Приют странника. 1

Посвящается плоду моего воображения.

Тот, с кем я говорю, не может мне ответить,
даже если захочет этого всем своим птицебумажным существом
и телом, расчерченным в клеточку.



How can I live from day to day? I don’t know…
Where is my god?
I sought it in a gray emptiness, but I just can’t find.
And then, I had slept like a child.
I saw a dream and there were flowers.
I was somewhere between the life and the death, without there…
And in flowers, my hands, and in the sky I felt my god…
I felt it in a sudden wind, bursting into opened window,
And singing about far away lands and seas.
This song was about someone living at the seaside.
He likes to take a walk, when a storm came on the sea.
His house stands on the top of the high mountain, which climb into the heaven.
And huge waves are striking against impregnable cliffs, wresting from the hearts of the mountain a heaps of stones and throwing them at the depth of the sea.
Above seas chasm outstretched my god.
I see it living in flowers, my hands and in the heaven.
God penetrates the sea, the cliff, the house, and someone living at the seaside.
Someone but me.
And the north wind sings about me.
It’s flying in the opened window, like a part and a parcel of god.
God picks up stars as flowers and put it on my palms.
I hear a tender voice.
It tells solemnly and softly that the sky belongs to me.
 
 

***
Случается, ангелы слетаются стайкой на окно.
Играют крохотными палочками на сосульках, поют.
Кто слышал эти песни – чист сердцем и душой, навсегда.

Где-то, между землей и небом... где-то, но нет у земли края, ибо она круглая и вертится.
Где-то стоит себе синий замок.
Волшебный дом – приют странника, если его застала врасплох темная ночь или зима.

Северная башня вздымается под самые небеса. У нее нет крыши. Через окно без стекла и ставен можно долгими вечерами наблюдать северный ветер. Бывает, там происходят странные (или волшебные?) вещи.

Южная цитадель хранит в себе тепло очага, уют шерстяного пледа и нежность парного молока с медом.

Западная стена с севера на юг, с высокими витражами и арками, распахнула крылья в алом закате умирающего солнца.

Когда солнце садится, оно становится ближе к земле и людям, бродившим по ней тысячелетиями.
Оно приближается и оттого как будто – добрее и человечнее. Возможно, тогда оно способно услышать все наши молитвы и страдания, поиски и заблуждения. И тогда оно прощает нас – блудных детей и протягивает нам руки, чтобы заключить в свои божественные объятия.

Небольшое поле с белыми и голубыми цветами. На пригорке – дерево с темно-синим стволом и иглами – сосна. Она стоит здесь тысячи лет. Будда, будучи еще юным и человечным, отдыхал под ней и смотрел на цветы. Теперь он божественно стар. На дереве – серебряные колокольцы и корабли из дымки, а на шершавых запястьях – атласные ленты.
Мягкая трава караулит твои колени, как нежный котенок, оплетает ноги. Ступая, сбиваешь руками синий, желтый, белый пух, а легкие пушинки гоняют ветер, колдуют ангелов и новые цветы.

Иногда Замок поет. Он направляет песню-птицу к далекому Сердцу где-то на краю вселенной. Оно бродит по самому краю, болтает с черепахой и слонами, задает загадки китам. Только Сердце знает дорогу к Замку и готово пройти горы и топи, зыбучие пески и реки с аллигаторами, чтобы послушать звон колокольцев и ветер у северной стены.

***
Как я смогу жить изо дня в день?
Я не знаю…
Где мой Бог?
Я искала Его в серой пустоте,… но никак не могла найти.
И тогда я уснула, как ребенок.
Я видела цветы во сне.
И в цветах, руках и небе я чувствовала Бога!
Я чувствовала его в ветре, ворвавшемся в распахнутое окно,
Поющем о дальних странах, о морях, о ком-то,
Живущем на морском побережье.
Он любит в одиночестве бродить по воде,
когда на море приходит буря.
Его дом стоит на вершине высокой горы, уходящей в небо.
И огромные волны бьются о неприступные грани,
Вырывая из сердца скалы каменные глыбы и руша их в бездну моря.
Над морской бездной распростерся мой Бог.
Я вижу Бога, живущего в цветах, руках и небе.
Бог проникает в море, в скалу, в дом,
В кого-то, живущего на морском побережье.
Этот кто-то – Я!
И поет обо мне ветер, ворвавшийся в распахнутое окно,
словно частица Бога.
Бог срывает звезды, будто цветы, и кладет их в мои ладони.
Я слышу тихий голос,
он говорит торжественно и тихо,
что небеса принадлежат мне…

***
Я отложила Барикко , но на пальцах осталась морская вода и туман.
Если бы мне хотя бы на одну из пропастей бездонной бездны приблизиться к тебе в описании моего дома – основы моего бытия, стержня духа.

***
Когда я говорю, что я эльф, все смеются и считают меня странной девочкой. На что мой знакомый единорог однажды сказал, что в корне с этим не согласен. «Скорее, не от мира сего», – он тряхнул гривой лунного цвета и рассмеялся. Единороги, знаете ли, редко смеются. Но у моего приятеля с чувством юмора все в порядке.
Он – самый настоящий единорог (а не какое-то там мифическое животное) – и чтобы подчеркнуть свое естество, он всячески проявляет свои единорожьи привычки. Например, его нельзя поймать, даже взглядом. Но когда мне хочется его увидеть – достаточно мелодичного звона колокольчиков, и он появляется. Иногда он похож на солнечный луч, иногда – на чью-то несуразную тень. Взбалмошный и непостоянный во всем. В тоже время безмерно тщеславен, как и полагается единорогу.
Он – мой единорог, но утверждает, что это я его девочка. Я не возражаю, во всяком случае, это не отражается на наших отношениях.

***
- Поиграй для меня, – попросила Котенок.
Самый благословенный инструмент – флейта, потому что только дыхание, подобно Духу Святому, способно творить музыку и вселенные. Недаром же Кришна играл на флейте!
Музыка – волшебное колебание божественности души. Позволь, я согрею тебя губами, – тонкая флейта без дырочек и мундштука.
Жидкий огонь из сердца поднялся к горлу и прорвал его на тысячу тонких розовых лепестков. Вот и вся музыка.
Я отложила инструмент, а мелодия еще долго дрожала в воздухе.
- Помнишь моего дорогого друга? – спросила я, – Вчера я встретила его на Плотинке. Он сбил меня с ног своею радостью.
У моего дорогого друга огромные руки, и сам он большой и пушистый. С ним уютно. Он называет меня сказочником, но я всего лишь ученик-недоучка у никому неизвестного волшебника.
- Он налетел на меня, словно ураган, и обхватил своими крылами.
Его руки созданы для объятий – сильные и нежные, надежные руки.
- «Ты посмотри на радугу!» – воскликнул он, осторожно разворачивая меня на сто восемьдесят градусов. Я улыбнулась: «Твоя работа?». Он довольно закивал головой.
Мир полон необъяснимых чудес, и мой дорогой друг одно из них.
Иногда я забегаю к нему по пустякам, а он согревает меня горячим чаем. Я люблю смотреть на дождь из окна моего дорогого друга. Это особенное окно: оно не искажает любви, не привирает ее чистые проявления.
Котенок улыбается, когда я рассказываю о моем дорогом друге.
- Затем, - продолжала я, - Мы целых два часа молчали и смотрели на воду. От одной капельки к другой протянулась река. Мы молчали, – говорила вода. Одна капелька – мой дорогой друг, другая – я. Все просто. Слова – это уже лишнее.
Котенок уже давно пошла спать, а я осталась сидеть на подоконнике. Остывшая флейта лежала рядом. Весь оставшийся вечер я к ней больше не притронулась (или ночь?).
Великое бессилие души – последнее трепыхание прозрачных крыльев, нанизанных на тонкую иглу. Такое можно сделать только с человеческим сердцем, ни с чем более.
Я тихо подумала о Горе, улыбнулась и вместе с тем: «А сколько еще чудесных людей дождались своих возлюбленных этой весной?». Но никто мне не ответил. Еще недолго посидев, я вернулась в комнату, там уже все спали. Я свернулась клубком под боком у Вика. А радуга в кулаке давно перестала биться, верно, тоже уснула.

С утра я отправляюсь домой к Марусе.
Путь неблизкий: сто лет на трамвае, двести – пешком до «Индустрии», сто – на автобусе. Я уже привыкла, если об этом можно так говорить.
Солнце вкрадчиво заглядывает в уголки глаз. Асфальт, как голый король без сказки, все еще наивно полагает себя одетым в снег. Но на нем нет даже черных пятен от луж. Осматриваюсь на дороге. Одной рукой глажу другую, пытаюсь улыбнуться. Но не нахожу подходящей улыбки. Отправляюсь в путь. А ведь самое главное – это решиться, и не важно, на что.
Идя по улице, смотрю на обнаженную снегом желтую прошлогоднюю траву, знаю, – где-то, у самого порога, бушует радость, клокочет, ревет, но не может прорваться. Смотрю на благословленные солнцем проталины, ловлю радость за хвост, как бумажного змея, но она ускользает: слишком глубоко, чтоб заставить меня танцевать. И весна не весна!
В воздухе носятся сумасшествия и ангелы.
Если закрыть глаза – можно смело смотреть на солнце. Вот оно горит у тебя во лбу, все согревающее, всех любящее. А ты сам – луч, несущийся к земле на световой скорости, обалдевший от любви и восторга. И когда открываешь глаза – мир становится радостно голубой. Голубые дома, раковины, пешеходы и музыка. Истинный свет мира, без напяленной лживой маски совершенства. Маленький, пушистый, ранимый, доверчивый мир. Только солнце и может так обнажать истину, бережно раскрывая каждый ее лепесток. Только солнце. Больше никто.
Недаром же Кришну разумеют играющим на флейте!

Я открыла дверь. Маруся встречал меня на пороге.
- Привет, привет, – сказала я.
Кобель активно рулил хвостом и улыбался во всю свою овчарочью пасть.
«Она погладила собаку по широкому лбу
и почему-то вспомнила про птичку и про бу-бу»… 
Интересно, что имела в виду Верунчик?

Иногда я выхожу покурить на балкон. Когда никого нет дома. Когда мама на работе.
У мамы есть старая приятельница. Я представляю себе, как мама в разговоре с ней, упиваясь собственными словами, сообщает, что я – ангел, чистая девочка, хорошо учусь в институте и, скорее всего, закончу его с красным дипломом; что мой молодой человек – милый мальчик, инженер, а я, не дочь – сказка: не пью, не курю.
Тушу сигарету…
Но когда мы с ней ссоримся, (никто не увидит), она в сердцах называет меня дрянью. Самое обидное ругательство, кажется мне.
Иногда мне невыносимо хочется, чтобы она закурила, и мы, просиживая на кухне долгие вечера, поглощали квадратными метрами сигаретный дым. В такие минуты я вою от одиночества. Ибо меня нет, есть только годами надуманная иллюзия мамы.
Я возвращаюсь в комнату, проходя мимо зеркала, останавливаюсь, но не нахожу отражения и тогда кричу в пустоту: «Пожалуйста, мамочка, не рисуй из меня образа, ни чистый, ни образ трудного ребенка, не оправдавшего твоих надежд. Мне не сыграть!».

***
Когда я прочитала моему приятелю единорогу первые две страницы, он только с непонятным мне чувством подпрыгнул на месте. И я рассказала ему, о чем и о ком собираюсь написать. Говорила я долго, восторженно. Он все молчал, его взгляд рассеянно блуждал по дереву. Мои слова текли, как вода из крана, тысячи мыслей, тысяча образов, идей. И когда я, наконец, замолчала, он строго так посмотрел на меня, как будто ждал от меня продолжения.
- Все, – сказала я, опуская глаза.
Он немного потоптался на месте и промолвил:
- А теперь, попробуй-ка, девочка, облеки это все в слова на бумаге.
Он недолго постоял, ожидая моей реакции (я же прикусила язык) и исчез, как обычно это делал, когда я утомляла его.
Ох уж и трудные эти единороги!

***
Али баба и сорок разбойников.

- Девушка, возьмите семечек.
- Нет, спасибо.
- Возьмите, возьмите!
- Неудобно грызть в автобусе.
- Отчего же? Посмотрите на нее, – кивает в мою сторону, (я грызу орехи). 
- Будьте проще, сейчас жизнь такая. Хотите, я вам кулечек сделаю? – достает из кармана кусок газеты, сворачивает в конус и протягивает девушке в синем пальто. Она улыбается.
Открытый, искренний человек, одаривающий своей радостью всех.
Не часто встречаешь в транспорте среди серых безрадостных лиц искреннюю улыбку. Да восторжествует она над безликим унынием!

***
Голос:

Закат
Поющее дерево
Голубоглазое поле
Лес
Бельчонок на ветке
Волк
Прибрежные скалы
Пустынный пляж
Двое, занимающихся любовью
Море
Спина касатки, рассекающая волны
Синяя птица
Берег
Трасса
Дальнобойщик, спешащий домой
Город
Огни города
Дорога
Окурок на обочине
Желтый автобус
Первое сиденье слева от третьей двери
Ты...

***
Кошки – это ангелы-хранители, которые однажды умерли, чтобы стать ближе. Зачем разъяснять? Некоторые вещи, суть которых – ЛЮБОВЬ – необъяснимы, они в крови в виде определенных химических элементов, на уровне интуитивных чувств  и ощущений, так понимают только пальцы и немного губы (когда не затуманены пеленой страсти).
Метеогорка – тронный зал нашей королевы. Но никто не приходит преклонить колено перед Ее Величеством. О ней все знают, но никто не говорит. Как некая легкомысленная тень она ездит по улицам в сине-белых автобусах. Не в шикарном лимузине. Ведь иначе, где еще оказаться истинной королеве, как не в автобусе, метро, на главном проспекте, скользящей в толпе прохожих, в центре жизни ее королевства. У нее нет подданных, нет слуг, только город и Метеогорка. Там ее тронный зал.
Однажды я встретила ее там, облокотившуюся на ограду и глядящую вдаль. Она была печальна.
- Разрешите Вашу руку, Ваше Величество, – сказала я, отвесив поклон.
Она улыбнулась и подала мне ладонь.
- Какая красивая рука. Рука человека, не знающего ни страданий, ни счастья, ни любви, ни ненависти. Кристальное простодушие. Нет линии жизни, нет линии смерти, тонкая тень сострадания, линия ожидания, линия кротости, линия высшего знания, линия бесконечного спокойствия. Вот это – странствие, это – неземная красота. А это... о, Вы еще встретите своего короля, Ваше Величество. Не смейтесь, это все правда.

***
в автобусе…
Синие камни.
Правда, синие?
А почему синие?
И где эти камни?

***
Коля – мастер додумывания и  досказывания за других. Иногда даже кажется, что он все знает. Знает, что Сэш не любит Найдену, а Тошка – ребенок, у которого нежности в достатке, не хватает лишь мужественности.
Игра в Красную Шапочку под личиной Розовой  вошла в привычку. Но ответственность – самая большая ложь, которую вообразили себе люди. А если честно, нам просто хочется, чтобы о нас заботились. И Тоше, и Сэшу, и, конечно, Найдене. Ей этого очень хочется, быть может, даже больше, чем им. Но кто бы смог. Под мелодию Джо Дессена (кружащую под потолком автобуса) не вызывающую даже хрупкого сожаления, я думаю о Найдене. Я хотела бы, чтобы Коля ошибся в этот раз. Любой человек способен на любовь, даже самый обманутый и обиженный. Даже Сэш…

***
На улице темно. Снова идет снег. Настроение, радость, любовь, доверие в дауне. Но…
- Подожди, – говорит Ника. – Еще чуть-чуть, и ты вдруг поймешь, что это уже весна – и офигеешь! И все твои траблы станут незначительными и мелкими по сравнению с тем, что происходит. Тебе захочется жить.