Блуждающие во снах

Мне каждый раз достается только возможность бежать за ним. Я знаю, где мы. Городская больница. Между мной и отцом расстояние быстро сокращается. Каждый раз все происходит именно так.
Желтые, засиженные мухами, залапанные посетителями стены больницы невыносимо тошнотворны. Я бегу за ним. За отцом. По коридору. Пять метров. Четыре. Три…
Мы врываемся в операционную. К черту халаты. На операционном столе лежит женщина. Вокруг стола склонились хирург, медсестры. Все, как в фильме. Трубки. Ножи. Окровавленные ватки и бинты. Назойливое, но столь бесценное пищание аппаратов. Женщина – беременна.

Я просыпаюсь.
Я вижу его сны.
Я открываю глаза. Никаких больниц. Операционных и врачей тоже нет. Надо мной потолок моей комнаты. Потолок, немного посеревший и покрывшийся тонкой сетью морщин. Кое-где, где морщины особенно глубоко пронзили побелку, виден ее старый слой.
 Сны…
Подо мной диван. Обыкновенный.
В соседней комнате отец выключает будильник. Он выключает это надоедливое «Бип-бип-бип».
Я лежу на своем диване и пялюсь в свой потолок. К некоторым вещам привыкаешь настолько, что они кажутся родными. Этот потолок – часть меня. Я пялюсь в него и пытаюсь что-то вспомнить.
Лицо. Лицо. Лицо.
Я резко встаю с дивана. Подбегаю к зеркалу. Передо мной – я. В синей пижаме. Лохматая. Бледная. Обычная. Я пытаюсь что-то вспомнить.
У кого-то похожее лицо. Я видела свой нос на чужом лице.

На кухне отец уже возится с завтраком. Это нормально. И если он сейчас разобьет тарелку, это тоже будет нормально. Обыденно.
БАХ! Представь звук бьющегося стекла.
Папа предсказуем.
- Принеси веник. Я знаю, что ты уже не спишь! – это он мне кричит. Это он хочет, чтоб я подмела осколки. Скорбные остатки его неуклюжести.
- Доброе утро, пап. – Это я ему говорю. Да. Именно это. Я собираю белые блестящие стекляшки с пола.
В своей синей пижаме, с веником. Я ему сообщаю:
- Тебе надо сходить к врачу.
- Ты плохо спишь.
- Ты кричишь во сне.
Я лгу. Папа не кричит. Я просто вижу его сны.
Я спрашиваю:
- Что тебе снилось?
- Да так… - отвернулся. Сейчас соврет.
- Я падал с горы. И испугался. От этого, наверное, и кричал. – Это так врет мне мой отец.
- Не волнуйся.
Хочу сказать, его голос звучит неубедительно.
- Я пошел на работу.
Он ушел.
А я пытаюсь что-то вспомнить. Я знаю, что в этом ключ.
Этот сон с женщиной в операционной снится отцу уже на протяжении многих дней, недель, месяцев, лет. Это его кошмар. Он просыпается в слезах. И я.

Потому, что я вижу его сны.
В школе меня не любят. У меня лишь один друг. Коля. Но он любит, когда его называют Ником. Но только я называю его так. Ник любит машины. Он без ума просто от этих штуковин на четырех колесах. Ник мечтает о «Бентли». Он мне не говорил об этом. Я знаю, что мечтает.
Я вижу его сны.
Мы учимся с Ником в одном классе. В обычном 11-ом «Б». В обычной школе. Меня здесь не любят.
Я обычная девушка. Месяц назад я подстригла челку, теперь она отросла, и я заколола ее двумя черными невидимками. Я живу с отцом, а через плечо у меня перекинут ранец с пятью учебниками.
Я машу пакетом со сменной обувью. Это я приветствую Ника. Он в ответ – каким-то желто-красно-черным предметом. И стремительно приближается ко мне.
- Лись, смотри, какой я журнал купил! – радостно он кричит мне. Журнал, значит.
- Лисена, тут «Бентли». Та, о которой я мечтаю.
Это он мне говорит. Будто я не знаю.
- Я знаю.
- Откуда?
Черт. Я ж не могу ему взять и сказать. Представляю уж. Ник, я вижу твои сны. Очень смешно. Очень.
- Ник! У тебя память в дырочку, как колготки-сеточка. Ты ведь мне говорил уже.
Он пытается возражать:
- Я не…
Не поверишь. Я знаю, что ты «не»…
Перебиваю.
- Пошли. Опоздаем на урок.
- Лисен…
О. Точно. Меня зовут Лиза Лисова. Я сижу за второй партой, и моя мама умерла при родах.
- Что с твоими глазами? Ты что, не спала?
Я спала? Или нет?
- Спала. – Отвечаю ему. И даже видела сны. Не свои, правда.
Просто простыла. – Лгу ему. Вру.
Все уроки напролет пытаюсь что-то вспомнить.
Лицо.
Нос.
Мой нос будто бы клонировался и ищет себе лицо. Он ищет это лицо в моем сознании. В моей памяти.

Таня. Соседка. Она на три года старше меня. Ей двадцать. Она высокая, русая и у нее нос с горбинкой.
Небольшие серые глазки смотрят на мужчин вызывающе. Смотрят на моего папу. Пялятся. Папа смотрит в ответ. Таня его зовет. Зовет своими тонкими губами. Ртом.
- Андрюша…
И он подходит к ней. Он ее обнимает. На нем какой-то идиотский галстук. Он бы в здравом уме его никогда не одел. Он обнимает ее. Мне больно это видеть . мне неприятно. Я бегу прочь. Я хочу их придушить.

Настя? Ох, и ты здесь?
- Ник, зачем ты ее привел?
- Ник, ты меня слышишь?
- Ник…
Ник! Мой друг… мой друг! Он! Берет ее, Настю, за руку, и они уходят.
Меня не любят в школе. Но больше всех меня не любит Настя.
- Ник, куда же ты?

И мы вновь мчимся по желтому коридору. Папа в слезах.
- Папа, стой! Прошу тебя. Стой!
Но он бежит. Он плачет. Мы врываемся в операционную. Там врачи. И эта женщина. За нее дышит аппарат. Но маска немного сползла с лица, и я вижу нос. Руки хирурга в крови. Он держит что-то.
«Бип-бип-бип… Бип-бип-бип. »

Я просыпаюсь.
Тот же потолок. На мне синяя пижама. И мне кажется, что я забыла что-то очень важное.
Я смотрю в зеркало своими зелеными глазами. Я заплетаю в косу свои темные волосы. Передо мной в зеркале – я. Кстати, я ненавижу свой нос.
БАХ! Сам знаешь, что представить.
Я в синей пижаме собираю в кучку останки тарелки, которые весело блестят на стареньком линолеуме.
За стеной бешено орет музыка. Басы бьют в стенку мягким молотом. Это Таня. Она слушает свою дрянную попсу, вертится перед зеркалом и не знает кое-чего очень важного.
Она не во вкусе моего отца.
Нет… не то хотела сказать.
Она не знает, что я вижу ее сны.
- Пап?
- Пап?
Ушел уже. А я и не заметила.

Я иду в свою комнату. Я предпочитаю спортивный стиль. Джинсы. Майка. Носки, между которыми нет и одного отличия.
Я иду в школу, и я не знаю, как выглядела моя мама.
У нас дома нет ни одной ее фотографии. У папы были депрессии, и он их сжег. Сжег все мамины фотки. Все чертовы фотки!
- Лисова, не спать! – Настя хихикнула, проходя мимо.
- Да пошла ты…
- Ой-ой-ой… пойди еще Кольке своему пожалуйся. – теперь к ее хихиканью присоединился гогот Аньки и Маньки – туповатых близняшек.
- А ты так и мечтаешь, чтоб он стал твоим.
- Что-о-о? – Настины нарисованные брови поползли вверх.
Что слышала.
Да, овца. Я вижу твои сны.
Я знаю, о чем ты мечтаешь.
- Отойди. – Это я оттолкнула Настю в сторону.
Ненавижу! – это то, что я подумала.

Мне холодно, и сейчас осень
Я начала видеть чужие сны семь лет назад. И тогда тоже была осень.
Я стала понимать, что это не мои сны, а чужие, год назад. Осень.
Я поняла, что смотрю чужие сны – случайно.
Мы с Ником шли домой. Он сказал:
- Мне снился странный сон.
Черт возьми! Мне тоже. Мне приснилось, что я стою на краю полянки, а в ее центре Ник танцует с какой-то девицей. В платье. В туфлях.
- Мне приснилось, что мы с тобой танцуем. На поляне. Под луной. – говорит мне.
- Ха-ха… - я нервно рассмеялась.
- Еще скажи, что я в платье была…
- И в туфлях,- обиженно подтвердил Ник.
Он танцевал со мной. Со мной, которую выдумал.
А я стояла в стороне.
Значит, это был его сон.

Я дома. Я сделала уроки. Я печальна. Я хочу спать.
Сейчас, днем, люди редко спят. И я, наверное, смогу поспать в своем сне.

Я в лесу. От меня убегает человек. Он бежит очень быстро. Он падает, спотыкается, но встает и бежит дальше. У человека течет кровь из запястья. Я бегу по окровавленной траве за ним. Все становится вязким. Чернеет.
Человек бежит к реке. Я бегу к реке.
Мои ноги измазаны кровью. Я в крови того, убегающего.
Река!
Я сейчас только помою ноги. И все.
Я сделала шаг и одной ногой вступила в воду.
Вдруг меня что-то дернуло за плечи и швырнуло на траву.
Я испугана? Нет. Я все еще хочу помыть ноги.
 А куда делся человек, кстати?
- Привет.
Напротив меня стоит. Хмурит рыжие брови. Но он – не тот.
- Ты кто? – Боже, как глупо прозвучал этот вопрос.
- Я блуждающий, как и ты.
- Ты хочешь спросить, вижу ли я тебя?
- Так же, как и ты меня.
Я испугана? О, да.
- Ты кто? – Я что, вопросов других не знаю?
- Мы с тобой блуждаем в чужих снах. Понимаешь?
- Моя матушка тоже умерла при родах. Понимаешь?
Умерла при родах.
Умерла. Моя мама умерла при родах.
Его мама…
- А ты сейчас могла бы умереть. – он снова нахмурился.
Умереть?
Я спросила:
- Умереть?
- Во снах обходи реки стороной. Как бы ни манили. – пояснил он.
- Мы во сне самоубийцы.
- Он пока что жив.
- Надо сваливать.
Понятно. О… Мне ничего не понятно.
- Как тебя зовут?
- Кирилл. Кира. А тебя?
- Лиза. Лиська.
- Увидимся. Проснись!
Я просыпаюсь. И не вижу потолка. Не так уж часто такое бывает.
Надо мной склонилась толпа. Врачи. Отец в слезах.
В чем дело?
Я спрашиваю у них:
- В чем дело, а?
Медсестра с большим розовым лицом отвечает.
- У тебя была остановка сердца.
- О, черт!
Я подумала: Вот что имел в виду Кира.
- Все нормально. Я хорошо себя чувствую.
- Пап, так что произошло?
- Я не мог тебя разбудить, ты почти не дышала. А потом будто умерла. Я очень испугался. Врачи сказали ,что случилось чудо. – голос отца стал непривычно высоким.
Имя этого чуда – Кирилл.
- Все хорошо. – Я не врала.
Я честно сказала:
- Я в порядке.
- Папа, скажи… А как умерла мама? – теперь мой голос задрожал.
- Ты же знаешь. При родах.
Он ушел на кухню.

Я ощутила острую потребность поговорить с… Кирой.
Это так странно.
Это так ново.
Мне всегда хотелось рассказать обо всем Нику. А теперь появился человек, которому не надо ничего объяснять.
А вдруг он больше не придет?
А вдруг он был лишь частью сна?
Эта мысль больно кольнула в голове. Вдруг не придет? Мне страшно… мне страшно… мне стра…

- Лиз, я так рад, что ты уснула.
- Я шатаюсь по чужим снам уже второй час.
- Я ждал тебя. Мы в твоем сне. Ты давно видела свои сны?
Я смогла только выдохнуть:
- Кира…
- О, я смотрю, ты не многословна. – рыжий мальчик весело засмеялся.
- Кирилл, это давно с тобой? Ну… ты давно стал блуждающим? – вопросы распирали меня изнутри, но все же я заметила, что мы в пустыне, и сидим прямо на красном песке.
- Кир, отвечай.
- Хорошо.
Он сел по-турецки, скрестив ноги.
- Мне восемнадцать. Блуждаю с десяти лет.
- Ты один?
- Теперь – да. Раньше были Санек с Лелькой, но они ушли. Теперь обычные. Не блуждают. Свалили. Да.
Ушли?
Я спросила:
- Ушли?
Странно, что я ни разу не подумала о том, что от этого можно избавиться. А хотела бы я?
Я переспросила:
- Как ушли?
- Ну… они решили, что уже наблуждались. Захотели семью создавать. Ну ты понимаешь? А уйти очень просто. – Это он говорит. Кирилл. Он говорит, что избавиться от чужих снов просто.
- Начни пить снотворные каждый вечер – и дело в шляпе. Понимаешь? – улыбнулся.
Вдруг опустил глаза.
- Еще Моника была.
- Но я не смог ее удержать как тебя. Она зашла в воду.
- Моника откуда?
- Она… американка. Штат Техас. Но знаешь, во сне это не имеет значения. И язык тоже. Мы… неважно.
 Подул ветер и песок закрутило вокруг нас воронкой. Мне отчего-то стало тревожно. Я сказала:
- Кирилл, обними меня.
- Кира, мне страшно.
- Кира, отведи меня в сон моего отца.
Он встал. Отряхнул песок.
Надо же! Во сне – и прихорашивается. Чудак!
- Давай руку. – он схватил меня за руку.
Больно и крепко. Сжал мою ладошку.
Нас затянуло что-то вязкое. Липкое.

Мы бежим по коридору. Впереди – папа. Я говорю:
- Кирилл, это мой папа. Нам надо быть с ним наравне.
Я сообщаю ему:
- Если сейчас мы увидим все, я найду ключ, разгадку.
Я объясняю:
- Этот сон папе снится каждую ночь. Каждую!
Мы вбежали в двери операционной. Те же врачи орудуют над телом женщины. Маска от аппарата искусственного дыхания спадает с ее лица.
- У нее такой же нос! – с ужасом в глазах воскликнул Кира.
- Лизка, такой, как у тебя, нос!
Я плачу. Я кричу. Догадки бьют током. Я кричу:
- Мама! Мамочка, не умирай.
Будто можно все изменить. Будто не прошло с тех пор семнадцать лет. Будто это не сон.
- Мама…
Хирург снимает марлевую повязку. Перчатки. Подходит к отцу. Говорит:
- Ваша жена умерла. Соболезную…
- У вас родилась дочь.
Я вижу себя. Красного младенца. В материнской крови. Я глотаю горько-соленые слезы. Мама…

Моя мама похожа на ангела. Ее темные волосы рассыпались по простыне на операционном столе. Они блестят в свете яркой лампы. Моя мама – красавица.
- Кир, это моя мама. – в предистерическом состоянии говорю ему. Улыбаюсь. Так глупо.
- Вот и вся моя семья.
- Лиз, пойдем.
- Пойдем…
Нет. Я слышу. Интересно, он слышит?
«Бип-бип-бип… Бип-бип-бип.»
- Ты слышишь?
- Нет. Что?
- Отец проснется. Будильник. – объясняю ему. Все еще не соображаю после увиденного.
«Бип-бип-бип…»
Сон папы стал размытым.
Я села в кровати.
Напротив меня- зеркало.
На меня из зеркала смотрит юная копия мамы. Я внимательно изучаю свои черты лица. Я заучиваю их наизусть.
Нос.
Губы.
Лоб.
Скулы.
Разрез глаз.
Это все мамино.
От отца достался только зеленый цвет радужной оболочки.
БАХ!
Папочка, (о, небеса!) как ты предсказуем.
Я кричу:
- Сейчас подмету!
Я смеюсь:
- Когда ты перестанешь бить посуду?
Вдруг мне захотелось сказать:
- Пап, мне мама снилась. – да, солгала. Это ему она снилась.
- Она красивая.
Он криво улыбнулся. Я поняла. Он чувствует себя виноватым. Ох, черт… папочка…
- Папуль, ты не виноват. – он ответил мне лишь непонимающе-удивленным взглядом.
- Я пошел на работу.
Он ушел.

- Ник! Ты надоел уже со своими машинами! – я ору.
- Надоел мне со своими журналами!
- Тебе эти машины даже снятся! – психую.
- Откуда тебе знать? – возмущается Ник.
Я вижу твои сны. – это я подумала.
Я обняла друга.
- Прости.
- Не с той ноги встала.
Прижалась к нему, глаза закрыв.
Он взял меня за плечи и слегка потрусил.
- Эй! Проснись!
Я испугалась.
- Я заснула? – мои глаза чуть не выпали из орбит.
- Дурочка. – рассмеялся Ник.
- Я образно.
- Ты какая-то сонная.
- А ты какой-то красивый сегодня…
Краснеет.
- Правда, красивый!
Темные волосы, немного волнистые. Темные, с красноватым отливом.
Серые глаза. Большие. Пушистые ресницы.
Смуглая после солнечного лета кожа. Немного золотистая даже.
Розовые, пухлые губы. Наверняка мягкие. Так и хочется потрогать.
- Черт, Ник. – я смеюсь.
- Да ты на актера похож! Ну же… не красней, дружочек.
- Дурная! Понятно? В тебя бесы вселились! – схватил свой рюкзак и вышел из раздевалки, оставив меня одну.
Одну…
Одну?
Не то слово. Я была не одна. Я знала, что если я усну, мы будем с Кириллом. С Кирой.
Кто из них красивее? Кирилл? Или Ник?
Рыжие волосы против каштановых.
Каре-рыжие глаза против серых.
Веснушки против загара.
Фу. Ну и мысли у меня. Мерзкие.
Кира казался таким живым, солнечным. А Ник – словно околдован Снежной Королевой. Они – солнце и снег.

Прошло два месяца. Я и не заметила. Пролетели.
Каждое утро я убирала осколки битой посуды.
Каждый день я ходила в школу.
Каждый вечер я гуляла с Ником.
Каждую ночь мы бродили по чужим снам с Кириллом.
Каждый день был отснят под копирку с предыдущего. Даже слова иногда повторялись. Мысли тоже.

Мы сидим на бревне в лесу. Впереди шелестит волнами река. Она околдовывает взгляд. Она манит. Она хочет, чтобы я вошла в нее.
- Кирилл. – это я к Кире обращаюсь.
Внутри, на языке вертится вопрос. А в голове предвкушение ужасного. Но все же.
- Кира…
- Да, Лисенок, я слушаю тебя.
- Кира, в чьем мы сне? – спросила. И захотелось вдруг заткнуть уши, чтобы не знать, кому принадлежит кошмар с этой рекой.
- Какого-то самоубийцы, который вскрыл вены, наглотался таблеток или надышался газом. Который умирает, но еще не умер. – беспокойный.
- Кира… А почему ты всегда здесь?
- Почему всегда, когда я засыпаю, ты тут? Каждый раз.
О… как посмотрел на меня. Если бы взглядом можно было проткнуть, то сейчас меня пронзили б острые иглы его взгляда, переполненные болью.
Столько боли. Неизмеримо. Невообразимо.
- Кира…
- Все нормально… я ждал этого вопроса. – искривило лицо нервом.
- Я… то есть, мое физическое тело…
- Лиза… я в коме. Я уже год не просыпался.
Я растерялась. Я почувствовала себя пазлом, кусочки которого перемешали и раскидали по разным углам комнаты. Чертовски громадной комнаты. С тысячью углов.
- Прости… - слезы потекли по щекам. Неудержимо.
Лисова, я тебя ненавижу! - Подумала я.
- Прости… - повторила.
- Я солгал тебе. Мы в моем сне. Я вскрыл вены. Но не умер, как хотел. Врачи смогли сохранить мне жизнь.
- Ты…? – ужас заполнил сознание от края до края.
- Не перебивай. Мы с Моникой… У нас была любовь. Мы были блуждающими во снах. Мы были счастливы. Но эта река… будь она проклята! Тогда наглотался таблеток одноклассник Моники. Она пыталась спасти его. И не смогла.
Кира зашвырнул в реку камень.
- Эта река заманила ее. Вслед и за тем. Ее другом.
- Я страдал, как ребенок. Я дурак. Решил, что мне незачем жить.
- Теперь я в коме. И выход только один – в реку.
- Кирочка… это… - у меня не было слов.
Сердце глухо стукало в ушах.
Мне хотелось дышать.
Мне хотелось сказать ему, что все будет хорошо.
- Тогда это был мой выбор.
- Но теперь все по-другому. – вдруг улыбнулся Кира.
Я растерялась.
Вдруг он наклонился и поцеловал меня. Неожиданно. Дерзко.
- Я люблю тебя, Лисенок.

Я. Я в шоке! Я в растерянности. Именно! Растеряла все мысли, слова, должные возмущения, крики, визги, пощечины.
Мы сидим здесь.
На заплесневевшем бревне. В траве. Напротив реки. Реки, в которой утонула его любимая.
Любимая, из-за которой он сам чуть не лишился жизни.
И он мне шепчет:
- Я люблю тебя, Лисенок.

Голос Ника прерывает мои мысли. Голос нечеткий, но все же я его слышу. Я разбираю слова.
Я ведь все еще во сне.
- Лись, Лиська. Вставай. – говорит голос Ника.
- Ты слышишь? – спрашиваю у Ника.
Я смотрю на него. В задумчивости он улыбается реке.
- Что именно? Вот я слышу, как журчит река, как в лесу за нашими спинами поют птицы. Я слышу биение твоего сердца.
- А что слышишь ты? – он улыбнулся мне.
- Меня зовет Ник. Я должна идти. – я глянула на Киру.
- Ник? – его лицо стало странным.

Я проснулась.
- С пробуждением, засоня. – рассмеялся Ник.
Ах, какой он милый. Родной.
- Что ты…? Я хотела спросить, что он тут делает, но передумала.
- Ник, ты красавец! – встав с дивана, подошла к юноше, повернула его лицо к зеркалу.
- Не такая уж Настька дурра, раз мечтает о тебе. – не подумав выпалила я.
- Настька? Эта? – от удивления его чудесные глаза раскрылись широко-широко.
- Тебе-то откуда знать?
- А может, я подслушиваю? – отмахнулась я.

Эх… я вижу их сны.
Папы.
Ника.
Тани.
Насти.
Всех одноклассников.
Многих незнакомых людей.
Кого захочу и кого не захочу.
Я вижу сны…
Я вижу сны Кирилла. Сны самоубийцы.
В груди что-то кольнуло. Холодное, стальное прикосновение мыслей к душе.
О, если бы вы знали, как я устал.
Я выучил свой сон наизусть.
Я пересмотрел все сны в округе.
Я влюбился.
Что она мне сказала? Ах, да. Ее позвал Ник.
Она должна была идти.
Должна?
 Она ему должна? А мне?
Почему я вынужден сидеть здесь. На этом бревне. На этой куче гнили. И бороться. Бороться с искушением войти в воду. Я сам – уже гниль. Истлел изнутри.
Река. Черная вода, завивающаяся в воронки.
Река?
- Отлично! - Это я воскликнул вслух. Даже удивительно, что мой голос может звучать так радостно. Будто я жив. Полностью. Целиком жив.
Вот что. Я пойду в сон к этому Нику.
Я скажу ему:
- Отстань от нее. – прямо так и скажу. В упор. В лицо.
Иначе я не отстану.
Скажу ему:
- Иначе я от тебя не отстану. Я буду твоим ночным кошмаром. Твоим самым страшным сном.
Знаешь, если ты страдаешь сомнамбулизмом или лунатизмом – это не так уж плохо.
У тебя частые бессонницы?  – это тоже не беда.
Лучше уж не спать вообще. Чем вот так. Чем весь год подряд.
И со многими годами сна впереди. До тех пор, пока кто-нибудь услужливо не отключит аппарат, живущий вместо тебя.

Говорят, Гоголь тоже блуждал. Да, бродил по снам.
А я любил читать. Я читал все и везде.
Уже год я в коме. В этом сне. Я понял многие вещи.
Равновесие невозможно без противостояния.
Здесь противостоят сон и явь.
Лиза находится в равновесии. Ах, она просто замечательная. Просто чудо.
Когда нет противостояния, появляется доминирование.
Я полностью нахожусь под влиянием сна. Реальность сдалась иллюзиям.
А Лиза так прекрасна.
Кстати, мы, блуждающие, можем менять сны.
Но не друг друга. Мы не можем изменить себя.
Я хочу изменить сны этого… Ника.
Он и думать о ней забудет.
Он Лизу будет стороной обходить.
Но надо будет тщательней следить за ней, за Лизой. Иначе она поступит как Моника.
Отец уснул.
Я сижу на желтых поцарапанных качелях. Во дворе. И меня качает отец.
А я в это время стою на краю детской площадки.
В песке стекла. Я говорю отцу:
- Пап, в песке стекла. – он все равно меня не видит и не слышит.
На качелях мне шесть лет. И этот сон снится отцу очень часто.
Я хочу сказать ему, чтоб он убрал из песочницы стекла.
 - Кирюш, а ты хочешь слепить песочный замок? – спрашивает отец у шестилетнего веснушчатого меня.
Убери стекла!
Услышь меня!
- Да, пап! – радостно отвечаю я. Я – который еще не знает, что сейчас разрежет себе стеклом руку.
Я смотрю на свою ладошку.
Четыре аккуратных шва. Белых. На розовой ладони.

Я задумался. Пытаюсь вспомнить.
Я подбегаю к песочнице и выкидываю из нее все стекла.
Рыжий ребенок в водолазке и брюках строит замок. И нет крови, капающей с маленькой ладошки в серый песок.
Отец стоит. Он радостный. Он ожидал увидеть свое воспоминание, а получил сон.
А все потому, что я вижу его сны.
Я по нему скучаю.
Я не могу к нему подойти. Я нарушу равновесие.

Во снах есть правила.
Я однажды их нарушил. И нарушу вновь.
Я заговорил с обычным в его сне.
С бывшим парнем Моники.
Я приходил в его сны каждую ночь.
Он, в конце концов, наелся таблеток.
Он пришел в мой сон. Вернее, тогда это был еще не мой сон.
И я толкнул его в реку. Я убил его.
А за ним ушла Моника.
Я нарушил равновесие.
А еще я так и не рассказал Лисенку всей правды.
Доминирующая власть сновидения пала на меня.
В результате.
 Я ужасен.
Но я влюблен. А этот Ник…
Я зол.
Она оставила меня здесь ради него.
Она рассказывала мне о школе. Ее там не любят.
Меня любили. Что тут скрывать?
Я хорошо учился.
Я любил учебу.
Но теперь… теперь у меня нет ничего. Но у меня будут она. Лисена.
Как чудно, что я ее спас. Она выглядела такой удивленной. Она не испугалась.
Она не похожа… не похожа на Монику.
Интересно, а кто из нас с Ником лучше?
Так… надо бы насобирать для нее цветов.

Тепло. Я чувствую ее.
Она идет. В моих руках огромный синевато-фиолетовый веник из полевых цветов.
- Держи… - я ей говорю.
Она прекрасна в своей синей пижаме.
Я рассмеялся. Мне правда стало весело:
- Эти цветы идут к твоему наряду.
- Ты такая милая.
Что с ней? Она печальна.
- Что с тобой?
- Кир, пойми…. Я …. Это невыносимо. Я решила..
Почему она медлит?
Что, черт возьми, она решила? Что?
- Что ты решила? Мой голос дрогнул.
- Я… хочу уйти. Хочу смотреть свои сны… - она расплакалась.
Две тонкие полоски обозначились на ее лице.
Плачет моя любовь.
Мне больно.
Она хочет меня покинуть.
- Это из-за Ника. – догадка прошила все мое тело электрическим зарядом.
Я подумал:
Это все из-за этого чертова Ника!
- Нет. – она испуганно посмотрела на меня.
- Нет, не из-за него. Он ни при чем. – это она мне говорит.
Говорит:
- Во снах я искала ответ. Во снах я искала маму. Я нашла ее. Я увидела ее… ее смерть. Я узнала, что терзает отца. А Ник… мы с ним друзья.
- Ты хочешь уйти от меня.
- Я сказал тебе. Я сказал, что люблю.
- И ты решила уйти.
- Я…- не могу больше смотреть на нее.
В глазах ее вся вселенская скорбь.
- Кирочка…
- Я не смогу… она говорит мне.
- Кира… - судорожно глотает воздух.
Моя любовь в истерике.
Она падает на траву. С букетом.
В пижаме. Падает и говорит:
- Я остаюсь.

Боже! Как мне больно. Он такой милый. Ранимый. Не могу его оставить.
Я солгала ему. Я уходила ради Ника.
Но как я буду без его теплых золотистых глаз?
Как я буду засыпать каждый вечер и знать, что не смогу вновь пригладить его рыжие растрепанные волосы?
Он ведь любит меня. Он сказал.
Зачем ему врать?
Я лежу на траве. Я смотрю в землю. Кирилл сел рядом.
Я плачу.
Плачу.
От того, что мне жалко Киру.
Мне жалко Ника.
Но больше всего мне жалко себя.
Человек всегда плачет от жалости к себе.

Сегодня Ник сказал мне:
- Ты чудо!
Ах, нет. Я не чудо. Я чудовище. Жалкое. Ничтожное.
Я не могу уйти из снов. Я не могу в них остаться.
- Кир, скажи мне… - я все еще лежу уткнувшись лицом в землю.
- Кир, я сошла с ума?
- Ответь мне! Мы сумасшедшие?
- Лисен, я люблю тебя. – о, нет.
- Кир, у нас поехала крыша? – я говорю.
- Мы спятили? – я кричу.
- Мы слетели с катушек? – я ору.
- Лисена! Я! Люблю! Тебя!
- Ты дурак.
- Я дурак.

Потолок.
Черт. Я не выспалась.
Я смотрю в зеркало. К чертам лица, доставшимся мне от мамы, добавились темные круги под глазами, доставшиеся мне от беспокойного сна.
В дверь звонят.
Хм… кто бы это мог быть? В такую рань.
Дин-дон!
- Иду!- крикнула я.
Ничерта я не иду. Я медленно расчесываю волосы.
А вот теперь – да.
Иду.
- Позови, пожалуйста, папу… - Таня? Ох, ну и накрасилась.
- Иди, пожалуйста, отсюда. – говорю ей. Любезная улыбка. Добрый взгляд.
- Эй! Я сказала, позови отца.
- Мне плевать, что ты сказала. Ты не в его вкусе!
Я раскрыла часть карт?
- Что ты сказала? Ты, малоле…
Конец ее реплики остался за закрывшейся дверью.
Дин-дон!
Иди к черту! Я вижу твои сны!
- Кто там, дочка?
О. папа проснулся.
- Да какая-то психопатка. – сообщаю я.
Улыбаюсь.
- Крикни ей через дверь, чтоб она ушла.
- Скажи, что не желаешь ее видеть. – это я прошу его.
Папа, смеясь, выполняет просьбу.
Какой хороший, милый папа.
Какой он несчастный.
Он до сих пор переживает. Смерть мамы остановила и его жизнь.
Дин-дон!
Кого там еще принесло?
О! Ник, как ты меня напугал. – подумала я.
- Ник, дорогой мой дружище, я так рада тебя видеть! – это я бросилась обнимать его.
Пахнет.
Ник потрясающе пахнет.
Ник потрясающе выглядит.
На щеках еле заметный румянец.
И глаза… как океан. Убогое сравнение. Но глаза глубоки…
Ужас! Я думаю о нем как о парне.
Я растерялась.
Я…
Я всю жизнь думала, что мы друзья. Я привыкла к этой мысли.
Это все равно что играть с куклой, не находя у нее первичных половых признаков, воспринимать ее как нечто бесполое, а потом заглянуть под платье и обнаружить…
- Лиз, может, ты меня все же отпустишь? – у него приятный смех.
Он весь приятный.
- Ник, сегодня такой замечательный день!
- Да что это с тобой?
- Все хорошо.. все….
Почему я так радуюсь? Я знаю, что там…
Где?
Где именно Кирилл? Он мой сон? Я все выдумала.
Мне страшно. Меня даже передернуло. Это заметил Ник.
- Ты замерзла? – он удивлен.
- Все в порядке. В порядке. – не знаю, зачем повторила.
Надо что-то делать. Я совсем рассеянная…
- Пойдем гулять? – решение проветрить мысли пришло из густых дебрей моего подсознания.
Пойдем?
Я ожидала ответа, будто сейчас решится моя судьба.
- Идем.
Что с ней? Почему она хочет меня покинуть?
Оставить. Меня. Здесь. Одного.
В мозгу с каждым приливом крови пульсирует…
Одного… одного…
И к кому она убежала? К другу ли?
Ради кого она просыпается?
Кто для нее там, в яви, заменяет меня?
Задать бы ей все эти вопросы.
Или не задать.
Я ведь боюсь услышать ответ. Я ведь знаю его.
Знаю, кому она радуется, просыпаясь…

Ник.
Я заставлю его отвязаться тот моей…
Моей?
Да. Моей Лизы.
Если надо будет, столкну в реку.
Я давно не плакал. А сейчас будто бы готов разрыдаться. Сейчас горячие слезы, наполнив глаза, готовы, соленые, потечь по щекам.
Папа, как я скучаю.
Я скучаю по своей прежней жизни. Я забыл, что такое не спать.
Я устал от этого леса, но выход из него… только в реку. В ее темную, бурлящую воду.
А сегодня я решил. Я увижу его сны.
Сны Ника. Их легко будет найти.
Я их немножечко исправлю. Сделаю ему немножечко больно.

Его сны.
Они идут по аллее. В каком-то парке.
Идут, взявшись за руки. Мило о чем-то говорят.
Лисена и… и высокий, темноволосый… красивый.
Лисена и Ник.
Она даже чуточку прекрасней, чем обычно… чем со мной.
Но.., Как она могла? Променять меня… предать.
И прийти в сон к нему.
- Лисена…
Я, наверное, глупо выгляжу здесь… На осенней аллее.
От своей осеннести золотистой и ароматной.
Я. В больничной пижаме…
Я кричу.
- Лисена!
Не слышит…? Значит…значит, она – часть сна Ника?
Я подхожу…
К парочке. Лиза смеется и крепко сжимает его руку своей белой ладошкой.
Больно смотреть. Даже зная, что это сон.
Даже зная, что это выдумки Ника. Его мечты.
Как прекрасна она в его сне.
- Отпусти ее руку.

- Отпусти ее руку. – На меня смотрит конопатое чудовище.
Откуда он здесь взялся?
Откуда он здесь в своей светло-зеленой больничной пижаме, брюки которой явно коротки и едва достают до щиколоток?
Откуда здесь, посреди пустынной аллеи, его рыжие волосы и колючие, как листья чертополоха, оранжевые глаза?
Откуда он здесь взялся весь? Целиком и полностью.
И что он сказал?
- Отпусти ее руку.
Ее? Нет. Ни за что.
- Кто ты? Зачем и откуда пришел? Я тебе ее не отдам.
Как-то неосознанно я встал перед Лисенком.
Пытаясь загородить ее, прикрыть. Спрятать от незнакомца.
- Значит, ты Ник? – он посмотрел на меня своими глазами-колючками.
- Не ходи за ней. И во сне, и наяву. Думать о ней не смей.
- закричала огненная голова.
Он! Он взял за руку Лисену…
Взял за руку и увел. Куда-то в глубь золота осенней улицы.
А я стоял. И смотрел.
Мне стало страшно и тоскливо. Будто у меня забрали что-то, без чего я не имею смысла.
Без чего я не могу быть целым. Полноценным.

Выдох.
Я будто выпрыгнул из сна. Я будто бы выпрыгнул из сна в темную тихую комнату.
Я чувствовал, как сознание пытается загладить острые, колкие углы сна, но царапается и корчится от боли.
Раньше я не придавал значения снам.
Черт!
Это ведь всего лишь сон!
Даже Лизе не буду рассказывать.
А этот рыжий - подлец. Увел ее.
Такую красивую. Тонкую, в светлом длинном сарафане. С темными волосами, лежащими на плечах, на спине.
Она была похожа на… так банально, что даже смешно… на ангела.
А этот рыжий дьявол ее увел. И что он там говорил?
Он мне угрожал.
Он что-то говорил.
 Говорят, сны – результат работы подсознания. Откуда в моем подсознании этот?
Надо забыть.
Вести себя как обычно, будто бы этого сна не было.
Да  почему я должен беспокоиться из-за какого-то сна?
Глупо.
Я где-то слышал, что более сильные, обладающие энергией, могут изменять энергию других, мотивировать их поступки. Неужели я слабее этого рыжего?
Ну уж нет! Это смешно.

Я просыпаюсь. Как обычно. Диван-потолок.
Внутри – неприятное ощущение. Нет пустоты.
Пределы моей души заполнены. Но чем? Бессмысленным. Неважным. Холодным.
Всю ночь я бродила по снам. Одна. Мне страшно.
Я не нашла Кирилла ни во сне с рекой, ни в сне его отца. Я искала его во снах всех его старых друзей, одноклассников.
Я обошла сны его врачей, медсестер. Нигде.
Лишь одно меня успокаивало. Если сон с рекой есть, значит, река ждет его. Значит, он еще не в ней.
Я чувствую жесткое чувство вины.
Будто внутри меня натянуты струны, а невидимая рука оттягивает их, бросает, заставляет дрожать… Где-то в области горла эти струны спутались жестким комком, который невозможно проглотить.
Тревожно. Мысли – растрепанные лохмотья.

Надо позвонить Нику.
- Привет.
Его голос звучит встревожено.
- Что случилось? – еще одна головная боль рождается в голове, словно пробивая скорлупку яйца, в которой сидела раньше.
- Ник, отвечай!
- Все в порядке. – Не ври мне, черт возьми!
- Ты встревожен. – как же все-таки часто я говорю то, что должна, а не то, что думаю.
- Да ну, брось… - это он мне так отвечает.
- Плохо спал просто. – звучит как правда. Представь, что тебе правдоподобно солгали.
- Плохо спал? – глаза кольнула нелепая догадка.
- Плохо спал – это значит, что видел дурные сны?
- Эээ… - и чего он тянет?
- Нет. Просто дама жарко.
Отлично. Если он не врет, значит, все хорошо. Странно, как я раньше не подумала о том, что Кирилл может быть во сне Ника? А если его не было у Ника, где же он тогда был?
Струны внутри вновь задрожали.
- Лиз, а ты чего хотела, а? – голос из трубки вернул к реальности.
- Да… Я забыла уже. – вру.
- Ты меня своим беспокойным голосом совсем сбил с мыслей. – а вот в этом есть доля правды.
- Если вспомню, перезвоню. – я кладу трубку первая, чтобы Ник не успел задать лишних вопросов.

Невыносимо. Я не могу объяснить, что именно. Но «невыносимо» - это самое подходящее слово. Все, что в моей голове – не вынести на публику, не объяснить словами.
Я чувствую себя покинутой. Не Ником. Не Кириллом.
А простыми эмоциями, которые легко описать.
Я осталась наедине с горькой, необъятной и непонятной громадой.

Дин-дон!
Начинаем игру «Кто хочет стать миллионером?»…
Ах, нет. Там четыре варианта ответа. Достаточно и одного. Тогда, Якубович, ваш выход! «Поле чудес». Вопрос: Кто стоит за дверью! Четыре буквы.
Вместо барабана, кручу ключ в замке и называю слово сразу.
- Таня.
- Привет. – говорят мне розовые губы.
- Папы дома нету. - как бы между прочим говорю я.
- Мне и не папа твой нужен, мелкая.
- А какого черта ты тогда приперлась, большая? – не удержалась.
Ну и нарядилась она. Как… эммм… как будто на не совсем приличную работу собралась.
Да, как проститутка.
Я аж улыбнулась от этой мысли.
- Что ты скалишься? – заметила ведь.
- Зачем приперлась, говорю? – демонстрирую все двадцать восемь с половиной зубов. Да-да, у меня уже начал расти зуб мудрости.
- Тут не публичный дом. И если пришла в гости, то немножко ошиблась с нарядом.
- Ах, ты…
Хлобысь! Представь звук захлопнутой двери.
Я снова оставила Таню с ее словоизлияниями за дверью. Де-жа-вю какое-то. И почему-то я полна уверенности, что это еще не раз повторится.

Хочу порисовать. Беру лист. Карандаш.
Через пару часов на меня с листа смотрит мама.
Не портрет. Я не художник. Но черты похожи.
Оставлю. Подарю папе.

Я совершил ошибку. Я не увидел этой ночью настоящую Лизу.
Было очаровательно бродить с Лизой Ника. Она прекрасна, но ни один сон не заменит мне настоящую. Нет ничего лучше настоящего. Иллюзии лживы.
Но все же. Я сделал то, что задумал. Остается лишь надеяться на впечатлительность Ника.
Я могу сколько угодно времени проводить в его снах. Терзая его. Угрожая. Я могу столкнуть его в реку.
Эта мысль почему-то кажется особенно теплой.
Мягкой и притягательной. Как разогретый пластилин.
Может быть, реке все равно, кого поглотить? И забрав в свои воды Ника, она оставит в покое меня?
И тогда мы с Лизой будем вместе везде. Тогда нам, может быть, и не нужно будет смотреть сны друг друга.
А пока мы блуждающие, пока Ник рядом с ней, я не успокоюсь.

Я устал.
Устал от того, что вокруг. От своего сна.
Меня терзает уже не тоска, у меня не хандра.
Это скорбь по самому себе. Ощущение, будто время сочинять реквием. Мысли бегут в голове темными облаками.

Я много думаю о любви. Что же это такое?
Взаимопонимание? Помощь друг другу? Это совпадение интересов? Похожее мировоззрение? Физическая связь? Внешние предпочтения?
Да, Лиза красива. Но не за это ведь люблю.
Физическая связь? Это даже смешно. Здесь? Ну уж нет.
Мировоззрения? Мы такие разные. Во мне злой огонь. В ней же спокойный воздух, ветерок, бриз…
Совпадают ли интересы? Может быть… Но этого тоже недостаточно для возникновения любви. Раньше у меня со многими совпадали интересы, но ведь чувств таких не было.
Мы понимаем друг друга. Да… Мы в одной лодке.
Главное - чтобы она не бросила меня здесь.
Одного.
Снова мысли упираются в одиночество. Может, все, что я чувствую, все, что я делаю, подпитывается лишь эгоизмом?
Больно.
Воздух моего сна будто иголки. Сон мой сшит из грубой материи.

Я хочу понять, что я испытываю к Нику.
Зависть? Похоже ведь. Он рядом с Лизой в реальной жизни. Наяву. И сложно было не заметить, что он красив.
Отвращение? Немного… он какой –то… сопливо-рамантичный в своих снах. Свечей и вина не хватает лишь до стандарта.
Злоба? Чертовски зол на него. Отчасти причиной злобы является то, что именно к нему ревную. Именно ради него Лиза просыпается.
Ненависть? Что есть ненависть? Желание уничтожить? Да! Я хочу, чтобы его и не было вовсе.
Думаю, что тот, кто мешает тебе любить – достоин ненависти.

Я хочу увидеть Ника. Соскучилась, что ли…
Когда у меня появился Кирилл, сначала я отдалилась от Ника, а потом стала сильнее ценить его. Отчего так?
Мне стало до боли мало его взглядов, улыбок.
Без живительной влаги его эмоций внутри у меня все иссохлось. Душа покрылась трещинами.
Слезы от глаз будто отхлынули к этому центру засухи. От них там  мало толку. Но и плакать не получается.
Ник… приди.
Я скулю сидя на полу в своей комнате.
- Ник…
- Ник, мне больно. Приди.
Как он может быть где-то, когда я здесь?
Когда мне плохо.
Надо… черт, мысли – спутанные куски лески. Жесткие, но прозрачные.
Так… надо… Надо позвонить Нику.

- Ты сегодня решила побить все рекорды по телефонным разговорам со мной? – веселый голос. Теплый.
- Лись, ты то ни разу не позвонишь, а то по десять раз на день. Ну что ты молчишь? – смеется. Капли смеха его закапали на сухарь в груди моей.
Ник, приходи.
Я подумала это, или уже сказала?
- Ну же, не молчи… - значит, подумала.
- Ник… при… приходи…
- Пожалуйста.
Слезы отхлынули от сердца и горячими потоками заструились из глаз.
- Ник, мне… плохо.
- Жди!
Он приедет. Все будет хорошо.

Где же он? Почему так долго едет?
Скоро ли будет здесь?
Я так устала.
Просто сил нет ждать его здесь… здесь? К чему это слово?
Где я еще могу ждать его?
Я утомлена.
Голова как каменная…

- Привет. Я тебя ждала.
Что за день? Сегодня все кого-то ждут. Так, а кого ждала я?
Я что, уснула?
- Привет. Где… где пропадал? – из вороха вопросов я выбрала самый первостепенный.
- Я… я… - Кирилл явно замялся.
- Я был во снах у своих друзей. Ольги и Алекса. Помнишь? Я тебе рассказывал. Они блуждали.
- Как-то увлекся. Не заметил, как настало утро.
Складно все у него. И сны его товарищей я не проверяла.
Верю? Больше да, чем нет.
- Я ждала тебя. – это я говорю ему.
У меня такое чувство, будто я ждала кого-то еще.. я слышу голос.
- Вставай… - он пробивается сквозь сон. Оттуда. Из яви.
- Ник?
- Что? Снова Ник? И ты снова побежишь? Ты снова… - у Киры не хватило воздуха… забавное явление. Во сне – и не хватило воздуха.
- Снова ты выберешь его? – истерично пробормотал Кирилл.
Жалость.
Жалость.
Не та, которую приходится изображать. Которую нужно проталкивать из сознания сквозь мимические мышцы, чтобы она отразилась на лице.
Эта жалость сама, своевольно искажает лицо. Без притворства.
- Кирилл… пойми. Мне нужно идти… он… он важнее. Прости.

Просыпаюсь.
Как всегда, будто после нырка. Вдох!
Руки Ника все еще трясут мои плечи.
- Ты чего на полу улеглась? Ты… - нервно, быстро говорит мне.
Чувствую, что не могу привести свой взгляд в порядок.
Смотрю, как получается. Немного косыми спросонья, немного расширенными от удивления глазами.
- Ник, дорогой, хороший мой… как чудно, что ты пришел…
- Что с тобой? Что случилось? Почему ты позвонила? – ну и тараторка.
Мысли – размокшая газетная бумага. Скомканная. Пока развернешь – перервешь половину страниц.
- Ник, скажи мне, я тебе нравлюсь? – все еще косоглазая, я спрашиваю у друга. «Друга». Теперь в кавычках.
- Ник, нравлюсь?
- Глупая. – краснеет. Дышит часто. Горячо.
- Зачем спрашиваешь? – в голосе боль. Или послышалось?
- Я хочу быть твоей девушкой. Ты мне очень сильно нравишься. – я шепчу ему. Я правда так думаю.
Мысль о том, что мне нужен он, о том, что он важнее, пришла ко мне, когда Кирилл спросил, кого я выберу на этот раз. Я выбрала. Я не ошиблась. Этот выбор, наверное, один из самых важных в моей жизни.
- Ник, ну скажи же что-нибудь… - смотрит, будто привидение увидел.
- Ты, наверное, сошла с ума, но я безумно счастлив.
Мне легко.
Мне воздушно.
Мне кислородно!
Альвеольные шарики моих легких раздулись так, будто я вдохнула в себя весь воздух, какой только есть в мире.
Улыбаюсь.
Ник, я счастлива.
Говорю ему:
- Я счастлива. – здесь, лежа на полу, рядом с ним, все еще держащим меня за плечи.
- Лиська…

Если я хоть немного похож на Дьявола, Дьявол умеет плакать.
Кажется, смерть Моники не была для меня такой болезненной. Моника умерла – и все. Это больно. До костей проникающая боль. Но еще больней для меня будет осознание того, что моя любимая не со мной. Это боль, разрушающая сознание.
Теперь для меня неважно, кто он – этот Ник.
Теперь ему быть в реке.
Я знаю, что нужно делать.
Я не могу позволить себе еще одну потерю. Это для меня слишком большая роскошь.
Но теперь у меня есть план.

Я ждал этого момента. Я мечтал о нем. И сейчас все внутри как будто закипело и потихоньку испаряется. И я, вдыхая запах ее волос, летаю на облачке этих испарений. Это чудесно!
- Лиська, ты чудо!
- Просто слов нет, чтоб описать все, что я сейчас чувствую.
- А ты не пытайся даже. Я понимаю все… без слов. – еле слышно щебечет. Слабая.
Но такая родная. Бледная. Растрепанная. Нежная. Готов расцеловать все лицо.
Готов сделать что угодно. Что попросит.
- Ник… я так устала…
Ну я и голова! Тупица! В облаках витаю, когда моя любимая на полу обессиленная лежит. – ругаю себя.
Я подумал «любимая»?
Очень может быть.
Эта мысль пронеслась теплым импульсом по всему телу…
Сейчас уложу ее на диван и уйду… Что-то я тоже устал.
- Лись, Лисен… Я пойду?
- Да… Хорошо. – господи, она еле разговаривает.
- Тебе завтра что-нибудь принести?
- Завтра – нет, а сейчас подай мне с полки сборник сказок.
- Ребенок мой…  - умиляюсь. Сказок ей.

Снова дом. Чувство, будто не доберусь до кровати. Сегодняшние события все еще греют душу, но все кажется размытым, приглушенным из-за навалившейся из ниоткуда усталости. Хочется спать.
Будто что-то заставляет меня закрыть глаза. Будто спрут охватил меня своими щупальцами и тянет в глубины сна.
- Ну иди, иди сюда. – знакомый голос. Но он - не снаружи. Он не у меня в ушах. Он - в моей голове.
- Иди. Засыпай. – гипнотически тянет.
Совершенное изнурение.
Засыпаю…
- Я тебя ждал. – говорит мне рыжий.
Он мне снился.
Чудовище.
- Я ждал, что ты придешь. Я был уверен в этом. Смеется.
Зачем? Почему так?
- Иди отсюда! Прочь из моего сна!- я кричу ему.
Я ору:
- Убирайся к черту!
Смеется.
- Это мой сон. – говорит рыжий. – Мой собственный.
- Это мой лес. Моя река. И скоро ты будешь в ней.
- О чем ты? – Совсем с ума сошел. Свои сны не контролирую. Мне страшно? Нет. Какая-то дикость. В голове будто мигает табличка «Чужеродный объект в вашем сне!»
Хохочет. Остро-мерзко. Игольчато. Обезумевше.
- Я о том, что тебе больше незачем жить. Ты мешаешь быть счастливым мне.
- Ты мешаешь быть счастливой ей. Лизе..
- Ты…
- Кирилл? Ник? Что здесь творится? – И Лиська здесь? Ангел мой.

Неужели?
Хорошо, что я заснула. Еще бы немного… и…
Я пыталась не думать об этом раньше. Гнала мысли об этом кожаными кнутами. А зря.
Я ведь старалась не думать о ревности Киры. К Нику. Об опасности, нависавшей над Ником каждую секунду.
Не думать о том, что у Киры в руках два опасных оружия: сон Ника и река.
Он воспользовался первым, а теперь и второе хочет пустить в ход.
Это уже лишнее. Я остановлю.
- Кирилл? Ник? Что здесь творится? – я в панике.
- Что ты здесь устроил? – это я кричу Кире.
- Что…? – в горле что-то булькнуло и не дало договорить. Горячее. Противное.
- Лиз… - Виновато смотрит, желто. Жгуче-обиженно.
- Лиз, прости. Я хотел сделать для нас кое-что.
- Убить Ника? – не ожидала от себя такой громкости. Никогда не была такой решительно громкой.

Ник испуган. Глаза. Руки. Колени. Ноги…
Ноги!  В двух сантиметрах от воды. Паника у меня в крови.
- Ник, отойди от реки. – я рыдаю.
- Ник, умоляю, отойди от реки. – представь, что твой любимый человек на волоске от смерти.
Мыслей уже и нет в голове. Дым. Пар. Бессмысленный туман, мешающий трезво смотреть на вещи.

Как же больно это.
Как огнем обжигает факт, что твоя любимая заботится не о тебе.
Что ее слезы - не от беспокойства за тебя.
Если ей больно за него, то мне делать здесь больше нечего.
Я уйду. Радуйся, речка! Ликуй!
- Лиз, просто скажи мне. – еле шепчу. Раньше бы никогда не подумал, что сон может так изнурить.
Подошла к Нику. Держит за руку его.
- Лиз, скажи, кого ты любишь? – шепчу. Она слышит. А я почти не слышу себя. Обессилел.
Глаза ее. Больные. Широко раскрытые.
Слезы в них.
- Кира, - это отвечает мне моя любовь. – Кира…
- Ты однажды сделал выбор.
О чем она?
- Ты однажды решил умереть. Ты и сейчас полуживой.
Если я хоть чуть похож на Дьявола, у Дьявола есть душа. И эта душа умеет разрываться на кусочки от болезненных прикосновений острых слов.
- Кирилл. Пойми. Здесь находиться – не значит жить. Я не приму убийцу. Я люблю тебя, люблю Ника. Но ты сделал свой выбор. Еще до того, как узнал меня. Это справедливо.
Сжала руку его сильнее.
- Кир, пойми… твоя душа здесь – как в банке. Непроветриваемой. Загнила. Загноилась. Ей пора на свободу…
- Душа… - выдохнул.
Я ведь и сам себя сравнивал с гнилью… слышать все же больнее.
- Кирюша, вспомни себя, прежнего… живого.
- Мог ли ты думать об убийстве?
Понял. Скрипучее осознание моих метаморфоз и изменений коснулось моего лба жгуче.
- Нет, Лисенок. Спасибо тебе…
Огрызок души внутри сжался, скрючился. Забился в конвульсиях. Предсмертных.
- Я должен уйти. Река меня ждет. – она уже закрутила свои волны водоворотом.
Плачет. Теперь по мне. И реквием не нужно сочинять, ее плач станет самой лучшей похоронной песней.
- Прости, Кир. Но я думаю, так будет правильнее.
- Не плачь, милая. Родная. – не верится даже, что человек может быть настолько дорог.
Бежит ко мне. Обнимает. Впервые сама. Не верится. Я не хочу во все это верить. Будто бы это не со мной.
Случайно толкает, обнимая. Все.
Одна нога в воде. И вода, кажется, зашевелилась, задышала.
- Прощай…
В глазах ее ужас.
- Радуйся жизни. И спасибо… спасибо за то, что превратила сон самоубийцы в рай…

Вода – как вода. Водяная, я бы сказал. Обыкновенная.
Я иду в ней. Дно – каменистое.
Это напоминает обычное купание. В памяти эпизоды из детства ожили. Бабушка, пляж деревенский, удочки.
Мне легко так. И больше нет ничего.
Мне ярко. А вокруг вода.
Вода. И уже не страшно. Осознание того, что я ничего не изменю.
Вода водоворотом.
Все.

- Что, черт возьми, происходит? – нервно, заикаясь спрашивает Ник. Стандартный вопрос. Но нужен нестандартный ответ.
Я только что отправила человека умирать. Кирилла. Умирать. Но не это я должна сказать Нику.
- Ник, это сон. Проснись.
- Лиза, что…. – непонимающе.
- Ник! Проснись!
Что за сон? Все смутно. Как я так уснул?
Рыжий утонул. Лизка там была.
Дьявольщина.
Как мне могло такое присниться? Бред какой-то. Но в этом сне, там, в лесу, около реки. Там Лиза выбрала меня, мне от этого тепло. Она сказала другому, что так правильнее. Что он давно сделал свой выбор.
Путаница.
Паутина.
Знать бы только, что за паук меня в нее втянул.
Мне страшно. Никогда еще сны на меня так не действовали. Сны.
Смешно с себя. Послушали бы меня – сказали бы, что я не в своем уме. Что я больной.
Ага. Сумасшедший.
Отчего-то мне кажется теперь, что сумасшедшими становятся во сне. От таких сновидений. Дерзко похожих на реальность. Разрывающих на части само представление о сне.

Я просыпаюсь.
Надо мной ничего не изменилось. Подо мной – тоже. Но где-то посередине, между потолком и диваном, там, где должна быть моя душа – дырка, проковырянная чьим-то не особо аккуратным пальцем.
Я убила Киру.
Отправила на смерть. Решительно. Потому что мне это показалось правильным. Я так решила.
Да кто я такая, чтобы оглашать приговоры? Чтобы эти приговоры выносить.
Теперь единственное, что мне остается – это заполнять дыру в груди любовью к отцу и…
И к Нику. Я выбрала его. Из солнца и снега – снег.
Его тихую застенчивость.
Темные ресницы.
Машины и улыбки.
Доброту и губы.
Запахи и длинные пальцы.
Я выбрала его всего. И во сне, и наяву.
Бесценно. Пронзительно.

Из ночи в ночь. Я обхожу все сны. Кирилла нет. И его сна с рекой нет. Нет вообще ничего, связанного с ним.
Случайно на сайте каком-то наткнулась на информацию о Кирилле Левине, который пробыл чуть больше года в коме и скончался, не приходя в сознание.
Внутри – больно сжалось. Глаза обожгло. Вдох за выдохом слезные.
Кира жил в соседнем городе. А я и не знала. Мы, оказывается, так мало общались.
Стыд. Горячий. Бьет изнутри.
Узнала, где его похоронили. Дико мне. Будто всему чужая.

Я здесь. Напротив могилы Кирилла.
Киры. Не моего. Не изсонного. Настоящего, но мертвого.
И это не сон. А реальность. Мерзкая, сырая, дождливая.
Реальность – издающая запах перекопанной кладбищенской земли. Размокших деревянных крестов. Не по-зимнему осенняя.
Внутри меня столько соли, что она плещется в глазах.
Больно. Обжигает. Горчит. Но все равно плещется безумным океаном.
Я стою напротив креста с фотографией Киры.
Он на ней такой живой, солнечный. Как весенние зайчики на ресницах. И в сознании никак не укладывается, что его больше нет.
Сейчас столько слов внутри. Столько мыслей.
И совершенно невыносимо молчать.
И я шепчу:
- Кира, прости меня, Кирочка.
- Кира, надеюсь, тебе так легче.
- Кирюша, снись мне хотя бы иногда…
И почему самые ценные, самые важные слова в жизни человека достаются его памятнику и оградке на кладбище?