Бахтин и Достоевский

Бахтин – гений, но зачем же стулья ломать? Вот его утверждение о героях Достоевского:

«… теми элементами, из которых слагается образ героя, служат не черты действительности – самого героя и его бытового окружения, – но значение этих черт для него самого, для его самосознания. Все устойчивые объективные качества героя, его социальное положение, его социологическая и характерологическая типичность, его habitus, его душевный облик и даже самая его наружность, то есть все то, что обычно служит автору для создания твердого и устойчивого образа героя – «кто он», у Достоевского становится объектом рефлексии самого героя, предметом его самосознания; предметом же авторского видения и изображения оказывается самая функция этого самосознания. В то время как обычно самосознание героя является лишь элементом его действительности, лишь одною из черт его целостного образа, здесь, напротив, вся действительность становится элементом его самосознания».

Это фигня полная, как и утверждение Бахтина о «полифоническом романе» Достоевского. Достоевский (автор) не просто является тоталитарным правителем в своих романах, более того, он ломает образы героев, как хочет, чего не делает ни один профессионал.

У него в «Идиоте» по меньшей мере, два князя Мышкина, два генерала Епанчина, двое Ганей Иволгиных, три генеральши Епанченой. В этой ситуации о самосознании героев вообще говорить не приходится. У героев Толстого есть самосознание, они постоянно анализируют себя – кто я? Какой (какая я)? Какой я для других? У Достоевского и близко к этому ничего нет. У героев Достоевского нет своей жизни, они как куклы в руках кукловода – автора.

Романы Достоевского – это по сути пьесы, где одна огромная сцена, герои, объединенные конфликтом, заканчивается. И тут же, в этом же романе начинается уже иная пьеса, где эти же герои, объединенные уже другим конфликтом, другими задачами автора, уже не те, что были в предыдущей главе.

Т.е. совершается противное тому, что утверждает Бахтин, нет никакой полифонии, свободы героев, есть диктатура автора над героями, но при этом сам автор необычайно свободен в своих произведениях.

Когда Достоевский говорит: «Широк русский человек, сузить бы». Это он о себе говорит. Это его бы сузить надо, но тогда бы не было мирового феномена Достоевского.