я памятник себе воздвиг из жизни

Мы жили со Стасом на Заливной улице, на окраине города. Было лето, и мы ходили пешком. За два, максимум три часа добирались до любого нужного места. По дороге обычно встречали кого-нибудь из знакомых, творческую молодежь, всяких графоманов и художников Мазилкиных. Не знаю, могли ли мы претендовать на гордое звание андеграунда, ведь тексты печатались в основном на прозе.ру или в студенческих газетах, а картины выставлялись вконтакте, но некоторых из нас цитировали, как например Стаса. У него было погоняло Хардкор, потому что он вечно пугал прохожих своими зрачками. Помню, как мы гуляли по главной улице, нас увидели знакомые девушки, подошли и как-то муторно рассказывали, что все самцы человеческие  - козлы, что тот бородатый кент из «Лайнера» оказался совсем никаким в постели, что мужики только мозг трахать и умеют… Я основательно спекся на жаре, смотрел в сторону и хотел зайти куда-нибудь, где есть кондиционер, а Стас, покачиваясь, вдруг прервал их излияния, тихо и максимально чётко сказав:

- Да что ты мне лечишь, я на колесах!

И сделал долгий-долгий взгляд, взгляд Кастанеды. Девушки смутились и попрощались.
Стас вообще был прошаренный психонавт, и многие внешние вопросы он щелкал, как семечки.
Я же в основном ходил в клетчатых рубашках  и каждый вечер пытался начать картину, которая оправдала бы моё бытие перед Богом. Это я у Борхеса как-то прочитал и наивно думал, что у каждого должен быть в жизни такой памятник нерукотворный. Но мой памятник был, видимо, ещё далёко, потому что я не мог выдавить из себя ничего гениальнее аэрографии для какого-нибудь тонированного девятоса.

Жильё было отличное: дядя Стаса давно свалил за границу, оставив ему свою старую деревяшку, одноэтажную, но зато четыре комнаты (столовая, две спальни, комната с набросками и холстами). Там была вода, иногда даже горячая, к тому же дом стоял на отшибе, можно устраивать кутежи, не опасаясь соседей. Так что у нас была настоящая мастерская. И праздники мы устраивали регулярно: то-то радости, вырубив большой пакет драпа, упороться и писать милые сердцу пейзажи без панельных домов, без людей и транспорта. Вообще мы преимущественно жили в мечтах, и начавшееся лето подсвечивало их изнутри клубами взметённой уличной пыли.

Как-то раз в воскресенье я проснулся, продрал глаза и вышел на кухню в одних трусах покурить. Там сидел Стас и зорко глядел на меня. Я прошёл мимо, похлопал себя по животу, сонно прикурил, почти не целясь, сел на табуретку и облокотился на стену. Стас не отрываясь смотрел на меня. Я скурил уже половину сигареты. Солнце било в стекло сквозь листья деревьев. Наконец я спросил:
- Ну?
- А знаешь ли ты, бро, что у нас кончилась картошка? И ролтон? И гречка?

- Нет. У нас всё кончилось?

Стас поскрёб тёмно-рыжую щетину, ухмыльнулся и молвил:

- Да, сударь. Доброе утро.

- И драп? – я немножко по утрам несообразительный.

- Про это вообще не заикайся. Не заработал.

- Как будто ты заработал, - заржал я.

Тут он посерьезнел и опять стал буравить меня взглядом. Я взмолился:

- Стас, вот давай только не надо с утра пораньше заводить такие разговоры.

- Да что разговоры-то,  Кеша (он меня всё время называл разными глупыми именами), я серьёзно! Это уже не знает границ! Признайся честно: тебе надоел наш любовный треугольник и ты готов из него самоустраниться.

Я стал сонно хлопать глазами, прикидываться, что не знаю, о чём он.

- Я серьёзно, бро! Ты вчера сладко дрых, а Настя потихоньку пришла ко мне в комнату и давай соблазнять. Я конечно понимаю, она твоя девушка, а я твой лучший друг, и предавать не собираюсь, но, чувствую, от такого напора скоро дам ей себя завалить!

Я зевнул. Взял ещё одну сигарету из пачки.

- Ты надоел. Она не моя девушка, я не знаю, почему она упорно спит со мной.

Стас совсем хардкорно давно уже вожделел Настю, но она предпочитала меня.  Или других красавцев, она их клеила в клубах, когда уставала от меня, раз в два месяца. А его иногда изводила невинным флиртом. Стас кипятился и устраивал мне «доброе утро». Вообще мы часто с ним обменивались пылающими взглядами, когда сидели вдвоём на кухне. Когда мы ходили на тусы, все прекрасно понимали, что мы лучшие друзья. Мы искрометно всех подкалывали, потом устраивали перепалку на потеху публике, потом начинали болтать с какими-нибудь симпатичными девчонками, в общем, отличная команда. Но вот с Настенькой вышел казус. Она жила то у подруги, то у нас, вспыхивая ко мне то страстью, то ненавистью. Пыталась нанести мне увечья, кидалась книгами. Тут же целовала в губы, гладила по голове. Мне нравилась её бестолковость, к тому же, забавляли реакции Стаса. Для андеграунда он идеально контролировал свою жизнь: после мазюканья мыл кисти, вставал утром, а не в обед, имел почти постоянную работу, но рядом с Настей терялся и никак не мог показать ей, что он тоже мужик что надо. Хотя знал, что после хорошего кира ей любой мало-мальски симпатичный покажется Джейком Джилленхолмом. Но она не хотела с ним пить. Она хотела вести сумбурные разговоры про полеты в вакууме или про дурацких преподавателей своего ВУЗа, закрывалась со мной в комнате, мы пили, говорили, я рассказывал про Хаос и антиглобализм (я не особо в этих вещах разбирался, но чем больше я о них не знал, тем больше я о них говорил); иногда мы дрались, потом шли в постель. Стас шёл куда-нибудь на вписку и цеплял знакомую, приводил домой, чтоб показать ей свои акварели. Короче, жизнь у нас была насыщенная и красочная.

Между тем, сосед мой продолжал, пока я искал плеер и  натягивал узкачи и мятую футболку
с падписью «Курица – кирякица, Даня Хармс колбасится! ».

 - Венедикт Ашурович, она порядком подустала от тебя, ей нужен новый мужчина, ты же понимаешь. Не сказать, что она мне нравится, но я бы не прочь. Да что уж там, я горю желанием, Веня! Я от безысходности сейчас пойду, у типов попрошу мне подкинуть этих знаменитых «рэд пиллс», посмотрим, как упорет, может, легче станет. Хоть перестану думать об этой пошлейшей, хрестоматийной ситуации: друг влюбляется в девушку друга и рушит их любовь.

- Да-да, - сказал я. – Нуди дальше, я ухожу.

И ушёл, хлопнув дверью, не от злости, а просто от нечего делать.

***

 Я шёл по набережной и слушал Alexisonfire. В последнее время с утра я старался слушать драйвовую честную музыку, надеялся, что она как-то зарядит меня энергией. На сегодня не было никаких планов, и я хотел кого-нибудь встретить, с кем можно будет посидеть и посмотреть на реку, не выдавливая из себя бесполезные слова. В итоге оккупировал лавочку в одного и кушал мороженое. В воздухе уже чувствовалась наступающая жара. Было скучно. Я пошёл домой и попытался читать  интересный роман, но и это было скучно. Тогда я записал какую-то мутотень у себя в блоге, я каждый день стараюсь записывать, хочу перечитать потом все записи за два года и поразиться бессмысленности своего существования. Возможно, это меня смотивирует наконец выйти из тени, показать всем свою гениальность, написать оправдательную картину. А пока я копил силы и запасался творческой энергией. Я знал, что предчувствие гениального творения – половина процесса созидания этого творения, но мне всё равно было тяжело и хотелось скорее разрешиться от бремени.  Пытался черпать эмоции отовсюду, откуда мог. Ничего не помогало. Хотелось встряски, такой, чтоб до косточек, до самого нутра. Когда мне было лет 16 (прошло всего шесть лет, а кажется, будто в два раза больше), я как-то пьяным оказался прижат к стене какими-то гопниками. Я даже не особо понял, что они хотели, да и они, похоже, тоже. Я тогда был отчаянным модником и ходил на рваной джинсе и фиолетовых скейтерских кедах. У провинции свои понятия о моде, что уж там. Короче, я получил по щщам за непацанский внешний вид и сваливал от шестерых мудаков с розочками по темным дворам. Когда забежал к себе в подъезд, порядком оторвавшись от них круголями, долго не мог унять сердце, вытирал кровь с разбитого лица, и чувствовал, что живу, и жадно дышал.  Сейчас это казалось даже не приключением, а так, ерундой какой-то. Нужно было что-то другое, чтобы излить гениальность и отточенную технику на холст. И целыми днями я искал. И просто зависал на одном месте. И мучился от безделья.

***

Моё томное одиночество прервала Настя. В последнее время она стала косить под фемме фатале, ходила в драных чулках и с диким макияжем, расхристанная и готовая ко всему. Я уже не обращал внимания.

Она забежала в мастерскую и кинулась мне на шею. Была ещё не ночь, но Настенька уже успела основательно напиться.

- Дорогой! Этого зануды дома нет? Пойдём в нашу комнату,  пожалуйста-пожалуйста! Я так по тебе соскучилась!

- Ээ, дорогая, да вас ведь разобрало! Нет уж. Дайте лучше мелочь, мне на автобусе покататься?

Настя сделала вид, что ей грустно.

- А что, ты меня покидаешь? Оставляешь неудовлетворенной свою девушку?

- Ты не моя девушка. Скучно с тобой.

Она взорвалась, ударила меня по лицу кулачком, достала из сумки пригоршню мелочи и выбросила вверх, ещё раз кинула на меня злобный голодный взгляд, и, покачивая бедрами и начиная раздеваться, кидая одежду куда не попадя, удалилась в мою комнату. Закрылась там. Полагаю, ещё и одеялом накрылась сверху. Сколько-то времени назад в ответ на подобные сцены я свирепствовал, орал что-то в духе «тогда почему ты всегда возвращаешься?!». Сейчас я просто чувствовал усталость. Надел рубашку, чтоб не замерзнуть ночью, собрал мелочь с пола, пересчитал. На две поездки хватало.

***

Встретился со Светой. Света – одна из лучших подруг, на протяжении двух лет я ей плачусь, какая я размазня и тряпка, жалуюсь, что не могу бросить Настю, что она надоела мне, и всё в таком духе. Она утешает и выполняет все функции подруги, и даже больше. Нас тянет друг к другу, но до дела не доходило. Она периодически повторяет, по-моему, больше для себя, чем для меня, что секс и дружбу смешивать нельзя, что дружба от этого портится. Ну ладно, я и не особо претендую.

Вот и в этот раз она поняла, что у меня хандра, и предложила сходить в местный дешманский кабак за свои. Я конечно согласился. Часа через два (пили быстро и много) мы сидели в обнимку, я что-то ныл, криво цитировал Дерриду, абсолютно не к месту, а она говорила: «Бросай ты Настю, скажи ей твердо: «вали из нашего дома! И Стаса не кадри, он же друг, а не какой-то там прощелыга!» Я говорил, что она права и так я и поступлю, а сам выхватывал над словом «прощелыга», оно казалось мне слишком старомодным. Света отодвинулась, как-то по-особому взглянула на меня, как будто принимала решение. Не спеша поцеловала меня в щеку, закурила и сказала, глядя в глаза:

- Вот разберешься с Настей, станешь со мной встречаться, с нормальной тёлкой, нормальный мужик. А то правда, как каша какая-то!

Я был пьян, она тоже, ладно, видимо отношения вышли на новый виток. Я думал над сложившейся ситуацией, раскидывал варианты. Не пришел к единому мнению со своим внутренним прокурором и сказал, что поеду-ка я домой. Как раз успел заскочить в последнюю на весь город маршрутку; было уже поздно.

***

Включил Local H – Hands on a bible, поставил на рипит.  Размышлял, пока автобус увозил меня на другой конец города, почему не могу отпустить и не могу остаться. Что это за клубок чувств, неужели кто-то называет это любовью? Дальше, естественно, я вышел на глобальный уровень, ощущал, что с этим миром что-то не так, и я уже не могу удерживаться прямо, когда он переворачивается вверх тормашками, решал, что сейчас доеду и выгоню наконец Настю из комнаты и из своей жизни, потом представлял, как удобно и хорошо нам спать вместе, хотел подождать. Выходил из маршрутки я, изрядно покачиваясь. Целый день ничего не делал, томился, вечером ходил в кабак, был опустошён всеми этими эмоциями, хотел просто лечь и спать, и посмотреть, что будет завтра.

Захожу в прихожую, иду в мастерскую, а там на диванчике, в окружении всяких недописанных абстракций и портретов сидит мой лучший друг Стас Хардкор, а на нём моя девушка Настя. Ну что за хрестоматийная сцена, подумал я и выматерился.

Подошёл к диванчику, скинул Настю, и сказал голому Стасу:

- Это значит нормально, да?  Это значит тебе так легче, да? Что, таблеток типы дали, совсем стыд потерял?!

Лицо у меня горело. Давление резко подскочило. Я вообще таким яростным никогда ещё не был, наверное. Стас запрокинул голову и длинным, пустым, как коридор, взглядом впился в мои глаза, одновременно шаря рукой по дивану, наверное, хотел прикрыть нагую плоть. Я не выдержал и ударил его по морде, да с такой ненавистью, что руку у меня до плеча свело. Он от удара отдёрнулся назад, взгляд потерял холодность, и он уже смотрел на меня с каким-то вопросительным выражением, с обидой, с упреком.

Он выдавил совсем не то, что хотел сказать, я думаю:

- Да что ты меня бьёшь, я на колёсах! – и нервно, захлёбываясь, захохотал.

Я ударил ногой по этому чертовому дивану, и, даже не взглянув на Настю, которая притихла на полу, выбежал из дома. И долго бежал.

Проснулся я у Светы. Спал недолго, минут десять, вырубился после секса с ней. Открыл глаза, потянулся, посмотрел на неё. Она примерила мою рубашку на голое тело, сидела около стены, ждала от меня каких-то слов. Я молчал. Тогда она подытожила:

- Ну и ладно. Ну и что, попросим каких-нибудь общих друзей сходить за твоими красками, работами, ноут заберём. Поживешь летом у меня, буду тебя кормить. Будешь так же рисовать. Дам простор твоей гениальности, – или что-то такое.  Я молчал. Смотрел в потолок, хотя она чудно смотрелась в моей рубашке, со своими вздёрнутыми грудями, и будь у меня уголь и кусок картона, я бы не удержался и набросал бы её в какой-нибудь этакой позе. Я соображал. Не так, как раньше, сейчас  я прочувствовал мысли каждой клеточкой расслабленного тела, сейчас я действительно переживал. И выдал бедной Свете:

- Пойду. Я ещё Стаса этого хардкорного недостаточно отоварил. Всё же это моя девушка.

Света сняла рубашку, отвернулась. Выдохнула со всхлипом. И, глядя на стену, мерно проговорила:

- Дурак. Не секс испортил нашу дружбу. Ты. Дурень.

Я шёл пешком на Заливную. Ноги уже заплетались. Солнышко вставало. Начинался ещё один прекрасный летний день. Я не знал, что я им скажу, не знал, как быть. И тут я упёрся в наш дом, наполовину сгоревший. Единственное дядино опасение сбылось: Стас действительно замутил хардкор и сжег родную хату. Окурок что ли упал в масляные краски? Или что? Я повалился в пыль и стал смотреть на развалины. Это уже было совсем через край. Пепел забивался в нос и глаза. Кажется, у меня потекли слёзы. Где он? Где Настя? Работы все посгорели.  Вещи. Паспорта. Где они?!

Они вышли из каких-то кустов, в одном белье, перемазанные сажей и копотью. Настя выглядела вполне сносно, а Стас был на палеве. Он поозирался вокруг, посмотрел на меня и выдохнул:

- Пафнутий, как хорошо, что всякие МЧСники не приехали. А то меня ещё не отпустило, подумали бы, что хозяева торчки.

Я машинально, каким-то глухим не своим голосом проговорил:

- Кто ж сюда поедет в пять утра, здесь же деревня.

Побежал вперёд, к ним. И обнял с силой их обоих, вдыхая их запах до самого нутра, чувствуя счастье. Мы стояли втроём, застыв, как памятник.

16.05.2011