Саша

   

Саша выросла в детском доме. Уже с детства она могла настучать лопаткой по голове любому, кто мог бы ее обидеть. Девочки ей начали нравиться в школе, причем вела она себя с ними как ее друзья мальчишки – дергала за косички, шлепала тетрадкой по голове. Обзывалась и дразнилась. Один раз даже зажала толстенькую одноклассницу в углу, и первый раз пощупала женскую грудь. После этого, ночью, Саша долго не могла заснуть. Ее посещали эротические фантазии. Утром, Саша принесла той девочке шоколадку.
Первая любовь Саши прошла так же быстро, как и вторая, и третья, и четвертая. После детдома, Саша пошла работать на завод по производству бытовой химии – очередь на положенную от государства квартиру была слишком длинной, а завод предоставлял своим работникам комнату в общежитии. В общежитии Саша познакомилась с Ларисой, матерью – одиночкой. Лариса воспитывала дочку, жили они вдвоем, и появление в их жизни Саши было грандиозным событием – в их комнате она починила скрипучий диван, прибила гвозди для рамки с фотографией, починила все розетки и переставила комод. Внешне Саша походила на молоденького паренька – голова побрита налысо, худая, груди нет совершенно. Лариса смотрела-смотрела, думала, размышляла да и пришла ночью к Саше в кровать.
В первый класс Женечку провожали вместе. Саша держала ее за руку, Лариса шла под руку с Сашей. Классный руководитель на линейке сказала:
- Детей после праздника нужно забрать. Вы, Лариса Сергеевна, если не сможете, пускай брат Женечки забежит.
Прошло время и Лариса начала пить. Она уходила под ночь, а возвращалась рано утром, пьяная и неадекватная. Приходила и ложилась спать. С работы ее уволили за прогулы, и все проблемы легли на плечи Саши.
Саша работала сутки через двое. В свободные дни она подрабатывала мытьем полов и разгрузкой товаров в соседнем магазине. Еще она занималась с Женей – они вместе делали уроки, читали книги, слушали музыку. Кассетный магнитофон был старенький, но одну кассету он проигрывал без заминки – это был сборник классической музыки. Под нее Саша благополучно засыпала, а Женя устраивалась у нее под бочком и сопела.
Когда пьяная Лариса привела собутыльника – грязного пьяного мужика, Саша спустила его с лестницы. Удар она держала хорошо. Поднимаясь в комнату, она сказала опешившей Ларисе:
- Еще раз – и я заберу Женьку, и мы уедем.
 Спустя время Лариса умерла. Ее нашли замерзшей в сугробе возле вокзала.

После смерти Ларисы, в квартиру пришла толстая неприятная женщина из органов опеки и попечительства. Брезгливо осмотрев комнату, она спросила у Саши:
- Вы кем приходились Косаревой?
- Никем... мы соседи... – Саша замялась и только тогда, когда Женю определили в школу-интернат, в которой она сама провела почти всю жизнь, поняла, что произошло. Саша начала собирать справки и необходимые документы. Хорошие отношения с директором интерната, взятка, на которую ушли все накопленные сбережения, обещание бесплатно помогать по уборке территории интерната, сделали свое дело – Саше разрешили удочерить Женю.
Саша работала на трех работах, вела хозяйство и воспитывала Женю. На летние каникулы они поехали смотреть Санкт-Петербург. В поезде, в обычном плацкарте, им достались верхние полки, и Женя никак не могла заснуть – боялась, что ночью упадет. А с Сашей на полке им было тесно. Девушка с нижней полки быстро собрала свои вещи, перебросила их наверх и уложила Женю на свое место.
Так они познакомились с Татьяной.
Она училась в Питере на факультете театроведения. Единственная дочка, ее воспитывал отец, который после скоропостижной смерти матери, известной профсоюзной активистки, любил дочь властной, тиранической любовью. Охваченный паническим страхом за судьбу Тани, он распланировала всю ее будущую жизнь. Садик, школа, кружок по фортепьяно, кружок по рисованию, гимнастика, университет, обязательно технический. А у Тани стали появляться, зачастую лишь из духа противоречия, собственные планы, что еще больше убеждало отца в необходимости оберегать дочку от «подстерегающих на каждом шагу опасностей». Когда Таня училась в старших классах, отец мог часами ждать в машине у здания спортивного зала школы, где молодежь собралась на дискотеку. Таня все чаще бунтовала, она не желала, чтобы к ней относились как к первокласснице. Сначала, это были долгие затяжные беседы с отцом, потом постоянные перепалки и, наконец, ежедневные ссоры. Отец и не думал, что совершает огромную ошибку, желая уберечь дочку от совершения ошибок.
 Из чувства протеста Таня решила уехать из Москвы и получить образование в Санкт-Петербурге. Только через два года отец как-то смирился с этим ее решением. А в тот день Таня возвращалась на учебу.
Они лежали на верхних полках и болтали. Саша смотрела на нее и понимала, что пропадает. Огромные синие глаза, длинные ресницы, которыми Таня хлопала, пока рассказывала про театры, развод мостов, фонтаны Петергофа и парки Павловска.
- Все это нужно, просто необходимо вам увидеть! А какой там воздух, Саш!
Когда поезд приехал на Московский вокзал, Таня подхватила Сашу с Женей, устроила у себя в общежитии, провела экскурсии, во время которого те испытывали неописуемый восторг – Женя – от необыкновенной красоты города, Саша – от Тани. Но казалось, Тане и дела нет, что Саша не отводит от нее глаз.
Через неделю они вернулись в Москву. Женя с впечатлениями и магнитиками с достопримечательностями Питера, Саша – со щемящей тоской в сердце.
Когда Женя поступила в университет на юридический факультет, Сашу посадили за воровство. На заводе, где она работала, поменялось начальство. Активистка Саша, возглавляющая профсоюз завода, сразу не понравилась руководителю. Ей предлагалось написать заявление на увольнение по собственному желанию, но стойкий закаленный характер Саши и осознание того, что новую работу найти будет сложно, не позволили ей пойти на поводу у начальства. Когда обнаружилась недостача по накладным в Сашино дежурство, когда нашлись свидетельницы того, что Саша «почти каждую смену выносила продукцию завода за ворота, а потом сдавала на рынок», Саша молча пожала плечами, закусив губу. На суде она тоже не сказала ни слова, только смотрела в глаза Жене, судье и прокурору, читающему обвинение.
Ее определили в женскую исправительную колонию в Березниках, Пермского края. Женя находилась на грани нервного срыва, плакала днями и ночами. Во многих государствах, например в Польше, женщин определяют в места лишения свободы, находящиеся недалеко от дома. Сашу увозили за тысячу километров от Жени.
Колония, в которую определили Сашу, мало чем отличалась от остальных, подобных мест лишения свободы. Разве что слухи ходили, будто в Березниках налажено производство одежды, ни каких-то ватников и постельного белья, а именно одежды, которую импортировали за границу. Следовательно, колония зарабатывала, а значит, думала Саша, смогу хоть немного помогать Жене. По закону, около 25 % зарплаты заключенных перечисляется на лицевой счет.
Говорят, что человек может привыкнуть ко всему. Саша, выросшая в детдоме, к новой жизни адаптировалась быстро.
Первый день особенно запомнился Саше. Женщины в одинаковых темных куртках и таких же брюках, в белых косынках, с бирками на груди выстроились в колонну по три. Все абсолютно разные — молодые, пожилые, блондинки, брюнетки, рыжие, симпатичные и не очень — казалось, что они все на одно лицо. Что-то непонятное делало их похожими друг на друга, но у каждой из них своя история.
Напротив колонны женщин, на расстоянии вытянутой руки, стоят инспектора. Тоже женщины. Тоже в казенной форме, в форменных куртках, сшитых здесь же, в колонии.
Инспектор, перебирая карточки, называет имена заключенных первой шеренги. Заключенные делают несколько широких шагов и оказываются лицом к лицу с инспекторами. Женщин ощупывают. Здесь это называется досмотром. Лишь после этого, пройдя сквозь строй инспекторов, они могут разбрестись по «домам».
Дом — это комнаты с кроватями и тумбочками. С одинаковыми безлико-белыми накидками. Никакой индивидуальности, никаких картинок и фотографий на стенах. Все личные вещи, фотоальбомы, все то, что напоминает дом и волю, закрыто в каптерках, в вещевых. Пришел со смены, взял, что нужно, переоделся. Количество личных вещей ограничено. Начальство называет эти помещения общежитиями. Комнаты разные. В одних живет до ста человек, в других — восемь. А есть и такие, в которых всего четыре кровати.
На Сашу будто и не обращали внимания, лишь при досмотре она поймала на себе взгляды будущих соседок по дому. Как только Саша зашла в комнату, к ней подошла девушка, огненно-рыжая, с наглыми и хитрыми глазами. Презрительно осмотрев новенькую, она сказала, обернувшись к остальным:
- Смотри-ка какая, ни здоровается, ни улыбается, а жить с нами собирается! – Оглянувшись на Сашу, она подошла ближе и подтолкнула ее локтем.- Ну, скажи «здравствуйте, девочки»!
- Привет,- буркнула Саша и, обойдя девушку, прошла к единственной свободной кровати.
Та, ухмыльнувшись, пошла за ней, обогнала и запрыгнула на ее кровать. Улеглась и сделала вид, будто спит.
- Стаська, да не доставай ты ее,- женщина лет сорока отложила потрепанную книгу на тумбочку. – А ты, красивая, не робей, не смущайся. Мы люди обычные, простые, коли чураешься – так брось. Одного мы тут поля ягоды... иди ко мне на кровать, садись. Знакомиться давай.
Саша не торопясь сняла выданный ей халат, не отворачиваясь, переодела футболку, сложила ее в тумбочку. Молча подошла к говорившей женщине, явно главной в комнате и села.
- Вот и хорошо... звать тебя Сашка? На перекличке вроде так обозвали?
- да. Саша.
- я Роза. Роза Сергеевна. За убийство сижу, только ты меня не суди, уже осужденная... Дольше всех в этой комнате срок мотаю. Стаська на кровати твоей – хорошая девочка, шутить любит, да? Стася?
Стаська засмеялась, перевернулась на живот и сквозь смех сказала: «Хорошие девочки на воле гуляют...»
- Стаська отца – алкоголика зарезала, когда он изнасиловать ее хотел. Сам же с ножом полез на нее, она вырывалась да и порешила невзначай, - продолжила Роза. Вон там Нюрка, с утюгом. Чистюля наша, посадили за воровство, из магазина духи своровала. Там Ксюха, рядом с тобой спать будет. Сидит за парня своего. Ехали на машине, сбили мальчонку на смерть. Ксюшка на себя вину взяла, сказала, что она за рулем была. Эта сволочь даже не навестила ее ни разу. Там Марийка. Она за халатность сидит, врачом работала. Надька, вон та, которая толстая, спать уже завалилась. По пьянке подралась на дискотеке сельской и нанесла побои подружке, та в больнице, эта в колонии. Еще Ленка есть, но она на встрече. В колонии комната ребенка есть, там детишки зэчек наших. Вот Ленка и пошла на свиданку с дочкой своей. Она ее тут и родила, по два часа утром и вечером бегает к ней. Сидит она за наркотики. Сама не наркоманка. Это я тебе говорю точно, а нашли у нее пакетик с дурью. Дело темное. Ну а ты за что?
- Я... за воровство. Подставили меня. Я в жизни чужого не брала.
- Эх, все мы честные да суд над нами поглумился,- рассмеялась Роза.- Спать давайте, девочки, время позднее.
Саша не особо интересовалась, какие преступления совершили женщины, с которыми ей придется жить бок о бок. Кому прошлое ворошить приятно? Прошлое остается прошлым, завтра еще не наступило. Имен она не запомнила, кроме Розы и Стаси никого бы и не назвала по имени. Но проблемы в этом не было, так как к кроватям в общежитии прикреплены бирки, на них были указаны имя заключенной и статья, по которой она осуждена. Правда в отличие от зэчек, Уголовный Кодекс наизусть она не знала. На ее кровати бирки еще не было, обещали завтра повесить.
Швея из Саши не получалась. Она портила ткань, ломала иголки. Нет, она старалась, но работа не шла. Инспекторша в швейном цехе смотрела-смотрела, да и перевела Сашу работать на кухню. В колонии эта работа престижная, но не из легких: приходится поднимать тяжести, помещение душное, работа почти без отдыха. Но для Саши, привыкшей к грубому физическому труду, это было в самый раз.
Она уставала с непривычки - только для завтрака в два огромных бака нужно залить по четыреста пятьдесят литров воды, нужно наполнить такой же бак для чая, засыпать в него сорок килограммов сахара, выпечь хлеба более чем на тысячу человек из расчета семьсот пятьдесят граммов в сутки на каждого. Приходила в дом, ложилась и сразу же засыпала.
Женя писала письма и отправляла нехитрые посылки – белье, чай, конфеты, печенье. Саша читала ее письма по ночам, сдерживая слезы... в письмах Женя рассказывала об учебе, о погоде, о том, как скучает.
С соседками своими Саша подружилась. Особенно с Розой и Леной, матерью – одиночкой. А на Стасю и вовсе поглядывала часто, нравилась она ей.
По ночам, Роза рассказывала о своей жизни, девчонки слышали все истории по нескольку раз, Ленка даже шепнула Саше, что уж больно часто меняются окончания историй, придумывает Роза. Но как придумывает – заслушаешься! Говорила Роза и о тюремной жизни.
- Ты знаешь, Сашка, доля женская тяжелая. Сколько я в жизни повидала – а все одно – слезы да боль. Каждый год 14 тысяч женщин умирают от рук мужей, 2 тысячи кончают жизнь самоубийством. Я, Саш, умирать не хочу. Ты первый раз сюда попала, а я второй срок мотаю. Я и забыла где мой дом, где Родина моя, Саша?- вытерев рукавом сорочки повлажневшие глаза, Роза продолжала.- Когда первый раз взяли, то все этапы я повидала. Сначала задержали, потом следователь в кабинете дознание вел, потом перед судом встала...в «обезьяннике» - была, в СИЗО –была... почти полгода в переполненной камере просидела.
Сашка, может к добру, а может и не к добру, но в стране нашей около 40 женских колоний. А страна то, Саш, огромная. Сама я из Хабаровска, на том конце страны,- Роза махнула рукой, - дорога до колонии долгая была. И если ты просто погостить поедешь, на обычном поезде, то приедешь за несколько суток. 
Мой этап длился три месяца, так как везли нас через пересыльные тюрьмы, в каждой из них держали по неделе и больше... Тут, Саша, еда и туалет. В обычной жизни ты не ценишь это, считаешь естественным. А на этапе... сначала дали сухой паек. Потом и вовсе ничего не давали. Стаську когда везли из Новосибирска, кормили селедкой с хлебом. А воды не давали. Она дура и ела, да Стась? В туалет водили раз в день. Кого-то и вовсе не водили, так они прямо на полу, перед нами. Охрана убирать заставляла, кто противился – тех били.
Тут колония хорошая, начальство лояльное, понимающее. Там где я сидела по первой ходке... в страшном сне такое не увидишь. Тут, Сашка, ты себе даже прокладки можешь купить, в ларьке. Ну или в посылке тебе пришлют. Если совсем денег нет на счету – инспекторше шепнуть – выручит. В той колонии бабы мучились. Ну нет в законе статьи, чтобы женщины получали средства гигиены! Мы что только не придумывали: совали себе вату техническую, которую таскали тайком из швейного цеха. Потом выли от боли и к гинекологу бегали... или рвали матрасы, потом из зарплаты, без того мизерной, вычитали...
Саша в колонии освоилась. К режиму и труду привыкла, знакомства завела. Ее уважали за то, что с каждой Жениной посылки, она все раздавала, а часть складывала в общак. Да и дружба с Розой, авторитетной зэчкой, определяла ее положение. Уважали ее и другие женщины. Когда Сашу только привезли, во дворе колонии на нее набросилась огромная баба, повалила ее на землю и начала избивать. Пока инспекторши бежали к месту драки, опешившая Саша сначала защищалась, а потом, взвыв от боли, скрутила обидчицу, не нанеся той ни одного удара. Держала ее  удушающей хваткой на глазах у всей колонии. Когда их разняли, нападавшая, встряхнув волосами, прошипела: « та еще, оторва...». Позже, Роза рассказала, что так обычно проверяют новеньких – сумеешь не растеряться и защитить себя – значит сильная, будут уважать. Заплачешь, поддашься – быть тебе тряпкой последней, слабачкой. А она, Саша, и отпор дала, и не ударила в ответ, и не жаловалась.
Стирка в колонии, как и баня, разрешалась раз в неделю. Когда у Стаси неожиданно начался менструальный цикл, и она испортила единственный рабочий халат, Саша недолго думая, вырвала его из рук заплаканной девушки и унесла стирать в раковину общежития. За что и получила первый рапорт. И первый благодарный поцелуй Стаси в щеку.
Саша видела, что некоторые женщины в колонии отличаются от остальных. Внешне похожие на мужчин, с грубым голосом и лишенной женственной стати походкой, они держались небольшими компаниями, курили больше остальных, в бане некоторые из них даже не снимали трусы.
Когда она перед сном спросила о них Розу, та усмехнулась:
- Это, Сашка, мужики наши. Ты не осуждай, ты послушай... женщина, что на свободе, что на зоне любви хочет. А ты представь – от семьи оторвали, тут одни бабы...  и не на месяц, на долгие годы... Казалось бы, сама зона должна отбить желание нравится – одинаковые мрачные робы, бирки на груди, постоянный прессинг. А если твой муж, Сашка, с которым вы жили долго – счастливо, написал заявление о разводе? Имеет, сволочь право... Кто-то замыкается... а кто-то... Нет будущего, понимаешь? А настоящее – вот оно. Плохо, больно, тяжело. Кто поймет? Кто поможет? Кто защитит? На этот случай есть они. Ведь хорошо  же иметь надёжную, сильную подругу... а если она еще и как мужик. Понимаешь? И что – влюбляются друг в дружку. У тебя и секс, и защита, и любовь – дурная, а любовь, Сашка...
На воле Саша видела мужеподобных женщин. Они называли себя бучи, то есть активные лесбиянки. Сама себя она бучом не считала, разве что отсутствие волос на голове и преимущественно мужская одежда делали ее похожей на этих загадочных, не похожих на серую массу людей девушек. Слушая Розу, Саша улыбалась внутри себя – значит тут можно... и ничего странного в этом не будет...
Однополая любовь существует. Причём эта любовь гораздо сильнее гетеросексуальной, то есть любви между мужчиной и женщиной. Возможно, это потому, что однополые партнёры знают физиологию друг друга до мелочей и, соответственно, доставляют друг другу более сильное удовольствие. Возможно, еще это обусловлено и тем, что при потере партнёра найти его труднее, чем, например, женщине найти другого мужчину.
Если на воле, лесбиянки традиционно делятся на «бучей», «дайков» и «фем», то на зоне есть «кобелы» и «ковырялки». Кобел – тот же буч, грубый, как правило, с короткой стрижкой, выполняет мужскую работу. Имеет жену, которая его обслуживает – стирает, кормит. Спят они вместе. Об административных запретах на любовь даже речи не нет.
- Роза, а ты сама... как относишься к любви однополой? – спросила Саша за ужином.
- Что-то тебя эта тема зацепила... ты не... того? – Роза отложила ложку и пристально посмотрела на Сашу.
- А если и «того»?
- Да ты не робей, красавица, - Роза приобняла ее и прошептала на ухо: «Я ж как тебя увидела – все поняла. У меня нюх на такое. Ждала, пока сознаешься. Не вижу, думаешь, как на Стаську смотришь? Зацепила она тебя».
- Ты не сказала, как относишься.
-  Нормально я отношусь. Сама я бабу не хочу. А остальные пусть делают, что хотят. Одно раздражает, когда ковырялки драться за кобла начинают, отношения выяснять. Коблы поспокойнее - баб разговорами делят. Да их и мало, в основном они нарасхват. И когда напоказ себя ведут – на постройке взасос целуются, стонут по ночам – спать не дают. А так... любовь она и в Африке любовь. В отличие от мужиков, бабы своих любимых берегут и, не сочти меня романтиком, Сашка, но дарят друг другу тепло, без которого ни душа, ни тело не способны выжить на зоне...- вздохнув, она доела суп и задумалась.
Саша начала ухаживать за Стасей. По утрам она помогала ей заправлять кровать, отдавала свои фрукты и сладкое, носилась с ее бельем, помогала мыться в бане – самого любимого места Саши. Там, в общей бане, Саша могла любоваться телом Стаси сколько угодно, даже самые интимные места она знала до миллиметра. Лишь иногда она испытывала ревность, ведь все, что видела она, видели все.
Многие замечали симпатию Саши, только Стася, казалось, не обращала на нее внимания.
Ленка,  соседка по комнате Саши, попала на зону случайно. Она работала в благотворительном фонде, который занимался помощью детям с тяжелыми заболеваниями. Детских хосписов в стране нет, детская смертность от тяжелых болезней растет. На учете в фонде стоят детишки от полутора месяцев до 17 лет. Маленькая Наташа с раковой опухолью головного мозга встала на учет совсем недавно – чтобы заглушить невыносимые боли, ей необходимо постоянное вкалывание наркотических средств. Денег на подобные рецепты у бабушки, воспитывавшей Наташу, не было. Фонд взял на себя покупку дорогостоящих препаратов, перевозкой их по городу занималась Ленка. Когда он в очередной раз ехала через всю Москву к Кристине, ее остановили сотрудники милиции. На зоне Ленка работала в ларьке.
"Ларек" - так называют лагерный магазин, в котором заключенный, согласно 88-й статье УИК, может "...без ограничения приобретать продукты питания и предметы первой необходимости по безналичному расчету за счет средств, заработанных в период отбывания наказания, а также за счет получаемых пенсий и социальных пособий". Ларек - важная часть в материально-бедной жизни женской колонии. Здесь можно купить и прокладки, и конверты - вещи, очень важные в тюремном быту. В постоянной нехватке - чай, который является и денежным эквивалентом, курево, сладости и "мыльное" - мыло, порошок, зубная паста.
В один из дней, на лавочке возле ларька, Роза подсела к Стасе, приобняла ее за плечи и закурила.
- Не видишь что ли, Сашка наша сохнет по тебе?
Стася смущенно отвернулась. Летнее солнце было в самом зените и нещадно пекло. Лицо и руки Стаси были бронзово-медные.
- Позагорать бы, Розка...
- Ты от темы давай не уходи, стрелы не переводи. Сохнет девка, а ты дурью маешься.
- ...не знаю я, Роза. Как это можно – женщину любить.
- Не нравится она тебе? Ты глянь – статная, глазищи огромные, мускулы как у парня молодого. Что мне нравится в ней – покладистая. И в обиду не даст. Заботливая – вон как за тобой ухаживает. Эй, Сашка! – Роза крикнула проходящей из корпуса в столовую Саше. – Ты погоди работать, подойди-ка сюда.
Когда Саша приблизилась, Роза встала, отряхнула халат и улыбнулась: «Вы, подруги поговорите. Хватит ходить вокруг да около». Затем, подхватив под руку проходящую мимо зэчку, отоварившейся чаем и сигаретами, рассмеялась и ушла.
Они сидели и молчали. Обе смущались, робко поглядывая друг на друга. Потом Стася не выдержала и чмокнула Сашу в щечку, прижалась к ней и засопела.
 Так начались их отношения. Саша была на седьмом небе от счастья и, казалось, что даже колония и атмосфера постоянного напряжения и контроля не ограничивают их любви со Стасей. Спали они у Саши, и очень часто их соседки по блоку просыпались от скрипа старой тюремной кровати и едва слышных, сдерживаемых рукой Саши стонов.
А потом Саша попала в штрафной изолятор, ШИЗО. Все началось с того, что вечером, после построения, на Стасю напала зэчка из соседнего блока. Слово за слово, потом в ход пошли кулаки и пинки. Прибежавшая на крики любимой Саша оттащила нападавшую в угол, скрутила ей руки и прошипела:
- Ты чего творишь, тварь? Моя женщина...
- Дура ты, Сашка! Я люблю тебя, а эта что? Ни рожи, ни кожи! – женщина билась в истерике, бешено смотрела то на Сашу, то на Стасю, то на собравшихся вокруг соседок. Кто-то из толпы свистнул, и женщины быстро разбежались по комнатам. На место драки пришла инспекторша.
- Что тут было? Я спрашиваю, что тут произошло? Говори! – она обратилась к Саше. Та молча отпустила женщину и опустила голову. Нападавшая сползла по стенке и заревела в голос. Стася бросилась к инспекторше:
- Она на нас набросилась. Она сумасшедшая, дикая!
- Ты участвовала в драке? А ну пошли все трое за мной.
- Стойте! – крикнула Саша. – Эта не причем, я дралась.
Инспекторша недовольно осмотрела Сашу, подошла к сидящей на полу женщине, наклонилась.
- Идти можешь? Топай спать. И ты, Стаська, тоже.
Саше дали двое суток ШИЗО. Ее отвели в камеру на четырех человек, где полки, заменяющие спальные места, были прикованы к стене, да еще тюремного вида санузел с шлангом вместо крана - им смывать, при его посредстве - умываться. Сашу раздели до трусов и выдали темно-серый балахон с широкими рукавами три четверти, на котором было намазано белой краской слово "ШИЗО". Ни матраса, ни постельного белья ей не выдали и в таком виде, в этом балахоне, она спала на голой полке, которую отстегивают на 6 часов ночного времени.
Она стояла на кухне, прибиралась на столах и время от времени напевала про себя какие-то незамысловатые мелодии. Поэтому, она не заметила, как в дверях появилась Стася. 
- Милая...
Саша резко обернулась, увидела Стасю и заулыбалась.
- Иди ко мне скорее! Пока комендатш нет...
Стася с разбегу запрыгнула на Сашу, повисла на ней, как маленькая девочка и радостно засмеялась.
- Какая же ты у меня хозяйственная... – она играючи провела пальцами по Сашиной руке, - ой и сильная какая...
Саша целовала ее лицо, счастливую улыбку, прижимала к себе. Казалось, то место, где они находились – женская исправительная колония – никоим образом не усугубляла их положения, а наоборот – подтолкнула друг к другу.
Все люди в равной степени наделены стремлением к счастью. Никто не может избежать счастья. Счастья настоящего, сегодняшнего, от которого захватывает дух, и бегают мурашки по телу, от которого появляется легкость в ногах, дрожь в пальцах рук и сжимающие волны внизу живота.
Да будет так.