Вечная тайна на улице Ижевской
Владимир Гринзайд
Вечная тайна на улице Ижевской.
роман
КРАТЧАЙШЕЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
В Москве и в Киеве бывал я не раз. А вот в Новосибирске побывать не привелось. Так или иначе, но расположение улиц всех трёх городов, взятое из Интернета, будем надеяться, соответствует действительности. Могут быть и ошибки.
Что же касается описания событий, имевших место, то жители этих городов, а более всего спортсмены Новосибирска, если им случится прочитать, найдут много откровенного вымысла.
Впрочем, прекрасный русский город едва ли понесёт урон. Не говоря о том, что у романа мало шансов увидеть свет.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Отца одного из двух наших главных героев Константина Якушина звали Иван Дмитриевич, то есть он был полный тёзка и однофамилец замечательного декабриста, одного из самых видных и несгибаемых участников движения. И если 14 декабря 1825 года И. Д. Якушина не оказалось на Сенатской площади, то это всего лишь дань сложившимся обстоятельствам. От приговора к смертной казни это его не уберегло. В дальнейшем вместо "казни отсечением головы" был он сослан в каторжные работы.
Вопрос о том, являются ли Константин и его отец потомками благороднейшего русского офицера, – вопрос этот в 2006 году так и остался открытым, хоть прошло с 1793 года, когда родился И.Д. Якушин, не так уж много времени – всего 213 лет. После того, что творилось в России на протяжении двух веков, после опустошительных войн, революций, ГУЛАГа, гибели архивов, – после всего этого доискаться до истины бывает иной раз очень трудно. Но в любом случае можно гордиться столь замечательным, пусть даже и случайным, совпадением.
Понятно, что в 2006 году Якушин, имевший благородный характер и разнообразные дарования, менее всего хотел бы посвятить свою жизнь борьбе за свободу, подобно тому, как его знаменитый то ли предок то ли однофамилец отдал себя целиком безнадежным попыткам переустройства общества и освобождения крестьян. Давно не было уже и в помине ни культа вождя, ни страшной комедии выборов, ни ГУЛАГа, ни колхозного рабства. Россия была вполне свободной, хоть и не вполне счастливой. Нескончаемую борьбу вели и ведут только бесноватые, причём довольно многочисленные и заметные на RTVi, деятели, желающие, чтобы Россия непременно была похожа на Францию, Нидерланды или Германию.
Правда, Константин немало помнил, а ещё больше слышал от родителей, которые в событиях нашего романа участия не принимают, что в 80-х и особенно в первой половине 90-х и впрямь велась нешуточная борьба. Не чурался он истории, различных воспоминаний и литературных памятников. И уж конечно, и он и отец с матерью с огромным интересом прочитали "Записки" И.Д. Якушина. Но, повторим, в 2006 году Константин Иванович был весьма далёк от каких бы то ни было идеологических или политических устремлений.
Судьба, однако, приготовила ему, в отличие от дворянина Якушина Ивана Дмитриевича, совсем иные испытания, но достаточно тяжкие и вполне заслуживающие того, чтобы о них рассказать. Сквозь эти испытания прошёл он рука об руку со своим несколько более молодым другом Андреем Васильевичем Погожевым.
Опишем теперь подробнее наших героев и некоторые первопричины их сложных переживаний и приключений, а далее и сами приключения. Заодно невредно принести извинения, что вся тематика нашего романа несравненно ниже его первого абзаца. Так уж получилось.
--------------
Константин был блондином, что сегодня не слишком часто встречается. При росте 186 см имел он атлетическое сложение и красивую мускулатуру, но без переборов и уродств, какие мы наблюдаем у культуристов и "качков". При всём при этом о нём вполне можно сказать, что это образованный человек. С первых слов было заметно, что нет у него чванства, апломба и мудрёных оборотов речи. Что же касается особых черт Константина, то нельзя не отметить некоторую слабость психики и мнительность, чего ни в коем случае не обнаружили бы вы в его закадычном с некоторых пор друге Андрее Погожеве. Вообще говоря, обрисовать полностью с самого начала таких людей со всеми их дарованиями означало бы начертать портреты суперменов. А это, на наш взгляд, слишком уж негодный художественный приём и неизбежно подорвёт интерес к ним. Так что пусть их качества раскрываются, как говорится, по ходу пьесы. Мы же, отступив от первоначального намерения, переходим к нашему сюжету.
В возрасте 32 лет Якушин пребывал в разводе, выплачивал алименты 4-летнему очаровательному сыну и пользовался весьма большим успехом у женщин. Вдруг ему показалось, что подкралась импотенция. Каково это в столь молодом возрасте ¬– нет нужды объяснять. Бороться с такой неприятностью иной раз чрезвычайно трудно. Когда человек борется с хворью (речь идет, конечно, не об адских болях, которые в старости могут оказаться запредельными), то с помощью лекарств можно заставить боль отступить. От потенции же требуется, чтобы она всегда присутствовала и исправно работала. На смену виагре пришёл лучший препарат – сиалис. Но Константину и это не помогло. Мнительность и страх, эти враги человечества, весьма заметные среди множества прочих бедствий, подхлёстывали несуществующую болезнь.
Константину менее всего хотелось сдаваться. Он взял отпуск, точнее собрал свои отгулы, как в добрые (или скорее – недобрые) старые советские времена. Мог он поступить и иным способом, будучи весьма ценным работником и симпатичным человеком. И покатил в Киев, чтобы рассеяться в течение нескольких дней. Андрею же в знак особой дружбы оставил ключ от своей очень красивой московской квартиры, как не раз случалось ему делать. Тем более, что Андрею было чем заняться в этих великолепных апартаментах.
Вдруг в Киеве Константин был, неведомо почему, буквально сражён шальной мыслью: бесценная шкатулка осталась на виду вместо того, чтобы пребывать в своём надёжном тайнике. О! Шкатулка была совсем не простая. О ней можно долго говорить. Он не раз называл своё сокровище "волшебной шкатулкой". Мы ещё станем с вами, читатель, свидетелями вскрытия и "инвентаризации", а пока только отметим, что в ящике, довольно крупном и исполненном рукой талантливого мастера, хранились старинные часы, колье, перстни, запонки, медальоны изумительной работы, один из которых с бесценной миниатюрной фотографией. Словом, шкатулка была неоценимым достоянием семьи …
И вот странная вещь: доверие к Андрею абсолютное, а душа почему-то не на месте. Терзаясь своей основной теперешней бедой, он всё больше поддавался страху по поводу чудо-шкатулки. Дальнейшие события показали, что страх был не столько мистическим или подсознательным, сколько исходил из простых житейских соображений и опасений, которые, хоть и были почти беспочвенны, но с реальной жизнью связь имели. Всякому ведь ясно, что уступая квартиру кому угодно, будь то лучший друг или любимый брат, такие вещи на виду не оставляют даже при безграничном доверии, да и вообще никогда на виду не держат.
Он довольно долго думал обо всем этом, так как не мгновенно достаётся билет, а доставши даже, не сию минуту ведь отправишься. То обстоятельство, что едешь как бы из-за кордона домой, в данном случае радости не прибавляло. И вот наконец он у двери своей квартиры после долгого пути, полного раздумий и страхов.
Руки трясутся. Ему даже пришла в голову мысль, что если шкатулки не окажется ( а он-то сейчас очень-очень надеется, что всё будет в порядке), то это уже полная настоящая трагедия, а не та, которую называют столь страшным словом именно ради красного словца. Страх и опасения вследствие этих, а позже и других, ещё более тяжёлых, событий, становятся спутниками его жизни. Правда, как увидим, наш герой всё-таки способен весьма успешно им противостоять.
Итак, Константин в квартире. Преодолев страх, он устремляет тревожный взгляд на то самое место, которое не раз рисовалось ему за время отсутствия. О ужас! Шкатулки нет! Стал искать, но на самом-то деле уже без надежды, словно выполняя пустую работу, только усугубляющую страдание. Особая горячо любимая шкатулка! Хранилище его сокровищ! Термин этот здесь весьма уместен, хоть и не следует понимать его слишком буквально. Сокровища графа Монте-Кристо или хотя бы капитана Флинта в шкатулке разместить трудно. И всё-таки многие люди с более прочной психикой сошли бы через неделю-другую с ума, лишившись такого ящичка и его содержимого. Константин же уцелел, двигаясь по краю бездны. Вот уж воистину справедливой оказалась пословица: не было бы счастья, да несчастье помогло.
Немедленно Костя направился к другу Андрюхе, как он частенько его величал, радуясь по пути, что способен ещё передвигаться. Потрясенный Андрей, услышав убийственное сообщение, тут же ответил, что не помнит и не знает ни о какой шкатулке. Потом стал волноваться и наконец припомнил: что-то в этом роде в самом деле лежало … Но если другу оставляют ключи от квартиры…
– Да ты пойми, Андрюха, что мне и в голову не может прийти подозревать тебя. Я бы и сейчас оставил тебе не то что ключи… Я бы собственную жизнь доверил тебе, висящую на волоске. Но к кому-то ведь надо мне теперь обратиться. Тем более, что это не единственный удар. А к кому же мне теперь идти, как не к тебе?!
– Хорошо… Дай припомнить, минуточку… – ответил Андрей, обезоруженный странным намёком на ещё какую-то печаль.– Приводил я дважды на квартиру тёлку неописуемой красоты. Это самая настоящая волшебница, богиня секса и наслаждений. Но ведь ты никогда не оговаривал, что это недопустимо. Ты как бы дал не только ключи от чудесных твоих апартаментов, но и возможность пожить, "утопая в роскоши". Хотя я не жалуюсь на жизнь и в моей скромной и не принадлежащей мне квартирке… Погоди… Исчезла девочка тоже странно, когда я был под душем. Проворковала слова прощания: дескать, завтра увидимся. Кто же мог знать? И где же здесь ошибка? Но даже если ошибка…
– Ради бога. Я всё это не оспариваю. У меня теперь одна мысль: о шкатулке! Ты не представляешь, что она значит для нашей семьи, для меня и моих родителей во всех отношениях. Понятно, что я сам виноват, забывши спрятать её в тайник. Но сейчас, испытывая двойной гнёт (не станем входить в подробности), я чувствую, что могу не выдержать.
– На второй день твоего отсутствия я, имея несколько отгулов, ходил по разным кафе, слегка пьяный, а может быть, что и заметно пьяный. Хотя можешь не сомневаться, что я не только не шатался, но и полностью контролировал своё поведение. Ты, конечно, в праве возразить, что пьяному, мол, всегда так кажется. А я тебе на это скажу, что обладаю богатырским здоровьем и крепкими нервами, да ты и сам давно уже мог заметить. Но установить… то, чего я никогда не знал… Вернее, вспомнить то, чего не знаю,– это выше моих сил. Имя своё она назвала ещё в момент знакомства: Анастасия. Но не могу же я требовать паспорт, тем более у такой богини, прежде, чем заняться с ней любовью…
– Хорошо, всё это справедливо, никаких претензий, но теперь-то можно…
– Начать искать? Да что за вопрос?! Я готов на любые жертвы, драки, расходы…
Андрей вдруг почувствовал, что творится с его замечательным другом. Он стал припоминать, где бродил в подпитии, с кем знакомился, с кем беседовал. Он готов был на любые испытания, чтобы разыскать Анастасию. Но вопреки только что высказанным справедливым соображениям о богатырском здоровье, стало выясняться, что бродил он не вполне в твёрдой памяти. С немалым трудом припомнил он свои маршруты, хоть были они не слишком замысловатые, и соображал, с какого кафе теперь имело смысл начинать поиск. Всё это было довольно расплывчато, но даже если и правильно решил он, в какое кафе лучше всего направиться, то не очень ясно было, как хотя бы подступиться к столь тяжёлому и почти неразрешимому вопросу.
В кафе Погожев должен был пойти один. Решили, что так будет лучше, потому что если двое кого-то разыскивают, то это может насторожить тех, кому задают вопросы. То, что эти двое имеют особенную внешность, а разыскивают юную богиню, – это якобы тоже плохо и снижает шансы. Все эти соображения им более мерещились, чем соответствовали действительности. Ну что стоит, в конце концов, одному сидеть за столиком, а другому пройти к стойке поспрашивать? И соображения и поиски плана, в которых чувствовалась беспомощность, говорили о том, что Андрей тоже деморализован. Впрочем, хоть его угнетал некий, как говорится, комплекс вины, но того беспросветного отчаяния, которое буквально убивало его друга, в нём не было.
– Ты тогда, Андрюха, ступай один, а я поплыву пока домой. Хотя, честно говоря, заходить в квартиру мне жутко…
Константин печально замолчал, а Андрей мог только строить догадки о том, какая бездна разверзлась перед его страдающим другом. Нет, вообразить всё это выше человеческих сил. Уныние Кости ещё перед поездкой в Киев Андрей чувствовал, но, разумеется, на эту тему бесед не вели. И поэтому не только Андрей, но и какой угодно глубокий психолог не мог бы на его месте догадаться…
А самому Якушину трудно было представить, как он откроет дверь в свою очень нарядную и большую квартиру, где перебывало столько женщин и где в образцовом порядке хранились весьма разнообразные его вещи. И среди этих вещей шкатулка совсем недавно занимала не просто первое место, а имела некое особое положение, с какой точки зрения ни взглянуть на этот вопрос. Без шкатулки любимая квартира делалась сразу как бы пустой. А ведь это была лишь часть его страдания. И всё-таки не идти домой, а остаться, предположим, в скромной квартире друга казалось ему почему-то ещё страшнее. Как бы там ни было, друзья покинули квартиру, которую снимал Андрей в неприметном доме на Серпуховской Большой улице, и тут же разошлись. Андрей быстро пошёл искать кафе, которое, как теперь всё яснее он представлял, находилось недалеко от метро "Добрынинская". Константин же поплёлся домой, то есть к площади Серпуховской заставы…
--------------
Последуем за Андреем. Приближаясь к станции метро "Добрынинская" по Люсиновской улице, он всё яснее ощущал, что находится на верном пути. Но при этом понимал, что путь-то всего-навсего к нужному кафе… А что делать дальше? Память извлекала из не столь уж глубоких недр подробности его похождений в тот вечер. С кем-то он беседовал, с кем-то пил. Теперь же, т.е. на подходе к этому самому кафе, он отчетливо вспомнил ход своих тогдашних незатейливых мыслей. Пребывание в царской квартире Константина совпало с упомянутыми отгулами. Так что пить он не боялся, но и напиваться меньше всего собирался, поскольку эти предстоящие свободные дни лучше посвятить любви или даже простому отдыху, чем пьяным разговорам в самом лучшем кафе… Итак, он входил теперь в кафе с окрепшей решимостью непременно действовать и даже, если понадобится, взять ещё отгулы.
После долгих разговоров-уговоров с красоткой-буфетчицей в конце концов установили, что Андрей покинул кафе с божественной Анастасией. Буфетчица оказалась её подругой и поведала, что Настя родом из Киева. Далее после разнообразных улыбок, не лишённых жеманства, буфетчица всё-таки сообщила, что пребывание киевлянки с её фантастической внешностью в Москве есть то ли гастроли, то ли поиски очень богатого мужа, то ли ещё что-нибудь в этом роде. Андрей вдруг почувствовал, что ещё два-три вопроса, и буфетчица что-то заподозрит.
Не считаясь с расходами, он взял сладкий напиток красного цвета с приятным оттенком, напомнивший ему "фанту", которую когда-то в детстве довелось ему отведать. Сверх того, он попросил особо вкусных конфет, которые продавались то ли поштучно, то ли на вес – он так и не понял. Курил он от случая к случаю – как правило, после выпивки в процессе беседы. По самым разным соображениям сигарет Погожев брать не стал, но одарил буфетчицу щедрыми чаевыми.
Удалившись за столик, он потягивал приятный освежающий напиток и размышлял о том, как ничтожно мало смог разузнать. Между тем буфетчица поглядывала на него. Производить впечатление на женщин ему было не привыкать, завязывать сейчас новый роман он счёл безумием и совсем было собрался уходить. Но когда по его движениям и мимике стало заметно, что он вот-вот уйдёт, она вдруг сделала знак.
– Слушай,– сказала она как-то то ли задумчиво то ли лукаво,– а зачем тебе эта Настя из Киева понадобилась? И как ты мог потерять её, когда вы вместе ушли от нас?
Андрей не знал, что и думать. Менее всего он собирался рассказывать правду. Стоя у её прилавка, где сейчас никто ничего не заказывал и не распивал, он пытался хоть что-нибудь сообразить. Но понять ход её мыслей или хотя бы смутно почувствовать это самое "что-нибудь" было очень трудно. Она могла даже знать, чем Настя промышляет, что, впрочем, было совсем маловероятно. Могла и ревновать…
И тут она буквально оглушила его:
– А я вспомнила её фамилию… Я как-то, дней десять назад, её паспорт видела. Гавриш! И ещё я заметила, что вместо нормального "и" стоит "i". Я сразу подумала, что такой буквы нет ведь в русском алфавите…
Андрей терялся в догадках, а мысли его плясали. Труднее всего было понять соображения симпатичной девушки. Если он ей так понравился, то зачем же помогать ему отыскать Анастасию, конкуренцию с которой вообще выдержать невозможно? Потом он зачем-то сообразил, что в расхожем лексиконе всё той же, например, Насти едва ли есть слово "алфавит", тем более с верным ударением. Наконец ему стало представляться дело так, что несравненная Анастасия, додумавшаяся хитрейшим способом похитить бесценную шкатулку, могла какой-нибудь своей хитростью (возможно, и сама того не желая, а то и сознательно) обозлить случайную подругу. Он стал прощаться с обворожительной барменшей, а она напоследок сказала:
– Заходи почаще. Меня Алёной зовут.
– Андрей, – ответил он, посылая воздушный поцелуй, и покинул кафе.
По дороге он снова принялся размышлять, чувствуя уже некоторую усталость от головоломок. Забыть фамилию и вдруг вспомнить? – это встречается сплошь и рядом. Дать заведомо неправильную фамилию? – такое возможно, но для этого надо быть соучастницей… А можно быть и просто близкой подругой, с которой Настя поделилась тайной. Да кто ж такой тайной поделится? Мысли несли его неведомо куда. Он пытался рассуждать и за Алёну, представляя дело так, что она завтра уволится мгновенно, направивши его по ложному следу. Потом стал думать, что телохранителей в этом ресторанчике нет и близко. А хоть бы и были, то они не могут не почувствовать его колоссальную мощь. Ничто его ни в чём не убеждало и не давало направления для поиска. А посему решил он наведаться через 24 часа, а пока повидаться с Костей, составить план, уговорить друга поехать вместе в Киев, узнать расписание поездов, продлить отгулы.
Дел было, пользуясь избитым и серым штампом, выше головы. Информация была расплывчатая и мутная. Кто такая Настя, где живёт, с кем водится – всё было окутано туманом. К счастью, Андрей Васильевич был человек, способный действовать и тогда, когда у очень многих опустились бы руки. Прежде всего он достал записную книжку и записал фамилию по-русски и по-украински, каковой язык был ему вообще неведом. Были сделаны и специальные знаки для молниеносного поиска в случае необходимости. Такая предусмотрительность при незаурядной памяти подчёркивала как бы, что он не собирается ни терять времени, ни допускать промахов и всё, что можно, делает немедленно.
Тут же направился он к другу. Может показаться странным, но уговаривать пришлось долго. Андрей, исчерпав аргументы, стал уверять, что расходы за его счёт, но получил унылый затасканный ответ, что дело, мол, не в деньгах. Решился вопрос в конце концов сам собой, потому что если не в Киеве, то где же ещё искать её? Главный аргумент выглядел следующим образом. В Киеве у неё родня, жилплощадь родителей и не исключено, что есть собственная комната. В Москве же, имея каких угодно любовников, найти мгновенно хранилище невозможно. Что же касается камеры хранения на вокзале, то на 19-ом, а тем более на 20-ом году жизни (это был максимально возможный её возраст) вполне можно понимать, что сокровища в этих ячейках держать не стоит. Но всё это казалось не очень убедительным…
Ясно, что и дома пришлось бы по поводу такого ящика объясняться. А с другой стороны, люди авантюрного склада могут держать в ячейках на вокзале всё, что угодно. Иной раз все эти рассуждения казались совсем смешными. При всём при том Андрей неукоснительно выполнял все пункты своего плана, который мало что сулил, но требовал колоссального напряжения сил. Это был поистине адский день. За рулём Константиновой машины, о которой подробнее расскажем в другом месте, бо;льшую часть времени сидел Андрей. Он сугубо точно старался выполнить всё, что наметил.
Иногда возникали у них разговоры, хоть и относящиеся непосредственно к делу, но при этом и несколько отвлечённые. Можно ли объяснить хоть как-то, что, только побывав в Киеве, он должен снова ехать в тот же город, тогда как вероятность того, что авантюристка и мошенница теперь именно там, не больше, чем то, что она закатилась в Ленинград, Харьков или Новосибирск.
Тут как тут были разные пустые мысли о численностях населения. Андрей заметил с улыбкой, что лучше уж Киев, чем Владивосток. А для Константина с его впечатлительностью то обстоятельство, что снова на берега Днепра, придавало всей этой ужасной истории только новый туман и мистический фон. Усталость была такова, что не удосужились сразу припомнить действительно важные соображения: произношение Анастасии и, что ещё более интересно, букву "i" в её фамилии. Но, понятно, вспомнили чуть позже и это.
Таким образом, были у них достижения. И главное из них то, что красотка Алёна не сбежала. А потому сведения её становились, безусловно, более достоверными. Стало быть, искать Анастасию Гавриш следует именно в Киеве. По крайней мере, это лучший шанс, чем всё остальное…
--------------
Ехали довольно быстро. И для наших парней это становилось как бы началом другой жизни. Маршрут пролегал через Калугу, Брянск, Чернигов. Поезд, хоть и катил хорошо, но не был скорым. Шёл он издалека, с востока. Увидеть можно было самых разных пассажиров, причём менялись они часто. При подходе к границе и после её пересечения полагались досмотры. Но кого же досматривать? Евреи Израиля по этим необъятным просторам ездить не любят. Монголоидным людям из Казахстана везти особо нечего, в отличие от, предположим, кавказских людей, которые едут продавать цитрусовые с юга. Но наш-то поезд шёл с востока. Бизнесмены такими поездами не ездят. Что касается рабочих, заработавших на каких-то дальних шабашках, то с них и психологически и физически получать сложно. Происшествия, тем не менее, случались, а более всего интерес представляли разговоры.
Были и глупые разговоры. Например, о том, что можно, дескать, ненароком заехать в Курск и в Харьков, а потому надо бы посоветоваться с проводником. Андрей, никогда не бывавший на Украине и в обширных пограничных местах вроде Курска, Белгорода, Сум, Брянска или Чернигова, первый же и пресёк этот бред, вспомнив, как проводница, забирая билеты на хранение, произнесла слово "Киев". И даже вся эта смехотворная история заметно травмировала Константина, поскольку он как бы соглашался слушать заведомые глупости этих весёлых русско-украинских людей. Впрочем, сами они выходили своевременно, твёрдо зная, куда держат путь со своими мешками.
Как бы там ни было, а наши парни наконец в Киеве. Не желая забираться неизвестно куда, они разумно рассудили, что поселиться сперва лучше в центре. Без малейшего труда была найдена гостиница "Украина" на бульваре Тараса Шевченко, а в этой гостинице был снят ими самый скверный номер, какой нашёлся, но без соседей. Ехать сразу к родичам Кости и на их глазах затевать расследование Андрей отсоветовал. Вскоре и Константин признал, что это было бы странно.
Плата за номер, самый, повторим, скверный в отеле, всё равно оказалась внушительной, но искать другой отель в Киеве не было ни сил, ни желания, ни смысла. Надо заметить, что плата всё же была не такая огромная, какой она стала в 2010 году, когда пишутся эти строки. Напомним ещё раз, что события происходят в 2006 году.
Вечер. Тоска… Константин почему-то подумал, что летние вечера бывают особенно тоскливы. Но можно представить, насколько тяжелее оказалась бы подобная поездка, случись она зимой.
В одном из закоулков запутанного коридора работал телевизор. Тема передачи была довольно занимательной. А именно: новый вирус сифилиса, особенно сильно якобы способный бить по потенции. Андрею, которому ещё перед первой поездкой друга очень смутно мерещилась первопричина его подавленности, теперь снова стало представляться что-то в этом роде. Ему даже пришла в голову фантазия, скверная и нелепая мысль о том, что, не приведи Господи, придётся друга сдать в дурдом, откуда иные не выходят уже никогда.
И всё-таки приступили к поискам. Через адресный стол (независимо от того, существуют ли таковые сегодня в больших городах) пытались по телефону разыскать Анастасию Гавриш. Андрей искал с помощью дежурной по этажу, пуская в ход всё свое обаяние и сгорая от стыда, что не может предложить ничего более существенного. Денег было в обрез, а подарить шоколадку ещё хуже, чем ничего вовсе не дарить…
Поиски длились долго. Пытались и через Интернет, но только зря намучились. Андрею по ходу поисков приходили в голову и досужие мысли. Вроде того, что новая жизнь с супертехникой, демократией, прорывами в науке дает подчас меньше возможностей, чем старая советская. Справедливости ради надо сказать, что Андрей о старой жизни, которую он и не застал-то, а знал по рассказам, меньше всего тосковал. Об ушедших "перестройке" и "постперестройке" тоже мало он печалился, так как и они для него были чем-то вроде непродолжительных эпох хорошо знакомой ему русской истории. Мысли уносили его Бог весть куда, и даже о прекрасной фамилии своего многострадального друга он вспомнил, и об их разговорах на эту тему… Невероятно, но при всём при этом он следил за поисками, помогал симпатичной дежурной. И уже начинал терять надежду. А вот о том, что отказ от поисков будет означать полный крах, думать он не желал и не мог.
В конце концов усилия были вознаграждены. Безмерно обрадовавшись, он говорил дежурной, что он её вечный должник. Тут же вспомнилась ему Алёна из Москвы, потом его прощание с ней, его подозрения, их с Костей поездка в поезде почти без всяких надежд. Если Алёну он мог навестить в Москве, подарить что-нибудь, не говоря о том, что он проявил уже щедрость, да и сам мог бы стать при случае великолепным подарком, то здесь… На благодарность надо было как-нибудь выкроить деньги… Тут же Андрей отложил "на потом" эти печальные раздумья, потому что находка была и впрямь обнадеживающей. Он теперь знал, где живет Анастасия Гавриш, а вернее – где она прописана. Сразу он попросил у дежурной разрешения сделать новых три-четыре звонка. Но ещё до того, как дежурная хоть как-нибудь прореагировала, он очень смутился, извинился и пошёл к Константину, чтобы порадовать его и составить новые планы, несмотря на то, что от планов обоих уже мутило.
Якушин чуть оживился, потому что достижение было бесспорным. Заявить теперь, что толку всё равно не выйдет из всех хлопот, было бы прямым и грубым упрёком, даже свинством по отношению к любому, а сказать такое Андрюхе… Нет, Константин Иванович Якушин с ума ещё не сошёл. Мало того, он не собирается ни сдаваться, ни сделать какой-то опрометчивый шаг, ни оттолкнуть лучшего друга, который, чего доброго, и работы лишится от всех этих хлопот и поисков. Но бодрый тон подобных молниеносных рассуждений про себя (мысленные соображения такого рода проносятся очень быстро) должен был скоро улетучиться, так как предстояли труднейшие дела, а будущее, как и прежде, окутывал туман.
Звонить было опасно. Как бы ни позвонили (домой или на мобильный, который можно было теперь попытаться разыскать), кто бы ни подошёл к телефону, – всё было плохо. Услышав мужской голос, будь то знакомый голос Андрея или незнакомый Константина, пташка, если и не упорхнёт, то шкатулку спрячет ещё надежнее, а сама примет меры, чтобы не попасть в силки. Выследить и схватить на улице – бесконечно опасно, находясь за границей.
Пожалуй, не станем воспроизводить затянувшееся далеко за полночь совещание друзей. Пропустим не только все рассмотренные ими варианты с их бесконечными минусами и опасностями, но и некоторые действия Андрея, который придумал странный план. План этот, к его же немалому удивлению, увенчался успехом. С помощью ещё одной девицы, которой пришлось сделать стандартные, но не вполне дешёвые подарки, он разузнал у близких Насти, что она охраняет квартиру временно уехавших людей. Бывает и дома, но чаще там. И был получен адрес!!
Здесь, пожалуй, следует сказать ещё несколько слов об Анастасии. Её красота, сексапильность и неотразимость её чар нами вскользь описаны, и будут ещё не раз у нас поводы побеседовать на эту тему. Но и стиль жизни и манера поведения её были большой редкостью. Пустая в ход обаяние, она нанималась охранять квартиры уехавших в длительные командировки. Квартиры эти она ограбить не могла, так как всякий, оставляющий сегодня кому-то квартиру, предпринимает серьёзные меры для безопасности. Знакома ей была и работа наводчицы, но не на те квартиры, что она взялась охранять. Обо всём этом чуть позже. Что же касается её охраны квартир знакомых людей, которые почему-то не хотели обращаться в специальные конторы, то и здесь сказалась оригинальность её характера. Он могла иметь для охраны сразу две квартиры, хотя уехавшие просили её ночевать там всегда, т.е., проще говоря, жить там в их отсутствие. На случай контрольных звонков хозяев тоже было всё продумано.
--------------
Размышления о том, как изловить Настю, заманить её в силки, прижать так, чтобы она сама отдала шкатулку,– все эти необозримые планы, раздумья, изобретение хитрых ходов показали им, что невозможно действовать без конца через подставных лиц и без риска.
Надо было самим заявиться туда, где был наибольший шанс поймать её. Стало быть, хватит выслеживать, тем более, что работа детективов совершенно им не свойственна. А потому надо направиться на квартиру.
Вообще говоря, при каких угодно странностях и причудах, хранить шкатулку в квартире, которая служит временным прибежищем, было бы безумием. Следовательно, если заявится Андрей, обрушит на неё великий гнев, даже скрутит, не дав возможности пискнуть, то шкатулку он едва ли обнаружит. Стало быть, первый подход лучше сделать именно Косте. О том, что он всё ещё остается белокурым с мужественным профилем красавцем, речь у них не заходила. Но для Константина эта боль была иной раз не менее страшной, чем первоначальный ужас и все последующие адские переживания об исчезнувшей шкатулке.
Тяжёлым и туманным был и вопрос о том, надо ли в ближайшее время съездить домой и решить производственные, так сказать, проблемы.
Теперь очень кстати будет чуть подробнее обрисовать наших парней, двух необыкновенных и поистине замечательных людей. О Константине мы уже говорили, что был он атлет и любимец женщин. И к тому же этот красавец-блондин был, кроме главной спортивной "профессии" – борьбы самбо, знаток разных спортивных единоборств. Что до Андрея Погожева, то при таком же высоком росте он имел совсем другую внешность. Это был шатен со слегка вьющимися волосами, правильными чертами лица и очень красивой фигурой. Дружба их завязалась в связи с общими спортивными интересами и весьма быстро окрепла. Мощь в Андрее угадывалась даже бо;льшая, чем в его друге. Был он 28-ми лет отроду, хоть и чуть ближе уже к 29-ти. И от прекрасных подруг не было отбою.
В отличие от Константина, платившего алименты 4-летнему сыну, Андрей был вполне свободен. Что до любовных похождений, то они осуществлялись порознь. Хотя случалось сиживать вчетвером (с очаровательными любовницами) в кафе или в богатой квартире Константина Якушина, которую не раз ещё будет у нас повод рассмотреть с большим интересом.
Добавим, что эти мужики при всей своей неотразимости вовсе не были похожи на шалопаев без профессии. И даже мастерские значки никогда не служили им кормушкой. Константин – программист с высокой зарплатой, а Андрей стал инженером, весьма способным и менее всего собиравшимся забыть профессию. Такие особенности, как красота, успех у женщин, спорт, – всё это нередко подталкивает мужчин к более авантюрному и менее респектабельному стилю жизни. Но парни наши успешно этому противились. Тому порукой были их интеллект и чувство достоинства.
Если наши герои показались вам всё-таки несколько хрестоматийными, то весь ход дальнейших событий покажет и отдельные слабости. Мало того, коль скоро речь идёт о Якушине, то эти слабости мы уже видели. Что же касается Погожева, или, как величал его частенько друг, Андрюхи, он сильно отстал от друга на трудной стезе московской жизни, будучи родом из Новосибирска. Частенько заходила ему мысль вернуться в родные места. Даже и теперь портреты схематичны, но мы ведь с нашими героями не прощаемся.
Как бы там ни было, ещё совсем недавно оба парня были в полном порядке и могли не только трудиться весьма успешно, но и упиваться радостями жизни. Остаётся только удивляться, как скоро может судьба прервать счастливую жизнь и повергнуть в бездну отчаяния или в пучину тяжёлых приключений.
Надо ещё не забывать, что хоть двойной гнёт Константина ужасен, но и его друг от неопределённости положения чувствовал себя всё хуже. Не может же он весь остаток жизни искать чёртову шкатулку. Так, чего доброго, и работы лишиться, и чувство вины станет навязчивым и неистребимым. Дело будет тянуться и тянуться месяцами, а там, глядишь, на подходе к четвертому десятку (это ведь не шуточки!) останешься у разбитого корыта. Так что действовать надо весьма быстро, но при этом умно и осмотрительно. Да, легко сказать…
Квартира, куда предстояло направиться, оказалась на Стадионной, то есть на одной из улиц, пересекающих Повитрофлотский проспект. Отметим тут же, что украинские названия улиц и многие вывески будут мешать нашим друзьям. Впрочем, это совершеннейшая мелочь по сравнению с тем, что пришлось им пережить за время их пребывания на Украине.
Итак, Андрей Погожев, совсем недавно сильно отстававший от друга, так как был заметно моложе и не являлся коренным москвичом, теперь как бы "выбился в лидеры", что, понятно, мало его радовало. Кто бы ни был лидером, все решения ими принимались совместно и как можно более разумно. Пришлось выработать план, состоявший в том, что первым позвонит в дверь Константин, а Андрей будет поджидать. Ну а дальше, как говорится, по ходу пьесы. План, прямо скажем, не ахти какой, но ничего лучшего наши интеллектуалы изобрести не умели. Сыск не был их профессией при всей сноровке, смекалке и силе, а поручить в наши дни в чужом городе такое дело кому-нибудь… Это уж точно шкатулку бы не вернуло, денег бы отняло немеряно и привело бы к полному краху. Так что уж лучше самим.
В квартире Анастасии не оказалось. Зато повстречали там (к счастью, всего лишь на несколько мгновений) новую бабу, тоже восхитительную. Об этом следует рассказать по порядку. Как и наметили, позвонил сперва Константин. Открыл ему, причём не сразу, а рассмотрев его в глазок и задав стандартные вопросы, сожитель этой "роскошной девочки", как мысленно чуть позже назвал её Константин, особый ценитель красоты и сексапильности женщин. О чём он думал в этот момент и какие печали вновь нахлынули, объяснять нет нужды. Итак, некие любовники (а кто же ещё?!) стояли перед ним. О том, что Костя ищет Анастасию, знал только мужик, так как имя её было названо довольно тихо и за несколько секунд до того, как прибыла де;вица-красавица. Далее события развивались так. Раздался телефонный звонок, и девица отправилась к телефону. Это обстоятельство, т.е. звонок и последовавший длинный (скорее всего, пустой) разговор по телефону, сыграл весьма важную роль во всей истории и, если хотите, в судьбе наших героев.
Началось собеседование с мужиком, который, судя по разным приметам, отторчал, возможно, не один срок. Наколки явно были настоящие, а не рисованные. Константин же, хоть и далекий от уголовщины, барахолки и распивочных, всё же немало повидал среди самбистов, боксёров, каратистов и прочих бойцов всевозможной нательной живописи. Блатной, как говорят в народе, оказался парнем "грамотным". С другой стороны, он был человеком, не лишённым "приятности" и даже симпатичных манер. Константин извинился и очень вежливо попросил подождать несколько секунд. Сбегать за Андреем было недолго.
Когда оказались втроём на промежуточной лестничной площадке, Андрей тут же сообразил, что менее всего именно ему стоит засвечиваться, поскольку неизвестно, кто с кем в каких отношениях, да и что вообще творится. Но ясно одно: стоит Насте понять, кто её ищет,– шкатулки им не видать никогда. Андрей стал так, чтобы блатной не мог его разглядеть, а Якушин, поняв свой очередной промах, начал беседовать с блатным, который назвался Жорой и не прочь был поквакать о чём угодно. Что же касается Кости, то мы здесь наблюдаем тот редкий случай, когда человек, будучи раздавленным несчастьями и набивши уже столько шишек из-за своих промахов, вдруг оказывается способным действовать не только разумно, но и с большой находчивостью
– Слышь, Жора, – говорил он после нескольких пустых и коротких фраз. – Окажи мне услугу, а уж за мной не заржавеет. Мне позарез нужно повидаться с ней. Но ей ни слова…
Сказавши это, он как бы смущенно замолчал, давая понять, что влюблён. Откуда только что берётся? Человек после таких потрясений вдруг демонстрирует и находчивость, и хитрость, и актёрскую игру. Тут же Константин отсчитал блатному сотню гривен. Что же касается Андрея, то он, как не раз за эти дни бывало, оказался не просто находчивым, а действовал безупречно. Повернувшись к окну, он закурил и произнес довольно натурально, не называя имени своего друга:
– Да ладно, что ты зациклился на ней? Лучше найдешь.
– А ты её видел? – спросил блатной, обращаясь к Андрею, так и стоявшему к ним спиной. – Лучше трудно найти.
Пока были произнесены ещё какие-то пустые фразы, Константин вырвал листик из записной книжки и написал очень разборчиво номер своего мобильного телефона. Ни имени, ни фамилии, ни города. Надо сказать что этот визит всё-таки был полон счастливых случайностей. Пока Константин размышлял, что ещё приписать, Жора стал диктовать свой мобильный, который Костя мгновенно записал.
Тут же послышался голос подруги:
– Жорж, ты куда подевался?
Костя успел сунуть Жоржу листик и очень тихо проговорил:
– Счастливо, Жора! Звони в Москву. – И тут же, взяв Андрея за локоть, как бы завершил визит, сказавши: "Погнали, старина!"
И наконец, решивши, должно быть, что Жора может, видевши только спину Андрея, верно его описать Насте, добавил ещё напоследок, обращаясь к своему другу:
– Спасибо тебе, что помог в Киеве устроиться на пару дней. Спешить тебе надо. Небось, жена уже нервничает.
--------------
Друзья не солоно хлебавши вернулись в Москву, а бездна и беспросветность после всех их достижений стали ещё страшнее. Вроде бы визит был нормальный: ни одного промаха, ни имён, ни фамилий. Блатной Жорж видел Константина, но его никогда не видела Анастасия. Удачей можно считать и то, что Жоржу так и не довелось взглянуть хотя бы раз на лицо Андрея. Мало того, любовница Жоржа, она же, надо полагать, Настина подруга, так и не успела взглянуть на Андрея. Правда, пять или десять секунд видела она Костю, но его, повторим, не знает Анастасия. Кроме того, любовница Жоржа не слышала ни слова из разговора.
Однако по приезде в Москву все эти достижения вдруг как бы утратили смысл, а мрак продолжал сгущаться хуже, чем прежде. Судите сами. Импотенция или один лишь страх такого недуга в молодые сравнительно годы кого угодно похоронит. Так что же говорить об атлетически сложённом блондине, не знавшем до того отказа у женщин?! А ведь он ещё и большей части своего богатства лишился. Не говоря о том, что в шкатулке хранились вещи, дорогие как семейные реликвии и воспоминания. И как же дальше жить и работать в таком состоянии? И искать в Киеве, который Бог весть где находится, прелестную перелётную птичку, о которой только известно, что она запредельная красавица, авантюристка и воровка…
Теперь об Андрее. Тяжело ведь и ему нести такой груз. Поди знай, как всё это рисуется Константину и какие мысли заходят ему в голову помимо воли, при всём безграничном доверии к Андрею и несмотря на всю добытую ими информацию… А бросить друга в таком положении – это всё равно, что похоронить его. Даже если бы не было ни крупицы вины Андрея. А вина ведь всё-таки была, пусть даже абсолютно непреднамеренная.
Так что, повторим, бесконечно тяжело было возвращаться друзьям в Москву. Ловить же Настю в Киеве, где-то жить там, по телефону устраивать себе отпуск… Все эти мысли, которые то и дело на разных этапах их расследований и поисков кружили и путались (пусть у каждого по-своему), – всё это, безусловно, не прибавляло ни сил, ни надежды. Единственное, что было сделано, так это оформление отпусков…
Между тем Жора, блатной любовник "очаровательной тёлки N 4", как окрестил её Андрей, ни разу так и не взглянувший на нее, стал задумываться. Настя, подруга его любовницы, носу не кажет… А тут являются за ней два красавца, и при этом очень заметно, что красавцы слишком уж несчастны. Разобраться, зачем они её ищут – это не по плечу не только блатному Жоре, но и каким угодно детективам. "Пожалуй, что он и впрямь втюрился в неё. А могла эта подла чего-нибудь отчебучить." Придя к таким, а точнее – к никаким выводам, он своей возлюбленной, которая во всю эту историю так и не успела "въехать", слова не сказал. Сперва он решил, что Анастасия непременно скоро объявится. Но потом сообразил, что ждать не стоит. Будучи довольно хитрым, стал он издали наблюдать те два-три кафе, где собирались её поля ягодки. Искать пришлось недолго. Между прочим, он отметил, что она заметно выделяется даже среди этой компании. Можно было бы нам с вами, читатель, считать завсегдатаев этих кафе золотой молодежью, если бы штамп не был так заезжен.
Блатной наш Жорж совсем уже собрался звонить в Москву. Оставалось ему узнать у кого-нибудь, как звонить "с мобилы на мобилу" в другое государство. Здесь надо отметить, что люди, более искушённые, чем Жорж, частенько путаются. Он, вне всяких сомнений, за пару часов научился бы, включая и поиск тех, кто твёрдо это знает и может рассказать. Что ни говори, а Россия-матушка это не Великобритания и не Бразилия, куда и в самом деле из Киева далеко не всякий сможет позвонить. Итак, Жорж был готов, но случилось неожиданное: Константин позвонил ему сам!
Жорж буквально взвился. Он усиленно звал немедленно быть в Киеве, словно забыв или не вполне понимая, что такие вещи скоро не делаются. Зато не забыл он о другом: предупредил, что услуга его не будет совсем дешёвой.
Друзья, надо сказать, испытали от такого сообщения многие противоречивые чувства. И разговор их очень хорошо показал это.
– Конечно, не ехать было бы дико после всего, что мы уже предприняли… А если опять ни с чем вернёмся?
–Ты знаешь, дружище, – заговорил Андрей, стараясь этим обращением не то чтобы ободрить друга, а именно дать понять, как он переживает за результат, – бывают такие положения, когда выбирать не приходится …
Он подождал несколько секунд, стараясь и сам убедиться, что ехать абсолютно необходимо, а затем продолжил:
– Ведь ничего запредельного не происходит. Всё, что с нами творится, это ведь не землетрясение, не кирпич, летящий из карниза на голову, не взрыв газа в квартире …
– Но вернуться, повторяю, из третьей киевской поездки вовсе без результата, а точнее с ужасным результатом…
– Нет, Костя, я не досказал. Или даже не так: я ещё не начал говорить. Вот тебе простейшая мысль: вернуться без результата ужасно, но не поехать – несравненно хуже! Это ведь настолько плохо, как я стал сейчас только понимать, что и объяснить невозможно. Или ещё точнее: это вовсе нет нужды объяснять. Останавливаются на полпути, когда идти дальше невозможно. Понимаешь? Не-воз-мож-но!!
Он даже хотел ещё сказать, что главное, дескать, в том, что они здоровы. Но почему-то не стал ничего такого говорить. Зато Костя высказал своё (парадоксальное) суждение: нет, иной раз лучше ничего не делать, чем вовсе не веря в успех, предпринимать всё новые и новые попытки.
Поняв, что высказывания его на сей раз совсем бледные, он замолчал… Потом долго ещё говорили, хоть вопрос вполне уже решился: придётся ехать.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Блатной Жорж при встрече тут же сообщил, что знает, где сиживает в иные вечера Анастасия. Сразу стал требовать денег, но ему возразили, что сперва надо бы увидеть её, а уж потом разбираться, что и почём. А вообще-то можно и сейчас оговорить. Стали составлять что-то вроде расписки, но и в сумме не сошлись очень серьезно, и сам документ без нотариуса, печати, паспортов и прочих такого рода вещей стал казаться бессмысленным. Разговор был долгим, туманным, иной раз на высоких тонах. И не будь парни такими атлетами, то симпатяга-блатной перешёл бы к угрозам.
Как бы там ни было, но пришлось из своей не очень крупной наличности отстегнуть жадному Жоржу 4000 рублей. "Поелику иначе больше теряем, – подумал не без юмора Андрей. – Впрочем, не ясно, найдём ли хоть что-нибудь".
В первый вечер Жорж и Константин богиню не застали. Андрей же, по понятным соображениям, в кафе не ходил, но убит он был, пожалуй, не менее своего друга, получив такое сообщение. Остановились они у родственников Костиных родителей, причём просились на два дня. Теперь же получалось, что так быстро не управиться. Мало того, выходило, что расходы нарастают, а итоги вообще нулевые. А главное в том, что если и новая попытка расшибётся, то трудно придумать более нелепое, ложное и скверное положение.
Тем не менее пошли и во второй раз. Вошли как бы порознь, и тут же ловкий Жора абсолютно незаметно кивнул. Надо отметить ещё одну деталь: при подходе к кафе он сперва хотел снова о чём-то торговаться, но потом, разглядев издали, что Настя присутствует, сообщил, что всё в порядке, и уже совершенно неожиданно сказал довольно миролюбиво:
– Так что сейчас некогда торговаться, но ты ведь помнишь, как говорил, что за тобой не заржавеет.
Были у Жоры ещё некоторые гарантии, но все сугубо устные, поскольку он отлично разобрался, что парни, хоть и могучие, но вполне воспитанные и честные. Наконец и то, что он получил, составляло, надо думать, не меньше половины от того, что вообще можно взять за такого рода услугу.
Невозможно описать, что испытал наш красавец и в недалеком прошлом сердцеед, увидев эту 18-ти или от силы 20-летнюю царицу красоты, волшебницу кокетства, секса и наслаждений. Такой в его обширной коллекции ещё не было. Не станем и сейчас забывать, что при всех трагедиях внешность его всё ещё была магнитом для женщин.
Блатной Жорж, который, разумеется, был знаком с Анастасией, вежливо ей кивнул, обмолвился парой слов, потом как бы затерялся у буфетной стойки и незаметно исчез. Всё это он проделал не без актёрского искусства, к тому же вполне умело, а главное – быстро.
Едва заметным кивком прелестница тут же наладила контакт. И оказавшись с ней на пятачке для танцев, красивом и довольно обширном в супер-кафе, он вдруг почувствовал, что плоть шевелится. И весьма обнадёживающе! Совсем как в очень недалёкие благословенные времена.
Нет, что ни говори, а секс, безумная страсть, радость обладания женщиной куда дороже всех шкатулок в мире. Впрочем, после обладания эти ценности и радости могут вполне поменяться местами. Но в данном-то случае будет не просто секс. Исцеление!!
Деньги на такси – это был теперь смешной вопрос. Ехали, сгорая от страсти и нетерпения. Не думал он и о возможной ловушке, так же, как и она не боялась зазывать его в квартиру. Квартиру эту мы сейчас увидим.
Оказавшись ночью в совершенно незнакомом месте, он рассчитался с таксистом заранее приготовленными деньгами и последовал за ней, отметив, что подъезд отличный, входная дверь запирается, а лестница и площадки очень чистые и даже не лишены убранства. Вот они входят в красивую четырехкомнатную квартиру. По интерьеру много можно сказать о хозяевах. Так, к примеру, он отметил, что книг маловато, но весь стиль отделки говорил о том, что всё сделано с любовью и с немалым вкусом. Однако об этом он думал как бы вскользь, потому что радость, волнение, нетерпение были велики. Он прикоснулся к ней. Он видел её сказочной красоты лицо и тело, светлые волнистые волосы, безукоризненные формы, манящие глаза… Но главное – её страсть, которую она пока чуть сдерживала. В том, что это была именно она, Анастасия Гавриш, сомневаться не приходилось. Тому свидетельство – её фантастическая грива ниспадающих волнами, словно струящихся, волос, о чём однажды вскользь упоминал Андрюха. И теперь Константин вспомнил, как ему показалось тогда, что такое воспоминание вот-вот погасит великий гнев его друга… Больше он не хотел ничего вспоминать, ни о чём думать – радость заслонила и прошлое и будущее. Это была бездна…
Секс оказался поистине фантастический, радость несказанная, финал чудесный. Испытав в полной мере такое бесконечное счастье, эти блестящие и идеально подходящие друг другу партнёры долго ещё не могли очнуться от волшебства любви.
Но рано или поздно действительность неумолимо возвращает нас к обыденным или фантастическим, как в этом случае, заботам.
А посему стал он думать, как теперь подъехать к шкатулке. Даже не начав ещё говорить на эту тему, он уже чувствовал (или ему казалось?), что она начинает что-то подозревать. Он даже не знал, как теперь назвать её и перебирал разные варианты: Анастасия – слишком сурово и разрушит (вернее, может разрушить) их колоссальную симпатию друг к другу; Настя – слишком обыденно; Настёна – слишком игриво (тем более, что рано или поздно последует страшное обвинение). Можно было попытаться начать вообще без имени. Короче говоря, чем больше он старался начать разговор, тем меньше находил в себе решимости.
Необычность положения усугублялась самыми разными обстоятельствами. Он, среди прочего, думал о том, что хоть он в двадцать раз образованнее, а она зато куда хитрее. Но надо же было начать!
– Послушай Настенька, – начал он, когда она, выйдя из ванной комнаты, стала у него на виду облачаться в очень красивый халат. – Я хотел кое-что разузнать у тебя, да вот только не пойму, как подступиться…
– Ах, Костя! Всё ещё впереди, – смеялась она, подходя к холодильнику. – У меня никогда не было такого красавца, как ты. Честное слово! Давай по рюмочке за знакомство!
"Нет.– думал он, – это мне померещилось, что она о чём-то догадывается. Но есть один бесспорный факт: шкатулку взяла она! А если Андрей? Нет, нет и нет! Тогда ведь вообще не стоит жить на свете!"
– Послушай, ты в Моск… – он запнулся, подумав, что разрушает что-то очень важное, и не стал продолжать.
--------------
Но было уже поздно, поскольку Анастасия на сей раз очень заподозрила неладное. Начиная понимать или хотя бы смутно догадываться, что ему всё известно, и чувствуя, куда клонится дело, она постаралась ни словом ни жестом не выдать себя. Трудно судить, насколько ей это удалось. Важно другое: при первой возможности она твёрдо решила позвонить своим мобильным телефоном, приняв меры, чтобы он не понял… Лучше всего, чтобы вообще не услышал, а если и услышит, чтобы не догадался, о чём разговор. Тут, конечно же, была масса всяких тонкостей. Даже не подозревая, чем он ей обязан, понятия не имея об этой стороне драмы, она чувствовала, что он не решится принимать сверхмеры: отнять сумку, забрать "мобилу", связать полотенцами, которые имелись здесь в изобилии.
Он же, безмерно благодарный за исцеление, даже вообразить не мог грубого насилия. Единственное, что он мог сделать, это присматривать за дверью, чтобы не уплыли навсегда и чудо-пташечка и чудо-шкатулка. О том, что такое в принципе невозможно, он тоже, надо полагать, забыл. Так или иначе он был заметно растерян, да и всё положение было, мягко говоря, весьма необычное.
Всё это и позволило ей в очень большой квартире незаметно позвонить. В конце концов, в наши дни любой человек, а молодой особенно, постоянно то звонит, то принимает звонки. И молодежь, сверх того, то и дело колдует над своими телефонами. Даже иной раз кажется, что чем бессильнее интеллект, тем старательнее человек обхаживает телефон и больше знает трюков. Вообще какой-нибудь прибор в виде пульта в руках у человека – вещь сегодня привычная и никого не интересующая. Поди знай, что он хочет делать этим пультом: выключить кондиционер, включить телевизор, узнать который час или позвонить приятелю. Кстати, стационарный телефон мало отличается от мобильного.
Пока она соображала, как незаметно оказаться в самом дальнем помещении, не переставая ворковать, он продолжал думать о том, каково ему было бы, если бы ей удалось исчезнуть. Он даже представлял совсем дикие варианты. Например, она ускользнула с сумочкой и успела запереть снаружи дверь. Или наоборот, оставила его с ключами в квартире. Всё это, понятно, глупости. Анастасия же и впрямь была девушкой весьма хитрой. Много ли проку оказалось во всех хитростях, она ещё не раз будет думать и сегодня и годы спустя. А сию минуту она весьма быстро действовала.
Стоя к нему спиной, она взяла сумку, достала зеркальце и стала себя рассматривать. Потом достала пудру и, не умолкая, прихорашивалась. Наконец, держа сумку на локте, удалилась в одно из дальних помещений. Предположить можно было всё, что угодно, но бесспорно было одно: двигалась она в сторону, противоположную выходу. Да и далеко ли вообще удерёшь в халате до пят?
Трудно в это поверить, но он думал и об этих глупостях, забыв совершенно, что у каждой женщины сегодня в сумочке телефон.
Минуты через три или четыре она появилась с лучезарной улыбкой и, не снимая сумки с руки, обвила нежно его шею. Он почувствовал, что не в силах ей противостоять и вполне готов к новым радостям и новым подвигам. А именно: пропустить рюмочку, перекусить и с новой страстью заняться любовью. А уж там что-нибудь можно будет предпринять. Он, помимо всего прочего, начинал понимать, что слишком уж ей не безразличен.
Время шло, и приготовления к лёгкому ужину, казалось, так увлекли обоих, что трудно было бы, глядя со стороны, догадаться, что каждый всё-таки обременён тяжёлыми раздумьями. И все мысли и страхи вертелись вокруг шкатулки. Он не мог вообразить, что можно лишиться бесценного ящичка, который так много значил во всех отношениях для него, его родителей, их будущего. Мысль о том, что шкатулку уже вскрыли, он старательно гнал от себя. Её же переживания и страхи вообще представляли невероятное переплетение.
Она не могла ведь ошибиться, ей не могло померещиться, что он споткнулся на слове "Москва". А если так, то он знаком с Андреем. Теперь ей припомнилось: Константин минут сорок назад очень хотел что-то спросить. Он её всё сильнее пленял, и ей теперь представлялось, что она вот-вот и Кости лишится, и шкатулку не удержит. То есть в чём-то их мысли совпадали. Страхи при этом были разные. О Константине на сей счёт уже много рассказано. Страхи же Анастасии были, пожалуй, потяжелее. Шкатулки-то и Константина вмиг она лишится. А что же взамен? Слова "воровка и наводчица"! И не где-нибудь, а в своей семье! Почему так – читатель узнает позже. Настя начинала жалеть и о своём звонке.
Ей даже казалось, что стоит снова позвонить Филиппу (теперь уже не прячась), чтобы отменить "приглашение". Она сама начинала забывать, зачем вызвала Филиппа. Чтобы покинуть квартиру? А что дальше? Может, полюбовно отдать шкатулку? Ход её мыслей был таков, что ей самой становилось совершенно непонятно, чего больше опасаться. Ведь даже отдав шкатулку, ей не избежать встречи с Андреем. И если он… Здесь ей стали припоминаться инициалы К. И. перед фамилией Якушин на двери московской квартиры. Фамилию вспомнить она не могла, а спрашивать… Трудно придумать худшую глупость.
Вдруг она снова обняла его, а он уже горел от страсти и желания, вспоминая её фантастические приёмы обольщения. Но в данном случае и он ей нравился, причём очаровывал её всё больше и больше. Об этом важнейшем обстоятельстве успеем ещё рассказать.
Вот тут-то и раздался звонок в дверь. Хоть она знала, кто это, а он и вообразить не мог, но звонок страшно полоснул по нервам обоих. Он мгновенно подумал, что можно вообще не открывать, каковой приём, довольно распространённый в жизни, был ему глубоко чужд. Костя вдруг вспомнил её телефонный разговор, хоть на самом деле его не слышал. Или на периферии сознания выплыли какие-то особенности её жестикуляции чуть раньше, а потом отголоски слов. Секунд тридцать он колебался, и можно только поражаться, сколько мыслей может пронестись за столь короткий отрезок времени. Вообще-то гораздо естественнее было бы открывать дверь Анастасии на правах хозяйки, но она, должно быть, тоже очень сильно растерялась. Так или иначе решающим обстоятельством стало, как и следовало ожидать, его нежелание показаться трусом. Тем более, что становилось ясно: рано или поздно дверь-то открыть всё равно придётся. Так что лучше уж сразу. Да, частенько гордость руководила нашим героем.
Он открыл, и в квартиру вошёл очень даже необычный человек, напомнивший Константину спустя некоторое время слугу герцогини Дианы де Меридор из романа Дюма-отца "Сорок пять" – некоего Реми: молчаливость, абсолютная преданность, сила, быстрота реакции. Не раз в дальнейшем думал он о том, какая пропасть пролегает здесь. Да, наша современная пара (Анастасия и псевдослуга) с той поистине необыкновенной парой (Диана и Реми) мало имела общего. Разве только сказочная красота Анастасии и быстрота реакции и сила "слуги".
Что же касается "преданности" и весьма скорого прибытия по вызову, то это долгий разговор, заслуживающий даже отдельного романа. Надеюсь, читатель не посетует на то, что при столь стремительном развитии событий мы делаем вдруг такие колоссальные отвлечения и экскурсы в прошлое, хоть и не очень далёкое. Вошедший для иных из знавших его считался якобы в прошлом десантник. Пытаться здесь глубже изучать его биографию не требуется. Некоторое время (совсем недолго) он был любовник Анастасии и соучастник по хитроумным ограблениям, каковых, впрочем, состоялось до сих пор всего лишь одно – по-настоящему удачное и "солидное" дело. А сколько преступлений совершил он без неё – это нам неведомо. Правда, взглянув на него попристальней, можно было прийти к выводу, что и убийства он не чурается.
--------------
Если нашему герою вошедший и напомнил Реми, то мы обязаны отметить одну важную особенность при подобных аналогиях. Сравнивать, разумеется, можно с кем угодно, потому что мало ли в мировой литературе разнообразных персонажей. Но каждый раз будет выясняться, что они имеют над этим нашим жутковатым героем заметное превосходство. Если не в моральных качествах, то в образовании, в мышлении. Например, бальзаковский Вотрен (он же Жак Коллен, он же Обмани Смерь и он же шут его знает кто ещё), будучи изувером и убийцей, тем не менее поражает нас своей образованностью и разнообразием дарований. О! Конечно, Бальзак, взявшись за перо, нагнетает до бесконечности. Так что он и из этого нашего зверя сделал бы сверхфигуру.
Тем не менее такой зверь обладал хитростью, причём весьма большой, а главное – очень мог испугать, равно как и искалечить, зарезать или пристрелить. Если бы столкнулся он с Константином в момент ужасной депрессии последнего, то не исключаем, что Якушину было бы совсем худо. Но в настоящий момент Костя, ещё недавно несший, как нам хорошо известно, двойной гнёт, избавился от половины своих страданий и вновь чувствовал ещё минуту назад, прикасаясь к Анастасии, до какой степени жизнь чудесна. А посему все его навыки оставались при нём, в том числе и способность быть грозным бойцом и знатоком многих видов боя с блестящей реакцией.
Итак, в квартире находились трое, а их взаимоотношения представляли психологический клубок. И главным узлом этого клубка являлся не матёрый бандит, так и не знающий твёрдо, для чего он вызван. И не переживший многие потрясения и счастье исцеления Якушин. Нет, всё замыкалось на Анастасии, оказавшейся в поистине чудовищном положении.
Кажется, богиня красоты, секса и кокетства впервые по-настоящему влюбилась. Она ведь имела коллекцию очень-очень разных любовников, двоих из которых мы видели: великолепный Андрей Погожев и только что вошедший посланец ада и псевдослуга. А вот теперь к юной и божественно прекрасной авантюристке пришла первая любовь. Произошло это, как иногда случается (впрочем, надо думать, весьма редко), мгновенно. Правда, страданий неразделенной любви не было, так как предмет её вспыхнувшей безумной страсти был рядом и тоже сгорал от счастья в её объятиях. Но она вдруг оказалась в поистине ужасном положении. Она чувствовала, что любовь так просто не стряхнешь, но теперь взамен блаженства грозили ужасы с трех сторон: Андрей, чёртов гость и свои же близкие.
Нельзя утверждать, что пожаловавший по приглашению Насти человек, которого звали Филипп, до его прибытия в квартиру, где сейчас происходит действие, ко всей это истории вообще не имел отношения. Анастасия ведь не просто авантюристка, но любительница приключений. Такие люди в повседневной жизни встречаются редко. Это была, как мы уже отмечали, девушка, очень заметная, даже выделяющаяся среди других подобных волшебниц. Она могла бы найти любовника или мужа из зажиточных молодых генералов, бизнесменов или суперактёров при деньгах. Если насчет актёров можно ещё сомневаться, то уж бизнесменов не остановило бы, что она не из "высшего света" и не очень обучена музыке. Кстати, в детстве её малость учили и этому. Пожалуй, многие из таких возможных женихов и любовников вообще не ставят воспитание и манеры во главу угла. Впрочем, и семья у нее была не совсем простая, что мы ещё увидим.
Но этой юной "барышне" особо была свойственна некая романтика наоборот. Её влекли и секс, и авантюра, и приключения, а не одни лишь стандартные блага. Но, конечно, и деньги тоже, они-то всегда остаются большим соблазном.
К Андрею наша аферистка и Филипп стали приглядываться, потому что имел он особенную внешность и был в принципе человеком, производившим впечатление. О нём можно было подумать, что он стоит высоко и "не бедствует". Вопрос о том, как пересеклись их пути, не будем исследовать. Важно, что и Филипп находился тогда в Москве. Любовная связь весьма быстро оборвалась по прихоти Анастасии, а "сотрудничество" продолжалось. Мало того, хоть опыт совместной работы был невелик, но в Москве "на гастролях" они оказались вместе. Не станем объяснять или доискиваться, почему он не смог принудить её к сожительству.
Вот что случилось дальше. Пробыв в Москве несколько дней, Филипп позвонил зачем-то в Киев и тут же укатил туда. Надо отметить, что этот Филипп, успевший побывать и Филимоном и Феликсом, на московской простор только собирался выходить. То же можно сказать и о нашей юной волшебнице. Чудеса на этом не закончились: встреча божественной Анастасии и неотразимого Андрея состоялась в тот же день, когда укатил Филипп. И было это как раз тогда, когда Андрей недолго жил на квартире друга, который, как мы помним, в великом унынии отправился в Киев. То обстоятельство, что многие наши персонажи курсируют между Москвой и Киевом, будем считать случайностью. Но не волнуйтесь, побываем мы и в Новосибирске.
Итак, повстречались Настя с Андреем. Тут приходит на ум одна досужая мысль: повстречай сам Константин Настю в Москве, то, пожалуй, не пришлось бы ему ехать в город на Днепре врачевать душу и тело. Но об этом судить невозможно, а кроме того, это замечание вскользь очень мало имеет отношения к нашему повествованию.
В первый визит Насти Андрей, как он и рассказывал потом другу, сполна насладился неземной любовью. Анастасия же обозревала квартиру, описывать которую сейчас нет нужды. Тем более, что хоть это и роскошное жилище, но не дворец падишаха и даже не особняк "новых русских", Бог весть как теперь именуемых. А вот изумительный ящичек, о котором мы не раз уже говорили, стоял, хоть и не совсем на виду, но, увы, не в своем обычном хранилище. С редкой зоркостью, когда Андрей вышел из комнаты, мгновенно рассмотрела она, что ящик этот сам по себе немалая ценность. Она дотронулась и убедилась, что замок надёжный. Мало того, она рискнула приподнять, и была поражена инициалами на днище и солидным весом. С бесовской хитростью опустила она шкатулку не на то место, а так, чтобы теперь шкатулка оказалась вне поля зрения Андрея, сидящего в кресле.
На другой день Настенька явилась с вместительной сумкой, из которой извлекла коробку конфет внушительных размеров. Выглядывал из сумки ещё какой-то оригинальный немнущийся жакет, поскольку поздний вечер обещал в тот день быть прохладным. Андрей принес шампанское, пиршество было восхитительным, а секс бурным. Затем последовал душ по очереди: сперва она, потом он. Когда он блаженствовал под струями, она вдруг закричала: "Андрюшенька, извини. Я вспомнила, что должна бежать. Я позвоню."
Какой все-таки выдержкой и силой надо обладать, чтобы после таких страстных и нежных ласк совершить столь чудовищный поступок. Мало того, выгружая конфеты и рассматривая шампанское, она ведь вскользь упомянула, что пожалует на другой день с ночёвкой.
Больше он в Москве её никогда не видел…
--------------
Надо отметить, что она всё-таки не была абсолютно испорченным человеком и пропащей душой. Это ограбление, проведенное ею с таким блеском, не очень радовало её. Конечно, можно было для самоуспокоения убеждать себя, что это некая игра. Но наша богиня и похитительница ценностей, хоть в её поступках, в её короткой жизни с авантюрами и приключениями действительно порой много игры и фантазии, не обладала особой наклонностью к "самоанализу". Возможно, отчасти и поэтому в данном случае тяжеловато ей пришлось. Именно в данном случае! Она ведь помнила, что, совершив с Филиппом не так давно ограбление, совсем не испытывала тогда угрызений совести. Здесь же, чуть задумавшись о содеянном, она помимо воли припомнила благородный облик Андрея. Ну да что говорить?.. Дело уже сделано. Понятно, что, украв шкатулку, Настя решила ждать. Какие только мысли не приходили ей в голову после этого злополучного похищения?..
Она подчас даже не знала, радоваться или печалиться. Самое интересное, что и большой вес, позволявший предположить, что содержимое во много раз ценнее "тары" мало радовал её. Богатство было "за семью печатями". Всякий подход к драгоценностям, если они там находились, был перекрыт.
Настя много не анализировала, а просто чувствовала и начинала сознавать, что все её гениальные уловки, в результате которых она обладает шкатулкой, пока что оказались напрасны, потому что теперь ничего не остаётся, как ждать. Совершеннейшее ни то ни сё! Будь даже на её месте солидный и богатый мужчина, то и он испытывал бы многие затруднения. Непонятно, как подступиться. Пойти к ювелиру – он пошлет к слесарю. Слесарь же скажет, что для него работа слишком тонкая, – надо, стало быть, идти к ювелиру. Что до скупщика краденного, то он заведет старую песню про кота в мешке.
Так что если и "солидному" человеку трудно избавиться от такой шкатулки, то каково же девушке? Даже если кто-нибудь и откроет ей шкатулку, то он едва ли потом выпустит её из рук. Что он сделает перво-наперво? Трудно предугадать, как поступит этот умелец, увидев несметное богатство. Позвонит в милицию? Или станет, придерживая ящичек, доискиваться: откуда у девушки такие богатства при отсутствии ключа? А может и потребовать поделиться. Наконец, предложит купить за бесценок. Менее всего поможет здесь её красота.
Долго можно фантазировать по поводу того, что ещё могло бы случиться. Трудно понять и то, какие варианты и в каком виде рисовались нашей необыкновенной грабительнице, обокравшей неведомого ей пока хозяина красивой квартиры и не подозревавшей, какую встречу готовит ей судьба. А пока она приняла более чем разумное решение: ждать. Но разумным оно было только с точки зрения похитителя, который опасается поимки и тюрьмы. Настя, понятно, более всего испытывала именно эти переживания и страхи.
Что же касается переживаний, о которых речь шла выше и имя которым угрызения совести, то самым правильным было бы вернуть вещь Андрею и попытаться объяснить, что это была шутка. Увы, и это стало теперь невозможно. И главное препятствие – даже не то, что гнев Андрея мог оказаться страшным, вплоть до побоев. Нет, не это было главным, хотя, казалось бы, что может быть ужаснее?
Дело в том, что со шкатулкой Анастасия довольно скоро добралась поездом до Киева, но была истерзана страхами сверх всякой меры. И самое интересное заключалось в особом характере этого страха. Невозможно было каким-то образом лишиться шкатулки, потому что… этим навсегда уничтожалась возможность её когда-нибудь вернуть! При таком страхе и вцепившись в своё "богатство" трудно сберечь силы, "путешествуя" из Москвы в Киев. Очень трудно! Не говоря уже об изрядном весе…
А коль скоро так обстоит дело, то на обратное путешествие совершенно не оставалось ни сил, ни смелости (что особенно важно). Вот до чего необыкновенным может оказаться душевное состояние человека, совсем недавно проявившего чудеса находчивости и даже своего рода отваги.
Вернувшись в Киев, она тем более не обрела покоя. Рядом со страхами бродили житейские, а в чём-то даже постыдные мыслишки. Скажем, о том, что цены на золото и камни всегда растут, а она ещё очень молодая. Но как бы ни представлялась бедной Насте судьба шкатулки (вернуться когда-нибудь к законному владельцу в Москву на площадь Серпуховской заставы или обеспечить ей самой на долгие годы безбедную жизнь),– в любом случае пока что требовалось немедленно, сию минуту её надежно спрятать. Но как?!
И вот среди этого хаоса мыслей возникло твёрдое решение. Она всё время не забывала, что у родителей есть хорошая, даже богатая, хоть и малость запущенная дача. На севере, на левом берегу, среди так называемых Русановских садов. Настя хорошо знала дорогу, поскольку в детстве была там частой гостьей, да и позже случалось там бывать. Даже если автобусные маршруты чуть изменились, общая ориентация у Анастасии была очень верная. Мало того, она всегда любила эти места. Но сейчас ей больше всего хотелось не любоваться пейзажами, а поскорее добраться. Злополучная шкатулка страшно давила на её психику, что не раз ещё случится и с другими центральными фигурами нашего романа.
Родители Насти были на своей даче редкие гости, но зато постоянно жил и хозяйничал весьма крепкий ещё её дед, проживающий там с женой, Настиной бабушкой, имевшей, в свою очередь, квартиру в городе. Так что эта довольно самобытная семья была не самая бедная. Отец Анастасии, сын этих стариков Тимофей Васильевич Гавриш, был на даче редкий гость, хоть дача именно ему и принадлежала. О нём предстоит нам ещё очень много узнать, его же самого ждут весьма тяжёлые испытания. А пока Настя более всего хотела избежать встречи с дедом и бабушкой, что и оказалось вполне осуществимым. Но при этом всё же составила она легенду о том, почему её занесло к ним вдруг и без предупреждения. Прикупила она и гостинцев на случай этой нежелательной встречи. Благополучно разминувшись, Настя, не мешкая, выбрала надежный тайник.
Тайник она очень удачно устроила в таком месте, где дед практически никогда не бывает, а если и окажется там, то в жизни не заметит. Есть, правда, некоторая, хоть и незначительная, опасность, что приехавший отец станет рядом с её тайником чинить машину или мотоцикл. Но и отец едва ли заметит. А уж Анастасия позаботится, чтобы хранилище было не просто временным, а всего-навсего на неделю, даже меньше. И Анастасия Тимофеевна, как она иной раз любовно себя величала, подумает, как ей быть дальше. Весь этот план поначалу очень был хорош… Но кому дано предугадать, что будет с нами дальше? Особенно, когда вместо обыденного течения жизни имеют место приключения.
--------------
Только теперь вернёмся в квартиру, где оказались, выражаясь этаким псевдонародным языком, Настя, Костя да Филипп. Теперь нам значительно легче понять, как близка была сверхкрасавица, воровка, аферистка и богиня любви к своему полному счастью. Конечно, она не могла знать, чем ей обязан Константин. Мы же можем малость пофантазировать. Представьте только! Излечившийся от псевдонедуга Константин получает сверх того своё непострадавшее сокровище и божественную любовницу, на которой и жениться ни грех. И влюблённая Настя была бы уж точно женой не хуже, чем какая-нибудь интеллектуалка, пусть даже очень красивая. Ведь до Насти по части красоты и секса едва ли кто-нибудь дотянется! И сама она при этом страстно желает своего Константина. А ему-то вернуть шкатулку совсем просто, не рискуя нарваться не только на мордобой, но и на малейший скандал. Ему, в отличие от Андрея, она могла бы и покаяться, и душу открыть.
Можно и дальше фантазировать. Например о том, что не так уж сложно подправить изъяны воспитания божественно красивой жены. Но что толку фантазировать, когда совершенно очевидно, что Настя никогда так и не узнает, чем обязан ей тот, в кого она страстно влюблена.
Вот ведь как бывает, находясь рядом со своим счастьем, Анастасия зовёт на помощь посланца ада. Страх разоблачения показался юной авантюристке худшей бедой, чем потеря первой настоящей волшебной любви. А вообще-то, если вникнуть, такой поступок можно признать нормальным, и мы так и не поймём никогда, как лучше было действовать вконец запутавшейся юной красавице и оферистке.
Впустивши Филиппа, вновь обретший себя атлет и знаток единоборств был готов к борьбе. Вернее, не зная придётся ли драться и каков предстоит бой, он ощущал легкость и подвижность. Сперва возникло недоумение и молчание. Потом Настя, хоть и очень принуждённо, улыбнулась Филиппу. А когда Филипп с пониманием кивнул, Андрею стало не по себе. О чём конкретно шёл у Насти с Филиппом телефонный разговор,– этого не только Константин не мог бы сообразить, но и они сами не вполне ясно понимали. Константин же вообще, как мы помним, об этом разговоре мог только догадываться. Но самый общий смысл был ясен Насте и Филиппу: она как бы нуждалась в защите. Он же мог рассчитывать если не на возобновление любовной связи, то хотя бы на то, что крепче привяжет её, потому что даром такие услуги не оказываются.
Трудно вообразить более запутанное положение. Хуже всех, как мы уже объяснили, приходилось Насте, бывшей – это надо же! – всего полчаса назад в шаге от своего счастья. Как бы ни закончились разборы или единоборство, ей грозили многие беды: репутация воровки; потеря навсегда белокурого голубоглазого красавца, в которого её угораздило влюбиться; потеря при этом и шкатулки; моральный и чёрт знает какой ещё долг перед появившимся Филиппом. И помимо этого всего мелькала мысль ещё и о таком повороте событий, страшнее которого только ад.
Филипп вдруг глумливо сказал:
– Ну ладно, сеанс окончен. Или разбегаемся сразу … или пропустим по рюмочке.
– Да нет, милок, разбегаться рано. Я хотел бы с Настёной один вопрос решить. А ты, приятель, ступай если хочешь. Ты вообще не к месту пожаловал.
Сказавши это, он слегка отвернулся. Напряжение было ужасным: вот-вот уплывут и чудо-шкатулка и чудо-любовница. Но сейчас у него не оставалось мгновения даже на то, чтобы подумать, чего он может лишиться… Он с величайшей зоркостью наблюдал за Филиппом, догадываясь об оружии, но почему-то не хотел нанести неспровоцированный удар. Бандит же вдруг почувствовал страшную мощь своего противника. Отступив на шаг, Филипп тоже секунд на десять о чём-то задумался. Уйти с позором было бы совсем скверно и стыдно перед Настей…
Последовали невероятные события. Поскольку Филипп теперь имел пространство, то в руке его мелькнул наган. У Кости не было времени удивляться тому, с какой скоростью, да и вообще каким образом появилось оружие. Наган был выбит ударом до того молниеносным, точным и сильным, что Настя и Филипп не успели даже вскрикнуть. Протянув руку за этим оружием, упавшим на диван, и не упуская противника из виду, Константин увидел не столько звериный оскал, сколько то, что рука Филиппа сжимает ножку маленькой, но очень тяжёлой табуретки. Не нашлось и секунды, чтобы удивляться тому, откуда что берётся. Разгибаясь, Костя и табуретку отвёл, пусть ценой ушиба левой кисти, и нанёс удар правой в голову. Дальше он перетащил негодяя туда, где в изобилии имелись полотенца, связал его и рот заткнул подвернувшейся тряпкой. Насте же он велел сесть в кресло и приложил палец к губам, давая понять, что кричать более чем опасно. И тут он сообразил, что не знает, что делать дальше.
И Константин и Анастасия по-прежнему пребывали во власти заблуждений, причём весьма глубоких. Ему, например, было совершенно ясно, что она не скажет добровольно, где шкатулка. Какого размера это заблуждение, мы уже понимаем и нет нужды повторять. Она бы с радостью поехала сейчас с Константином к своему тайнику, но оставить в охраняемой (!) ею квартире связанное чудовище… Далее. Трещина в их отношениях казалась ужасной. Сейчас, когда он осознал всё, что творится, он был близок к отчаянию. У него совершенно не хватало сил для того, чтобы спокойно, посредством умозаключений, попытаться объяснить её безумный поступок – вызов столь страшного человека. Косте даже стало казаться, что если бы сейчас ему, пребывающему в унынии, случилось снова сцепиться с Филиппом, то неизвестно, чем бы дело закончилось.
Но всё-таки приходилось теперь постепенно приводить в порядок мысли. Ему вдруг сделалось ясно, что пребывание в квартире в таком составе без всякого плана при наличии огнестрельного оружия чревато какими угодно, даже ужасающими, последствиями, рядом с которыми и окончательная потеря шкатулки не показалась бы запредельным ужасом.
А раз так, то разрубить узел можно только одним способом – позвонить Андрею. Присутствие Андрея в любом случае колоссальная поддержка. Так что надо немедленно звонить – это единственное, что бесспорно. Все остальные мысли, переживания и шараханья дела не меняли. "И остаётся только удивляться, что я до сих пор этого не сделал, потерявши целых 10 минут, если не больше, на бесплодные размышления", – соображал он, лихорадочно набирая номер.
Он ещё подумал о том, что у Насти должен возникнуть ужасающий страх перед Андреем. В самом деле: прийти к щедрому и благородному человеку, провести два вечера, полные нежности, страсти и блаженства, так трогательно попрощаться… И при этом ограбить! Да ещё и как!
Поняв, что Анастасия и Филипп могут и говорить с грехом пополам и кричать, он подошёл к Филиппу, воткнул кляп гораздо надежнее и завязал полотенцем. Анастасию, как и прежде, трогать не стал, а сказал нежно, но вместе с тем ещё более строго, чем в первый раз, чтобы молчала. Здесь снова уместно рассуждение о том, что невероятным образом восстановившаяся потенция делает и впрямь чудеса. Вспомнив об этом, он тут же подумал и о другом: он перед Настей в неоплатном долгу. Поскольку такого рода мысли были сейчас в высшей степени бесполезны, то он решил немедленно сосредоточиться. Ему пришла в голову новая идея: ведь он, если разобраться, совсем недалёк от того, чтобы ликвидировать всю разруху. Потенция уже в порядке, и даст Бог – срывов не будет больше никогда. Шкатулку, он это чувствует, едва ли они успели вскрыть и распродать по частям. В конце концов, теряли люди и больше: здоровье, близких, Родину…
Да! Вот что значит родиться заново! А если так, то хоть он не Холмс и не Пуаро, но непременно разрубит все узлы.
--------------
Ошибок он теперь не делал. К Андрею по имени не обращался, чтобы тяжелее для неё стал сюрприз и чтобы не дать ей пока обдумывать, как защищаться. Прежде всего он вышел в другую комнату, прикрыл дверь. Номер и вид дома он чуть было не назвал, но решил сперва удалиться ещё дальше. И даже здесь говорил чуть ли не шёпотом, но очень разборчиво. Проспект Леси Украинки найти не сложно. Номер дома он отчетливо помнит и сообщает, но даже если он в чём-то ошибся, то пусть Андрей, находясь в пути, позвонит. Здесь у него мелькнула мысль о том, как ему превосходно удалось всё запомнить, хоть при подходе к дому голова его была занята другим. И наконец он объяснил, что при всех его достижениях положение сейчас тупиковое. С приездом же Андрея очень многие вопросы решатся. Очень многие! Это он повторил дважды и просил трогаться в путь немедленно.
Ожидание Андрея оказалось весьма долгим – чуть ли не два часа. И каждому из троих, находившихся в квартире, было о чём подумать. Отметим ещё, как тяжело теперь Константину не спать. После огромных приключений и усталости он по понятным соображениям не мог себе позволить не только заснуть, но даже слегка задремать.
Интересно, что когда людей клонит в сон, то рассуждения и страхи могут быть и очень верными и совершенно ошибочными. Он теперь мыслил примерно так. Подойти сзади и завязать рот полотенцем? Во-первых, опасно, потому что она следит и издаст непроизвольно крик прежде, чем он успеет что-то сделать. Во-вторых, в нём снова, несмотря на страшную усталость, полыхало желание и он боялся к ней прикоснуться. Насилие такого рода по отношению к ней в иные моменты казалось ему ужасом, чуть ли не самоубийством…
А вот её рассуждения: кричать сейчас плохо по самым разным причинам, а молчать – значит дождаться неизвестно пока кого, а потом, чего доброго, угодить в женскую колонию, где она и трёх дней не выдержит и где быстро погибнет её настоящее сокровище, которое дороже всех шкатулок в мире,– её красота. Интересно, что у обоих, о чём бы они ни думали, так или иначе, в центре сознания или на периферии, присутствовала мысль о шкатулке.
О чём думал чудовище Филипп – исследовать не станем, но ясно, что есть о чём подумать, явившись по вызову Насти, проигравши единоборство, лишившись свободы и любимого нагана…
А Андрея всё не было. С бульвара Шевченко до площади Л. Украинки, где его дожидались один с надеждой, а другая (если она могла сообразить, кого они ждут) – с ужасом, можно добраться многими путями. Но это не помогало, а наоборот – то и дело усложняло и порой удлиняло довольно короткий в сущности путь. Один звонок к Андрею от Константина, одна консультация с двумя довольно редкими в это время и к тому же напуганными прохожими мало помогли. Положение осложнялось тем, что хоть говорили они, как и подавляющее большинство киевлян, по-русски, все вывески без исключения были по-украински. Но колоссальная скорость ходьбы, внимательность и смекалка в конце концов (не станем описывать все его повороты и догадки) всё-таки привели его к цели.
Звонок в дверь ошеломил всех троих даже сильнее, чем примерно два часа назад приход Филиппа потряс чудо-любовников. И не мудрено! При столь драматических обстоятельствах ожидать чьего-то появления с минуты на минуту, но неведомо когда… Надо думать, что и Настя и Филипп догадывались, что кто-то должен появиться. Что за этим последует – невозможно даже вообразить. И потому Константин, так укрепивший себя морально, впустивши друга, не понимал, что делать дальше. Всякие разбирательства были чреваты осложнениями и никуда не вели. В любой момент соседи, заподозрив неладное, могли позвонить в милицию. Последствий можно не объяснять, тем более, что часть возможных ужасов мы уже описали, а вмешательство властей лишь усугубило бы всё это. Так что Костя не впервые подумал, что, неровен час, при всех "достижениях" останется и без Насти, и без шкатулки, и без всяких надежд. Не говоря уже о худшем…
Случилось то, чего бедная Настя боялась больше всего на свете. Вошедший Андрей, не зная-не ведая о сантиментах Кости, о психологических тонкостях между тремя людьми, пребывающими в квартире, не видавший сроду Филиппа и не интересуясь столь необычным явлением, как связанный зверь в облике человека, подошёл перво-наперво к Анастасии. Пусть не всерьез, но всё равно угрожающе, взял нежную шею, которую совсем недавно осыпал поцелуями, в "смертельное" кольцо.
Когда Константин сделал неопределённое движение, не зная, как реагировать, Андрей с пониманием, но весьма сердито, чуть нараспев произнес:
– Э, да ты, я вижу на крючке у неё!
Костя попрежнему не знал, как реагировать, но вдруг Андрюха перешёл на тон, который был для друга внове. Хоть Косте частенько случалось слышать из уст Андрея разный сленг, да и сам он не чистоплюй, но эта фраза чрезвычайно поразила его. Некогда было разбираться, а не то Константин быстро сообразил бы, что удивляться-то в данном случае нечему. Вот эта незатейливая реплика:
– Да вставляй ты затычку в пасть немедленно, а ты, падла, ни звука!
Костя соглашался, что сделать это более, чем необходимо, и приступил уже, а в голове стремительно неслось: "А вдруг с другой опять не получится?!" И параллельно, словно вовсе не он об этом думал: "Приходится, приходится…"
Получилось нечто среднее между кляпом и повязкой. Инициативой продолжал владеть Андрей, и стало ясно, что смутить его не просто. Он лучше вписывался в суровые нынешние времена, чем его друг, хоть тот был несравненно богаче и выше на ступеньках проклятой социальной лестницы. Впрочем, они были настоящие друзья, и потому дружба ( это очень хорошо чувствовалось) не давала трещин даже сейчас, при столь невероятных обстоятельствах. Распоряжения продолжал отдавать несгибаемый Андрей Погожев. Выйдя на минуту, он вернулся с бумагой и достал ручку. Настало время по-настоящему искать шкатулку. Мысль о том, что она уже вскрыта, а содержимое распродано, они от себя старательно гнали. Каких-то запредельных планов о получении Бог весть от кого компенсации не строили. Всё, что происходило, мало похоже было на современные бесчисленные сериалы.
– Руки, девочка, у тебя свободны. Так что пиши ответы на мои вопросы! И не вздумай врать!!
Положение оставалось всё таким же запутанным, как некоторое время назад. Константин (а об Андрее и говорить не приходится) не мог понять, что она с радостью вернула бы ящичек, если бы не боялась многих ужасающих вещей: репутации воровки в глазах своих близких, заключения в колонии, мести Филиппа. Снова она соображала, что от всего этого всё равно не прикрыта...
Вдруг Андрей заговорил, не считаясь с тем, что Филипп в другой комнате мог слышать, и не желая понимать, что эти всплески ещё более усугубляют ситуацию, делая её почти неразрешимой. Увы, менее всего он был детективом. Одно дело бесстрашие, несгибаемость, сила и благородство, а совсем другое – хитрость, осторожность и всевозможные подходы к делу.
– Да ты хоть понимаешь, Анастасия Гавриш, чего нам с Костей стоил твой подлейший поступок? Я готов жизнь положить сейчас, лишь бы вернуть шкатулку, а если её нет уже, то расплачиваться тебе, твоим родителям и чёрт знает кому ещё будет очень тяжело. И устроит ли Костю какая угодно компенсация?!
Простая ситуация была, как мы уже пытались пояснить, психологически безнадёжно запутана. Потому что если бы все могли понять мысли друг друга, проще всего было бы теперь вернуть шкатулку к обоюдной радости и даже к полному счастью. Не пришлось бы и чудовище звать в гости!
--------------
Почувствовав, что упорствовать бесполезно и не поможет даже Константин при всей силе полыхавшей между ними страсти, если он вообще захочет помочь, Анастасия стала писать ответы на Андрея вопросы. Хоть говорила она сносно, но настоящая грамотность и точность менее всего были ей присущи. А ведь от нее требовалось выполнение той работы, с которой едва ли справился бы намного более умелый в таком деле человек и не прошедший только что через потрясения.
Наконец и спрашивающие и отвечающая поняли, что толку им здесь не добиться: результаты были ничтожные. Более того, выходило, что и вообще нет результатов, так как даже если бы Настя успокоилась и получила заверения, что всё будет в порядке – пусть только найдётся шкатулка, то и тогда после её объяснений едва ли кто-нибудь нашёл бы путь. Андрей готов был признать свой план негодным. При этом в процессе тягостных нескончаемых поисков плана иной раз забывали о Филиппе.
Когда же пришлось вести Филиппа в туалет, что было неприятной операцией, за окнами стемнело, предстоял ночлег в чужой квартире, – вот тогда-то и стало проясняться "истинное положение вещей". Друзья любили в виде шутки вставлять в разговор такие штампы. Но сейчас было не до смеха. Филипп – как кость поперек горла. Вопросы громоздятся едва ли не хуже, чем прежде, хоть, казалось бы, можно надеяться, что шкатулка цела. Не преминём здесь отметить, что состояние верных друзей теперь очень разное, но сопоставлять, кому хуже, кому лучше, – вряд ли имеет смысл.
Быть может, когда-нибудь Константин Иванович сам разберётся в своих переживаниях в эту ужасную ночь. Что перетянет: сказочный подарок судьбы в виде Анастасии-избавительницы или несчастье, которое принесла Анастасия-похитительница.
Положение казалось неразрешимым, но делать-то что-то надо было. Предстояла ночёвка. Держать без конца Филиппа на мушке невозможно, так же как исследовать особенности его психики. Всё время присутствовала опасность нарваться на какую угодно выходку необузданного и хищного зверя. Пришлось двум геркулесам снова связать его. Сперва, правда, его напоили чаем и даже предоставили возможность подкрепиться. И снова пришлось пресечь возможные попытки кричать, что было весьма неприятно, но необходимо.
Знакомой с армейской жизнью Андрей мгновенно разглядел, что пистолет с глушителем. Но это мало продвинуло их хоть в каком-нибудь направлении: менее всего собирались они пускать в ход огнестрельное оружие. Понимал и Филипп, что никто его убивать не собирается. Правда, в дальнейшем пистолет сыграл свою роль, хоть до стрельбы из него так и не дошло. Андрей и Константин уже очень устали. Иной раз в голове бродили бесполезные мысли: например, ему представилось, что расстрел Филиппа доконает и Настю…
Единственным моральным подспорьем друзей в их более чем диком положении была надежда, что до утра никто из их пленников не поднимет крик. Рот Филиппу намертво завязали, Настя же была полностью свободна, но ни у кого не было сейчас желания что-либо предпринимать, задавать вопросы. Смертельная усталость поглотила всякую способность действовать или о чём-то хлопотать среди ночи. Друзья решили дремать по очереди до утра.
Передохнем и мы с вами, читатель, и поговорим малость о "квартирном вопросе". Дом, где сейчас находятся наши герои, был если не элитный, то что-то в этом роде. Дом был 9-этажный и длиной почти 150 метров, но на стандартную коробку мало был похож. Коль скоро от охраняющего требуется ночевать на квартире, то, как мы уже сообщали, надо было иметь много хитрости, притворства и обаяния, чтобы устроить дело с охраной сразу двух квартир, а одну из них при этом сдавать. Как удалось Насте первую квартиру уступить своей подруге и её любовнику Жоржу, так и остаётся загадкой. В конце концов, устраиваются дела и поинтереснее.
Что же касается этой просторной четырёхкомнатной квартиры, то Настя не прочь была пожить в царских апартаментах, пока хозяева (молодой ученый с женой и 10-летним сыном) пребывали два-три месяца за границей. Поистине Анастасия не знала препятствий, пуская в ход очарование и хитрость. Едва ли оставили бы ей квартиру даже на несколько дней, если бы могли предугадать хоть малую часть разыгравшихся здесь событий, не говоря уже об отголосках этих событий в других местах. Впрочем, приключения на этой квартире могли бы оказаться куда страшнее…
Ночь прошла в мучениях, но, понятно, ни один из наших парней не сомкнул глаз, пока отдыхал другой. А утром появилось и решение, с виду простое, но на самом деле со многими изъянами. Особенность же его состояла в том, что оно являлось единственным. И много сулило измученному Константину, но лишь при благоприятном стечении обстоятельств.
Решено было, что Костя и Настя вдвоём едут за шкатулкой. В сущности говоря, Андрей мог считать, что освободился от моральных долгов: у Кости вот-вот появится заветная его шкатулка. Вместе с бесценным ящичком отходит к нему и волшебница любви. Андрей так и не догадался, чем его друг обязан Настёне, но он, по крайней мере, знал из личного опыта, что такое её ласки. Он и сам не прочь бы повторить, но по разным причинам это было теперь мифом. Отпустить же их за шкатулкой, выпуская при этом на волю чудовище Филиппа,–вот уж поистине совсем мутный вариант. И не тот Андрей Погожев человек, который может ради отдыха и личного спокойствия предоставить событиям катиться как придётся. Андрей оставался с Филиппом, его великолепным наганом и с ключом от квартиры.
Положение, надо сказать, не из приятных, но всё же лучше, чем шныряющий на свободе Филипп, который, чего доброго, и о даче Настиных родителей знает. А уж доберётся туда, если слышал разговоры, гораздо быстрее Анастасии и Кости. Впрочем, исследовать вопрос о том, что мог Филипп услышать, что мог понять, Андрей не собирался. Но ясно было и без всяких размышлений, что в Филиппе клокочет лютая злость.
Отошла к Константину и бо;льшая часть их денег, которых оставалось очень мало. Решение было и впрямь единственно возможное: Андрей стережёт Филиппа, а Константин с Анастасией отправляются на левый берег Днепра. Настя – проводница, залог – Бог весть чья роскошная квартира, путь же лежит в Русановские сады, где у семьи Анастасии имеется, как нам известно, даже не дача, а нечто, напоминающее усадьбу. Что и говорить, не бедно жили люди. И мы их вот-вот увидим и со всеми перезнакомимся при необыкновенных обстоятельствах.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Теперь Анастасия обязана была проводить Константина к тайнику. Ведь с появлением Андрея запираться едва ли стоило, да и сама она, как это ни парадоксально, с радостью отказалась бы от такого богатства, что мы и пояснили в предыдущей главе весьма подробно.
Что касается покинутой квартиры, то она служила в некотором роде залогом, но согласитесь, что это всё же довольно странный залог с любой точки зрения: увы, взять его взамен шкатулки он никак не может. Что до Насти, то ей теперь порой казалось, что покинутая ею квартира при столь ужасном положении, в котором она пребывает, давит сильнее всего остального: влюблённости, страха предстать перед родителями в облике воровки, страха мести Филиппа, готового зубами загрызть всех участников этой дикой истории. А ведь были ещё страх и стыд перед Андреем, который, как она теперь догадывалась, кроме охраны Филиппа, должен был думать о том, как быть, если шкатулка не найдётся. Мелькали у неё, как мы помним, мысли и пострашнее.
Константина же, как не трудно сообразить, тоже точили сомнения. Вот-вот наступит счастливый финал, но он ведь не знает толком, куда направляется. Неровен час (эта мысль становилась навязчивой), лишишься и шкатулки и Насти. А тогда что же – вернуться к измученному Андрею составлять новый план?.. Не говоря о том, что там ещё и на ментов нарвёшься, которые как раз подоспеют, кем-нибудь на всякий случай вызванные. Так что залог в виде квартиры начинал казаться подлинным безумием, тем более с довеском в виде Филиппа и его нагана.
Прежде, чем выводить на сцену новых персонажей, поясним, кто это такие. Настя в свои неполные двадцать лет (а то и чуть меньше) имела, как это сплошь и рядом теперь бывает, дедушку и бабушку со стороны отца. Вообще-то были у нее ещё дедушка с бабушкой (причём очень молодые) и со стороны матери, но они жили далеченько от Киева и едва ли примут участие в описываемых событиях… Хотя кто знает, куда занесёт судьба нашу героиню в случае, если вся эта история запутается ещё хуже и безнадёжнее… Но это из области фантастических предположений, а мы пока познакомимся с родителями Насти, а также с дедом и бабушкой, поближе, хоть совсем вскользь, кажется, о них где-то упоминали.
Отец Анастасии с женой (которая довольно скоро переместится в центр событий) и сыном, о котором тоже речь впереди, жил в Киеве и работал когда-то в одном из бесчисленных советских проектных институтов. Эти памятники советской эпохи, свидетели "застоя", перестройки, постперестройки, ускорения, гласности, демократии и чёрт знает чего ещё, имели разную судьбу. Иные развалились, а иные чуть ли не в десять раз уменьшились.
В те годы, то есть лет на 10 – 15 раньше приключений, которым суждено разыграться в нашем романе, у многих людей, если и не было достатка и полноценной деятельности, то от унылой и привычной советской жизни приходилось отказываться. Кому с радостью, а кому поневоле. Что же касается Тимофея Гавриша, то он очень даже мог радоваться. Не станем описывать, как он, оставаясь ГИПом, то и дело "химичил": находил маленькие работы, далёкие от профиля, затевал какие-то ремонты и не прочь был даже осторожно фарцевать. И надо же, вышло так, что именно теперь он всерьёз задумался о своей даче, где долгие годы и по сей день орудовал его отец Василий Тимофеевич и крепкая ещё матушка, носившая довольно причудливое в наши дни и красивое имя-отчество Беатриса Феоктистовна. Они-то и хлопотали день-деньской среди необозримых сараев, огородов, яблонь, сливовых деревьев, кустов крыжовника и даже цветников, в которых знали толк.
Был здесь также пересохший колодец, а вместо него – не так давно появившийся водопровод. Не станем перечислять все сооружения и особенности "усадьбы", а отметим только, что дом был просторный, хоть и старый. Имелся гараж, где изредка стояла "волга", и место (тоже под крышей) для мотоцикла с коляской. Любопытно ещё вот какое обстоятельство: на сей раз оба "транспортные средства" стояли недалеко от ворот. На мотоцикле Тимофей не так давно приехал, а у старенькой "волги" он хотел рассмотреть ряд мелких неисправностей: ручку одной из дверей, плохо ходившее вверх-вниз стекло и один из "дворников". Тимофей Васильевич неисправностей не любил и хотел "покумекать" обо всём этом с одним из соседей, заядлым автомобилистом.
Пожалуй, все пояснения мы сделали, а потому вернёмся к нашим любовникам. Их весьма сложные переживания мы уже, насколько возможно, описали, включая и подозрения, и великую радость, и страхи, и мысли об оставшихся Андрее и Филиппе, и всё прочее.
Итак, добрались до дачи… Увы, вместо счастливой развязки приключения только начинались, тогда как и он и она по горло были сыты прежними, которые могли бы их и угробить.
Приблизившись к усадьбе, вдруг увидели, что из калитки вышла энергичная и молодая женщина с крупным свёртком в мешковине. Возле мотоцикла стоял, как сразу отметил Константин, сурового вида человек. И тут же явился дед, направляясь к телеге. Лошадка, хоть и не бодрая, но вовсе не кляча, покорно ждала старика.
Любопытно, что перед тем, как всё это открылось взгляду, Якушин размышлял, а не готовил себя к дракам или молниеносным действиям. Не готов он был и к скандалам или объяснениям. Думал, правда, всё о том же: о страсти, шкатулке, доверии или недоверии к Анастасии. Припомнил, и уже не в первый раз, что энергичный Андрюха мог бы и отнять у Насти паспорт, но не стал перегибать палку. Зато из паспорта, который Настя частенько носила в особом отделении сумочки и вынуждена была показать, он переписал всё, что нужно. Далее Костя стал думать о том, куда их всех могла бы завести излишняя жёсткость Андрея.
Остаётся нам с вами в очередной раз подивиться странностям психики Константина Якушина и колоссальной реакции. Обострённое зрение и интуиция нашего героя в очередной раз ясно показали, что сокровище уплывает. Тут же подозрение перешло в страшную уверенность. И это всё совпало с криком Анастасии "Мама!" Когда женщина проходила мимо телеги, Константин рассмотрел, что мешок с тесьмой, а эта толстая тесьма обмотана вокруг руки. Объяснения, почему мелькнула в тот момент чудесная и страшная догадка, бесполезны. Как могла прийти эта мгновенная мысль? – об этом читатель вместе с нами не раз ещё задумается, но едва ли мы к чему-нибудь придём. Тут же атлет поднял красавицу и резко, но не допуская малейших ушибов, поместил её глубоко в телегу. Старик же, не зная - не ведая ни о шкатулке ни о других чудесах, всё же мигом оказался у калитки и отвязал пса, не столь мощного и свирепого, как собака Баскервилей, но вполне, пожалуй, способного вцепиться в горло.
Вот что случилось дальше. В телеге Костя увидел острую и крепкую лопату. Думать было не только глупо, но и опасно для жизни (без преувеличения). Пёс, который уже почти вцепился в полу куртки, но не успел её порвать, был смертельно ранен. Хватило Кости и на то, чтобы понять простейшую истину: возницей он быть не может, даже если и приходилось когда-то в колхозе дёргать вожжи.
Когда довольно злой и всё ещё крепкий старик увидел разящую лопату, то по первому приказанию, даже не дослушав команду, полез в телегу и схватил вожжи. Отец же Насти, видя, какой невероятный оборот принимает и без того странная история, направился явно к мотоциклу, но тут же остановился, вконец растерявшись и не соображая, что теперь ему делать. Трудно сказать, решился бы Тимофей Васильевич на что-нибудь немедленно ( в дальнейшем мы увидим, каковы могли быть эти меры) или нет, но вдруг он заметил и услышал, что лопата, которую удачно метнула могучая рука, сильно повредила мотоцикл. И тут же он вспомнил, что машина его не вполне на ходу и, кроме того, хотел он позаимствовать у того же соседа бензин. Возможно, он всё-таки мог бы на машине погнаться, но слишком уж был он не готов, будь даже у него полный бак, включено зажигание и не требовались бы разворот и манёвры… И даже если бы охотничье ружье было в машине, то трудно всё же утверждать, что он немедленно отважился бы на погоню.
Так он и остался стоять, наблюдая последствия невиданных происшествий: пленённая жена, издыхающий пёс, разбитый мотоцикл… И родной отец, управляющий лошадью, увозящей жену и свалившегося с неба супермена, которого привела ни много, ни мало… родная дочь, редкая гостья в семье.
--------------
Меньше всего Тимофей Васильевич думал теперь о том, что уезжает ещё и шкатулка. А рядом стояла дочь… И предстояли неведомо какие объяснения, которые мало сулили хорошего и отцу и дочери.
– Это что же, доченька, творится?!
Настя была не та барышня, из глаз которой при всякой беде то и дело льются слёзы. Такие сейчас вообще почти перевелись, а меньше всего это было в характере Анастасии. Но на сей раз… Сперва даже не заметив, что глаза дочери полны слёз, Тимофей продолжал:
– Ты кого же к нам привела? Зверя? Убийцу? Бандита с большой дороги?
Настя уже почти всхлипывала и, отвернувшись, не представляла что сказать, потому что случилось наихудшее. В самом деле, хуже не придумаешь. Её первая любовь, её белокурый красавец потерян, должно быть, навсегда. А объяснить что-нибудь абсолютно невозможно. Но и молчать невозможно. Так или иначе, но она в глазах своих близких пока виновница страшной разрухи, а дальше… не далеко до репутации распутной девки и воровки.
– Ничего не знаю… не понимаю… – бормотала она. – Не бандит он, нет…
Тут же она сообразила, что и защищать его, и проклинать, и упрямо молчать – всё это пути никуда. Она отвернулась снова. О чём теперь думал Тимофей, судить было трудно. Но важно другое: эти объяснения со многими паузами, наступившая растерянность не только дочери, но и отца, спасли Константина от немедленной погони.
Преследовать всё же спустя 15–20 минут пытались, но без толку. И когда вернулись, то Насте пришла в голову мысль, что так даже лучше. Она теперь припомнила, что такого рода колебания и шараханья имели место перед вызовом Филиппа… Вдруг её буквально обожгла мысль о покинутых квартирах, которые она должна охранять. Расхожая мудрость "семь бед – один ответ" совершенно к делу не подходила. Ответ держать придётся перед разными людьми. Бед же накопилось великое множество. И вот их перечень.
Трёхкомнатная квартира на Стадионной, которую она уступила на короткое время приятельнице Людмиле. Если имя это мы не упоминали, то поясним сейчас, что так звали любовницу Жоржа. Как раз пора было забирать у неё ключи, а то, пожалуй, хлопот потом не оберёшься. Далее. Особенная четырёхкомнатная квартира на площади Л. Украинки, где пребывали теперь Филипп и Андрей. И каждый из этих двоих мог иметь к ней колоссальные претензии, хоть люди это были бесконечно разные. Потеря Константина, который вовсе неизвестно, куда поехал.
Потом всё, что свалилось на отца: разбитый мотоцикл, убитый пёс, пленённая жена. А дед Василий?.. И что сулит ей гнев отца?..
Единственный плюс: Костя нашёл, должно быть, свою шкатулку. Но и этот плюс, если подумать, оборачивался минусом: Костя теперь едва ли вернётся, а он для неё уже слишком много значил, не говоря о том, что защиту она могла бы найти только в нём. Можно считать, что теперь ей было даже гораздо хуже, чем тогда, когда она, запутавшись, кликнула на помощь Филиппа. Что для нее означали суды и тюрьма – мы уже поясняли.
Оставался у Анастасии последний путь: всё без утайки рассказать отцу, и это казалось самым правильным решением. Но отец был деморализован, просто убит тем, что не знает о судьбе своей жены. А Настя не могла не понимать, что мать означала для отца. Поймём это и мы, познакомившись с ней поближе. Ещё совсем недавно, несколько часов назад, жизнь его, если не считать не совсем обычного, мягко говоря, поведения дочери, текла очень неплохо. Куда они собирались ехать с найденным кладом, он пока и сам точно не знал. Если не к ювелиру, оценщику, слесарю-умельцу, то, должно быть, было ему с кем посоветоваться, в отличие от Анастасии. Вообще найденный фантастический предмет внёс в их жизнь своего рода романтику.
Поскольку теперь все эти варианты не представляют интереса, то нам ничего не остаётся, как последовать за телегой.
Надо заметить, что Константину с некоторых пор, после описанных нами тяжелейших несчастий, удача стала улыбаться всё чаще. Достаточно сказать, что отправляясь в свою запоздавшую погоню, Тимофей прихватил и охотничье ружье, которое в дальнейшем сыграет ещё свою роль среди необыкновенных и даже страшных событий. А пока что ружьё, как и вся погоня, оказалось бесполезным…
В это трудно поверить, но след был по разным причинам почти уничтожен. А искать, выходя из машины, и делать умозаключения, найдя следы, в теперешнем положении немыслимо. Сперва телега свернула на поляну. Далее стало казаться, что след отыскался и довольно хороший, но тут же он был почти стёрт тяжёлым автомобилем. Мешали и другие обстоятельства. А именно: телега вдруг оказалась не единственной, дело шло к сумеркам, несколько минут накрапывал дождик…
Так что вернулись не солоно хлебавши. Мы же, как и намеревались, последуем за "беглецами". Взглянув на молодую и прекрасную женщину, Константин вспомнил, что потерял Настю. Второй взгляд он бросил, когда вдруг очень отчетливо припомнил Настин крик "Мама!" Вот теперь он был потрясён. Этот, более пристальный, взгляд показал ему поистине удивительную красоту, моложавость и сходство с дочерью его попутчицы. Думать теперь об этом замечательном сходстве, о шкатулке, которая ещё неизвестно нашлась ли, о возможной погоне, – думать обо всём этом вместе мог бы человек с необыкновенно прочной психикой. Константин же таким качеством (не станем изучать здесь, хорошо это оказалось в данном случае или плохо) не обладал.
Собираясь раскрыть аккуратно мешок, он теперь подумал о том, что натворил в усадьбе… И всё-таки тут же раскрыл мешок и рассмотрел мгновенно его содержимое. Слава тебе Господи – это была его шкатулка!
Итак, он рассматривал своё сокровище. Исправен ли замок? Хоть ключик, представляющий тоже произведение искусства, всегда висел у него не шее вместо медальона, – проверять это на ходу едва ли решился бы кто угодно, пусть даже со стальными нервами. Но вокруг пострадавшего замка имелись заметные царапины. Это было вместе и хорошо и плохо, но скорее всего свидетельствовало о том, что открыть не смогли. А раз так, то содержимое цело. Вопрос только в том, откроет ли теперь родной ключик хитроумный замок, после того, как пытались открыть вообще без ключа.
Вот когда чуть не сразила его наповал простейшая мысль. Что же мешало удерживая торбу, объяснить Тимофею, что в торбе ( а если нет, то где-нибудь в тайнике, известном Насте) его шкатулка? Он мысленно убеждал себя, что мог бы и не уговорить сердитого Тимофея. Увы, это было притянуто за уши. Большего промаха в своей жизни он не совершал и едва ли когда-нибудь совершит. Рассудок его от этих мыслей чуть не помутился…
Подведём сейчас промежуточный итог, пока телега катится неведомо куда. До квартиры, где остались Филипп и стерегущий его Андрей, далеко, да и дорогу рассказывать старику хлопотно. Мало того, добираться в телеге немыслимо, потому что телегу всякий остановит: ведь даже на окраине крупного города она редкий гость, а что же говорить о центре… И шкатулке такого типа, которую везут красавцы-пассажиры, в телеге совсем не место. И не дай Бог, в дороге какой-нибудь конфликт, – шкатулки точно лишишься и теперь уже навсегда.
С Андреем, покинув квартиру, говорил он раза три, но напряжение от его "прогулки" было огромным. А всевозможные консультации, рассказ обо всём, что стряслось, дача советов или просьба советов у Андрея, не знающего Киева,– всё это было бессмыслицей. Думал Костя не раз и о том, что мобильный телефон его скоро разрядится. Бесполезны были, понятно, и пустые призывы к спокойствию. Единственное, о чём он мог говорить, это сообщение, что шкатулка найдена, и просьба подождать ещё. В сущности, это было не так уж мало, но не проливало свет на то, когда же ужасы и приключения закончатся. А всякий план, где игнорируются сроки, тем более при таких необыкновенных обстоятельствах, – это пустой план.
Снова он думал о многих вещах сразу, но к чему бы ни прикоснулся – всё было из рук вон плохо. Вот так иногда бывает: главные пункты выполнены, а тревога неуёмная. И не хочется думать о том, каково было бы ему теперь, если бы не состоялась его связь с волшебницей любви и не нашлась бы всё-таки шкатулка.
Вдруг, взглянув в очередной раз на очаровательную спутницу, он снова был поражён, но на сей раз не столько молодостью и красотой, сколько её спокойствием. Он и сам стал мыслить вследствие этого более практически. А на периферии сознания возникла совсем сказочная, но при этом реальная (он это вдруг почувствовал) мысль.
Впрочем, спокойствие и Константина и Катерины (так звали прелестную "пленницу") длилось не долго. Так как и пассажиры, и особенно возница поневоле, – все вдруг сообразили, что и лошадка устала и надо непременно что-то предпринять. Ему стало вдруг совершенно ясно, что если его задержат и станут выяснять, кто он таков, то художества его близ "усадьбы" Тимофея лет на пять потянут, а то и побольше. Какая уж тут потенция, шкатулка, работа?! Думал он о чём угодно, и каждый раз выплывали новые страхи и что-то он припоминал. Ну вот хоть такая мысль: что будет с его четырёхлетним сыном, если вместо регулярной помощи его бывшая жена получит сообщение, что он в тюрьме. А с отцом что будет?.. А с матерью?..
Теперь он стал искать для себя новые точки опоры, потому что человеку в принципе свойственно на что-то надеяться до тех пор, пока положение не станет абсолютно безнадежным. И Костя верно установил, что Катерина менее всего хочет угробить его. Вероятно, этому способствовали и те наблюдения, которые она сделала, подметив, как он дрожащими руками доставал из мешка шкатулку. Как бы там ни было, но он в конце концов верно решил, что они с этой загадочной попутчицей, как минимум, не враги. И эта мысль очень скоро нашла блестящее подтверждение.
--------------
Он стал думать о том, кем доводятся друг другу эти двое, что за человек вообще возница поневоле и много ли может сообразить. Во всяком случае, отвязать пса он мигом догадался. Выглядел он моложе своих лет, если только Константин правильно установил родственные связи. Здесь тоже было где спотыкаться: на 56-ом году жизни Тимофей при своей отличной фигуре, изрядной силе и сообразительности глядел всё-таки лет на пятьдесят с хвостиком. О возрасте его царственно прекрасной молодой жены можно было только догадываться. Как Константин ещё размышлял и как пытался в клубке запутанных размышлений выделить что-то главное (а главным ему теперь представлялся вопрос, что делать сию минуту) – всё это сейчас описывать не только утомительно, но и вряд ли имеет смысл.
Наконец он сказал, используя некий псевдонародный стиль, которого терпеть не мог:
–Ты постой здесь, батяня, а мы со снохой твоей потолкуем и покатите домой. А то ведь сродники твои до того дело запутали… – здесь он слегка коснулся мешка и вдруг подумал впервые о том, что драгоценности в шкатулке могли и пострадать от многих перевозок и сотрясений. – Мы живо…
Они с Катериной малость отошли, но так, чтобы не терять телегу из виду (а то ведь старик и укатить, пожалуй, сможет). При этом он не должен был, разумеется, слышать ни слова, да и видеть их тоже ему, пожалуй, не следовало. В который уже раз повторял Константин мысленно свои соображения, превращающиеся уже в некую умственную жвачку. Положение его, дескать, не такое смертельно опасное, как тогда с Филиппом, и не такое фантастическое, как полчаса назад близ дачи Тимофея, но всё равно трудное и, главное, совершенно не определившееся. Он стал её уверять, что раздобудь она 250, а ещё лучше 300 баксов ему на гостиницу, такси и всё прочее, как дела у него сразу устроятся, а он будет её должник по гроб жизни.
Моральные основания для такой просьбы ему казались достаточными: в конце концов, не он же ограбил кого-нибудь из членов их семьи, а как раз наоборот. О том, чем он обязан Анастасии, он в этот момент как бы забывал, и это в который уже раз… Вдруг Константин сел на траву, разумно рассудив, что так можно отдохнуть от тряски в телеге. Между тем, жажда и усталость всё больше давали о себе знать.
Катерина неожиданно подошла к свёкру и стала ему объяснять, что происходит, и даже успокаивать его:
– Вы, Василий Тимофеевич, не переживайте. Эта история со шкатулкой и впрямь очень странная, а потому ссориться нам нет смысла и даже опасно. Я ему малость помогу, а вы хотите – езжайте, а хотите – ждите. Если вы сейчас же поедете домой, то я и сама доберусь. И всё угомонится. И все успокоятся: и Тимоша, и Настенька, и мы с вами.
Видя, что старик от всех необыкновенных событий умом не поехал и способен, как и прежде, управлять лошадкой, она вернулась к Константину и стала звонить приятельнице Валентине. Дозвонившись, она, как и можно было предполагать, встретила отказ. Ни 300 долларов, ни свою квартиру, которую они с мужем покидали, отправляясь на 10 дней в Харьков, подруга предоставлять не собиралась.
Валентина эта и её муж, мужичок годов под пятьдесят, в отличие от уже встречавшихся у нас персонажей, были людьми простыми, но отнюдь не в том смысле, как это говорится о людях честных и бесхитростных. Это были граждане совсем заурядные: заметно расплывшаяся к 42 годам Валентина с мужем, которого она называла пошлым именем Вовчик. Понятно, это не мешало дружить семьями, но чувствовалось, что и дружеские отношения ослабевают и скоро должны иссякнуть. У нас ещё будет немало поводов познакомиться с членами этой семьи. А пока только скажем, что они во всех отношениях очень уступали превосходной семье Тимофея и Екатерины.
Вдруг Катю осенило. Она попросила пустить очень пострадавшего человека к ним на дачу на ночлег. Валентина, несмотря на некоторое убожество ума, не лишена была таких черт, как любопытство и интерес ко всяким нестандартным положениям. Скорее всего оттого, что её собственная жизнь была довольно серой.
Договорились о встрече и встретились. К Василию Тимофеевичу больше не возвращались. Как он добирался домой и что с ним стряслось по дороге – это всё мы узнаем позже, когда придёт черед душераздирающих объяснений. Впрочем, ничего ужасного… А пока только скажем, что дача, куда предстояло держать путь, находилась в районе, который именовался "Красный хутир". Катюша хорошо знала эти места, бывала там не раз, и всегда ей приходила в голову мысль: почему Красный, а не Червоный.
В назначенную точку встречи Екатерина и Константин прибыли на трамвае. Вручая ключи от калитки и дома, Валентина говорила:
– Это по дружбе, Катюша. А вообще в другой раз на такое лучше не рассчитывать… – Здесь она оценивающе взглянула на Константина. – Раз такая беда, то могла бы человека и на свою дачу пристроить. Ну ладно, тебе виднее,– закончила она, и выражение её лица показывало, что ей хорошо известна ревность Тимофея.
Чего здесь больше: лукавства или ехидства – понять было трудно. Услугу свою она, как видно, оценивала очень высоко, и было ясно, что на своём "запорожце", на котором они прибыли, везти столь очаровательных гостей на дачу хозяева не собираются. Довольно и того, что ключи дали.
– Наскребёте на такси. А можно и автобусом, но он редко ходит. Ты ведь не раз там бывала… улица Коллекторная… А уж ключи потом завезёшь.
Катерина на всё была согласна. Пока шли на место встречи, ждали, советовались и прочее в этом роде, не забыли пересчитать свою наличность. Денег на питание, автобусы и на другие расходы кое-как хватало. Так что теперь гордая Катерина даже слова не произнесла на эту тему. Надо полагать, она не стала бы просить, будь даже у них с Костей баланс значительно хуже. С тем и расстались, если не считать ещё нескольких слов, взглядов, реплик.
Всё на даче, куда они прибыли, когда начинало смеркаться, но можно ещё было многое разглядеть, оказалось довольно убого. Земли, как положено, 6 соток. На овощах или цветах, как и на прочих прелестях дачной жизни, хозяева, надо думать, давно поставили крест. Забор был ветхий, хоть домик пока ещё довольно прочный. Сразу видно было, что дело у Валентины и Вовчика идёт к бедности, хоть среди всеобщего упадка можно было считать, что по сравнению со многими другими стоят они пока сносно.
Полегоньку освоились, и было это не сложно, так как Катерина бывала здесь не раз. Всё время, пока шло обустройство, припоминала она подробности встречи с подругой и её муженьком. Ей теперь представлялось, до какой степени история выглядит нелепо. Сплошные дыры – сколько ни сочиняй. Не говоря о том, что если бы даже вдруг составилась новая, гораздо лучшая легенда, то как же её донести до злой Валентины?..
Что только не вспоминала Катерина! То ей казалось недобрым знаком, что Валюша не стала доискиваться, откуда в принципе взялся Константин. Не могла она не чувствовать и то, что Вовчик пожирал её глазами, но делал это, как обычно, украдкой, поскольку доставало ему ума, чтобы не пялиться откровенно. Но всё равно, должно быть, многие хорошо понимали и знали, о чём он думает, видя рядом свою жену и её подругу. Боже! Как хороша Катерина рядом с его Валечкой!
Вспоминала Катюша и то, как супруги смотрели на Константина. Глядя на этого красавца и геркулеса, на его осанку, профиль, трудно было поверить, что он ищет временное прибежище.
Далеко унесли её мысли, когда очнувшись, она вдруг сообразила, что они такое прибежище наконец-то получили. Однако прежде, чем описать, что стряслось на этой убогой даче, необходимо сделать немало пояснений самого разнообразного характера. Касаются они и действующих лиц и самой завалящей дачи.
--------------
Мы покинем ненадолго эту великолепную пару и перенесёмся в мир, так сказать, обыденности и пошлости, то есть познакомимся с семьёй Валентины. Правда, в самих событиях обыденности на сей раз не было и близко, так как развивались они весьма быстро, а главное – неожиданно.
Вернулись Валентина с мужем домой довольно поздно, около девяти вечера.
Комнат у них было целых три. И это ещё раз показывает, что они от среднего уровня вовсе не отстали. Сынок Валера жил с ними, а дочь Антонина проживала у мужа, то есть формально всё было в порядке. Мало того, имелась собака, что вместе с "запорожцем" довершало картину стандартного счастья. Когда вошли, Валентина велела сыну и мужу (или кому-то одному – как больше нравится) погулять с собакой. Она частенько в доме командовала, хоть слушались её не всегда. На сей раз отец с сыном с готовностью пошли. Эту нехорошую со свалявшейся шерстью собаку в семье любили, возможно, оттого, что друг к другу не испытывали особо тёплых чувств.
Неожиданно отец, державший поводок, словно размышляя вслух и совсем забывши о сыне, который шёл пятью или семью шагами поодаль, стал бормотать: "Но какова Катька! Не хочет стареть! А мужик с ней… как это говорится?.. Аполлон. Или этот, как его?.. Гименей, что ли?.. А зря Валька к нам на дачу пустила их…"
Белобрысый и малость прыщавый Валера тоже уже больше двух лет заглядывался на подругу матери. Похоть сильно ломала его. Вопрос о том, успел ли он лишиться девственности, приближаясь к 18-летию, едва ли нам здесь стоит рассматривать. Если и успел, то только лишь оттого, что в наши дни, а верее – в 2006 году, это не диво. Девственником быть теперь стыдно. Девочки же невинность свою не берегут, как в далёкие времена, а мечтают с ней расстаться. А потому на всякий товар, пусть самый завалящий, имеется спрос…
Итак, Вовчик бормотал. Потом, спохватившись, замолчал, поскольку сознавал, что сынок, шагающий сзади всего лишь в пяти метрах, не дай Бог, сможет услышать, что бормочет отец, идущий впереди. А у Валеры оказался на редкость острый слух. Тема же была душещипательная и убийственная. Понятно, что если бы Вовчик сознавал, что таким необыкновенным способом уже проболтался, то строго-настрого запретил бы сынку кляузничать. Или, по крайней мере, не отпускал бы его от себя во время прогулки, а уж там бы нашёл способ посоветоваться с женой. Теперь же, изрядно отстав, Валера извлёк из кармана свою "мобилу".
Отпустив отца с неухоженным Шариком настолько далеко, чтобы было естественно, но не так всё-таки далеко, чтобы родитель, оглянувшись, позвал его, Валера принялся звонить сестричке Антонине. Всё было так хорошо и естественно: где ещё поболтать, как не на прогулке?
– Слышь, Тонька, я вот чего хотел сказать… – тут он замялся, как бы размышляя о моральных качествах старшей сестрички.
Оценивал он их, понятно, не высоко, зная её сызмала. Имея сестру тремя годами старше, играя с ней в детстве, очень нетрудно лет за десять иметь о ней верное представление. Совсем недолго доискивался он своим узким умом, станет ли она звонить. И, надо сказать, полуграмотный мальчуган может понимать иные положения не хуже первоклассного психолога.
Сестричка отвечала, должно быть, какой-нибудь пошлостью вроде того, что говори, мол, скорей, а то нет времени и фильм "по телеку" интересный. Мы забыли упомянуть важную деталь: Тонечка эта, жившая, как уже было сказано, отдельно от родителей, была замужем и пребывала на 5-ом или 6-ом месяце. Но это всё же, хоть и важное обстоятельство, но не решающее, потому что она в любом случае свое чёрное дело исполнит, как вполне верно рассудил братишка Валера.
Вместо того, чтобы здесь описывать диалог, мы только укажем отдельные реплики Валеры, показывающие, до чего юноша был завистливый, злой и хитрый.
– У нас на даче гости сейчас… Чего?.. Да нет, мать с паханом дома… А ты угадай!
Он ещё где-то минуту дразнил её, слегка улыбаясь и прикрывая трубку, хоть никто за ним не следил и уж точно не слышал его словеса.
– Не… не угадаешь! Катька Тимофея! И не одна… Что? Точно! Та там такой бык! Но я его не видел, а услышал от пахана нашего с тобой случайно…
Валера так увлёкся, что хотел сделать вставку вроде "такой ё…рь". Но не стал этого делать, потому что как бы счёл, что в разговоре с сестричкой это уже будет чересчур. Будем считать, что при всех пороках мальчуган был отчасти и ханжа.
Беседа текла согласно и с перепевами. Уж в какую щель Тонька забилась, чтобы муженёк её не стал прислушиваться к беседе? Разговор тёк бы и дальше, но такого рода собеседование, как мы уже показали ( и, пожалуй, даже с избытком) наш кляузник мог вести только на прогулке. А заметив, что прогулка кончается, он развернулся и, чуть ускорив шаг, пошёл к подъезду.
Беседа был проведена мастерски. Интерес сестры к делу он подхлестнул не раз на протяжении десяти минут или даже ещё большего времени. Но не таков был юный, злой и тупой Валера, чтобы пустить дело на самотёк. А сказанная напоследок реплика никогда не забывается. Он же в конце разговора особенно хорошо постарался.
– Так что ты звякни Тимофею. Я ведь знаю, у тебя есть номера его: и домашний и "мобила". А если боишься или стыдно тебе, так Светку попроси. Я точно знаю, эту сучку хлебом не корми, а дай только кому-нибудь подлянку сделать.
И чувствуя, что дальше болтать становится опасно, он повернул слегка налево перед подъездом, не желая в подъезде говорит хоть слово.
– Так и скажи: "Жена ваша с красивым мужиком ночует на даче у Валюхи и Вовы, на Коллекторной. Та вы же знаете, на Красном хуторе".
Просто замечательно, какими мастерами интриги и хитрости были детки Валентины и Вовчика. Вовсе не желая хоть как-нибудь засвечиваться перед подружкой, потому как подружка эта была изрядная сволочь, Антонина попросила её позвонить по шпаргалке, а номер набрала сама. Вот это краткое сообщение: " Жена ваша с молодым мужиком на даче у подруги ночует. На каком-то хуторе". Шпаргалку она тут же отняла. Сообщения же, сделанного шёпотом, хоть и очень членораздельно, никто не слышал. А уж вопрос о том, почему Светка так легко согласилась, – это вопрос отдельный и бесконечно далёкий от описываемых событий. Должно быть, это была "услуга за услугу". Отчего бы и не помочь, раз подруга просит о такой мелкой гадости?
Интересно теперь потолковать вот о чём. Сообщение, которое докатилось до Тимофея Васильевича, очень могло на своём пути исказиться. А мог Тимофей и не понять, что это за дача подруги "на хуторе". Вообще многократная передача чревата всякими искажениями. Сперва Валера слышит невразумительный говорок своего отца. Потом передаёт сестричке. Та звонит, но не сама, разумеется. Конечно, это не то сообщение, которое содержит тонкости или шифры, но всё-таки мерзавец Валера очень постарался. А что значило для Тимофея исчезновение, подробно описанное нами, красавицы жены при фантастических обстоятельствах, легко можно себе представить.
Нашлись бы люди, которые на месте Тимофея сразу после угона телеги бросились бы в милицию. Однако все вышеописанные события говорят о том, что идти в милицию тоже было бы странно. Да и где она, эта милиция? Когда явится? Что поймёт?
А потому будем считать, что подлость мальчугана Валеры, как ни странно, малость поправила дело, которое казалось совсем гибельным после бесполезного позднего преследования. Что же касается выдержки Тимофея при всех этих молниеносных поворотах судьбы, то остаётся подивиться его прочности. Шараханья же Тимофея тоже понятны: немыслимо ведь составлять план действий, когда события развиваются столь странно. Другой бы в его возрасте вполне мог бы инсульт схлопотать.
Судите сами. Является супермен в гости к Тимофею. Привозит ему дочь, которая, будучи чудом природы, месяцами бог весть где скитается. Далее этот залётный на глазах у всех увозит прекрасную жену и старика отца в его же Тимофеевой телеге, в которую запряжена его же лошадь. И всё сразу после того, как учинил великую разруху. Но и этого мало. Вернувшаяся дочь то ли умом повредилась, то ли что-то скрывает…
--------------
Прежде, чем описывать дальнейший ход событий, которые так причудливо переплелись, надо ещё сделать одно замечание. Все попытки доискаться хотя бы частично до истины через Настю не имели и близко того результата, какого он вправе был ожидать. О состоянии Насти мы уже более всего говорили, а потому можно представить, как сбивчивы были её ответы. Помним мы и о том, что она вообще старалась скрыть бо;льшую часть правды. Так что повторим: подлость прыщавого "борца за нравственность" Валеры заметно поправила дело для Тимофея в том смысле, что дала ему хоть какую-то ниточку. Странные вещи приходится наблюдать в этой жизни, так что не зря слышим мы иной раз: чудны; дела твои, Господи! Но Тимофею Васильевичу теперь было не до философии. Впрочем, ехать на ночь глядя он не решился. Думал он и об отце, пребывающем неизвестно где… Да, не всякий выдержал бы без инфаркта на месте Тимофея такую внезапную и страшную бомбёжку на подходе к старости.
Но пора нам вернуться на дачу в Красном хуторе. Как уже отмечено выше, Екатерина и Константин добрались-¬таки до дачи Валентины и Вовчика и, открыв калитку, вошли беспрепятственно во двор. На всей обстановке, включая грядки, дорожки, кусты, весьма немногочисленные деревья, лежала печать запустения. Трудно было решить, бывал ли кто-нибудь здесь ради жалкого огорода и паданки или хотя бы для проверки того, наведывались ли воры. Понять это всё было действительно не просто. В сущности, и ворам здесь нечем было поживиться. Но всё-таки домик имел разветвленный коридор, две комнаты и что-то вроде кухни. Отметим ещё только некоторые обстоятельства, а именно – особенности планировки и вообще обустройства этого невзрачного строения.
В конце коридора был ещё один вход в домик. Теперь эта дверь была забита. Вдаваться в историю того, как хозяйчики реализуют глупейшие "архитектурные" идеи, отказываются от них и что они дальше способны нагородить, –это всё разбирать здесь не место. Но надо заметить, что забитая дверь сыграла свою роль в дальнейших хитросплетениях.
Красавцы продолжали бродить по небольшому пространству, включивши тусклый свет. В лучшей из двух комнат оказалось довольно опрятно, и сразу они приметили, что пыль, имеющая свойство проникать повсеместно, эту комнату отчасти пощадила. Им тут же бросился в глаза довольно широкий топчан, то есть койка с изголовьем, на низких и прочных деревянных козлах. Был и матрац, и застлано было рядном, а поверх него – ¬ весьма широкое покрывало.
Пройдя в меньшую комнатёнку, где оказались стол, стул и табуретка, помимо другой немудрящей мебели, он тут же извлёк из мешка шкатулку и снял с шеи свой заветный ключик на цепочке. Увы, замок не поддавался, а поверхность его драгоценной и весьма вместительной шкатулки близ замка была исцарапана. Можно было сделать несложный вывод, что пытались открыть, но ломать не стали. Впрочем, Катерине это было великолепно известно, поскольку они как раз для этого и собирались с Тимофеем в город на мотоцикле с коляской.
И вот теперь, после описанных нами всяческих волнений, которых уже было довольно вокруг этого многострадального чудо-ящика, Екатерина и Константин, которых судьба столь загадочно свела именно благодаря этой необычайной вещи, сидели на стуле и табуретке, словно забывши, что положение у них совершенно необыкновенное и даже удивительное.
Они глядели на шкатулку, и он показывал ей знаки, свидетельствующие о том, что это вещь его родителей. Константин, конечно, не перечислял всё, что видел мысленным взором. Более всего он делал упор на то, что всё это не украдено и не нажито преступным путём. Этот вопрос, то есть как и откуда берётся что-то у коллекционера, мы тоже оставим в стороне. Сообщим только, что в шкатулке хранилось 17 штук изумительных драгоценностей в кожаных футлярах или в чудесных коробочках, не считая ещё многих очаровательных мелочей. Каждая вещь, как и сама шкатулка, стоила бешеных денег, хоть деньгам этим , как мы уже отмечали, весьма далеко до богатств олигархов. Обретённая шкатулка очень радовала его, а замок печалил…
Катерина глядела на него с большим пониманием. Они встретились взглядом и вдруг… без единого слова оказались в объятиях друг друга. На звонки телефонов они до сих пор отвечали уклончиво. Катерина, не имевшая зарядного устройства и знавшая, что хватит её телефона очень не надолго, отвечала односложно, обещая всё рассказать, вернувшись… Но теперь они оба, не задумываясь, в каком каждый из них положении, отключили телефоны. Понятно, что у каждого из них были свои веские основания для страхов. Но бывают в жизни поистине умопомрачительные наслаждения или их предвкушения, столь же волшебные.
Они раздевали друг друга, а огонь страсти уже вовсю полыхал… Она сидела сверху и стонала от наслаждения. Он, как легко догадаться, испытывал двойную ни с чем на свете не сравнимую радость. Они не хотели финала, делали передышки. Вдруг он почувствовал, что она просто задыхается от счастья, но абсолютной полноты ей не достаёт… Неожиданно он поднял её, перенёс и языком и губами довершил несравненную радость, прикасаясь к самому чувствительному месту… Финиш был одновременный и неописуемый. Стоны её перешли в крик. Он едва успел отодвинуть её. Кажется, это было ещё грандиознее, чем с Настей. Это был испепеляющий и чудодейственный финал. Потрясённые и оглушённые нечеловеческой радостью, они лежали минут десять, не в силах прийти в себя. Он слышал тиканье часов на руке, собственный пульс, её дыхание…
Так и прошли эти десять минут, а то и больше. Но всё на свете, включая великие страсти, вершины блаженства и счастья, – всё имеет свой конец. Они уже подумывали о разных вещах, начиная от воды и кончая печалью о том, что силою непреодолимых житейских обстоятельств счастье их не может быть долгим и прочным. Что же касается Константина, то его при всех разнообразных неумолимо возвращающихся заботах в этом невероятном положении долго ещё пьянила радостная мысль: с псевдоимпотенцией покончено!
Сразу нашлась и вода, и даже малость провизии, не считая той, которую он так и хранил в пакете, прикреплённом к поясу. Раннее утро, вернув им силы, снова бросило их в объятия любви.
Не станем описывать новых их утех. Где-то в половине девятого, когда солнце уже было довольно высоко, они всё ещё не хотели возвращаться к реальной жизни. Да и думать о том, как быть дальше, что последует за этим колоссальным всплеском радости, ни он ни она не были в состоянии… Не говоря о том, что положение их в жизни в данный момент было очень и очень разным.
Ему вдруг припомнилась фраза из "Ревизора": "И я теперь живу у городничего, жуирую , волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать…" Но в отличие от Хлестакова, Константин вместо того, чтобы думать, " с которой начать", успел получить умопомрачительное наслаждение с обеими.
И хоть сюжет в этих двух поистине чудо-эпизодах его жизни, затмивших все его прежние победы, был весьма разный, но имело место одно невероятное совпадение. Так же точно, как тогда с Настей, раздался звонок. Но ошеломил он на сей раз обоих своей абсолютной неожиданностью. И даже сейчас удар по нервам был для него гораздо сильнее. Слава Богу, они вполне оделись к моменту, когда раздался звонок, и несколько минут уже шёл у них практический разговор, а не любовная лирика. Было о чём советоваться, и было на чём спотыкаться.
Этот звонок был колоссальной, повторим, неожиданностью. Разумеется, Валентина могла говорить что угодно и завидовать как угодно, но подставить сознательно она не могла. Дача была её собственность, и ни пожар, ни поножовщина, ни стрельба ей были не нужны. Ещё менее был способен на такую дьявольскую хитрость Вовчик. Катерине и в голову не заходило, что возможна такого рода ловушка. Что же касается прыщавого сынка и беременной дочурки, то Валентина вполне могла не представлять в полной мере, какие ядовитые цветы вырастили они с Вовчиком. Немыслимо было догадаться и о событиях на прогулке, имевших место, пока она готовила и принимала ванну. Пожалуй, ещё меньше могла предположить что-нибудь в этом роде красавица Катерина. Ей и на миг не могло прийти в голову, что так быстро и таким причудливым путём докатится до её Тимофея страшная для него и совсем маловероятная правда.
И всё-таки более всего потрясло обоих любовников то, что одновременно со звонком началась бомбёжка упомянутой нами выше заколоченной второй двери.
--------------
Итак, штурм дачи начался. Тимофей хорошо его подготовил, хоть, как мы говорили, вся эта атака готовилась без полной уверенности, что он правильно понял полученное сообщение. Поразмыслив же, несмотря на потрясение и отчаяние, утром погнал туда машину.
Взял он с собой приятеля, с которым они были и сослуживцы когда-то и соседи по дачному участку. Называли парня его друзья простецки – Витёк. А вообще-то он был человек, который умеет производить впечатление. Витёк этот любил своим друзьям, да и не одним лишь друзьям, рассказывать, какой он был отчаянный в детстве, в армии, ещё где-нибудь. Возраста он был неопределённого, впрочем, заметно моложе Тимофея. Пожалуй, перевалило ему уже за сорок пять.
А кроме того, взял Тимофей Васильевич ещё и сына Сергея, который на подходе к семнадцати годам был уже мощным, хорошо сложённым и смелым мужчиной. При этом сразу было заметно, что перед вами не просто красавец с симпатичной и весёлой улыбкой, но и очень понятливый и способный человек, обещавший многого добиться в жизни. Тимофей, разумеется, ни при каких обстоятельствах не стал бы рассказывать сыну, какая мысль более всего рвёт ему душу. Для Серёжи, хоть и не видевшего всего, что происходило близ их дачи, дело представлялось так, что едут вызволять мать и деда, а заодно поквитаться за чудесного пса, за мотоцикл, за моральный урон… Да и лошадка с телегой не пустяк. Над первопричинами всех этих невероятных событий он пока задуматься не успел.
Поводов, стало быть, для столь опасной поездки было более чем достаточно. Так выглядело дело и в глазах посторонних людей, а вернее, немногочисленных соседей, кто наблюдал всё, что произошло. Да и для Тимофея всего этого вполне хватало, чтобы действовать решительно. Но напомним в очередной раз, что более всего его убивало именно полученное сообщение, хоть оно и давало ключ для поисков. Звать кого-то ещё Тимофей не решился, не желая широкой огласки, не имея времени и охоты кому-нибудь долго объяснять столь странный и дикий случай. Ясно было, что голыми руками этого парня не возьмёшь. А посему был у них столярный довольно мощный и хорошо заточенный нож. А сверх того упоминавшееся уже охотничье ружьё. И понимание того, что власти, если до них докатится слух об этом деле, едва ли прицепятся к ним с учётом всего, что натворил их недруг.
Теперь наконец можно, не отвлекаясь более на новые пояснения, перейти к описанию столь необыкновенного столкновения. Костя решил сам открыть дверь, так как было ясно, что не уйдут, а о присутствии людей осаждающие не могли не знать хотя бы потому, что секунд тридцать или максимум минуту назад Константин и Катерина говорили довольно громко. Слава Богу, разговор был практический…
Он стоял теперь на перекрёстке маленького холла (точнее, расширителя) и коридорчика, поскольку, открыв дверь, он сразу отступил на шаг или два, при этом заметно повернувшись. Тимофей вошёл через главную дверь, далее ступил налево, не зная толком, с чего начать, но излучая ненависть и готовность вершить расправу. То, что мощь Константина он уже видел, не смущало его. И сейчас объясним почему.
Когда Тимофей подался налево, Константин ещё больше повернулся и стоял уже почти спиной к двери. Он очень не хотел отрывать взгляд от Тимофея, а потому ещё секунд пятнадцать они стояли напротив друг друга. И в этот момент Костя вдруг ощутил остриё ножа на спине напротив сердца. Не ведая того, что это всего лишь Витёк, который едва ли способен воткнуть нож должным образом, он не шевелился. Такое прикосновение острия может заставить забыть и об особой бесценной шкатулке, и о счастье исцеления, столь необычного, дважды подтвержденного и фантастического. Мысль же о том, что пустить в ход нож в данном случае для атакующих очень опасно, – мысль эта и не помогает и не приходит в голову. А даже если и мелькнёт, то поди знай, какой безумец у тебя за спиной. Да, бывают в жизни такие молниеносные события, которые перечеркивают всё на свете.
Так он и стоял ещё несколько секунд, слыша бомбёжку другого входа, глядя на Тимофея и ни на что не решаясь. Тут-то и пришла помощь – чудеса продолжались. Катерина резко потянула Витька за ворот рубахи. Почувствовав и поняв, что случилось, Костя резко обернулся. Лицом к лицу отбить нож была для такого бойца, как легко сообразить нам с вами, читатель, задача не столь уж трудная. Да и вряд ли осмелился бы Витёк, что тоже мы уже достаточно пояснили. Впрочем, поцарапать мог… Но в этот момент раздался душераздирающий вопль: "Обернись!!" Тимофей брался за топор, стоявший в углу.
Здесь необходимо пояснить, что топор в сильной руке ¬ оружие пострашнее ножа. И лезвие и обух – всё разит насмерть или наносит жуткие увечья. То обстоятельство, что Тимофей взялся за топор, говорило о небольшой кратковременной подвижке его рассудка. Одним манёвром, который был сразу и поворот и весьма мощное, непреодолимое перетягивание Витька, наш супер - боец ухитрился очень поправить своё положение. Теперь между ним и топором был Витёк. Даже если предположить, что Тимофей обезумел, то он всё же не мог не понимать, что в этом узком пространстве и Витёк и, что гораздо важнее, его жена. Это последнее обстоятельство, даже при каком угодно помутнении рассудка, полностью обесценивало топор в руке Тимофея. Всё это пронеслось в голове у Кости молниеносно, и он успел, сверх того, подумать, что теперешнее положение все-таки лучше, чем нож за спиной у самого сердца.
Мысли кружили в голове с молниеносной скоростью: и присутствие Катерины, и благодарность, и необходимость объясниться по поводу присутствия Катерины, и шкатулка, и забота о том, чтобы не нарваться на нож или даже, чего доброго, на топор вопреки всем очень верным соображениям… В этом тоже был парадокс: Тимофей при всём своём гневе очень не дотягивал до чудовищ, готовых крушить насмерть, но следить всё равно надо было именно за топором более всего. Вместе с этим была и загадка: как вообще они все здесь оказались? Что до ножа, то рука Константина всё ещё сжимала кисть Витька, а нож так и не выпал, так как одной рукой даже геркулесу трудно так согнуть кисть противника.
Вот тут-то и отворилась дверь, ушибив ему слегка ступню, когда он без всякой пользы для себя выставил ногу, пытаясь сделать невозможное: не впустить третьего противника. Костя даже успел удивиться, что эта наружная дверь отворяется вовнутрь домика. В двери стоял Серёжа, причём с охотничьим ружьём. Нового водоворота страхов и соображений выдержать было невозможно. Ну взять хотя бы такой пункт: защищаясь, он имеет право даже убить "человека с ружьём". Но во-первых, это скорее всего сын Катерины, а во-вторых – как доказать потом хоть что-нибудь?!
Тут он вспомнил о шкатулке, но было снова не до неё – вот до чего дошло дело! И у него уже не в первый раз за сравнительно короткое время мелькала эта мысль: вспомним хотя бы его действия в телеге. Схватив Витька за волосы, а другой рукой всё так же сжимая руку с ножом, он прикрылся Вить-ком, а потом с огромной силой толкнул его на Серёжу.
В следующие несколько секунд произошло сразу три события. Раздался выстрел, угодивший Витьку в руку, но мало, к счастью, повредивший ее. Витёк и юный Сергей закричали, как бешеные, при этом крик двоих как бы слился воедино. Тимофей же вновь ступил с топором вперёд. Но было ещё яснее, чем прежде, что в ход топор он не пустит по многим причинам. А ведь есть такие звери, которых ничто бы не удержало: ни опасность поранить своих, ни страх суда и тюрьмы (и юный Сергей не избежал бы суда!)… Будь на месте Тимофея такое чудовище (хоть вообще-то на страницах романа видим мы и ещё увидим и таких), вышел бы у нас совсем иной сюжет и другой роман. Так что порадуемся ещё раз, что не по плечу таким людям, как Тимофей Гавриш, разить топором.
Кости хватило и на то, чтобы учесть все эти разнообразные обстоятельства. Но здесь энергия, выдержка и реакция – всё вместе куда-то подевалось, и он, теряя силы, опёрся рукой о стену. Достало бы у троих мощи и сноровки скрутить его хотя бы в этот момент его слабости? – нет нужды это исследовать. Едва ли смогли бы они… Разбираться в этом трудно, да и бесполезно. Но счастье не покинуло Константина и здесь: от ужаса, от мысли, что прозвучал выстрел и пролилась кровь, от напряжения лишился сил и Тимофей. Неопределённое положение длилось целую минуту, если не больше. Так что, как видим, в этой странной, но опасной потасовке бывали паузы и от усталости и от нерешительности её участников. Единственным человеком, способным принимать хоть какие-то решения, оставалась Катерина. Она скомандовала: "Бросьте всё на пол!" Ответом были удары об пол ножа и топора. Ружье Сергей в последний момент сообразил придержать, но всё равно оно слегка звякнуло, что не прибавило, конечно, отцу и сыну радости.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Теперь всё, казалось, вполне готово для переговоров. Вопрос только был – о чём переговоры и как подступиться. Интересно, как после таких молниеносных и довольно страшных событий и потрясений могут восстанавливаться силы. Константин вдруг бросился к мешку со шкатулкой. Держа его уже в руках как бы в походном положении, он тут же отбросил мысль выйти и беспрепятственно удалиться. Погони не миновать, а куда идти – совершенно непонятно. Милиция, свидетели, суд (если, не приведи Господи, дойдет дело и до суда) – едва ли всё это в его пользу. Да и шкатулки по ходу дела очень легко лишиться…
А Тимофей уже говорил:
–Что же ты, падло, собаку особенную и дорогую убил, машину нашу с коляской разбил, жену и отца в его же телеге угнал неведомо куда? Отец, должно быть, и досе не вернулся…
Дальнейшие слова Тимофея летели как бы совсем мимо, а мозг Кости неотвязно сверлила мысль о том, что бесполезно и даже дико было бы сейчас затевать обстоятельный рассказ. Вдруг неопределённость положения ещё больше стала терзать его, бесконечно уставшего от приключений. Страшнее всего именно неопределённость. Ему стало мерещиться, что и впрямь следовало непременно уйти, но теперь момент упущен: Витёк, Тимофей и Сергей стоят на пути. Так что же, снова драться? Увечить кого-то? И окончательно тем самым угробить себя?!
Он теперь вовсе не представлял, что творится и чего дальше ожидать. Неизвестно, каков был у Тимофея разговор с Настей и чего она могла наплести, даже будучи влюблённой. Какова может быть реакция Кати в дальнейшем, когда станут её терзать неловкость и стыд? Как далеко пойдёт ревность, подозрительность и мстительность Тимофея?
И всё же, почти не слышав бо;льшую часть короткого монолога Тимофея, он вдруг почувствовал, что все как бы угомонились и готовы слушать его объяснения, потому что невозможно ведь пребывать в этом домике до бесконечности. Но и разойтись с миром, не получив ни объяснений, ни компенсации, к тому же и без шкатулки, – тоже был бы ход, для Тимофея более чем странный. И несло всё это ему новый моральный урон и репутацию чуть ли не труса и дурака.
Вопреки самым разным совсем недавним потрясениям, страхам получить увечья в узком пространстве и дикости всего положения в целом, все вдруг поняли, что разбегаться нельзя ни в коем случае, а объяснений не миновать.
– Шкатулка эта – достояние нашей семьи: собственность родителей, тяжело болеющих, и моя. Сам же я плачу алименты сыну и живу в Москве. В жизни моей была тяжелейшая полоса, отчего и поехал я развеяться в Киев. Это просто совпадение, потому что я тогда и понятия не имел, что именно в Киеве ждут меня такие неприятности…
Он, ещё не начав практически свой рассказ о столь интересных событиях, уже чувствовал большие трудности. Он обязан был и щадить Настю и сурово её обвинять. Но страшнее всего проболтаться о некоторых вещах. Не должны были они заметить и то, что он на ходу как бы конструирует. Мешало, помимо всего прочего, то обстоятельство, что они глядели на него и каждый из них был по-своему опасен, т.к. все понесли уже немалый моральный и всякий прочий урон. Увы, включая и Катерину, которая совсем недавно стонала от счастья и пребывала в раю.
– Квартиру свою, очень неплохую даже по московским меркам, оставил я своему другу Андрею. Хоть об этом мы с ним и не говорили, но подразумевалось, что он вправе в моё отсутствие приводить друзей или подруг. Человек это совершенно особенный и абсолютно надежный.
Тимофей недобро глядел на рассказчика. И хоть рассказ всё-таки тёк, но рассказчика всё время не покидало ощущение, что он безнадёжно вязнет. У него даже мелькали посторонние мысли. Например, такая: как бы отнёсся его отец Иван Дмитриевич Якушин к тому, что сыну приходится вести какое-то полуправдивое повествование и следить за тем, чтобы не проболтаться. И даже успел он подумать о том, что крылатая фраза писателя и мыслителя "одно слово правды весь мир перетянет" никак почему-то не работает, хотя в рассказе его более правды, пожалуй, чем сокрытия истины. Но останавливаться он не мог.
Настя была главная пружина всех этих хитросплетений. А ведь она, хоть и диво красоты, хоть и бесподобная любовница, избавившая его от тягчайшего груза мнительности и страха, но шкатулку-то украла. Не тот Андрей человек, чтобы в доме друга раздаривать его имущество, тем более чудо-шкатулку, в которой неведомо что хранится.
И не дай Бог проговориться о её сексуальных связях с друзьями при первом же подходе и с такой легкостью… У Константина больше не было сил конструировать события, и он представил дело так, что Андрей, будучи очень пьяным, шкатулку вроде бы не дарил, но недостаточно энергично возражал…
Константин всё время чувствовал, что каждое его слово (особенно хоть чуть-чуть фальшивое) может быть убийственным. Ведь слушателям его слишком уж не безразлично всё это. И что ни говори, сколько ни конструируй, какие ни делай оговорки, всё время сохраняется риск, что необыкновенная Анастасия, чудо-красавица, вовсе не так уж страшно погрязшая в пороке, предстанет перед слушателями в облике воровки-проститутки. А слушатели эти – ни много, ни мало, родители и брат Анастасии, да ещё чёрт знает какой приятель в придачу, которого угораздило попасть под пулю благородного юноши. Все эти чудеса очень мешали Косте. С трудом миновал он середину своего рассказа, чувствуя, что всё это не слишком убедительно и прочно.
И как бы он старательно ни замалчивал её сексуальные отношения сперва с Андреем, а потом и с ним самим, это проступало довольно ясно и по разным причинам очень ожесточало всех его слушателей.
Наконец, отойдя на безопасное расстояние, он показал три буквы на днище шкатулки: И. Д. Я. Это были, как легко догадаться, инициалы и фамилия его отца. И каждая литера была вершиной каллиграфии и письма на металле.
Весь этот сбивчивый рассказ с разными оговорками, которые даже с сокращениями воспроизвести здесь трудно, всё равно бросал тень на Анастасию. Катерина и Тимофей очень любили свою фантастическую дочь, но не могли представить её дальнейшую судьбу. Вся семья была довольно интересной и оригинальной, но скитания Насти очень выделялись даже на этом фоне. Тимофей намеревался их пресечь, но что же дальше? Не готовить же из нее балерину с опозданием лет на тринадцать, тем более, что её умопомрачительная красота вообще не для балета. Тогда кем же ей быть в этой жизни? Актрисой, моделью, женой какого-нибудь обладателя миллионов долларов и особняка в Ницце?
И вот взамен всех этих, пусть и несбыточных, но и не совсем же безумных мечтаний они слышат рассказ Константина. И он чувствует, что они могут догадываться, как он старается смягчить её вину. Просто невероятно: его засасывает трясина лжи, хоть все факты более или менее на своих местах. При этом контакт со слушателями всё такой же взрывоопасный. Иной раз ему казалось, что он, слава Богу, движется к финишу своего рассказа. И он уже очень хотел как-нибудь достойно и мало-мальски убедительно завершить его.
– Как очаровательна и прекрасна ваша дочь – не мне вам рассказывать. И что же тут плохого, если 28-летний красавец и супер-спортсмен приглашает такую девушку в гости? При этом не шалопай, а блестящий инженер с большим будущим. Я уже говорил, что был он очень заметно пьяный. Но всё равно не тот Андрюха человек, чтобы в чужой квартире раздаривать не принадлежащие ему вещи.
– Тогда, приятель, как же твой чёртов ящик мог попасть к Насте?
– Чего не знаю, того не знаю. Может быть, он не достаточно строго возражал. А она, не слыша настоящих возражений и полагая, что это его квартира, взяла да и опустила в сумку.
– Ты говори, да не заговаривайся… Ты своему другу оставляешь квартиру. А он, надравшись в кафе, дарит девушке твой сундучок. А каких размеров сумку ей надо было с собой иметь?..
– Да я вообще ничего не знаю про сумку и знать не хочу, – ответил Костя, на сей раз довольно резко.– Я только знаю твердо, сколько мы намучались, пока вычисляли и ломали голову, где и как разыскать вашу дочь. И наконец она сама вызвалась вернуть этот якобы подарок. И вот в руках у меня моя шкатулка, которую вы пытались открыть, о чём и говорят царапины…
– Так что, если я у себя в огороде или в сарае нашёл ящик с инкрустацией, или чёрт знает как это называется… так я не имею права его открыть?
– Ну ладно, пытались открыть. Слава Богу, что не удалось. Но ведь Анастасия ехала со мной в "имение" своих родителей, – тут он довольно вымученно улыбнулся, – как раз для того, чтобы отдать мне мою шкатулка. Я ведь только вскользь вам рассказал, каких трудов стоило разыскать вашу дочь, сколько мы с Андрюхой накувыркались. И после всего этого, когда я вижу и чувствую, что шкатулка уплывает, – так что же мне так и смотреть безучастно?! Вот если бы я ошибся и в торбе не оказалось, как вы изволили выразиться, ящика, тогда бы мне пришлось за всё ответить.
Поскольку всё, что он только что сказал, выглядело довольно убедительно, он пару минут чувствовал себя уверенно. Но тут же сообразил, что положение мало улучшилось и рассказ его зияет дырами. Вот тогда и пришла ему в голову простая мысль: поехать в четырёхкомнатную квартиру, адрес которой он хорошо запомнил, так как покидая её, ещё раз взглянул на ясную и бесспорную табличку на доме и сопоставил с другими надписями. Всё было в этом смысле идеально. Дальнейшие потрясения не вышибли из головы информацию, хотя подчас случается и такое с какими угодно разведчиками, сыщиками, преступниками и другими сверхгероями и в жизни и в детективах.
Он вдруг сообразил, что и его рассказ и всё положение в целом имеет, увы, ещё и другого рода дыры. Непонятно, зачем Настя повезла его в четырёхкомнатную квартиру. А такой гигантский вопрос, как теперешнее положение в квартире, вообще почти что обойдён молчанием. Что до чудовища Филиппа, то он и вовсе, кажется, не упоминался. И до каких же пор Андрею стеречь его? Эта мысль буквально обожгла. Хорошо, пусть он пропустил многие эпизоды, очень важные для него. Такие, например, как танец с Настей в кафе. Но теперешнее положение в четырёхкомнатной квартире – это ведь вопрос всех вопросов.
И в этот момент неожиданно заговорил Тимофей. Рассказ Кости мало его утешил, и он высказал те же претензии, но в чуть иной форме. А Константин вдруг подумал о том, что всё это для Тимофея не главное, а больше всего его точит страшное подозрение.
– Рассказ твой, сынок, похож на фантазию А то, что Настёна сама тебя к нам привела или ты её силой заставил… Или как там у тебя получается?.. Андрюша твой Насте подарил твое счастье в ящичке?.. Так что, это позволяет тебе убить чудесного пса, угробить мотоцикл?.. А если бы промахнулся и в меня попал?! Или это дает тебе право кинуть мою жену в телегу и угнать вместе с моим отцом неведомо куда? А ну как отец с инсультом теперь где-то? Да и это ещё не всё… – тут он споткнулся и даже смутился, так как не мог не понимать, что не только Витёк, но даже сын его догадывается, куда он клонит и что более всего рвёт ему сердце. – А только что чего ты натворил?!
Эта последняя реплика ему вдруг очень помогла. На это он знал, что ответить.
– Я ни топор, ни нож, ни ружьё в ход не пускал. Чужих драгоценностей и памятных вещей семьи не присваивал. Инфаркт скорее был бы у моего отца, если б узнал он, что нас так ограбили. И память и прикрытие старости… Да я ведь и не все подробности рассказал…
Тут же он подумал, что "подробности" ещё прежде отказался рассказывать.
--------------
Только теперь утвердилась у него мысль окончательно, одним махом разрубить весь чудовищный узел. Подумав, что звонить сейчас Андрею и одновременно защищать, если придётся, и себя и свои вновь обретённые сокровища абсолютно невозможно, он вдруг предложил, причём довольно решительно, поехать на эту самую квартиру, точный адрес которой он помнит. Там, мол, всё узнаете, увидите, услышите. А он устал рассказывать. Он ещё подумал, что Андрей и Филипп неизвестно где теперь находятся. Конечно, приняв решение расстаться с Филиппом, Андрей непременно позвонит, квартиру запрёт, наган не вернёт его владельцу. Но всё это – ох (!) как не просто.
– Поехали туда… А если доведете до последней крайности, то чёрт с ней – со шкатулкой, да и с самой жизнью…
Это он говорил, отодвигая ногой топор ещё дальше. Наконец, устав, видимо, ходить вокруг да около, он сказал ещё и такое:
– А если вы мечтаете меня непременно упечь, то недолго сделать вашу семью … как бы это сказать?.. не самой счастливой.
Тут же он спохватился, поняв, какой новый удар наносит своим чудо- любовницам.
– А поедете, кто знает, – может быть, увидевши, лучше всё поймете. Да и услышать много можете не из моих уст.
Потом очень быстро Якушин сообразил, что услышать-то они могут не только от Андрея, которому можно незаметно дать знак щадить по возможности Настю. Но никакая проницательность не помогла бы ему предугадать, что могут они услышать от Филиппа. Впрочем, не станем забегать вперед…
Теперь и Тимофей, и Витёк, и юный Сергей стали понимать, что дело зашло в тупик. Тимофей, должно быть, более всех почувствовал, что они имеют дело с человеком, в высшей степени незаурядным. О том, чтобы втроём скрутить его, не могло быть и речи. Скорее мог бы получиться обратный результат.
Пожалуй, если говорить о предстоящих "выяснениях отношений", которые заведут ещё неизвестно куда (очень все чувствовали всё время недоговорённости), то имело смысл просто разойтись. Но Константину слишком уж трудно было бы добираться с таким грузом при адской усталости, плохо зная к тому же город. Что же касается Тимофея, то мы уже объясняли, что значило для него вернуться не солоно хлебавши. Так что, как ни странно, все не прочь были ехать, даже не ведая, что их может подстерегать. А знали бы, так могли бы и вовсе не поехать.
И всё же, теряя драгоценное время (мы ещё увидим, что явись они тремя минутами позже, то никого бы не застали), никак не могли тронуться в путь. Тимофей продолжал разглядывать недруга, чувствуя, что перед ним человек со множеством прекрасных достоинств, но слишком уж измученный. Правда, от этого, как легко догадаться, больше любить столь загадочного человека он не стал. Так же, как прежде, а теперь даже сильнее, точили его подозрения, что этот "герой-любовник" обладал не только его дочерью, но и, что особенно страшно, женой. Подозрения эти переходили чуть ли не в полную уверенность.
А это было ещё хуже, даже стократ хуже, чем все "разбойные" действия на даче. Он всё гнал и гнал эту мысль, а она возвращалась неумолимо. И ему стало рисоваться, что бы он сейчас делал, будь у него абсолютные доказательства. И приходил к весьма печальному выводу о своей слабости, но не формулировал всё это… Увы, не только потому, что не было в нём наклонности к красноречию или душераздирающим стонам.
Настроение его стало настолько скверным, что даже за руль страшновато было садиться. Но вопрос о поездке уже считался между ними как бы вполне решённым. Не забыли и о разрядке ружья, которая заняла совсем не много времени. Это было очень разумно. Стали садиться… Все эти действия показывали как бы, что реальная жизнь перечёркивает и романтику, и фантазии, и боли, и обиды. Тем не менее всё, что происходило, и то, что ещё должно было случиться, слишком мало походило на события реальной жизни.
Как бы там ни было, а покатили всё же, чтобы попасть в ту самую очень красивую квартиру, хозяевам которой едва ли и в страшном сне могло привидеться, какие в их жилище творились чудеса. Тимофей за рулем теперь был особенно осторожен, стараясь ни о чём "постороннем" не думать. А думать-то было о чём: об отце, о разрухе, учиненной гостем, о чудо-дочери, о висящих на ней квартирах… Но более всего о нашедшейся красавице-жене…
Мысли же Константина во время поездки были такого рода: он как бы стыдился своего путанного рассказа. Ему вспомнилось, как он, стараясь быть кратким, то и дело заговаривался. И дошло даже до того, что приплёл он известного нам блатного, но во-время спохватился, сообразив, что это совсем глупо. А слушатели эту деталь и вовсе не заметили, потому что всё это не вмещалось уже в голове.
Но оставим все эти раздумья Тимофея и Константина, поскольку стали вплотную приближаться и приходилось рассматривать дома, разыскивая свой. И хоть Костя очень постарался, уходя, его запомнить и действительно запомнил, но подрулили к дому далеко не сразу. Якушин даже выходил на площади Леси Украинки, недоуменно озирался, но твёрдая уверенность, что он знает и дом, и подъезд, и этаж, – всё это в конце концов привело их к цели.
Решили, что поднимутся сперва только Тимофей с Константином. Хотя бы здесь не было колебаний, так как другого решения не только предложить, но и вообразить никто не мог. Глупо ведь явиться делегацией в квартиру, где неизвестно что творится… Да и не хотел Тимофей подставлять своих близких. Что же касается Витька, то хоть это был не самый плохой боец, но как показали события на даче, далеко не всегда полезный.
Итак, отправились Тимофей и Константин. Ещё не дойдя до квартиры, услышали они, что на той площадке, куда они направляются, есть люди. А ступив на свой последний лестничный марш, услышали поворот ключа и увидели двоих. Запирал Филипп, а Андрей внимательно следил, стоя в шаге от него и направив из-под полы пиджака в его сторону дуло пистолета.
Скорее всего Андрей и сам не представлял ясно, как расстаться с Филиппом. Андрей за долгие часы охраны чрезвычайно ожесточился, несмотря на отрывочные разговоры с другом по телефону. Задача охранять Филиппа, который был не что иное, как зверь в облике человека, – задача эта оказалась далеко не из лёгких и не всякому по плечу. Охранять же его, не имея не то что ясного, а хоть какого-нибудь плана, было ещё труднее, несравненно труднее. Всё-таки Андрей испытывал удовлетворение и чуть ли не радовался, что жуткий человек далеко теперь от Кости, Насти, шкатулки.
Усталость нарастала и оттого, что приходилось сопровождать Филиппа в клозет, на водопой и раз за всё время дать ему пожрать. Каждый такой эпизод, хоть было их не так уж много, отнимал уйму сил и требовал великой внимательности и осторожности. А держать зверя связанным много часов кряду – против этого восставало его достоинство, да и брезгливость, пожалуй.
Так как все попытки что-то сообразить по телефону, составить не то что разумный, а хоть какой-то план не увенчались, как мы помним, успехом, то повстречавшись, более чем естественно было бы сказать другу другу несколько фраз, пусть даже кратчайших. Но выяснилось, что на площадке, находясь там вчетвером, не следовало делать и этого. Тем более, что четыре человека создавали уже некоторую тесноту. Этим воспользовался Филипп. При самых первых словах он стоял нарочито нейтрально, но вдруг звериной хваткой вцепился в пистолет. До чего же хитер, коварен и похож на хищного зверя был человек!
Завязалось новое побоище, которое особенно трудно далось смертельно уставшему Якушину. Филипп, вцепившись в пистолет в руке Андрея, ударил зачем-то с большой силой Константина ногой, должно быть, не желая подпускать его. Но при всей усталости Костя, который вот-вот мог покатиться с лестницы, так как удар Филиппа скорее был мощный толчок, все-таки удержался, заботясь более всего о своем сокровище, цепляясь за перила и за Тимофея. Когда же он наконец утвердился на площадке, Филиппу пришлось совсем худо. Правда, даже после удара пудового кулака в голову он всё ещё не выпускал родного своего нагана, но это теперь мало что меняло. Два могучих противника зловредного Филиппа управились очень быстро. Ему не позволили и ключ забросить, а ведь он вполне мог учинить такую подлость, и разыскать ключ (могло ведь и так случиться) вообще бы не смогли.
Когда его усмирили и, вводя в квартиру, даже снова взяли на мушку, то его можно было обо многих вещах поспрашивать, в том числе и попытаться разузнать, что ему Настя говорила по телефону. Едва начав, тут же сообразили, что этого делать не стоит. Такое шараханье было вполне в духе всех предыдущих и ещё предстоящих необычных положений. Но Филипп уже начал отвечать, и Константин с ужасом понимал, что заткнуть ему пасть можно только физически…
--------------
Увы, это было бы новое безумие, бесполезная трата последних сил и новый вред себе.
– Это ты, поганая сука, должен рассказать, что тут между вами было. Ты, ты, падло, должен рассказывать, а не я. А меня Настюха вызвала прикрыть её от тебя. А уж чего ты от нее добивался, мудак ты горбатый, этого я знать не обязан…
Тирада Филиппа, полная мата, всяческих блатных вывертов, правды и лжи, а более всего ненависти, лилась без конца и края, а главное – неудержимо. Так что воспроизвести этот блестящий монолог во всей красе мы здесь не сумеем.
– Да уж одно то, что ты, красавчик ё…ный, здесь на х… знает чьей квартире, сволочь, пристроился с ней … Да тебе, видать, мало было отодрать её, а чего-то ты ещё от нее требовал. Так что ей, сучке, пришлось меня кликнуть. Я даже не пойму, как она, ****ина, сумела. Хотя ей (я-то её, змею, давненько знаю) хитрости не занимать. Да и всё остальное…
Тут вдруг Филипп заметил, что незнакомый ему Тимофей глядит на него глазами, полными ужаса, ненависти и боли. Но после всех потрясений и усталости у Филиппа, который был хоть и лютый зверь, но расчётливый, а когда надо, очень даже осторожный, не было ни сил ни желания разбираться – кто есть кто и чего от кого ожидать. Тимофей вдруг сделал шаг к нему.
– Ты чего плетёшь?.. Что остальное?!
Филипп, умевший, повторим, себя контролировать, на сей раз меньше всего собирался этим заниматься и разбираться, что говорить, а о чём молчать. Лютая злость, усталость, досада – всё соединилось. И даже страх, который при подобных обстоятельствах у кого угодно, пусть даже у супер-проходимца или любого авантюриста и провокатора, должен всё же появиться, – даже страх не удерживал его.
– Наводчица она! Проститутка и змея! За каким х… она тут оказалась с этим типом?! В такой царской квартире! Чем они тут занимались?! Какая ещё шкатулка?! Я тебя, змеёныш, спрашиваю! Повезло тебе, вы****ок, что сумел случайно наган вышибить… А что Настя ваша распутная девка – известно мне, как мало кому.
Вдруг Тимофей, мало имевший шансов в борьбе с более молодым и прожжённым Филиппом, бросился на него. Трудно судить о том, остановился бы Филипп, защищаясь, перед членовредительством или нет, но оба друга были начеку и быстро и легко разняли. Все при этом понимали, что вмешательство милиции мало сулит хорошего. Так что драки и потасовки (и сейчас и особенно прежняя на площадке) проходили почти бесшумно. Но не всегда. Невозможно было вообразить, как эти ужасные стычки не привели к звонкам в милицию. Хотя поди знай, кто что заподозрил и кто куда звонил. Поэтому всем без исключения лучше всего было покинуть квартиру как можно скорее.
Разговор тем не менее продолжался. И у Кости было колоссальное желание хоть как-то свести концы с концами и реабилитировать, пусть хоть частично, Анастасию в глазах отца. Глядя на Андрея, но так, чтобы остальные не видели его лицо и мимику, он снова вынужден был конструировать, как и тогда на даче Валентины и Вовчика. Он добавлял к прежним своим рассказам такие детали, которые хоть с грехом пополам устроили бы Тимофея. Он сгорал от стыда, припоминая, как совсем недавно обещал родителям Анастасии и Сергея, что поездка на эту квартиру много им прояснит и они услышат от других именно то, что может хоть как-то их успокоить. Он-то имел в виду Андрюху, которому сумел бы дать понять, чего от него ждут. А слушать пришлось Филиппа. Но и Костя, как видим, не молчал…
Теперь он сбивался, будучи не в силах припомнить, что уже рассказывал тогда, а что тогда не стал рассказывать. Но как и прежде, больше всего он хотел скрыть разнообразные порочные наклонности Анастасии. Наконец он позвал Тимофея в другую комнату и тихо стал говорить, что за чудовищные свои обвинения Филипп ответит. Но сообразив, что говорить это всё тайком от Филиппа ещё хуже, чем вовсе не говорить, вызвался повторить именно в присутствии Филиппа. Тут же он припомнил, что в присутствии Филиппа вообще чрезвычайно трудно говорить. А одна реплика этого мерзавца была колоссальной неожиданностью и для самого Константина.
Было ещё много всяких судорожных попыток побыстрей убраться из квартиры, не оставив по возможности следов. И вот, когда всё было готово, чтобы уходить, снова, в который уже раз (!), услышал Константин горестные слова Тимофея Васильевича:
– Да что же это творится? То дочь с одним на квартире, то с другим… То этот другой с женой на какой-то даче. То уголовник с дочерью работает … Так что ли?.. И как?! Квартиры грабит… А ещё он, подлец, такое плел …
Поняв, что обвинять ему больше всего приходится родную горячо любимую дочь, он вдруг замолчал. Возникла тупиковая ситуация. От всего этого у бедняги Тимофея в который уже раз мог и инфаркт сделаться. К счастью, этого не случилось. Прямых доказательств ужасающей распущенности и уголовных наклонностей дочери и двойного (чудовищного с любой точки зрения!) секса Константина у него не было. К превеликому его счастью, жена, сын и друг монолога Филиппа не слышали. О том, что могло бы случиться, будь у него абсолютная уверенность, мы уже пытались делать предположения. Скорее всего, он и сам не желал теперь знать правду. А потому он снова, даже чувствуя, в каком жалком положении пребывает, продолжал бормотать, что лишился верного особо ценного пса и мотоцикла, а отец с лошадью и телегой неведомо где.
Финал этих разбирательств на квартире знакомых Насти был таков. Андрей первым пришёл в себя и предложил немедленно покинуть квартиру. Заявил он об этом столь решительно, что всем вдруг стало ясно: любому из них, появись милиция, будет не просто плохо, а очень-очень плохо. С этим утверждением можно, пожалуй, и не согласиться. Тому же, скажем, убитому горем и страшными открытиями Тимофею встреча со стражами закона была бы, конечно, тяжела, но и возможностей оправдаться было у него очень много. А гражданину России Якушину, обременённому своей адской шкатулкой, было бы совсем худо. Филипп, чего доброго, вообще бы сухим вышел из воды. Не станем гадать. Тем более, что эти гипотезы нам совершенно не нужны для описания дальнейшего "хода пьесы". Но не вредно понаблюдать, в каком состоянии вся четверка покидала квартиру при данных вполне реальных обстоятельствах.
Тимофей всё-таки с большими натяжками и путем самообмана свёл свои несчастья к минимуму. Мало того, высказывалось предположение, что Василий Тимофеевич, ничего не поняв, но всё же заметно испуганный, решил заехать к куму. Нервы были у него крепкие, да и на здоровье на подходе к 80-ти он не жаловался. Правда, никакой мудрости, свойственной, как считается, старикам-труженикам, в нём не наблюдалось. Должно быть, оттого и жил он долго и помирать не собирался. Жене удалось уверить Тимофея, что отец его цел и невредим, а всё остальное, то есть распущенность и постыдные занятия красавицы-дочери и измена красавицы-жены, – всё это не было доказано. И даже пребывание жены на даче Валентины и Вовчика имело то объяснение, что надо было где-то переночевать. А одного Валентина его на дачу не пустила бы, да и дорогу едва ли нашёл бы. Конечно, все эти соображения были довольно дырявыми, хоть можно было бы на эту тему ещё фантазировать и здраво рассуждать о чём угодно. Например, о том, сколь опасно было бы Катерине возвращаться в темноте домой.
Было у Тимофея ещё и то утешение, что жена и сын как мы не раз подчёркивали, не слышали чудовищных речей Филиппа. Одним словом, Тимофей Васильевич, хоть и очень страдал, но мог надеяться, что жизнь устроится и потечёт попрежнему.
Андрей справедливо полагал, что адская работа по удержанию Филиппа, который будучи раньше отпущенным, чего доброго, уничтожил бы все достижения Константина, – работа эта ещё больше укрепила дружбу. А уж деньги Костя непременно раздобудет, да и вообще не в деньгах счастье. Правда, жизнь то и дело повсеместно опровергает эту расхожую формулу. Заслуга Андрея казалась тем более весомой, что Филипп вполне мог знать из прежних своих контактов с Настей, где находится дача её родителей в Русановских садах. Вопрос же о последующих расчетах более всего задевал Константина, так как и Тимофей полагал, что Костя явно его должник. А сам Тимофей обязан был Витьку за молчание, а сверх того и за "ранение". И так до бесконечности…
Якушин же, переживший наибольшие страдания и страхи, был, можно считать, больше всех теперь вознаграждён. Но предстояли ещё многие расходы в Москве. Заходили уже в голову мысли о том, как не просто будет добраться с таким грузом до этой самой Москвы. Короче говоря, хоть он прошёл благополучно через двойную страшную трагедию, но его моральные и материальные долги были велики и весьма запутаны. Например, совсем не просто было установить, кто кому более обязан: Анастасия Константину или наоборот.
И наконец Филипп. О нём забывать не собирались, он единственный из всей необычной компании, включая ожидающих внизу, не мог ни в ком найти даже малейшей поддержки или понимания. Любимейший его многозарядный пистолет глядел ему в спину. Кроме того, всякая драка закончилась бы для него плачевно даже и без пистолета. Помимо этого, и страшные удары, как мы помним, получал он неоднократно. Но поистине колоссальной была его живучесть, что нам предстоит ещё увидеть. А в настоящий момент не то что затевать побег или скандал было более, чем глупо, но и вообще дёргаться. Могли и калекой его сделать. Машина бы укатила, а там поди разбирайся. Так что он решил выжидать, тем более, что теперь многое он знал и об этой великолепной квартире, и мельком о какой-то шкатулке, и характерные черты участников событий.
--------------
Встретившись с Сергеем и Катериной, измученными долгим ожиданием и неопределённостью, сообразили, что их теперь аж семеро. Так что всё равно, даже при каких угодно надеждах не повстречаться с милицией, сесть-то негде. Не забудем, что вместе с женой и сыном поджидал Тимофея и слегка раненный в руку Витёк. Когда в машине обследовали царапину Витька, то он, вполне успокоившись, объявил, что доберётся домой сам. Хитрец он был большой и новых приключений не искал. Зато показавши, какой он надежный, а вместе с тем и покладистый друг, он как бы ещё раз подчеркнул, что на Тимофея ложится теперь некоторый моральный и даже материальный долг. А то ведь он мог при всей своей дружбе с Тимофеем очень ославить его перед прочими друзьями и знакомыми.
И вот выяснилось, что можно с превеликим трудом разместиться вшестером. Конечно, это было скверно во всех отношениях, но отпускать Филиппа без предупреждений казалось ещё хуже. Он должен был понять раз навсегда, что всякая попытка мести Анастасии или кому-нибудь ещё из участников событий чреваты для него ужасными последствиями. Объясняться же с ним на улице тоже было плохо, потому что он мог опять плести всё что угодно и привлекать внимание многих жильцов. И всё-таки брать Филиппа с собой не следовало. Это была их грубейшая ошибка. Видимо, друзья не вполне представляли до сих пор, с кем имеют дело. Сыграли свою роль, как мы вскоре увидим, и случайности.
Весьма далеко от их конечной цели, которую сидевший за рулем Тимофей и сам довольно смутно представлял, свернули в тот переулок, что когда-то назывался (а возможно, и теперь) Пирятинской улицей. Здесь Филиппу, который за время пути не успел ни ругаться, ни брякнуть что-нибудь ужасное жене и сыну Тимофея, так как он очень внимательно следил за дорогой, предложили выйти. С последними грозными предупреждениями!
Путь теперь лежал на улицу Ижевскую, на которой и находилась дача знакомых родителей Константина. И там друзья мечтали отдохнуть и придумать дальнейший план. Когда Филипп с тихими злобными проклятьями выбирался из машины, прощаясь с любимым многозарядным наганом и планами мести за многие побои и унижения, он не мог представить, как ему сказочно повезёт. Пока стояли на бульваре Дружбы Народов, размышляя некоторое время, как лучше им ехать на левый берег: через мост Патона или даже через Южный мост, что было бы совершеннейшей глупостью, Филипп без особой надежды обратился к таксисту. Ясно было, что ехать неведомо куда, да ещё и преследовать, не только не получив аванс, но и вообще пока без расчета, а зато, дескать, позже будет оплачено с избытком, – ехать на таких условиях мало кто согласится. Но шофёр оказался не совсем обычный. Это был могучего телосложения бык с фиксами и наколками, а главное – весельчак.
Филиппа тут же осенило, он снял с руки великолепные часы, протянул этому весёлому "водиле" и сказал:
– Слышь, браток, гони вон за той "волгой"! Всё получишь с лихвой.
– За какой "волгой"? – спросил здоровяк, уже нажимая на газ. – Да ты, я вижу, пустой, как барабан.
– Всё получишь, я же сказал! Сколько попросишь, столько и получишь.
Так как внешность Филиппа была с точки зрения этого шоферюги внушительной (включая и наколки, которые мы забыли прежде упомянуть), то вопрос решился.
– Вон "волга" старая, светлая. Гони скорее!!
Теперь уже Филипп следил не за дорогой, а за бегущей не так уж быстро машиной Тимофея. Не в аэропорт же они катят таким способом… Тревога Филиппа разного рода скоро рассеялась. И не только потому, что был он большой знаток Киева и почувствовал, что путь лежит не в Борисполь. Всё благоприятствовало преследованию, включая и то, что бесконечно уставший Тимофей должен был следовать не очень внятным указаниям Константина. Чем дальше, тем твёрже становилась уверенность Филиппа, что он не отпустит своих обидчиков.
Вообще говоря, выслеживать так, чтобы тебя не заметили, далеко не всегда удаётся. Особенно трудно становится, когда с главной трассы переходят на улочки и переулки. Но Филипп, всё время не упускавший из виду машину, так и не потерял след.
Наконец добрались до цели, каковой оказался небогатый двор – нечто вроде дачи с участком на улице Ижевской. Тимофей, Катерина и их отважный сынок Серёга должны были расстаться здесь с нашими супер-героями. У Тимофея помимо прежних кружились теперь в голове и другие мысли: как в случае необходимости починить ружье, да и вообще как раздобыть денег на разные нужды, тем более после имевшей место "атаки дачи". От усталости он забывал, о чём думает. Терзала его и мысль о том, как теперь строить отношения с женой, поскольку неизбежно возникнет неловкость. Вспоминал он без особой радости и о пострадавшем друге Витяне…
Вопрос о компенсациях виделся ему при всей усталости очень верно: источник был единственный. А потому он долго не упускал парней из виду, вплоть до того момента, когда они отворили калитку. Конечно, они могли выйти ещё метров на 300 раньше, чтобы ему труднее было следить, но не те это были люди, чтобы постыдно прятаться, да и смысла в этом совсем мало.
Так что вошли они в дом, оставляя след Тимофею, но менее всего предполагая, что видит их сейчас… Филипп. Парни проводили глазами "волгу". Особых угрызений совести они не испытывали, так как с их точки зрения, да пожалуй, и с какой угодно, тяготы путешествия с кладом в руках, страхи встречи милиции, драки и многие опасности с лихвой всё выкупали. А о том, чем он обязан дочке и матери, Константин, как и прежде, думать не хотел. Это показывает нам, что и благородному человеку подчас трудно быть объективным. Да и вообще не вполне понятно, что это такое… Но не станем же мы с вами, читатель, входить в джунгли философии, нравственности и этики…
Домик был невзрачный, хоть чем-то и симпатичный. Вокруг немало зелени. Константин, не раз здесь бывавший, причём последний раз недавно, с трудом его признал. Хозяев дома не было, да и не могло быть. Оба друга больше всего хотели войти в дом, обсудить положение, отдохнуть, что-нибудь придумать. Может быть, в этот момент им и впрямь лучше было не знать-не ведать, что Филипп их выследил. Требовалось спокойствие, а сверх того выдержка и запас сил, так как забот и хлопот не убавилось. Хорошо уже то, что не забыли вернуть ключ Тимофею. Теперь надо было открыть шкатулку, подумать, как везти её, выбрать способ с наименьшими трудностями добраться до Москвы. Усталость сделалась как бы привычной, но общеизвестно, что усталость в трудном положении это бич, а избавить от нее может только отдых, даже при весьма крепком и могучем здоровье. Так что войти во двор, запереть калитку, потом беспрепятственно войти в дом, – всё это можно было считать, конечно, достижением, но блаженства настоящего покоя и отдохновения от приключений не было и близко.
Здесь не помешает сказать несколько слов о хозяевах домика и участка, старинных приятелях родителей Константина. Люди это были вполне симпатичные, не бедные и не богатые, получившие в конце концов квартиру в стандартном доме, но сумевшие с помощью хитреца сынка и домик с участком сохранить. И как совсем скоро станет ясно, собирались что-то строить на подворье, должно быть, по совету того же сынка. По поводу хозяев прибежища наших друзей можно высказать ту же мысль, что и по поводу хозяев четырёхкомнатной квартиры. И тем и другим суждено так и остаться у нас "внесценическими персонажами". Если бы им могло прийти в голову, какие события разыграются на их подворье или в их квартире, то никогда в жизни никому на свете не оставили бы ключи. Что же касается именно этого домика, то даже услышав разговоры друзей с Тимофеем, хозяева потребовали бы тотчас ключи назад. А уж о том, какая невероятная драма, вернее, совсем запредельная и жуткая история, разыграется здесь, – это не могло им привидеться даже в страшном сне.
Проснувшись рано утром, наши отважные парни, увы, и после отдыха ощущали усталость, тревогу и отсутствие плана. Константин, столько перемещавшийся уже со своими сокровищами, боялся, что теперь и километра не пройдёт, имея их в руках. Несмотря на колоссальные достижения, Константин Иванович Якушин, интеллектуал, красавец и атлет, никак не мог спокойно, без всяких хлопот, оговорок и страхов порадоваться успеху. Вот ведь как бывает: трудности, которых иному хватило бы с лихвой на инсульт, а то и самоубийство, преодолены, а ликование не только не наступает, но даже неизвестно, наступит ли когда-нибудь вообще. Добраться с сокровищем в руках до Москвы! Господи, когда ещё это произойдет? И как это всё устроится?
Короткая беседа показала, что надо перво-наперво вскрыть шкатулку. Андрей, видевший свою вину в исчезновении бесценного ящика из Костиной квартиры, не хотел даже думать, что друг его виноват не меньше, а он, Андрей Погожев, многими и безупречными поступками искупил свою вину. Поэтому он тут же согласился заняться шкатулкой. Если бы удалось открыть и убедиться, что ничего не пострадало внутри, то это был бы огромный шаг на пути возвращения к прежней нормальной жизни. Но не нести же вещь к слесарю, не имея ни денег, ни времени, ни сил, да и самого слесаря. Весьма интересно, что мысли такого же рода приходили в голову и Насте после похищения. Итак, предстояло священнодействие.
--------------
Сперва испытали заветный ключик, хоть Костя пробовал его уже, пребывая в компании с Катериной. Теперь можно было вновь спокойно его испытать. Увы, драгоценный ключ не открывал замок и сейчас. Чего доброго, и ключа лишишься! Долго прилаживали стамеску, с величайшей осторожностью пускали в ход молоток. Наконец замок подался, но при этом снова запереть оказалось невозможно. Несмотря на то, что запереть шкатулку был вопрос колоссальной важности, пока что он принялся перебирать предметы. Хоть было очевидно, что в шкатулке, которую не удалось открыть или, наоборот, открыли, а потом с трудом закрыли, должно или всё сохраниться или всё исчезнуть. Трудно было представить иные варианты.
Дрожащими руками перебирал он предметы. Колье с брильянтами. Массивная цепочка с медальоном, а в нём фотография родителей. Чудесные перстни. Запонки. Несколько пар серёг. Старинные часы, которые хоть он и не заводил ежедневно, но всегда мог это сделать, и ход был безотказный. Часы оказались в шкатулке недавно. Конечно, это едва ли полезно для механизма, и он подумывал даже о том, чтобы извлечь часы и хранить в отдельном ящичке. Браслет при этих часах был совершенно идеальной работы. Немало было и миниатюрных вещиц. Многие вещи были в чудесных футлярах. Некоторые из драгоценностей были закреплены неподвижно, а иные лежали свободно. И хоть в шкатулке царил теперь хаос и даже иные закрепленные вещи соскочили с креплений, ничего не пропало и вещицы не повредились. Выяснилось в принципе, что кроме замка и царапин, повреждений нет, если не считать мелких изъянов креплений. Но всё равно и царапины, и замок, и хаос, и незамеченные сперва мини-повреждения – всё это больно било по нервам.
Константин не понимал, радоваться теперь или печалиться. Чуть не плача, то ли от счастья, то ли от совсем недавних потрясений, то ли от далеких воспоминаний, он сидел, не зная, что делать дальше. Между тем мысли о ближайшем будущем вторгались всё более властно.
Была заперта входная дверь и дверь в комнату, где они теперь находились. Ключи от комнат так и торчали в каждой двери вечно, причём это были одинаковые ключи. Правда, входная калитка имела надёжный замок, но в целом дачка была далеко не люкс. И на фоне этого убожества особенно ярко засверкали сокровища. Костя чрезвычайно осторожно и , так сказать, системно выложил на стол содержимое шкатулки. Руки его при этом слегка тряслись. Шкатулка перешла к Андрею. Пропуская подробности, скажем, что была в комнате возможность очень надёжно отделить содержимое шкатулки от инструментов, самой шкатулки и посторонних случайных предметов. Андрей сперва весьма долго разглядывал замок.
Надо сказать, что Андрей среди прочих своих прекрасных достоинств имел ещё и такое: сноровка и терпение при изнурительной работе. Это были как бы черты умельца-механика. По профессии же он хотел быть сперва инженером-механиком, а после стал инженером-теплотехником. Не всякий понимает, что механик и инженер-механик – понятия весьма разные. Можно быть инженером-механиком с большой теорией вплоть до математики, но весьма слабым при ремонте механизмов. Что же касается инженерной работы в принципе, то мы знаем, что Андрей был настоящий инженер, а не такой, каких сотнями тысяч поставляли когда-то вузы, причём женщин-инженеров стало в конце концов, кажется, даже больше, чем мужчин. Так или иначе, инженерные знания к ремонту хитроумного замка, пожалуй, приложить трудно. Был ли Андрей подлинным умельцем? Едва ли. Но значительно превосходил среднего гражданина, который, как правило, весьма мало имеет упорства и сноровки. Факт остается фактом: шкатулкой занялся именно он при полном согласии друга.
После полуторачасовых трудов шкатулка стала запираться и отпираться, но далеко не так безукоризненно, как прежде, а с трудом и едва ли не с риском, что замок заклинит или изумительный ключик погнется. Даже мерещилось Косте иной раз при взгляде на ключик, который вполне можно было считать произведением искусства, что он действительно слегка погнулся. Но будем надеяться, что это впечатление – всего-навсего плод усталости, больного воображения и чрезвычайной мнительности.
Сильно били по нервам и царапины. Проклятые эти следы давненько уже терзали легко ранимую душу Константина, даже тогда, когда он не глядел на них. Должно быть, всё было поправимо, но трудный путь предстоял многострадальным драгоценностям. И всё же утомленные друзья даже вообразить не могли, что ещё предстоит.
Правильно, читатель! На свободе пребывал Филипп. Поняв, где остановились его заклятые враги, он решил действовать очень быстро. Филипп с виноватым как бы видом попросил громилу отвезти себя домой, на улицу Владимирскую. Отметим, чтобы не запутываться, что мы теперь сместились на сутки назад по отношению к описанным нами переживаниями и манипуляциям, связанным со шкатулкой и её содержимым. По дороге домой Филипп непрерывно размышлял, как обставить свои уже довольно длительные и ещё предстоящие отношения с громилой-водителем. Если предложить сумму недостаточно солидную, то можно ведь и залога лишиться. Если попросить отвезти себя назад, то чёртов водила что-нибудь заподозрит. Неясным оставался и такой вопрос: а стоит ли вообще сегодня отправляться на левый берег? В конце концов Филипп принял, как говорится, соломоново решение.
Когда подрулил шофёр к его дому, он вдруг спохватился и твёрдо решил не засвечиваться, то есть не показывать шофёру, где он живёт.
– Я вообще-то в другом доме живу, но я вот что решил: я лучше сейчас у кумы возьму. Через пять, от силы семь минут – получишь.
Он нырнул в проходной подъезд, бегом прискакал домой и действительно через несколько минут был с деньгами на месте.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Здесь поневоле приходит в голову мысль о забавном совпадении, хотя чего только не увидишь в этой жизни. А именно: самые разные люди весьма тяжело расстаются с привычными вещичками вроде колечек, бус, часов. Особенно привыкают к часам и браслетам при них. Поэтому то обстоятельство, что убийца Филипп дорожил часами и тщательно пригнанным браслетом так же, как и благородный Константин Якушин, чему мы были не так давно свидетелями, не должно особенно удивлять. Разумеется, часы часам рознь. И будь часы Филиппа и браслет при них таким же чудом искусства, как часы и браслет из Константиновой шкатулки, едва ли они оказались бы в руках у "водилы".
Приближаясь, Филипп с большим облегчением увидел, что мужик поджидает его, прогуливаясь у машины. Ещё не отдышавшись, Филипп стал городить одну небылицу на другую.
– Слышь, вот тут 350 гривен. Я бы и больше отстегнул, но я много должен тем пидарам. А ты ж видел, какие быки. Они ещё одного кента своего дождутся и будут в Днепр сваливать на моторной лодке или х… их знает как. А мне тогда придётся туда им лавуху везти. Я теперь за сутки максимум, а то и меньше, должен всё собрать. Я, дело прошлое, думал, что всё это понты, что они долго ещё будут тут вышивать, в Киеве. А вообще-то парни нормальные…
Филипп отчасти добился цели: парень пялился на него, давно утратив нить рассказа, а возможно даже решил, что его необычный клиент не в своём уме. Да и не мудрено, потому что во всём, что плёл хитрый Филипп, слишком много было дыр и глупостей. Правда, впечатления полного бреда тоже н создавалось. Главное же, что на убийцу, выслеживающего жертву, Филипп теперь был мало похож.
Пропуская подробности, скажем, что сторговались на 400-х гривнах. Надев на руку часы и расставшись с таксистом, Филипп очень приободрился и готов был действовать. В чём точно была его цель – он пока не очень представлял. Не имел он понятия и о планах своих обидчиков, но больно уж велико было желание вернуть бесценный револьвер. Ему и в голову не могло прийти, что его великолепное оружие Андрей решил утопить как можно скорее в одной из излучин Днепра. Мало того, мудрое это решение Андрей и выполнил при первой возможности. Задумывался Филипп и о шкатулке, поскольку слышал краем уха о ней два или три раза. Но более всего помнил он об унижениях и побоях, а меньше всего думал о том, что у его противников не было иного выхода и что его в конце концов с миром отпустили, но сурово предупредили. Да, пожалуй, месть была теперь главнейшим его мотивом, его заветной мечтой, и отступать он не собирался. Где остановились заклятые враги – знал он твёрдо, но сугубо визуально, т.к. не было возможности разглядеть номер дома и улицу.
Расстанемся с ним на время и вернёмся к нашим парням. Было принято простейшее решение: целых двое суток ( а то и больше – сколько понадобится) потратить на то, чтобы твёрдо узнать путь к железнодорожному или к одному из автовокзалов. И там выяснить, как проще всего и скорее добраться до Москвы.
Не раз подмечено, что при выезде из Украины досмотры строже, чем при въезде в молодое украинское государство. Мало того, Украина, как и все не так давно появившиеся страны, очень не любит, когда увозят ценности. Можно было придумывать разные способы свести к минимуму риск, но особость багажа всё равно в данном случае делала поездку, да и вообще всякое перемещение, нервными и опасными. Не возят обыкновенные пассажиры с собой сокровища. А то обстоятельство, что между Украиной и Россией для граждан, за которыми специально не следят, досмотров настоящих практически не бывает, – это почему-то забывалось. А если и принималось во внимание, то всё-таки мало утешало.
Неясно было решительно всё. Вот, к примеру, простой вопрос: купить чемодан или лучше так и везти в торбе? Мысли такого рода сильно утомляли, а кроме того, парни то и дело натыкались на свою финансовую немощь. В какие-то моменты Косте было очень досадно, что он проявил малодушие и взял маловато денег. Но тут же он вспоминал, что взяли денег довольно много, а деньги эти (и его и Андрея) очень быстро разошлись в ходе такого ужасного и необычного путешествия. Да и вообще можно ли было брать с собой слишком много денег, понеся такой колоссальный урон, находясь на грани полного отчаяния и ни на что не надеясь? Так что лучше было гнать эти тяжёлые воспоминания и глядеть вперёд.
Но мысли продолжали ходить кругами, не говоря о том, что то и дело помимо воли оказывались далёкими от практических соображений и планов. Вот лишь два-три образца этих бессильных фантазий, которые были следствием усталости или странности всего, что с ними творилось последнее время. Потому что о таких людях едва ли кто-нибудь мог не только сказать, но даже подумать, что они могут быть "отмороженными", не от мира сего, несолидными. Они даже беседовали о том, что простые деляги, инженерики, мазурики, не говоря уже о спекулянтах и фарцовщиках, едва ли растерялись бы в подобном положении. Унынию способствовало и ощущение заброшенности и убожества дачки.
Вот один из абсурдных вариантов. Получить из Москвы телеграмму (в Киев, до востребования) … Не представляя, должен ли нотариус или чёрт знает кто ещё заверить текст подобной телеграммы, стали думать об этом смешном тексте, который подтвердил бы что драгоценности такие-то (список) принадлежат такому-то и он собирал их сорок пять лет.
Дошли даже до такого варианта. Позвать Анастасию, одолжить у нее деньжат, повесить ей на шею и на запястья лучшие цепи, ожерелья и браслеты. И что же дальше? В Москве оплатить ей с лихвой её старания? У Кости даже мелькнул её пленительный образ, её лицо в момент кипящей страсти…
Да, мысли заносили их (более всего, конечно, Константина) весьма далеко. Но стряхнув видения, он тут же соображал, что любые проекты, реальные или малость причудливые, а то и вполне безумные, разбиваются вдребезги при соприкосновении (путь пока только в планах, мыслях, предположениях) с реальной жизнью.
Пришёл, однако, черед подумать об ужине, ночлеге и разных прочих бытовых мелочах. Невредно было обследовать окрестности. Мало того, становилось ясно, что придётся, скорее всего, задержаться на недельку, а то и целых десять дней, и подобно Никитушке Ломову использовать свою физическую мощь, чтобы заработать денег. Да и к этому ещё надо было как-то подступиться. И было уже ясно, что работать, выяснять всё, что требуется в связи с отъездом, делать необходимые покупки должен кто-то один. Другой же обязан стеречь сокровища. И яснее ясного, что этот другой – не кто иной, как Константин, отчего он испытывал ужасную неловкость перед другом. Впрочем, можно было и поменяться, т.к. доверие было несокрушимым. Важно то, что один обязан стеречь, а другой хлопотать по разным направлениям и подрабатывать. Как бы там ни было, в магазин за сверхскромной едой отправился пока что Андрей. Магазинчик, напоминающий деревенскую "крамныцю", обнаружился ещё вчера, хоть прежде Костя о нём понятия не имел. Продавщица оказалась шустрой, понятливой, а главное – на редкость расторопной. И скоро станет ясно, какое это было нечеловеческое везение именно в данном случае.
Не станем описывать, что покупал Андрей, но ясно одно: друзья смирились с необходимостью нести расходы и искать новые деньги. От этого Андрею даже стало как-то легче на душе. В конце концов – прочь уныние! Не могут же, чёрт побери, два богатыря пропасть в местах, где весь народ вполне свой и понятливый, даже если они заметно выделяются.
--------------
Возвращаемся к Филиппу. У нас встречались уже, как вы помните, и нож, и топор, и отличный многозарядный револьвер, и охотничье ружье и штыковая лопата, использованная Константином далеко не по назначению в критический момент. Теперь полюбуемся кинжалом, который Филипп взял из своей коллекции. Клинок был тонким и сверхпрочным, как у стилета, но длиннее. Заточка, конечно, острейшая, а рукоятка чрезвычайно удобная. Сверх того, вооружился он звериным терпением. Довольно долго решал он вопрос о деньгах и пришёл к выводу, что денег надо взять побольше: могло случиться, что с места сражения придётся отправиться и не домой. Не забывал Филипп и о шкатулке, о которой слышал краем уха.
Как добирался он до домика на улице Ижевской, название которой так и не успел рассмотреть, описывать нет нужды. Важно другое: во двор проник он бесшумно, воспользовавшись тем, что забор с одной стороны выдавался, образуя угол среди густых зарослей. Мгновенно осмотревшись вокруг, хоть уже сумерки очень сгустились, решил он поджидать, отлично спрятавшись и очень здраво рассудив, что не ходить в клозет невозможно. Хоть домик имел участок соток десять, но канализацию хозяева устроить пока не удосужились. И Филипп установил путем молниеносных рассуждений, а ещё более с помощью столь же быстрых наблюдений (дорожка, запахи, крючок), что туалет во дворе действующий.
Вдруг пришла ему в голову мысль, что парни могут находиться в доме не одни. А могли, наоборот, покинуть это своё прибежище. Но в домике кто-то был, потому что горел свет. Звериная выдержка и жажда мести, о которой мы столько уже говорили, позволяли ему сидеть в засаде, не теряя надежды поквитаться и даже обретая новую уверенность, что он близок к цели. Наконец он увидел, что Андрей покидает дворик. У него аж сердце зашлось от надежды, что так или иначе с одним хотя бы он сегодня расправится. У него даже не возникало мысли, что убив одного, он наверняка попадёт под страшное подозрение в глазах другого или, что несравненно хуже, не сможет покинуть двор. Едва ли все промахи или ошибки Филиппа печалят тех, кто вместе с нами следит за тем, что происходит на этом небольшом участке. Впрочем, участок был неплохой во всех отношениях, что мы ещё рассмотрим довольно подробно. А пока что мы совсем приблизились к кульминационной точке.
Оставшись один, Костя аккуратно и надёжно спрятал многострадальный ящик и тщательнейшим образом запомнил место, хоть, казалось бы, не было в этом и малейшей нужды. Вдруг он почувствовал чуть ли не ненависть к своим драгоценностям и вместе колоссальную лёгкость оттого, что не держит их в руках. Налегке вышел он во дворик, направляясь в сторону туалета. Это было почти блаженство – ощущать, что руки свободны. Тем не менее присутствовало желание скорее вернуться в дом, дождаться Андрюху, потом пожевать, что Бог послал, и снова спокойно обсудить планы.
Выходя из домика, едва ли он мог вообразить, что его поджидает в ближайшие три минуты смертельная опасность.
Покинув клозет, он сделал несколько шагов. В это же время и Филипп, выйдя из своего укрытия, молниеносно сделал два больших шага, которые оказались не вполне бесшумными. И в то же мгновение (вот ведь какое бывает счастье!) раздался душераздирающий крик вошедшего Андрея: "Берегись!!" Так и не ясно до сих пор, от шагов ли Филиппа или от крика Андрея Костя прыгнул вперёд и развернулся. В любом случае крик очень подхлестнул его и не исключено, что спас ему жизнь. Отыскать здесь истину невозможно, а лучше поглядим теперь, что происходило далее.
Оскалившийся Филипп с кинжалом, несмотря на мгновенное колоссальное разочарование, был абсолютно готов к поединку. Если нападающий был похож на хищную рысь, то и оборона казалась убийственной и не знающей пощады. Однако перевес размером в кинжал, да ещё в руках такого чудовища… Можно только гадать, чем закончился бы поединок.
Противостояние, пожалуй, было под стать битве гладиаторов: один должен непременно погибнуть. Здесь требуется полная внимательность и напряжение. Вот почему невозможно оглядываться. Так и вёл себя Филипп. И это был его решающий промах! Хотя если разобраться, спасения для него уже не было, а можно было лишь попытаться дороже отдать свою гнусную жизнь. Что теперь руководило им: всё та же жажда мести или возник уже и страх – исследовать всё это теперь невозможно, да и нет нужды. Немедленно покончить с одним – вот была его сверхзадача на ближайшие минуты.
Андрей увидел близ забора мотыгу, но старался не глядеть на неё. И вообще представлял дело так, что он растерялся, не знает за что хвататься, как помочь другу, не подставляя и себя под удар. В этой актёрской игре не было необходимости: зверь в образе человека не мог и не хотел глядеть по сторонам, стремясь немедленно добиться цели.
Удар мотыги по плечу исторг из его уст страшный звук, но, к счастью, приглушенный. Это был не крик, не рёв и не вопль от боли, а что-то ещё. Второй удар свалил его. Опираясь на руку, он и теперь был страшен, но супер-удар ногой в голову доконал злодея. Не желая услышать новый хоть какой-нибудь звук, так как тишина была их единственной надеждой, Андрей ещё минуту, если не больше, душил его. Страх и ненависть умножили огромную мощь. И наконец дело было абсолютно закончено, но это касалось только лишь смерти чудовища.
Предстояло новое тяжелейшее испытание, причём под гнётом непрерывным и изнуряющим, под прессом страха и опасности. В дыру клозета этот труп не пролезет, и поди знай, когда будут чистить эту чёртову уборную. Молча, преодолевая усталость, ужас и отвращение, принялись за работу. Взаимопонимание, правда, было замечательное. Их на эти предстоящие ночные часы связывала не столько дружба, сколько страх. Тот самый страх, который может и отнять силы и умножить их. Пока Константин разбирал штабель шлакоблоков, Андрей разыскал близ сарая или даже в самом сарае и штыковую и совковую лопаты. Это было новой большой удачей – ведь "инструменты" могли быть и под замком.
Вопрос о том, что именно хозяева хотят строить, не изучался, да и вообще слов между друзьями было теперь крайне мало. А многое было слишком очевидно, чтобы обсуждать или комментировать. И более всего ясным был вопрос о том, можно ли унести труп ночью с участка. Ни в коем случае! Нет, нет и нет!! Без транспорта это в принципе немыслимо, потому что появляться даже глубокой ночью с такой поклажей – чистое безумие. Да и куда двигаться, как оставить шкатулку?.. И много ещё вопросов, которые глупо не то что решать, а даже задавать их.
Костя вдруг подумал, что слишком уж много инструментов за такой короткий, даже кратчайший, отрезок жизни: одна штыковая лопата, другая, совковая лопата, нож, топор, мотыга, кинжал, менее грубые инструменты при вскрытии шкатулки. Да, не скоро забудется каждое из этих орудий. Бывают такие обстоятельства, при которых о чём бы мы ни задумались, какие бы мысли, пусть даже странные или вовсе причудливые, ни зашли в голову, как бы мы ни переживали, останавливать работу смерти подобно. Блоки были переставлены, и требовалось помнить, как они стояли. Предстоял теперь тяжелейший труд землекопов без малейшей скидки на моральную или физическую усталость, которая уже сейчас была почти непреодолимой.
Три часа каторжного труда, казалось бы, лишили наших друзей последних сил без малейшего остатка, но дали выдающийся результат. Давно и хорошо известно, что на земляных работах чернорабочий, покорёженный тяжкими трудами жизни, может управиться лучше, чем атлет. Но в данном случае работали не просто силачи, а люди, которым очень даже не чужд был такого рода труд. Хоть они практически не застали эпоху, когда служащие толпами и без проку трудились в поле, на стройке и на рытье траншей, но в биографии каждого из них встречались и садовые участки, и огороды, и строительство дач, и даже шабашки потяжелее.
Но более всего, повторим, подхлестывал их страх. Повезло им в том, что отличная лопата не тупилась, не требовалось лома или кирки. Один копал, другой выгребал. Земля была то вязкая, то твёрдая, то неоднородная. Но не было твёрдого подчас, как камень, песчаника, и не встречалось случайного металла, проволоки или тряпок. Чем глубже, тем прочнее была земля. Пошёл, как говорят строители, суглинок, и вязкость стала сильно мешать. Но приближались уже к отметке, которая почти их устраивала: три метра ниже уровня земли. Нет, этого мало! Требовалось, как им казалось, идти ещё глубже. Яма должна быть и в плане большой: что-нибудь два на полтора метра, а то и поболе, понизу. И сами собой получались откосы, хоть и крутые, так что поверху яма вышла внушительной, а горы грунта громоздились рядом.
Прежде, чем заняться трупом, Костя спустился вдруг снова в яму и стал рыть особую пазуху, заглубляясь ещё чуть ниже, хоть вообще-то пазуха была горизонтальной и в направлении бо;льшей стороны дна ямы. Получилась довольно длинная траншея, которую устроить было бы нелегко и настоящему землекопу или искушенному специалисту по рытью тайников.
Лишь теперь занялись Филиппом, а более всего – его карманами. Не забыли очистить все карманы от каких бы то ни было бумаг и предметов, совершенно обезличивая труп. От всего этого имущества предстояло в дальнейшем избавиться. Единственное, что их утешало, это сумма около трех с половиной тысяч гривен. Вопрос о том, есть ли моральное право воспользоваться такого рода деньгами, был вопросом того же сорта, что и "экспроприация экспроприаторов", предпринятая в незапамятные времена большевиками. Разница была лишь в том, что на сей раз были настоящие основания отобрать деньги и имущество. Но деньги были позарез нужны, а что касается изумительного кинжала, зажигалки, весьма изящной и чуть ли не вечной, часов с браслетом, которыми мы с вами, читатель, уже успели полюбоваться, башмаков, пояса, а главное – документов, то всё это должно было найти свою могилу в каком-нибудь другом месте. Вопрос же о том, что татуировки когда-нибудь помогут идентифицировать труп, обсуждать было бессмысленно. Да и следа от них скоро не будет.
Труп злодея лишь частично разместился в пазухе, которую так удачно сообразил устроить Константин. Ноги полностью торчали, но "усовершенствовать захоронение" было немыслимо, даже если бы от этого зависела их жизнь. Стали наконец засыпать. Это было несравненно легче, но тут же сообразили что трамбовать-то надо так, чтобы в дальнейшем не возникло даже малейшей просадки. В таких случаях используют особые трамбовки, бросают при засыпке в грунт камни. Но где их взять, камни-то?.. Ведь шлакоблоки – это святое: не дай Бог, если хозяин или тот, кто ему собирается на подворье что-то городить, не досчитаются нескольких штук. Страх давал о себе знать различным образом, включая и заметную потерю нормальной житейской смекалки. Ну в самом деле, если не досчитались блоков, то кто же станет искать их в земле? И всё-таки правильно поступили, решивши ни в коем случае не трогать хозяйские шлакоблоки и щебень.
Когда уже заметно стало светать, решили, что если вот прямо сейчас не передохнуть, то дело кончится плохо. Поэтому кое-как подмели и придали поверхности засыпки такой вид, что она, как им тогда казалось, не отличается от прочей территории двора и не вызывает недоумения. После этого пошли в помещение, но прилечь отдохнуть не решились, опасаясь уснуть. Спустя минут пятнадцать или двадцать снова были во дворе. Блоки и щебень были по памяти водворены сугубо на прежние места. Метла довершила дело, выровняв для глаза (хоть постороннего, а хоть и хозяйского) поверхность двора. Дело было окончено! И вот двор принял наконец прежний вид, хоть и на сей раз это не вполне соответствовало действительности, а только лишь казалось. В финале, когда после столь блестящего завершения работ заметно поднялось настроение, им уже не хотелось ни говорить ни любоваться работой. Только спать! Увы, и теперь было не до сна…
--------------
Утверждение, что смертельная усталость непременно валит людей с ног, если есть хоть какая-то возможность прилечь, – подобное утверждение будем считать спорным. Сну мешало одно ужасающее опасение. И оно заключалось в следующем: а не видел ли хоть краем глаза кто-нибудь этой чудовищной операции? Вот что привело их из помещения снова во двор. Да, именно так: при бесконечной усталости нашлось трудное и неотложное дело. Великого внимания и объективности требовали осмотр забора и рассуждение о том, не могла ли вся их гигантская, страшная и сурово наказуемая по любому законодательству работа иметь свидетелей. И если таковые могли быть хотя бы теоретически, то в данном случае это было бы для друзей поистине ужасно.
Захоронение непременно раскопают. И где бы ни находились тогда Якушин и Погожев, их легко будет разыскать. Ведь не станут они скрываться в экваториальной Африке или на берегах Амазонки. А хозяева дачи не могут не сообщить, кому они разрешали здесь останавливаться. Можно, конечно, в любом случае отпираться – вот только едва ли это поможет. Следовательно, если есть какие-то щели и возможность заглянуть во двор, то спокойствие их будет погребено на годы всё в той же могиле зверя и убийцы Филиппа.
К счастью, которое их теперь не покидало (если уместны при столь тягостных обстоятельствах высокопарные слова), соседний двор был отделён высоким забором, вдоль которого у соседей шёл густой непроходимый кустарник. К тому же соседи не подавали признаков жизни оттого, вероятно, что здесь у них была дача, а не постоянное жильё.
Тот участок забора, где проник во двор Филипп несколько часов назад, мы уже описывали. Изучая эти места, друзья заметили его следы и немедленно все их удалили вплоть до самой его засады. Пошли дальше. Забор, кусты и деревья по всему периметру были таковы, что ни специально, ни, тем более, случайно заглянуть во двор не представлялось возможным.
Что же касается шума, то они всё долгое время, пока выполняли каторжную свою работу, старались не шуметь и говорили крайне редко и только шёпотом, отлично понимая, как далеко ночью слышны голоса.
Одним словом, обследование дало более чем благоприятные результаты. Казалось бы, это должно принести подлинное успокоение и едва ли не блаженство, потому что трудно придумать для измученного человека лучшее лекарство, чем сознание безопасности. Теперь наконец можно было поспать, а утром экипироваться и строить дальнейший план.
"Как говорится, нет худа без добра", – печально размышлял Константин, но уснуть не мог. И даже мысли, что теперь можно расслабиться и отдохнуть, не говоря о том, что в Москве ещё будет время до конца отпуска, – все эти разумные соображения не помогли уснуть. Вертелись в голове и такие, например, рассуждения, что человечество избавилось от одного из злодеев. Или такая стандартная и малополезная мысль, что убийство при спасении собственной жизни не должно якобы повлечь за собой ответственность. Но все доводы неизбежно отступали перед другими. Хотя бы о том, что улика вечная. Или о том, что моральные соображения не примет всерьёз ни один суд. Мало того, Константину и Андрею неизвестно о нём ничего, кроме того, что это был отпетый мерзавец, способный на какое угодно преступление. А для властей он, чего доброго, окажется отважным бойцом. Может, пожалуй, и боевые награды иметь, а они предстанут злодеями, убившими благородного человека и храброго воина. У Кости теперь не нашлось сил (и слава Богу!) изучать ещё и эту сторону вопроса, то есть решать, а может ли благородный воин быть убийцей и бешеным псом.
И Андрей, который, как не раз мы видели, имел нервы покрепче, тоже не мог уснуть и забыть о страхах. И даже пришла ему при попытках уснуть, хоть он и не любил штампов, расхожая фраза: "утро вечера мудренее".
Тем не менее после множества событий: страшного поединка, чудодейственного появления Андрея, счастливого финала, адских страхов, каторжной работы и тяжелейшей бессонницы, – после всего этого обоим удалось задремать. Где-то в двенадцатом часу друзья проснулись.
Им стало намного легче. То ли оттого, что хоть частично восстановились силы, то ли придал бодрости ясный день. Но, понятно, было не до отвлечённых разговоров, не говоря уже о веселье. Что же касается шуточек о классических мудрых гробокопателях, то об этом не могло быть и речи. Хотя кто знает, не мерещились ли гробокопатели нашим парням во время короткого сна?..
Во всяком случае жизнь не остановилась, и теперь все силы должны быть отданы составлению разумного плана. Но пока что не получалось не только более или менее подходящего, но и вообще никакого плана. Была лишь одна и впрямь разумная, как им представлялось, мысль: искать непременно автобус, а не поезд, причём автобус попроще, вовсе не люкс. Кроме того, нужно было добираться до России кратчайшим путём. Всё это было очевидно, но это не был ответ на вопрос: а что же именно, что конкретно следует сейчас делать? Да, требовался план действий. Именно план!
Однако возникали, чёрт бы их побрал, всё те же незатейливые вопросы. Какие в Киеве автовокзалы? Как до них добраться? Каков кратчайший путь в Россию? И это размотать в их положении, как теперь стало выясняться, было очень и очень не просто. Исходили из двух аксиом. Первое: бродить далее со шкатулкой немыслимо, её следует нести или везти только тогда, когда абсолютно ясно, куда теперь держать путь и как долог он. Второе: оставлять даже на короткое время этот бесценный груз здесь в каком угодно тайнике вообще немыслимо. Следовательно, Андрей должен разбираться один. То обстоятельство, что говорить можно, да и нужно только по-русски – это, конечно, заметное облегчение. Но читать приходилось только по-украински, будь то расписание, вывеска, билет или что угодно.
Сколько в Киеве автовокзалов, как туда ехать – увы, всё было окутано тайной. То, что налегке вдвоем, без двух адских гирь (шкатулки и могилы), без смертельной усталости было бы увеселительной прогулкой, оборачивалось теперь сложнейшей операцией, причём мучительной. Любопытно, что в своей квартире в Москве любой из них значительно проще нашёл бы ответы на все эти вопросы в Интернете: автовокзалы, вокзалы, рейсы, пути, пересадки.
А пока что выход был один: Андрей отправился колесить по столице Украины, то есть по городу, хоть и очень нарядному, но в данном случае мало сулившему приятных минут.
Нет, теперь было не до эстетики и не до экскурсий. Начал Андрей путешествие с того, что всё имущество Филиппа было утоплено, но не там, где покоилось его великолепное огнестрельное оружие. Надо отметить, что всякое действие в создавшейся ситуации – это неизбежно была новая физическая, эмоциональная и умственная нагрузка. Мы ведь помним, что размещая труп Филиппа, освободили его от лишних предметов, причём отнюдь не для того, чтобы он удобнее лег в свою могилу. И всё это, кроме денег, предстояло теперь навечно похоронить в какой-нибудь глубокой заросшей тиной заводи.
Такого рода пакет перед выходом Андрей и соорудил, сделав его компактным и стянув намертво. Забросить же его в гиблое место, причём так, чтобы абсолютно не привлечь чьё-нибудь внимание, – это тоже был не малый труд, хоть иные могут с этим не согласиться. Найти удобное место, размахнуться, метнуть так чтобы сверток утонул, а не остался на мели… Но и некоторое успокоение это вносило: следы исчезали.
Увы, вечная могила на улице Ижевской оставалась. Впрочем, перебросить какой-нибудь мост между теми, кто когда-нибудь найдёт останки на глубине 3.5 м, и теми, кто будет искать Филиппа, практически невозможно.
С этой обнадеживающей, но всё-таки не бесспорной мыслью Андрей отправился на поиски автовокзала. Между тем, среди бесконечных хлопот и раздумий он как-то не почувствовал, что солнце уже довольно низко, и весьма долго не глядел на часы, что, вообще говоря, было ему совсем не свойственно. Вернуться же совсем без результата было не только неловко перед Константином, но это был новый удар по истерзанным нервам и сулило тяжелейший вечер в постылом домике.
Очень трудно воспроизвести его расспросы, пересадки и разочарования. Но вернувшись весьма поздно и едва при этом разыскав дорогу, он перво-наперво принёс Косте свои извинения, сообразивши в пути, что ожидать в их положении ничуть не легче, чем блуждать в темноте. Андрей тут же сообщил о своих огромных достижениях. Главным из них было то, что в пустынном месте в глубокой заводи покоится все, что осталось от Филиппа, включая башмаки, бумажник, отлично знакомые нам часы и браслет, супер-зажигалку, кинжал и всё прочее. Разумеется, и мобильный телефон, который не забыл он при упаковке раздавить.
Что же касается автовокзала, то Андрей собственными глазами видел его. При этом так и осталось невыясненным: тот ли это автовокзал, куда его направляли, указывая адрес где-то на Московской площади. Или, может быть, это тот, что на проспекте Науки? Пресловутый проспект как раз подходил тут к Московской площади, не говоря о том, что в этот узел въезжал и хорошо знакомый уже ему проспект Дружбы народов. О том, что существует ещё и Черниговский автовокзал, Андрей знать не желал, хоть ему не раз напоминали.
--------------
Утром сообразили, а точнее, подметили, что далеко не всё идеально во дворе, который за короткое время сделался буквально их проклятием. Много было тяжёлых изъянов. Ну взять хотя бы траву, которой над могилой сейчас не было вовсе, а на остальной площади двора она пробивалась то там, то тут. Стали её прореживать, кое-где совсем удалять, потом разбрасывали над могилой и окрест, а после и вообще где попало по двору. С колоссальным трудом добились наконец того, что "декорация" мало чем отличалась от натуры в прежнем виде. Больше, казалось, ничего поправить нельзя. Но тут вспомнили, что "инструменты" должны непременно стоять на прежних местах и в прежнем положении. А это всё надо было снова и снова припоминать. И наконец, окинув взглядом свою работу, пришли к выводу: добиться ещё лучшей, т.е. вполне соответствующей первоначальному положению, картины в принципе невозможно.
Вокруг могилы была теперь область примерно в 25 квадратных метров, заметно отличная от остальной территории. И самые последние операции ещё расширили эту область. Травка теперь валялась где попало. И лишь после всего этого пришла верная, отчасти даже спасительная мысль о том, что тут будут разные люди. А стало быть, каждый может предположить что возился кто-нибудь другой. Последним их утешением была мысль, что искать на глубине более трёх метров на площади около 50 квадратных метров не просто трудно, а в принципе невозможно.
После всех этих работ, соображений и мучений само собой устроилось у них очередное совещание по вопросу о том, идти теперь наконец вместе или сперва Андрею достать билеты. По здравом рассуждении вместе с Константином он снова отправился один, но теперь он и ориентировался лучше, и яснее понимал, что требуется, и денег имел побольше. А посему после всех поистине бесконечных хлопот и раздумий он не ощущал какой-то смертельной усталости или уныния и даже пошёл весьма бодро. В конце концов спустя некоторое время пешком и городским транспортом добрался он до автовокзала на Московской площади.
Вернулся к Косте он всё же без билета, поскольку выбор пути в Москву был труднейшей и слишком ответственной операцией. Помимо всего прочего, была решена ещё одна проблема. Андрей буквально восхитил друга своей находчивостью, предусмотрительностью, сообразительностью и Бог весть какими ещё различными качествами. Самому Косте это если и приходило в голову, то тут же терялось среди нескончаемых проблем, хоть подобные вещи имеют свойство сами напоминать о себе. Андрей купил два комплекта простой одежды, которая была у них одинакового размера. Это были прежде всего неброские пиджаки. Что касается брюк, то у Константина они очень пострадали в яме при рытье "траншеи", Андрей же сильно испортил свои, кроме всего прочего, около заводи. Было куплено, понятно, ещё несколько вещей. Одежда была теперь разного цвета и даже отличалась фактурой. Эту новую одежду слегка помяли, сразу устранив её заметную новизну. Наконец особо внимательно переложили документы, деньги и всё прочее. Что же касается башмаков, то и их пришлось обновить уже потому, что длительная работа с лопатами, яма, засыпка, заводь – всё это не могло не угробить обувь.
Избавиться от старой одежды и обуви тем же способом, как от имущества Филиппа, теперь было немыслимо по самым разным соображениям. А потому, к радости друга, предусмотрительный Андрюха купил ещё и сумку. Причём не забыли и о мешке, в котором Катерина и Тимофей собирались везти шкатулку. Теперь она, хоть и с большим трудом, разместилась в сумке среди почищенной друзьями старой одежды. Пригодился и мешок. Всё, решительно всё было готово для путешествия на автовокзал!
Пора было прощаться с домиком на Ижевской. Казалось, полжизни здесь прошло. Заперев и дом и калитку, друзья стояли ещё две-три минуты. Но не только торжественность и значимость момента удерживали их. Они то и дело озирались, хоть имели законнейшее основание (разрешение хозяев!) сколько угодно посещать и покидать домик. И вот он важнейшей момент, отрезающий как бы путь назад: ключи очень незаметно и бесшумно опущены в прочный деревянный почтовый ящик, обитый жестью.
Но и после этого тронулись в путь не мгновенно. Новыми (они же весьма старые и набившие оскомину) соображениями делились уже на ходу. При этом все страхи, доказательства беспочвенности страхов, – всё представлялось теперь Андрею примерно так же, как и Константину. Это даже несколько удивляло Андрея, который прежде гораздо спокойнее воспринимал всё, что творится, и хорошо понимал, сколь разными людьми были они.
Мысли о том, что их могли видеть в какие-то моменты и что это, несмотря на все их очень верные размышления, всё-таки представляет опасность, – мысли эти были неотвязными. И всякий раз, как только страхи заходили в уставший мозг, начинала снова выстраиваться теория, что размотать всё это невозможно. Друзья словно забывали, что они это в том или ином виде неоднократно обсуждали. Особенно назойливой была центральная мысль: невозможно перекинуть мост между теми, кто уже ищет или будет искать Филиппа и теми, кто наткнётся на его кости.
Всё это превращалось в некую умственную жвачку, но никак у них не получалось раз и навсегда поставить крест на этих бесконечных рассуждениях. Все прочие вопросы тоже поднадоели. Кто видел Филиппа, проникающего во двор? Как он сумел их выследить? Сказал ли кому-нибудь, что идёт мстить и убивать своих недругов? И станет ли в принципе кто-то кому-нибудь сообщать, что идёт убивать?.. Возникали ещё многие умозаключения, но тут же припоминали, что это всё уже обсуждалось и обдумывалось, причём не раз. Финалом же бесконечных рассуждений и главным выводом был один бесспорный факт: во дворе зарыт труп! Конечно, всё это более мрачно рисовалось Константину. Он даже забывал, до чего тщательно и мучительно они всё обследовали, чтобы, убедиться, что их работу во дворе никто не видел. Но самое интересное, что и Андрей с его железной выдержкой не мог обрести спокойствия то ли вследствие телепатии, то ли раздумий.
В конце концов, как это часто и даже сплошь и рядом в жизни бывает, резкая смена обстановки заставила их думать о другом. Надо было наконец решить, как с наименьшим риском (и желательно – вообще без риска) очутиться в России.
Здесь невредно несколько отвлечься и заметить, что после распада Советского Союза, перехода от социализма назад к капитализму или даже вообще неведомо к чему, усиления терроризма, всевозможных спекуляций и чёрт знает чего ещё – после всего этого жизнь всё-таки стала намного лучше. Правда, добрая половина народа, включая подчас социологов, историков и каких угодно мыслителей, придерживается противоположной таки зрения. Но они, то бишь часть народа и интеллектуалов, далеки от истины.
Раньше никого никуда не выпускали, но зато подавляющие большинство не ведало ни таможни, ни иностранного языка, ни заграничного паспорта, ни наркотиков, ни публичного дома. Что же касается уровня и условий жизни, то и профессор и дворник имели не много: кто две, кто три комнаты. Были и такие, что стояли в очереди двадцать лет. Кто-то, отказывал себе в отдыхе, сносном питании и прочих небольших радостях, копил долго на кооператив, который частенько сулил многие неприятности. Интересны были и такие случаи: кто-то имел сносную квартиру, но владел ещё и маленькой трущобой (метров 12–15, включая кухню и уборную). И поэтому ему причиталась ещё и третья жилплощадь. Короче говоря, много было неприятностей и прежде и теперь. А истина, как водится, окутана туманом.
Но всё-таки, повторим, есть колоссальное различие между старой жизнью и нынешней. И безусловно, новая жизнь оказалась куда интереснее. Преимущество заключается в том, что бесправие и привязка к жилплощади сменились свободой. То есть отпала необходимость скрывать своё богатство, появилась возможность ездить куда хочешь, исчезли политучёба и политинформация и многое другое в этом роде…
Но согласитесь, что и теперь драгоценности на 250 тысяч евро (а то и побольше – оценить это весьма не просто) ни в сумке, ни в авоське, ни в торбе никто не носит. Возможно, в наши дни это даже опаснее, чем четверть века назад. И никакого здесь нет противоречия: идеология обрушилась, а бандитизм окреп! Но особенно тяжёл такой груз после того, как зарыли труп (пусть даже какого угодно мерзавца) посреди опрятного симпатичного дворика, принадлежащего скромным и милым людям, к тому же хорошим друзьям родителей.
Такое соединение причудливых обстоятельств, согласитесь, не столь часто встречается. Этим и объясняется скованность действий и промахи наших парней, не говоря о колоссальном желании попасть в Москву.
Оказавшись на Московском автовокзале Киева, стали разбираться, как поскорее расстаться со столицей Украины, а там и вовсе покинуть братскую республику. Ради достижения этой заветной мечты можно было им терпеть невразумительные объяснения злобных тёток в различных окнах. А при повторных вопросах тётки подчас даже зверели. Не исключено, что отчасти друзьям это мерещилось. И понятно почему: даже случайный подход милиции мало сулил им хорошего. А дядьки-милиционеры очень хорошо чувствовали чужих, которые сильно отличались при всей "маскировке" от русско-украинского немудрящего народа на всевозможных автостанциях.
И всё же вдвоем это было несравненно легче психологически. Тем более, что сумка была незаметно привязана к руке и надёжно закрыта. По этому поводу друзья не раз вспоминали историю бегства Катерины и Константина в телеге. Костя не мог не пересказать другу эту часть своих приключений, поскольку вся эпопея возвращения шкатулки была для друзей в некотором роде общей и белые пятна были им ни к чему. Но главный пункт совместного с Катериной бегства он, как мог, обходил, а Андрей тактично не доискивался. Вообще оба друга очень не любили такого рода похвальбы, хоть у каждого, как нам известно, было что рассказать. Случай же с Катериной был, пожалуй, чудо- событием в Костиной жизни. И о нём, как очень легко понять, никто не должен был узнать никогда и ни при каких обстоятельствах. Впрочем, каждый волен был думать об этом что угодно, будь то Тимофей, Андрей, Витёк или даже Сергей… Далеко занесли Якушина мысли, и вся история казалась ему бесконечным сном.
--------------
А думать-то надо было совсем о другом, тем более, что прибыли давно уже на автовокзал и, как мы видели, стали делать подходы к злым кассиршам. Но бесценная их поклажа не давала им возможности доискиваться более решительно. Лишь спустя долгое время, когда описываемые события (имеется в виду то, что связано именно с переездом, а не вся фантастическая эпопея) были уже в прошлом, смогли они более трезво оценить преимущества и минусы разных вариантов в их положении.
Обстоятельный досмотр бывает в аэропортах. Досмотр в поезде возможен только на перегоне, да и там мало вероятен. Когда речь идёт о некой придуманной и ненастоящей границе, то трудно представить, что состоится досмотр в принципе, будь то на ходу, на стоянке или с выходом из вагона. И всё же в поездах шныряет много должностных лиц. Власть их велика, и лучше их не знать и с ними не встречаться.
Досмотр же в автобусе вообще невозможен ни при каких обстоятельствах, разве что заведомый злодей везет золото, оружие, валюту, а его ловят и наперед известно, кто он таков. Что же касается маленького и тесного автобуса, то досмотр там носил бы характер бреда. Это всё равно, что досмотр в переполненном трамвае.
Итак, вывод из всех этих необозримых «за» и «против» можно сделать лишь один: проще всего из Киева в Москву ехать поездом, но в редчайших случаях лучше всего исключить досмотр на все сто процентов. Так что если разобраться по-настоящему, то решение ехать автобусом было верным, даже весьма разумным. Другое дело, что доискаться, какой автобус каким маршрутом идёт, где он сломается, тронется ли по расписанию или на два часа позже, бывает очень не просто. Поездка и впрямь оказалась тяжёлой и с сюрпризами, но не это было главным, далеко не это. Лишь бы без досмотров!
Стало быть, покатили в славный город Орёл, имея по пути две остановки на Украине: Бахмач и Глухов, а одну уже в России – Железногорск.
Как ни опрощались наши друзья, стараясь иметь вид весьма скромный и неброский, но внешность их была такова, что всё равно они выделялись. При этом в автобусе они были гораздо приметнее, чем в каком угодно другом виде транспорта. Добавим к этому, что у Андрея была электробритва, которую они, где могли, пускали в ход, справедливо полагая, что трех-четырехдневная щетина ещё больше выделяла бы их и не принесла бы и крупицы симпатии попутчиков. Чужие они были и в автобусах и на автовокзалах, но зато полностью вне каких бы то ни было проверок.
Автобус, на вид заурядный и маломощный, катил довольно быстро. Еда и питье были, понятно, с собой – это достигалось очень просто. Питьём вообще не злоупотребляли, не желая выходить в Бахмаче. Труднее было не отрывать руку от сумки. В Глухове же выяснилось то, чего они почему-то заранее боялись и что является в этих местах нормой жизни. Автобус дальше не пойдёт!
Объясняться по поводу того, пересекает ли этот автобус в принципе границу или они просчитались, было бесполезно и по многим соображениям нежелательно. Скорее всего автобус всё же обязан был отвезти их в Орёл. Они никого ни о чём не расспрашивали. Мало того, они стали даже привыкать к той мысли, что не отдают себе отчёт в том, что действительно опасно, а что мерещится. И вот выстояв очередь, с трудом достали билеты на такой же убогий автобус, идущий в Орёл. Нет худа без добра: в их распоряжении был теперь и туалет, и буфет, где имелись тарелки, стаканы и вилки, и наконец, что особенно важно, пункт обмена валюты.
На границе, которая оказалась в каких-то 25-ти километрах после Глухова, вошёл сердитый дядька, а за ним невзрачная гражданочка с листками бумаги. Эта баба вообще неизвестно зачем зашла и какое государство представляла, а главное – какие функции исполняла. В автобусе она сделала не более одного шага. Было бы очень странно, начни эта парочка доискиваться, что в авоськах или в мешках. Там могло быть и сало, которое украинский полукрестьянский люд везет своим сродникам куда-нибудь в Дмитриев-Льговский или в Елец. Кто-то, может быть, ехал на вахтовую двухнедельную работу, но едва ли… Могли ехать и за продуктами, хотя миновали уже те времена, когда провинция катила в столицу, а сельчане в город добывать провизию. Так что вообще трудно было понять, зачем люди катаются. Должно быть, просто хотели повидаться со свояками и кумовьями. Короче говоря, всё было до нельзя обыденно, но сердце у Кости стучало так, что он всерьёз опасался, как бы проверяющие не услышали.
Да, удивительные вещи творятся. Если он на закате своих дней, лет этак через сорок пять, станет писать мемуары и припоминать трагические или счастливые (или просто запомнившиеся) мгновения своей жизни, то среди прочих описанных нами страшных и счастливых минут или даже секунд эти 2 минуты пребывания в автобусе мужика и унылой тётки, – минуты эти точно он припомнит. И даже содрогнётся, чего доброго.
Он не оглядывался, не искал взглядом какой-нибудь шлагбаум, а только ждал, когда же автобус окажется наконец в России. В России!
Но даже здесь ужас, который любому из пассажиров автобуса показался бы абсолютно необъяснимым и на самом деле не имевший вроде бы даже для Кости серьезных оснований, – ужас этот всё никак не мог закончиться. Автобус дёрнулся, остановился, потом шофёр выглянул из окна, что-то бормоча. То ли прощаясь с кем-то, то ли уточняя что-нибудь, то ли готовясь… к новой проверке. И всё-таки покатили по России-матушке!
От всего этого Константина мог бы и удар хватить, если учесть всё, что творилось с ним от начала псевдоимпотенции. Но на то и даны молодость и несокрушимое сердце, чтобы не разбили его сверхтяжкие испытания и необыкновенно чувствительная психика…
Радости не было конца, когда побежал невзрачный автобус по российской территории. Какое угодно воображение не могло бы представить, что гражданина России, не давшего малейшего повода, имеющего при себе безупречные документы станут вдруг обыскивать. Правда, автобус ехал как бы из-за границы, но человек ведь мог сесть и на территории России. Таких подсадок было более чем достаточно. Люди входили и выходили, заплативши иной раз напрямую водителю. Во всём чувствовалась обыденность, да пожалуй и бедность иной раз. Что ни говори, а ехали теперь по родной земле, хоть и мало она была похожа на кружащуюся в бешеном темпе богатую Москву. Но и в России проявляли друзья осторожность и большую осмотрительность. В Железногорске вышли потоптаться пару минут. А вообще-то лучше было не выходить вовсе, поскольку три-четыре человека поступили так же, но авоськи и сумки свои оставили, разумеется, в автобусе, тем более, что и место таким способом вернее сохранялись. Да, Андрею и Константину выходить не было нужды, потому что они и пили мало и в Глухове наведались куда следует. Всё-таки вернулись на свои места с лёгким сердцем. Путь лежал в Орёл, которого и достигли ещё до наступления следующих суток.
Что бы они ни делали, с кем бы из должностных лиц ни говорили, будь то кассир или сварливый водитель, что бы ни выясняли, шкатулка всё равно давила. Даже и тогда, когда безопасность была полнейшей, а настроение в связи с этим вполне удовлетворительным.
Много чего мы не описали, что заслуживает не только упоминания, но и подробного рассказа. Очень тяжело было избавляться в Глухове от гривен и получать рубли, неведомо ещё какого качества и происхождения. Не упомянули мы и о запредельных ценах в захудалом буфете, и о присутствии там вездесущей милиции, и о многом другом.
Наконец-то на вокзале в Орле нормально вошли в кафе, всё ещё совещаясь по привычке. Но повторим, пока в руках шкатулка – подлинной легкости не было. Заходила даже такая мысль, что Москва хоть и родная, прекрасная и долгожданная, но воров в ней, пожалуй, побольше, чем на Украине или в пограничных местах, так опостылевших им обоим. Не беда: сумка-то всегда надёжно привязана и намертво закрыта.
Билеты решили взять не в купейный, а в плацкартный вагон: в купейном как-то неловко не выпускать что-то из рук. Так что радость от того, что наконец-то с автобусами покончено и их ждёт поезд, была не такой огромной, как мечталось, когда тряслись в автобусах по украинской земле. Купивши наконец билеты на утренний поезд в Москву через Тулу, стали было размышлять: нет ли снова промаха? Поездов-то с юга в Москву превеликое множество, что известно всему народу, привыкшему раз в два-три года "поправлять" здоровье в Ялте и в Гурзуфе. Но даже если и проглядели они что-то, или обратились не в ту кассу, или кассирша их запутала, – одно то, что были на руках билеты, очень их успокаивало. Хотя, если вникнуть, то ночёвка мало сулила радости.
Усталость-то свинцовая, а поди знай, какие забулдыги встретятся в доме приезжих. Да и какая там вообще обстановка… Нет уж, лучше ночлег на вокзале, чем в жалкой гостинице. Что же касается новых хлопот с билетом, чтобы скорее уехать, то это совсем скверная операция. Потому что поди разберись, есть ли поезд раньше на 3 – 4 часа, а если есть, то не отменён ли он… Так что, лучше синица в руке!
Ах, как трудно было скоротать эту ночь! И спали, понятно, по очереди. При этом тот, что бодрствовал, не сидел, а прогуливался, привязав сумку к руке. Финал, между тем, приближался, вселяя радость и давая новые силы для борьбы с адской многосуточной усталостью.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Утром отведали кофейку в случайно работавшем буфете. Тем самым укрепили силы и наконец вошли в свой плацкартный вагон, по счастью не очень переполненный и довольно опрятный. К тому же и посадка оказалась своевременной, что тоже можно считать удачей. Снова по очереди дремали. И вот сонливость улетучилась, а стремительный перегон от Тулы в Москву, когда за окном мелькают родные места и пейзажи, стал для них сплошным ликованием. Но и здесь надо было следить за сумкой, отчего Константину при всём отличном настроении стало мерещиться, что он вот-вот с ума сойдёт, если уже не сошёл. Даже вновь явилась дурацкая мысль о том, как обидно поехать умом после всех адских испытаний и на подходе к счастливому финишу. Мысленно он произносил, заботясь о том, чтобы не начать шептать или даже говорить, фразы вроде такой: "Господи! Помоги мне добраться до моего жилища, и больше я ни о чём не прошу".
Да, на подъезде к столице он снова заметно нервничал, чувствуя что состояние блаженства, которое совсем недавно было так упоительно, вот-вот уступит место тревоге и страхам…
Чудесный путь по Москве, проделанный в жизни сотни раз самыми различными путями, будет на сей раз тяжёл, безумно тяжёл. Можно ли представить более нелепый ход мыслей на подходе к родным пенатам?
А далее? Вход в святые святых – квартиру! Ах как он надеялся, что её не успели ограбить! Он почувствовал, что испарина выступила на лбу. Да что же это за проклятье?! Пройти через ад и вдруг на пустом месте без всякой причины так страдать. С большим трудом стряхнул он все нелепые мысли. Но есть ведь и реальные заботы, причём они не то что не за горами, а буквально на носу: ремонт шкатулки, необозримые финансовые вопросы, работа. Да мало ли что ещё?..
Чтобы не мучить пока себя этими практическими вопросами, равно как и беспочвенными, едва ли не мистическими страхами, стал он искать что-то такое, на что можно абсолютно твёрдо опереться. Но к чему бы он ни прикоснулся, будь-то его профессия, родители или сын, – всё-таки ни спокойствия, ни твёрдой точки опоры найти он не мог. А посему не знал он теперь вообще, о чём думать.
Вдруг он понял, что Андрей уже пару минут что-то говорит и даже слегка тормошит его. Поезд замедлял ход, прибывая на Курский вокзал.
Когда выходили из вагона, и далее в метро, и на подходе к дому, хоть Костя и хватался без конца за сумку, и слушал Андрея в пол-уха, и даже отвечал ему, но думал лишь о том, как близко он от своей квартиры. Эту мысль не могли прогнать никакие другие мысли. Уже совсем близко от дома усилием воли отбросил Костя этот навязчивый страх. И даже вспоминал, какое неземное блаженство, какое счастье исцеления принесли ему его чудо-любовницы. "Когда ещё повстречаю я их?!" – вдруг подумал он. Тут же стал ему представляться ненавистный дворик на Ижевской, но уже входили в подъезд. Все видения улетучились.
Начнём с того, что дверь в подъезд тоже имела замок и не какой-нибудь, а внушительный и открывающийся с помощью кода. Невероятно, но когда страхи его касались квартиры, Константин Иванович ухитрялся об этом не помнить. О чём он думал, поднимаясь по лестнице, он и сам едва ли смог бы ответить. Мы же заметим, что вообще-то говоря, ограбить уехавшего могут и соседи. Вопрос этот чрезвычайно сложный: соседи ведь могут быть какие угодно. Надо сказать, что в подъезде он едва ли считался самым богатым, а как бы не наоборот. Впрочем, если положить на чашу весов и шкатулку, то мог бы оказаться и самым богатым. В любом случае от соседей ожидать кражи со взломом едва ли приходилось, но поди знай, какие у них детки. И отчего бы этим деткам или их друзьям не навести кого-нибудь, если известно: человек не бедный, пребывает в отъезде, сигнализации нет.
Здесь можно долго ещё исследовать всю сумму обстоятельств и делать какие угодно выводы. Тем не менее общеизвестно, что есть люди очень не бедные, но не желающие сигнализации, а есть и такие, которые весьма опасаются именно соседей по подъезду.
Итак, поднимаясь по лестнице, а не лифтом, он теперь каждой клеткой ощущал, что приближается к квартире. Тишина стояла полная, а в лифте, похоже, никого не было, и на лестнице тоже не повстречали ни одной живой души. Андрей шёл рядом, причём у него не было даже малейших сомнений, что всё в порядке. Неоспоримый факт, что Андрей прав, подтвердился немедленно хотя бы тем, что дверь была заперта и в полном порядке. Но Константин вставил ключ в скважину всё-таки дрожащей рукой.
Очень порадовал хозяина квартиры безотказный замок. Это было счастье, которое нам легко вообразить: глубоко вставленный ключ идеально дважды повернулся, длиннейший язык скользнул в замок, открывая путь в неземное царство квартиры.
Незамедлительно и при этом без малейшего труда отыскал он ключ от специального тайного весьма большого, но при этом совершенно незаметного отделения. И наконец-то сокровище было водворено на своё законное место! Правда, предстоял теперь ремонт, к которому тоже надо было ещё подумать, как подступиться. Тут же мелькнула мысль о втором замке в двери. Это поистине был титанический замысел, поскольку такого рода вещи очень даже рекомендуется устраивать в глубокой тайне от любых соседей. Обременять уставший мозг столь крупной идеей сию минуту было немыслимо.
Спустя некоторое время (едва ли более четверти часа) он успокоился окончательно и решил выйти, чтобы купить на оставшиеся расхожие деньги, которых было ещё вдоволь, еды, соков… да, пожалуй, и бутылка не помешает. Конечно, по случаю столь благополучного прибытия следовало бы распечатать одну из особых бутылок, которые хранились здесь тоже едва ли не на правах сувениров или даже экспонатов некоей коллекции. Трудно судить, почему он этого не стал делать.
Сразу вспомнил он о разных вещах: и о тайнике с деньгами, и о том, что морозильник не совсем пуст… Но в магазин в любом случае пойти очень хотелось, должно быть, оттого, что велико было желание войти в привычное русло жизни. А сохранность тайника с деньгами была очевидна, так что пересчёт денег в присутствии друга слишком уж неловко было затевать. Между прочим, пересчет наличных радует не одних лишь скупцов. Об этих деньгах будет ещё у нас время и повод достаточно потолковать…
Едва Константин подошёл к двери, как Андрей тут же пожелал пойти с ним. Нет сомнения, что в этот момент каждый из них подумал о нежелании Андрея остаться "наедине" со шкатулкой. И каждый понимал, до какой степени эти опасения бессмысленны. И Андрей, само собой, знал, что доверие друга абсолютно, а уж после приключений, имевших место, даже подумать об этом было дикостью… И всё же пошли вместе.
Поход за покупками очень казался полезным и приятным, так как действительно переводил жизнь в русло обыденности. Пока шли в гастроном неподалёку, настроение было у Константина Якушина едва ли не радостное: квартира цела, драгоценности спасены, от мнимого недуга он исцелился и его любовные связи были хоть кратковременные, но поистине волшебные.
Однако похоже было на то, что он за эти дни, полные страхов, ужасной мнительности и настоящих опасений, очень отвык от совсем недавней своей жизни, в которой были у него частенько часы безмятежного спокойствия и радости. Конечно, как у всякого особо одаренного человека и при этом труженика, больше было трудов, чем наслаждений и радостей.
Вдруг он сообразил, что давненько не видел сына, белокурого красавца, которому шёл пятый год и который, как и прежде, не должен был ни в чём нуждаться. Далее стал думать о том, как трудно будет определить свой долг Андрею. Да и существует ли этот долг? Эту мысль он постарался немедленно прогнать. Поскольку очень естественными и убедительными были соображения и рассуждения, которые он не раз проделывал и которые сводились неизменно к следующему: вины Андрея в том, что стряслось, нет, а если и есть, то с очень многими натяжками. Зато помощь его колоссальна!
Когда заходили в гастроном, снова мысль о проклятой могиле настигла его. Она, эта ненавистная мысль, пульсировала на всём протяжении пребывания в гастрономе, а потом и по дороге домой. Но он, рассчитываясь с кассиршей, не в первый уже раз заметил, что ненавистное воспоминание с примесью страха не мешает быстроте счета и сообразительности. Помнит он и то, что говорил Андрей по дороге, но всё равно всякий раз воспоминание вонзалось в мозг, как заноза. Он был уверен, что и работать сможет, и даже не хуже, чем всегда. Но это была уже совсем не прежняя жизнь.
--------------
Распивши симпатичную бутылку далеко не самой дешёвой водки, обильно закусивши, они вместо того, чтобы откинуться на спинки кресел, стали беседовать о деньгах. И сразу же Костя оговорил важнейший вопрос, потому что иначе вся беседа была бы отравлена.
– Понимаешь, Андрюха, я сейчас не готов говорить о деньгах, – он взглянул на друга и, не желая ни на миг затягивать паузу, добавил:
– А завтра в самый раз. С утра, разумеется. Ты только скажи, как тебе удобней: у тебя или у меня?
– Тебе видней, Константин Иваныч. Я не менее твоего рад, что так всё окончилось. И терзался бы я ужасно… Ясно ведь, что моя вина велика. Так что, хоть деньги очень кстати перед тем, как вернуться на родину, но не вижу оснований…
Конечно, это были не те люди, которые отнекиваются, отказываются, более всего опасаясь, что другой согласится признать, что ничего не должен, а наоборот – ему причитается. В каждом слове ощущалось чистосердечие и благородство. Именно так и обстояло дело, даже если подобная реплика со стороны автора иному читателю покажется излишней. Вообще доискаться, какого рода чувства обуревают бесхитростного, но очень непростого человека, весьма трудно. Не станем и мы этим заниматься. Беседа между тем текла вопреки намерению Константина перенести её на завтра.
– Шкатулку я сам забыл спрятать. Настёна, эта чародейка любви и плутовка, могла и ко мне пожаловать с таким же результатом. А начни я потом сам хлопотать, чтобы вернуть бесценный ящичек, можно предположить, что и руль где-нибудь не удержал бы. И на нож Филиппа вполне мог нарваться, и чёртову шкатулку не довёз бы. Да что там говорить, я и автобус нужный в Киеве не нашёл бы, таская каждый раз такую торбу. Казалось бы, что может быть проще, а поди разберись в чехарде автобусов и автовокзалов, когда думаешь о том, что у тебя в руках и какую память оставили мы по себе на улице Ижевской. Впрочем, повторю, мог бы я и сам там остаться.
Андрей с большим пониманием слушал и вдруг сказал:
– Полно прибедняться-то. Кто оружие у Филиппа вышиб в четырехкомнатной квартире? И много ли во всём Киеве таких бойцов этот зверь встретил? Да хоть бы и в Москве...
– Так ведь это когда было?..
– Как это "когда"?
Вдруг оба замолчали. Не станем уточнять в подробностях, что испытывал Константин в эти мгновения. Менее всего намеревался он объяснять чудо своего исцеления, равно, как и говорить о том, почему ему всё время хотелось щадить Анастасию. Он отвернулся, чрезвычайно опасаясь, что покраснел, как школьник. Не к лицу это было бы такому отважному бойцу, интеллектуалу и Казанове, совсем не к лицу. Понял ли Андрей хотя бы частично, что творилось с причудливой психикой его друга, – пусть и это остаётся загадкой.
– Ладно, Константин, решай сам. Всё на твоё усмотрение. Только гляди не переусердствуй ни в коем случае. Я ведь моложе тебя…
Тут он замолчал, а Косте мерещилось, что друг его не захотел добавить что-нибудь вроде "и не такой ломкий". Вместо этого Андрей сказал с большим юмором:
–Пойдем теперь поглядим, как там моя берлога. А ну как меня обчистили?.. Вот смеху-то будет! А завтра утром я загляну. Только, повторяю, не переусердствуй.
Покидая квартиру, друзья ещё раз полюбовались безупречно пригнанной обивкой из медных листов. Хороша дверь – ничего не скажешь!
И тронулись в недалёкий свой путь. Расстояние от квартиры Константина до места, где квартировал Андрей, было менее полутора километров. Андрей однажды не поленился даже шаги сосчитать от двери до двери, полагая ступеньку лестницы за шаг и учитывая всё решительно, ни разу при этом не сбившись и считая свой шаг при энергичной ходьбе длиной в 92 сантиметра. Так что прогулочным шагом дошли они примерно за 20 минут, двигаясь бо;льшую часть пути по Люсиновской. Огибая здание кинотеатра "Правда", Андрей не прочь был и посидеть, не без юмора намекая, что не так уж печётся о своём имуществе в не своей, увы, квартире. Да и не так часто случаются в Москве квартирные кражи, как об этом повсеместно говорят и пишут. Вообще вопрос об ограблении квартир (по хорошо известным нам с вами, читатель, причинам) его последние дни занимал, но сейчас он об этом не слишком тревожился.
А на самом деле ему было что охранять и беречь. Компьютер со skype и e-mail, а при нём принтер. Замечательные спортивные принадлежности, весьма разнообразные. Любимые фотографии, включая весьма давние. Хранил он и множество бумаг разного содержания. Были и технические книги, и всякие иные, в том числе те, что куплены в незапамятные времена ещё его дедом, с которым связывала его в детстве огромная дружба. Были и разные прочие фотографии, часто с женщинами, о каждой из которых хранил он память. Много было снимков и на стенах, и среди них прежде всего дорогие его сердцу семейные фотографии и снимки с друзьями детства.
Имелось ещё много разных вещей. Как всякий образованный и благородный человек, глядя вперед, менее всего хотел забывать он о прошлом. Много чего хранилось на видеокассетах и дисках. И даже такой анахронизм, как граммофон и пластинки, присутствовал. Между прочими памятными снимками на стеклянных дверцах мебели были закреплены два его снимка с Константином: на пляже и в квартире.
Переезд в Новосибирск при столь бережном отношении к имуществу и памятным вещам был, безусловно, палкой о двух концах. Даже простая поездка налегке сулила многие трудности, которые не так просто было преодолеть. Иные, в том числе весьма энергичные люди, в принципе не хотят по нынешним временам путешествовать слишком далеко по России.
Идея переезда была спорной, но решило то обстоятельство, что в Новосибирске жили его родители. Перечислять всевозможные плюсы и минусы, разные соображения, именуемые "квартирным вопросом", было бы трудно, долго, да и не слишком интересно. Но решение было твёрдое. Вопрос же о том, насколько оно разумно, так и оставался без ответа. Общеизвестно, что очень многие граждане, особенно молодые, чувствуя в себе энергию, рвутся в Москву. И редко случается, чтобы кто-нибудь, закрепившись хоть как-то в Москве, принял бы решение вернуться, скажем, в Нижний Новгород. Не говоря уже о Новосибирске, до которого, как мы отметили, и налегке добраться трудно. То обстоятельство, что Новосибирск академический, для подавляющего большинства дела не меняет. И как отправлять багаж – Андрей пока не очень ясно представлял. Везти же с собой в вагоне четыре, а то и пять, весьма тяжёлых чемоданов и баулов – это по разным причинам казалось неосуществимым. В дальнейшем выяснилось, что этих гигантских мест даже целых семь.
Путь на карте по прямой до Новосибирска 2800 километров, но поезд-то идёт далеко не по прямой, удлиняя путь чуть ли не в полтора раза. Следовательно, багаж на железной дороге будет телепаться Бог весть сколько и мало шансов остаётся у этого бесценного багажа уцелеть. А раз так, то надо везти всё с собой и иметь попутчика. Константин скоро заступает работать, да и не выдержит он новой десятидневной разлуки со своей квартирой. И посему вызвал Андрей по телефону своего приятеля, тоже силача, с которым мы с вами вот-вот повстречаемся. Разумеется, сделал он вызов заранее, да и не сразу этот Михаил согласился, даже твёрдо зная, что в накладе не останется. Так что пришлось звонить не раз и ему, а уж своим родителям, и многим прочим… И всё это деньги, деньги – каждое движение стоит денег.
Зайдя в квартиру, которая пребывала в идеальном порядке (хоть пыль, неведомо откуда берущаяся, и на сей раз успела осесть на поверхностях), друзья сели на диван. Андрей, придвинув круглый столик, на котором стояла чистая пепельница, принялся курить, а это показывало (и Константин понимал состояние друга), что на сердце у Андрея кошки скребут.
Оба чувствовали, что история, то есть самые ужасные её эпизоды, – всё это в общих чертах окончено. На самом деле всё обстояло не совсем так, но кто же может предугадать, что его ждёт даже в недалёком будущем. А пока что предстояла как бы новая жизнь, у каждого сугубо своя, и трудности сугубо свои. У одного – навязчивые и подчас неотступные воспоминания, у другого – весьма тяжёлая ломка жизни.
– Я вот припоминаю, сколько у меня наличных денег. И надо их теперь грамотно поделить.
– Ах, Костя… Были бы у тебя настоящие деньги, не было бы вообще проблем. Я уже не говорю о том, что рубль, как это ни печально, не твёрдая валюта. 5 процентов в год инфляция или 20 процентов – это, конечно, очень важно, но деньги в принципе удержать трудно. Да это и неправильно – держать их дома. Я, конечно, менее всего экономист, но и я вижу, как зыбки наши русские деньги.
– А я и не держу бо;льшую часть в рублях.
– Это лучше. Вот завтра и подумаем. В любом случае, я больше чем…
– Да забирай хоть 80 процентов.
– Вот я и хочу сказать: больше 40 процентов ни в коем случае. Впрочем, я не знаю, сколько у тебя денег.
– Ты мне оказываешь плохую услугу, стараясь заранее уменьшить сумму и как бы не очень охотно её принимая. Даже я вижу, какие громадные расходы предстоят, не входя подробно в твои планы. Правда, я не знаю, каково будет твоё положение в Новосибирске, где ты там жить собираешься. Но и добраться туда без риска, надо думать, стоит ох (!) как не дешево.
– Я, когда говорил "всё на твоё усмотрение", то имел в виду разумную сумму. Повторяю, я не знаю, сколько у тебя денег. Но не думаю, что так уж много.
– Я их сам не пересчитывал давненько… Думаю…
– Завтра утром, Костя, и поговорим обо всём. В девять я у тебя. А сейчас, если хочешь, по рюмашечке. Есть у меня миниатюрная бутылка особого коньяка.
– Да нет, пойду, пожалуй. Устал я малость.
--------------
На другой день ровно в 9:00 раздался звонок. Впуская друга, очень посвежевший за ночь хозяин квартиры с улыбкой сообщил, что готов к разговору.
Вся наличность разложена была по валютам: многострадальные рубли, доллары, евро. За пару минут до того, как Андрей увидел это великолепие, Костя ещё у порога с симпатичной улыбкой, свидетельствующей о том, что его переменчивое настроение в полном порядке, сказал:
– Ты не поверишь, но есть и английские фунты. И есть, кроме всего прочего, одна чудесная мысль…
Андрей машинально вытер ноги об симпатичный половик, хоть в этом не было нужды. Он бывал здесь много раз, но сейчас разглядывал квартиру с новым интересом, как бы при прощании восхищаясь жилищем друга и от всей души радуясь за него. Не было и малейшего оттенка зависти, а только сердечность и спокойствие.
Кажется, мы с вами, читатель, ещё не удосужились подробно рассмотреть квартиру Константина Ивановича на площади Серпуховской заставы, там, где замысловато пересекаются шесть или даже семь улиц – смотря как считать. Дом этот, далеко не самый высокий среди прочих, был не элитный (каковое словечко давным-давно повсеместно вошло в обиход), но и на коробку мало был похож. И имел вид, пожалуй, даже симпатичнее иных элитных домов. Квартира же была расположена на четвёртом этаже, далеко не последнем. Лифтом наш герой, разумеется, никогда не пользовался, а случалось и молниеносно взбегать.
Три просторные комнаты и большой коридор шириной более двух метров создавали внушительные апартаменты. Была ещё большая кухня, чистая, нарядная и красиво оформленная. А сверх того имелись все служебные и сантехнические помещения разного рода. Под служебными помещениями мы имеем в виду целых две вместительных кладовки. Туалетов тоже было два, и оба сверкали чистотой и свежестью. Ванная же комната и собственно ванна поражали своими размерами, при этом ванная комната сообщалась с одним из туалетов, который своего входа не имел. Второй туалет находился в другом конце коридора. Но более всего радовали глаз два изрядной площади балкона, из которых один был застеклён. Весьма оригинальные переплёты в таком нарядном и внушительном кабинете могли бы восхитить любого эстета-архитектора. Стекла же были двойные. Пожалуй, сей искусственно созданный кабинет был лучшим из помещений. Да и комнат оказывалось более трех. И все роскошные!
Вопрос о том, как досталась ему царская квартира и как потом отселяли в очень неплохую квартиру жену и сына, – это всё увлекательные истории, но лежащие далеко за пределами нашего повествования. Мы же только между прочим и слегка полюбовались этой красотой. Впрочем, если мерить мерками разных мазуриков, олигархов или московских деляг, то квартиру можно считать весьма скромной. Так что избитый штамп "всё в мире относительно" на сей раз вполне уместен.
Константина этот неожиданный и доброжелательный обзор другом его жилища даже радовал. Потому что, видя какой небедный у него друг, Андрей, должно быть, скорее согласится принять ту сумму, которую он вчера наметил. А наметил он разделить деньги совсем по-братски, то есть поровну.
Оказавшись в креслах как раз в той комнате, где были разложены по валютам деньги, решили сперва хлебнуть кофейку. И походило на то, что помимо решения этого любопытного финансового вопроса состоится сердечный прощальный, хоть и далеко не последний в жизни, разговор.
Пепельница тоже оказалась очень кстати для Андрея.
– Зря ты покидаешь столицу. Иные, даже очень и очень многие, готовы на всё, чтобы зацепиться хоть как-нибудь, хоть на птичьих правах. А ты ведь вполне уже зацепился. И ты не кто-нибудь.
– Это верно. Я не тот человек, о котором столица станет печалиться. Если так понимать твоё "кто-нибудь". Но я-то верно понял: ты хотел сказать, что, дескать, не кто попало. А Москва мерит другой меркой.
– Да ты что?! Если бы Москва знала, с кем она прощается… – тут Константин почувствовал, что в его слова проник случайно юморок, который, правда, не испортил его очень искренних слов. И он продолжил:
– Атлет, мастер спорта, красавец, кладезь разума, отважный боец, инженер с большой буквы.
Андрей расхохотался:
– Боюсь, ты переоцениваешь мою скромную персону. Я не дотягиваю до интеллектуала, мало у меня математики. Я никогда ни во что не играю. Экономист я тоже никакой.
– Да брось ты, не играешь. Помнится, ты пулю писал и с полным пониманием.
– Был случай. Как-то ты меня застал за таким занятием. Но я был там слабейший, да и к делу это мало относится. И не об этом мы говорим. Москве вообще никто не нужен, а рвутся сюда, ты прав, очень многие. Конечно, если бы я был честолюбцем, артистом, игроком-шулером или юным писателем, составляющим бульварные романы, то я вынужден был бы цепляться за Москву.
– Ну хорошо. А что мешает жениться здесь?.. Только, ради Бога, не развивай сложных мыслей. И я не стану входить ни в какие тонкости. Я уже и сам жалею, что задел этот пункт.
– Час от часу не легче. Что же мне на деньгах жениться? Или на жилплощади? Или к эстрадной супер-звезде подъезжать, которая старше меня на 25 лет?
– Да, такое теперь встречается, – рассмеялся Константин.
– Так вот, старина, у меня есть профессия. Понимаешь? Профессия! Я инженер-теплотехник и, смею надеяться, не самый плохой. Понимаешь? Инженер! И не какой-нибудь. Пусть без большой математики, но инженер. Хоть в наши дни… да и вообще уже лет сорок, а то и пятьдесят, как это слово – синоним слова "неудачник". Но всё же инженерную работу никто не отменял.
– А где же, как не в Москве, раскрываются любые дарования?
– Ну что поделаешь? Человек моего склада не может цепляться за Москву. Не может и всё тут! Ни в качестве инженера, ни в качестве спортсмена или тренера. Ни телохранителем, ни любовником…
– А в Новосибирске?
– Я там вырос, там отец с матерью, там друзья. Впрочем, и здесь есть у меня друг. – Он выразительно поглядел на Константина. – Но не тебе, Костя, по плечу устроить здесь мою жизнь. Увы…
Он снова бросил взгляд на своего понятливого собеседника, подчеркивая, что решение его твёрдое.
– Да и не тот я человек, чтобы даже самый лучший друг устраивал мою жизнь. В гости же, понятно, позову. А там и на свадьбу, даст Бог, через год или полтора… Ну, это как устроится… Но и почту, телефон и всё прочее вплоть до видеосвязи никто не отменял…
– Ну что ж, переговоры показали, что Андрея Васильевича Погожева в Москве не удержать, – с грустной улыбкой подвел итог Константин. – Давай тогда займёмся тем, зачем собрались.
– А мы ведь не только для этого собрались. Но более всего, припоминаю, для этого. Боюсь, что и сейчас не избежать разногласий, тяжеловат для меня будет подарок.
– Нет, здесь уж я всё додумал до конца. Как в известной песне: "Тебе половину и мне половину". Да и делить совсем легко.
– Хорошо, будь по-твоему, – сказал Андрей.
Решение было скреплено сердечным и трогательным рукопожатием. Друзьям стало очень грустно, но дело-то надо было закончить. Тем более, что оказалось это теперь необыкновенно просто.
Все четыре вида валюты были разделены сугубо пополам, даже купюр в каждой пачке было чётное количество. Об этом Якушин заранее позаботился: если каких-то купюр почему-то первоначально оказалось "нечет", такой изъян он, конечно, тоже заранее устранил. Всё, что лежало на столе, было разделено пополам простейшими приёмами. Понятно что Константин Иванович Якушин был не тот человек, который способен какое-то дело довести до абсурда. Так называемые сбережения лежали у него отдельно и с текущими деньгами мало соприкасались. А если приходилось потревожить эти пачки из ящиков, то и надпись тут же переделывалась. Именно эти деньги он теперь и делил.
Очень быстро каждая из образовавшихся восьми пачек оказалась в чистой бумаге, на которой значилась сумма, а далее и в целлофане. Потом каждый пакет был стянут резинкой. Свои четыре пакета Константин спрятал в мало приметный ящик, подумав вскользь и с улыбкой, что теперь шкатулка перетянет его наличность не в 15 раз, а пожалуй – в 30. Ремонт шкатулки ещё только предстоял, а уж как это устроится – он пока не думал.
Андрей же деньги спрятал в пиджак, в боковые его карманы, где имелись весьма крепкие пуговицы и петли.
Друзья попрощались довольно обыденно, так как до отъезда ещё оставалось недели три.
– Ты, Андрюха, пакуй вещи как можно надежнее. Что же касается вагона, то лучше всего взять отдельное купе. А если это накладно, то не покидайте купе с Михайлой твоим. Пусть один всегда охраняет. И в любом случае так вернее будет. А донести багаж до вагона, до такси и всё остальное в этом роде, то втроём легко управимся. Да и такси нам не потребуется.
У Андрея оставалось теперь около трех недель на подготовку. Сюда входили увольнение, окончание своих работ по месту службы, прощание с теперешними сослуживцами, тщательная упаковка, новые звонки в Новосибирск, заказ билетов. На всё - про всё отвёл он три недели, а менять сроков он очень не любил.
Когда Погожев выходил, оба чувствовали, что этот момент в жизни каждого из них завершает один из её этапов. А в таком моменте всегда есть оттенок грусти, даже когда дела обстоят совсем не плохо.
--------------
Андрей стал понимать, что стремительный отъезд таит в себе много трудностей, о которых он не подумал. Но переносить дату отъезда означало запутывать других людей, а это были или ближайшие родственники или друзья. Своей теперешней "пассии", юной красотке, с которой связывали его весьма непродолжительные отношения, причём больше по её инициативе, ехать с ним он даже не предлагал, потому что планов неосуществимых, скоропалительных и вздорных он в принципе не любил. Повезло ему в том, что она, узнав об "отъезде навсегда", не очень убивалась, хоть, разумеется, и не обрадовалась. Утешила её подаренная на прощанье тонкая золотая цепочка. Откуда взялись деньги на этот подарок, хоть и не слишком дорогой, но и не вполне дешевый, мы узнаем чуть позже.
Московский хозяйчик, то есть владелец конторы, где он трудился, оказался очень неподатливым. Бывает, что человек относиться к тебе вроде бы хорошо, пока ты ему нужен, но расставаясь, обнаруживает весьма заметную злопамятность. Андрей же был человек, как легко догадаться, корректный, но не допускающий неравенства отношений, начальственного тона и прочих вещей такого рода. Об этом не трудно судить, помня всё, что мы успели о нём рассказать. Уехать же, не оформив как надо увольнение, – это было совсем скверно по многим причинам. Здесь и моральный урон, и материальные потери, и, что особенно плохо, административная катастрофа, если уместно такое выражение в данном случае. Это как бы зачеркивало четыре с половиной года стажа, то есть весь его стаж по профессии после вуза и некоторых проволочек.
Тяжело было и паковаться, потому что много имелось разностильных и трудно поддающихся упаковке предметов: объёмных, хрупких, боящихся сотрясений. Требовался учёт в отдельной тетрадке, потому что поди потом разберись, где что лежит. Когда же прибыл друг Михайла, то спать пришлось на раскладушке. Мишке этому в знак особого доверия был вручён ключ, что и с практической стороны очень удобно. Но это ещё далеко не всё. Была, например, такая проблема, как расчёт с хозяином квартиры. Андрей в сущности мало его знал, но вполне можно было предположить, что этот парень забудет разнообразные работы, выполненные жильцом за свой счёт, что пошло безусловно на пользу и без того неплохому жилищу на Серпуховской Большой улице. Приходилось слышать не раз на TV, да и где угодно, множество рассказов на это тему: "Вот ты здесь что-то усовершенствовал, подправил, а новому жильцу это не нужно, даже мешать будет". Была и такая вещь, как очень сложные платежи за "коммунальные услуги". Ведь оплатить счёт, не имея его, согласитесь, трудно.
Вообще говоря, даже человек с какой угодно памятью, энергией и сноровкой в делах не может предвидеть всех трудностей переезда. Могут сказать, что в разных точках мира частенько люди готовятся к переездам и пострашнее. Например, с детьми и стариками за океан. На это можно много чего возразить. Во-первых, ценой за такую смену места жительства оказывается иной раз потеря части имущества, жилья, здоровья, профессии. Готовились к переезду не три недели, а целый год. Приехав, с трудом получали разные пособия, проходили через бесчисленные унижения. Так что переезд переезду рознь.
В нашем случае Андрей Васильевич Погожев не собирался лишаться и крупицы своего цветущего здоровья. Он даже в виде шутки мог иногда заметить, что жить-то по-настоящему ещё не начинал, хотя не многие успели в этом возрасте так насладиться радостями жизни, столько потрудиться, стольким людям помочь. Понятно, что и просить кого бы то ни было, если есть в просьбе хоть малейший намёк на унижение, – этого он тоже не умел. Так что тяжелейшие сборы провел он в основном своими силами и, что особенно интересно, "без отрыва от производства".
Мы уже превосходно знакомы с нашим героем, чтобы понять, что от адских трудов он не ослабел. Не пришёл он в ужас и от своей забывчивости, когда вспомнил, что у него есть в банке около 50-ти тысяч рублей. Выцарапать их и закрыть счёт в этом то ли банке то ли сбербанке было тоже делом вовсе не простым. Треть всей суммы или малость поменьше он решил потратить на подарок, о котором мы упоминали чуть выше. Но рассудив здраво и ознакомившись с ценами, пришёл к выводу, что на тонкую символическую изящную цепочку хватит и 20 процентов, а то и меньше. Прощальная ночь была весьма необычной. Любовники, понятно, как всегда, были на высоте, но утром не могли скрыть печали. Расставаясь, он несколько смущённо высказал надежду, что прощаются не навсегда, а она даже всплакнула слегка, нежно обнявши его напоследок.
Поезд Москва – Новосибирск отправлялся, как без труда установили, с Ярославского вокзала. Всё было рассчитано точно, и потому на новые разговоры у друзей времени не оставалось…
Да и нужды не было. Остроумное решение состояло в том, что такси вызывать не стали. Старенькая Константинова "волга" совершила целых три ездки на Ярославский вокзал. Семь гигантских чемоданов и баулов одним рейсом и думать было нечего захватить. В условленном месте Михайла охранял. Что же касается переноски, то и это осуществлялось по той же схеме. Словно три богатыря явились из русских былин на диво старикам-зевакам близ дома, проводникам и прочей публике. Не всякий профессиональный носильщик управился бы с таким баулом или чемоданом. Понятно, что было куплено отдельное купе, куда и внесли не без трудностей все семь гигантских мест.
Отъезду этому сопутствовали две удивительные сцены. Первая из них – это сдача квартиры на Серпуховской Большой улице. Когда хозяйчик понял, в каком безупречном виде возвращают ему квартиру, он чуть не до слез растрогался. В уютном коридоре-холле Андрей сознательно не снял одну из старых картинок-репродукций. Это была превосходная вещь, которая оставалась на память. Что и говорить, красивый был ход, а главное – без малейшей практической цели. Впрочем, это далеко не всё. Квартира сияла чистотой. Два элемента принадлежавшей Погожеву мебели, а именно: журнальный столик с витыми ножками и очень красивое кресло в углу, – это оставалось. Должно быть, оттого, что трудно паковалось и не влезло бы и в отдельное купе. Но неважно почему, а важно другое: Андрей и словом не обмолвился об этом. Как раз на этом столике лежали все счета. Всё это было, повторим, в коридоре. Комнаты же и прочие помещения поражали ещё больше. Одна из элегантных люстр тоже принадлежала квартиранту, не тронул он и её. Что до мебели в комнатах, принадлежащей хозяину, то она удивляла и восхищала своей абсолютной пустотой и чистотой. И, наконец, на письменном столе стояла ваза с цветами.
– Жаль, Валентин Николаевич, что вы без жены пришли, а то ведь и впрямь есть чем полюбоваться, – говорил Андрей, с улыбкой показывая на стены и потолки без единого пятнышка.
– Что я могу сказать, Андрей Васильевич… – хозяин развел руками. – Вы удивительный квартирант.
И в этот момент Андрей вложил в одну его руку связку из двух ключей, а в другую пачку денег. Хозяин стал их считать, но при этом мгновенно произнёс такую фразу:
– Извините, Христа ради, я не пересчитываю. Я вам более чем доверяю. Особенно после всего, что увидел только что. Сейчас всё поймете.
Валентин Николаевич оказался очень проворным счётчиком с отличной памятью и быстрой арифметикой. Пересчитав деньги, он отделил три солидные купюры и вручил их Андрею.
– Впервые встречаю такого чудо-квартиранта. Будете в Москве – непременно заходите, – говорил он, запирая дверь.
Никому в голову не пришло предложить пойти куда-нибудь обмыть прощание, да это было и невозможно, поскольку покидая квартиру, выносили и два последних места: чемодан-гигант и колоссальный баул. Оставалось только скрепить рукопожатиями прощание. Константин, во всё время разговора не проронивший ни слова, и Андрей крепко пожали руку Валентину Николаевичу, после чего последний уступил им дорогу, дивясь колоссальной мощи парней. Когда машина плавно покидала двор, он сердечно помахал рукой и всё время глядел им вслед, пока они не скрылись из виду. Квартира после столь необычного прощания сделалась особенно дорогой его сердцу.
Об этой замечательной акции сдачи-приёмки он не раз, случалось, рассказывал приятелям в выходные дни за кружкой пива. Так что память по себе Андрей Васильевич в Москве оставил не только у лучшего друга, красавиц, немногочисленных бойцов-самбистов и проектировщиков. Что же касается заключительной сцены его московской жизни, то она оказалась даже интереснее только что описанного прощания с квартирой. Вот-вот мы к этому подойдем.
Хоть с работодателем Андрей расстался совсем холодно, но получил всё, что причиталось, то есть все деньги сполна и нужные записи. Мало того, как мы только что видели, он не сломался и не надорвался.
К отправке поезда приехала целая делегация, причём решились на это не только не спросясь хозяина, но даже несколько демонстративно. Привезли же именно то, что более всего подходит в подобных случаях: букет красивых цветов, целых две (на всякий случай) бутылки шампанского и одноразовые стаканы.
Один из парней откупорил торжественно, но при этом с хорошей сноровкой, бутылку. Михайла, охранявший купе, запер его изнутри и выглянул в окно. Он и получил первый стаканчик с вином. Остальной кружок, то есть Андрей, Константин, три девушки и три парня, торжественно "содвинули бокалы".
Когда выпили, несколько минут ещё прощались, Андрей обнял каждого. Вторую бутылку и стаканы передали Михайле. Так что будет, как говорят, чем промочить в пути горло. Ему же переправили цветы и устойчивую вазочку.
Поезд слегка дернулся, и Андрей ступил на подножку. Девять человек, из которых двое отъезжали, а семеро оставались, подняли руки в знак прощания. И даже проводница не удержалась и сердечно помахала рукой, улыбаясь и прощаясь с симпатичной группой.
Да, ничего не скажешь, весьма торжественный и интересный был момент. Москва прощалась с Андреем Васильевичем Погожевым, не зная-не ведая, какого превосходного гражданина она теряет.
Но даже и зная, с кем прощается, столица едва ли опечалилась бы. Потому что Москва повидала на своём долгом веку всякое, встречать и провожать столице доводилось и не таких граждан, и удивить её весьма трудно.
Мы же с вами, читатели, с Андреем не прощаемся, потому что хоть видели уже многие приключения двух преданных друзей, но они далеко ещё не окончены. И нам будет о чём рассказать.
А пока желаем Андрею счастливой и спокойной дороги и сердечной встречи со старыми друзьями и близкими.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Встречали Андрея Погожева никак не меньше 20-ти человек: родители, старинный друг ещё с первых школьных лет, двоюродный брат, спортсмены. Мы не упоминали, что у Андрея была родная сестра, приехавшая на вокзал с мужем. Андрей и видел-то его только несколько раз в жизни, начиная от свадьбы, которая состоялась чуть более 4,5 лет назад, то есть как раз перед своим отъездом. Теперь у сестры был уже трёхлетний сынок.
Хоть родители и близкие Андрея пока что мало печалились о том, что он всё ещё не женат, однако приходилось ему уже слышать от матери по телефону, что пора бы завести семью. Как бы там ни было, зная каков человек Андрей Погожев, мы с вами, читатель, не переживаем особенно, что судьба его не сложится как надо. В конце концов, и перевалив за тридцать, далеко не поздно ещё жениться. И само собой разумеется, что такому человеку никто не осмелился бы сказать, что вот, дескать, хотим сосватать тебя.
Встреча была теплой. Встречающие, как и провожающие почти трое суток назад, принесли шампанское, причём несколько бутылок. После всех объятий и сердечных приветствий вынесли из вагона хорошо известный нам багаж из семи мест. Пили потом и говорили много: кто торжественно, а кто проникновенно. Издали глядя, можно было принять всё, что происходит, чуть ли не за возвращение триумфатора.
Общий план устройства новой своей жизни Андрей Васильевич составил весьма обширный и трудный, но при этом и вполне житейский, а не какой-нибудь фантастический, менее всего собираясь "звёзды хватать с небес". Жениться, иметь сперва квартиру, а позже непременно дом, поскольку дом – это гораздо лучше, чем квартира в общем доме, какой бы ни была она большой и красивой. Андрей даже как бы дал себе слово, что будет у него непременно трое детей. Менее же всего мечтал он о славе, хоть известность среди спортсменов у него была. Не привлекала его и работа тренера, несмотря на то, что имелись для этого колоссальные предпосылки: друзья-спортсмены, мастерский значок, умение не только объяснить, но и с блеском показать. Мог он быть и действующим спортсменом с разъездами и призами, но не вполне было это ему по душе, так как сводило на нет его профессию, его учёбу, диплом и квалификацию. Что же касается карьеры охранника или телохранителя, то такое в принципе было неприемлемо. При этом работу телохранителя Андрей вообще считал холуйской, а посему на такую должность он бы не пошёл даже за какую угодно запредельную зарплату.
Через десять дней имел он уже работу: проектирование котельных с окладом пока что 20000 рублей, который казался ему и на первых порах явно недостаточным, хотя для провинции в 2006 году это было терпимо. В конце концов, работодатель не обязан знать каков он инженер, даже если бы привёз он из Москвы самые распрекрасные справки. А мы помним, что при прощании со столицей не было у него ни времени ни возможности хлопотать об особой хвалебной справке. Да и не слишком разбежался прежний хозяин снабжать его при увольнении особыми справками, пусть даже это ничего не стоило, ни к чему не обязывало и соответствовало действительности.
Так что, повторим, для провинции и на самых первых порах эту зарплату можно было с грехом пополам считать приемлемой. А то обстоятельство, что родной Новосибирск при всей своей академической науке, культуре и красоте остается провинцией, – эта истина сразу становилась заметной. Так же, как и живучесть идеологии. На работу он шёл или ехал по Красному проспекту или по Советской улице и прибывал в конце концов на улицу Фрунзе, где и находилась проектная контора.
Вдруг Андрей почувствовал то, что случалось с ним очень редко. Усталость! И от адских поисков шкатулки; и от перегрузок, связанных с переездом; и от всего, что теперь видел, включая даже новых сослуживцев; и от многого другого. Не взирая на тяжёлую и разнообразную усталость, плоть всё равно требовала своего.
Рассуждение с самим собой показало ему, что устроить простую, но очень полноценную жизнь труднее всего. Труднее, чем "блистать в свете" (не важно: среди нахальных певцов или безумных политиков). Труднее, чем колесить по России и по так называемому ближнему зарубежью в качестве тренера или спортсмена. Заходили ему в голову иной раз и мысли о том, что не видел он до сих пор Европу и Америку, и поди знай, когда ещё увидит. А с другой стороны, Россия-то ничуть не хуже, а во многих отношениях даже, пожалуй, и лучше. Он прогонял от себя эти пустые мысли, и довольно успешно. Одна простая идея очень его увлекла: работа тренером по вечерам представлялась и разрядкой и подспорьем, но тут же мысль о необходимости жениться, да не на ком-нибудь, потеснила эту не новую идею.
Отметим ещё, что за неполный месяц после своего возвращения в родной Новосибирск имел он уже два телефонных разговора с Константином Якушиным. Понятно, что ни одной жалобы Костя не услышал, а при второй беседе очень порадовался, что друг нашёл работу. Хотя, если разобраться, было у Андрея достаточно поводов, чтобы пожаловаться и облегчить душу. Взять хотя бы тот же вопрос об устройстве так называемой личной жизни. Многие его блестящие победы и любовные связи мало имели общего с поисками жены. Он едва ли не ужасался, когда задумывался о том, сколькими особенными качествами должна обладать жена. Но об этом поговорим чуть позже, а пока что очень кратко о том, как текла вторая беседа.
Итак, Константин слушал и восхищался Андреем, который неукоснительно выполняет простую идею: честно трудиться по специальности, не отставая от новшеств и желая непременно быть не просто инженером, а настоящим инженером, понимая, что между этими понятиями пролегает пропасть. Верному другу этого объяснять не требовалось – слишком хорошо он всё это понимал, равно как и великие трудности на таком пути. Одна из них (более чем скромная зарплата) вызывала у Кости даже нечто вроде неловкости, так как его "оклад жалованья" в столице заметно перевалил за 100000 и обещал ещё слегка подрасти.
Таким образом, оба собеседника менее всего пытались жаловаться друг другу, хотя Константина, как и прежде, точила мысль о страшной тайне на Ижевской улице города Киева. А уж по телефону в принципе недопустим даже малейший крен разговора в эту сторону.
При всём при том обе беседы были хороши, сердечны и не без юмора. Мало того, во втором разговоре Андрей всерьез приглашал в гости и сообщал, что щедрый Константинов подарок почти что "не распечатан". Что же касается самой поездки, то здесь Погожев дал фантазии полную волю, высказав предположение, что стоит уже на двери второй замок, а сверх того имеется особый сейф. И всё это не доступно самому искусному домушнику или медвежатнику – так что можно теперь путешествовать!
В ответ на такого рода тираду Константин не только не обиделся, но даже сообщил: подобные мысли у него давненько бродят, что, разумеется, известно Андрею, и вполне готов уже по этому поводу целый план. Теперь Константин знает, как установить второй супер-замок незаметно для соседей и их чёртовых детей.
Так что вторая беседа текла с большим юмором. И посторонний слушатель в жизни не догадался бы, что эти незаурядные (без всяких кавычек) люди, будучи настоящими работниками, бьются в сущности над одной и той же вроде бы простой, но на самом деле весьма трудно разрешимой задачей: с помощью такого негодного средства, как работа по профессии, добиться счастья и процветания. Впрочем, Константин был, кажется, почти у цели. Но зная всё, что мы успели рассказать о нём в разных местах нашего повествования, можно вполне утверждать, что всё же далеченько от безмятежного счастья, спокойной жизни и благоденствия.
Вернёмся теперь к проблемам Андрея и скажем ещё несколько слов о том, как виделась ему главная из них, то есть та, что рано или поздно встаёт перед любым мужчиной, но, разумеется, у разных людей весьма разные требования. Вот о чём всё чаще задумывался он: красота и сексапильность жены должны быть не ниже, чем у его потрясающих любовниц из прежней жизни. Требуются ещё разные качества, и прежде всего желание подарить мужу не каких-нибудь, а замечательных детей. И не менее троих! А уж о том, что хотелось бы именно сыновей, – об этом, увы, не даст совет ни один мудрец.
С другой стороны, сватовство (и мы об этом уже вскользь упоминали) для такого человека, как Андрей Васильевич Погожев, содержало в себе что-то негативное. Одно было ясно: требуется идеальная жена, то есть чудо-женщина. Да, тяжело решать сверхзадачи! И даже не вполне понятно, как к ним подступиться подчас. А ведь это вопрос жизни, вопрос всех вопросов! И он, Андрей Погожев, человек решительный и сильный, изрядно уже замешкался, а главное – всё ещё не знает, как подступиться.
--------------
Однажды зашёл он на тренировку к самбистам. Занимались в нескольких комнатах бойцы разных профессий: от классической борьбы до восточных единоборств. Вдруг пришла ему в голову мысль тряхнуть стариной. Увидев, что одному из парней не даётся трудный захват и потом бросок, Андрей снял пиджак, положил аккуратно на скамью, где сидели двое спортсменов, снял затем башмаки и подошёл к парням на ковре. Он хорошо присмотрелся ко всем неудачным попыткам и теперь тактично и с улыбкой заменил одного из самбистов, того самого, у которого правильный захват и бросок не получались. Понятно, что сделал он это всё без тени поучения, без всяких назидательных словечек и с согласия борца. Противник же остался прежний. Рубаху свою и брюки щадить теперь не приходилось, противник имел моральное и какое угодно право порвать его рубаху. Были и другие очень заметные неудобства.
Во-первых, противник был лет 22-х, то есть в наилучшем возрасте. Кроме того, он очень старался и был начеку. И весил он, помимо всего прочего, надо думать, побольше. И наконец, многие из зрителей, число которых каким-то образом заметно увеличилось, были на стороне молодого бойца, хотя в подобных случаях чаще всего симпатии отдаются гостю. Случай был необычный, и все, кто так или иначе тренировался, разминался или боролся (даже кое-кто из других залов) прекратили свои занятия и ждали с интересом.
Когда приём Андрея прошёл с блеском, раздалось довольно много хлопков. Повернув голову в сторону наиболее громких и продолжительных, он мгновенно увидел … именно ту, которую собирался долго и напряженно искать… Невероятно!! Голубоглазая брюнетка лет 18-ти или 19-ти с безупречной фигурой, высокая и очаровательная.
Надев башмаки, молниеносно и аккуратно зашнуровав их, взяв затем в руки свой пиджак, он подошёл к девушке.
– Спасибо за моральную поддержку. Не часто увидишь здесь женщин, – улыбнулся он.
– А я зашла поглядеть, как младший брат занимается. И решила пройтись по залам … Я здесь впервые.
– Ну а я здесь когда-то был частый гость. Потом в Москву подался. И славно там жил… и довольно долго трудился. Да вот домой потянуло.
– Просто поразительно!
– Что именно?
– А то что я как раз наоборот – в Москву хочу. Я закончила художественное училище, работаю. Но меня в столицу тянет, а вот никто не советует. Художницей, манекенщицей… невестой, наконец… – рассмеялась она.
– И правильно делают, что не советуют. Я хочу вам сказать…
Он сделал паузу.
– Виктория, – молниеносно догадалась она представиться.
– Андрей.
Он взглянул на неё в упор. Она не отвела глаз, и тут же он вдруг окончательно понял нечто такое, что потрясло его. Он нашёл её! Да вот только… Конечно, в подобном случае сразу громоздятся многие вопросы.
– Идёмте потихоньку, – сказала она очень непринуждённо.
Фантастика! Перед ним находилась восхитительная девушка. Почти нет кокетства. Почти… Потому что кокетство, вероятно, в самой природе всякой красивой женщины. Вообще попытки знакомиться и завлекать – очень сложный и запутанный вопрос. Особенно хотел он, чтобы сейчас, в столь неожиданной беседе с девушкой, не было и крупицы фальши и пошлости, но и обыденности быть не должно.
Так и получилось. Более всего помогло им то, что оба они были именно такие люди, которых Бог наградил благородством и красотой. Оба были в самом лучшем настроении, но каждый по-своему. Андрей, имевший прежде столько красавиц-любовниц, внезапно нашёл восхитительную невесту. Он уже боялся её потерять! Виктория же любовалась им: мощь, красота, непринужденная манера и ни малейших вольностей. И всё-таки, чтобы всё выглядело именно так, требовались усилия, нужно было чуть-чуть следить за собой. А это, пусть совсем немножко, угрожало разрушить непринужденность. Зато когда зашли в кафе, беседа потекла совсем легко, а лимонад и конфеты были очень кстати.
– Вот вы художница, красавица, юная и необыкновенная, рвётесь в Москву. А я солидный человек, мастер-самбист, но более всего инженер-теплотехник. И с превеликим трудом вырвался из Москвы. Правда, не куда попало, а на родину.
– Я, Андрей, честно говоря, впервые вижу такого оригинала. То есть оригиналы бывают какие угодно, но по доброй воле оставить Москву…
– Да. И выписался! В столице ведь прописка существует. И я зацепился за Москву… И прописку имел, и работу имел лучше моей теперешней.
– Но во имя чего?
– Если в двух словах, то ради того, чтобы через 3 – 4 года иметь свой дом, а не съёмную квартиру. Но этого мало: я вообще не хочу и не в состоянии завоёвывать столицу.
– А я бы с радостью…
– Но это невозможно! Понимаете?!
Он теперь более всего опасался, что скажет нечаянно что-нибудь в таком духе, что Москва, дескать, готова принять красавицу, но… только в качестве чьей-нибудь содержанки. Он очень заботился о том, чтобы как-нибудь не задеть её достоинство. И даже испугался, что ей что-то в этом роде померещится.
– Я, Андрей, очень могу представить, о чём вы говорите. Москва опасна, она искусительница. Она …
Тут он достал пачку сигарет, хоть курить старался, как мы помним, очень мало. И сказал несколько старомодно и галантно, сам стесняясь этих почти ушедших из повседневного обихода оборотов речи:
– Вы позволите? Вам дым не будет мешать?
– Ради Бога. Я и сама бы…
Он с готовностью протянул пачку, но Виктория вдруг сказала:
– Нет, не буду, пожалуй. Так о чём мы?..
– Вы стали говорить в таком роде, что я вас, мол, предостерегаю: Москва опасна, и она искусительница. Я даже могу продолжить: Москва слезам не верит, денег просит. Это всё штампы, хоть в них много правды. Но есть и ещё кое-что: Москва иных вновь прибывших с какими-то планами, а не просто в гости, часто то обжигает, то ставит в полный тупик.
Они теперь пили кофе из маленьких чашек, ели пирожные и любовались друг другом. Особенно Андрея восхищала синева её глаз.
– Наши с Ванюшей родители довольно состоятельные люди.
– Это плохо… – вырвалось у него.
Она заразительно рассмеялась. Как ни удивительно, но она без труда поняла весьма глубокий смысл этого странного восклицания. Эта оригинальная его реплика из двух слов положила начало их чудесной любви.
– Знаете что, Андрей? Давайте на брудершафт, но без общепринятой церемонии. Неловко как-то в кафе…
Он тут же оказался у стойки, а через три-четыре минуты вернулся с двумя большими фужерами, наполненными более, чем на треть, лучшим вином из того, что нашлось в баре. Правда, это было не шампанское, но так, пожалуй, даже интереснее.
Перейдя на ты, довольно долго ещё сидели. Он напомнил ей, чтобы позвонила домой, что она и сделала немедленно.
– Я тебе, Виточка, хочу в двух словах рассказать, что у меня в Москве есть друг, коренной москвич. Его отец Иван Дмитриевич Якушин, полный тёзка и однофамилец бесстрашного декабриста и борца за освобождение крестьян. Являются ли они и впрямь потомками этого благороднейшего офицера, дворянина и писателя, – установить невозможно. Ещё надо сказать, что Костя, независимо от того, потомок ли он дворянина Якушина, человек весьма образованный. Но и этого мало: он боец не хуже меня, тоже мастер-самбист и знаток других единоборств, математик-программист… и обладатель многих достоинств.
– Вот видишь. Ты не только с Москвой расстался, но и с чудесным другом. Хотя ты, кажется, не говорил, что именно чудесный и первый друг.
– Это ещё слабо сказано! У него нет моральных изъянов, но это вовсе не какой-то человек-эталон. Он весьма мнительный, что и подтвердила недавно приключившаяся с нами история.
– А можно поподробнее? – спросила Виктория, глядя широко открытыми глазами небесной голубизны и подперев рукой голову.
– Не имею права. Но скажу только, что в этой фантастической и острой истории нет ничего, что бросило бы малейшую тень на него или на меня.
– Согласна. Пусть эта необыкновенная история неведомо о чём останется тайной. А ты её хранитель и сказочный принц, хоть и не такой уж юный, – рассмеялась она.
– Но и далеко ещё не старый. И всё ещё не померк блеск моих немногочисленных дарований. Зато ты поистине Джульетта!
Покинув кафе, они двинулись по Красному проспекту, свернули на улицу Державина и наконец остановились у её дома.
Они оба понимали, что поцелуй с малейшей примесью чувственности в первый же вечер может разрушить волшебный замок любви. Он вынул блокнот и ручку, она продиктовала свои телефоны, он написал свои. Вырвав листок, он весьма аккуратно разделил его пополам.
– До очень скорого, надеюсь, свидания…
– До свидания, Андрей, я завтра позвоню.
Даже в полумраке он видел, как светятся радостью её глаза.
--------------
Когда на следующий день Андрей шёл в проектную контору, настроение у него было наилучшее, мысли интересные и даже отчасти причудливые и фантастические. Он рассматривал себя со стороны, размышляя об извивах своей судьбы. Мы помним, что он не был большим психологом и не увлекался самоанализом и самокопанием, и глубокие исследования подобных поворотов жизни не были ему присущи. Но сейчас он всё же думал о таком удивительном зигзаге. "Неужели возможно, – размышлял он, – чтобы такой опытный любовник, сильный и с прочной психикой, вдруг влюбился, как мальчик?" И дальше: "Влюбляться ведь – ой, как опасно! Говорят, что безответная любовь может сломать и даже убить человека. Это, конечно, случай редчайший – погибель от любви… Но всё равно…" И тут же он обрадовался: "Ой, да что это я о муках неразделённой любви? Или я вчера, прощаясь, не видел, как блестели глаза у моей Виктории?"
Вторая его мысль была подстать первой, и это были перепевы всё того же: он и впрямь сказочно везучий человек. "Только решил жениться и стал думать, как же это делается и до чего это не просто… и встречаю Викторию". Сразу ему стало казаться, что всё это не только необычно и загадочно, но и весьма зыбко. "Я ведь ещё не знаю её родителей. А вдруг… Но самое-то страшное мы с Виточкой миновали в наш первый и единственный пока вечер. Что может быть страшнее, чем муки безответной любви?"
И дальше мысль его вырывалась чуть ли не на космический простор. "На этом ведь вся мировая литература строится: страсть, любовь, верность, клятвы. Впрочем, я с этой мировой литературой совсем мало знаком. Не говоря уже о необъятной литературе сегодняшней. Но этот мой изъян нам с Виточкой не будет ведь мешать? У нас ведь поистине неземная любовь!" Здесь он заметил, что входит в служебное помещение. И надо немедленно настроиться на рабочий лад.
Работалось ему легко, даже несравненно легче, чем, скажем, сутки назад, когда он ещё не знал о существовании своей Виктории. Он теперь параллельно с работой решал ещё и такие вопросы: позвонить сейчас или сразу после работы? Звонить самому или подождать её звонка? И всё это, как ни удивительно, не только не мешало, но и подхлёстывало скорость работы, причём вовсе не в ущерб точности. Неожиданно появилась ещё одна мысль, которая могла бы чуть поубавить его ликование. "Я ведь собирался по вечерам тренером, а теперь вечера мои мне не принадлежат". Но Андрей нисколько не расстроился, а смешные страхи эти как прилетели, так и улетели.
Его так и подмывало позвонить. И вдруг размышления и работу прервал громкий и столь знакомый ему звук, но на сей раз очень неожиданный. Молниеносно выдернув из кармана телефон, Андрей даже не взглянул на его экран и чуть было не закричал: "Здравствуй, Виктория!" Но вовремя сообразил, что получится не очень солидно среди сослуживцев. Кроме того, это ведь могла быть и не она… Ах, как ему хотелось услышать её голос! Быстро двигаясь между столов к выходу, он сказал вроде бы спокойно, но так и не сумев унять волнение: "Я слушаю". "Здравствуй, Андрюша! Я тут вазу расписываю. И так славно получается!" "А я расчет мудрёный делаю. И сроду так легко мне не работалось". "Значит сегодня в 19:00 около того же кафе?" "Ну конечно, Виточка!" "Я так рада, что слышу твой голос… Просто замечательно, как быстро дозвонилась". "А я совсем уже собрался позвонить. И вдруг звонок! Я чуть не закричал "Здравствуй, моя Виктория!" ещё до того, как взглянул на экран. Но кругом ведь люди". "Ну хорошо, Андрюша, трудись. Возле того же кафе, что и вчера. В 19:00." "Да, да, да!" "До вечера!" "До вечера, моя Виктория!"
Пока довольно резво шла его работа, он всё старался припомнить её глаза, но потом решил, что вечер будет ещё приятнее, если он сейчас продвинется в трудном расчёте особенно далеко. Поэтому он стал трудиться очень сосредоточенно, закончил же работу вместе со всеми в 17:00, подивившись тому, как много успел сделать.
Жил Андрей на этом этапе в отдельной, но снова не в своей квартире, как и в Москве. Находилась она недалеко от вокзала, имела целых три комнаты, но была менее уютной, чем подробно описанная нами квартира в Москве. Зато превосходила прежнее жильё по площади. Он и эту квартиру, как говорится, обустроил: все свои вещи распаковал, всё разложил очень системно. И это одновременно с поисками работы после тяжкого переезда, а далее и с самой работой! Всё вместе взятое и привело к весьма заметной усталости, но сегодня усталости не было и в помине.
Он пришёл домой и, дождавшись прихода родителей, позвонил к ним на квартиру, чтобы сообщать, что сегодня, как и вчера, не сможет их навестить. А в принципе он был частый гость и у родителей и у сестры, при этом не редко с гостинцами.
Затем он решил малость перекусить, но вспомнив, что не исключается сегодня поход в кафе, а то и в ресторан, прервал этот скромный ужин. Ещё оставалось немного времени, и Андрей стал думать о том, что будет на сегодняшнем свидании…
Они приближались к намеченной точке с разных сторон улицы Державина. Остановившись на расстоянии чуть более метра друг от друга, они постояли так не более пяти секунд. Виктория протянула обе руки, он протянул свои навстречу. Когда руки соприкоснулись, она почувствовала, что по нему словно ток прошёл. Виктория даже чуть смутилась, но более всего обрадовалась, безумно обрадовалась.
– Давай сегодня в другое кафе. Как ты считаешь, Андрюша?
Она достала симпатичный тугой кошелёк и помахала им в воздухе. Он вытащил из кармана за цепочку свой кошелёк и, так же точно повертев его, ответил:
– Безоговорочно подчиняюсь. Кроме одного пункта. Я ведь здесь, в этом наилучшем нашем с тобой городе, далеко не самый бедный. Когда прощались, Константин много мне подарил денег. И представляешь? – считает, должно быть, до сих пор, что не я его должник, а он мой.
– Это, похоже, всё "история" тянется, – рассмеялась она.
– Да, это всё та же леденящая душу история…
Они уже входили в кафе, а беседа их текла так симпатично, так легко. И вот её продолжение за столиком.
– Я тебе непременно должна наше жильё показать. У нас одна квартира, сделанная из двух. Но лестничную площадку невозможно ведь занять…
– Потому что вы не на последнем этаже.
– Какой ты умнющий!
– А вы хотите все вместе вчетвером жить.
– Правильно!
– И прорубили дверь в стене между квартирами.
– Блестяще!
В этом кафе не было самообслуживания, были повыше цены и, что немаловажно, оригинальный интерьер. Андрей попросил два самых красивых мороженых и самый вкусный напиток. И даже официантка оказалась приветливой, и ждать пришлось не долго.
Виточка вдруг сказала:
– Ты знаешь, о чём я сейчас подумала? В "жисть" не угадаешь.
– Понятно, не угадаю. Да и странно было бы если бы угадал. Зачем тебе "ясновидящий"?
– Мы похожи чем-то на одну необычайную пару из тоненького романа Жоржа Сименона "Мегрэ и одинокий человек".
– Марсель Вивьен и Нина Лассав.
– Просто невероятно. А как ты так молниеносно догадался?
– Сам не пойму. Начитанность не есть моя сильная сторона. Они и впрямь так мило сидели в кафе. Но…
– Ах, Господи! Ты прав. Какая же я дура… Они-то плохо кончили. Я только хотела сказать, как славно бывает в кафе. И ещё разница в возрасте.
– У нас поменьше. Мне в декабре исполнится 29.
– А мне через месяц и две недели – 19. И я зову тебя на свой день рождения.
– Как славно!
– Я знаю, о чём ты думаешь.
– О чём же?
--------------
Она чуть-чуть смутилась, но через несколько мгновений начала говорить, глядя на него с очень открытым выражением лица и при этом сердечно.
– О том, что невозможно такому мужчине, как ты, долго обходиться без женской ласки… – она снова споткнулась как бы, но, не надолго замолчавши, продолжала:
– А теперь ты, должно быть, думаешь, что придётся ждать до свадьбы. А свадьбы ведь молниеносно не устраиваются. Ты об этом думаешь, да? Признайся, Андрюшенька…
– Я готов тебя ждать, сколько ты захочешь. Пусть будет твоё 19-летие. Вместе со свадьбой! Прекрасно!
– Да, это замечательно! Но ты не сможешь и не должен столько ждать. Дай мне три дня. И ещё… – тут она ещё больше смутилась, но снова очень быстро овладела собой. – Давно прошли те времена, когда девственность в 19 лет считалась великой честью. У меня были за мою довольно длинную уже жизнь два парня. Они мне не подошли, хоть оба умирали от страсти… Они и теперь иногда мелькают, и я вижу их издали… Но я в полнейшем порядке во всех отношениях. И мне никто-никто, кроме тебя, не нужен!!
– Это счастье, моя дорогая Виточка! – вырвалось у него, и настолько проникновенно, что даже голос задрожал.
Андрей никогда в жизни не испытывал ещё такого удивительного внутреннего ликования. Он тут же снова заговорил:
– Я, конечно, не могу за два дня заставить сверкать мою теперешнюю даже не принадлежащую мне трехкомнатную квартиру. Увы, я живу пока не в квартире "люкс" и не в собственном доме, но я сделаю всё, что в человеческих силах. Да квартира и сейчас в порядке. Ты сама увидишь, моя красавица Виктория.
– А что мы подарим друг другу?
– Особые кольца!
– Ой, какая проза, – засмеялась Виктория. – Хотя кольца, конечно, не пустяк. Теперь бывают такие красивые!
– Для меня твоя любовь – великий подарок!
– И для меня тоже твоя любовь – неземное счастье! Мне даже не верится…
Они не могли наглядеться друг на друга, а потому то и дело прекращали свою симпатичную трапезу, хоть и без вина на сей раз, и вглядывались в глаза друг другу. И тут же возникали темы для разговора или продолжались старые.
– И как скоро! – сказал он и вдруг улыбнулся. – Вспомнил, что надо непременно поправить кое-что за пару дней. Да это проще пареной репы.
– А что?
– Нет, об этом я не хочу говорить, хоть вспомнилось очень кстати.
– Ну скажи, пожалуйста!
– Хорошо, скажу. Хотя, ей-богу, как-то неловко говорить. Будь по-твоему, раз ты хочешь всё знать. Фотки некоторые надо заменить.
– Ах! Во-о-т оно что? Твои прежние девочки?!
Андрей молчал, не зная что ответить, потому что слишком уж необычный вышел поворот разговора.
– Пусть стоят на полках, висят на стенах. О, ради Бога! Пусть хоть вся коллекция там будет! Пусть завидуют мне!! Я их совершенно не боюсь. Я хоть сейчас готова с ними живьем перезнакомиться.
– Боже мой! Вот олухи мы! Скоро в загс, а мы всё ещё не знакомы.
– Разрешите представиться. Виктория Степановна Кольцова.
– Какая у вас, сударыня, прекрасная фамилия! – он встал , кивнул головой очень галантно, словно офицер из давно ушедших времен, и произнёс чуть шутливо, тихо и торжественно:
– Андрей Васильевич Погожев.
– Ах, Андрей Васильевич! Это нам не снится? Как может вдруг счастье обрушиться на людей!
– И я об этом уже сутки думаю. В моей жизни много было событий. И всё так спрессовано: спорт, вуз, разъезды, многое другое, Москва, недавняя фантастическая история, да и вся московская жизнь… Но вот счастья… этого чуда из чудес… до сих пор, должно быть, не было. До вчерашнего дня. Как мало времени прошло! В голове не вмещается!
– Главное – не сглазить, Андрюшенька! Нет, нет… Сглаз – это совсем не то. Нас никто не может сглазить. А вообще-то я малость суеверная…
На них стали поглядывать иные из посетителей с любопытством, хоть они не забывали говорить тихо.
– Всё-таки у тебя чудесная фамилия!
– Скоро придётся с ней расстаться. Но и новая моя фамилия будет не хуже. Такая русская! Просто великолепно: Виктория Степановна Погожева.
– Нет! Кольцова лучше. А знаешь что? Пусть будет двойная фамилия! Потрясающе: Кольцова-Погожева!
– А ты, Андрюшенька, останешься на своей. Это само собой разумеется.
–Знавал я мужиков, которые фамилию жены брали. И смех и грех… Хотя вообще-то бывают у людей такие фамилии, что очень хочется с ними расстаться.
Да, трудно поверить… трудно даже предположить, что такая беседа может состояться на второй день после знакомства. Однако и Виктория и Андрей, хоть и сами диву давались, сколь стремительно они продвигаются, хоть и слышали мы только что от них самих, что им с трудом верится, на самом деле твёрдо знали: вопрос этот абсолютно решённый, к их обоюдному счастью.
– А как мы купим себе квартиру? И какую?
– А как все покупают? Я наскребу тысяч пятнадцать долларов. Про Костин-то подарок помнишь? И мои родители самую малость добавят.
– Ой, я ведь совсем забыла, что ты подарок в виде готовой квартиры не примешь… А то ведь мои родители…
– Ни в коем случае! Эти двадцать или чуть больше тысячишек твои родители могут только удвоить.
– А если не хватит?
– Так и случится. Зачем-то ссуды ведь существуют…
– А с родителями знакомиться?
– О, это обязательно! Давай после того, как сами познакомимся. Ты ведь сама наметила в таком роде. Правда ведь, Виточка?
– Просто чудесно! А когда будем знакомиться с родителями, у нас уже "стаж" будет.
– И до чего же скоро всё это произойдет!
– Всё так мгновенно получилось и при этом пока что и дальше идёт по плану.
– Ну совершенно как у большевиков. План!
– И всё должно непременно исполниться. Действительно, как у большевиков. У них, я слышала, песня была: "всё, что было намечено, – всё исполнится в срок".
– Конечно, Виточка, исполнится! Если только у меня сердце не разорвется от счастья.
Да! Что ни говорите, а одна такая беседа – сама по себе уже счастье. И весь этот план невозможно разрушить!
У Андрея мелькнула даже мысль: а не опасны ли выпитые за три-четыре дня до брачной ночи двести граммов вина? Так что отважный и благородный человек может быть, когда надо, даже излишне осторожным. Поднимать этот вопрос он не хотел, но потом всё-таки поделился с Виточкой. Обещал пока что сам не пить ни грамма и её просил о том же.
Будущие молодожёны одними из последних покинули кафе и двинулись к улице Державина по не очень хорошо освещённому городу, радуясь свежему ветерку и взявшись за руки. Вопрос о том, следует ли совместить 19-летие со свадьбой, остался пока открытым, хоть вчерне и этот вопрос был решён. Без сучка, без задоринки шло дело к очень скорой свадьбе.
--------------
Мы забыли упомянуть, что отдельные участки пути влюблённые в течение этих двух счастливых суток проделывали городским транспортом. Но на сей раз Андрей, расставшись с Викторией после хоть и целомудренного, но обжигающего поцелуя, вдруг сообразил, что уже очень поздно. Теперь в родном и горячо любимом Новосибирске едва ли стоило искать такси. Сперва он пошёл со средней скоростью, стараясь привести в порядок мысли. Перво-наперво он вспомнил, что забыл в своих весьма приблизительных прикидках о машине. Потом ещё и другие дыры, что неудивительно, когда план жизни составляется внезапно и молниеносно.
Менять в намеченных планах, тем не менее, он ничего не собирался. Уже перейдя на очень быстрый шаг, он снова поймал себя на той же неопределённой мысли: конечно, их свидание через трое суток может привести к беременности. А несколько глотков вина вчера? "Это уже, пожалуй, не только чрезмерная осторожность, но даже глупость. Хотя можно и объяснить Виктории. И можно на этот раз защититься любым из известных способов. А ещё через пару дней…"
Подходил он к дому примерно без четверти двенадцать. Какие-то фигуры недалеко от подъезда его мало смущали, да и они вполне могли оценить молодецкую стать, а могли и видеть его раньше. И в конце концов, не сплошь же грабители, есть и безобидные пропойцы.
Быстро приняв душ, он даже не стал чаёвничать, а постелил и вытянулся на простыне. Но окончательно заснул не сразу, а стал в полудреме припоминать стихи о домашнем уюте:
Мне хочется домой, в огромность
Квартиры, наводящей грусть.
Зайду, сниму пальто, опомнюсь,
Огнями улиц озарюсь…
"Возможно, это стихи Бориса Пастернака, – думал Андрей, чувствуя, что сон вот-вот смежит его веки. – А может быть, и нет… И потом огромности-то нет и в помине. Но я, разумеется, понимаю, о чём речь. Это совсем просто даже для меня: здесь поэтический образ. Да и вообще во всякой квартире свои закоулки, тайны, воспоминания… Вот и эта квартира, не принадлежащая мне и даже не вполне пока привычная, слишком уж не чужая мне… А во-вторых, я совершено не знаком с творчеством нобелевского лауреата, но это, право же, не беда… И в третьих, наши с Виточкой планы так хороши … даст Бог…"
Он спал довольно крепко, но всё же это был не тот богатырский сон, чаще всего без сновидений, к которому он привык. Проснулся Андрей, тем не менее, бодрым и тут же проделал привычно ряд упражнений. Смутно он помнил, что видел сны, но восстанавливать их не стал. Да это чаще всего и невозможно. Силы же он ощущал в себе необъятные. Жизнь поистине стала сказочной…
Он сделал несколько полезных вещей. Например, вытер даже малейшую пыль там, где её заметил, и довёл посуду в кухне до немыслимой чистоты и блеска. Слегка позавтракал, поправил ещё кое-что в комнатах и в кухне. Пора было идти трудиться, а настроение у него после всякого полезного дела весьма заметно улучшалось. Ну а сейчас он вообще парил на крыльях радости. Шагая по улице, Андрей Васильевич Погожев чувствовал, что полон наилучших надежд, а разнообразные трудности его не пугали. Предстоящая новая неведомая ему семейная жизнь сулила великое счастье.
Из трех дней, которые отделяли их от блаженства, виделись они дважды, а долгожданное и прекрасное свидание в квартире было намечено на субботу. И вот, встретившись в городе, они в такси прибыли к его дому.
Когда вошли в квартиру, он сказал:
– Конечно, не люкс. Но жить тут можно.
На столе были конфеты, фрукты, пирожные, блюдца, чашки и много ещё чего. И всё расставлено красиво, со вкусом и с пониманием.
"Фотки" она обозрела вскользь и с лёгким любопытством.
Она стояла напротив, всматриваясь в его лицо, чуть вздрагивая от предвкушения и радости. И вдруг руки её обвили его шею. Теперь поцелуи были далеко не целомудренные. Но и лихорадки, поспешного сбрасывания одежды, судорожных движений – всего этого не было и в помине. Ему ничего не стоило приподнять её и отнести в спальню. Но он этого не делал. Он целовал Викторию, слегка придерживая за плечи, вдыхал нежный аромат её духов, её волос, ощущал изумительную свежесть тела.
Они остановились и чуть отстранились. В глазах Виточки Андрей читал волнение и ожидание. Он не знал, испытала ли она оргазм с теми парнями, о которых рассказывала. Едва ли… Но понятно, что он никогда в жизни не осмелился бы расспрашивать, и он заботился о её наслаждении, страсти, удовлетворении больше, чем о себе самом. Андрей был очень опытный любовник. Кроме того, он был любитель чистоты и понимал то, что, в сущности, понимают многие: заклятые враги любви – несвежие помещения, скверные запахи, теснота, спешка, храп, не говоря уже о слабой потенции. Понимают-то многие, да только бороться со всем этим могут немногие, а о поживших несколько лет супругах и говорить нечего. Андрей Погожев был из тех людей, которым это всё не грозит и в старости.
Когда Виктория, прервав ласки, прошла в спальню, то ей бросились в глаза свежие цветы на каждой из тумбочек. Она вспомнила, что стоит букет и на столе в центральной комнате, где только что были их первые, такие радостные, объятия. Слегка откинув покрывало, Виточка увидела сверкающую белизной постель. Поправить оставалось лишь один его "промах" – задернуть штору перед окном.
Ах, как медленно они раздевались и какие при этом открытия делали! Его мускулатура, сила, скромность, готовность исполнить любое её желание. Упругость всего её тела, её глаза, так хорошо ему знакомые, но затуманенные теперь страстью. Её податливость. И полное отсутствие спешки.
Они пробовали разные позиции, и он во всём шёл ей навстречу. Наконец она оказалась сверху. Он, угадав её желание, приподнялся вместе с ней, что достигалось совсем просто с помощью подушек. Её ногам стало вольготнее. Он с особой нежностью касался её груди, целовал её руки. Она стонала всё сильнее, все громче, а он держался. Она шептала: "Я в раю. Ну пожалуйста, Андрюша!" Он чуть наклонил её и целовал её прекрасное лицо. Чувствуя, что вот-вот наступит финал, он всё ещё держался, и лишь сняв её, шепчущую "спасибо", он взглянул туда же, куда и она. Она нежным прикосновением рук довершила его блаженство, так как он всё это время буквально сгорал от страсти. Он тоже застонал –¬ столь огромным было наслаждение!
Виточку не удивило, что он всё проделал в такой последовательности, так как он говорил, что боится выпитого более трех суток назад вина. Скоро он признал, что это глупости. Они ещё долго говорили о разных вещах, но более всего о райском восторге любви, который способны дарить друг другу. Он говорил, что снял её по забывчивости. Но вскоре им предстояло узнать, что и эта счастливая случайность сулит им многие преимущества в процессе самой свадьбы, которую мы скоро в подробностях опишем, радуясь за наших изумительных молодожёнов.
Она не ошиблась в своём избраннике. Он страстно любил её, был гениальный любовник и мечтал теперь о семье. Её чувства и желания были абсолютно те же. Она при всём при этом совсем не печалилась, что лучше было бы после свадьбы с полгода блаженствовать, а уж потом "делать детей". У неё поистине вся жизнь была впереди, а то, что творилось с ней в эти дни, было не просто радостью, а абсолютным счастьем. Вообразить большее было немыслимо!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Описанная нами сцена волшебной любви происходила в конце августа. А затем желание устроить свадьбу в день 19-летия Виктории, то есть 20-го сентября, полностью завладело умами влюблённых. Торопиться они должны были поневоле. И вот почему.
Виктория на свадьбе хотела блистать и порхать. Такая сказочная пара, как Виктория и Андрей, просто обязана была затмить всё, что гости видели в своей жизни. И затмить вовсе не беспардонной роскошью, вереницей машин и числом гостей. Да этим теперь не слишком и удивишь, потому что давно уже бал правят олигархи. И хоть процент их в общей массе русского, да и всего остального бывшего советского народа, совершенно ничтожен, но слухи об их бесстыдстве и наглости не умолкают. А у наших влюблённых даже с учётом того, что родители Виктории были далеко не бедные, вовсе не было нужных денег для супер-свадьбы. И ещё меньше было желания предстать перед друзьями среди вульгарного блеска пышной свадьбы.
Восхитить и даже потрясти гостей, родителей, друзей должны были сами молодожёны, их красота, грациозность и безупречность танца, чудесная рыцарская предупредительность жениха. Они были волшебной парой, и Виктория хотела, чтобы гости это видели и восхищались, а не просто рассматривали их, друг друга, пили и курили. Табачный дым – это, конечно, неплохо, и даже её Андрюша, случалось, курил. Но не для того свадьба, чтобы гости в подпитии стояли у входа в ресторан, курили и болтали.
Боже, до чего кстати оказалась предосторожность при их незабываемом свидании на квартире у Андрея! Но теперь был составлен новый неукоснительный план. Невозможно поразить гостей грациозностью и лёгкостью в состоянии беременности. Волшебство танца и беременность, согласитесь, – вещи далёкие. Не хотелось бы и не пить ни грамма на собственной свадьбе, но после свадьбы на некоторое время у него сухой закон, а у нее и дальше. И с 28-го или 29-го сентября они уже без малейших предосторожностей погружаются в омут любви. Целый месяц он дарил своей Виктории, а она твёрдо верила, что подарит ему очаровательных детей.
И оба они после свадьбы не собирались терять ни дня. Даже эти 8 – 9 дней можно сократить, разузнавши у врачей или иных опытных людей вскользь. Да и напиваться на свадьбе никто не собирался. Андрей среди прочего лелеял и такую интересную мечту: побыть ещё совсем молодым при взрослых детях. Виточка твёрдо знала, что так и будет, что нигде они не споткнутся и ничто в мире не разлучит их и не омрачит Любовь.
Конечно, восторженность и романтика далеко не всегда надежное подспорье даже в сладостных, как сказочный сон, планах. Но в этом случае было именно так: любовь и страсть, абсолютное доверие друг к другу и особое желание парить на крыльях любви, созидая при этом семью.
Объем подготовки был колоссальный. При том, что не только Андрей, но и Виктория не собирались увольняться или о чём-нибудь хлопотать в ущерб работе. Перечислять необозримые хлопоты не станем, но, кажется, самым сложным делом было договориться о столь скорой свадьбе, оформленной красиво и по всем правилам, с её родителями.
Времена теперь были далеко не те, что несколько десятилетий назад. Но всё равно заранее было ясно, что не так просто будет родителям отпустить юную и прекрасную Викторию, да ещё неизвестно к кому. Времена-то меняются, но всегда родители прежде всего хотят навести справки о женихе. Всё так же родители не торопятся отдавать дочерей и после свадьбы ревниво следят, как течёт жизнь дочери. Сопротивление родителей могло быть колоссальным. Хоть давно канули в лету обычаи, когда родители могли силой не отпускать дочь, но менее всего хотела Виточка малейшего конфликта с отцом и матерью. А с другой стороны – незыблемой была точка 20-е сентября.
Виктория сделала более чем оригинальный ход. Перво-наперво она рассказала о всех своих планах не родителям, а брату Ванюше. В свои неполные 16 лет это был высокий, с красивой фигурой, очень сильный, гибкий и подвижный юноша. Родители очень не хотели, чтобы он боролся на ковре, но всё-таки их удалось уговорить. Когда голубоглазые брат и сестра стояли рядом, нельзя было оторвать взгляд и всякий сразу понимал, кем они доводятся друг другу.
– Я, Ванюша, замуж выхожу. И очень скоро! В день своего 19-летия.
– Да ты что, Витка?! Вот так номер! Это же чудеса! А вообще-то почему бы и нет? Ты ведь царевна и отличная невеста для любого принца, будь он хоть король Голливуда.
– Очень скоро познакомишься. Совсем скоро…
Он прикоснулся губами к локону сестры. Вдруг из глаз Виктории скатились две слезы.
– Я ведь, Ваня, никуда не уезжаю. Будем часто видеться. Но в нашей замечательной квартире мы с Андреем после свадьбы жить не будем.
– Потрясающе! Так ты отцу с матерью сказала ведь? И что же они?
– В том-то и дело, Ванечка, что я сперва тебе говорю. Вот ты послушай. Свадьба у нас будет именно 20-го сентября. Не позже и не раньше! Ты знаешь, что это за дата. Но мама и папа будут противиться молниеносной свадьбе. И ты, как это ни удивительно, сможешь мне помочь.
– Час от часу не легче. Как же я тебе помогу? И зачем вообще тебе помощь? Но понятно, что я сделаю всё, о чём бы ты ни попросила.
– Спасибо, Ванюша! Конечно же, сделаешь. Я ни секунды не сомневаюсь, потому что ты мой золотой и прекрасный брат. Сейчас объясню. Мой Андрей родом из нашего города, прожил в нём бо;льшую часть жизни, потом жил несколько лет в Москве и теперь вернулся. Он замечательный инженер-теплотехник и работает по профессии. А сверх того, мастер спорта по самбо, и не какой-нибудь, а блестящий. Его, конечно, помнят, и даже очень хорошо. Ты обратись к какому-нибудь тренеру со стажем и спроси, что, мол за человек Андрей Погожев. Вот возьми листок, чтобы не забыть фамилию. А потом скажешь родителям ровно то, что сказали тебе.
– Конечно же сделаю, Виточка! А что если… А вдруг скажут не так, как тебе хотелось бы.
– Может случиться всё, то угодно. Но Андрей – само благородство и в жизни, и на ковре, и на службе. И мы безумно любим друг друга. Безумно! Хоть и знакомы совсем не долго.
– Я сегодня же попытаюсь. А что мне дальше делать? Не могу же я прийти домой и с места в карьер…
– Это заранее нельзя предугадать… Как получится, но непременно при тебе как-нибудь зайдёт разговор. Пока спроси и сам убедись, а кроме того, когда познакомишься с Андрюшей, так увидишь. Да и ты ему понравишься, потому что ты мой любимый брат. Вот только знаешь что? Нет ли во всём этом моём плане чего-то слишком уж придуманного? Я имею в виду не наш брак – это дело абсолютно решённое. Я говорю о твоей поддержке.
– А мне теперь кажется, что нормально, хоть сперва я удивился. Я должен только сказать родителям, что об Андрее Погожеве думают борцы, которые давно его знают. А ведь отец и сам начнёт справки наводить.
– До, пожалуй… будет узнавать. Только мы с Андрюшей этого не боимся.
– А может и не станет. Не таков у нас с тобой отец, чтобы рыскать и вынюхивать.
– Но можно всё-таки затягивать свадьбу…
– Так это ведь невозможно, ты говоришь…
– Правильно, невозможно. Но и ссора с родителями для меня немыслима. Мы ведь все так любим друг друга! Ну хорошо, Ванюша. С тобой мы в любом случае договорились.
– Моё слово – бетон! – сказал, прощаясь, Ваня с улыбкой.
Расставшись со своим юным и сметливым братом, Виточка подумала, что проникнуть в эти хитросплетения кому бы то ни было, кроме Андрея, не так просто, хоть на самом деле всё проще пареной репы. "Я хочу блистать на свадьбе, а Андрюша страстно хочет детей. Вот почему нельзя отложить свадьбу. Хоть Андрей мой выглядит, как молодой принц, но свой-то возраст он знает… И мы выбрали с ним наилучший (или, как говорят учёные мужи, оптимальный) вариант. Но о таких вещах немыслимо говорить с братом или с отцом. И тут же всё у неё сразу выстроилось: "Я об этом расскажу маме. А Ванечка тем временем исполнит мою просьбу. Вопросы эти очень разные. И до чего же просто они решатся!"
--------------
Спустя ещё некоторое время им с Андреем уже казалось, что простой вопрос устройства красивой, скромной и весёлой свадьбы в столь короткий срок может оказаться адски трудным. Рассылка приглашений с предварительным обдумыванием состава, визиты к родителям, деньги на свадьбу, которые вернутся от гостей (и вернутся ли полностью? – иные ведь могут, дав волю фантазии, купить подарки) – это всё была лишь малая часть вопросов и проблем.
Выбор кафе, музыка (аппаратура в умелых руках или мини-оркестр), свадебное платье, кратковременные отпуски на работе. Единственное продвижение было в том, то Ванюша сдержал своё слово и был потрясён ответами тренеров. Но всё ещё не знал, как донести эти ответы до родителей.
Между тем, Андрей совсем уже приготовился "развязать узелок", то есть начать стремительно тратить полученные от Константина деньги. Но бывают ведь такие положения, когда и деньги бессильны. Конечно, огромные деньги решают очень многие вопросы, хоть и далеко не все. В данном же случае требовалась сердечность и взаимопонимание для достижения согласия на весьма скорую, чуть ли не молниеносную свадьбу. И при этом не было не только собственных больших денег, но и, так сказать, средних или хоть на что-то похожих. И то, что было, не следовало тратить полностью и молниеносно.
Поддержкой были только их "вера, надежда, любовь". Но между жизнью и волшебными словами, мыслями, чувствами сплошь и рядом пролегают пропасти. Взять хоть вопрос о венчании. Зашёл как-то разговор и об этом между Викторией и Андреем. Но поскольку это было неосуществимо, как полёт на Сириус, то с красивой мечтой расстались немедленно. И Виктория и Андрей были не крещёные. Андрея с некоторых пор атеизм тяготил, и давненько уже. Но венчание пришлось бы согласовать с родителями, тогда как её родители ещё и о свадьбе не подозревали и неведомо было, как до них это донести.
Ничего не поделаешь. Иные не только от бракосочетания по церковному обряду отказываются, но и в загс согласны не ходить на первых порах, а свадьбы играют. Очередь в загсе и договоренность с кафе или рестораном – это были две фундаментальные проблемы. Родители Виктории – проблема номер три, а может статься , что и номер один.
При этом главное заключалось в том, чтобы каждый день заметно продвигаться, и продвигаться по-настоящему. Ведь иногда и топтание на месте создает иллюзию движения вперёд. Андрей, отрезая себе и Виточке путь назад, застолбил кафе, где тоже, как и повсеместно, была очередь. Она ведь, эта чёртова очередь, бывает даже тогда, когда нет ни одного желающего, а данное заведение, которое больше смахивало на ресторан, чем на кафе, не жаловалось на отсутствие клиентов. Личного обаяния оказалось явно недостаточно, пришлось согласиться на их цену, отбив лишь самую малость, и внести аванс. Теперь уже срок 20 сентября стал абсолютно незыблем, и прошло четыре дня, как начался сентябрь. Целых четыре дня!
Правда, день 4 сентября ещё не окончился, и день этот оказался знаменательным. Как мы сейчас увидим, счастье влюблённых не покинуло, и вот как дальше разворачивались события. Виточка решила немедленно поговорить с матерью. Тяжёлый этот разговор воспроизводить не станем, но главнейшая его суть состояла в том, что по мнению Василисы Петровны сперва знакомят с женихом, а не ставят родителей перед фактом и объявляют дату. У мамы Виктории и Ивана не только имя было довольно своеобразное, но и характером и внешностью она выделялась. Когда спустя всего сутки или даже чуть поменьше Андрей познакомился с будущей тёщей, то был весьма удивлён её моложавостью и красотой. Вообще в наши дни бывают у "барышень" невероятно молодые матери. Здесь Андрею даже вспомнились Анастасия и Екатерина и всевозможные чудеса и недоговоренности, страдания Тимофея и прочее, хотя та история по самой своей сути была бесконечно далека от того, что происходило сейчас. Не станем, однако, так далеко отвлекаться, а повторим только, что Андрей увидел свою будущую тёщу уже на следующий день.
А сейчас мать и дочь были совсем растеряны. Виктория не могла, не имела права понести даже маленький моральный урон. А расхваливать Андрея, как в разговоре с Ваней, сказать что-нибудь вроде "сама, мамочка, увидишь" – это почему-то вдруг показалось ей негодным средством. Защищать своего прекрасного жениха означало для неё в данном случае ни много, ни мало – унизить его…
Тем временем, встретившись нечаянно недалеко от подъезда, поднимались по лестнице Степан Алексеевич и Ванюша. Когда они вошли, Василиса Петровна минуты полторы или даже целых две собиралась с духом, прежде, чем заговорить. То, как мать и дочь стояли напротив друг друга, явно свидетельствовало о назревавшем конфликте, да не каком-нибудь, а серьёзном, что было в их семье великой редкостью. Так и не придумав, что объяснять мужу и как сделать это невероятное сообщение, Василиса воскликнула:
– Виточка! Да ты хоть имя его скажи!
– Пожалуйста. Андрей Васильевич Погожев.
Вот тут-то и вступил в разговор Иван Кольцов. И надо думать, что Виктория по гроб жизни будет благодарна брату, хоть, как мы уже говорили, она и без того была замечательной сестрой.
– Андрей Погожев? Так она сказала, мама? А кто же это такой? Почему о нём речь зашла?
– Жених нашей Виточки!!
И пока Степан Алексеевич приходил в себя от потрясения, юный Иван Степанович с блеском и без малейшей актёрской игры излагал то, что он узнал. Ни на грамм не исказивши суть сообщений, он скрыл только то, что сам же всё это разузнал по просьбе сестры.
– Вот так да!! Вчера на тренировке я много узнал об Андрее Погожеве. Он борец, Витка?
– Андрюша прежде всего инженер. А кроме того, мастер-самбист.
– Абсолютно точно! – воскликнул юный Иван Кольцов. – Чудеса да и только! У нас там мальчик один есть, вроде меня… Наверно, помоложе малость, но дело не в этом.
Далее Ваня рассказал всё очень правдиво. Так что даже упрекнуть его не в чем было бы, если бы всё как-то открылось. Никто не вспомнил бы, кто первый о чём спросил и как возник тот или иной разговор.
– Ну этот мальчик и спрашивает: слыхали ли мы, что какой-то Погожев Андрей приехал из Москвы. А Антон Александрович вдруг говорит: "Да, ребятишки… Дай Бог, чтобы кто-нибудь из вас таким бойцом стал. А человека такого вообще редко встретишь!" И ты, Виктория, должна знать, что твой жених (я ведь не ослышался, мама?) сперва классикой занимался, потом вольной борьбой, а потом самбо.
– Да ты не гони с такой скоростью, Ванюша, – сказал всё ещё не пришедший в себя Степан Алексеевич. – Дай опомниться.
– А я и не гоню. Я могу и покороче. Там есть ещё один мужик, гораздо моложе Антона Александровича. Так он сказал, что этот Погожев закончил в нашем городе институт, любит свою профессию, где-то работал – как бы не в столице. А теперь у нас в городе нашёл работу, как и в Москве, по специальности. И хотел тренером по вечерам, но вдруг передумал.
В этом месте все сразу почувствовали убийственную правду всего этого рассказа. И родителям стало ясно, что их Виктория, их любимая красавица и умница выходит замуж за Андрея Погожева и помешать этому невозможно.
Оставалось решить тяжелейший вопрос о дате бракосочетания. Счастливая Виктория вдруг сказал отцу:
– А почему мы с Андрюшей торопимся – это отдельный вопрос. Папочка! Я об этом с мамой поговорю. Прошу тебя, не сердись. А тебе, Ванюша, огромное спасибо за твой правдивый рассказ.
Виктория наградила поцелуями всех троих, а мать взяла под руку и повела в свою комнату. Не так просто было рассказать, в чём причина спешки. И теперь предстояло объяснить это матери, что она безуспешно пыталась уже сделать менее часа назад.
--------------
Оказавшись снова с матерью наедине, Виточка стала припоминать намеченные ею аргументы в пользу столь быстрого бракосочетания. Конечно, главную суть она знала твёрдо, но вспоминать и выстраивать заранее приготовленные слова – это было бы и тяжело, и даже как-то скучно, а главное – не убедительно. Потому, не долго думая, Виктория задала вопрос:
– Вот ты когда, мамочка, вышла замуж? И сколько тебе было лет, когда я родилась? Нет, я даже не то хочу спросить… Сколько папе было лет?
– Ну хорошо. Ты и сама могла без труда вычислить – Василиса Петровна исподлобья с улыбкой глядела на дочь. – Что-то ты сегодня, Виточка, без конца меня в тупик ставишь. Отцу шёл 27-ой год, а я была на подходе к двадцати одному.
– Видишь? Мы отстаём. Нет, я-то ещё юная и даже опережаю, – рассмеялась Виктория. – А Андрей, хоть он красавец, богатырь, благородный человек и интеллектуал, как теперь тебе известно, прожил на свете уже 28 лет и примерно восемь с половиной месяцев. О! Он, конечно, ещё долго-долго будет молодым и красивым. Однако, несмотря на это всё, он страстно хочет как можно скорее сына-первенца.
Василиса рассмеялась.
– Ну, мальчик или девочка – это, положим, не от вас зависит. Есть, кончено, такие прекрасные слова:
"Кабы я была царица, –
Третья молвила сестрица, –
Я б для батюшки царя
Родила богатыря".
Виктория, знавшая эти классические строки с детства, стала машинально продолжать:
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрипела,
И в светлицу входит царь…
Тут же, спохватившись, она прекратила эту декламацию, но вдруг сказала:
– Просто невероятно, как мысли кружат. Хоровод какой-то. Но я не собьюсь и перехожу к сути дела, а она заключается вот в чём: я хочу на своей свадьбе блистать. Мы с Андрюшей отличные танцоры. Но.. вот видишь… мне даже тебе об этом неловко говорить. Я хочу на своей свадьбе быть богиней в свадебном платье, а что такое беременность – не мне тебе объяснять. Если хоть чуть-чуть мутит, в вальсе не покружишься. Но и откладывать нельзя, потому что Андрей, хоть и способен затмить своей красотой и благородством самого царя Салтана, но считает, что уже запаздывает.
– Но это же, Виточка, просто головоломка. Андрею хочется детей как можно скорее, а тебе безумно хочется красивой свадьбы.
– Правильно. Но и он хочет красивой свадьбы. Не вызывающей или роскошной, а именно прекрасной. И я мечтаю подарить ему как можно скорее сына.
– Мне вдруг вспомнилось, что в той же славной сказке
Царь не долго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой…
Постой, как же там дальше?
– Ах, мамочка, какая у нас с тобой память! И какая ты молодая! Ой, я вспомнила. Ну конечно!
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
– Ну вот, видишь? А каков был наследник – ты ведь знаешь, – говорила Василиса Петровна, и глаза её лучились лукавством. Сказочный богатырь князь Гвидон Салтанович.
– Да, мамочка… Тогда, должно быть, вовсе не понимали того, что теперь понимают. И русский поэт, певец любви, который, говорят, столько набедокурил в жизни и столько имел, вероятно, любовных приключений и столько великих заслуг, не собирался задумываться. Да ему это и в голову не заходило. Но мы не можем ни рисковать испортить свадьбу, ни откладывать.
– Ой, Виточка, какие же вы мудрецы! А вдруг не получится сразу, вернее, насколько я теперь понимаю, через 5 – 10 дней после свадьбы… Беременность же не по заказу наступает.
– У нас всё получится. У нас не может не получиться… потому что мы – волшебная пара. И много-много лет будем счастливы. И всё-таки торопимся. Вот такой парадокс!
Василиса вдруг окончательно поняла, что не может, не хочет, да и не имеет права разрушать этот великолепный замок любви, даже если не всё ей казалось разумным. Впрочем, не было и ничего запредельного в планах дочери. Если припомнить, то и они со Степаном торопились. "Как время-то летит… словно вчера это было". Но ни разбираться, ни печалиться, ни радоваться, увы, теперь недосуг: проза жизни властно вторгается и переплетается с прекрасными грёзами.
– А где вы так молниеносно зал застолбите?
– Андрюша уже сделал!
– Да он у тебя и впрямь богатырь! И не только на ковре… Ну что ж, тогда завтра ждём вас, а мы с отцом заранее обсудим, что можно сделать. Всё будет как надо, Виточка! Твоя взяла, ничего не попишешь… Вот только времени совсем в обрез.
– Спасибо, мамочка! Побегу я снова по делам, а то времени и впрямь совсем не осталось.
С тем они пока расстались, чтобы увидеться, как всегда, вечером, поскольку Виктория всё-таки жила дома. И завтра непременно должно было состояться решающее "совещание". Но при всём старании не успели.
А следующий день, то есть 6 сентября 2006 года, была среда, и могло вполне получиться так, что неделя быстро пошла бы на убыль, а там уж и вообще ничего не оставалось. Конечно, свадьбу в любом случае сыграли бы, но мы ведь помним, о какой свадьбе шла речь и как мечтали о ней. Этот день всем особенно запомнился, потому что имело место колоссальное продвижение. Всякое дело, касавшееся их новой жизни, у Виктории и Андрея вообще спорилось, но до сегодняшнего дня случались и огрехи и нервозность. А вот день 6 сентября запомнился, кажется, не хуже самой свадьбы.
Время-то летит, и даже при отсутствии лихорадки и суеты приходилось брать отгулы, полуотгулы, а то и просто без объяснений пропускать пару часов рабочего времени. Вопрос о том, сколько положено молодожёнам, вернее, пока ещё жениху и невесте, на приготовления, какова потом длина медового месяца (он ведь мог оказаться всего лишь неделей) – всё это изучить было невозможно, поскольку трудно разобраться в тех правилах, которых не существует. А если и есть такие правила, то искать их хлопотно и бесполезно. Достигал Андрей пока всего с помощью привычных "инструментов": красивая и чистая работа, скорость, благородное поведение…
Итак, явились они к родителям Виктории в седьмом часу вечера после телефонного звонка. Степан Алексеевич Кольцов был вполне готов к разговору, а вчерашней небольшой растерянности не осталось и следа. Василиса Петровна, как и муж, видела Андрея впервые. Понятно, что благородство, мощь и скромность производили большое впечатление. Но глядя на эту первую встречу со стороны, могло представиться дело и так, что, пожалуй, лучше было бы, если бы пара была не столь блестящей. Конечно, приятно видеть красавицу дочь рядом с Аполлоном, но возникали всякие небольшие трудности и неловкие положения. В целом же всё сразу пошло правильно, а интереснее всего было то, что и Ванюша присутствовал.
Перво-наперво Андрей представился Василисе Петровне, но без всяких поцелуев руки и расшаркиваний.
– Рад познакомиться, Василиса Петровна!
– А мы вас очень ждём, Андрей… Васильевич. И много слышали о вас.
– Догадываюсь, от кого, – Андрей взглянул на Ванюшу, словно радуясь заранее тому, что приобретает такого славного шурина. Но сперва, разумеется, надо было представиться отцу Виктории:
– Здравствуйте, Степан Алексеевич! Слышал о вашей деятельности в нашем городе.
– И мы здесь о вас много слышали. Весьма лестные отзывы, – говорил Кольцов, поглядывая на сына с улыбкой.
Хоть всё шло отлично, но и реплики и сердечность были дозированные. "А может ли в принципе быть иначе при самом первом знакомстве?" – думал Андрей.
– Садитесь, прошу вас. Весь вопрос решён Виточкой самостоятельно, но всё равно очень даже есть нам о чём потолковать, – улыбнулся отец.
– Конечно, Степан Алексеевич. Всё непременно обсудим, – отвечал Андрей, но вместо того, чтобы сесть, подошёл к Ванюше.
– Здравствуй, Иван Степанович. Очень благодарен за твои лестные отзывы. Обязательно постараюсь не подвести.
– Здравствуй…те, – отвечал Ванюша, чуть смутившись. – Я рассказал то, что от тренеров слышал.
– Ах, Ванечка, – вдруг сказала Виктория, создавая сразу непринужденную обстановку. – Ты с Андрюшей с самого начала можешь быть на ты. Какие красавцы! Глаз не оторвешь.
И она весело рассмеялась. Тут же собеседование началось и тянулось, пожалуй, часа два с половиной, если не дольше, включая, правда, и чаепитие и прощание.
--------------
Кафе, которое вполне могло сойти за скромный ресторан, пригодный для свадеб, юбилеев и других подобных торжеств, было, как мы помним, уже выбрано. Кафе имело сцену для мини-оркестра и довольно места для танцев. Но тут же выяснилось, что и здесь есть о чём поразмышлять. 50 человек – это 12 или 13 столиков. Если столик с проходами считать за 5 квадратных метров (а на самом-то деле эта цифра занижена, так как стулья очень могут быть раздвинуты), то это уже огромная площадь. Пришлось Андрею долго припоминать конфигурацию помещения, чтобы решить, как станет один длинный стол. Или Г-образный?.. Или ещё как-нибудь?..
Второй вопрос (о числе гостей) очень переплетался с первым. Потом стали составлять список тех, чьё присутствие обязательно. Вспомнили о свидетелях. Виктория из своих трёх или даже пяти подруг не сразу выбрала лучшую. Андрей сообразил, как не просто будет вызвать из Москвы Константина, а другого он не хотел, хоть было у него в Новосибирске довольно приятелей. Степан Алексеевич, имевший, бесспорно, наибольшую сноровку во всяких деловых разговорах, взял бумагу и карандаш. Список всё ширился. Нашлась и у Василисы закадычная подруга, и непременно с мужем, что само собой как бы разумелось. Степан же Алексеевич обязан был позвать целых две пары старинных друзей. А ведь было ещё аж три пары важнейших деловых знакомств, причём такие, что могли и обидеться, если двоих, допустим, позвать, а о третьем забыть. Так и составлялся список, где были, как на всякой свадьбе, самые разные люди. Разумеется, прежде всего родители Андрея и сестра с мужем. Невозможно было не позвать двух-трех старых друзей из спортсменов, а также двух тренеров. А любой из них мог явиться, выражаясь газетным штампом, "с супругой". Дико было бы упреждать это…
Всякий, как говорится, организационный вопрос так или иначе соприкасался с взаимоотношениями, а оттуда рукой подать и до обид. Среди всех этих необозримых вопросов вдруг выплывали очень элементарные, о которых тоже ухитрились забыть. Конечно, осень – наилучшее время года, но на то и Сибирь, чтобы 20-го сентября могла оказаться любая погода. Да, красиво, что и говорить, когда жених и невеста прибывают на санях, в которые запряжена тройка, а на невесте шуба из горностая. Но во-первых, поди знай, по погоде ли будет шуба 20-го сентября (очень сомнительно!), а во-вторых – где её немедленно покупать? Пусть не шуба, а нарядное пальто, но не простужаться же в такой распрекрасный день.
И гости будут отлично одеты, но где же складывать их пальто, шапки и подарки? Не каждый ведь руководится тем, что деньги подарить проще, чем картину, особую чеканку или часы с инкрустацией и мелодичным боем.
Следующий вопрос был ещё интереснее. А именно – очередь на регистрацию. Василиса Петровна и Степан Алексеевич стали припоминать, как им во дворце бракосочетаний хотели назначить дату аж через три месяца под тем смехотворным предлогом, что надобно, мол, проверить свои чувства. А в наши дни всякий предлог тем более хорош, что люди всегда и повсеместно норовят вытянуть при первой же возможности хоть сколько-нибудь деньжат. Так это обстоит или иначе – Андрей не представлял в полной мере, что может казаться странным, если припомнить, как он орудовал в процессе поисков шкатулки и как совсем недавно застолбил кафе. Хоть и был он по-прежнему полон решимости максимум вопросов решать самому, но всё чаще соглашался уступить какой-то пункт, чтобы не захлебываться в делах. Разузнать всё, что надо, немедленно, то есть завтра в первой половине дня, взялась Василиса Петровна.
Наконец подошли к фундаментальнейшему вопросу. А таковым и в советской, и в постсоветской, и в новейшей, и в какой угодно жизни всегда был и остаётся квартирный вопрос. Он может состоять из разных "подвопросов": где достать денег или как раздобыть ссуду; где пока жить – на своей квартире или на съемной; жить детям с родителями или с первого дня разъехаться и т.д. Вопросов таких можно задавать много, причём настоящих, а не придуманных.
Андрей, как мы помним, очень не хотел одалживаться. И теперь, даже увидев перед собой симпатичного, искреннего и разумного человека, он не желал получать больших подарков, равно как и не хотел, чтобы пролегла между ними тень непонимания или обиды. Но часто бывает, что как бы мы мысленно ни готовились и какие бы варианты ни рассматривали, жизнь преподносит ещё какой-нибудь, причём весьма неожиданный. И вот что было дальше.
– Понимаете… – заговорил Андрей, когда этот вопрос ещё не обсуждался, но уже чувствовалось, что к нему подошли и топчутся вокруг да около, – мне очень бы не хотелось…
Тут он снова замялся, и никто не решался ему подсказать, опасаясь, что сорвётся с языка что-нибудь вроде "выглядеть бедным родственником". Он поэтому, среди общей неловкости и не желая затягивать паузу, попытался продолжить:
– Чтобы кто-нибудь подумал, что я…
Андрей в третий раз споткнулся, что было для него вообще небывалым случаем. Он очень опасался нечаянно сказать что-нибудь вроде "женюсь на деньгах", что было бы убийственно. Андрей несомненно очень быстро выправил бы свою сбивчивую тираду. В любом случае он не выглядел жалко, потому что не таков это был человек…
Но как раз в этот момент, чтобы не ходить долго вокруг да около, в разговор вступила Василиса Петровна.
– Виточка, с деньгами или без денег, всё равно остаётся одной из самых лучших невест во всём нашем громадном городе.
И сразу она добавила с очаровательной улыбкой, но поспешно:
– И мы счастливы, что она выбрала такого жениха.
Тут уж Андрей смутился и мог даже чуть-чуть покраснеть, хоть случалось с ним такое весьма редко.
– Но поймите, Василиса Петровна, что я никогда не жил в квартире с кем-нибудь не на равных правах. А потому мы с Витой готовы хоть каждый день бывать в гостях, равно как и вас принимать у себя. Но у нас должна быть отдельная квартира, а когда-нибудь и дом.
Вот когда показал Степан Алексеевич, до чего он искушён в любых житейских делах, даже если в них, помимо денег, замешана какая угодно психология.
– Вы, Андрей Васильевич, вправе жить там, где вам с Викторией больше нравится, и там, где по карману. Но никто не может помешать нам с Василисой сделать дочери в день рождения и свадьбы скромный подарок. Предположим, в сто пятьдесят тысяч рублей. А она пусть тратит их хоть на шпильки и помаду. Это вовсе не мешает вам и ссуды брать и жить, где хотите и где больше вам с Витой подходит.
– Вы меня, Степан Алексеевич, полностью обезоружили своей логикой и щедростью. Конечно, пусть у Виточки будет какой угодно счёт.
– А у меня, папа, если ты помнишь, сегодня вовсе нет счёта.
– Не беда, откроем. Вообще мы все необозримые дела до 20-го сентября не успеем исполнить. Начнём хотя бы с того, что без автомобиля трудновато жить на белом свете. А у Виты прав и в помине нет. А вы как, Андрей Васильевич?
– Скажу без ложной скромности, что езжу блестяще.
– Ты, Андрей, и впрямь супермен, – впервые за всё "совещание" высказался весело Ванюша.
– Спасибо, дружище! Не сомневаюсь, что через тринадцать лет, а то и раньше, ты, Ванюша, меня по всем показателям перепрыгнешь.
– Мне даже не верится, – сияя от счастья, говорила Виктория.
– Забыли про малое,– улыбаясь, сказал Андрей. – С моими-то хотелось бы поскорее вас познакомить.
– Мы и не думали забывать. Завтра непременно покатим вечерком, – сказала Василиса Петровна, глядя весело на дочь.
– А как и где мы соберёмся? Как предупредим заранее Татьяну, Василия Николаевича и Анну Сергеевну?
Родители Виктории тактично не стали расспрашивать, кто есть кто, хоть вообще-то и без расспросов было ясно, но Андрей всё-таки пояснил:
– Сестра и родители. Если сестра с мужем будет, а то и с сынком, то нас там довольно много соберётся. Живут мама и отец на улице Крылова. И, слава Богу, квартира трехкомнатная.
Андрей написал адрес и вручил листик Ванюше.
– Ты уж позаботься, Иван Степанович. А то родители ваши с Викторией люди занятые.
– Я лично ничего не забываю, – с большим юмором сказал Иван. – Это – общеизвестный факт. В 19:00 подойдет?
– Согласен.
– Будем без задержки.
Андрей встал, пожал всем троим руки, поцеловал сияющую Викторию и со словами "прощаюсь до завтра" в великолепном настроении покинул квартиру.
Когда они остались вчетвером, Василиса сказала дочери, кивнув на пианино:
– А ты ведь не показала Андрею, что ты у нас музыкантша.
– Он и сам догадался, надо думать. Но в этом кафе, скорее всего, и рояля на сцене нет. Если есть, то я сыграю что-нибудь. И Андрей мне говорил, что знает много песен и имеет гитару, которая хранилась все эти годы у сестры.
– Всякое дело, даже самую романтическую свадьбу, надо готовить.
– А у нас такие гости, что само всё устроится. И мы с Андрюшей успеем 3 – 4 песни отрепетировать
– А вдруг там будет у музыкантов какой-нибудь клавишный инструмент?
– Тогда попробую…
– Да, – заметил Степан Алексеевич, – теперь и я вижу, что красивую свадьбу устроить несравненно труднее, чем богатую.
Здесь мы, пожалуй, прекратим описывать приготовления к свадьбе. И саму свадьбу опишем очень кратко, потому что наша задача в том, чтобы довести до конца рассказ о невероятных приключениях удивительных героев и показать, как судьба может бесцеремонно вторгаться и как счастливые люди могут оказаться на краю бездны. Описанию же (пусть далеко не полному) чудесной свадьбы Виктории и Андрея, где царили радость и веселье, мы просто обязаны предпослать, как и намеревались, знакомство с родителями Андрея, которое во многих отношениях будет небезынтересно.
--------------
Василий Николаевич Погожев был отставной офицер, значительная часть жизни которого прошла не в Новосибирске, а в разъездах. Так что Андрей и родился не в Новосибирске, но считал этот город своей, как теперь говорят, малой родиной. Выйдя не так давно в отставку в возрасте 56 лет и имея звание инженера-подполковника, отец Андрея меньше всего искал какой-нибудь "сладкой" должности, вроде сторожа на стоянке автомобилей.
Работу он нашёл на заводе, где и пустил в ход свои технические познания. Задержки с зарплатой его хоть и расстраивали, но военная пенсия и накопленные им небольшие сбережения, прикрытые кое-как от инфляции, делали жизнь вполне сносной. На заводе работала и Анна Сергеевна Погожева, мать Андрея и Татьяны. О ней мы вскользь упоминали: если помните, она сетовала, что сын долго не женится. После того, как сын и дочь покинули родные пенаты, в квартире стало очень просторно. Дети же могли в любой момент заходить, имея ключи от квартиры. Любопытно, что Андрей, даже живя в Москве, не расстался со своим ключом.
Василий Николаевич имел обыкновение избавляться от совсем ненужных вещей. Зато всё, что требовалось вдруг найти, находил он всегда легко. Особенностью их с Анной Сергеевной дома были замечательная чистота и порядок, каковую черту Андрей, как мы помним, вполне унаследовал.
О том, что сын намерен жениться, родители узнали, конечно, первыми, а познакомить их с Виточкой он ещё не успел. И вот 7-го сентября предстояла встреча. Мы видим, как стремительно развиваются события, а поэтому не станем удивляться, что не все успели перезнакомиться, но вошедших всё-таки поджидал остроумный сюрприз. На миниатюрной этажерке, две полки которой были загружены книгами почти сплошь по военной истории, стояла одна из новейших фотографий … Виктории. Она же первая и заметила свою фотографию, которую подарила Андрею по его просьбе два дня назад. А потому заочное знакомство как бы уже состоялось.
Унизительного правила снимать башмаки в этом доме, как и у Кольцовых, не существовало. Едва вошли в центральную комнату, где Василий Николаевич ухитрился расставить много стульев не в ущерб свободе передвижения, как раздался звонок. Андрей открыл дверь, приветствуя сестру Татьяну и её мужа Никанора Захаровича Афанасьева. Человек этот был чуть пониже Андрея, широк в плечах, имел очень открытое лицо и был довольно весёлого нрава. Хоть Андрей не успел с ним по-настоящему подружиться, живя все эти годы в Москве, обоюдное уважение было заметно. Более всего обоим запомнился давнишний эпизод борьбы на руках, но не за столом, а стоя. Никто не нарушал правила, что в такой борьбе случается сплошь и рядом. Андрей чувствовал, что мог бы заломать противника, но не хотел ни надрываться, ни наносить зятю моральный урон. Так что ничья. Добавим ещё, что Никанор, помимо крепкого здоровья, обладал многими знаниями из заводской и сельской жизни. Правда, ни то ни другое теперь не ценилось, но наплаву они с Таней держались уверенно.
Конечно, при всяком знакомстве бывают какие-нибудь заминки или неожиданности. Например, когда знакомились Василиса Петровна с Василием Николаевичем, со стороны казалось, что она ему в дочки годится. А то обстоятельство, что они оказались тезками, очень почему-то всех порадовало.
После многих рукопожатий и приветствий Ванюша сказал Андрею с присущей ему весёлой улыбкой:
– Видишь, Андрей Васильевич, какова точность! Всё идёт, как ты и хотел.
– Я знал, кому довериться.
Бутылка шампанского стояла чуть в сторонке, дожидаясь своей очереди. Вскоре Анна Сергеевна собралась на кухню со словами:
– Мы тут пирог испекли по случаю такого славного праздника.
Виточка тут же сказала:
– Я помогу, Анна Сергеевна.
– Спасибо, Виточка! Дождались-таки. Послал Господь нам невестку – красавицу и умницу.
Хоть они до того ни разу не виделись, но обнялись, и все заметили в глазах у обеих слёзы радости.
Очень скоро выяснилось, что и со стульями и со всем прочим не просчитался Василий Николаевич.
Особенность этой встречи состояла ещё и в том, что все без исключения были этнические русские и все демонстрировали только достоинства этого великого народа, хоть частенько на TV приходится слышать, что у русских, мол, есть заметные изъяны. Если это и так, то ни на этой "мини-свадьбе", ни на стремительно приближающейся настоящей вы бы не обнаружили ничего подобного. Вот крошечный пример хотя бы из того, что имело место, но о чём никто из присутствующих, кроме хозяина дома, в жизни не догадался бы. Когда у Василия Николаевича, помогавшего жене, мелькнула фраза из поэмы Есенина "да ставь ты скорее, старуха, на стол самовар и пирог", то он только улыбнулся, сознавая, что в поэтическом тексте слово "старуха" вполне приемлемо, но ни в коем случае не годится в жизни, особенно, обращаясь к жене, долгонько пожившей уже на свете. Вообще между "старик" и "старуха" – колоссальная разница в морально-этическом плане. Как все-таки трудно рассказать о чём бы то ни было, не отвлекаясь…
Что же касается одного из главных вопросов, ради которых собрались, то Василий Николаевич сказал так:
– Всё, что у нас накопилось, бери, сынок, если мама не возражает. А ты ведь, Танюша, помнишь, как мы все при твоей свадьбе старались. И Андрей особенно. Да и вообще, пока Андрей силён, я за всех спокоен, а более всего за нашу красавицу Викторию Степановну.
Сидели ещё долго. И Анна Сергеевна и Василий Николаевич очень тактично дали понять сватам, что ценят их щедрость и от всей души одобряют выбор сына. Никаких церемоний, присущих именно свадьбе, вроде криков "горько" не было. Отметим ещё одну только деталь. Все гости часто обращали внимание на очень заметный черно-белый, хоть и сделанный всего пять с небольшим лет назад, снимок в деревянной рамке. Отец в кителе с наградной ленточкой из пяти единиц, мать, сын и дочь глядели как бы на себя самих теперешних и свою новую родню весело и с неподдельным интересом.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вообще говоря, ни подробности разнообразных приготовлений, ни сама свадьба Виктории и Андрея не являются главной темой нашего романа, из которого невозможно, да и нет нужды делать некую эпопею. Но об этом счастливейшем событии в жизни одного из двух закадычных друзей нельзя всё-таки не рассказать более или менее подробно. Это требуется хотя бы для того, чтобы дать почувствовать читателю, что испытал Андрей, а с ним и Константин, в очередной страшный момент их жизни, рассказ о котором впереди. Мало того, надо думать, что Константин был потрясён ещё больше Андрея. Мы достаточно поведали о друзьях, чтобы сделать такое предположение, но все же он не сломается и от этого очередного сверхпотрясения, которое мы вскоре опишем. И окажет другу и его юной жене великую услугу, о которой она никогда и не узнает, разве что в старости, где-нибудь через полвека, а то и попозже. После множества приключений, о которых мы поведали, если вы помните начало романа, и тех, о которых вскоре узнаете, Андрей и Константин вполне будут квиты. Но это впереди, а пока что мы на свадьбе.
Трудно описать кратко столь интересную, хоть и скромную, как и намечалось, свадьбу, где было столько веселья, сердечных слов, искрометных танцев. Зато не было специальных устроителей и нахального тамады, распоряжающегося на пиру. Не было фальшивых слов и убогих штампов. Не было и старческого бессилия. Никто не напивался сверх меры, но никто и не прикрывал бокал рукой при первом же тосте, с важным видом давая понять, что не пьёт из высших соображений.
Чем больше мы будем припоминать картины свадьбы, тем обиднее будет пропускать её восхитительные эпизоды, яркие и без крупицы глупости, назидательности и мудрёных полуграмотных кавказских тостов.
Самым большим сюрпризом и украшением свадьбы был явившийся специально из Москвы день назад Константин. Привёз он весьма солидный денежный подарок (где-то сорок пять тысяч рублей) и прибыл не один. С ним была его теперешняя изумительная любовница Сусанна – неполных 20-ти лет отроду! Своей красотой, виртуозностью танца и очарованием могла она потягаться даже с невестой. Конечно, танцевать вальс более пристало в бальном (а невесте – в свадебном) платье, как и прочие бальные танцы. Но большинство танцев на свадьбе всё-таки были ритмичные (от квикстепа до чечётки), а потому у Сусанны было преимущество.
Между тем, свадебный вечер, а далее и ночь, текли таким образом, что танцы для всех, когда на обширной площадке кружилось или плясало более пятнадцати пар, чередовались с сольными номерами. А потому координировать хоть чуть-чуть требовалось. Этим занимался молодой мужик из оркестрантов, виртуоз любого танца, тактичный человек, при этом с блестящим пониманием того, что свадьба свадьбе рознь.
Разумеется, жених и невеста, а точнее – муж и жена, так как регистрация состоялась сегодня же стараниями Василисы, были постоянно в центре внимания. Что же касается супер-танцоров, то молодожёны входили и в эту группу, которая, следовательно, состояла из упомянутого нами оркестранта, Константина, Андрея, оригинальнейшей Сусанны, царицы бала Виктории в свадебном наряде и её сияющей от счастья матери Василисы, с которой мы с вами отлично знакомы. Однако даже среди "великолепной шестёрки" следовало выделить умельца-¬оркестранта, Сусанну и её любовника, который теперь вовсе не переживал о своей московской цитадели. Его квартира и тайники были уже дней пять так же надёжны, как банковские хранилища.
Все понимали, что от невесты в свадебном платье менее всего можно требовать виртуозности в стремительном ритмичном танце с частыми дробными ударами ног об пол, тем более на шпильках. Однако она и этого не чуралась, а нарядное платье, не доходившее до пола сантиметров на пятнадцать, оставляло возможность порхать, как она и намеревалась. Что до Сусанны, то она вообще была свободна, как ветер. И какой угодно элемент её танца, пусть даже несколько фривольный, никого не шокировал.
Вот что такое настоящая живая свадьба, без охающих стариков и пьяных разговоров, будь то душеспасительные беседы над тарелкой с холодцом или рассказы о том, чего никогда не было. Конечно, мы далеки от мысли, что дряхлых стариков не нужно звать на свадьбу. Очень старых людей должно любить и жалеть, но в эту красивую свадьбу они плохо вписались бы. По счастью, их и не оказалось.
Картины сменялись очень быстро, а тосты были короткие и остроумные. Можно было услышать такие слова Василия Николаевича, державшего фужер в руке: "За красоту и молодость наших очаровательных сватов!" Или слова Константина Якушина: "Какая удача, что мы с Сусанной не опоздали на чудо-свадьбу Виточки и Андрюхи!" А вот шуточный тост Степана Алексеевича: "Спасибо тебе, золотая наша Виктория, что показала, какова должна быть настоящая свадьба. До Ванюшиной-то всего десять лет осталось. Но теперь мы во всеоружии опыта. Свадьба твоя, сынок, будет веселая и без словоблудия. Обещаю!"
Тосты произносились в разное время, когда оркестр останавливался. И пожалуй, самым красивым был тост Антона Александровича, давнего наставника Андрея. Выйдя в центр зала с фужером и с чудесным букетом, который держал один из его учеников, он сказал:
– С днём рождения тебя, царица бала! И обоих вас, тебя, Виточка, и тебя, Андрюша, лучший из моих учеников, рыцарь без страха и упрека, с великим счастьем! Как говорится, совет да любовь!
Когда выпили, молодожёны подошли к тренеру.
– Век не забуду ваших прекрасных слов, Антон Александрович, – говорил Андрей, пожимая руку и обнимая своего учителя.
Виктория же, держа большущий букет, чуть приподнялась на цыпочки и поцеловала Антона Александровича.
– Великое вам спасибо, Антон Александрович! И не только за сердечные слова. Вы ведь помните… Очень вы с Ванюшей тогда помогли нам приблизить этот день.
– Теперь-то я многое яснее вижу, не входя, конечно в тонкости. Да я и тогда не очень удивился: отчего бы не заинтересоваться одаренному юноше тем, что чудо-боец воротился? Андрея-то Погожева многие помнят, и многие о нём слышали. Ну что ж, ещё раз счастья вам! А пока, Виктория Степановна, гляди, конверт не оброни, что в букете. В нём ведь не только поздравления.
Данью традиции, которую обойти невозможно, были крики "Горько!" А уж молодожёны не подвели: их идеальный рост, грация, наряд, красота, нежность прикосновений – всё было божественно. Так что Виктория права была, заранее объявивши родителям, что они – волшебная пара.
Скажем сразу, что не танцующих на этой свадьбе не было, как и детей. Должно быть, младшим был юный Иван Степанович Кольцов, приближающийся к 16-ти годам. Видеокамера, непременная участница подобных торжеств, зафиксировала, как он кружит в вальсе Анну Сергеевну. Василий Николаевич легко вальсировал с чудо-балериной Василисой Петровной.
Есть люди, которые полагают, что на свадьбе невеста имеет право танцевать только с женихом. Не станем исследовать этот вопрос, а отметим только, что от подобного правила рукой подать до восточного мракобесия. Андрею довелось танцевать и с Сусанной, а Константину с самой Викторией. И оба богатыря с прекрасной осанкой держали своих дам как волшебные цветки и на почтительном расстоянии. Степан Алексеевич, смолоду хороший танцор, кружился и с женой и с дочерью, и довелось ему даже пригласить пару раз подруг спортсменов.
Одни лишь эти записи многого стоят, а записи ведь были разные, и видеокамера была не одна. И даже такая приятная, ушедшая уже в прошлое вещь, как портативная кинокамера, присутствовала. Но расскажем ещё кое-что. Все "части программы" оказались на своих местах, хоть никто их туда не втискивал. Между прочим, на сцене по счастливой случайности оказался, как и надеялись, небольшой клавесин. Так что Виктория в разные моменты исполнила целых три номера, в том числе старинный романс под собственный аккомпанемент. У Василисы в иных местах сердце замирало от страха, что дочка собьется, но всё обошлось, и аплодировали очень искренне.
Стихийно возникло даже такое явление, как конкурс танцующих пар. Разумеется, вальс молодожёнов и объявленные специально их музыкальные и вокальные выступления (Андрей-то гитару не забыл, можете не сомневаться!) – всё это было в центре внимания. Но конкурс танцоров дал вполне точные результаты. Первое и второе места поделили две пары: Сусанна – Константин и Виктория – танцор из оркестра. На третье место вышла блестящая пара: Василиса Петровна – Андрей. Были, конечно, разные мнения, но занудства и полемик не было и близко. Вообще инициаторы и устроители разных "мероприятий" всегда вдруг отыскивались среди гостей, при этом в словах и пояснениях их не было и крупицы пошлости или скуки. Всё складывалось именно так, как и предсказала Виточка.
Вот какой должна быть, дорогой читатель, настоящая, пусть и весьма оригинальная, свадьба. Описанное нами действо было восхитительным и мало имело общего, как мы прежде не раз подчеркнули, с пышными свадьбами в частных имениях с озерами и подарками в виде домов и лимузинов. Отметим ещё, что описанная нами очень бегло чудо-свадьба возникла всё-таки не из воздуха. Василиса Петровна постаралась изо всех сил, и старания увенчались успехом потому, что родители молодых очень понимали, какую свадьбу хотят их необыкновенные дети. А уж приезд Константина с Сусанной довершил волшебство. Заодно Виточка познакомилась наконец со сказочным московским другом, убедившись окончательно, хоть и раньше вполне верила, что разнообразные дарования и обаяние Константина Ивановича вовсе не мифотворчество её горячо любимого мужа.
Из сцен прощания опишем лишь одну. Антон Александрович, пожимая руку Андрею, говорил:
– Довел бы я тебя, Андрюша, до Олимпиады. И там бы ты тоже не посрамил земли русской.
– Угораздило меня, как вы помните, поступить учиться. Бросать я не хотел, да и родители… А если уж учиться, то взаправду. Холостой диплом как-то не по мне…
Разговор этот протекал в присутствии Константина, который слушал с особым интересом. Андрей продолжил:
– Но я не один таков. Вот он перед вами – Константин Якушин, коренной москвич…
– Постой, постой… Очень уж знакомая фамилия… Точно, вспомнил! Видел я вас на турнирах, молодой человек. И восхищался техникой и реакцией.
– И я о вас, Антон Александрович, очень много слышал. И не только от Андрея…
– Так вот Костя, если хотите знать, мой большой друг, мастер-самбист и математик-программист.
– Ну что ж, остаётся только восхищаться. А ты, Андрей, если, не дай Бог, не заладится (я-то уверен, что всё у тебя будет в порядке!) – заходи. Дело для тебя всегда найдётся.
Между тем, давно рассвело. Гости сердечно прощались, желая молодожёнам счастливой жизни. Никто сильно не захмелел, никто не советовал молодым прихватить нетронутые колбасу и сыр. Что же касается трёх или четырёх нераскупоренных бутылок, то Андрей по известным нам соображениям раздарил их, вручая каждую бутылку с весёлой шуткой.
Константина и Сусанну отвезли в отель в знак особого расположения родители Виточки. Молодожёнов же после всех прощаний и напутствий вызвался отвезти, куда пожелают, всё тот же Антон Александрович. Деньги, открытки, подарки крупные и миниатюрные, даже цветы – всё было разложено правильно и надёжно. Так что полностью обошлось без потерь. Антон Александрович, когда приехали, очень помог всё занести. Взглянув на квартиру, которую вскоре Вита и Андрей должны были выкупить, он сказал с весёлой улыбкой:
– Превосходно на первых порах! Я, когда женился, в одной комнате в коммуналке жил.
Они вышли на лестницу. Тренер, пожимая им одновременно руки, говорил очень сердечно:
– Не забывайте! Непременно заходите! Хоть в спортзалы, хоть домой. Телефон слегка изменился, – добавил он и дал Андрею визитку.
С этими словами он легко сбежал на промежуточную площадку. Все трое весело помахали руками в знак того, что прощаются ненадолго.
--------------
Поговорим теперь об интереснейшей паре Константин – Сусанна. О Якушине нами уже столько говорено, что всякая новая попытка исследовать его весьма сложную и непрочную психику едва ли может вызвать новый интерес. Но ведь меняется и состояние его дел, и планы его жизни, и замки его квартиры. Так что есть о чём поговорить и что рассказать. А всё-таки начнём с Сусанны, поскольку, хоть мы видели её искромётные танцы, но не слышали пока от неё ни слова. Невозможно ведь, рассказывая о чьей-то свадьбе, описать характер каждого гостя или каждому предоставить слово.
Родители Сусанны жили в Санкт-Петербурге, не бедствовали, а она изучала в МГУ то ли журналистику, то ли историю искусств, то ли мировую литературу. При этом он так и не удосужился ясно это установить, но то, что она студентка московского университета, знал твёрдо, так как приходилось ему отвозить и забирать её, а также видеть среди воркующих студентов и студенток. Отметим сразу, что из всей грандиозной четверки (Виктория и Андрей, Сусанна и Константин) подлинным честолюбием обладала только Сусанна. Но и особая красота фигуры и лица, и рост 171 см, и музыкальность, и уровень развития, а сверх того умение петь и декламировать, – всё это мало давало шансов добиться славы. Громкую славу могут дать только популярные фильмы, а ещё больше телеэкран. При этом мы в кинофильмах и телефильмах видим иной раз, мягко говоря, не слишком красивых актрис.
Добившись же славы с помощью телеэкрана, актёры и актрисы в своих бесчисленных интервью никогда не забывают объяснить, что истинная их любовь ни в коем случае не кино или телеэкран, а театр. Театр, зал, кулисы, огромная благодарность любимейшему первому учителю, святая память (это у тех, что уже состарились) о скромных и мудрых маме и папе…
На самом же деле мы частенько наблюдаем, что безвестные актёры играют лучше знаменитых. И те и другие, понятно, любят деньги почти так же, как святое искусство, а то и сильнее. Вопрос же о том, как случается, что один пробился, а другой тонет в трясине безвестности, оставляем открытым. Если даже предположить, что большим подспорьем для актрисы является сожительство с режиссёром, то видно ведь невооружённым глазом, что много среди режиссёров импотентов, а среди "великих" актрис, как отмечалось чуть выше, встречаются и "безобразные герцогини".
Так что Сусанна очень даже понимала на подходе к своему двадцатилетию, что за славой долго придётся гоняться. Мало того, её можно и вовсе не догнать, но пока ещё не были похоронены надежды. А Константин, возродившийся, как нам известно, для трудовых и сексуальных подвигов, был огромным утешением. О том, какие с ним не так уж давно приключились несчастья, знаем мы с вами, но не юная богиня сладострастия, о которой мы сейчас рассказываем. Для неё он на ложе любви был лучше любого "великого" актёра, не говоря уже о плешивом режиссёре с омерзительным брюшком.
Правда, Сусанна и не собиралась таким способом карабкаться к славе, а как это делается ни она, ни Костя, ни мы с вами не знаем.
Была ещё одна небезынтересная вещь в этих взаимоотношениях между красавцами-любовниками. Она снимала очень нарядную комнату, которую, надо полагать, оплачивали родители. Комната находилась в хорошей квартире, а в двух других комнатах жили две девушки, которые тоже на что-то надеялись и где-нибудь обучались. В царской же квартире Константина Сусанне частенько случалось ночевать. После ночёвок, в субботу и в воскресенье, они любили приготовить богатый завтрак.
Итак, у каждого из очаровательных любовников была своя жилплощадь, а следовательно, и ключи. Но разница состояла в том, что он пока в нарядной комнате Сусанны практически вовсе не бывал, она же для иных наблюдателей была чуть ли не женой. О том, что до брака далеко по разным соображениям, сторонние наблюдатели знать не могли, зато часто видели, как они приезжали и уезжали в машине Константина. А потому, если бы кто-нибудь из досужих сплетников застал бы её тщетно звонящей у двери, то был бы конфуз: жена, не имеющая ключей. Но такого пока что не было.
Ещё одной особенностью, тесно переплетающейся с предыдущей, было то, что он не решался оставлять её в квартире одну. Поступок другой юной красавицы, Анастасии Гавриш, не просто врезался в его память (такое трудно забыть), а сделал его, должно быть, на всю жизнь чрезвычайно осторожным.
Решить вопрос о том, насколько правильны подобные отношения, невозможно уже потому, что правильных отношений между людьми вообще не существует. Но ничего уродливого вроде бы нет: любовники живут порознь. И всё-таки патология ощущалась. Мало того, его тяготило, что она не знает о тайниках, о шкатулке… Рассказав же это всё, совсем станет невозможным вручить ей ключи. Как бы там ни было, но вступив в брак с божественной, образованной, чувственной любовницей, он вынужден был бы вручить ей оба ключа, от своей квартиры-цитадели на площади Серпуховской заставы. Вопрос же о тайниках вообще казался фантастическим.
Однажды, когда любовники в субботний день 21 октября готовили какой-то деликатес в очень просторной и чистой кухне, она без особых предисловий, полагая, что он хорошо знает о её честолюбивых устремлениях, сказала с обворожительной улыбкой:
– А тебе не кажется, мой белокурый атлет-программист, что в телеведущие легче пробиться, чем стать звездой экрана?
– По-моему, так же трудно, а то и трудней. Погляди на барышень, которые читают новости или берут интервью у каких-нибудь псевдомудрых докторов наук, писателей, заведующих кафедрами и отделами, сплошь да рядом исследующими неизвестно что.
Чувствовалось, что Константин TV почти не смотрит.
– Встречаются там не только девочки "люкс", хотя таких много. Но есть и те, которых ты или Андрюха обошли бы десятой дорогой. Наконец, есть старушенции со следами былой красоты, а былая красота представляет ещё меньше интереса, чем былые заслуги.
– От былой красоты, понятно, проку мало, но иные в старости очень берегут свои удачные снимки, сделанные в молодые годы. А о былых заслугах ты, милая моя, – говорил он, обнимая её, – слишком уж сурово судишь.
Они вдруг очень почувствовали, что готовы к новым безумным наслаждениям, но по обоюдному молчаливому согласию решили сперва слегка позавтракать, то есть пропустить по маленькой рюмочке и отведать деликатесных закусок. Мы же с вами, читатель, пока рассмотрим ещё лучше квартиру, которую, впрочем, и прежде успели обозреть и немало о ней рассказать.
Особенностью всех помещений было более всего то, что у каждого из них – своё назначение. Из широкого коридора вы попадали в холл, который имел как бы открылки из двух чудесных комнат, очень просторных. Прелесть же роскошного коридора состояла в том, что выход на оригинальный и весьма большой застекленный балкон был устроен именно отсюда. А разделяла эти помещения идеально пригнанная дверь с очень нарядным особым остеклением. Все фотографии близких и репродукции картин – в красивых строгих рамках, которые при всём своём изяществе были очень прочные и надёжно прикреплены к стенам. Понятно, что ни одного подлинника знаменитых художников-классиков, каких-нибудь супер-люстр с 20-ю лампами, равно как и особо ценных деревянных крупных рам с богатой резьбой – ничего такого здесь вы бы не обнаружили. Необходимо ещё сказать о внушительном втором балконе и о том, что в одной из комнат есть дверь в миниатюрный и весьма уютный уголок, служащий местом отдохновения хозяина после многих трудов.
Что касается особого хранилища для шкатулки, то об этом, кажется, уже говорили. Шкатулка теперь за некоторую сумму денег была избавлена от малейших изъянов, а ключ вращался лучше, чем прежде.
Не забудем напомнить, что имелся прилепленный неподалёку, в двух минутах ходьбы, а то и ближе, просторный и удобный гараж. При этом "волга", хоть и не сверкала новизной и не из последних моделей, но всегда чистая и на ходу, не могла не привлекать женщин.
Остаётся только восхищаться энергией Константина и скоростью, с которой он восстанавливал тяжёлые повреждения в своей жизни, полной трудов, печалей и радостей. Во всей его манере при этом появилась какая-то особая осторожность. Конечно, очень важно, когда любой невроз, навязчивость, страх не мешают работать. Но всё-таки радость, блаженство, новые надежды, – всё это уже не может дать сладостных, ничем абсолютно не замутнённых минут полнейшего счастья. Что же касается благополучия, то можно сказать, что Константин Иванович Якушин хоть был человек не бедный, но в роскоши не купался, да и не мечтал о каком-то запредельном богатстве. Эту черту, кстати, давно подметил в друге Андрей, которому была она очень по душе.
Помня о том, что пришлось пережить Константину, и видя его теперешнюю жизнь, можно строить предположения о характере его переживаний. Но оставим это более опытным психологам, а сами станем следить за новыми поворотами в жизни необыкновенного человека.
Наслаждения и ласки с Сусанной на сей раз были особенно пылкими. Воскресенье прошло не хуже субботы. А рано утром в понедельник она высказала весьма любопытную мысль, тем более необычную, что такого рода высказывания делаются, как правило, вовсе не в начале напряжённой рабочей недели.
– О, кто же спорит, что места на Олимпе разобраны? Но всё-таки слишком уж часто меняются там физиономии. Сегодняшняя моя жизнь прекрасна твоими стараниями, мой друг. Но съезжу в Питер дня на четыре или даже пять, посоветуюсь с родителями. А как в университете объяснить и как наверстать пропущенное – это всё не слишком трудно.
В том, что подруга покинет Москву, пусть даже на неделю, не было ничего особенного, но какой зигзаг теперь случится в его судьбе и какие ждут потрясения в недалёком будущем, отчасти и вследствие её отсутствия в Москве в ближайшие дни, – этого он предположить не мог. Да и какой угодно фантазии не хватило бы, чтобы это предвидеть.
--------------
24 октября, то есть во вторник, довольно поздно, в холодный осенний вечер раздался вдруг звонок в дверь. Константин не стал беззаботно открывать, как в прежние благословенные времена. Он поглядел в глазок и увидел … Анастасию, стоявшую в непринуждённой позе. Сразу же он подумал, что она сделалась ещё более пленительной и неотразимой. Рукой она грациозно опиралась на перила лестницы, и одна даже эта поза очень могла взволновать. Но потрясён он был не столько её видом, сколько её появлением именно в этот момент.
Любопытен характер его размышлений совсем незадолго до того и даже в момент её появления. Хоть секс с Сусанной был головокружительным, но вскоре у него появились на этот счёт разнообразные мысли. Если раньше он её честолюбие отмечал как бы вскользь, то теперь увидел, что это серьёзно. Даже если бы он согласился на колоссальные хлопоты и расходы и смог бы найти путь сделать из неё знаменитость, то едва ли сумел бы потом быть много лет, предположим, мужем актрисы. Жизни богемы, равно как и жизни кинозвёзд, он не знал, ему даже заходили в голову глупости разного сорта. Все ведь слышали, что актёры на сцене перевоплощаются по системе Станиславского и Немировича-Данченко. И можно до такой степени увлечься, перевоплотившись, что при случае закатиться с каким-нибудь молодым хлыщом из актёров к нему в гости на час-другой. А время-то властно над всеми, и Константин не молодеет…
Мысли его, как теперь особенно часто с ним бывало, кружили, что, правда, никогда не мешало работе. Но сейчас-то он не работал, а хоровод мыслей был особенно необычным. Суть же их так или иначе сводилась к тому, что Сусанна не прочь делить ложе и показываться на людях с таким изумительным блондином, не надеясь даже, что он поможет ей прославиться. А у неё найдутся, быть может, и другие пути пробиться. Иными словами, ему как бы приоткрылся её взгляд на вопросы замужества, дальнейшей жизни и всего прочего в этом роде, о чём мы чуть выше уже делали предположения. Как ей рисовалось это всё – не станем исследовать. Константину же среди прочего приходила в голову и такая мысль, что лучше уж простая девушка вроде Настёны. Тут же он припомнил, что Настя, хоть не шибко образованная, но далеко не простая. Далее он ещё размышлял хаотически о многих вещах. То долго думал, как можно дойти до такой несуразности, чтобы жениться на Насте. То вспоминал, чем ей обязан. Или искренне восхищался тем, как чудесно Андрей решил задачу. Вспоминал, кроме Насти, Катерины, Сусанны, многих других красавиц, доставшихся когда-то ему… И вдруг – надо же! – в глазок он увидел Настю…
– Не верю глазам своим, Настёна, – прошептал он, отчасти даже предполагая, что это мираж и он сошёл с ума.
Наконец он смог сказать громко:
– Совершеннейшее чудо! Ты одна?
Она улыбнулась и ответила, что бояться ему уж точно нечего. Загадки продолжали громоздиться. Весь её вид, включая позу, говорил о том, что её переполняет всё та же любовь и страсть. Стало быть, его ждёт сию минуту новое блаженство. Что же касается возможных чьих-то злобных замыслов, то он не видел никого, кроме Филиппа, кто мог бы как-то повлиять на неё и застращать, принудив к новому коварству. Но Филипп находился на 3,5 метра ниже уровня земли. Мог бы послать её и отец, но должен ведь он понимать, что это приведёт только к новому распутству, которое так огорчало его в дочери, а никаких платежей, разумеется, не обеспечит. Наконец, мысль о том, что она кого-то привела, казалась просто глупой. Кому как не ей особенно ясно, что слабее он не стал, а уж осторожнее – наверняка… Он легко открыл замок и новый супер-замок.
– Здравствуй, Костя, – сказала она, слегка коснувшись его и с радостью ощущая его страсть.
Грандиозный секс после некоторого отдыха и душа состоялся, а потом хоровод мыслей завертел его пуще прежнего. Судьба Филиппа окутана непроницаемой тайной для всех, кроме Андрея, но Андрей, как известно, человек-кремень, да и пребывает в Новосибирске. Далее: Сусанна в ближайшие два-три дня, а то и раньше, появится, а объяснять всё это Насте нет желания. И ещё одно: а вдруг всё-таки Настёна приехала не только по зову любви?..
Тем не менее стали ужинать, беседовали, улыбались, невзирая на то, что оба испытывали внутренний дискомфорт. Разумеется, каждый по-своему. Андрей стал было расспрашивать, как у нее устроилось всё с отцом, чем она занимается и что планирует. И вдруг она говорит:
– А Филипп исчез. Представляешь? Но брат его объявился, такой же зверь-человек, даже сильнее. И лет на десть моложе… И говорит, что найдёт брата, живого или мертвого…
Настя не могла не заметить, что её собеседник чуть отвернулся. Взяв себя в руки, он повернулся снова к ней и тут же решил поправить дело. Ни одни человек в мире, кроме Андрея, мало того, что не должен узнать истину, но даже мысль ни у кого не должна мелькнуть о том, что можно как-то связать исчезновение Филиппа со всей запутанной историей на площади Леси Украинки в Киеве.
– Куда подевался Филипп, дорогая моя Настёна, меня мало занимает. Я не большой знаток Киева, но когда твой отец привёз нас всех (а было нас в машине аж шесть человек), Филиппу предложили выйти. Припоминаю, как говорили, что это то ли улица Пирятинская, то ли бывшая Пирятинская. Свидетели подходящие для любого суда… Хотя троё из них между собой родственники. Это не очень хорошо, но, как бы там ни было, свидетелей много: мы с Андреем, твои, Настёна, родители и твой великолепный братишка, которого вы кличете иногда Сержем. Все видели, как Филипп вышел, все при этом испытали облегчение. А куда он подевался, кого дальше собирается тиранить, грабить… – Костя запнулся, потому что хотел сказать "соблазнять", но передумал. – Да и кто он таков? Меня, например, очень мало это занимает: десантник, псевдодесантник, убийца, домушник, медвежатник…
Держался Константин хорошо, но всё-таки настроение его резко ухудшилось. Ему мерещились самые разные неприятности. Вдруг казалось, что Настя чувствует и догадывается, что рассказ его хоть верный, но, мягко говоря, далеко не полный… У него даже, как и прежде, мелькнула мысль, что его словно мины окружают, хоть обстановка была совсем другая. Порой казалось, что вот-вот раздастся звонок и войдёт Сусанна вопреки всем расчетам. Или шевелилась старая, сто раз отброшенная мысль: "А вдруг мы с Андрюхой из-за адской усталости какой-нибудь тяжёлый след оставили?" Поэтому он то и дело цеплялся за очень верное соображение, которое было на самом деле справедливым и спасительным.
Вот это главное, хоть и далеко не новое соображение: если труп и обнаружат когда-нибудь какие-то люди, то уж наверняка вовсе не те, которые могут иметь хоть малейшее отношение к этой истории. И в тот день, когда это произойдет (а будет это ох как не скоро!), кто сможет вспомнить, скольким друзьям за эти годы радушные хозяева позволяли там жить, сколько раз там сами бывали… Все эти давние умозаключения и переживания любовным утехам, к его великой радости, вовсе не помешали.
Поздно вечером 26-го октября отвёз он её на вокзал. Билет у неё был в оба конца, а от денег на дорогу она даже отказалась. Они тепло расстались, выражая уверенность, что много раз ещё доведётся увидеться и насладиться счастьем любви. Оба были несколько печальны, и даже тень тревоги омрачала прощание. О причинах этой тревоги с учётом всего, что мы здесь и в других местах поведали читателю, можно строить разные предположения.
Вернувшись домой, он стал ужасно шарахаться. Вдруг вспомнил, что несколько раз его вновь и вновь настигала (но тут же, правда, и отпускала) догадка, что она приезжала не ради любви. Во всяком случае, не только ради любви, а более всего под давлением этого самого филиппова окаянного брата. Чувствуя, что почва уходит из-под ног, что рассудок мутится, несмотря на все эти железные соображения об их с Андреем неуязвимости, он всё больше приходил в к выводу, что последняя его опора – Андрей. Уж Андрей бы точно не пришёл в ужас от такого сообщения. И знал бы что делать или даже здраво рассудил бы, что нужно именно ничего не делать. А раз так, то следует сейчас немедленно ему позвонить. Колебания Кости продолжались, и в конце концов он вспомнил в 12-ом часу ночи, что в Новосибирске теперь глубокая ночь.
Он теперь очень радовался, что на разных этапах столько дал Андрею денег. Это, дескать, помешает Андрею, обретшему спокойную и счастливую жизнь, отмахнуться от новых приключений. Тут же он устыдился подобных мыслей. Всю ночь он терзался, будучи не в силах принять решение, а по ночам, как известно, особо тяжело думать о таких вещах, которые во сне, вернее, в полудрёме, не улетучиваются, а давят ещё сильнее.
Но и утром страхи не рассеялись. Помимо страхов, были ведь ещё и конкретные хитросплетения. Если Андрею прилететь в Москву, то это и сложно и не разумно, так как из Москвы ведь всё равно надо отправляться вместе в Киев. Ну, а если в Киев, то где им там встретиться? И как согласовать, оказавшись в Киеве в неопределённом положении, свои дальнейшие планы? И все проблемы вставали, казалось, непреодолимой стеной. В самом деле, даже если удастся им приехать благополучно в Киев и молниеносно поселиться там, то что же делать дальше, чёрт возьми?! Получается, что снова полнейший мрак… То есть такое же скверное положение, как тогда, когда с ног сбивались в поисках шкатулки, а потом уродовались, пробиваясь через границу со шкатулкой, и всё прочее, чего уже и не припомнишь теперь... Так что ли?
"Господи! Да что это я с ума схожу и сам себя убиваю?! Тогда положение было во сто раз хуже. А теперь вообще нет никакого положения, а лишь какой-то хлыщ, который ищет то, что самые лучшие детективы не найдут, пусть даже ищут целую жизнь". Но одно дело – разумное верное рассуждение, а совсем другое – некая общая смутная тревога. Чего ищет выродок? Где он ещё объявится? Кого кликнет на помощь? Страх, который и без того заметно мешал, теперь, само собой, становился несравненно сильнее.
--------------
Утром 31 октября, т.е. спустя неделю, он всё ещё не хотел что-то предпринимать. Более всего его терзало теперь, что всякий звонок, всякий разговор был как бы заранее отравлен, будь он с кем угодно: с Сусанной, с Настей, с родителями, которым он частенько звонил . А ведь он обязан был звонить и бывшей жене, встречаться с сыном как можно чаще и заботиться о нём. О разговорах с Андреем расскажем сейчас отдельно, потому что они в самом центре всего повествования. Всем же остальным, кроме Андрея, да, пожалуй, ещё Насти, он обязан представлять дело (точнее, вести себя, так как дела-то якобы никакого нет) таким образом, словно всё в полном порядке и жизнь течёт своим чередом.
Поднять зарплату выше отметки 120 тысяч, которой он достиг теперь, было довольно трудно. Конечно, зарплата сама росла, но медленнее инфляции, которая не дает забыть о себе. Так что нужен был ещё какой-то рывок. Но какой? Не лезть же в шкатулку, чёрт возьми! Да и не так-то просто продать хоть что-нибудь.
Он даже думал, что неплохо было бы перейти к настоящей бережливости. Беречь при этом не только деньги, но и силы. Или находить побочные работы, которые, он слышал, назывались когда-то странным словечком "халтура". Программирование шагало вперед семимильными шагами, так что требовалось ещё и не отставать. И всё-таки он, обладая железным физическим здоровьем и интеллектуальной мощью, не отстал бы. Но думать о том, что где-то бродит филиппов брат, доискивается и плетёт тенета, – это плохо вязалось с интенсивной работой.
С Андреем разговор всё-таки состоялся весьма скоро, то есть в самом начале ноября. Зная, что жизнь друга устроилось как нельзя лучше, он нежданно для себя самого понял простую вещь, подивившись тому, что раньше этого не учёл. Андрей сейчас ни в коем случае не уедет от Виточки, которая уже осчастливила мужа радостным сообщением. Но настроившись звонить, Костя не желал менять решение, так как его собственные шараханья страшно его утомляли. Не позвонить, когда уже принял решение, – это как раз и есть самое настоящее "ни то ни сё", от которого усталость особенно растёт.
Разговор вышел спокойный. К главному же вопросу при этом он подошёл с трудом и крайне неохотно, но подошёл всё-таки. Андрей весьма удивился, но, как говорится, без аффекта. Они вновь говорили на эту тему, и долго. Андрей, хоть и порадовал друга, как не раз бывало в прошлом, выдержкой и спокойствием, на сей раз не смог устранить тревогу и опасения. Даже, скорее всего, ему самому стало малость не по себе, но об этом Константину судить было трудно. И вот окончание их беседы.
– Всякое предположение, подозрение, не говоря уже об обвинении, должно хоть на чём-нибудь строиться.
– Не могу с тобой не согласиться, Андрюша…
– А факт существует лишь один: мерзавец вышел из машины, и это видели мы с тобой, Тимофей, Катерина, Серёга. А куда он пошёл потом, что с ним стряслось, кто его ищет, – это всё нас с тобой, дружище Константин, не касается. То и дело кто-то пропадает без вести, становится жертвой ограбления, насилия, несчастного случая. Мы с тобой знаем твёрдо, что отпустили его, простивши мерзавцу подлости, оскорбления и тяжелейшие его угрозы… И даже прямые преступления! А больше мы с тобой его не видели. И даст Бог, никогда не увидим!
– Узнаю своего бесстрашного друга: разумные суждения, блестящая память, спокойствие. Но брат-то филиппов кружит, как коршун, вокруг семьи Тимофея. И даёт понять по телефону или чёрт знает как ещё, что ему что-то известно… Что-то, мол, он знает. Я, правда, Анастасии объяснил, что знать-то на самом деле абсолютно нечего. Человек вышел по нашей просьбе, потому что ехали вшестером. Человек – хороший он, плохой или очень плохой – вышел и пошёл Бог весть куда…
Андрей очень даже почувствовал, до какой степени друг попал в его тон. Хороша была актёрская игра по телефону – никто в мире не понял бы, что за ней кроется. Но смеяться друзья не стали по двум причинам: во-первых, игра бы разрушилась, а во-вторых – не до смеха им было. Наконец он очень серьёзно сказал, чувствуя сам, что всего-навсего повторяет то, что обоими было уже не раз говорено:
– Вышел и пошёл, а мы с тобой и отважный юноша Серж с родителями поехали дальше. Вышел, пошёл… и с тех пор никто его не видел. Ну что ж, по нынешним временам это не диво.
Да, хороши были и игра, и колоссальное взаимопонимание, и остроумие, и желание укрепить и себя и друг друга. Не получалось только одно: не появлялось абсолютной уверенности, что никакой опасности и впрямь не существует.
Итак, достижений не было никаких, а была только непредсказуемость, которая теперь обоим друзьям мешала трудиться и радоваться жизни. Андрею при этом, несмотря на всю его прочность и умение держать удар, было вовсе не легче, чем Константину. Удалённость имела минусов никак не меньше, чем плюсов. Виктория, как она и мечтала, ждала своего первенца. И сказать ей, что та самая "история", лишившись своей романтической окраски, вот-вот вторгнется в их жизнь, – это было для Андрея непосильной задачей. А сверх того, он сам наложил на такое сообщение жене строжайший запрет. Ему оставалось только ждать, не покладая рук трудиться, при этом ещё и следить, чтобы жена, глядя на него и милуясь с ним, не только ничего не заподозрила, но даже чтобы ей ничего не померещилось.
Константин же решил спокойно (насколько это возможно для него) выжидать, не думая сейчас о том, как в дальнейшем придётся действовать.
Добавим ко всему сказанному, что оба они, будучи людьми совершенно незаурядными, оставались, как ни парадоксально, наёмными работниками, для которых существовали, пусть в облегчённом виде, такие понятия, как рабочий день, отгул, отпуск. Константин Иванович, ожидая убийственных сообщений и работая с полным напряжением, и об этом ухитрялся думать, наблюдая, как повсеместно порхают вольные птички.
Подобное довольно смутное положение может длиться иной раз очень долго, много месяцев, но должно иметь непременно какую-то развязку. Развязка же в данном случае наступила совсем скоро, неожиданно и была в высшей степени опасной и даже страшной.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
У Константина, несмотря на весь туман создавшегося положения, было лишь одно достижение: твёрдая решимость позвонить Андрею немедленно при первом сообщении, что коршун продолжает кружить. Надо признать, что это очень важное обстоятельство. Представьте, что вы живёте и работаете, помня постоянно, что есть некая ужасная угроза, не очень ясная, но по разным соображениям всё-таки реальная и страшная. Рано или поздно наступит момент (впрочем, может и вовсе не наступить), когда требуется немедленно защищаться и защищать ещё кого-то. Одно дело, когда вы не знаете, что предпримете в критический момент. И совсем другое – когда твёрдо решили, что вам делать немедленно, если угроза станет реальностью. Константин теперь твёрдо знал, что позвонит Андрею, причём на сей раз не для утешительной беседы, а для совместных действий.
А пока что параллельно с безостановочной работой он продолжал размышлять, испытывая по вечерам огромную усталость от этих не слишком сложных умозаключений. Итак, объявился некто. По словам Анастасии это тип, очень похожий на старшего брата: зверь в облике человека и прочее в таком роде… Можно ли всерьёз принимать её слова? Безусловно! При всём авантюрном складе этой богини любви она менее всего похожа на сумасшедшую. Хорошо ещё, что Константин не знал всю историю взаимоотношений Анастасии и Филиппа. Этот вопрос тоже был тёмным. Кое-что из скандальных сообщений Филиппа он, понятно, помнил, но далеко не всё принимал на веру, а сейчас и вовсе не хотел вспоминать.
Таким образом, Настя в здравом уме и твёрдой памяти. И невозможно вообразить, чтобы она специально смущала покой Константина вместо того, чтобы хоть изредка навещать столь желанного любовника. Он поймал себя на том, что думает о себе в третьем лице. Тем не менее он вернулся к сообщению Насти и после некоторых усилий наконец сделал простые и ясные выводы. Хоть всякий человек может когда угодно, даже на ровном участке жизни, а не после таких потрясений, сойти с ума, но Настя совершенно не похожа на человека, который хоть малость тронулся умом. А раз так, то брат Филиппа – реальность.
В таком случае следует задуматься и ясно, насколько это возможно, представить себе, кто он таков – объявившийся брат посланца ада Филиппа. И дело даже не столько в том, каков он человек, этот самый брат, а более всего в том, что он может знать, а чего не может. Если, допустим, Филипп вообще никогда не говорил брату о событиях, имевших место на площади Л. Украинки, то зачем же тогда страшный человек стал бы кружить вокруг Насти и её близ-ких? А вот если, отправляясь на Ижевскую, Филипп сообщил бы о своем решении, то события во дворе этого дома разворачивались бы совсем иначе.
"Но окаянный брат, будь он трижды проклят, – думал Константин, безумно уставший от того, что умозаключения его давали очень слабые результаты, – мог и не успеть прибыть на помощь, находясь Бог весть где в России или на Украине..." Вот здесь и начинался полный туман.
И вдруг туман несколько рассеялся. Давайте повторим ход мыслей нашего героя почти дословно, то есть проделаем вместе с ним рассуждение, вследствие которого забрезжил спасительный свет. Хоть Косте и стало гораздо легче, но подлинного спокойствия и отдохновения души он , конечно, не обрёл. Итак, вот это очередное его рассуждение.
"Предположим, – думал Константин, – что Филипп, отправляясь в тот самый дом, где нашёл он свою кончину и свою могилу, поставил в известность брата…" И далее ход мыслей был примерно таков. В засаде Филипп сидел довольно долго. Скорее всего, он не мог не чувствовать, что в доме если и есть кто, то расстояние до дома достаточно велико, чтобы не услышать его шёпот. Константин изо всех сил старался воспроизвести мысленно освещенность во дворе. Он припомнил своё противостояние с Филиппом, вспомнил, что видел его звериный оскал. Но можно ли при таком освещении звонить? И тут же ему пришла мысль, что в современных мобильных телефонах разных систем очень даже просто, надо думать, освещается экран, чтобы набрать номер. Вопрос этот был спорный, а сам Константин ничего подобного никогда не предпринимал.
Размышления продолжались. Совершенно очевидно, что Филипп мог преследовать их по трём причинам: револьвер, шкатулка и месть. Но главной, безусловно, была месть. Ведь о шкатулке он мог знать лишь очень смутно, что она стала предметом мучительных поисков и тяжёлых размолвок, и только из обрывков разговоров, которые слышал. Но они ведь при всей спешке и взвинченности всё же принимали меры, чтобы он не разобрался. Ради револьвера, хоть он чрезвычайно дорожил им, едва ли стал бы он рисковать жизнью, зная, какие бойцы его недруги. Более всего двигала им, надо думать, звериная страшная жажда мести, если припомнить все полученные им удары в прямом и переносном смысле. Так что, если бы злодей знал адрес дома, где он пребывает, то непременно кликнул бы брата на помощь. А братишке-то и коварства, и хитрости, и злости, и силы не занимать. Именно тут он вдруг вспомнил, что номер дома был прикрыт ветвями, трудно было рассмотреть и название улицы, не имея возможности по ней ходить. Тем не менее рассуждение продолжалось.
Ежели звонить, даже когда брат находится в ста километрах от места действия, то непременно надо ему сказать, где происходят события. Потому что при каких угодно низких моральных качествах Филиппа можно предположить, что очень ему не хотелось (даже если он верил в удачу) рисковать найти в этом дворе (или где-нибудь неподалёку) свою безвестную могилу. Значит, если бы он знал улицу и номер дома, то перво-наперво сообщил бы брату. А если так, то зверь-брат после исчезновения Филиппа туда бы наведался. И вовсе не делая никаких раскопок, что практически неосуществимо, сообщил бы милиции. И даже нашёл бы способ сообщить властям анонимно. Что бы из этого вышло –трудно сказать, но ясно другое: зная хоть что-нибудь об улице Ижевской, едва ли стал бы он теперь кружить вокруг дачи Тимофея и Катерины в районе Русановских садов или доискиваться, где находится Настя, где живут в городе её родители, и выяснять всё прочее в этом роде.
Стало быть, выводы таковы: о Насте и её семье филиппов брат знал; о Насте, возможно, знал ещё до описываемых событий; о доме на площади Леси Украинки и разыгравшейся там драме знал; а вот об улице Ижевской не знал ничего.
Всё это зыбкое сооружение в виде системы умозаключений, как и прежние раздумья, не особенно порадовало и мало успокоило Константина, хоть это и было несравненно лучше, чем мрак и туман. Вопросы о том, когда Филипп звонил брату, он вовсе исследовать не хотел, да и не было в этом особой нужды. Теперь он принял решение больше никаких логических конструкций не возводить, а интенсивнее работать. В свободное же время строить план практических действий на случай, если звероподобный брат Филиппа проявит излишнюю активность.
Можно было, вообще говоря, составить и такой план действий (или, если хотите, бездействия): что бы ни вытворял брат злодея на берегах Днепра, ничего не предпринимать. Вскоре Костя пришёл к выводу, что это план совершенно негодный именно для него. Потому что он не найдёт в Москве покоя, если будет знать или, что ещё хуже, предполагать, что в Русановских садах и в центре Киева творится неизвестно что между семьей Тимофея и чудовищем, каковым, несомненно, был филиппов брат.
Стало быть, надо ждать, звонить время от времени Насте и при первом сигнале тревоги действовать. Действовать же можно начать, кажется, единственным способом – звонить Андрею. Ну а пока невредно подумать над "техническими вопросами", чтобы потом в случае нужды не составлять планов и не кувыркаться. Например, выяснить, как Андрей может немедленно прибыть в Киев и как им сразу встретиться. Где поселиться? Что немедленно предпринять? Как решать финансовые вопросы? Да, было о чем размышлять! И было где спотыкаться…
Между тем, Андрей тоже лишился покоя. Ни прочность его психики, ни удалённость от берегов Днепра, ни то обстоятельство, что тайна на улице Ижевской не доступна и гениальному детективу, – ничто не давало ощущения полной защищённости. Даже если тайна и впрямь непроницаема, она может очень сильно давить на её носителя. Подобно Константину, Андрей, получив сообщение, тоже ещё раз убедился, что тайна не раскрыта. В противном случае сообщения из Киева в Москву и из Москвы в Новосибирск были бы совсем иными. И всё-таки сообщение было очень скверным и неприятным. Опасный, хитрый и злой, как лютый зверь, филиппов брат может объявиться где угодно и бомбить их с Константином разными способами. И в Новосибирск дорогу найдёт…
Андрей вынужден был начать готовиться. И прежде всего психологически, понимая, что, чего доброго, придётся снова побывать в европейской части СНГ, если таковое ещё существует. Но ведь хуже нет положения, когда подготовившись к труднейшему и сверхважному поступку, вы видите, что ещё не пришёл черед совершать этот поступок и неведомо, когда придёт. Ждать вообще тяжело в любом случае. Так же, как, скажем, искать или догонять. Ждать же неведомо чего ещё тяжелее, тем более, что нельзя показать своих опасений.
Но подготовиться всё-таки можно. Подготовиться – значит сделать всё, чтобы в случае необходимости действовать молниеносно. В данном же случае это означало ещё и нечто большее. Надо было придумать, как уезжая (вернее, улетая), уверить жену, что абсолютно ничего не угрожает, придумать натуральнейший предлог, достать без малейшего промедления билеты в оба конца. А пока что выяснить заранее, есть ли прямой рейс Новосибирск – Киев. И как на этот рейс достать без малейшей задержки билеты. А уж если это связано с пересадками, тогда вообще кошмар…
--------------
Таким образом, с наступлением второй половины ноября, то есть 16-го числа, положение, с точки зрения Якушина, оставалось в высшей степени неопределившимся. Помимо того, что у каждого из участников описываемых нами событий были свои житейские проблемы, теперь они как бы умножились. Появившийся самозваный следователь, судья и мститель, то есть филиппов брат, которого мы даже имени пока не знаем, вселял во всех не только тревогу, но и заметный страх своей непредсказуемостью.
Константин, решивший, как мы помним, действовать рационально, звонить людям только в необходимых случаях, всё-таки в свободное от тяжких трудов время продолжал обдумывать положение. И вот как-то ближе к концу ноября, то есть поздней осенью, он решил позвонить Насте, почувствовав неведомо как, что это будет весьма своевременно. За эти примерно десять дней он ей однажды позвонил, ничего нового не узнав. И вот теперь, испытывая безотчетную тревогу, он решил попить чайку, чуть привести мысли в порядок и подумать, о чём конкретно спрашивать. И тут раздался телефонный звонок. Невероятно, но это была Анастасия! Случай был необычный, и было бы даже очень приятно, если бы не её волнение и её сообщение.
– Здравствуй, Костя, – произнесла она, стараясь говорить спокойно. – Хорошо, что я застала тебя.
– Здравствуй, милая моя Анастасия! Ты не поверишь, но я сам собирался через несколько минут позвонить. Хочешь, я перезвоню?
– Не надо, – последовал неожиданный ответ, и тут же в её голосе зазвучали тревожные ноты. – Представляешь, Костя, этот идиот снова появился. И не один…
– Кто появился, Настенька? Филиппов брат?
– Да! Это уже, кажется, четвёртый его приезд на нашу дачу в Русановские сады.
– Невероятно! Чего же он всё-таки хочет? – спросил он спокойно, сам чувствуя, что вопрос звучит странно. Но, как это частенько с ним бывало, он тут же продолжил, чтобы собеседнице не показалось, что он от всего этого дела не прочь отстраниться. – Понятно… Хочет знать, куда старший брат подевался…
– Меня там не было, но отец теперь часто туда ездит к деду. А дед совсем болен… Дело в том… это отец рассказывает… что он не один появился. С ним был придурок, каких ты, Костя, наверно, не встречал…
Речь Насти стала сбивчивой. Он не мог не заметить, что она весьма перепугана. Пока она собиралась с духом, он тоже ждал, но едва он открыл рот, чтобы расспрашивать дальше, она продолжила:
– Папа говорит… этот, что приехал с ним… с братом Филиппа, который пропал… Ты понимаешь, Костя?.. Да, так этот идиот, которого раньше никто не видел… он огромный и на гориллу похож… А брат Филиппа меня хотел видеть…
Она ещё, должно быть, что-то хотела сказать, но главное уже сказала. Страх её был неподдельный, и он очень хорошо это чувствовал. Её новые слова могли быть только жалобами и стонами. Так и случилось:
– Я очень боюсь, Костя, этих зверей и не знаю, что делать.
– Не переживай, дорогая моя Анастасия. Пока мы с Андрюхой живы, ты и твои близкие…
Здесь он хотел сказать что-нибудь вроде "в полной безопасности", но спохватился. Гарантия, которую он давал, была скромнее, но вполне солидная. Он сделал очень маленькую паузу и закончил фразу:
– … можете на нас рассчитывать… И даже очень, – добавил он через мгновение. – Я сейчас же и позвоню Андрею. А вообще-то я с ним на эту тему говорил. Прощаюсь с тобой, Настёна, очень ненадолго.
Происходил этот разговор ближе к концу ноября. Константин после этого немедленно позвонил Андрею. Велика была его радость, когда он услышал, что его чудесный, надёжный, несокрушимый, как скала, друг Андрей Васильевич Погожев согласен прилететь в Киев. Действовал Андрей так решительно и вместе так разумно, что Константин не мог не восхищаться.
Подготовительную работу Андрей проделал заранее. Прежде всего узнал, что есть прямой авиарейс в Киев. Теперь он спокойно сообщил Виточке, что Константин зовет его на два дня (максимум – на три) в Киев, чтобы быть свидетелем перед неким Тимофеем Васильевичем. Этот несчастный, хоть и не бедный, человек никак не может смириться со своими многими очень крупными потерями, имевшими место не так давно.
– Уж не "история" ли это? – спросила с тревогой Виточка.
– Увы, это часть истории, хоть и далеко не самая главная, не самая интересная. Но что особенно важно, абсолютно – понимаешь? – абсолютно не опасная. Вот что главное!
– Но ты ведь говорил, что это всё похоронено навсегда. Если выплыла часть истории, то выплывет и другая, главная или Бог весть какая…
– Это полностью исключено! Ты же мне веришь? Ты – моя золотая Виктория. Мне легче отказать Косте, с которым нас связывает огромная дружба, чем заставить тебя хоть чуть-чуть волноваться. Если бы была хоть крупица риска, я бы не поехал. Я вернусь непременно через четверо с небольшим суток, даже если в Киеве будет землетрясение или начнется третья мировая война.
Да, воспроизведя такую беседу, пусть и очень кратко, не грех и пофилософствовать. Вот вопрос: есть ли на свете что-нибудь дороже абсолютного доверия? И ещё: сколько уже говорено о великой всесокрушающей силе Правды! Но что-то мало говорят о лжи во спасение, о Лжи с большой буквы. Между тем, ложь иной раз служит "верой и правдой".
В словах Андрея много было правды. Ему пришлось кратко сообщить об убиенном изумительном псе, о разбитом дорогом мотоцикле, о том, что приключилось с лошадью, телегой и возницей, который, угробив практически и лошадь и телегу, скитаясь Бог весть где, после всех приключений сам теперь стремительно приближался к холмику. Но в целом рассказ этот в некотором смысле следует признать именно ложью. Пребывание на даче Тимофея сулило много опасностей и потрясений. И, видимо, Андрей теперь не менее Константина хотел поставить последнюю точку. О том, что главным уроном Тимофея были даже не потери, а великое разочарование в дочери, Андрей, понятно, говорить не стал. А насчет незаживающей раны ревности Тимофея он и сам не имел ясного представления.
Короче говоря, если суммировать всё, то поездка не только не была безобидной, но таила в себе полную непредсказуемость и многие опасности с разных сторон, а прежде всего – от настырного ужасного филиппова брата и его чудовищного друга. Так что при всей правдивости, повторим ещё раз, Андрей на самом деле начертал своей горячо любимой жене весьма превратную картину. Виктория наконец улыбнулась, вполне успокоившись:
– Андрюша, я тебе верю. Но обещай мне на пятые сутки быть дома живым и невредимым.
– Виточка! Дорогая моя! В наших руках мобильные телефоны. Заранее уточним, как звонить. Только в полёте телефоны отключаются. А всё остальное время ты будешь знать, где я. Конечно, и связь на таком расстоянии может засбоить. Но ведь и я могу звонить тебе. И Костя…
Весь этот разговор показывает, сколь велико самообладание Андрея, но ещё больше поможет понять, что он испытал в один из ближайших дней в течение адских трёх минут на берегах Днепра. А пока что доскажем всё по порядку.
Такого рода подготовка, разговоры, колоссальная сосредоточенность, храбрость – всё это, вместе взятое, очень не многим по плечу. Билет лучше всего было купить на 1 декабря, пятницу. Попросить хлопотать Василису Петровну было бы безумием. На службе он тоже не хотел брать лишних отгулов, да и вообще придавать излишней огласке свою молниеносную и трудно объяснимую поездку в Киев.
Вот содержание одной из его бесед с московским другом. Сперва долго не могли застыковать дату, и Андрей всё же настоял именно на дате 1-ое декабря. Константин долго советовался, ехать ему на машине или поездом. Решили, что лучше поездом, а потом – на такси в Борисполь. Затем отвергли этот план, но всё же вернулись к нему.
Вторая беседа подтвердила, что так будет лучше всего. Далее снова такси, и на дачу к Тимофею. Совершенно невозможно было сказать, на чью долю выпадали худшие трудности. При этом вся поездка, тяжёлые стыковки, покупки билетов – всё могло оказаться пустыми хлопотами, если не привести на место встречи проклятого брата Филиппа. А уж приведёт ли он с собой гориллоподобного друга – это предугадать было невозможно, сколько ни ломай голову.
Но во всех тяжелейших собеседованиях между друзьями не только не проскочила реплика, но даже мысли такой не возникло: тебе, мол, это, что ни говори, особенно нужно. Перечислять все осложнения не будем, так как они возникали по ходу дела без конца. И всё равно весь этот сверхтрудный план неумолимо продвигался. А уж кто больше нахлебался ещё на дальних подступах к кульминационной точке, – выяснять это друзья менее всего собирались. Не станем и мы этим заниматься. Скажем лишь, что не забыл Костя и о легенде для Сусанны.
--------------
Константин в поезде просто обязан был подремать. Теперь беречь силы стало важнейшей задачей, но не так просто было её выполнить, поскольку мысль о том, что предстоит после встречи друга, не покидала его, причудливо переплетаясь с последним разговором с Анастасией. Требовалось сперва поселиться в гостинице (разумеется, в какой-нибудь захудалой), отдохнуть часа три-четыре, а затем отправляться в Русановские сады. Чтобы выдержать там тяжелейшие разговоры с Тимофеем, если он ещё там окажется… Дождаться потом, чтобы Анастасия или Тимофей кликнули филиппова брата, который будучи отпетым мерзавцем, мог и впрямь любить чудовищного Филиппа… А теперь он, должно быть, вживался в образ великого мстителя. Так что с ним надо быть особо осторожным.
Далее предстояло что-то вроде собрания, весьма "представительного". Помимо Тимофея с женой и двоих их прекрасно знакомых нам детей, могли пристроиться слегка поехавший умом после имевших место событий отец Тимофея со своей женой, то есть матерью Тимофея, которая ко всем этим приключениям весьма мало имела отношения, но заметно нервничала. Это уже шестеро. А сверх того оба наших героя. И наконец, неясно было самое главное: удастся ли вызвать загадочного брата, не говоря уже о его друге, имевшем якобы облик чудовища. Мог присутствовать и одиннадцатый: Костя вспомнил, что просил Анастасию разыскать и позвать Витька. Это был теперь, пожалуй, особо ценный свидетель, видевший как Филипп спокойно садился в машину. О хитросплетениях дальнейших событий этот "друг дома" понятия не имел. Должно быть, всё это время он более всего заботился о своей не слишком опасной ране. Константину даже стихи припомнились по этому случаю, да не какие-нибудь:
И с тою же важной осанкой,
Как некий седой ветеран,
Цедил под сивушной банкой
Про Нерчинск и Турухан…
Деньги, как обычно, текли: такси, скверная гостиница, буфет. Андрей, правда, подкрепился в самолёте, а Константин, при всех переживаниях и сложностях тоже не утративший аппетита, решил навестить буфет. Андрей составил компанию, больше для разговора, чем от голода. Впрочем, кофейку хлебнул. Понятно, что пока сидели в буфете, было о чём потолковать. Андрей вдруг объявил, что он в случае, если завтра собрание не состоится, вынужден будет попрощаться и отбыть домой. В принципе это было известно и раньше, но теперь полный туман и сомнительность всего их положения как-то вдруг особенно почувствовались. Андрей делал всё так, чтобы в Новосибирске не страдала Виточка. Мало того, у них уже состоялся один разговор. Это было очень хорошо, давало немалую моральную поддержку, но всё же он не мог не чувствовать, что если заботиться только о том, чтобы вернуться живым-здоровым, то в этом будет некое малодушие и фальшь. Именно фальшивой казалась тогда вся его поездка, которая так тяжело устраивалась. Надо было непременно искать встречи с бандитами, чтобы потом всю жизнь не вспоминать о собственном малодушии, которое вообще-то менее всего было свойственно Андрею. О раздумьях и страданиях Константина на эту тему мы уже довольно говорили. С подобной оговоркой, увы, читатель сталкивался не раз…
Анастасия делала всё, что возможно. И вдруг (даже не верилось) выясняется, что "отважный мститель" явится на собрание, да при этом не один. Наконец 2-го декабря все на собрании, у которого не было ни председателя ни ясной цели. Тимофей снова был слишком уж не в форме, хоть именно он "принимал гостей". Так что инициативой должен был владеть Константин, поскольку Андрею при всей его воле и выдержке трудно было бы спокойно говорить, сторонясь скандала и резкостей.
– Мы собрались, чтобы раз и навсегда объясниться: никто из нас не знает, куда пошёл Филипп, когда мы с ним расстались. Есть свидетели. Это родители Анастасии – Тимофей Васильевич и Екатерина… забыл, как по батюшке. Вот их сын Сергей. А если это всё для вас родственники Насти, которые, по вашему мнению, не могут быть свидетелями, то есть очень много людей, которые видели, как Филипп садился в нашу машину шестым. Вот перед вами один из них… Виктор. А как Филипп вышел потом из машины на улице Пирятинской, – это видели только мы с Андреем, родители Насти и её брат Сергей, которые все здесь присутствуют.
Неожиданно филиппов брат, о котором из разговоров бандитов между собой стало известно, что он Григорий, а иначе Гришаня, резко перебил:
– Что ты про свидетелей плетёшь? Как он садился с вами в машину, многие видели. И не просто садился, а весь избитый. Втроём-то хорошо одного метелить после того, как он столько часов в плену у вас был… А зачем его вообще вот эта самая Анастасия Тимофеевна Гавриш пригласила? Это же явная ловушка…
Он сделал короткую паузу, во время которой у Константина, как это часто с ним бывало, пронеслось в голове множество мыслей, хоть они вовсе не отличались новизной и ещё дома, как мы помним, доводили его до дурноты. И всё-таки, предоставив Гришане пересказывать события, а его обезьяноподобному дружку восхищаться, ещё раз поглядим на то, как рисовалось теперь положение Константину. Абсолютно ясно, что Филипп звонил брату, и скорее всего не раз. При этом он сообщил множество подробностей. Всё, что угодно, кроме названия улицы и номера дома, куда привела его слежка, звериная хитрость, энергия и всё прочее… "Да это же, черт побери, тысячу раз мною говорено! Так что же, вообще не стоило собираться?.." И тут он ужаснулся от того, что мог позабыть хоть на секунду простую истину: они-то с Андреем прибыли далеко не только для того, чтобы в очередной раз убедиться, что тайна на Ижевской улице надёжно погребена.
Как сквозь сон слышал он слова Гришани, который тоже, как видно, оказался в плену бесконечных перепевов одного и того же, что частенько вообще мы наблюдаем на любых сходках, разборках, собраниях, совещаниях.
– Человек, вдрызг избитый тремя быками, выходит из подъезда. Его вталкивают в машину, везут… – тут он снова наступил на горло собственной песне, удержавшись от привычного оборота речи, – … чёрт знает куда. А теперь дают нам свидетеля того, как он садился в машину. Да таких свидетелей полон двор был! Вы же сами… – здесь он опять удержался от таких обращений к своим собеседникам-недругам, как "падлы", "пропидары" и прочих подобных. – Ты же сам подтверждаешь… – он недобро глядел на Витька.
– Никто его не вталкивал, а взяли по его просьбе. И не был он "вдрызг избитый", а драку не эти парни затеяли, а он сам… Да он и перестрелять их мог из пистолета с глушителем, – заметил весьма неожиданно Витёк.
Реплику эту будем считать весьма удачной, хотя, припомнив, как было дело, следует признать, что она не до конца правдива. Но эти малые искажения совершенно не влияют ни на что: ни на общий смысл данного "свидетельского показания", ни на дальнейший ход разбирательства, которое мы теперь описываем. И вот каков был ответ Гришани:
– Но ты ведь наверх не поднимался. И не ездил с ними. Ты всего-навсего один из толпы, но твои показания ещё меньше стоят, чем любого из зевак. Ты ведь друг этой семьи. А люди совсем не то говорят. И там были, между прочим, и разумные люди, а не такие дол…бы, как ты, – вдруг перешёл он на тяжелейший мат, не стесняясь Насти, Катерины и старой матери Тимофея, которая с ужасом взирала на двух чудовищ.
Ещё более своей жены, которая едва ли что-нибудь могла уразуметь, был перепуган и ошарашен Василий Тимофеевич, который после памятных событий начисто лишился своей смекалки и сноровки в хозяйских и прочих делах. Тимофей хотел было, глядя на это всё, совсем закрыть собрание, но оно при всей своей малочисленности было в разгаре. Константин, дождавшись удобного момента, заговорил очень убедительно:
– Повторим всё, что теперь всем хорошо известно. Есть множество свидетелей того, как он спокойно сел в машину. По своему желанию, по просьбе или даже по указанию, – это не так важно. На самом-то деле он добровольно сел в машину… А что касается драки, то как же не драться, когда у него многозарядный пистолет в руках? Да, его потом некоторое время удерживали в квартире. Верно и другое: Анастасия сама его позвала, но не для того, чтобы в ловушку заманить. Чтобы всё это объяснить, необходимо про шкатулку вспомнить. Настя и впрямь похитила шкатулку, но это моя шкатулка! И я заявляю, что у меня к Анастасии Гавриш нет претензий. А тогда, смертельно испугавшись, она и впрямь незаметно позвонила этому своему знакомому по имени Филипп. Но не для того ведь, чтобы он мне голову размозжил из своего пистолета с глушителем. Мы сейчас не в суде, но свидетелей-то полно (повторим Бог весть в который уже раз), как он вышёл через несколько часов целёхонек. Я же его, спасая свою жизнь, только обезоружил. В какой момент? Пожалуйста: разговаривая, мы на чём-то не сошлись, и он, отступив на шаг или два, вытащил свою пушку…
В этот момент Андрей, воспользовавшись тем, что у Кости вышла небольшая заминка, потому что пересказать такой эпизод весьма трудно, вступил в разговор. Как и во всех остальных случаях, где они оба поочередно говорили, манера Андрея была более резкой и тяжёлой для участников разговора или разбирательства.
– Стало быть, свидетелей масса: как целёхонек вышел из подъезда и как садился в машину – полон двор. А как выходил из машины – только лишь пять человек! Но они все тебе, Гришаня, или как там тебя? – не подходят, видите ли. Так иди в суд!! Но там сперва пожелают узнать, кто он таков, брат твой, да и кто ты таков… Нам-то с Константином нечего скрывать. Мы хоть и бойцы-самбисты, мастера спорта, но у нас есть и профессии. Мы честно трудимся, а с многозарядным пистолетом по квартирам не шастаем…
--------------
Но что представляет из себя Гришаня, видимо, ни Андрей ни Константин до сих пор не поняли, да и не просто было понять. Это им ещё предстоит узнать. А пока что этот самый жутковатый Гришаня заявил при малейшей остановке Андрея (и, надо думать, сделал бы это, если бы остановки не было вовсе):
– Хватит болтать! Человек исчез! А кроме вас, падлы, некому было за ним охотиться. Понимаете? Некому, кроме вас!! – подтвердил он, и его указательный перст указал на друзей поочередно. Друзья даже опешили, но весьма неожиданно, словно проснувшись, в разговор вступил Тимофей:
– А зачем им за ним охотится? Или он знает их тайны? Или собирается гоняться за ними по Москве, где они живут?
– Видно, было зачем! – отрезал Гришаня.
Надо сказать, что если бы кто-нибудь, не предвзятый и не ведающий, кто есть кто, услышал эту полемику, то не исключено, что в таком слушателе и зародилось бы что-то вроде сочувствия к этому Григорию. Потому что без вести пропавший – это хуже иной раз, чем тяжёлая болезнь или даже смерть близкого человека. Но мы-то с вами вполне понимаем, что на этом Гришане, равно как и на пропавшем для него бесследно старшем горячо любимом брате, клеймо ставить негде.
И Гришаня и его приятель, которого мы несколькими строками ниже обрисуем подробнее, задумываться над этими и всеми прочими премудростями менее всего собирались. Константин же и Андрей отлично чувствовали, что в проклятом филпповом братце бурлит тяжелейшая ненависть. Справедливости ради скажем, что ненависть копилась с обеих сторон. Разговор, то резкий то вялый, тёк ещё долго. Чрезвычайно изобретательный на хитрости и подлянки ум Гришани без остановки работал в одном направлении. Его так и подмывало сказать: "Нет к вам доверия, суки! Но я докопаюсь, будьте уверены!" Вместо этого он как бы слегка стушевался и представлял дело так, что за неимением прямых доказательств готов теперь разойтись, но и ставить крест на этом деле менее всего собирается. Это, конечно, не то, что называют "разойтись с миром", но бдительность притупляет.
Что же касается приятеля, которого звали Паша, то вот что он из себя представлял. Рост, пожалуй, побольше чем 190 см, сутулый, с непомерно широкими плечами даже для этого роста. Руки же его, необыкновенно длинные, какие-то узловатые и сильно поросшие волосами, делали его похожим на обезьяну. У Андрея мелькнула мысль, что не будь теперь декабрь, то одежда меньше скрывала бы его телосложение и он мог бы испугать любого. Горилла – ни дать ни взять.
Собрание явно выдыхалось. Юный Сергей в виде шутки предложил даже пропустить по рюмке. Вообще надо сказать, что отдельные реплики участников собрания, особенно членов семьи Тимофея, мы, не желая растягивать эти сцены, опускаем. А вообще-то длилось собрание ох (!) как долго. Выпить и впрямь было бы не вредно, но где же это видано, чтобы после такой тяжёлой сходки чокались со своими заклятыми врагами.
Гриша и его звероподобный друг Паша прощались без всяких рукопожатий. Анастасия и Витёк должны были заночевать. Понятно, что имея своё место, Настя близких не могла стеснять, а ему с грехом пополам нашли бы место в тёплой комнате. Дело в том, что зимой ночевать в слабо протопленной даче хлопотно, топить же было ещё сложнее. Вот тут-то и возник вопрос: а куда же деваться нашим друзьям?
Хоть давно стемнело и все устали, собрание так ни к чему и не пришло, а закрыть его, не говоря о том, чтобы поставить точку на всей истории, было очень трудно. Ночь, как известно, часто кладёт предел многим спорам, но не всегда. В данном случае невозможно было сделать и то, что приходится постоянно наблюдать при каких угодно спорах, полемиках, собраниях и при любых разногласиях. Невозможно было со словами "утро вечера мудренее" отправиться спать. Вопрос о ночёвке, как мы только что отметили, оказался неразрешимым, как и все прочие вопросы на этой ужасной сходке.
Тимофею ночёвка друзей, хоть бы они всю ночь провели на кухне, очень была не по душе. Можно строить разные предположения – почему именно. Должно быть, в нём слишком живы были не столь уж далёкие воспоминания и тяжёлые подозрения. Красавицам матери и дочери, которые на собрании делали всё-таки какие-то замечания и вставляли реплики, менее всего теперь пристало искать место для ночлега друзей по известным нам причинам.
И тут чудовище Паша, подмигнув другу, спокойно этак сказал:
– Возьми их, Гришаня…
Никто из присутствующих не в состоянии был понять скрытый смысл этих слов, если таковой вообще имел место. Лишь много позже друзья, вспоминая эту сцену, поняли, что дебильный Паша, помимо медвежьей силы, обладает, пожалуй, ещё и немалой хитростью. Обо всём этом можно было долго думать и гадать. Между тем, у Андрея мелькали всё новые соображения. Первым долгом надо было думать о том, есть ли в машине "огнестрел". И это подозрение переходило почти в уверенность. Далее сразу возникала мысль, что после того, как все видели, что они отправились вместе, пустить в ход пистолет слишком уж рискованно. На смену этой мысли пришла другая, почти что противоположная: ночью-то в пустынной местности так ли сложно двум таким ублюдкам, которые и живут-то неведомо где, так что вряд ли кто-нибудь их хватится, – так ли им сложно сделать чёрное дело и податься в бега?.. Дальше "лягут на дно", и всё прочее в этом роде. Очень даже просто!
Андрей ни на секунду на забывал о своём разговоре с женой, и решение его не ехать с ними делалось всё твёрже. Константин, который не мог не знать от друга о разговоре последнего с женой, очень даже понимал Андрея и готов был его безоговорочно поддержать: ни в коем случае не ехать с ними!
Но тут произошло нечто вроде чуда или, если это слишком уж сильно сказано, нечто совершенно неожиданное. Витёк, который, надо признать, выглядел сегодня неплохо и, при всём своем фальшивом характере, не мог не видеть благородства друзей и сейчас и в прошлую встречу, вдруг сообразил, что может теперь оказать им услугу. Вопрос о том, пошла ли его услуга на пользу друзьям, предоставим решать читателям, тем более, что финал не за горами. Но важно то, что сообщение Витька на этот раз оказалось правдивым.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Между тем, чёртов Гришаня включил уже зажигание, а Паша так и стоял у отворённой двери машины, приглашая как бы попутчиков, не взирая при этом на смертельную вражду. Вот тут-то и подошёл к друзьям Витёк, демонстрируя дружелюбие, а по отношению к бандитам нечто вроде терпимости и смелости одновременно. Он отвел Андрея и Константина не более, чем на десять шагов, и словно делая напутствие или о чём-то договариваясь, стал быстрым шёпотом говорить.
– Я слышал их разговор, когда они подходили. А я как раз поссать остановился между кустами за тем вон широким деревом. Меня там увидеть было невозможно. Один спрашивает: "Ты, Гришаня, пушку взял?" А тот говорит: "Нет, не взял… А вообще-то неплохо было бы, но опасно…" Что-то там они ещё квакали, я точно не помню. Ну а потом он сказал (это последнее, что я слышал): "Да ты ж, Паша, обещал, что на части их порвешь и без пушки.. А уж я помогу, не сомневайся…" А дальше я не слышал. Они пошли, а я потом тоже незаметно так подошёл к месту, где все собрались…
Всё это сообщение заняло минуты две. Жестикуляция его показала, причём не только двум друзьям, которые слушали, но, кажется, и всем присутствующим, что можно ехать. Паша так и стоял у двери, но вот-вот собирался закрыть её. Обоим стало мерещиться, что через несколько секунд новых колебаний всем присутствующим, а прежде всего бандитам, они могут показаться трусами. Но это было бы очень скверно, с любой точки зрения, в будущем, не говоря о том, что сильно задевало их самолюбие. Вот так и оказались они в машине. Предстоял путь по местности, которая мало вызывала у наших друзей приятных воспоминаний. На вопрос о плате Гришаня ответил презрительной репликой.
Атмосфера, несмотря на полнейшее молчание, была очень накалена. Попытаемся понять, о чём могли размышлять столь непохожие люди при таких в высшей степени необыкновенных обстоятельствах. Самые опасные, дикие, ядовитые мысли бродили в голове сидевшего за рулём Григория. Вполне можно предположить, что будучи похожим на старшего брата, он имел ещё больше разнообразной патологии: лживость, упрямство, коварные замыслы и всё прочее. Но более всего, надо полагать, питает подобного человека ненависть, которую в таком типе трудно остудить какими угодно доводами. Унять его тоже трудно: ничего не действует, кроме, разумеется, реальной угрозы пытки. Он сейчас припоминал, как только что, то есть во время посадки в машину Андрея и Константина, бормотал: "Я вас всё равно на чистую воду выведу, сволочи, и урою. Не отвертитесь!" При этом сам не помнил, говорил он это вслух или шевелил губами, или только думал. Но отлично помнил, что не раз обещал: "Я вас живьем закопаю". Короче говоря, всё разбирательство в целом, итоги встречи, теперешняя поездка – всё это вновь и вновь подхлёстывало звериный инстинкт, ненависть, даже готовность вершить расправу сейчас.
Паша не очень печалился, но чувствовал, что поездка неудачная, что друг и "работодатель" очень недоволен, а потому готов был по его указанию или даже намёку поправить дело.
Андрей думал более всего о жене, о том, что особенно нужна теперь осторожность, не забывая при этом, что в карманах документы и билет до Новосибирска. Чувствовал он и страшную мощь проклятого Паши, вспоминая правдивые рассказы, как необученным, но лютым и звероподобным дядькам удавалось сокрушить наилучших бойцов-спортсменов.
Но, кажется, тяжелее всех далась эта поездка Константину. Одно то, что сидел он на переднем сидении рядом с чудовищем Гришаней, мешало ему обдумывать, как предупредить бандитов, расставаясь, чтобы вся поездка не оказалась напрасной. Думал он и о том, как прикрыться от внезапной атаки, от ножа в рукаве и прочих сюрпризов.
Поединок "два на два" состоялся скорее, чем мы с вами, читатель, или даже сами участники смогли бы предположить. То, что произошло дальше, могло быть какой угодно хитростью отпетого мерзавца, но не было времени об этом думать.
Вдруг очень резко, даже не щадя собственную машину, Гришаня затормозил.
– Пойду поссать, пожалуй… А ты тоже пока выходи. А то кто тебя знает… я ведь не глушу двигатель. А тебя, думаю, учить не надо… Так что иди, мудила, облегчи пузырь своей. Давай, давай! Шевелись!
Вообще говоря, тон его был, скорее всего, ошибкой, но ему теперь было не до того, чтобы думать о внезапности и запутывать противника. Видать, нервы у Гришани заметно сдали, и тем страшнее он был, готовый теперь на любую крайность.
Тем временем другая пара тоже вышла из машины, причём мгновенно. Поединок начинался и обещал быть очень недолгим, при этом с каким угодно адским исходом.
У Кости не было и секунды на то, чтобы удивляться, искать способ боя или уязвимое место противника: как он и ожидал, в руке ненавистного Гришани что-то сверкнуло. Поэтому он вынужден был молниеносно схватить руку бандита двумя руками, да так, чтобы не порезаться. Левая рука Гришани мгновенно нанесла удар в голову. Но реакция Кости, как обычно, была блестящей: голова его сильно подалась назад вместе с туловищем, что очень смягчило удар. Между тем, руки его не только не ослабили хватку, но продолжали гнуть кисть противника. Решение не увечить мерзавца оставалось пока в силе, так что приходилось заботиться о том, чтобы не сломать ему кисть, а это была колоссальная фора.
--------------
Бой продолжался. Кинжал наконец-то упал на землю. Гришаня, не ведающий того, что его не собираются ни убивать ни калечить, боролся теперь за собственную жизнь, причём весьма агрессивно. Так что все способы борьбы были хороши, тем более для Гришани, который, как не раз указывалось, вообще был лютый зверь. У него не было времени нагнуться за ножом или за песком, что иной раз ещё страшнее. Ударить в голову такого подвижного и страшного бойца, как Константин, нечего было и мечтать. Оставался затасканный приём: носком кованого башмака сломать противнику голень. Костя и это заметил: нога Гришани скользнула, но не совсем мимо, так что боль он почувствовал изрядную.
Именно в этот момент у Кости промелькнула мысль, что без членовредительства не обойтись. А уж если при этом убить доведётся – ничего не попишешь, тем более, что и машина есть, чтобы от трупа избавиться. О том, что придётся тогда убивать и Пашу и тоже где-то хоронить, – об этом он подумать не успел.
– Не хотел я тебя убивать, вы****ок, да приходится… – прошептал довольно громко Константин, поворачивая голову в сторону другого поединка.
От того, что пришлось увидеть, у него в глазах потемнело. И этот взгляд изменил весь ход тяжёлой и страшной драки. Невероятно! Андрюха, его друг, несравненный боец… увы, лежал на земле, а обезъяноподобный Паша сидел на нём верхом. Руки Андрея судорожно вцепились в руки чудовища, но надолго ли хватит?.. Думать снова было некогда, на сей раз – особенно. А ведь ещё несколько секунд назад Костя чувствовал, что очень скоро, несмотря на свои жуткие угрозы, сумеет всё-таки по-борцовски швырнуть Гришаню на землю. А дальше просто… Но теперь наступил, видно, черёд ногами ломать гадине череп, бить в сердце, в промежность, лишь бы поспеть на помощь другу.
Так как безумный Гришаня в придачу ко всему не собирался сдаваться, Константин, чуть ли не теряя рассудок, нанёс нечеловеческой силы удар ногой, не ведая куда он бьёт, но понимая, что так или иначе такой удар не может не достигнуть цели. Однако цепкий и лютый, но сильно уже помятый Гришаня совершил нечто невероятное: хоть нога и нанесла тяжелейший удар, но была поймана. Константину оставалось одно: применить старый, забытый и очень рискованный приём. Он упал на руки, развернувшись при этом чуть ли не на 180°, причём менее, чем в метре от противника.
Гришаня заметно растерялся, так как и двумя руками управляться с огромной могучей ногой трудно, а более всего – непривычно. И вот свободная правая нога Константина, распрямляясь, нанесла заключительный удар. Костя менее всего думал о том, куда бьет: в глаза, в горло, в сердце. Но промахнуться при такой сноровке, координации и близости он не мог. Левая нога освободилась – он это мгновенно почувствовал.
Смотреть на поверженного не было времени. Через десять секунд, если не скорее, Константин был возле звероподобного Паши со своим прекрасным и очень длинным ремнем в руках. О том, чтобы намотать концы ремня на руки, нечего было и думать. Вообще не могла идти речь о какой угодно, пусть и мгновенной, подготовке.
Паша-зверь, почувствовав на горле ремень, сперва лишь набычился. Не было времени удивляться, что бычья шея сопротивляется. Упершись коленом в хребет или даже скорее в холку этого животного, Костя стал наматывать ремень и тянуть изо всех сил, запас которых тоже был не беспредельным.
Наконец-то!! Слава Богу, без воздуха не мог обходиться и гориллоподобный Паша: обе руки его потянулись к ремню. У Андрея в первые две-три секунды после этого хватило сил только на то, чтобы прошептать: "Спасибо, Костя!"
Через 15 – 20 секунд он, выбравшись из-под гориллы, был уже на ногах. И очень-очень вовремя! Страшно избитый, но так и не ставший от побоев калекой Гришаня нагибался за ножом. Андрей ясно увидел при лунном свете лезвие. Держа нож за рукоятку, бандит решал: метнуть или сделать несколько шагов к спине Якушина, оседлавшего Пашу. Но сражение бандитами было уже проиграно. Андрей после адского потрясения (нет нужды объяснять, что он испытал, помня его прощание с женой) снова был бесстрашным бойцом. Сделав обманное движение влево, он сместился вправо, а на третий счёт оказался возле Гришани. Замахнувшись ножом, тот так и не смог ударить, потому что рука была схвачена стальной рукой Андрея. Ломать руку он, как и Костя, не стал. Вместо этого, оттащив проклятого Гришу с внушительными побоями к холмику высотой не более метра на расстоянии метров пяти, сказал просто и убедительно:
– Сиди пока здесь, если всё ещё жить хочешь.
Он не желал объяснять мерзавцу, как просто его теперь спровадить на тот свет. Да Гриша и сам понимал, лишившись ножа, последних сил и малейших надежд. Бегом, в течение, быть может, трёх секунд, Андрей был возе пары Константин – Паша. Оба судорожно вцепились в ремень. Тут уж он, не считаясь ни с чем, страшным ударом кулака в физиономию Паши положил конец поединку. После удушья, дальнейшей борьбы с Костей и удара кулаком, который Андрей нанёс с лютой силой, разбивая губы и зубы, даже чудище Паша не мог сопротивляться.
Если бы Андрей, вспомнив о том, что он испытал, о чём думал, лежа на спине и из последних сил удерживая страшные клешни чудовища, нанёс бы этот удар в голову не рукой, а ногой, то дальнейшие события приняли бы совсем иной оборот. Впрочем, трудно судить, что бы из этого получилось: можно ведь и промахнуться и убить. Остаётся только восхищаться нашими друзьями, одержавшими победу в адской драке не только без трупов, но и без страшного членовредительства. Хотя утверждать, что обошлось почти без травм едва ли возможно. Пашу при всём при этом теперь хорошо было бы связать, но сделать это, предположим, его же рубахой означало рисковать обморожением.
Невероятно, но вдруг выяснилось, что хлопот теперь, пожалуй, больше, чем до начала поединка. Вот их перечень: проверить состояние своих документов, проверить деньги и мобильные телефоны, добраться как-то до своего отеля и многое другое. Но прежде требовалось прочесть бандитам очень короткое назидание, которое отобъёт у них охоту продолжать "вендетту". Далее надо было полностью исключить опасности, то есть покинуть Украину таким образом, чтобы не дать повода таможне, полиции, тому же Гришане, если он когда-нибудь очухается, перехватить их или хотя бы сделать такую попытку.
Но, кажется, даже труднее, чем проверить свои документы, деньги и телефоны, было теперь для них понять, что самая тяжёлая часть их поездки в Киев, то есть смертельная драка, в результате которой они живы-здоровы, новых трупов на себя не повесили и даже тяжкого необратимого членовредительства, похоже, не допустили, – всё это уже в прошлом.
Поскольку связать поверженных врагов было нечем, то бдительность не отменялась. Один из друзей, находясь всё с тем же ножом в руках на расстоянии метра за спиной бандитов, следил с колоссальным вниманием, но без нервозности. Другой же, чуть отвернувшись и отойдя метров на семь, доставал из спецкарманов свои документы и деньги и убеждался, что они в полном порядке. До чего же мудро они поступали, пряча тщательнейшим образом всё это каждый раз. Но даже и при этом условии бесценные пакеты в целлофане могли пострадать в таких страшных схватках.
Следующим пунктом, особо важным для Андрея, была проверка мобильных телефонов. Руки, конечно, у друзей не дрожали, но проверять было тяжело. Мало того, выяснилось, что хоть телефон Андрея, скорее всего, будет исправно работать, но задняя крышка его чуть сползла, отчего время телефон станет показывать не точно. Пытаться теперь подправить время на телефоне – это было бы чистым безумием. Известно, что на территории Украины, как и других государств мира, мобильные телефоны автоматически перенастраиваются. Но что происходит с показаниями часов на этих телефонах – об этом задумываться теперь не приходилось. Во всяком случае показания минутной стрелки на часах в любой точке земного шара незыблемо, а именно это как раз и исказилось. Тут же Андрей вспомнил о ручных часах, которые тоже были надежно спрятаны. Слава тебе Господи, они абсолютно не пострадали и идеально показывали который час теперь в Новосибирске.
Все эти проверки поочередно каждым из друзей заняли чуть больше десяти минут. Можно было считать, что результат во всех отношениях более чем удовлетворительный, но не выдающийся. Одежда, между прочим, заметно пострадала…
Далее на повестке дня была назидательная лекция бандитам. Все четверо стояли. Сидеть на земле в декабре ночью для Гришани и Паши, как и для любых сколь угодно здоровых людей, становилось опасно. Так что при всём желании отдохнуть после побоев пришлось подниматься. Что до наших друзей, то им так и не довелось присесть передохнуть. Андрей снова не погнушался стоять с ножом за спиной бандитов, пока Костя делал сверхкраткое назидание.
– Напоминаем ещё раз самое главное. И на сей раз очень надеемся, что ты, Гришаня, поймешь это раз и навсегда. Мы не знаем и знать не хотим, где твой брат Филипп. Не знаем и знать не хотим!! Мы не ищем с вами ни мира ни войны. Можешь ты это понять?! Можешь или нет?! Всё, что можно объяснить по этому поводу, мы тебе объяснили. И добавить нечего! Понимаешь? Нечего… А уж если…
Константин говорил ещё некоторое время, но совсем недолго. Заключительную часть назидания Андрей почти не слышал, так как с его точки зрения всё это внушение было недопустимо слабым, так же, как и последняя смертельная угроза. Он полагал, что Костя опять взял неправильный тон. Конечно, вопрос о том, что надо сказать, чтобы отбить охоту у проклятого Гриши хоть как-то вторгаться в их жизнь или же, что ещё хуже, в жизнь их близких и друзей, – это вопрос весьма трудный. Сплошь и рядом, и не только в телефильмах или детективных романах, слышим мы, что никакая наука не идёт в прок, а жажда мести бывает неуёмной. Но приходится признать, что "прощальное слово" Андрея было более убедительным и несравненно более полезным. Вот оно:
– Вы видите, бешеные псы, что мы не желаем встречаться с вами. Мы и сейчас вас не увечили, а уж будь удача на вашей стороне … страшно подумать. Так вот, Гришаня, клянусь, что если снова примешься, когда вылечишься, за старое, придут ещё такие, как мы, бойцы-спортсмены, наши друзья. Тебя найдут, упакуют и повезут, чего бы нам с Костей это не стоило. Поедешь упакованный. А уж дальше фантазируй, если есть у тебя воображение. Сказать, что будет тебе плохо, это значит ничего не сказать. Но убивать сразу не станут… Поживи ещё маленько, злобный пёс…
Андрей теперь ни в приёмах, ни в поступках, ни в оборотах речи не стеснялся. Попросив друга приставить нож к горлу Паши, Андрей молниеносно извлёк из застёгнутого кармана его изодранных джинсов мобильный телефон. Далее отошёл к машине и взял там телефон Гришани.
– А мобилы ваши мы опосля в проруби утопим…
--------------
Пора было ехать, но Костя все эти места на левом берегу так и не сумел изучить как следует, несмотря на разные весьма большие и мучительные путешествия в столице братской Украины. Гришане, если он согласится, предложили сесть за руль, хоть не трудно было понять, что это едва ли осуществимо. Андрей весьма решительно препроводил его к машине. Константин всё с тем же ножом в руках стоял напротив Паши, как бы прощаясь с ним. Брать Пашу с собой было не только не разумно, но и опасно по самым разным соображениям, а посему ему была предоставлена возможность путешествовать пешком, ждать Гришаню или делать всё, что ему вздумается. Благо, мобильного телефона у него теперь не было.
Оказавшись в собственной машине, чёртов Гришаня сказал наконец первые слова правды за всё это время: в таком состоянии, в темноте да ещё по таким местам ехать нельзя. За руль сел Андрей. Блестящий шофёр – он практически не знал Киева. На заднем сидении разместились Гриша и Константин, всё ещё державший зачем-то бесполезный нож, который сегодня столь часто появлялся в разных эпизодах, что его действительно стоило сохранить в качестве реликвии. Гришане теперь велено было по ходу подсказывать дорогу к отелю "Премьер Палас", что на бульваре Шевченко в центре города. Этот объект Константин хорошо помнил по старым своим приключениям в столице Украины. Туда и поехали коротким путём, следуя вялым, но очень верным подсказкам Гришани.
Прибывши на место и увидев этот самый роскошный "Премьер Палас", Андрей загнал машину в одном из ближайших переулков в такую точку, откуда её вывести очень трудно любому водителю, пусть он будет даже шофёр-виртуоз. Когда прибыли в эту точку и "парковали" столь странным образом машину, Григорий уже с трудом ворочал языком. Вероятность того, что он заснёт в собственном автомобиле, была очень велика. Поэтому друзья, когда вышли, удалились не сразу, а постояли несколько минут и, к полному своему удовлетворению, убедились, что из машины её владелец выходить не собирается. И наконец отправились пешком к своей захудалой гостинице, проверяя по пути неоднократно, что Гриша не следит за ними. Вот какая особая предусмотрительность, весьма похвальная, но в прежней жизни не столь уж присущая нашим парням, теперь у них появилась.
Ключи от скромного номера-двойки они с самого начала решили с собой не носить, а оставлять у дежурной. Не станем утомлять читателя описанием скучных подробностей, но отметим всё-таки, что не так просто было раздобыть одёжную щётку, иголку, подходящие нитки, чай с сахаром и даже бутерброды. В 8 часов утра они просили себя разбудить, но благополучно проснулись сами. Служащей же, когда она постучала без одной минуты восемь, они немедленно открыли. Перед девушкой предстали два атлетически сложённых и тактичных мужчины. Вежливо поблагодарив, они обещали часов в шесть вечера или чуть попозже уехать. Заодно сообщили, что при расчёте не забудут ни об одной из услуг. Единственное, что в этот момент, то есть при объяснениях с симпатичной служащей, их смущало, это не очень свежие их рубахи. Отправляясь на "совещание" у Тимофея, они надели чистые рубахи. Теперь же можно было лишь порадоваться, что пострадала только одежда. Могло ведь закончиться все куда хуже...
Оставалось на размышления, планы и разговоры очень много времени. Заходили обоим в голову и досужие вроде бы мысли. Например, такая: ведь вчера поздно вечером могли заинтересоваться и тем, что одежда у обоих постояльцев, которые не расстаются, вдруг так заметно пострадала. Надо было заранее придумать простенькую легенду (мол, вступились за кого-то на улице или ещё что-нибудь того же сорта), но они вовсе не подумали о таком пустяке. Это как бы пополнило список их мелких промахов, но всё обошлось, и в целом они благополучно приближались к заветной цели – покинуть гостеприимную украинскую землю. А пока, повторим, было много времени. И при всём благополучном развитии событий – немало тревог и страхов.
Гришаня, проснувшись (надо думать, он давненько уже не спит), станет ведь что-нибудь делать… Вот это и было теперь предметом их весьма, к превеликому сожалению, тревожных новых разговоров. Странное дело: имея все документы в отличном состоянии, сознавая свою совершенную правоту и будучи столь близки к желанной посадке (один на самолёт, а другой на поезд), они ужасно нервничали.
– О чём же он будет прежде всего думать? И что станет делать? – спросил Андрей то ли друга, то ли самого себя.
– Это невозможно угадать, но вот что очевидно: станет думать как вывести машину из тупика, в который ты её загнал.
– Но если я смог загнать при плохом освещении, то можно и вывести.
– Назад-то трудней рулить. И кто же лучше тебя это должен понимать? – резонно заметил Константин.
Так как всё это мало их убеждало в том, что положение их абсолютно надёжно, то разговоры приобретали то и дело новый характер.
– Ладно, бросит он пока машину… Станет искать Пашу? – спросил Андрей, чувствуя, что и этот вопрос пустой.
– Да нет. Что угодно, только не это. Ведь перед Пашей ему придётся ещё долго оправдываться… Да и где его искать? И как искать без машины и телефона?
– Пожалуй, ты прав. Я тоже так думаю. Но главное даже не это. Ты вспомни назидание, которое мы ему сделали.
– Хорошо, если он внял этим увещеваниям, объяснениям и страшным угрозам. А что если, пришедши в себя, станет…
– Станет что делать? – улыбнулся Андрей, но улыбка вышла не слишком весёлая, что не мог не заметить Константин.
И всё-таки Андрей, видя что друг, не находя ответа, очень хочет услышать разумные и убедительные слова от него, продолжил:
– То-то и оно, что непонятно, что ему делать. Он не знает ни наших фамилий, ни планов, да вообще не ведает "кто мы такие? откуда взялись?"
– Ты, Андрюха, я вижу от переутомления…
– Шучу я, Костя. Или надеюсь, что он временно умом поехал. Кто мы такие – это он хорошо понимает. Я ведь не полностью отбил ему мозги, когда волок его к холмику. Единственное, что ему действительно неизвестно, – наши фамилии, а это именно то, что очень уж требуется, если нас станут искать в Борисполе или на вокзале.
– И всё же дела наши не так блестящи, как нам казалось, когда мы привели себя в порядок и ложились спать.
– Так и бывает частенько, стоит лишь задуматься над запутанным положением. При этом минусы очень часто так становятся видны… Даже те минусы отчетливо видны, которых нет и в помине. Но давай припомним, что ты вчера и сегодня рано утром говорил, а я только слушал и радовался.
– Давай снова это всё закрепим, если я на самом деле что-то такое говорил.
– Пожалуйста. Неужели ты думаешь, что после страшных побоев…
– А какие побои? Всех побоев - то – пара ударов ногой и несколько мощных затрещин, пока ты его волок к холмику.
– И от таких "лёгоньких" побоев он оказался, будучи страшным зверем, в таком печальном положении?
– Да, хорошо бы убить суку. И как просто это было сделать…
– Убить-то было просто после того, как мы с таким трудом одолели их… В основном, Костя, твоими стараниями. Мне кажется, я всю жизнь теперь буду вспоминать эти три минуты. А что касается убить…
– Ах, как славно было бы, если бы оба…
– Остались там лежать? Ладно, Константин, ценю твой юмор. Бился ты славно и не один раз в этом фантастическом 2006 году. Но новых двух трупов ты бы не то что не выдержал… Не хочу даже пытаться вообразить. Ты от одного-то, зарытого абсолютно надёжно, не можешь до сих пор в себя прийти.
– Да, брат, нервы. Я сейчас вспоминаю, что в финале драки Паша мог меня моим же ремнем в конце концов удавить. Вовремя ты с Гришаней управился и пришёл на помощь.
– Нет, Костя, Паша тоже терял уже силы. Но что же мы бой разбираем? Надо теперь вперёд глядеть.
– Вперёд уже глядели и ни к чему не пришли. Давай будем надеяться, что нас ждёт благополучное возвращение, а пока всё же ещё малость о Гришине покалякаем. Что-то кошки скребут.
Теперь Андрей гораздо яснее взглянул на всё положение в целом. И многие страхи были наконец-то отброшены, хоть и не на сто процентов. Но стало заметно легче. Вот эта короткая и разумная речь Андрея Васильевича:
– Я не верю, что Гришаня, придя в себя, не припомнит назидания. Но даже если он забыл оттого, что умом повредился, то он тем более не в состоянии пойти в милицию и предложить искать подозрительных иностранцев из братской России. Но предположим нечто совершенно невероятное. Внутренних повреждений от твоего последнего удара ногой, допустим, не было. И вот он в милиции. Он рассказывает, и ему верят. А чему верят? Что какие-то люди родом из России побили его? И пусть он назвал их имена: какие-то Андрей и Константин побили его и Пашу. Я уже не говорю, что и он и Паша сами не просто известны в уголовке, а скорее всего являются преступниками. Вспоминать брата Филиппа, якобы убиенного, ещё хуже. Короче говоря, ради поимки двух мифических россиян, которые ничего предосудительного не сделали, ставить на ноги милицию, ей-богу, не разумно. А где их искать? Когда они уезжают? Откуда уезжают? Уезжают ли вообще? Гораздо проще, как я только что сказал, заинтересоваться самими жалобщиками.
– А то обстоятельство, что украинская полиция иной раз не прочь арестовать парочку россиян? Ты такое соображение во внимание не принимаешь?– спросил Константин.
И было непонятно даже ему самому, действительно ли он этого боится или нарочито усугубляет опасность положения.
– Ну что можно сказать? Арестовать-то на всякий случай можно и без причины, хоть нет смысла и даже, пожалуй, опасно. Но в любом случае для этого должно быть соблюдено одно условие: надо видеть того, кого арестовываешь.
Друзья ещё долго беседовали, пили чай, кофе, уточняли и припоминали Бог весть что. Покой им так и не давался. Казалось бы всё в порядке. Тайна на улице Ижевской, как теперь стало окончательно ясно, не будет раскрыта никогда. Гришаня поэтому не опасен, даже если Филипп из-под земли взывает о мщении. Схватка с чудовищами прошла успешно. Гришаня за оставшееся время до них добраться не сможет. Да и захочет ли? И хватит об этом!
В 6 часов вечера друзья покинули мини-отель, щедро отблагодарив дежурную. Мнительность и опасения продолжали точить мозг Константина непрерывно, Андрей же в такси вполне успокоился. И наконец осознал: ничто теперь не удержит его на Украине более, чем на час-полтора дольше момента взлета по расписанию, до которого ещё, к сожалению, оставалось очень долго. Он не помнил случая, чтобы взлёт произошёл своевременно. Правда, в воздухе частенько навёрстывали.
Осталось кратко описать сцену прощания. Прибывши на железнодорожный вокзал, друзья не стали долго прощаться, но всё-таки вышли из машины и обнялись. Они теперь давали понять друг другу, что много раз в жизни ещё увидятся при более счастливых обстоятельствах.
Константин без помех и приключений оказался в нужном вагоне, но и здесь нервничал, стараясь не показывать этого. Среди прочих мыслей ему пришла и такая: сейчас, после того, как пути их с Андреем разошлись, искать их ещё тяжелее…
В своей долгожданной квартире он оказался даже скорее, чем Андрей у себя дома. Роскошная квартира, шкатулка в том же тайнике, утомительная дальнейшая работа и царственная Сусанна ( не в его квартире!) – всё поджидало его, всё пребывало на своих местах…
Когда Андрей в аэропорту Новосибирска обнимал свою Викторию, он видел в глазах её слёзы радости. Она окончательно удостоверилась в том, что слово её мужа несокрушимо. И дай Бог ей никогда не узнать, что их счастливая прекрасная жизнь могла пресечься, замешкайся хоть на несколько секунд могучий боец Константин…
Проследим теперь за Гришаней, который часам к 10-ти утра ценой многих усилий и не без посторонней помощи вывел свою машину. Не зная, как быть дальше, он, раздавленный и немощный, вопреки рассуждениям наших друзей, хотел найти Пашу или что-то узнать о нём. Ни то ни другое пока не удалось. Рано или поздно он встретит своего чудовищного друга и вынужден будет ему изрядно заплатить. Особых претензий у изувера и любителя скандалов Гриши к гориллоподобному Паше быть не может. Он даже в глубине души восхищается Пашей, который сумел опрокинуть Андрея, железную руку и молниеносную реакцию которого он испытал на себе.
Посланец ада чуть не сошёл с ума, но помня назидание и всё взвесив, новых встреч с друзьями решил не искать. Приходится сожалеть, что об этом похвальном решении Андрей и Константин не могут знать. Жизнь их, пришедшая на данном этапе в угомон, текла бы ещё спокойнее, то есть абсолютно без страхов и ужасов. Что до житейских дел и планов, то у каждого из друзей их хоть отбавляй.
ЭПИЛОГ
К концу 2007 года дела обстояли следующим образом. Очаровательному сыну Виктории и Андрея перевалило за полгода. И зовут его Степан, хоть очень долго колебались, склоняясь подчас к имени Константин. Решено, что второй сын будет и впрямь носить это имя, а уж потом (они мечтают, что сыновей будет трое, но рады будут и дочери) – Василий или Василиса. Было договорено твёрдо, что отец никогда не станет обижаться, и это лишний раз показало Андрею то, что он всегда хорошо знал: отец его – благородный человек, готовый понять любые переживания своих близких. Константин, ясно без всяких пояснений, был у Степана почётным отцом.
Виточка не собирается прощаться со своей профессией художницы и найдёт здесь горячую поддержку у всех своих близких.
Сусанна и Константин при многих разногласиях вступили в брак. Он страстно желает второго сына или дочь, и это мечта очень скоро станет явью. Все сложные вопросы жизни супруги планируют и тут же реализуют эти планы, маниловщины в их жизни, похоже, не будет вовсе. Константин, будем надеяться, не станет возражать, если Сусанна сделается когда-нибудь актрисой, но не в ущерб супружеской верности. Отметим ещё, что он очень нацелен на вычислительный центр, так как хоть и с опозданием, начал понимать, что "от работы не будешь богат, а будешь горбат". Что до Сусанны, то юной красавице это известно давным-давно. Заодно он не прочь сделаться попутно доктором наук, чтобы быть, как говорится, не хуже других. Порой он сам пугается огромности своих планов.
Вообще говоря, мысли такого рода приходят в голову многим безупречным людям. Так что Андрей Погожев, чьи идеалы с некоторых пор – труд и семья, без всякой подсказки со стороны Степана Алексеевича и Василисы Петровны подумывает стать совладельцем проектной конторы, где пока прекрасно трудится, и весьма расширить её. И это несмотря на то, что зарплата растёт без напоминаний.
Вышла замуж и одна из самых оригинальных наших героинь – Анастасия. Её муж – зажиточный и красивый мужик. Настя смирилась с мыслью, что Константин теперь всего лишь её друг и бесконечно дорогое воспоминание. Настя непременно будет иметь детей, а мы уверены, что это очень утешит Тимофея Васильевича и жизнь его наконец наладится.
Чуть не забыли сказать несколько слов о Катерине. После памятных событий она дважды с колоссальным трудом и с величайшей осторожностью устраивала себе свидания с Константином. Эти свидания с их феерическими ласками не станем здесь описывать. И он никому в жизни не признается, что лучшей любовницы вообразить не в состоянии. Не забудем, что Катерина, как и её дочь, стала не так давно целительницей нашего друга. Сказочная связь Катерина – Константин, увы, тоже похоронена навсегда. Катерина – отличная жена и дарит Тимофею много минут счастья. Не будем гадать, приходит ли ему мысль о том, что ей ведомо ещё и запредельное счастье.
Всё ещё живы родители Тимофея, и даст Бог – не скоро они станут тяжелой обузой сыну и невестке.
Как сложилась за этот год жизнь других наших ("второстепенных") персонажей, из которых большинство заслужило счастливую судьбу, рассказывать пришлось бы долго… Но совершенно невозможно обойти молчанием всё того же зверя Гришаню. Приняв решение раз и навсегда оставить в покое Андрея, Константина, их друзей и близких, он два-три месяца приходил в себя. Наконец ему удалось настолько подправить здоровье, что снова стали бродить опасные мысли. Трудно судить о всех перепадах его настроений, но в конце концов он отчётливо вспомнил назидание Андрея. И тут же ясно осознал, что забыть его никогда не сможет. Таким образом, он повторно принял решение, на сей раз, как говорится, окончательно и бесповоротно. На что бы ни направил бес свои новые гнусные помыслы и устремления, наши друзья о нём более не услышат.
Что до тайны на улице Ижевской, то она так и остаётся абсолютно неприкосновенной. А друзья наши таковы, что не проболтаются и с литра водки. Они же на самом деле почти не пьют, так как планы их жизни, как мы отметили выше, трудны и разнообразны. Очень хотелось бы, чтобы все планы исполнились. А если совсем без приключений жизнь всё-таки недостаточно интересна, то пусть приключения будут подальше от стольного града Киева.
Здесь мы прощаемся с нашими славными парнями и с терпеливым читателем.
© Copyright: Гринзайд Владимир Старший, 2011
Свидетельство о публикации №211051601475
Свидетельство о публикации №211051601475
Рецензии