Записки ученого мастера. Лаптев

Это основной рассказ  из   семи рассказов-очерков, повествующих о преподавателях и сотрудниках Советской Высшей Школы, претерпевших жизненный перелом при переходе  России из Социализма в  Капитализм.  Прочие  произведения  являются самостоятельными и   служат, как   дополнительное  пояснение.

Лаптев.

Декабрь 1976 года, небольшой провинциальный волжский городок,  улица Гагарина, пятиэтажный дом – «хрущевка», четвертый этаж , двух комнатная квартира. За письменным столом  сидит молодой человек  двадцати двух лет отроду – Александр Лаптев. На столе - раскрытое  на  первых страницах пособие  по математике для поступающих в высшие учебные заведения.  Он сидит не первый час  и упорно пытается решить несколько простейших примеров – не получается.
Прошло  пять лет, как  наш герой делал  что-то подобное. А  потом были  специализированные предметы технологического техникума, производственные практики, защита дипломного проекта,  работа по распределению  в Казани… Устойчивое  желание продолжить  образование   сформировалось у Александра только   в армии.    Ранее  он  не испытывал особой тяги к знаниям и  воспринимал учебу, как неприятный  общественный оброк.. Может быть,    недостаточно доходчиво объясняли  родители, а,  скорее всего,   так он  рос, формируясь согласно собственному внутреннему сценарию. Установки, вроде хороших оценок,   не находили в  его сознании  должного отклика. Хотя  бывало, что-то и  пробуждалось, тогда  Сашка принимался за учебу, но, обычно,  сразу  не спрашивали  (сам он никогда не рвался – руки не тянул), а чтобы продолжать  дальше, без ободряющей оценки предыдущего,  не  хватало  терпения – пропадала заинтересованность. Да,  и учителя,  если, вдруг,    он  и  отвечал хорошо,   по инерции ставили тройки. Последнее, тем более,  отбивало у него  всяческую охоту к  прилежному учению.
Вот так, что называется, через пень - колоду,   Лаптев  окончил  восемь классов средней школы и поступил в технологический техникум на   Литейное производство -  специальность, на которую  традиционно  зачислялись  одни  троечники  - без всякого  конкурса.
 Можно сказать, что наш герой   выбрал профессию, о  которой  не имел  представления, если не считать собственных  опытов по упрочнению   самопальных пистолетов.   Самопалы  были оснащены  деревянной  ручкой,  с  прикрученной  к ней   металлической трубкой, расплющенной на конце. В  трубку  засыпался порох, уплотненный пыжом – куском  ваты - затем  насыпалась дробь,  удерживаемая  скомканным  шариком из газеты. Для воспламенения пороха в трубке прорезалась узкая щель, рядом с которой привязывалась спичка .  Для выстрела  требовалось резко провести по  серной головке коробком .
Дробь и порох тайком  отсыпал  у своего отца – охотника один из приятелей .   Пацаны  уходили   в  лес и  испытывали свое оружие. Между сосен гремели выстрелы, сопровождающиеся вырывающимися языками пламени и клубами сизого дыма ...  Эффектное зрелище… Для разнообразия   сорванцы стреляли с  расстояния в несколько шагов по  подвешенным   металлическим листам, банкам...  Но часто  трубки   самопалов разрывало. Слава Богу, что все обходилось ожогами на  руках… Хотя, среди  малолетних знакомых Лаптева были случаи, когда подобные   потехи  заканчивались отрыванием пальцев, выбиванием глаз, вкраплением пороха в кожу лица (жуткая зрелище – мальчишеская физиономия  усеянная , как веснушками,   сотнями синих точек). 
И вот, чтобы не испытывать судьбу,    Сашка  придумал  следующую технологию. В  деревянной ручке  он сделан глубокий желоб, в  который    поместил  дульную  трубку.  Затем,   в консервной банке над зажженной газовой плитой он  расплавил свинец и  залил его вокруг трубки . Таким образом,  самая  опасная часть дула оказалась в   свинцовой  оболочке,  толщиной около сантиметра.  Это был его первый литейный опыт, сразу оказавшийся на удивление удачным. Из надежного по-настоящему боевого оружия   сорванец стрелял долгое время, пока мать случайно не обнаружила опасную игрушку.
В техникуме наш герой  окончательно «съехал»: мало того, что  учился отвратительно, так  еще  и числился одним из первых хулиганов. Почти все свободное время  он проводил с  новыми товарищами в  общежитии. Вырвавшиеся из под родительской опеки   юнцы   играли на гитарах, пели блатные песенки, перекидывались в картишки на деньги,  пили  дешевое красное вино...  Немудрено, что все это не отличалось благопристойным поведением  и часто становилось  известно преподавательскому составу.
Неоднократно у руководства  появлялось желание избавиться от нерадивого  учащегося . Особенно остро вопрос об отчислении встал после первого курса, когда ,  ко всему прочему,  Лаптев завалил первые три экзамена . И к последнему – четвертому -  по химии,  тоже совершенно не был готов, но , тем не менее, получил тройку -  пожалел  преподаватель – их групповой  руководитель. Он же  предупредил Сашку, что на педсовете техникума уже принято негласное решение об его отчислении.
Этого  Лаптеву ни как  не хотелось – жаль было расставаться с  дружной компанией.  С просьбой   пересдать экзамены,  нерадивый учащийся  обратился  к начальнику отделения  Виктору Григорьевичу  Бейлину. «Да, ты все равно не сдашь   - всего три дня  осталось до окончания сессии ?! – сразу же возразил начальник.  « Ну, разрешите», -  бурчал Сашка. Бейлин упорствовать не стал и выписал допуски на переэкзаменовку, но при расставании  пренебрежительно хмыкнул,  с отчетливым подтекстом: мол,   все равно завалишься.  Вообще,  Виктор Григорьевич   был неплохой мужик, да и историю преподавал интересно, но чуть что  оскорблял  и осмеивал своих учеников, что  не делало ему чести. К слову,  спустя полгода,  Нервного сатира  самого  выгнали  за аморальное поведение. Приревновавший педагог   в пьяном виде ,  среди бела дня - на улице  - принародно,   гонялся  с топором  за свой женой.  После увольнения  Бейлин   подвизался в военкомате,  потом  «дорос» до начальника местной тюрьмы, где погорел на взятке, за что и оттянул  «пятерик».  Из заключения  «начальник» вышел уже изрядно «помятым». Былого презрения, которое читалось в его глазах, едва ли не ко всем и вся,   поубавилось. На воле он быстро потерялся, как канул...
После получения от Григорича упомянутых допусков,  Сашка весь вечер готовился   к пересдаче литературного сочинения. И получил трояк. Затем, с тем же успехом,  сдал физику. Осталась математика.  Чтобы успеть  охватить весь материал,  ему пришлось заниматься и ночью. Усилия  даром не пропали -  Лаптев ответил на билет и решил задачу. Но математичка не поставила   тройку сразу. «Нет, - возразила она, - ты очень плохо занимался в прошедшем году –  тебя нужно проверить, как следует. И  начала задавать  одну задачу за другой, потребовав решать их тут же -  сидя за экзаменационным столом.  Наш герой  сосредоточился и стал   «щелкать» оные,  как орешки. После десятка правильных решений красивые черные очи  преподавательницы вылупились от удивления. Ей непременно   хотелось поставить  двойку, но она не получила к этому ни единого шанса.  Естественно, наспех забитые знания тут же выветрились, но дело  было сделано – он  остался со своими друзьями. 
Через год история повторилась, хотя  на этот раз Лаптев пересдавал только два экзамена. Все прошло в том же ключе: когда «подперло» он  умудрился  быстро разобраться во всем, что требовалось. И вот сразу после сдачи сессии за второй курс  наш сорвиголова,  в составе многочисленной   шумной   компании,  хорошо погулял в  общежитии, где подвыпившие молодцы  оказались замечены  самим   директором  . Однако, догнать проворных юношей высокопоставленный товарищ не смог, а , скорее всего,  просто не захотел.   В советские времена отчисление  учащегося  за пьянку  было чревато для  самого начальствующего  - с него могли спросить за недостаточную воспитательную работу.
Оторвавшись от директора,   Сашка, на пару ,  с  закадычный дружком  продолжили «керосинить» на всю катушку, а поздним вечером  завались  в ресторан «Поплавок», располагавшийся  на втором этаже дебаркадера - речной пристани.  Красота! Внизу, в  сполохах  угасающего  летнего заката рябила  Волга.  Просторный зал с раскрытыми настежь высокими окнами, столики на начищенном паркете, гул  раскрепощенных голосов,   зеленоватый стеклянный подсвет, голубоватый табачный  дымок ... Стараясь идти прямо, приятели нашли свободные места, уселись  и стали ждать  официанта...  Вдруг,  совершенно неожиданным образом, рядом с ними возник их преподаватель, рослая  фигура которого,  пугающе   преломлялась  в искривленном алкоголем сознании дружков. Старший товарищ  заставил молодцов подняться и «под белы рученьки» спустил  незадачливых  выпивох по крутой лестнице  на первый этаж. По пути следования они узрели  почти весь преподавательский состав техникума, восседавший за  длинным столом  и также отмечавший  окончание учебного года. До дружков  докатился и  возглас директора : - «Вот именно эти оболтусы сегодня днем и буянили в общежитии».  Но ребята не сдались и догуляли, таки,  свое, но   в другом ресторане.
Очнулся  наш герой   в незнакомом  сарае. Он лежал  на нескольких досках лицом вверх.  Через дырявую крышу  моросил  дождь. На часах было около пяти утра. Встал, шатаясь. Был еще пьян, но уже соображал. Попытался, было, открыть дверь   -  она оказалась заперта  снаружи. Как он сюда попал, так и не вспомнил. Без особого труда выбил дощатую перегородку, вышел и  узнал окрестности района ,   по соседству  с которым жила его подружка. Видимо, к ней он и пробирался...  В техникуме  было разбирательство, но дело «замяли».
Подобных происшествий с  Лаптевым в годы его буйной юности было столь много, что их описание заняло бы не один десяток страниц.  Но, думается, что читатель уже составил себе вполне достаточное  представление . Хотя , пожалуй,   кое-что требует  дополнительного  освещения. При всей своей бесшабашности  Сашка,  на общем фоне, выделялся  трудолюбием. Он всегда был первым в пионерском сборе металлолома , по труду в школе  -  только пятерки… Ну,  а в техникуме  это ярко проявлялось на  производственных практиках. Нашему герою  удавалось  быстро осваивать рабочие профессии . По истечении нескольких дней  он начинал трудиться  наравне с постоянными рабочими и получал в месяц, по сдельной  оплате,  до двухсот рублей – очень хорошие деньги в  начале семидесятых годов. А его товарищи по группе  зарабатывали только  около «соточки».  Подрабатывать же  наш герой   начал с пятнадцати годков. С друзьями он нанимался на разгрузку барж с зерном, вагонов с цементом, колотил  деревянные ящики, даже помогал  штатным кладбищенским землекопам ...  В результате  Сашок  всегда  имел  собственные деньги, на которые хорошо одевался и погуливал.
И еще, он  много читал, причем выбирал книги  самого разного содержания, в том числе и классику. Мать порой выключит свет, так малый пользовался  фонариком, а  если что вставал в самую рань, ни свет – ни заря,   и дочитывал – не терпелось. Более  всего  Лаптеву   полюбилось  повествование Даниэля Дефо о   Робинзоне Крузо. Это произведение он  знал почти наизусть. Именно оно  на всю  жизнь «вбило»  в его подсознание основополагающую мысль: « Если искать – выход найдется».
Во время двухгодичной службы в армии  (в основном на младших командных  должностях -  вплоть до старшины роты ) с  нашим героем, пусть и запоздало, но  произошел  тот самый перелом, после которого человек начинает задумываться о смысле жизни и ставит перед собой конкретные цели. Ну, а как преуспеть без  знаний ?  Захотелось учиться.  Куда и делась  его разболтанность - пришла  целеустремленность. Срывы  случались, конечно, но уже эпизодически – как недоразумение.
 В тот вечер, с которого начался  наш рассказ,  Александр  решил примеры из сборника. Но  сделал вывод, что  с его базовыми знаниями, надежнее  готовиться не самостоятельно, а поступить на  подготовительные  курсы, которые  ежегодно организовывались  в Технологическом институте.  Работать он  устроился  буровым  в геологическую экспедицию инженерно-строительных  изысканий.  Именно с геологией он  решил связать свою дальнейшую жизнь. Учиться по литейной специальности  представлялось скучно. То ли дело работа на свежем воздухе, в диких нехоженых местах… - романтика была не чужда нашему герою. И вот в составе бригады из трех человек он начал колесить  на самоходной буровой вышке по  области. Было очень трудно совмещать выездную работу с посещением  подготовительных курсов.  Иногда, по производственной необходимости,   приходилось и пропускать, но если имелась хоть малейшая возможность попасть на занятия , он  ее использовал. Другие рабочие  оставались ночевать в какой-нибудь сельской гостинице, а он, добираясь на перекладных до города, спешил на учебу, а рано утром обратно. 
Наступило лето. Экспедиция получила  заказ на очень большой объем изысканий, для выполнения которых требовалось работать  вахтовым методом. Понятно, что о серьезной учебе в новых условиях и думать было нечего. К тому же, спустя полгода,  Александр  интуитивно почувствовал, что   геологическая стезя не для него - не легло, как говориться. В дополнение,     серьезно заболел  отец, который жил один и  требовал  постоянного присмотра. Все сошлось к тому, что  Лаптев  уволиться , хотя его уговаривали остаться, суля перспективы роста и повышение разряда.
Чтобы не терять год  наш герой решил поступить в технологический институт на вечернее отделение и  стал подыскивать  подходящую работу. Но везде , куда бы он ни обращался,  предлагали только двухсменный или трехсменный  рабочий  график ,  предполагавший  заведомые трудности с  посещением  занятий.  Тогда, его матушка, крайне довольная   новым поведением сына, предложила  пойти  на дневную форму обучения.  «Наверное, будешь на стипендию учится?!  -  пояснила она, - А , если что - голодным не оставлю. Да, и подработаешь, когда».  Он и не думал о таком  варианте, но сразу  понял:  это то, что ему хочется.
 Лаптев, как бывший солдат,  имел право на зачисление вне  конкурса  на любую специальность. Но наш герой, памятуя предыдущий опыт, предстоящей учебы побаивался и   выбрал   литье,  интуитивно  полагая,   что знакомое дело сподручнее.  Когда он  подавал документы, молодые девчонки из приемной комиссии от души посмеялись, выяснив  что у возрастного абитуриента  средний балл по  общеобразовательным предметам равен точно трем,   без единой десятой. Подобного  у них еще не было! 
 Временно он  устроился   грузчиком  на склад готовой продукции местного хлебозавода. В его обязанности  входило укладывать  в подъезжающие машины ящики с  печеньем. В  рабочие перерывы  Лаптев готовился – повторял учебный материал. От этого занятия его постоянно пытались отвлекать молодые девицы, работавшие на выпечке. Но полуобнаженные ( в цехе было очень жарко)   прелестницы, как ни старались, не могли оторвать его от занятий .  Кто  знает: хорошо это или плохо в молодые-то годы?  Каждому свое.
Первый   экзамен -  математику письменно он сдал  на пятерку. Далее были математика устно, физика, литературное сочинение –  все четвертки. Результаты оказались   совершенно  непривычными для Лаптева и от этого   приятно-волнующими. Тридцатого августа он уволился  с хлебозавода, а первого сентября, в составе своей  только что укомплектованной студенческой группы,   поехал в колхоз -  помогать  собирать урожай. Основной состав  его новых товарищей составляли вчерашние десятиклассники, только трое парней  после армии. Особой дружбы в группе  не завязалось. Даже девушки казались  какими-то серенькими мышками.  Саша невольно сравнивал   и вспоминал  друзей по техникуму. Увы,  сравнение  удручало. Даже   как следует повеселиться,    студенты  не могли – не было темперамента. А когда пили  вино, то  просто пьянели  – без всякого куража?!  Месяц прошел скучно.
Занятия начались в октябре.  Нашего героя  назначили  старостой группы. Замелькали  лекции, практические , лабораторные …  Он сразу втянулся в новую для себя систему обучения.  Трудности  возникли только в отношении английского языка. При первом же опросе их преподавательница - Таисия Акиндиновна  Савина   пожурила старосту: « Что же Вы такой ленивый? После армии уже?!». Не знала интеллигентная женщина,  что «лентяй»,   целых  две недели   перед этим ,   только и  старался , чтобы   хоть как-то  выполнить задание. Иностранный  язык он  никогда не учил :  ни в школе , ни в техникуме. Ему ставили тройки, которые были  очень сильно натянутыми. Учителя частенько  его  выгоняли с уроков английского, чтобы не мешал. Мало того, что не знал ничего , так еще и вел себя  возмутительно…    Пришлось  признаться Таисии Акиндиновне в полнейшей своей несостоятельности. Милейшая женщина  поняла и начала учить  бедолагу   с самых азов – с учебника за пятый  школьный класс .  В то время, как  товарищи Лаптева бойко «шпарили» газету английский коммунистов, он  переводил  сказки американских чернокожих рабов  про братца Кролика и хитрого Лиса ...
Подошла первая  сессия. К экзаменам  Лаптев  готовился серьезно. Речь шла о стипендии, продолжить получение  которой   было просто необходимо – не на шее же  матери  сидеть?! Все экзамены  сдал на отлично -  и  стипендия увеличилась до  пятидесяти рублей.  С учетом , что Александр  дополнительно устроился  лаборантом на кафедру ( еще  сорок рублей)  вышел неплохой месячный заработок, вполне соизмеримый с доходами многих постоянно работающих советских граждан.  Можно было свободно питаться и кое-что  прикупить из одежонки. С  разгульной жизнью, которую он вел до армии, было покончено – денег вполне хватало.
После первого курса состоялась производственная практика. Наш герой  попросился на  тот же  участок,  где когда-то работал еще  в техникуме.  Его  вспомнили и сразу поставили  на сдельную оплату. Окрепший физически он   начал перекрывать нормы выработки в несколько раз. Дошло до того, что сами рабочие попросили  этого не делать, мотивируя , что  «срежут» расценки. Лаптев вошел в положение тогдашнего гегемона  и не выдавал всего,  на что был способен. Увы...
Он продолжал отлично учиться. В различных общеинститутских предметных олимпиадах   неизменно оказывался или победителем,  или в призерах. После второго курса  первый раз поехал стройотряд и  трудился каменщиком на строительстве зернохранилища – двухэтажного здания из кирпича.  На слете  стройотрядов   его наградили  знаком Центрального Комитета  Комсомола  - Мастер-умелец, а по итогам сезона   премирован бесплатной путевкой заграницу  в Германскую Демократическую Республику и Польшу. В следующие годы Лаптев уже ездил в составе стройотрядов, как командир. На этих летних приработках, он  познакомился с  ребятами  из других групп и  курсов, между ними устанавливались  настоящие   дружеские отношения. Да, советские стройотряды были серьезным  движением. Лентяи  и прочие  чурались их, как  огня.  А «правильные» молодые парни, да и девушки,  с большим удовольствием  ездили   неоднократно.
На четвертом курсе  нашему герою  была назначена государственная Ленинская стипендия  в размере ста рублей. Эту стипендию мог получать только один из тысячи студентов – такова была  норма. И мало было годами учиться  только на отлично – так учились,  примерно,   один – два студента в каждой группе. Дополнительно нужно было выполнять большой объем общественной работы.  Александр соответствовал  требованиям, будучи    старостой группы, командиром стройотряда и председателем совета отличников института.  В этом же году его приняли кандидатом в члены КПСС.  К слову, в партию сам он  не напрашивался. Более того,  его просто уговорили  подать заявление, когда  пришла разнарядка принять нескольких студентов.  Лаптеву нравилось быть в гуще  общественной жизни – он полагал, что так оно должно быть  и дальше, и   согласился.  Как кандидату в члены КПСС ему сразу дали партийное задание – возглавить  строительный отряд для работы  на заводе железобетонных конструкций.  Все изготовленные студентами плиты, перемычки и тому подобные элементы отправлялись  на строительство нового учебного корпуса.
 Предприятие располагалось   в другом городе,  примерно в  ста километрах. Все лето  командир   со товарищи  трудились. Сделали, что  планировалось. Ребята  разъехались.   Александр   задержался , чтобы проконтролировать отгрузку последних изделий. До поезда оставалось три часа. Моложавый заместитель  директора предложил « спрыснуть отвальную», Лаптев принял предложение . Для этого у него  имелся  еще один повод: назавтра  был назначен день его свадьба. Да-да – вот так, как в кино: с корабля на бал.
Наш герой  познакомился с Аллой в конце первого курса. На одном  из танцевальных студенческих вечеров он заметил  высокую  девушку с большими карими глазами и иссиня черными волосами,  спадающими пышной волной  на плечи. Девушка была  хороша собой и прекрасно одета, что  резко  выделяло ее  на общем студенческом фоне. Звучала музыка, ребята танцевали, красивая девушка  одиноко стояла, около  мраморной колоны. Видно было, что она расстроена ...  Ну, Лаптев и пригласил.  С этого вчера они  стали встречаться. Только спустя  месяц,  он узнал, что Алла была дочка очень влиятельного в городе партийного функционера.  Как в песне:  « дочь прокурора и какой-то  жиган».  Внешне  Александр был  приятным , многие  называли  даже  красавцем.  Его лицо  слегка портил сломанный   в годы буйной юности нос , хотя , это  придавало  мужественности.  Они смотрелись  хорошей парой.  И он увлекся красавицей  и она им , и вот    решили пожениться.
В тот вечер (накануне  свадьбы) Лаптев расслабился и в компании с заместителем директора  «нарезался по полной…» С  великим трудом  командир стройотряда   вскарабкался на отходящий поезд. С собой, в числе прочего,  он вез и флаг студенческого отряда, демонстрация  которого привела в восторг случайного попутчика – бывшего фронтовика.  Естественно пришлось и с ним пропустить …   По приезду сознание нашего героя  изрядно сжалось и периодически пропадало, но он запомнил напутствие  старого вояки : « Береги знамя, Сашка. Счастливо тебе!». 
Очнулся  дома - на следующее утро… Мать с сестрой трясли его,  что есть силы. « Да, вставай  же -  на свадьбу опоздаем!». С огромным усилием  в состоянии близком  к прострации  жених привел себя в порядок. По понятной причине  на мероприятии он был грустноват. Да, и само  торжество  прошло буднично.  Из друзей не было никого – одна немногочисленная родня , чуть более десяти человек.  Так решила Алла, да и Александр понимал, что его приятели  никак не вписывались в этот праздник.  Через день молодожены поехали в свадебное путешествие  по Северному Кавказу. Реальные семейные  отношения  не заладились сразу же. Через месяц  они  расстались, но не развелись, а стали жить каждый по сам себе,  не обременяя друг друга…
Семейные неурядицы Лаптев переживал , конечно, но не трагично. Может, времени  было мало: учеба,  общественная деятельность,  работа ( лаборантом,  сторожем-кочегаром) .  К тому же его  волновала перспектива   остаться на кафедре после окончания института –   наш отличник    принял решение идти в науку.  Еще  в детстве, в одной из очередных воспитательных бесед,   папа,  бросил ему фразу: « Ну, что ты за человек? Нет бы,  учился, как следует. Поступил в институт, потом в аспирантуру, стал бы кандидатом наук, как дядя Боря. А ты?!». Дядя Боря был  братом отца, он закончил  МВТУ им. Баумана, там же  защитил ученую степень.  Старший Лаптев  не имел высшего образования - помешала война, но , будучи  от природы умным человеком,  понимал, что к чему -   всегда в восторженной  форме отзывался о своем родственнике. Как знать, может быть именно это  родительское пожелание, пусть и вскользь высказанное,  оказало свое решительное действие  спустя пятнадцать лет – детское сознание  восприимчиво.
Опираясь на советы  сотрудников  кафедры,  Александр  улучил момент и подошел к заведующему -  профессору Крестовскому ( о Крестовском   в этом сборнике есть отдельный рассказ).  В заранее подготовленном  устном  обращении он четко и прямо изложил  свое желание. Леонард Зиновьевич любезно выслушал  и пообещал подумать. В результате,    ленинского стипендиата  подключили  к  изысканиям оптимальных технологических режимов литья методом вакуумно-пленочной формовки – способа , недавно запатентованного  японцами. Советские ученые-литейщики дружно подхватили  иностранную  новинку, принципиальная схема  которой была ясна, но , как всегда, все упиралось в мелочи. По всему СССР этими  «мелочами» стали заниматься несколько десятков соискателей кандидатских степеней,  в  том числе и  Борисенков Виктор Александрович – ассистент кафедры, научным руководителем которого  числился   профессор Крестовский. 
Помогая Борисенкову ,  Лаптев не был задействован чисто механически:  пойди – принеси, как это имело место при работе  простым  лаборантом. Нет, Виктор Александрович  ставил перед ним  вполне самостоятельные научные задачи и не прогадал -  в дальнейшем Александр предложил  несколько  вполне значимых идей. Не стоит думать, что литейная наука того времени была сопряжена исключительно  с разработкой новых технологических решений . Помимо практического приложения, от соискателей ученых степеней требовалось изучать физическую природу исследуемых процессов. В тематике, к которой подключился Лаптев, к этому относились сложные   теоретические  задачи,  связанные с деформированием  полимерных пленок при облицовке рифленых  поверхностей, а также  описание  газодинамических режимов, возникающих при фильтрации воздуха через слой песка,  и т.д.  С некоторыми допущениями, но указанные задачи решались… Однако, к  большому разочарованию Александра, с самим  Крестовским никакого общения у него не было  - Леонард Зиновьевич  вникал в   результаты исследований крайне редко и делал это, общаясь только с Борисенковым. Но, все равно, заниматься наукой Лаптеву  нравилось.
В конце четвертого курса наш герой  сдал на отлично экзамен по английскому языку. Таисия Акиндиновна от души его поздравила.  Одолел , таки! Это была  еще одна, по-настоящему значимая,    победа над обстоятельствами.   Летом Александр  в последний раз съездил, как командир стройотряда,  на Севера : в Новый Уренгой. Хорошо заработал и успел в сентябре отдохнуть на «югах». Осенью   он вновь сошелся с Аллой.  Последний год обучения  прошел, как всегда, в бурной деятельности. Его доклад был признан лучшим на научной студенческой конференции. Диплом ленинский стипендиат  защитил , как положено. В прилагаемом   вкладыше  не было хороших оценок  - только отличные.
По распределению Лаптев  остался  при институте. Некоторые  из сотрудников   предостерегали.  Их аргументы сводились  к следующему: « В науку пробиться на нашей кафедре очень сложно. Зачем тебе рисковать? Ты же первый в распределительном списке – можешь выбрать хороший город, с предоставлением квартиры…».  Но он  не прислушивался, будучи твердо уверенным, что , благодаря своим трудам , все преодолеет.
Нового сотрудника тут же послали в колхоз, в качестве старшего студенческой группы первокурсников. Это было в конце  августа. Через несколько дней  у него родился сын – Артемка. Александр вернулся, забрал сына и жену из роддома, а на следующий день  - обратно в деревню к студентам.  После колхоза  он  включился в  оформление  отчета за проделанную двухлетнюю  работу по теме. Параллельно он  начал посещать  подготовительные занятия  для сдачи кандидатских минимумов по философии и иностранному языку. Домой  приходил  поздно -  уходил   рано. Жена Алла  никаких препятствий не чинила. В его отцовские обязанности  входило катание сына в коляске по выходным. 
Как гром среди ясного неба: за пару дней до встречи  1982 года наш герой   узнал, что  его статус на кафедре ограничился временным трудоустройством  на  научной теме, которую не продлили. Встал  вопрос:  что же делать дальше? Профессор Крестовский, как заведующий кафедрой, в скоротечной  беседе равнодушным голосом предложил  подумать над возможными  вариантами: уйти на завод;  остаться работать учебным мастером и продолжить по вечерам заниматься вакуумно-пленочной формовкой; перейти на другую тему.  На первый взгляд  все выглядело  корректно, но … На заводе  предстояло подвизаться уже не в ранге молодого специалиста – без каких-либо  преференций.  Как это может быть,  Лаптев знал из   опыта  трудоустройства по окончанию службы в армии.  Да, и не хотелось ему  на завод.
Обязанности учебного мастера   включали в себя подготовку к проведению лабораторных работ –   занятие не требующее особой квалификации ,  но подразумевавшее  постоянную суету: подай –принеси…   Хотя, свободное время для научных занятий найти  было  можно,  что и делали многие из сотрудников кафедры. Но продолжать  дальше под началом своих бывших руководителей  не  хотелось. Александру  было обидно,  что Крестовский и  Борисенков  использовали его втемную. Конечно, они знали, что  тема не продолжится, но им требовался  исполнитель,  не мучимый  лишними размышлениями.  Это  было   неприлично, но вполне  укладывалось в общую канву социальных отношений того времени, как, впрочем, и в канву любых других времен и народов.   Лаптев  мог бы закрыть на все глаза ради конечной цели – достижения ученой степени. И ему  было  жалко  бросать  то,  в чем  достаточно преуспел и имел публикации – крайне важная позиция для   соискателя.  Однако, он  осознавал, что совместные  наработки мелковаты для защиты сразу двух кандидатских . Нетрудно было предположить,  что Борисенков  заберет все себе.
А тут, как раз с начала нового года, доцент Петр Вячеславович Гусев заключил с подмосковной фирмой , связанной с «оборонкой» ,  крупную научно-исследовательскую тему по исследованию направленной кристаллизации жаропрочных сплавов.  Ему требовались исполнители - он  пригласил - Лаптев согласился. У  Гусева работала целая команда. Входил в нее и товарищ  нашего героя  – Юрий Клюкин, с которым они учились  еще в техникуме ( о Клюкине  в этом сборнике есть отдельный рассказ). В юности дружили, но потом их отношения стали просто  товарищескими. Юрий не служил в армии и окончил институт на два года раньше. На теме он  занимал должность старшего инженера – ответственного исполнителя.
Доцент Гусев,  не блиставший  значимыми научными идеями, тем не менее, считал себя вполне состоятельным . В этом не было ничего удивительного - в советских  вузах подобные типы встречались часто , пожалуй,  даже  чаще, чем через одного.  Убежденность в собственной  значимости  помогла ему достаточно уверенно держаться «на плаву». Отчетность  за перечисляемые денежные средства  никого особо не волновала. Ну, давали  деньги и давали, просящим конечно . Большие государственные люди, видимо,  считали: « Пусть себе потешаться , авось что-нибудь да и придумают», что не было  лишено здравого смысла. Известно, что в науке, подавляющее большинство так ничего и не добивается. Часто это вовсе  не их вина - госпожа Фортуна посещает избранных. Но именно   счастливцы,  в конечно итоге и с лихвой ,  оправдывают труды все прочих – неудачников.
В советское время , при везении,  кандидатскую степень  можно было получить и малой кровью ( за счет наработок научного руководителя),  но за  докторскую приходилось изрядно попотеть.   За этим пристально следила Высшая аттестационная комиссия, имевшая ранг министерства.  Конечно, никто не требовал блистательных результатов, но , как говориться : « Уж , будьте добры». Петр Вячеславович, не имея весомых идей,  сделал ставку на Клюкина, которому разрешил  все , что тот ни пожелает. В этом был прямой резон – Юрий работал , как одержимый и к описываемому моменту успел предложить несколько оригинальных  идей, претендовавших на получение авторских  свидетельств (патентов).  На Лаптева, как на молодого сотрудника,   Гусев возложил прочее – обустройство новой лаборатории, основной единицей которой должна была стать  современная  вакуумная печь для выращивания монокристаллов. Теперь нашему герою предстояло собирать не лабораторную, а промышленную установку, причем очень сложную. Александр воспринял это, как должное. «  А как же еще? – рассуждал он сам с собой, - Так и должно быть – нужно вложить  свой кусок в общее дело, а потом уже претендовать на  особое расположение». Он с жаром принялся за работу. Вникал во всякие мелочи, читал соответствующую техническую литературу. Дело пошло.  К лету вакуумная печь была собрана  и опробована в стандартных режимах. Это потребовало от молодого инженера  большого напряжения. Плюс - параллельно - по вечерам и выходным,  он готовился к сдаче двух кандидатских минимумов. И  сдал их на отлично. 
Для справки: управиться с кандидатскими экзаменами  при «коммуняках»  было  сложно. По английскому  языку требовалось прочитать техническую книгу с сотнями страниц. При приеме  могли ткнуть в любой  абзац,  который  следовало  тут же озвучить  на иностранном  и перевести.  Далее соискателю предлагалось:  чтение и перевод уже незнакомого текста;  рассказ  и беседа  о своих научных исследованиях; краткий обзор политической ситуации в мире. По последнему вопросу Лаптева подробно расспрашивали по-английски о недавно прошедшем съезде коммунистов Вьетнама. Ну, и марксистко-ленинская  философия не являлась подарком. Кроме знания основных весьма и весьма  витиеватых  понятий, требовалось изучить более ста первоисточников  - сочинений самых разных философов. 
На  других кафедрах, чтобы соискатель имел возможность сдать  кандидатские минимумы, его фактически освобождали от работы . Делалось это путем направления претендента  на годичную стажировку в какой-нибудь столичный вуз. Указанная практика использовалась широко и была официально узаконена. Почему направляли в другой вуз? Да, просто,  в Технологическом институте не было своей аспирантуры – в любом случае  экзамены  нужно было сдавать на стороне. Сдавшие кандидатские экзамены соискатели, как правило ,  тут же  поступали в дневную аспирантуру и , уже ничем не отвлекаясь, с головой погружались в научные исследования.
Но все вышеизложенное не относилось к  кафедре  Леонарда  Зиновьевича Крестовского. Товарищ профессор над политикой воспитания собственных кадров откровенно посмеивался, высказываясь, что это дело самого соискателя. Мол, кому надо, тот пусть и ищет возможности – куда спешить?
 Конечно,  это попахивало  чистейшей   демагогией – профессору просто не хотелось лишний раз перетруждаться. А с чего бы?! Подразделение Леонарда Зиновьевича было полностью  укомплектовано     преподавательским составом. При этом  на кафедре  шла интенсивная научно-исследовательская работа – от желающих, приобщится к  процессу,  отбоя не было.  Оно и понятно:  заработок кандидата превышал раза в три  зарплату рядового гражданина, плюс интересная и «непыльная» работа,  обеспечение  приличной жилплощадью… Не мудрено - упирались -  не благодаря, а вопреки.  Крестовский это хорошо понимал.
Верный своим принципам заведующий кафедрой и внимания не обратил на успехи нового сотрудника. Хотя, можно было бы - в советское время ни до него, ни после -  никто на кафедре подобного  не повторил -  никому не удалось сдать два кандидатских спустя год после окончания института, будучи загруженным  штанными обязанностями.
Стоял конец июня, нашему герою не терпелось «прозондировать почву» насчет возможного  поступления в аспирантуру. Петр Вячеславович с живостью откликнулся. Он  позвонил в известный  московский  научно-исследовательский институт.  Доктор  наук Степанов согласился встретиться с соискателем, а сам Гусев обещал подготовить план возможного взаимовыгодного сотрудничества.
 Через несколько дней, как договаривались,  Александр  приехал  к Петру Вячеславовичу на дачу. На участке - никого . Лаптев покричал и  по  донесшемуся ответу  понял, что шеф  посиживает в маленьком , наспех сбитом,  деревянном туалете.  Гусев долго не выходил… Наконец, он  облегчился, вышел, присел на скамейку и  на подвернувшемся  смятом  листочке с неровными краями,  написал Степанову сопроводительное письмецо, содержание которого уместилось в несколько предложений, типа: желаю здравствовать. На оставшейся свободной нижней половинке   Гусев набросал простейшую  и широко известную схему и , немного подумав. добавил  на словах: « Ты, главное смотри в оба и держи ушки на макушке. Может,  они сами чего предложат?! В науке, брат,  главное, как тебе повезет!».  Вот таким  и оказался, на деле,  обещанный развернутый план …  Не на это, мягко сказать,  рассчитывал  молодой соискатель, хотя после полугодовалого общения с Гусевым, произошедшее не стало  для него неожиданностью. 
Спустя неделю Лаптев встретился в Москве со Степановым, оказавшимся  довольно разумным   дядькой, без всякого профессорского апломба. Он мельком взглянул на записку Петра Вячеславовича, и предложил  подумать над возможностью присоединиться к  их работам . Александр  сразу же согласился. Следующая встреча должна была состояться в конце лета – после отпусков. Тогда же предполагалось договориться об аспирантуре.
В финансовом плане молодой инженер  чувствовал себя гораздо хуже, чем когда был студентом. Зарплата была невелика, подработать по вечерам не получалось – все время ушло на подготовку к кандидатским. Только в отпуске и  появилась возможность несколько поправить семейный бюджет, что он сделал, поехав с кафедральными приятелями строить жилые дома в сельской местности.  Жена с маленьким сыном проживала на родительской даче.
В конце августа, как было  условлено, Лаптев  позвонил Степанову. Ответили женщина,  поинтересовалась  по какому вопросу. Выслушав объяснения,   уведомила , что  профессор скоропостижно скончался.  Планы были нарушены  - поступление в аспирантуру откладывалось.  Не повезло.    Больше  обращаться к Гусеву, он  не стал - понял, что это бесполезно. Волей –неволей ,  пришлось нашему герою  начать самостоятельный поиск собственной научной стези. Все  свободное время  он стал посвящать детальной  проработке литературы, касающейся вопросов кристаллизации.   
Ну, а Петр Вячеславович  распалился не на шутку, справедливо полагая, что  наличие в его лаборатории   промышленной вакуумной печи,  по последнему слову техники , является серьезной основой для резких подвижек в науке.  Однако , и  наличие оригинальной   идеи никто не отменял. За неимением последней,  шеф кидался из стороны в сторону, действуя  по наитию.  Если результаты не приводили к быстрому эффекту,  Гусев   требовал немедленного  прекращения экспериментов.  Работа подобным образом изрядно нервировала  весь  коллектив, но особенно доставалось Лаптеву, на которого была возложена роль непосредственного исполнителя всех мимолетных фантазий . Спустя рукава он работать не мог  – к любому заданию   подходил добросовестно и всегда очень переживал, что приходилось  бросать наработанное на половине. Между ним и Гусевым  стали вспыхивать мелкие  раздоры, а вскоре  произошла и первая крупная ссора, которой предшествовало нижеследующее обстоятельство.
Не преуспевая в  научных озарениях,  Гусев старался взять «не мытьем, так катаньем».  Спустя всего несколько месяцев после введения в строй упомянутой  печи, Петр Вячеславович договорился о передаче в лабораторию еще одной подобной установки ,  уже более мощной , чем предыдущая. И опять все работы он поручил Лаптеву, который  почувствовал  в этом  откровенный произвол.  От него по-прежнему требовали   трудиться  в качестве такелажника, электромонтажника, сварщика  и т.д.  - в   ипостасях, кои   никоим образом не входили в сферу его должностных обязанностей.  Больше терпеть молодой инженер  уже не мог и  категорически отказался от полученного задания.  Гусев, было,  возмутился наглостью подчиненного, но спустя несколько дней,  не найдя административных рычагов воздействия,  сменил гнев на милость и  попросил  по-отечески, пообещав по окончанию  повысить  оклад в полтора раза. Когда  к Лаптеву обращались с просьбой, ему всегда было легче выполнить, чем отказать, а  тут еще  и  материальный момент –  он уступил. Опять наш герой  таскал, разводил … в течение более полугода . Установка заработала,  но   оклад  повысили только на пять процентов  - обманул шеф , самым бессовестным образом.
Перенес молодой инженер  и  это  -  привык  уже - много  раз его дурачили ?! « Да, и Бог с  ним…,  - философски рассуждал  он,  утешая себя тем, что  время даром не пропало –  узнал и научился многому новому. Но в  большой степени от  переживаний отвлекало самостоятельное изучение теории  кристаллизации – это начало становиться  образом  жизни.
На третьем году работы Лаптева на кафедре,   было введено в строй новое  институтское здание , помещения которого  представляли собой голые бетонные стены, без электрической проводки, водопровода и прочего…   Крестовский сразу прочувствовал ситуацию, предполагавшую существенные хлопоты, и , учитывая  докторские амбиции Гусева , предложил  последнему возглавить родственную часть кафедры ,   с базовым расположением во вводимом корпусе.  Понятно, что для Петра Вячеславовича это было крайне  выгодно, с точки зрения будущей защиты – Гусев принял предложение и, в свою очередь,  попросил  Лаптева стать заведующим лабораториями. 
 К этому времени Александр   уже  понял, что на научной теме его будут использовать только,  как постоянного наладчика – слесаря …  За ним прочно закрепился негласный статус надежного «пахаря».  Положение  не изменилось и после того, как к нему «пришла» по-настоящему оригинальная идея, связанная с управлением ростом и формой пристеночных кристаллитов.   Идея ,  на первый взгляд , казалась  просто нереальной, ну,  как,  все равно что,  вырастить  красные крупные помидоры на Северном полюсе, причем на открытом воздухе и за один день. Но прикидочные эксперименты совпали с предположениями.  Воодушевленный Лаптев попытался  уговорить Гусева, чтобы тот предоставил ему хотя бы полгода свободного творчества. Не получилось. Петр Вячеславович  продолжал  делать ставку исключительно  на Клюкина.  В описанной ситуации предложенная  должность  сулила нашему герою несколько большую свободу распоряжения собственным рабочим временем  – он и согласился..
Ему сразу же пришлось  включиться в подготовительную суету  предстоящего переезда. Новоиспеченный завлаб быстро сориентировался  и  тут же наладил связи с городскими  структурами снабжения . Несколько месяцев напряженной работы и новая кафедра  приступила к учебному процессу. А в течение последующих двух лет она обросла всем необходимым оборудованием: современными приборами, печами, роботами…  Так называемый «пионерский» период закончился .   
За это время Лаптев  существенно продвинулся и в собственных научных исследованиях. Он выкроил себе местечко, собрал опытную установку и  все свое свободное время самостоятельно экспериментировал.  Окружающие откровенно посмеивались, считая завлаба этаким чудаком – фантазером. Но он,  не обращая внимания, делал  свое дело. Особенно трудно дались  заявки на изобретения – патенты. В советское время с этим было  строго - проверяли  досконально.  Несколько раз дело доходило до патентных судов. Патентоведы никак не могли поверить в реальность заявляемых  решений – настолько они выбивались из общеизвестной   практики. Первые   два  изобретения он , еще по инерции, оформил в соавторстве с Петром Вячеславовичем, но  никакой поддержки от шефа так не последовало. Новые изобретения Лаптев стал заявлять исключительно на себя.
Каждую осень  Александр упорно  пытался поступить в аспирантуру, предлагая тем или иным профессорам из Москвы и Ленинграда свой научный задел. Маститые ученые кивали головами, соглашаясь, что в его изысканиях что-то есть, но дальше  дело не продвигалось. Тогда наш герой  решил прибегнуть к протекции брата отца – того самого дяди Бори,  ставшего уже доктором наук. Борис Николаевич не отказал и договорился о встрече  племянника с одним из ведущих в СССР специалистов по теории кристаллизации металлов : с профессором Геннадием Федоровичем Болдиным. Представляя соискателя, дядька  совершенно  неожиданно  обмолвился, что у Александра имеется тесть, занимающий  высокое положение.  И что его дернуло?! Верно, хотел как лучше.
Геннадий Федорович согласился принять Лаптева в аспирантуру на дневную форму обучения, но  попросил, чтобы тот   посодействовал приобретению  современной электронной вычислительной машины - ЭВМ. – «Ну, у Вас же такой родственник имеется», - мотивировал Геннадий Федорович свою просьбу.  Лаптев недоуменно пожал плечами.  Это предложение  он не мог выполнить,  ни при каких условиях  . От одной только мысли , о чем  придется  просить   тестя,  ему стало стыдно. ЭВМ тогда только входили в обиход и требовались многим подразделениям, поэтому их и не хватало. Чтобы прояснить ситуацию молодой соискатель, изрядно волнуясь,   задал профессору   встречный вопрос: « А что  будет, если я не смогу выполнить просьбу?». Геннадий Федорович, чуть вытянул губы, сделал паузу и спокойно ответил, что в этом случае ему будет  менее интересно заниматься с Лаптевым. Наивный Саша ( против природы не пойдешь)  принял это за чистую монету. «Ну , ладно,  - подумал он - мне главное поступить в аспирантуру, а там может и заинтересуется  профессор». Когда через полгода  они  встретились. Первое,  что спросил Болдин, касалось ЭВМ. Покрасневший соискатель признался профессору , что  постеснялся попросить об этом тестя. На что Болдин  холодно заметил, что принять Лаптева в аспирантуру  не может. Все это было сказано настолько равнодушно и покойно, что еще более усугубило тягостное состояние .  От сильного огорчения под ногами Александра  закачался пол.  Все опять было порушено.
Но в отличие от предыдущих случаев,  на сей раз нашему герою пришлось брать направление министерства Авиационной промышленности СССР. Это было связано с градацией советских высших учебных заведений на союзное и республиканское подчинение. Помог с направлением тесть, для чего ему пришлось обращаться к заместителю министра, на что последний   предложил направить Лаптева в любую аспирантуру из  более чем сорока вузов и научных институтов  , подчиненных солидному ведомству. Лаптев  не согласился – у него же была договоренность с Болдиным.  Увы,   и там отказался,  и здесь не приняли.  О просьбе Геннадия Федоровича Александр   никому  так и не рассказал, чем спровоцировал всеобщее недоумение коллег. Хотя,  особо никто  и  не удивился. Вроде того: а что еще от него ждать – так и будет воду в ступе толочь.
Закаленный  предыдущими неудачами,  Лаптев и в этот раз недолго расстраивался.  Всецело поглощенный собственными  научными  исследованиями, которые продвигались вперед самым существенным  образом, он  чувствовал, что  на правильном пути и с радостью шел по нему, ни смотря  ни на что.  И вот,  спустя пять лет после окончания института, наш герой   написал  первый вариант  диссертации и   выступил на  кафедральном семинаре. Серьезных замечаний  не поступило. Сделанный научный задел позволил  институту оформить официальный запрос  о направлении  Лаптева в аспирантуру целевым образом. Когда запрос был удовлетворен, он встретился со своим будущим московским руководителем:  профессором Михайловым. Последний мельком пролистал привезенный соискателем материал и,  не вдаваясь в подробности , заметил, что, на его взгляд,  это -  процентов тридцать от требуемого. Уже опытный Лаптев  возражать не стал. Через несколько месяцев его должны  были   зачислить в аспиранты. Оставалось   сдать вступительный экзамен по специальности, чего он не боялся, буду зрелым   специалистом.   
Александр  был доволен и рассуждал, примерно,  так: «Лучше поздно, чем никогда.  Пусть,  некоторые   сокурсники с других кафедр уже защитились – я сделал все, что мог – обстоятельства, увы…».  Однако,  дальнейшее развитие событий, опять,  оказалось  не столь радужным. Дело в том, что научные результаты Лаптева серьезно противоречили  одной из основных идей Петра Вячеславовича Гусева.  Об этом они спорили и раньше, но все заканчивалось ничем – оба оставались при своем. Положение изменилось, когда Александру назначили в качестве  будущего научного руководителя  Михайлова, которого Петр Вячеславович  сам давно «обхаживал» по вопросу консультирования по докторской . Получалось, что Гусев и Лаптев должны были выходить на профессора с разными научными выводами. Гусев категорично рекомендовал своему подчиненному  изменить спорные  утверждения, грозясь, в противном случае,  позвонить Михайлову и  охарактеризовать соискателя, как откровенного подтасовщика научных результатов. Это был удар ниже пояса, по всем статьям. Знал Петр Вячеславович , что именно ему и поверять, хотя бы в силу  возраста, опыта и положения заведующего кафедрой. Александр был приперт к стенке. Но изменить самому себе он уже не мог. Нет, он понимал, конечно, что есть вариант:  схитрить, выждать время…  Но все это  было не в его характере ,  и наш герой  сразу  и  жестко отказался, что-либо менять.. Дело дошло до откровенной ссоры -  Лаптев стоял на своем. Тогда Лебедев избрал другую тактику и  стал нагружать завлаба работой , не входящей в  должностные обязанности. Ему   было предложено собственноручно монтировать вновь прибывшее на кафедру сложное оборудование, что  объяснялось тем, что учебные мастера не справляются .  Указания шефа  облекалось в откровенно оскорбительную  словесную форму, типа того, что завлаб думает только о своей науке, а  помочь кафедре не хочешь…   Александр принял решение уйти. «Мавр сделал свое дело». 
Ему было обидно.  Действительно,  столько труда он положил  на кафедральное становление! И вот,  когда все основные трудности позади – работай  в свое удовольствие,  нужно уходить. Но это было единственно верное  решение. Ни о какой борьбе за свои права, как некоторые советовали, Лаптев и не думал, понимая , что израсходовал положительный запас общения с Гусевым – больше они  бы не сладили. Оставалось побыстрее  закончить с  бесконечной нервотрепкой последних месяцев и не потерять возможность заниматься наукой.  А  все иное , как предполагал наш герой , можно  перетерпеть.
Ему повезло: у Крестовского имелась  свободная ставка старшего лаборанта, на которую  давно подыскивался специалист, способный запустить индукционную плавильную печь. Эта работа Лаптеву была хорошо знакома. Он обратился к Леонарду Зиновьевичу с предложением  о собственном трудоустройстве . Крестовский, не колеблясь,  согласился .  От аспирантуры   у Михайлова  соискателю пришлось  отказаться , ни  смотря на негодование  проректора по научной работе – терялось целевое плановое место.
 Таким образом,  в который уже раз  Лаптев  оказался у разбитого корыта,  Да, и отношения с женой окончательно разладились - они стали жить отдельно. Только по выходным он приходил и гулял с Артемкой. Но, если человек себя правильно позиционировать, то «все,  что ни делается,   только к лучшему».  Действительно, Александр  поуспокоился -  стал занимался конкретной и ,  для него,  несложной работой. Собственную экспериментальную установку он перенес и подключил на новом месте – научные исследования  не пострадали. И, в довершении,  наш герой  сошелся с молодой  девушкой,   оставшейся работать на кафедре после обучение.
С Юлей он   познакомился, будучи руководителем  студенческой  группы в колхозе. Александр был  на десять лет старше своих подопечных, но, как совсем недавний студент,  быстро нашел нужный контакт  с первокурсниками. Вечерами играл с ними  в карты, всегда шутил…  Многим девушкам он нравился,  но  Юля пошла в этом дальше всех  - она   влюбилась в молодого  симпатягу – вполне естественно для юного  возраста.   Потом они встречались в институте, разговаривали, но эти  беседы носили скоротечный и  скомканный  характер – обычное дело между  мужчиной и женщиной, которые симпатизируют друг другу, но не могут перейти некую установленную обществом  грань.
По-настоящему их общение стало  развиваться только , когда она заканчивала пятый  курс и разрабатывала  дипломный проект , в котором присутствовала большая научно-исследовательская часть. Проводя  свои  опыты, Юля  каждый день бывала в тех же лабораториях , что и Лаптев. Начались  шутливые разговоры, которые  быстро  перешли границу формальности.
Через несколько месяцев влюбленные  стали жить вместе в маленькой комнатке, доставшейся  им от Юлиной  бабушки. Вскоре Лаптев развелся с Аллой.  Бывшая жена настаивала,  чтобы изменник отказался от ребенка и  всячески препятствовала  их встречам. Но любящий отец   категорически не соглашался ,   и Алла сдалась .  Так они и гуляли с сыном по выходным , пока тот не  окончил школу  и не уехал учиться в С.Петербург.
Новая жизнь казалась Лаптеву сказкой. Для любого мужчины присутствие рядом любящей женщины крайне важно. Впервые в жизни обласканный  женским вниманием и заботой Лаптев  совершенно успокоился и, как это и бывает, все его жизненные проблемы стали успешно разрешаться.
Заканчивался  1986 год. В стране начиналась Перестройка.  Если раньше наука была одним их немногих пристанищ для  сравнительного свободного существования советского гражданина, то в конце восьмидесятых приоритет перешел к  экономическому предпринимательству.  Именно туда   переместился вектор  стремлений   активной   части конъектурной  (блатной)  молодежи –  в научную сферу ее натиск  ослабел -  стали  появляться   вакантные  аспирантские места.
Лаптев приехал в Москву, чтобы забрать диссертацию у Михайлова.  Самого профессора  не застал – обошлось без натянутых объяснений.  До отхода поезда оставалось еще  время,  и  он решил прогуляться . Совершенно случайно  оказался на улице , на которою  выходил  фасад известного научного института ГИПРЦВЕТМ.    «А,  почему бы,  не попытать счастье еще раз?», -  подумалось нашему герою. Он решился -  зашел в вестибюль,  поинтересовался у вахтера, как позвонить в отдел аспирантуры . Заведующая отделом тут же выписала  пропуск и проводила к  профессору Новикову. Наличие у соискателя  чернового варианта диссертации оказало решающее влияние - вопрос о приеме решился  быстро.
 Таким образом,  десятая по счету  попытка поступить  в аспирантуру  увенчалась долгожданным успехом.  Более того,  все это произошло на достойном  уровне  -  чувствовалось:    к нему  относятся с явной заинтересованностью. Лаптев сам выбрал заочную форму обучения  – дневную аспирантуру он уже «перерос». Да,  и  не хотелось  никуда уезжать.  Поди  плохо,  рядом с молодой любящей женой?!
 Аспирантский статус никоим образом не сказался  на научном направлении соискателя – как и прежде , он был полностью самостоятельным - Новиков не внес  никаких указаний…   Ну, а свои штатные служебные обязанности   старший лаборант выполнял на должном уровне: в оговоренный срок   индукционная печь на кафедре Крестовского заработала. Желая довести все до должной кондиции,  Лаптев, по собственной инициативе,  сходил на базовый  завод, заказал  материал, а потом изготовил всю внутреннюю начинку для  своей новой лаборатории: сварил формовочный верстак, навешал самодельных полок, установил перегородки, на которые аккуратно  смонтировал лабораторные стенды…  В завершении, все выкрасил в строгие  тона.
 И  это  оценили - последовала благодарность руководства института с занесением в трудовую книжку, повышение зарплаты …  Очевидно,  здесь сыграл роль фактор сравнении. То, что  Александр  выполнил за несколько месяцев , в течение ряда лет до этого,  безуспешно пытался  решить Владимир Филатов – ассистент кафедры ( Более подробно об этом товарище можно прочитать в  отдельном очерке ). Но  дальше пустых обещаний и  множества безуспешных мелких авральных попыток дело не продвинулось. Поощрение  за труд явилось для  Лаптева  неожиданностью – у Гусева за несоизмеримо больший объем работы ему никто даже спасибо не говорил.  Петр Вячеславович, как и многие другие нерадивые начальнички, не спешил  баловать подчиненных, оправдывая себя фразами, типа: «Я же плачу им деньги».  В такие тонкости, как сравнение выполненного объема работы и  суммы выплаченных средств,  заносчивый начальствующий чин, по понятным причинам ,  не вникает – не барское дело.
  Через год  наш аспирант-заочник  сделал доклад в ГИПРОЦВЕТМ.  Присутствовавшие на семинаре ученые дали высокую оценку его работе,  а   из уст нескольких доброхотов  прозвучало – даже! -   что аспиранту пора защищаться.  После семинара  вопрос о возможной защите  обсуждался в узком кругу. Профессор Новиков не возражал. Александр  отказался сам, мотивируя тем, что  нужно завершить в полном объеме математические модели. Отказ вызвал большое удивление у заведующей отделом аспирантуры.  Миловидная москвичка  попыталась, было,   объяснить, что модели можно доделать и потом.  Да, понимал Лаптев  и сам, что поступает крайне непрактично, но  чуял, что делает правильно.  Своей интуиции он доверял всегда -  иначе просто  не мог.
Молодой ученый  сосредоточился на решении математических моделей и засел  за кафедральный компьютер. На это смотрели  сквозь пальцы – работу по должности он делал без претензий.  Хотя,   иногда,  наш герой  ловил на себе внимательные взгляды профессора Крестовского. Это  настораживало, но выхода не было – нужно было считать днем – вечером отсутствовал  начальник  вычислительной машины. В то время ЭВМ были громоздки и занимали целые комнаты. В них постоянно что-то нужно было подкручивать… - за этим следил специальный штат сотрудников, возглавлял которых  некто - Василий Курочкин. Вася вел себя важно. Чтобы сесть за свободный дисплей, требовалось его личное разрешения. Никакой самодеятельности.
Как-то, во время очередного  компьютерного моделирования, к   нему подошла сотрудница , выполнявшая обязанности секретарши. Она попросила Лаптева прямо сейчас прийти в кабинет заведующего кафедрой. Он постучал в дверь и вошел, ожидая услышать претензии по поводу ненадлежащего выполнения своих служебных обязанностей. Действительно, что это старший лаборант с утра – до вечера сидит за компьютером ? Непорядок  - это точно.  Но  профессор  заговорил совсем о другом. Сначала он выразил свое сочувствие, заметив, что наш герой  много работает, но все это не выходит, как следует. Мол, кроме желания, нужно еще,  чтобы кто-нибудь  направил, подсказал вовремя…  Лаптев совершенно недоумевал, слушая почти отеческий тихий спокойный  голос заведующего. Наконец, профессор подытожил сказанное: « Может быть,  следующей весной или осенью у меня  появится свободное аспирантское  местечко. Как ты,  не возражаешь?». Старший лаборант, смущаясь, объяснил Крестовскому, что уже более года является аспирантом в ГИПРЦВЕТМ.  Для Леонарда Зиновьевича все это явилось полнейшей неожиданностью.  Так оплошал профессор – ему отказали?! 
Да, упоминавшееся ранее изменение вектора активности  молодежи в пользу коммерции,  докатилось и до вузов – в аспирантуру  не ломились –  пришлось самому Крестовскому снизойти до поисков аспирантов. Уже одно это  было неприятно самолюбивому профессору, а тут еще и отказ человечка,  которого планировалось , что называется,  облагодетельствовать.
Старший лаборант  ожидал негативных последствий , но ничего  не  произошло  – он по-прежнему сидел и сидел себе за компьютером. Крестовский не опустился до мелких пакостей… Например, у  Гусева подобное не прошло бы бесследно.  Но, понятно,   и симпатий к Лаптеву  у Леонарда  Зиновьевича   не прибавилось.  Неслучайно  профессор стал возражать против перехода Александра на должность научного сотрудника. «Рановато ему » , - сказал  он доценту Конкину,  когда  тот принес на утверждение  штат исполнителей на новую тему. Почему это было  рановато для  тридцати трех летнего опытного специалиста, уже написавшего  диссертацию, профессор не аргументировал.   Конкин мягко настаивал,  и Крестовскому пришлось согласиться.  Собственно говоря, новая должность давала возможность обеспечить Лаптеву приличный оклад. Но в  его   обязанности , как обычно, было вменено  все то же:  разработать  и собрать небольшую вакуумную печь. Александр согласился на сделанное предложение и по той  причине, что на защиту кандидатской ему хотелось выйти в статусе научного сотрудника, а не старшего лаборанта. 
Доцент Конкин входил, в так называемую,  команду  Сайкина ( о Сайкине  можно прочитать в отдельном очерке ).  Именно в этом  неформальном  кафедральном объединении  проявлялась  по-настоящему правильная схема истинного научного сотрудничества .  Маститый Сайкин с учениками, многие из которых уже защитили кандидатские степени, все время что-то обсуждал. Это происходило естественным образом  и нередко перемежалось сторонними анекдотами, разговорами за жизнь…  Но  научная  тематика в их разговорах преобладала значительно.  Лаптев впервые наблюдал это в непосредственной близости и жалел, что его  специальные  интересы были далеки  от того, что занимало эту компанию. 
После памятного выступления на семинаре в ГИПРОЦВЕТМ прошло  два года напряженных расчетов. Когда математическое моделирование  стало совпадать с  экспериментальными данными,  Лаптев  понял: пора защищаться.  В Москве не возражали.  Защиту назначили на 7 декабря  1989 года – ровно за год до официального срока окончания  аспирантуры . От соискателя  потребовалось найти  второго оппонента – кандидата технических наук.  С первым -  доктором  договорился научный  руководитель - профессор Новиков, который , кстати, так и не удосужился прочитать  диссертацию   - доверял .  С оппонентом  помог дядька - Борис Николаевич. 
Стоял пасмурный день,  Лаптев пришел  в междугородний переговорный пункт. Набрал номер телефона, данный родственником.  Отозвался хорошо поставленный мужской голос. И тут горло Александра свела судорога. Он не мог произносить  слова.  Кое-как, страшно заикаясь,   выдавил из себя несколько предложений и договорился о встрече .
 Домой он возвратился совершенно потерянным - чувствовал, что боится  говорить. Все  выпавшие трудности и постоянное   напряжение  последних  восьми лет сказались вот так: наш герой  стал заикаться. Вообще-то,  расстройство речи проявлялось у него и раньше, где-то с трех летнего возраста. От этого недуга его избавил известный логопед,  оказавшийся в  провинциальном городе по случаю проведения ряда занятий в интернете глухонемых. Сашина мама, узнав об этом, упросила  полечить мальчишку . После этого  Лаптев  чуть тянул в словах отдельные гласные, но  сам этого не замечал.  Даже в армии , будучи старшиной роты,   спокойно управлялся с бесконечными устными командами и распоряжениями.
Возродившееся заикание особенно сильно досаждало  при телефонных переговорах, коих  перед защитой  было множество. Речь Лаптева окончательно сбилась. Ему стало  трудно  разговаривать даже со знакомыми.  Александр боролся , конечно: много читал вслух, с  выражением,  занимался  аутотренингом… Но помогало  слабо. Тем не менее, «пекая и  мекая »,  он  сделал все , что требовалось.
В Москву соискатель ученой  степени  приехал за  сутки до мероприятия.  В знакомой гостинице мест не оказалось. Сердобольная старушка,  прибиравшаяся в  холе, посоветовала  обратиться  по недалекому  адресу.   Указанное пристанище ( небольшая ведомственная гостиница) находилось   в цокольном этаже  типового  многоэтажного жилого дома, с отдельной дверью.  Никаких объявлений и вывесок. На звонок  открыла  женщина. Она вошла в положение.. В большущей комнате стояло с десяток  аккуратно заправленных коек, никого из постояльцев не было.  « Условия так себе, - подумал Лаптев,  - но это лучше, чем на вокзале».  Он оставил  вещи и пошел гулять по Москве. Сходил в кино,  в кафе , не торопясь   прошелся по чистым, ярко освещенным  с проезжей части,  московским улицам . К   гостинице  он  вернулся  около десяти вечера. Позвонил,  никто не открыл, хотя  окна были освещены. Из-за плотно задернутых штор,  что происходит  в комнатах не просматривалось.  Несколько раз Лаптев повторил аккуратные попытки – безрезультатно.  Тогда он  нажал на кнопку звонка и уже не отпускал.  С той стороны послышались шаги, грубый мужской голос рявкнул через дверь : « Кто там?».  Чуть заикаясь , Александр  объяснил. Дверь открылась . «Ну, заходи»,  - грубо произнес коренастый пузатый мужик неопрятного вида.
В комнате висел сигаретный дым, кровати были сдвинуты вокруг стола, заставленного  водкой, пивом, нехитрыми закусками…  Собутыльники  не обращали внимания на вошедшего. Из их разговоров он понял, что  все они  - водители  большегрузных фур – дальнобойщики, приехавшие  в Москву вечером и ожидавшие   разгрузки-погрузки.   Когда  Лаптев попросил освободить свою кровать, на которой сидели двое, подвыпившая шоферня выразила явное  неудовольствие.  Наш герой ,  нисколько не тушуясь,  пояснил присутствующим на понятном им языке,  что  у него завтра трудный день и нужно рано вставать. Мужики поняли  и  больше его не беспокоили, если не считать громогласной болтовни  и прочих обстоятельств, всегда  сопутствующих  подобному действу.
Лаптев лег,   отвернулся от трапезничавших, да и заснул себе – сказались  предыдущий ночной  переезд   и суетный московский день.  Встал ровно в восемь утра по  будильнику наручных часов.  В комнате  - никого .  Водителей, как и не было :  заправленные кровати находились   на своих  местах,  никакой грязи и прочего.  Оделся. Пришла женщина – смотритель,  согрела   воду. Заточенному на предстоящее  соискателю есть не хотелось - выпил  только кружку крепкого  сладкого  чая  и откланялся.
Александр  опасался  речевых сбоев, но в решающий момент собрался . Защита прошла  гладко. Этому  способствовала  оригинальная тематика диссертации  – никому из присутствующих членов ученого совета  «дорогу»  он не перешел.  Проголосовали -  « за»,  единогласно.   
В эти годы  в СССР активно проводилась в жизнь антиалкогольная  политика – банкеты и прочее были под негласным запретом,  хотя   «чисто символически»  не возбранялось. Тем не менее,   приглашение отметить событие почти все проигнорировали – мало  что, однако. С  Лаптевым остались  только  кафедральные  коллеги, приехавшие специально.  Недалеко был ресторан – туда они и  отправились . Кроме самого «именинника»  было еще трое - все кандидаты наук. Управились за  пару часов, да и    разошлись по своим делам.
Александр  позвонил Юле.  Жена ( они расписались около полугода назад) поздравила  срывающимся на визг радостным  голосом .  Ее  искреннее чувство   оказалось  самым приятным впечатлением   дня.  И он, наконец,  ощутил  удовлетворение от хорошо сделанной работы. Хотя,   восторженно  душа Лаптева так и не запела  – слишком долгим и трудным был пройденный  путь. Но  столько же  было на  этой дороге   восторгов, на грани эйфории,   от удачного разрешения тех или иных труднейших научных задач!  Вот там и осталась настоящая радость.
С усталой умиротворенностью  он   сел в вагон. Тронулись. Яркие московские огни,  буквально на глазах - по ходу движения -   все более редели и тускнели. Через час за окнами установилась кромешная чернота, с далекими   мелькающими  сторонними   огоньками.  Пассажиры  улеглись. Но  заснуть не получалось из-за шума  разгулявшихся любителей рыбной ловли,  ехавших  на  Волгу. Их было трое, всем лет по тридцать,  пьяные до неприличия ...  Периодически  они  болтались  по направлению к тамбуру и обратно. Бесцеремонные крики, хохот…  В плацкартном вагоне все это выглядело  откровенным издевательством. Лаптев сорвался ( и не мудрено), он встал и ,  подойдя к буйствующей компании ,  попросил утихомирится. Услышав в ответ  нецензурные выражения, сам  обматерил рыболовов… Дошло до хватания за грудки.  Один из гуляк открыл туристический нож  и направил лезвие  в сторону Лаптева. Наш герой и глазом не моргнул... Его поведение   протрезвило выпивох - они , осознав возможные последствия, чуть присмирели. Александр еще раз попросил  не мешать пассажирам и улегся на свою полку. Шум пьяной компашки снизился  до  фона основного дорожного лейтмотива – ритмичного перестука  колес о путевые рельсы.  Когда он проснулся,  рыбачки уже сошли.  «Да, - подумалось   Лаптеву, - неприятности, связанные с  кандидатской ,  все никак не оставляют… - ну, не прет, что называется».
В институте весть о защите встретили  неоднозначно.  Откровенных недоброжелателей не было, но , в большинстве своем,    коллеги откровенно удивлялись, полагая, верно,  что герой повествования   должен  вечно в чем-то ковыряться  без какого-либо  официального признания.   В реальных  же служебных отношениях  вообще ничего не изменилось:  новоиспеченный кандидат наук,  как и ранее ,  крутил гайки и собирал опытную печку по теме доцента Конкина.
Только через полгода  Лаптев   сумел заключить  собственную небольшую тему .  Это   было новым началом  - другим измерением… Его заработная плата  возросла  более чем в два с половиной раза.  Он с упоением принялся разрабатывать технологические схемы внедрения собственных разработок в производство.  Будучи хозяином своего времени,  молодой ученый  серьезно взялся за  написание научных публикаций, в которых подробно анализировал многолетние опытные данные. Сделать это раньше он не мог – был слишком занят.  Регулярно - каждый месяц   в  самых разных центральных научных изданиях стали выходить его статьи. Лаптев  еще в большей степени, почувствовал  глубину и перспективность своего направления.  Естественным образом  стал думать о докторской. Впереди  раскрывалась перспектива, от которой захватывало дух…
Набравшая в СССР  ход Перестройка докатилась до принятия решения о свободном выходе из КПСС.  Наш герой  сразу -  одним из первых -  этим воспользовался . Все предыдущие десять лет  он жалел, что по недоразумению вступил в  члены этой совершенно закостенелой партийной структуры,  больше похожей на плохой  театр, в котором из года в год идут одни и те же  скучнейшие неадекватные спектакли…  Да, коммунистическая партия  к концу восьмидесятых  деградировала совершенно.   Хотя ,  стоит заметить, что   Коммунизм, как идея,  для большинства трудового  населения,   безусловно имеет под собой здравую основу,  что и показали последующие события...  Пусть,, она до конца не реализовалась  в  Советском Союзе. Сразу гладко и не бывает. Тот же  Капитализм рождался, буквально,  в муках  и длилось сие несколько столетий, однако. Да,  и Западная Демократия  не вдруг появилась…
 Летом девяносто первого года Александр с женой съездили   на месячный отдых в  Крым, а их годовалую дочку на время приютила самоотверженная теща. Как раз по возвращению  из отпуска  в стране и произошли эпохальные события. Советский строй был окончательно сметет, а  на его место пришло откровенное растаскивание общенародной собственности , в коему активно приступил директорским корпус, бывшие партийные функционеры… - все кто мог что либо прихватить  . И хватали  недавние  слуги народные  столько  сколько  могли утащить, оперативно  подправляя  под это новое законодательство.   Вмиг  и  растащили.  Ну, а для прочих настало тяжкое время крушения всего, что было достигнуто ранее.
 Научно-технический договор,  несмотря на  положительный результат промышленного опробования, не продлили - для нашего героя   встал вопрос об увольнении из института. К этому времени, Крестовский,  уже просчитавший неутешительные перспективы Высшей Школы при новой власти,  передал бразды кафедрального руководства  доценту Ухову. К новому заведующему  и обратился  Лаптев с просьбой зачислить его, хотя бы,    на четверть ставки ассистента, что давало возможность  остаться при  кафедре. Ухов эту  на просьбу цинично  высказался: « Зачем ты мне  нужен -  как я  доцентов буду кормить?  Смотри,  какие времена на дворе?!».
Но  тертый Александр нашелся  и   подал  заявление на  объявленный  конкурс по замещению должности ассистента .  Указанный конкурс возник по случаю истечения  предыдущего пятилетнего пребывания в этом статусе  упоминавшего ранее Владимира Филатова. Все носило чисто формальный характер - предполагалось, что  конкуренции  не будет.  С вмешательством страждущего Лаптева положение изменилось.  Дело в том,  что Володя не был кандидатом, мало того,  даже  без серьезных   предпосылок к этому  - по всем статьям он проигрывал .  Однако, Филатова традиционно  поддерживал  маститый   доцент Кудрявцев ( без пяти минут доктор наук) - разразился маленький междоусобный скандал. В результате  Лаптеву выделили  четверть ставки по совместительству. Взамен он забрал свое конкурсное заявления, а  на должность штатного ассистента благополучно утвердили Володьку.
Да, наш герой  остался в институте, но фактически без средств к существованию – уж слишком мала была  зарплата. - А как же  жена и маленькая дочка, да и сыну нужно было помогать.  Несколько раз к нему приходили  товарищи по стройотрядовскому движению и уговаривали начать совместную коммерческую деятельность. Где-то покупать, потом перепродавать... Государство  почти полностью ушло из сферы  социального распределения –  громадная бытовая  ниша, замкнутая на население, была свободна.  Требовалось буквально все:  от водки до мебели… Только не ленись. Достаточно было совсем небольших денег, чтобы «подняться».  Это Лаптев хорошо себе представлял. Да, об этом открыто говорили во всех  средствах массовой информации. Но оставить науку он не мог – слишком велика была инерция прошлого. По-прежнему каждое утро  с большой охотою  Александр писал статьи…  Хотя,   задумывался, конечно,  как соединить  несовместимое: науку и бизнес.
Кто стучится, тому отворяется. В начале ноября  девяносто первого года  , случайно ( а случайно ли?!),  он  встретил в магазине технической книги своего знакомого, который мимоходом рассказал  о  впечатлениях от опытных колоколов, к литью которых приступили в известном московском научном центре.   Слово КОЛОКОЛ буквально пронзило сознание Лаптева.  Попрощавшись,  он,  вприпрыжку,  последовал в центральную библиотеку. Колокольное производство  заинтересовало бедного ассистента ,  прежде всего,  как новое  применения  собственных научных идей, связанных с управлением кристаллическим  строением, что,  должно было  повлиять на  звучание . Перелистав десятки специальных книг,  Александр  выудить весьма скудные сведения  - о колоколах  за  советское время   фактически забыли. Но, он нашел самое главное  -  несколько ссылок на  дореволюционную литературу, которую,  сразу же, и   заказал по междугороднему абонементу. 
А пока, чтобы не терять время,  наш герой  начал  экспериментировать, ориентируясь на интуицию. Благо, что  от  проводимых ранее   исследований  остался значительный  запас  самых разных металлов, в том числе  меди и олова –  элементов,  составляющих  основу колокольной бронзы. Через месяц  зазвенел первый колокольчик. В дальнейшем помогли  заказанные  первоисточники. Спустя полгода напряженного труда  Александр   изготовил  набор из трех колоколов массой: восемь, шестнадцать и двадцать четыре килограмма, соответственно. Для  получения в отливках мелкокристаллической структуры  он  использовал свою теорию. Колокола вышли очень хорошего звучания.
Естественно, что о его работах знали окружающие. Дошли слухи и до  местных журналистов.  Последовали публикации, передачи по местному радио.  В это время большинство народа, окончательно отрешившись от  коммунистической идеи, резко качнулось в сторону Православия. Весть о том, что  в их городе нашелся человек, взявшийся за литье колоколов,  оживлено обсуждалась. К Лаптеву пришла известность.  Его колокольный набор был выставлен  в областном центре..  Музыкальное  звучание ансамбля    оценили  на уровне лучших дореволюционных образцов. К освещению деятельности колокольного мастера, как стали называть героя  повествования,  подключились  журналисты из республиканских газет, радио и телевидения. 
Однако, в начале девяностых  годов денежный поток  в церковные приходы   еще не хлынул - дальнейших заказов  мастеру не последовало.  Не оказалось в его  распоряжении  и мощных плавильных печей, чтобы,  просто ради интереса,  отливать все более крупные изделия, с надеждой на перспективу:   развиваться в колокольный завод, как это  делали  другие энтузиасты из Москвы, Воронежа, Тутаева…    Для указанного  развития  ему   нужно было уходить  из института, мастерить свои литейные агрегаты… ,  но  наука держала….  Его неотвратимо тянуло к  детальному  анализу предыдущих  многолетних  экспериментов…  Лаптев, как и многие , еще надеялся , что  былое научное значение в скором времени восстановиться .  «Иначе,  - как он  логично  размышлял,  - что же это будет за держава?   Россия – не Африка».
А пока, для «прокорма»,  он    начал осваивать технологию литья русской медной пластики: крестов, икон, складней. Приобретенные  ранее   навыки позволили и в этом деле добиться  скорого успеха. Собственноручно  изготовленный  килограммовый крест-распятие мастер   отнес  к скупщику антиквариата, который рассмотрел изделие  с большим вниманием, но не купил, сославшись , что крест - новый. «Вот  если бы ты придал ему вид старого, я бы взял», -  заключил  молодцеватый паренек .  Лаптев прочитал несколько известных советов, как наводить патину на  латунных   отливках. Спустя несколько дней он принес «антиквару» изделие , которое  трудно было отличить от старинного.  Парнишка заплатил  за «новодел» треть от стоимости  оригинала -  хорошие деньги .  Запасов  меди и цинка у мастера было  много -  он и начал лить иконы  большими партиями. Появились постоянные заказчики, из числа бывших тюремных сидельцев . Но  выбирать - не приходилось –  нужно было кормить семью. 
Утром Лаптев   писал статьи по кристаллизации или бежал в институт проводить лабораторные работы. Днем формовал кресты, вечером их отливал. Так прошел еще один год.  А потом ему повезло: помимо аспирантуры в России ввели новую форму – докторантуру, в которую на три года  зачислялись кандидаты наук не достигшие сорока лет и  имеющие достаточный задел к докторской диссертации (в качестве уточнения:  в настоящее время эти требования существенно упростили).  При этом докторантам  выплачивали полную ставку на уровне старшего преподавателя. Ректор института пригласил на собеседование подходящие кандидатуры, из которых были отобраны пятеро, в том числе и Лаптев.   Можно было вздохнуть свободнее – деньги на хлеб и воду были гарантированы.  Появилось больше  времени , и  он  стал заниматься свободным  художественным творчеством,  полагая  продолжить колокольное дело.
  Сначала,  забавы ради, Александр попробовал  вырезать  разнообразные узоры, фигурки …  Получалось вполне  приемлемо.  Потом он  перешел  к литья авторских колокольчиков  и   начал сразу   с  их  кабинетного типа.  Из воска он вытачивал тулово колокольчика,  приклеивал на его поверхность   декоративные элементы, а сверху приделывал ручку в виде фигурки человека или животного. Надпись на колокольчике отражала  основную мысль общего композиционного решения. Художественное творчество  Лаптева заметили. Последовали приглашения принять участие в выставках народного творчества, а потом   дело  перешло  на более серьезный уровень   -  его авторские изделия стали   систематически отбираться на выставки городских профессиональных художников - в ученом мастере  стал пробуждаться ваятель. Но и госпожа Наука  еще не забыла нашего героя.
Ранней весной девяносто четвертого года в институт «нагрянула»  высокая комиссия, целью которой являлось аттестация высшего учебного заведения. Комиссию возглавлял известный академик РАН. В ее состав вошли видные специалисты технической науки по самым разным областям. Литейное направление   инспектировал  сам  профессор  Болдин.  Центральным моментом работы комиссии явилось проведение  семинара, на котором предстояло выступить наиболее весомым институтским ученым .  В числе прочих выбор ректората пал и на нашего докторанта. 
Семинар проходил  в роскошных условиях загородной базы отдыха.  Серебристые ели, мартовское солнце, искристые сугробы… Среди этой красоты в  уютных домиках ( с удобствами по высшему разряду)  и были размещены   проверяющие.  Институтскую научную братию подвезли  прямо на место.  Выступали преимущественно недавно защитившиеся доктора  наук и несколько кандидатов. Доклад Лаптева был сразу после обеденного перерыва . Пока высокие чины вкушали трапезу, он успел  развесить  плакаты, которых набралось около сорока. В основном  они остались еще от кандидатской , но с десяток были новыми. Постепенно в конференц-зал  стали возвращаться довольные   члены комиссии.  Появился и профессор Болдин. Взгляд его скользнул по плакатам. На лице профессора  появилось выражение явной заинтересованности. Он подошел поближе и  внимательно вгляделся  в формулы и схемы.  Председательствующий академик  призвал присутствующих продолжить работу.
Докторант  выступил  и  довольно свободно ответил  на самые разнообразные вопросы, большинство из которых задал маститый профессор. Чувствовалось, что доклад , произвел самое благоприятное впечатление. Когда состоялось подведение итогов семинара,   Болдин  - в своем слове - прямо указал, что представленные Лаптевым материалы  являются хорошей докторской диссертацией.  На что  Крестовский сразу же живо зашушукался с заведующим кафедрой Уховым.  После окончания к ним подошел Болдин. Александр, внимательно следивший за ситуацией, расслышал его фразу: « Я хочу побеседовать с Лаптевым, но,  к сожалению,  не знаю  его отчества» .  Крестовский, нервно рассмеявшись,  ответил: « Да, что Вы, Геннадий Федорович, зовите его просто Саша – так у нас принято». Болдин настаивал, ссылаясь, что это неудобно… 
Когда они встретились Лаптев не стал напоминать мэтру о той давней истории с поступлением  в аспирантуру… Конечно, Геннадий Федорович вспомнил все . Но они оба дипломатично  забыли  былые неприятности.  В ходе беседы профессор еще раз  высказал   высокую оценку  докладу и , подытоживая,  предложил докторанту  свои услуги. Мол,  если что-нибудь потребуется,   то он – Болдин в его полном распоряжении.  Хвалебные слова  известного ученого, имя которого всегда  упоминалось с неизменным пиететом , произвели на Лаптева  глубокое впечатление. Вернувшись домой,   он долго и восторженно обсуждал это  с Юлей… , а на следующий день заболел – то ли простуда  одолела, то ли сказалось нервное потрясение . Действительно, сколько же было всего пройдено на пути, который он выбрал?!  И вот  оно – признание на самом высоком уровне.
Слухи о впечатляющем выступлении  разлетелись по институту –   многие    поздравляли.  Не прозвучало  одобрения только от коллег с родной кафедры, что, если подумать,  в еще большей степени  подкрепляло   несомненный успех.  Взять , хотя бы , тот факт, что при первой же встрече  профессор Крестовский,  откровенно намекнув Лаптеву,  что   согласен быть его научным консультантом.   Александр  промолчал, подумав: « Да, что же это такое?! Какая наглость…»   Возникшая между ними неопределенность разрешилась только,  когда  наш герой    официально отказался  от каких-либо научных консультантов вообще.  Другое дело, что  у прочих докторантов они были,  но он настоял  на своем. К слову, и Петр Вячеславович Гусев, защитивший, таки, докторскую,  по случаю , предложил Лаптеву посидеть наедине. Мол-де, предал ты меня, но прощаю. Давай забудем все и продолжим сотрудничество.  Ну, что оставалось  нашему герою:  только дипломатично молчать…  Да, люди -  не адекватны: стараются   использовать даже заведомо  проигрышную перспективу, с надеждой  «на дурака».  Но в этом  и есть  сермяжная правда –  лезть в любую щель ,  невзирая  на логику. Как говориться: «не в дверь, так в окно». Мир – не логичен.
Форсировать защиту диссертации  Лаптев  не стал, хотя понимал, что самое время.  Опять же интуитивно,  почувствовал, что нужно продолжать параллельно работать над колокольчиками . Постепенно его изделия становились  более гармоничными  - их начали отбирать на выставки областного и регионального значения. Год от года звенящие вещицы приносили  все больший доход. Он  начал продавать их через художественные салоны . Появились выгодные  заказы…  К весне  девяносто шестого года мастер, наконец-то, смог отказаться окончательно от литья крестов и икон. Это занятие не нравилось ему тем, что приходилось заниматься  обычным  воспроизведением ,  да - красивых , но не своих – не авторских  отливок . Кроме того, из разговоров с постоянными заказчиками он знал, что ушлые ребятишки отвозят его иконы  в Польшу, где продают старообрядцам, выдавая за старинные . Таким образом, вроде,  и не обманывая никого,  он - косвенным образом - оказывался  причастным к этой мерзости, что  было противно и  сулило возможные неприятности. «Приблатненные» уговаривали мастера продолжить «сотрудничество» ,  даже пытались  угрожать… Но   обошлось - все свои обязательства он выполнил честно – зацепиться  было не за что – от него отстали.
Подошел срок окончания докторантуры.  Лаптев вовремя написал докторскую диссертацию  и начал искать совет для защиты. К Болдину он обращаться постеснялся, да и помнилась еще  та давнишняя неудачная попытка поступления в аспирантуру.  Александру помог  профессор кафедры химии Ким - в свое время  Лаптев подрабатывал  у него на научной теме ,  как исполнитель. Хорошие отношения у них сохранились. Ким позвонил в Санкт-Петербург и попросил  посодействовать.  В Питере согласились прослушать  соискателя   на семинаре. На докладе присутствовал   известный  и глубокоуважаемый  профессор Гуль, которому было уже за девяносто.  Маленький лысый старичок  весь семинар просидел  молча,   внимательно  поглядывая  черными глазками.   Дело дошло до голосования  о принятии диссертации  к защите в местном научном совете. Председательствующий  предложил поднять руки тех, кто «за»  и сразу же посмотрел в строну Гуля. Старичок решительно и бодро кивнул головкой в знак согласия. Тут же все присутствующие  это поддержали. Защита была назначена на конец декабря девяносто шестого года.
Летом того же года ученому мастеру  поступило предложение выполнить демонстрационную отливку шестнадцати килограммового колокола принародно. Это событие должно было возобновить старинную русскую  традицию, прерванную в советский период. Действо состоялось в рамках известного международного фестиваля. Оно  широко освещалось на первых российских телеканалах. В честь Лаптева на заключительном банкете ряд известных российских хоровых коллективов пропели «Многая лета…».  Его известность вышла  за границы региона. Со всех сторон посыпались заказы на литье крупных колоколов.  Представители нескольких  заводов предлагали наладить производство на их территории. Многие крупные предприниматели  предлагали финансирование. Но, Лаптев, все это  отметал, особо и не раздумывая.  Другой  на его месте  с головой ушел бы в      пристойное и  благородное  колокололитейное дело.  Все условия были . Но его по-прежнему держала  наука –   голубая мечта . Сколько было в нее вложено!  Перейти же  к крупному колокольному литью  означило  окончательно порвать с изучением пристеночной кристаллизации.  К этому Александр  , все еще,  не был готов , да и диссертацию нужно  было защитить.
После докторантуры, с целью  держаться за науку,   Лаптев изъявил желание работать преподавателем  в родном вузе, который уже назывался академией. В этом ему   препятствий не чинили – просто не могли – ректор бы не позволил. Но, естественно, новый преподаватель получил самые разноплановые дисциплины – «на тебе, Боже, что нам не гоже» . В результате на него свалились  лекции, практика, лабораторные… по   предметам: Минералогия и кристаллография,   Теплопередача  при сварочном производстве,  Направленная кристаллизация жаропрочных сплавов, Основы ваятельного искусства, Декоративные и защитные покрытия,  Теория затвердевания отливок…   Подготовка к занятиям отнимала много времени , но самым неприятным  оставалось заикание –  он затрачивал  значительные нервные усилия, приноравливаясь к своей речи. 
Одновременно Лаптев готовился к предстоящей защите  докторской.   Опять же с помощью профессора Кима ( есть же хорошие люди!)  удалось подобрать двух оппонентов, но в совете настаивали, чтобы  первым оппонентом  оказался  ведущий специалист в области кристаллизации. Пришлось  обратиться к профессору Болдину, который, верный своему обещанию,   сразу же дал  согласие.  Лаптев привез экземпляр  диссертации  в Москву.  Он был опять  в том  самом кабинете, где более чем десять лет назад ему было отказано в  аспирантуре.  На это раз все было совершенно по-другому: Геннадий Федорович весьма  любезно  беседовал с ним, в том числе и на  самые отвлеченные  темы, шутил…  Одного из мелькнувших мимо доцентов послал, чтобы отметить командировочное удостоверение приехавшего. Полнейшая «уважуха», как бы высказалось современное «поколение Пепси». Однако, срок защиты диссертации  совпал с празднованием семидесятилетнего юбилея самого Болдина.  Таким образом,  профессор, при всем желании,  не имел возможности приехать в Питер , но отзыв обещал написать, что было приемлемо: из трех официальных оппонентов  один мог лично  и не присутствовать. Расстались они очень хорошо. На прощание  Болдин пообещал, в случае чего,  оказать  самую решительную поддержку.
Самое основное  для защиты  было сделано, оставалось составить несколько справочных документов, типа выписки из трудовой книжки  и прочего, в том числе  -  отзыв организации, в которой выполнялась работа. Обычно такого рода внутренние  документы выдавали  быстро - не глядя подписывался  текст,  составленный  самим же соискателем.  Но к  Лаптеву на кафедре решили подойти , что называется , со всей строгостью. Его диссертацию рассматривали  так долго, что складывалось впечатление, что ее читали по слогам. В результате, через два месяца  было объявлено, что сама  кафедра составить отзыв не может,  ввиду отсутствия  специалистов, глубоко разбирающихся в этих вопросах . 
Конечно, основным мотивом  поведения членов кафедры, явилось опасение, что Лаптев вмешается  в их устоявшуюся жизнь.  Коллеги судили  по себе и   полагали, что после защиты он будет претендовать на руководство кафедрой или  «полезет» на другие вузовские должности, на которые они и сами давно нацелились…  К этому добавилась обычная  зависть…   Их самолюбие было уязвлено,  что усугублялось и тем , что соискатель докторской степени   пришел к своему успеху   не придерживаясь негласных  правил ( без всякого лакейства и прочего).
 У нашего героя  остался единственный выход: написать служебную записку в ректорат.  Ректор  принял беспрецедентное решение : собрать научно-технический совет академии. Все действо походило на реальную защиту. Лаптев вывесил плакаты, доложил…  Присутствующие  члены кафедры  задавали тон  многочисленным вопросам. Александр отвечал четко. Когда дошло до принятие решения, кафедра дружно проголосовала – «против» ,  мотивируя это своей неосведомленностью . Но на сторону Лаптева встали другие из присутствующих   - опытные, пусть и сторонние,  специалисты почувствовали   уровень выступающего. В результате,  прошло положительное решение.
Защита состоялась в обозначенный срок. В С.Петербурге стоял сильный мороз. В огромной лекционной  аудитории, еще дореволюционной постройки, было так холодно, что члены ученого совета  сидели в верхней одежде, а  головы некоторых старичков  прикрывали  зимние  шапки с опущенными ушами. Лаптев же  докладывал в новом шикарном английском костюме, хорошо сочетающимся с  тонкой итальянской рубашкой и  галстуком. Холода он не чувствовал  и выглядел этаким холеным молодцом,  в чем  была несомненная  заслуга его жены, которая в это время суетилась в соседней комнате, готовя чай и прочее …
Доклад прошел  блестяще. Было много  лестных отзывов. Одни из выступающих  сделал акцент на самой личности  защищающегося , указав  на то, что приведенные в работе   около  пятидесяти авторских публикаций (в солидных центральных изданиях) являются  сугубо индивидуальными. Он попросил присутствующих припомнить нечто подобное.  В зале повисла  уважительная пауза…  Голосовавших «против» и воздержавшихся не было.  До полуночи в гостинице,  в которой остановился Лаптев,  те, кто пожелали,  пили коньяк … Сам же Александр сидел молча и  покойно. Никакой особой радости он не испытывал – настали другие времена – сама по себе докторская степень  мало что значила. Чтобы ее применить,  нужно было «толкаться локтями»… Он  понимал, что этого не сможет, хотя и надеялся еще… 
Последующие несколько лет  наш герой  посвятил преподавательской деятельности. Помимо установленной учебной нагрузки он организовал студенческий кружок, в рамках  которого изучались  особенности кристаллизации ,  старинные колокольные приемы, литье медной пластики... Его ребята выступали на студенческих конференциях…  Их деятельность отмечалась грамотами.  Только на родной кафедре к этому относились с явным пренебрежением. Коллеги  откровенно высказывались, что все  это  делается  ради получения профессорского  звания . Александр недоумевал, справедливо полагая, что в этом желании нет ничего предосудительного.  Когда все формальные требования были выполнены,  он сразу же  подал документы на замещение должности профессора .  Что тут началось!
На состоявшемся заседании кафедры негодовали все.  Особенно  рьяно усердствовал  доцент Юрий Николаевич Константинов ( о нем можно прочитать в отдельном очерке). Давно ли этот самый доцент говаривал, что на кафедре настоящих коммунистов всего пара  человек,  и среди них  называл Лаптева, отдавая долг его трудолюбию и самоотдаче. Но вот  трудяга  вздумал  «залезть» туда, куда самому Юрию Николаевичу  было не дотянуться, и    уважение улетучилось – зависть застила  очи, увы …  Профессор  Крестовский не присутствовал по причине болезни, но предусмотрительный  Ухов  заранее выведал его мнение, которое  и поведал : мол де , не  стоит позорить звание профессора.  Вот так -  без всяким норм элементарного приличия – как на базаре…  Все  присутствующие нервно ерзали и имели  лица,   покрытые  нездоровым румянцем…  В разгоряченный  рассудок  кафедральных членов подлило масло и недавно дошедшее  до академии решение Высшей Аттестационной Комиссии  (ВАК) России, которая признала докторскую Лаптева , как труд, который требует расширенного использования . Очень высокая оценка ( просто «супер» по-современному) ,  если учитывать, что ВАК анализировал  сотни докторских диссертаций и тысячи кандидатских по более , чем сорока специальностям Машиностроения.   Это решение выбило почву из досужих разговоров о том, что Лаптев защитил слабую докторскую, но оно еще более  усугубило завистливую неприязнь коллег к соискателю профессорской должности.
   Суть их  возражений  свелась к основному тезису:  к  недостаточной опытности соискателя в педагогической деятельности.  Причем это утверждалось на чувственном уроне -  не было подкреплено конкретными аргументами.  Напротив, Лаптев имел все формальные признаки: у него был минимально требуемый педагогический стаж, аспиранты, написанные пособия и самое главное – докторская степень.  В результате  проголосовали   «против», при двух воздержавшихся. После заседания  « воздержавшийся» доцент Доброхотов ( почитать о нем можно  в отдельном очерке),   попытался успокоить  и утешить Лаптева  по-товарищески…
Но Александр и не расстроился  особо . То что  будет именно так, можно было предположить заранее. На следующий же  день он принес свое заявление в учебный совет академии с просьбой еще раз рассмотреть его притязания на должность профессора. Заявление принял тот самый доцент Доброхотов,  являвшийся  по совместительству  секретарем  указанного совета .  На это раз он не выказал даже тени вчерашнего «сострадания»,  а , наоборот,  жестко заметил: « Все равно бесполезно – никто не пойдет против мнения кафедры в этом вопросе – это тебе не докторская». Лаптев,  невозмутимо  отреагировал: « Посмотрим – я ничего не теряю».
Заседание  совета  состоялось через неделю. Центральная  аудитория была заполнена делегатами всех вузовских подразделений. Дошла очередь до вопроса Лаптева. Представители кафедры стояли на своем: «Рановато ему еще».  Первым за Александра,  горячо и эмоционально,  высказался профессор Ким.  Это было ожидаемо. Но потом, совершенно   спонтанно,  Лаптева стали защищать  самые уважаемые профессора академии.  В результате законной процедуры за  его избрание  проголосовало более двух третей от присутствующих. Опять произошел беспрецедентный случай – выбрали  на должность при  общем негативном мнении  кафедры.  Лицо секретаря Доброхотова , когда он объявлял  результаты ,  искажала  гримаса   разочарования . А при  кафедральном голосовании  он воздержался, казалось бы?  Ох, уж эти дипломаты…
Через год Лаптев подал документы уже на звание профессора. И времени-то прошло не так много, а кафедра   - вся, как один человек, дружно проголосовала – « за». Вот так: посмотрели коллеги, что Александр  особо ни на что не претендует, не заносится, обид не держит , да и смирились.  Диплом профессора   вручали на заседании учебного  совета академии .  Александр  обратился к залу и сказал : « Спасибо вам ».  Всем было понятно, что это не  дежурная фраза. Именно эти, в подавляющем большинстве малознакомые  люди,  поддержали его в трудную минуту – не дали  «затоптать»…  Есть правда на белом свете.
Таким образом,  в концу второго тысячелетия от Рождества Христова наш  герой  добился всех тех регалий , путь к которым он наметил чуть более чем двадцать лет назад.  А что  дальше?  Этот вопрос  встал перед ним естественными образом .  Заниматься  достойными исследованиями в области  пристеночной кристаллизации ? Как это сделать без  финансирования?  Несколько раз он  пытался  получить гранты , но все тщетно …  Выделяемые государством   денежки всегда оказывались уже  заранее «распиленными»  - конкурсы носили чисто формальный характер…  В  стране установилась порочная  система взаимных «откатов» и прочего…    Чтобы успешно «вариться» в подобной «кухне» нужен был особый человеческий характер , можно сказать, -  талант – его не приобретешь – это врожденное.   Этих способностей у Лаптева не было. В социальной системе без жестко регулируемых  правил он потерялся -  не мог  толкаться локтями, вернее не хотел, поскольку это  противоречило его сути.   Молодого профессора  не заинтересовало даже  поступившее от  Болдина предложение связаться с известным научным центром по  космическому материаловедению. По словам Геннадия Федоровичв  тамошние ученые с большим вниманием отнеслись к его разработкам.  Лаптев чувствовал, что только время зря потеряет – во всей  российской науке уже явно проступали признаки   упадка.
Не привлекала его и  перспектива занять  руководящие вузовские должности, типа заведующего кафедрой, декана..., что опять же предполагало толкотню – «мышиную возню».  Оставалось одно :  быть простым  профессором и подрабатывать колокольчиками.  Но преподавание не было поприщем, на котором Лаптев мог раскрыться полностью. Его заикание  к этому времени существенно снизилось, но, все равно,  оставалось некоторым перманентным  препятствием, преодоление которого выматывало. Да, и преподавать было скучно – вся материальная база осталась старой, о патентных обзорах и речи не было. Все вышесказанное  приводило в внутреннему диссонансу.
Особенно тягостным для него  выходило участие в поточном воспитании молодых  научных кадров.  Ректорат академии, не ощущая строго государственного контроля ,  всеми средствами бросился «зарабатывать» дополнительные    «галочки»  в  формальной оценке статуса академии. В  собственную аспирантуру  зазывали  сразу  после студенческой скамьи  – уровень диссертаций резко снизился. Вчерашние кандидаты  быстренько становились докторами…   Лаптев, будучи членом нескольких ученых советов по защите кандидатских и докторских степеней,  волей-неволей  одобрял заведомо слабые работы  - ну,  не плевать же против ветра?  Но участие «в  игре в поддавки», с каждым разом,   становилось все более неприятнее. Неизбежно,   он  сравнивал все  с собственными затратами…   В конце концов Лаптев осознал , что больше так жить не может .
Ко всему прочему,  на кафедре произошел несчастный случай со смертельным исходом: ремонтируя сварочный аппарат,  погиб лаборант.  Все нештатные работы на любом оборудовании, связанном с электричеством запретили – Лаптев лишился  приработка с литья колокольчиков. В результате многочисленных проверок  в лабораториях  установили жесткое регулирование включений и выключений плавильных печей…  Профессор попытался, было, оформить аренду, но  вопрос этот всячески затягивался…  Другому, может быть,  и разрешили … Люди трудно забывают обиды. Заведующий кафедрой Ухов  был славным малым, но выскочку Лаптева  в душе не простил и чинил препятствия, где только мог…  С  очередной жалобой в ректорат Александр не пошел  – не было смысла –  настроился на уход.    Но совсем уволиться ему не дали – уговорили перейти хотя бы  на одну десятую часть ставки – Лаптев  был нужен академии в качестве свадебного генерала. Он  не стал противиться и согласился преподавать осенью: раз в неделю,  в ноябре  - декабре. Вся его нагрузка уместилась в шесть – семь дней в году. Любой бы не отказался, но любому такие условия  не предоставят, однако :).   
Наш герой  переехал жить в деревню, где организовал маленький производственный участок по литью колокольчиков. Первое время   было  не ахти: старый весь в щелях деревянный  дом, не отапливаемая мастерская, не устроенный быт… Но утешала природа, которая  раскрылась перед ним в своей первозданной полноте .  Лаптев  был ошарашен широкоугольными  закатами, яркими звездами, осенними красками, красавицей Волгой …  А зима?! Просто сказка! Искрящаяся  под солнцем чистейшая  белизна, янтарные ночи , полная  луна,   замысловатые узоры инея …  Все -  рядом - рукой достать…  Окружающая красота  успокоила -  боль научной утраты  притупилась.   
Ученый мастер  давно уже был членом Союза художников России – солидной организации. Это подкрепило  его новый статус официально. Зимой он отливал свои авторские колокольчики, а летом  продавал их туристам , для чего на пару месяцев отбывал в областной центр. Его изделия  успешно раскупались и разъезжались со своими владельцами по всему белу свету.  И денег хватало и ощущения собственной значимости. 
Жена Юля осталась в городе – дочери Даше нужно было учиться в  школе с английским  уклоном, параллельно их девочка занималась в музыкальной школе, а потом и в художественной…  Супруги не должны жить отдельно – это  приводит к взаимному охлаждению. Когда Даша  поступила в институт и уехала, Юля  уже сама не захотела переезжать в деревню, она устроилась на работу  и стала помогать своим больным родителям.   Постепенно  все пришло к тому, что муж и жена   перестали понимать друг друга . Скандалов не было, так мелкие стычки, но тягостное ощущение присутствовало. Оно неизбежно   усиливалось воспоминаниями о былом семейном счастье.
Мастер  научился уживаться с одиночеством. Действительно, оно, как и «разруха  -  в голове» - если самому себя не жалеть, то можно жить нормально.  Лаптев  построил свое существование  на постоянной занятости.  Ежедневная гимнастика, бег, обливание на улице колодезной  водой, зимой лыжные прогулки. Для компенсации недостаточного общения он увлекся  сочинительством стишат, малой прозы, игрой на гитаре и пением. В теплое время года  что-нибудь собственноручно строил.
К пенсионному возрасту  ученый мастер  живет в большом двухэтажном доме, со всеми удобствами. Из его кабинета  открывается прекрасный вид на излучину красавицы Волги, на лоджии  установлены  подзорная  труба и  телескоп... Он уже отказался от летней торговли в областном центре, а вместо этого организовал у себя на участке  собственный маленький музей с демонстрационными  отливками колокольчиков и рассказами о сути колокололитейного искусства.  К  нему приезжают любопытствующие путешественники.  Полученных средств от этих посещений  хватает на безбедное существование и на пару поездок в год куда-нибудь на юг…   К Лаптеву   часто приезжают дети, благо остановиться  есть  где.   Много у него и  знакомых женщин, которые, были бы,  не против скрасить его одиночество, но он  не решается  - побаивается,  однако -  « Только раз бывает в жизни встреча…»
Часто он задумывается о своей судьбе и всегда приходит к выводу, что  жалеть ему не о чем – он сделал все, что мог, а что не мог – и не сделаешь…