Изоляция

V. Изоляция
Основу воспитательного процесса в системе ВТК составлял жесткий, аналогичный армейскому, уставный распорядок дня. Но, в отличие от армии, в колонии это называлось «режимом содержания».
В армии строгое следование уставному распорядку дня имело целью поддержание высокой мобилизационной готовности войсковой единицы. Достигалось это путем развития в здоровом теле здорового духа, в сочетании с обучением индивидуумов действовать слаженно и синхронно в своей массе. Воинская повинность, несмотря на все ее тяготы, была одной из форм исполнения гражданского долга восемнадцатилетним юношей. Это было весьма почетно, а для призванных служить в десантные или иные специальные войска – еще и престижно.
Другое дело в колонии. В пенитенциарной системе, изолировавшей за высоким забором 14-18 летнего подростка, жесткий распорядок дня был призван растворить индивидуум в массе. Лишить его всех прелестей личностного мира. Тут он изолирован от папы и мамы, от бабушки и дедушки. Он изолирован не только от близких, но и от своих друзей. Окружающие его сверстники здесь не есть, и не могут быть друзьями. В лучшем случае, это могут быть «подельники», случайно попавшие в одну колонию (по правилам подельников «разводят» по разным колониям).
Заводить друзей и дружить здесь неразумно. Даже опасно. Друзья, зная твои тайны или слабости, запросто могли «сдать» тебя недругам или «заложить куму». «Подставить под раздачу» или «обобрать по-тихому». А если «друзья» чему то позавидовали, то и вовсе могли «опустить», подставив под «блатных». Не будем вдаваться в детали, что это такое, но отметим, что с этого момента жизнь подростка в колонии превращалась в кошмар. И даже «кум» опущенному мало чем мог помочь…

То, что по долгу службы воспитателю необходимо было делать в ВТК, было не совсем то, чему учили в теории. Вся ТСП (тактико-специальная подготовка), заключающаяся в освоении типов ограждения объектов, технических средств охраны (ТСО), ухищрений при побегах и так далее, рассчитанная на противостояние матерым взрослым рецидивистам, здесь совершенно не годилось.
Освоенного ранее курса основ педагогики и воспитательной работы было недостаточно. Пришлось заново обращаться к Ушинскому, Сухомлинскому и, особенно,  к Макаренко. Благо дело, в местной библиотеке труды эти были.
Почему к Макаренко - «особенно»? Потому что теоретические изыскания иных мэтров детской педагогики и подростковой психологии были рассчитаны на детей благополучных. На детей, априори талантливых и вменяемых. В пенитенциарной же системе рекомендации Сухомлинского были мало приемлемы.
Здесь больше подходила методика Макаренко, ориентированная на различные формы принуждения в сочетании с различными видами социального поощрения и моральной мотивации. Материальная мотивация была применима лишь к старшим воспитанникам, занятым на производстве. За свой труд они получали заработную плату, поэтому были кровно заинтересованы в выполнении, но особенно, в перевыполнении плана. Яркий вымпел, стоящий на станке бригадира, для бригады имел отнюдь не символическое значение.

При работе с подростками требовалось не столько умение принуждать, требовать или наказывать, сколь умение завоевывать доверие и, как следствие, пользоваться авторитетом у воспитанников.
Хороший воспитатель доказывал свою правоту не силой власти, а силой логики. Или, хотя бы, к этому стремился. Позитивного результата удавалось достигнуть,  убедив в неправоте юного оппонента.
Можно было заставить, сломив сопротивление. Принудить, используя всю полноту данной тебе законом власти, водворив, например, нарушителя в штрафной изолятор. Но результат, достигнутый такой ценой, воспитателю удовлетворения не приносил. Более того, этот результат был кратковременным, и, чаще всего, негативным, поскольку создавал нарушителю ореол мученика в борьбе с ненавистными «халдеями».
В конечном итоге, малолетние воспитанники, наделенные от природы необыкновенной дерзостью (а других здесь и не бывает), в сочетании с житейской, не по своим годам мудростью (проявлявшейся подчас, как хитрость), брали верх над системой, добиваясь своего «тихой сапой».

Свобода сна режимом строго ограничена: отбой в десять вечера, когда спать еще не хочется. Подъем - в шесть утра, когда сон наиболее сладок.
Дневной сон исключен начисто (это вам не пионерлагерь). Свобода передвижения по территории ограничена забором, а также распорядком дня. По территории ходить можно лишь в определенное время, строем и в сопровождении воспитателя.
Круг общения ограничен окружающими, не всегда комфортными в общении. Выбор одежды ограничен неудобной робой и кирзовыми ботинками. Выбор пищи ограничен стандартным, весьма скудным меню. Десерт состоит из чая или полусладкого киселя, а по праздникам – яблочное повидло на кусочке хлеба.
К концу срока даже у самых матерых, мнящих себя блатными, «пацанов» самой навязчивой становится мечта – выйдя на свободу, вдоволь наесться маминого борща или бабушкиного холодца, жареной рыбы или блинчиков. Одним словом, всего того, чего подросток здесь лишен режимом.
Перечисленные лишения и десяток иных временных ограничений свободы выбора, в довершении всего, не почетны, не престижны, а потому еще более тягостны, поскольку вменены в обязанность подростка по приговору суда.

Главным итогом пребывания здесь любого, даже самого отчаянного подростка, есть то, что попав сюда, он уже через несколько месяцев стремится заслужить условно-досрочное освобождение. А покинув сие заведение, он мечтает не только сюда больше никогда не возвращаться, но и сделает по жизни все возможное, чтобы этого не случилось вновь. По крайней мере, система, освобождая подростка, на это надеется…