01-07. Кавказская пленница
После окончания девятого класса возникла возможность провести отдых на Северном Кавказе вдвоем с Сыпой: знакомый ее семьи организовал туристский поход школьников старших классов с проживанием их в школе под Пятигорском. Планировалось несколько пеших походов, включая восхождение на гору Машук, которые давали право на получение значка «Турист СССР». Это было чрезвычайно заманчиво. На Северном Кавказе, да и в турпоходе, я еще никогда не была, к тому же, отдых с подругой, без родителей!
Отношения у нас к этому времени стали хуже, над нашей дружбой постепенно сгущались тучи. Все четыре года я находилась в крепких Вероникиных руках, которая, с одной стороны, была со мной всюду, с другой - сужала мой мир, чего я пока еще не сознавала. Моя подруга выросла в нормальной семье с отцом, поэтому не знала многих сложностей и болезненных проблем нашей семьи, которые трудно и совсем не хочется кому-либо объяснять, чего я и не делала. Вероника имела давно сложившуюся компанию подростков на даче, и была «своей» в школе, где училась с первого класса. Я, придя в эту школу позже, так и не успела войти в коллектив, став Вероникиной собственностью. Мой дачный коллектив тоже сложился без меня, – мы купили участок, когда местные ребятишки уже подросли.
С виду созревшая, пухленькая блондинка, бойкая на язык, Вероника часто привлекала внимание к себе случайных парней на наших прогулках, но сразу отшивала их, поскольку не была озабочена сердечными проблемами так, как это было со мной. Рядом с ней я выглядела длинноногим и угловатым подростком, скованным и неприступным в своей чистоте. Я мечтала о любви, и еще я хотела быть в гуще коллектива, чтобы, как все, ходить стайками в кино и запросто перезваниваться с мальчишками. Лишенная этого, я чувствовала себя неуютно. Я всегда была только с Сыпой и постоянно выслушивала от нее вполне справедливые упреки в моем эгоизме, в озабоченности мальчишками и в отсутствии внимания к ней.
Бесконечные выяснения отношений постепенно начинали меня утомлять. Кроме того, при всем ее остроумии, умении живо и интересно рассказывать, искренности и доброте, Сыпа раздражала меня своей практичностью – бескрылостью, отсутствием одержимости. Зато у меня ее было - хоть отбавляй! Меня все время куда-то заносило в эмоциях. Почти любая книга в то время (а читала я в основном зарубежную классику), казалась мне глубокой и парадоксальной, я эмоционально воспринимала судьбу героев, впадала в долгое раздумье под впечатлением хорошего фильма или спектакля. Очень сильно действовала на меня и красота - будь то вид пруда в вечернем парке Победы, набережная Невы или решетка Летнего сада. От любви к своему городу у меня захватывало дух и щемило на сердце, но при этом я никогда не озвучивала свои состояния, держа их внутри, и мало кто из окружающих меня людей мог об этом догадываться. Под минутным порывом чувств, я могла плюнуть на все и всех (а в основном, этим всем оказывалась Сыпа) и рвануть, сломя голову, за тем, кто, или что было для меня дорого. У моей подруги был более трезвый, уравновешенный характер и чувство справедливости. Я хорошо относилась к ней, но постоянное чувство собственный вины перед ней за то, что я вечно чему-то не соответствую, меня давило.
Незадолго до нашей поездки, уже после окончания занятий, на практике, состоявшей в ремонте нашего школьного помещения, я какое-то время красила стены без Сыпы, подхватившей простуду. После работы все уселись в кружок и начали играть в карты, смеялись и дурачились. Мне было легко и просто в их компании. Куда-то ушла моя вечная скованность, и я вдруг поняла, что прекрасно обхожусь без своей закадычной подруги.
Мои одноклассники относились ко мне хорошо: я не участвовала в сплетнях и интригах и охотно давала всем списывать, - но абсолютно меня не знали. Все считали меня серьезной и не способной ни на какие сильные эмоции или озорство. Я не разрушала их представлений, но и не была в восторге от своей «репутации». Как-то в стенной газете, собранной целиком из строчек стихотворений Лермонтова, подобранных специально для каждого из учеников нашего класса, я прочла в свой адрес: «От страстного взора в ней страсти не вспыхнут пожаром, полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром...». Долго я размышляла над этим случаем. Строчки были замечательные, но они описывали меня с точностью «до наоборот». Это несоответствие в оценках меня людьми, в окружении которых я бываю, с тем, какая я была на самом деле, преследовало меня почти всю мою жизнь, хотя я никогда не пыталась специально вести какую-либо двойную игру.
Итак, в июне мы с Сыпой, двумя взрослыми и 23-мя школьниками 6-8 классов благополучно приземлились в аэропорту Минеральных Вод, откуда электричкой добрались до станции нашего назначения.
Природа Северного Кавказа показалась мне бедной и блеклой по сравнению с Черноморским побережьем. Горы больше напоминали зеленые высокие холмы, моря не было, а купаться мы ходили за много километров на озеро с очень холодной водой. Жили в двух больших комнатах, уставленных вплотную кроватями, девчачьей и мальчишечьей. С первого же дня я влюбилась в нашу походную жизнь, найдя себя в ней себя более приспособленной и даже более хозяйственной, чем многие другие, что больше всего удивило меня саму. Наш руководитель, выполняя программу похода, полностью пренебрегал электричкой (мы жили за окраиной Пятигорска) и заставлял нас много ходить пешком - до 30-и километров в день, как и полагается туристам. Мне очень нравилась такая жизнь и собственный образ «спортсменки, комсомолки и отличницы», приехавшей на Кавказ. Как раз в это лето «Кавказская пленница» Леонида Гайдая впервые вышла на экраны страны.
Мы ездили на экскурсии в Кисловодск и Ессентуки, пили минералку прямо из источников, были в Пятигорском театре имени Лермонтова на эстрадном концерте. Конечно же, ходили на знаменитое озеро Провал, к месту, где происходили события моего любимого романа «Герой нашего времени». Об образе Печорина - особый разговор. Печорин, как никто другой в литературе, брал и берет меня за душу, полностью отвечая моему идеалу мужчины - умного, талантливого, но странного, одинокого, с массой всевозможных недостатков.
К озеру вел небольшой туннель в горе Машук, открывавший вид на круглый котлован (провал в горной породе), заполненный ярко-синей минеральной водой. Возле этого входа второй мой любимый книжный герой, Остап Бендер, когда-то продавал билеты за осмотр озера, а Киса Воробьянинов в это время клянчил на трех языках милостыню на пропитание бывшему депутату государственной Думы. Все эти места было безумно интересно видеть собственными глазами! Были мы и на месте дуэли Лермонтова, моего любимого поэта.
Самым интересным приключением стало, конечно, восхождение на вершину горы Машук, для которого наш руководитель выбрал самый крутой и неприступный склон горы, сложенный из крупных каменных глыб (с другой стороны горы, как выяснилось позже, имелась очень пологая и скучная дорога на вершину). Как сейчас, помню тот восторг и чувство щемящей радости, возникшие в душе, когда вершина была нами покорена и взору предстал удивительный вид на Пятигорск. «Кто здесь не бывал, кто не уставал, кто сам себя не испытал...», - вспоминались невольно слова песни Высоцкого. Я была абсолютно счастлива и полностью ощущала себя на своем месте. В Пятигорске во мне впервые проснулась тяга к непростой туристской жизни, к романтике костров и походов.
Я не была ни физически сильной, ни закаленной, ни подготовленной. Любая обувь всегда оказывалась мне неудобной, и я жутко стирала себе ноги. Но сильные положительные эмоции подпитывали меня, непонятным образом снимая усталость, что было бы вряд ли возможно, не будь этих эмоций. С Сыпой, к сожалению, этого не происходило. Она безумно уставала от наших походов, перенося их гораздо хуже даже наших младших участников, и невольно вынуждала меня из солидарности плестись с нею в хвосте. Наши ссоры и выяснения отношений, ее обиды на меня все больше меня злили и в итоге привели к окончательному разрыву. Впервые за все время нашей дружбы, я сказала, что не хочу больше дружить и снимаю с себя всякие обязательства, предлагая не афишировать наш разрыв на людях.
Последнее не получилось. Мы обе были слишком темпераментны, чтобы скрыть от окружающих наши взаимные выпады. А потом на большинство ребят из отряда напала какая-то хворь вроде простуды - с высокой температурой, ломотой во всем теле и слабостью. Возможно, так проходила акклиматизация. Не миновало это испытание и нас: сначала на один день заболела я, потом - Сыпа. У нее это состояние длилось дольше и проходило тяжелее – даже врача вызывали… Но к отъезду все были уже на ногах и более или менее здоровы.
Последний день нашего пребывания в Пятигорске запомнился «Голубым Огоньком», который организовали съехавшиеся туристы из 4-х городов: Ленинграда, Волгограда, Пятигорска и Нефтекамска. На этом Огоньке читали мои стихи, которые впоследствии напечатали в местной газете. Это был мой первый опыт публичного признания.
«Я не люблю слова: «последний», «навеки», «вечность», «навсегда», я не люблю постановлений: «прощай, не встречу никогда!»», - писала я о Пятигорске, который мне было жаль покидать, но эти строчки из моего стихотворения можно отнести почти ко всему, что случалось в моей жизни.
Меня не радовал наш разрыв с Вероникой, хотя примирения уже не получалось. В Ленинград, тем не менее, мы вернулись в состоянии худого мира: на записку Вероники с предложением все забыть и начать с начала, я ответила «да». Но проблема оставалась неразрешенной. Мне было безвыходно грустно. В одном из моих неотправленных писем того периода есть такие строки: «Я плохо переношу положения, которые требуют от меня фальши, а мое теперешнее – слишком часто бывает именно таким. Правда портит нашу дружбу, фальшь убивает во мне естественность. К тому же, то, что было правдой, со временем становится неправдой. Ты запутываешь меня тем, что упрекаешь противоречивостью, но все противоположное тоже правда, только для другой ситуации. В результате я вообще перестаю понимать себя и постоянно чувствую себя виноватой. Мне это невыносимо».
продолжение см. http://www.proza.ru/2011/05/20/1332
Свидетельство о публикации №211051700150