Реквием 2. Любовь

Странно писать о любви сейчас – когда прошло два года с того момента, как мы перестали существовать как любовники. Странно писать о любви сейчас - когда прошел почти год со времени нашей последней физической близости. Странно писать о любви сейчас – когда мы почти полгода даже не разговаривали друг с другом по телефону. Странно вообще писать о любви сейчас – когда уже давно все существует только в моем воображении и на экране компьютера.

И все же я пишу, потому что только сейчас я почувствовала в себе силы понять, что это такое на самом деле – любить человека.

Это совсем не та любовь, которой я жила пять с половиной лет с тобой вместе и врозь, это совсем не та любовь, которую я убивала полтора года после тебя. Это совсем не та любовь, о которой я кричала тебе по телефону или рыдала в письмах, это совсем не та любовь, о которой я тосковала, сравнивая ее с пустотой, это совсем не та любовь, которой завидовали мои подруги или о которой подозревали мои близкие.

Я долго думала, прежде чем написать слово «любовь» - сначала на ее месте было другое слово – «ненависть». Я хотела написать реквием по ненависти, потому что это очень живое и очень осязаемое чувство, понятное всем и прочим, присущее любому человеку в моей ситуации, умирающее только вместе с тем, кто вызвал это чувство к жизни. Я хотела написать о ненависти к тебе внутри себя, и не смогла, но совсем не потому, что испугалась собственной злой природы или космического бумеранга, возвращающего отрицательную энергию, или твоего черного ангела-хранителя, нет. Ненависть – это когда всеми силами души, всей мощью плоти желаешь кому-то зла – то ли в виде мести, то ли в качестве наказания, то ли в форме предупреждения, но мне этого от тебя не надо. В фильме «Осень в Нью-Йорке» внебрачная дочь главного героя находит своего отца – успешного ресторатора и стареющего ловеласа – совсем не для того, чтобы упрекнуть его в том, что он более 20 лет не желал ничего знать о ее существовании. Ей просто хочется, чтобы он сказал совсем простую фразу – мне действительно очень жаль – то есть жаль, что так получилось в их жизни: он не был ей отцом в детстве и в юности, он не выдал ее замуж, он не читал ей сказок на ночь и не ругал за поздние свидания, его просто не было, хотя на самом деле он был. Но именно эту естественную фразу герой Ричарда Гира не может выдавить из себя – потому что ему в тот момент этого совсем не жаль, ему не жаль, что он не отец своей дочери, потому что ему не понятно, что это такое – иметь близкого человека. Приходит время, когда он сам прибегает к помощи дочери, потому что только с ней он может поделиться болью утраты – когда близкий тебе человек смертельно болен, а ты бессилен ему помочь, и тогда эта легкая формула сама собой слетает с его губ – слетает, потому что теперь он познал, что такое страдание потери, он сам того не желая, сумел прочувствовать, сколько боли причинил тем, что предпочел просто не быть.

Я просто хочу, чтобы и ты когда-нибудь сказал – пусть не мне, пусть не со мной, пусть не вслух, пусть как откровение – мне действительно очень жаль, что так получилось. Я не хочу, чтобы жизнь преподала тебе урок, я не требую, чтобы судьба тебя наказала, я не желаю, чтобы ты мучился от душевной боли или страдал от болезней, потому что во мне нет ненависти. То, что во мне есть, - как ни странно, любовь.

Однако начну издалека. Одна моя очень близкая подруга как-то процитировала фразу из американского сериала о том, что женщины любят не мужчин, а любовно составленные списки желаемых мужских качеств – сила, красота, успешность, богатство, здоровье, высокий рост и так далее. Как только под руку подвертывается более или менее подходящий кандидат, женщина начинает судорожно ставить галочки напротив тех качеств, которым он удовлетворяет, и прочерки – напротив тех, которыми он, увы, не обладает. Если галочек больше, чем прочерков, кандидат одобрен, и тогда женщина начинает взращивать в себе любовь, культивировать страсть, поливать и удобрять чувства и привязанности. Стоит картине измениться – например, мужчина из списка вдруг разоряется, теряет внешность в автокатастрофе, лишается мужской силы в результате операции и так далее, как женские чувства стремительно идут на убыль, потому что им, словно вытянувшемуся из горшка растению, нечем питаться, разве что славным прошлым, но этого суррогата надолго не хватает, и героини такого романа вновь отправляются на поиски идеального мужчины своей мечты.

Можно ли сказать, что мое чувство к тебе было полностью свободно от подобных меркантильных соображений – твоя мужская харизма, сила духа, основательность, честолюбие неопровержимы, разве я могла не подпасть под их настойчивое очарование, как, впрочем, многие женщины до меня и после меня? Но можно ли быть уверенным, что я полюбила тебя только потому, что слаба, как всякая женщина, «на передок»? Можно ли утверждать, что будь ты вполовину менее трудолюбивым, любвеобильным, высоким, я бы прошла мимо тебя, потому что галочек в моем листе было бы вполовину меньше? Увы, у тебя всегда была своя точка зрения по этому вопросу, полностью отличная от моей, поэтому пока что я оставлю эти вопросы без внимания.

Как говорили древние скандинавы, «хвали жен на кострах», что означало буквально следующее – верность женщины можно было оценить лишь после смерти героя или викинга, когда она добровольно сжигала себя на одном костре с мужем. Я вынуждена согласиться с этой варварской мудростью – понять, что такое любовь, и была ли она вообще, можно только после того, как навсегда утратишь предмет любви, ничего не обретя взамен – тогда придет знание, что такое горькая вдовья верность, отмирание всех и всяческих желаний, неумение видеть мир в ярких красках, непонятные врачам болезни, добровольное одиночество, иными словами, медленная и мучительная смерть на костре, в котором корчится отжившее тело любимого человека, все еще теплое в твоих воспоминаниях, ощущениях, мечтах.

Странно понимать это сейчас, странно говорить об этом сейчас, странно вспоминать об этом сейчас, но я действительно любила тебя. Именно сейчас я это понимаю, именно сейчас я открыто об этом говорю, именно сейчас я вспоминаю все, потому что только сейчас я осознаю, что я любила тебя ни за что, просто так, потому что, вопреки всему, несмотря на, в ущерб себе, на свою погибель, просто любила. Я бы любила тебя даже в том случае, если бы – не дай бог - твое лицо обезобразили ожоги, ты бы потерял на войне ноги, разорился, сел в тюрьму, навсегда уехал в другую страну – потому что мое чувство не зависит от твоих внешних или внутренних качеств, обстоятельств твоей жизни или карьеры, отношения ко мне или к своим детям. Я бы любила тебя любого – увечного, успешного, свободного, женатого, христианина, мусульманина, святого, убийцу – всякого, потому что мое чувство – такая же часть меня, как я сама, как моя любовь к ребенку, как моя любовь к родителям, как мое чувство справедливости, как мое живое слово, и исторгнуть его можно, только уничтожив меня – физически и морально, не оставив камня на камне от меня прежней.

Страшно признавать это сейчас, страшно думать об этом сейчас, страшно мечтать об этом сейчас, но по-прежнему люблю тебя. Именно сейчас я вынуждена это признать, именно сейчас я против своей воли думаю об этом, именно сейчас я втайне мечтаю о греховном, но я действительно люблю тебя. Я люблю тебя любого – того, кого я узнала семь лет тому назад, того, кого я любила пять с половиной лет, того, кто растоптал меня два года тому назад, того, кто отомстил мне год тому назад, того, кто не любит меня, того, кто больше не полюбит меня, того, кто ломал меня духовно и уничтожал физически, даже после того, как мы разошлись, просто потому, что мое чувство горит во мне, словно костер, на который я взошла вслед за тобой. Я люблю тебя любого – толстого, обрюзгшего, равнодушного, жестокого, хитрого, недоброго человека из чуждого мне мира, просто потому что я не умею жить иначе. Мне совсем этого не надо – мне бы полюбить мужчину, живущего со мной рядом, или найти другого человека, который полюбит меня хотя бы в четверть так, как я люблю тебя, но нет – я почему-то люблю тебя, хотя нас ничто не связывает друг с другом, кроме стремительно выцветающих воспоминаний, которыми мне больше ни с кем не хочется поделиться. Мне этого совсем не надо – мне бы родить ребенка от мужчины, с которым я живу, или найти другого человека, который захочет разделить со мной кров и дом, но нет – я почему-то люблю тебя, хотя наша природа столь различна, что даже тогда, когда ты хочешь помочь мне, от тебя исходит одно зло.

Несколько месяцев назад ты дал мне адрес старика-целителя, творящего чудеса и излечивающего от опухолей и бесплодия. Конечно же, я поехала – ведь ты подарил мне надежду. Странной была эта поездка – по пустынной зимней дороге к неласковому и странному дому, где меня в штыки встретила хозяйка, звериным нутром учуявшая «вечную» проблему – «муж бросил». Не бросил, сказала я тогда, искренне удивляясь женской злобе, наоборот, хочет от меня ребенка, потому и приехала. Странный чудаковатый дед, читавший заговоры на воду в пластиковой бутылке, ударял меня жесткой ладонью по животу, и все мое нутро тряслось от страха и веры. Обязательно родишь, сказал он мне, ты баба сильная. Хозяйка же обещала повыдергать мне патлы – тогда я подумала, что речь идет об элементарной женской ревности – хозяин то и дело щипал меня за нос и оказывал прочие знаки внимания, однако теперь я склонна думать иное. Недавно на обследовании я узнала, что опухоль моя вновь принялась расти – словно нос Пиноккио, когда он говорил неправду. Я ведь сказала деду неправду – меня действительно бросил муж, я действительно пытаюсь родить ребенка от покойника, я обманываю всех, кроме себя самой, потому что знаю, что это невозможно, как невозможно избавиться от мертвеца в доме, если не взойти с ним вместе на костер и не сгореть – как надо, дотла, до пепелища, до новой взошедшей на его месте травы.

Любить и умереть. Как это ни банально.