Тризна

   

    Да, любил пошутить брат моей прабабушки Иван Васильевич! Только шутки эти не всегда добром заканчивались.
    Как-то раз умер у них сосед. В селе – коль хоронить, или свадьбу играть – так всем миром. Собрались уважаемые женщины, обмыли покойничка, одели в лучшие одежды, в гроб положили. Обрядили по всем правилам православного канона. И по этим же правилам остались на ночь – при свечах псалмы читать. Вот сидят чинно кумушки в платочках беленьких с требниками в руках, бубнят потихоньку. Нет-нет, да и проронит кто из них слезинку горькую – хороший был человек, да вот, не поднимется больше! Темнеет на дворе, свечки горят – близится полночь.
    И приблизилась – пошевелил рукой покойничек! «Маш, глянь!» - толкает одна другую. «Да вижу…» - отвечает та. Округлились глаза уважаемых женщин, но ничего – сидят, только ещё усерднее псалмы читать стали. Уже по памяти – не в требники, на покойника глядючи. И в другой раз шевельнулась рука мертвеца – как будто пальцем собрался грозить! Кумушки замолчали, книги на пол пороняли. А сосед как откинет всю руку в сторону! Что тут началось! Под дружный визг «Покойник ожил!» кинулись все бабы кто в окно, кто в дверь! Друг дружку с ног сбивают, на крыльце – куча мала, платки послетали, волосы дыбом – полный переполох! А мужики в это время на дворе сидели, водочку пили за упокой души, закусывали. Увидали они это дело, пошли в хату разбираться: как это -  «ожил»? Зашли и видят: лежит себе покойничек в гробу, руку откинув. А от указательного пальца леска под стол тянется! Откинули мужики длинную скатерть, вытащили Ваньку за чуба: «Ты зачем, ирод поганый, баб переполошил?!» Оказалось, поспорил Ванька с друзьями, что в полночь бабы из хаты полезут. Вот и обеспечивал себе надёжный выигрыш. Что он там выиграл, на что спорил – осталось загадкой. А вот батогов на свою спину он себе схлопотал. Да и маму его, Фёклу Михайловну, долго выхаживать пришлось: когда давка в дверях началась, она одна из первых упала. Вот по ней все и потоптались. Два ребра сломали.