Плакала ночь

Расскажу вам историю, которую услышала давно, она так запала мне в душу, так взволновала, что не могу не рассказать или вернее пересказать то, что я услышала от одного бывшего партизана.
Вся эта трагедия произошла во время второй мировой войны на Брянщине, осенью сорок первого года. Немцы были в силе и жестоко расправлялись с местным населением: грабили, жгли, убивали, особенно евреев, коммунистов, партизан. Немецкие части располагались в городах, сёлах, деревнях.
В лесах было множество небольших  партизанских отрядов, и немцы боялись входить в леса.
В партизанские отряды ушли мужчины, кто не успел отступить с частями Красной Армии. В сёлах и деревнях остались их семьи, которые они тайком посещали, связь была налажена. Ходили лесными тропками, часто и по болотам, немцы боялись заходить в густые леса.
В Брянской области, как и в других местах, население было неоднородным: здесь жили русские, белорусы, украинцы, евреи. Много было смешанных семей и никого это не удивляло. Дело житейское, обычное, ведь жили все вместе. После начала войны в эти места очень быстро пришли немцы. Они грабили население, убивали евреев, партизан, жгли дома, загоняли в сараи и сжигали. Некоторым удавалось бежать, они находили приют в партизанских отрядах или просто бродили в лесах. Еврейских детей часто укрывали в подвалах, погребах, выдавали за своих детей, но это не всегда удавалось. Немцы расстреливали  всю семью.

Был и такой трагический случай в одном из сёл Брянской области.

В одном селе немцы собрали жителей на площади и объявили: «Расстреляем всех, кто скрывает еврейских детей, своих или чужих. Русские женщины, у которых еврейские дети, должны завтра утром привести их на эту площадь. Мы их вывезем туда, где их будут воспитывать в немецком духе. Здесь на площади будет стоять грузовик».
В селе таких смешанных семей было десять. Все их знали, но никто немцам не выдавал.
Мужья были или в партизанских отрядах, или ушли с Красной Армией, или не было мужей.
По-разному складывались судьбы.

Расстрел детей и матерей.

Раннее утро, в селе выгоняют коров, заиграла музыка. Чуть- чуть рассвело, еще и роса не высохла на траве, только слышно мычание коров, да чужая громкая музыка.
Пахло сосной, влагой и парным молоком. Музыка прервалась, и  в рупор громко объявили:
«Русские женщины, ведите еврейских детей!»
Тихо в селе. Всё затаилось. Люди тайком смотрят из окон, скрываясь за занавесками. Тихо, тихо.
Но вот выходит из дома Варя, рыжая, всегда косматая, со своими двумя детьми - пятилетним Сёмой и Маней семи лет. Ведет за руки, дети подпрыгивают, что-то говорят, она
не отвечает, голова опущена, она не смотрит на дорогу.
Через несколько минут из дома выходит Глафира, красивая женщина, на бело – розовом лице сияют большие голубые глаза, русые, волнистые волосы собраны в узел. Она держит за руку худенького, чернявого Сашу, лет пяти.
Ещё через несколько минут выходит из дома Надя и ведёт за руки двух дочек - Нину и Галю, белесых, как и сама, востроносых с тоненькими косичками.
Больше никого нет.
 В домах из-за занавесок, смотрят, замирая, соседи. Улица затаила дыхание, слышен каждый шаг.
 Вот они подходят, немцы выхватывают детей и сажают их в грузовик. Дети плачут, кричат:
«Мама, мама!»
Плач, крики, матери бросаются к грузовику, их отшвыривают, они падают, поднимаются.
Немцы прикладами отгоняют женщин.
Глафира бежит, закрыв лицо руками, Надежда бросается на немцев, её отталкивают, она падает, снова толкает немца, он бьёт ее прикладом, она  тяжело падает, голова разбита, сочится кровь. Немец ногой пинает её тело.
Слышны крики,  плач детей, немецкая ругань. Часть немцев окружает грузовик, остальные с автоматами, приготовленными к стрельбе, идут по домам, где есть еврейские дети.
Немцы хватают детей, матери сцепились с детьми, их выталкивают прикладами,
окружают и гонят на площадь к грузовику. Тех, кто пытается вырваться, убивают.
Стрельба, крики,  плач детей, нечеловеческие вопли матерей. Стрельба, запах крови.
Грузовик уехал, в воздухе стоит стон, и эхо, как будто, еще доносит тоненькие голоса детей:
«Мама! Мама! Ой! Ой!»
Но вот, всё стихло. Разлилась страшная тишина. Убиты матери со своими детьми, они лежат, прижавшись, друг к другу в последнем смертельном объятии.
 Остались в живых лишь две матери - те, кто сами вели своих детей. Убежала вся в слезах Глафира, а Варя, еле ворочая ногами, почти ползла к своему дому.
Пахло гарью, кровью, чувствовалось страшное дыхание смерти.
День клонился к вечеру, и какой страшный день.
Жители замерли от ужаса, никто не выходил из дома, лишь слышны были голоса полицаев, они тащили трупы.
Немцы уехали, а на площади трупы детей, женщин, кровь. Полицаи тащат трупы ко рву у леса, чтобы сжечь.
Вечерело. Темнело, приближалась ночь, одна их тех страшных ночей, когда люди боятся всего, их окружают кошмары. Что ждёт их завтра и как  будет?
Тихо, свет не горит ни в одной избе, и лишь шуршат мыши, дышат тяжело коровы, и какие-то тени плывут от двора ко двору. Чуть лязгнет что-то, и опять тишина.
Полицаи, ушли по домам. Ров ещё теплый, не засыпан, дышит смертью, оставили до утра.
В эту ночь жители не спали, переживая, происшедшее.
В воздухе ещё звенели тоненькие голоса: «Мама! Мама!»
Крики, стоны, и весь ужас проплывал перед глазами, замораживая сердца и души людей.
«О, Боже, Боже» - шептали их губы, глаза наполнялись слезами.

Ночь забирала всё в свои владения, природа не отменяла своих законов. На небе взошла большая жёлтая луна, освещая место зверской расправы, улицы, дома.
Из леса веяло прохладой, запахами смолы, цветов, ароматом трав.
А страшная трагедия произошла, и нет детей и матерей прижавшихся друг к другу, матерей, прижавших своих детей к сердцу. Лишь две женщины остались пока жить.
Но пока…
Ах, какой же страшный  был этот день, для тех, кто остался в живых.
Дед Тарас, который жил во флигеле у своей дочери Глафиры, долго ворочался, болело всё:
ныли старые кости, да и пуще всего болело сердце.
«Боже правый,- он посмотрел на Икону и перекрестился, - да и как же могла моя дочь Глафира вести маленького Сашутку сама к этим извергам- немцам? Убью, стерву», - подумал дед.  Взял охотничье ружьё и пошёл к окну в спальне Глафиры.
Жёлтая луна освещала всю комнату, Тарас заглянул в окно и ахнул: Глафира лежала поперёк кровати, раскинув руки, из-под кофты сочилась тоненькая струйка крови, местами уже запекшейся.
 Рядом, что-то белело. Волосы волнами обрамляли тело. Старик зашел в спальню, подошел, подобрал бумагу, прочитал: «Умри, гадина. Твой Семён». Тарас так и сел.
« Ах,- подумал он,- узнали- таки партизаны, что было в селе. Хоть и дочь, да гадина, пусть сдохнет», - сказал он и пошёл к себе, горбясь. Завыл, как раненый, недобитый волк. Один он остался со своим горем  и с горем всех убитых.
«А зачем жить?»- спросил он, Но никто не ответил.
А ночь хоронила трагедию, сливаясь со смертью и с жизнью. Она видела всё.