Даже если не любят нас

Ирина ДМИТРИЕВА
«Жить без любви, без любви, без любви не могут люди-и-и-и!» – выводила во всю силу легких поселковая дурочка Лида, и на лице ее отпечатывалась высшая степень довольства жизнью и окружающим миром. Потом она вдруг начинала прыгать, танцевать, корчить рожи прохожим и плевать в невидимого противника.
– Вот ведь дура какая! – незлобливо выговаривали ей спешащие по своим делам бабушки и степенные дамы среднего возраста. – Опять напилась! Лида, добром-то это не кончится! Шла бы лучше сестре помогала на рынок!
– А вы читали Есенина? – спрашивала,  как ни в чем не бывало,  Лидка. – Вот это помните: «Ты еще жива, моя старушка, жив и я, привет тебе, привет...»?
– Тьфу! – в сердцах плевались доброжелатели. – Правильно говорят: дурака учить, только портить! – И шли себе мимо.
А Лида прыгала на одной ножке дальше, пела, поднимала руки к небу и что-то строго выговаривала то ли сама себе, то ли высшим небесным силам. Иногда она подходила к какому-нибудь молодому человеку и, процитировав пару строк из поэтической классики, просила одолжить несколько рублей на хлеб. Как правило, деньги прохожие давали охотно, и она вновь напивалась почти до бесчувствия, а потом в любую погоду долго ходила по улицам, заглядывала в лица, обнимала деревья, валялась траве и всячески нарушала тишину не слишком шумного поселка. Люди, которые знали Лиду еще молодой, говорили, что такой она была не всегда. Девка, мол, была, как девка. Красоты особой не имела, а вот голова была светлая. В свое время получила два высших образования и работала сначала в местной школе, а потом подалась в столицу, где водила иностранные экскурсии по музеям. И все шло как у всех. Вышла замуж, родила дочь, а потом, ни с того ни с сего, проснулась не в своем уме. Так и живет до сих пор. Муж ее бросил, дочь взяла на воспитание родная сестра, а Лида превратилась в эдакого уличного оракула-клоуна. Кто-то ее откровенно побаивался, кто-то просто смеялся, кто-то жалел. А она была вполне счастлива, потому что любила. Любила искреннее, напоказ, так, как умеют любить только собаки или сумасшедшие – до самозабвения, преданно и бескорыстно.
Предметом ее любви был человек уже не молодой, весьма солидный. Лида увидела его много лет назад в поселковом фотоателье, где он работал фотографом, и сразу влюбилась. В один из дней нарядилась во все самое лучшее и пришла фотографироваться. В авоське лежал букет ромашек, а руки смущенно теребили оборки шелкового платья.
– Садитесь на стул, поднимите голову, посмотрите сюда, – буднично говорил фотограф Виктор. – А сейчас, внимание! Вылетит птичка!
Лидка смотрела на мастера во все глаза, а потом рассмеялась, встала со стула, вручила суетливому фотографу букет ромашек, хлопнула дверью и убежала. Потом она приходила фотографироваться еще несколько раз и все время признавалась Виктору в любви, дарила цветы и, не дождавшись «птички», уходила, смущенно опустив глаза долу.
– Вить, что ты с ней мучишься! – говорил напарник по работе. – Ты что, не видишь, что у нее не все дома?
– Да, но она ведь клиент! – пытался возразить Виктор, а потом спохватывался и замолкал.
Вскоре дела Виктора пошли в гору. Его пригласили работать инспектором в отдел культуры, где он показал себя человеком ответственным, знающим и строгим. И в семье у Виктора, где подрастал сын,  было все в полном порядке. Жили с женой дружно, горести и радости делили пополам, а  в кругу сослуживцев и соседей считались почти образцовой парой. В общем-то, так оно и было.
Лида теперь не могла часто видеть Виктора, и подтрунивания друзей по поводу связей на стороне с любвеобильной дурочкой прекратились.
Один раз Лида с неизменным букетом цветов по сезону вроде одуванчиков пришла к нему на работу и хотела было прорваться к своему любимому в кабинет, но была остановлена строгой вахтершей и со словами: «Лидушка, иди, милая, домой, а не то Витина жена на тебя ругаться будет», – была отправлена восвояси.
Но зато когда ей удавалось увидеть Виктора издалека на улице, она не успускала своего шанса. Стремглав летела к ближайшей клумбе или дереву, срывала несколько ирисов, нарциссов, гладиолусов или просто березовых веток, подбегала к нему и, заглядывая с надеждой в глаза, совала букет в руки и говорила:
– Витя, я ведь тебя люблю, ты знаешь об этом?
– Знаю, знаю, – отвечал Виктор, чтобы отвязаться от назойливой полоумной барышни, смущенно брал из ее рук букет и поспешно удалялся. Где-нибудь за углом он в сердцах швырял подарок в траву или просто на дорогу и целый день чувствовал себя последним идиотом, который не может как следует накричать на дурочку, чтобы та оставила его в покое и не позорила перед честным обществом.
Шли годы, дела и заботы отнимали все время. Он старел и с каждым днем все больше не любил зеркал. Старела и дурочка Лида. От постоянного пьянства она обрюзгла, сморщилась, как сушеный гриб,  грязная одежда висела на ней немыслимыми клочьями, а беззубый рот, как и прежде, расплывался в улыбке при встрече с любимым. Она так же ходила по улицам, пророчествовала, читала стихи и пела свои любимые песни. На нее теперь никто не обращал внимания, разве что дети посмеивались над ее нелепым видом, обзывали иногда разными неприличными словами и обкидывали то снежками, то грязью, то обливали холодной водой. На детей Лида не злилась, все им прощала и только иногда грозила пальцем и говорила:
– Ах вы, негодники! Нельзя так обращаться с взрослыми! Разве вас родители не учили?  Давайте, лучше, я вам песню спою!
И заводила: «Жить без любви, без любви, без любви не могут лю-ди-и-и-и. Час без любви, без любви, без любви пропащий ча-а-а-с! Дети слушали, смеялись, хлопали в ладоши, а Лидка чувствовала себя настоящей артисткой, красивой и недоступной, гордой и снисходительной, и после очередного концерта, пропустив рюмочку, уходила домой в прекрасном расположении духа.
Но вот однажды на улицах поселка стало как будто тише. Лидка исчезла, словно ее и не было. Нашли ее в одной из канав занесенную снегом. Сжавшись в комочек и подложив под себя руки, она уткнулась в сугроб и уснула навечно. Родные вздохнули свободнее, поспешно похоронили несчастную и благополучно забыли дорогу к ее могиле.
И только Виктору после ее смерти как будто чего-то не хватало. Никто больше не дарил ему букетов, никто не признавался прилюдно на улице в любви. Вроде бы, живи и радуйся. Но какая-то странная пустота росла и ширилась в душе, заполняла сердце и медленно сверлила сознание.
Как-то весной, в один из солнечных теплых дней, который как раз пришелся на выходной, он не выдержал. Буркнув жене обычное: «Скоро буду!», – оделся, вышел на улицу, а потом решительно направился в сторону кладбища. В поле возле погоста нарвал только что распустившихся цветов одуванчиков, нашел скромную Лидину могилку, положил на нее букет и тяжело опустился на скамеечку. Долго сидел он, словно в оцепенении, а вокруг пели птицы, шумели деревья, и странное беспокойство понемногу уходило. Вскоре он поймал себя на мысли, что неплохо было бы что-нибудь спеть.
– Глупость какая-то, – придет же в голову! – ругал сам себя Виктор. – Тут ведь кладбище все-таки, а не Дом культуры. Он быстро поднялся со скамеечки, и уверенно зашагал в сторону дома и сам не заметил, как тихонько запел: «Нам хорошо, хорошо, хорошо, когда мы любим, даже если не любят нас…».