ведь в Улуе долго не высидит, а в Москве на рядовую стройку не пойдет, ему подавай поближе к небу! Я сам в семнадцать лет пошел на  стройку. Вовка-Кузьминский на новом витке повторяет мою биографию.
      Водники. Давай открывать друг в друге хорошие стороны. На  плохие  нам не преминут указать другие. Влюбленные всегда проходят сквозь  строй невлюбленных людей, думающих, что имеют право свистеть и улюлюкать.
      Катуар. В 3-х км отсюда – красная церковка, сверху напоминающая  крест. Строил ее крепостной архитектор Белозеров, да не угодил князю: тесна, видишь ли, и темна ему показалась. И архитектора на конюшне засекли насмерть. А церковь стоит! И два крылатых грифона охраняют пристань на пруду, дом отдыха и детсад.
      Судовая. Название – как насмешка. Я бывал здесь, но трудовых людей не встре-тил. Все дачи – есть и двухэтажные каменные виллы – за высокими заборами. Я спросил у молодого представителя "трудящихся":
      – Это дом отдыха?
      – Нет, это частная дача.
      Когда-нибудь, я верю, эти виллы переоборудуют в детсады, туберкулезные санатории и лесные школы.
      Икша. Бумага кончается. Я устал немного. Я не требую от тебя 4-х писем в день – хотя бы одно в четыре дня! Что сказать тебе на прощанье, когда опустевший вагон особенно трясет, и писать всё труднее? Боюсь, что всё будет, как в тех стихах: И ОТ КРАСАВИЦ ТОГДАШНИХ, ОТ ТЕХ ЕВРОПЕЯНОК НЕЖНЫХ СКОЛЬКО Я ПРИНЯЛ СМУЩЕНЬЯ, НАДСАДЫ И ГОРЯ!

                16.VI. СФ.       ОТСТУПЛЕНИЕ В 1954 ГОД
    
    "Европеянок нежных"... куда больше "надсады и горя" я принял не от европеянок нежных, а от однокурсников вроде Одноглазого... мне он помнится иным: двуглазым, худым, с острыми чертами лица – такие, играли шпионов в приключенческих фильмах детства. Крепко подкованный товарищ, университетский приятель, он потерял глаз при следующих обстоятельствах: в дни нашей молодости ему дали задание в "Большой Газете" – написать серию очерков о стилягах как о новом социальном явлении.
       И оделся он как стиляга, напялил свитер невероятной расцветки, С месяц тёрся подсадной уткой в танцзале "Спорт" на Ленинградском шоссе – штаб-квартире тогдашних прожигателей жизни, прожигал жизнь он недолго, вскоре "Большая Газета" начала печатать его громкие очерки, ребята из "Спорта" отомстили ему примитивным методом физического воздействия – разузнали адрес через справочную, подстерегли вечером возле дома; он выкрикивал бессвязные слова, было в них и собственное бессилие, и ощущение гигантской власти общественного механизма, стоявшего за его плечами; изукрасили его зверски – так, что глаз вытек, навсегда создав ему ореол героя и борца с "плесенью", а для ребят из "Спорта" всё кончилось так, как и должно было кончиться: всех осудили на крупные сроки, "Спорт" прикрыли.
       Когда кампания по борьбе с "плесенью" завершилась, Одноглазый засел в Ленинке и года через два сделал себе уже не журналистское, но литературоведческое имя реабилитацией одного критика XIX века, по ошибке зачисленного в реакционный лагерь; любовь к мертвым – доброе дело! Если не сопровождается попиранием живых... Мы с ним начали цапаться ещё во время его стиляжных очерков: разве журналистская этика позволяет пить водку с теми, кого собираешься лягнуть?
     Выйдя из больницы одноглазым, он стал героем дня, я поддался общему настроению, мы даже распили в "Метрополе" бутылочку, а потом на острие его пера попал я сам.
     О, теперь уже никто, кроме меня, не помнит фельетончика под заглавием "Близки ли ему сибирские дали?"... То был рассчитанный удар под ложечку, расплата за каплю пафоса, которую я позволил себе на комсомольском собрании в канун распределения: "Пусть мы не геологи, а гуманитарии, но мы все поедем на передний край, потому что нам близки сибирские дали!"
    Если есть мне оправдание, то лишь одно: я вырос в атмосфере кампаний, периодически сменявших одна другую, и в МГУ-то попал в результате кампании "Сегодня строитель, завтра студент". "Да, мощно тебя уделали!.. сволочь, а уделал мощно!" – сказал прораб Сорокажердьев, прочтя фельетон -а фраза, скольких ты подводишь под монастырь! Гуманитариев особенно...
     Летом 1954-го я не без колебаний поставил подпись под документом о распределении. И должен был отчалить в Курганский пединститут, преподавать литературу и вести спецкурс о Есенине. Было неохота уезжать из Москвы, но, как говорил Сорокажердьев, "надо же когда-то оправдывать те затраты, которые государство делало на тебя".
       У молодого специалиста в кармане лежала тысяча рублей подъёмных – и он загулял на Ленинских горах, как новобранцы гуляют неделями перед призывом в армию.
     Остается уточнить, что истинной причиной моих промедлений была Оленька, абитуриентка с золотой гривой; роман наш начался в День Открытых Дверей, я показывал ей мраморные хоромы Ленинских гор, а потом пригласил в Консерваторию на концерт;  она захотела поступить на журналистику, и всё лето я как проклятый строчил очерки в университетскую многотиражку, ставя под ними ее фамилию; "это одна девочка из нашего литкружка написала", – храбро врал я Семе Бернштейну, секретарю многотиражки; могу признаться – дело прошлое! что с моей и божьей помощью Оленька благополучно прошла творческий конкурс, а ее "Бесамэ мучо" – модная песенка того сезона – до сих пор звучит в ушах; свой день рождения, приходящийся на 6 августа, я отмечал целую неделю, вплоть до 13-го; август, благословенный август кончился, начался деловитый сентябрь, а я всё не мог проститься с Оленькой и с Ленинскими горами; через проходную меня уже не пускали, но еще со времен высотной стройки мне были знакомы тут все ходы и выходы; пользуясь попустительством дежурной, я нелегально проникал на 11-ый этаж зоны "В"/ вместе с вольнонаёмными на стройке МГУ работали заключенные, и с тех пор части этого здания так и зовутся "зонами", как ни переименовывали их в "секторы"/; я и в мыслях не держал, что не поеду в Курган, на свой передний край, но день ото дня откладывал отъезд: так не хотелось расставаться с Москвой, с Оль-гой  такая жара стояла в сентябре, что лень было даже собраться и сходить за биле-том... но в воздухе уже пахло грозой. Гром грянул, хотя и не с той стороны, откуда я предполагал, тайна очерков, напечатанных в многотиражке осталась нераскрытой, а мне  дорого обошлось опоздание в Курган и декламация на комсомольском собрании.
      Одноглазый прицепился к фразе о сибирских далях, увидев во мне злостного конъюнктурщика; "Большая Газета", как всегда, хорошо раскупалась, всюду мне мерещились ухмылки... Как сложилась бы моя судьба после того фельетончика, если бы Петр Палыч Сорокажердьев не надоумил меня зайти на Старую площадь?