Земля

«Почему вы уходите, дети?
В чем виновата я, земля?», -
пела в последний раз апхиарца.
«Прости нас, бедных, мы не можем остаться.
Мы можем тебе оставить только одно – свою душу.
Мы навсегда уходим, она навсегда остается…»

Баграт Шинкуба, «Последний из ушедших»

ЗЕМЛЯ

Я родилась в прекрасной стране. Мы в школе учили танцы и читали сказки всех пятнадцати республик. Мы жили вместе, перетекая друг в друга. Почему это не продолжилось?

Человечество еще не пришло к той стадии совершенства, чтобы провозгласить равенство.

Даосы говорят, что мы не можем любить других, не научившись любить себя.  Но мы не можем  по-настоящему любить себя, не став частью целого. Лишь полюбив целое, мы обретаем силу.

Я не знала родины. Хотя, я не представляла, есть ли в наше время у кого-то еще родина.  Мой муж все время грозился нелюбовью к Италии. Но как только оказывался вне ее пределов, он вдруг становился похож на подвешенного в воздухе беспомощного жучка, отчаянно шевелящего лапками.

У меня была маленькая земля, на которой я родилась. Птицы, звери, соседи и деревья. Над этой маленькой землей парили море, газоны с семенами, базар с цыплятами, кулинария с несъедобными котлетами и мама как сказочная фея со свитой. Над морем и мамой - горы, а за ними другие горы, и еще большее море. Дальше, за горами и морем, была Родина, которую нас учили любить, но я ее не очень любила. Я знала, что на востоке живут крабы и киты, на севере якуты, а где-то еще есть пустыни, где папа запускал ракеты.

Моя родина была другая: с инжиром и полянами орешника, колючей ежевикой и дельфинами, рыбаками и минеральными источниками, пасеками в бесконечных горах и огромным безмерным морем, утопающим в соснах. Про нее не существовало книжек и песен, но я любила именно это, даже не зная имени.

«Родина - это источник силы и энергии, которую даровал Тха, чтобы народ Адыгэ вечно питался от него, только здесь он обретает и сохраняет силу и величие духа. Ибо величие не есть число, а есть свобода духа и мощь разума».

Мой прапрадед, Качармин, был из переселенцев. Только его переселяла Екатерина, после завоевания Крымского Ханства Россией. Крымчан переселяли в Рязанскую губернию, и все российские Качармины образовались оттуда, из села Ягодное. Их объединяла повальная тяга к морю и строительству. Мне же передалась только мания к перемене мест.

Откуда они знали такие мудрые слова, эти горные жители, которые не имели даже письменности?

Моя земля больна. Не первое десятилетие. Мы стали верить в Бога, но не нашли его. Мы променяли искусство на что-то легкое. Мы стали пустыми.

Я родилась в прекрасной стране, по которой все скучают, но не признаются. Почему мы ее потеряли? Почему потеряли себя?

Русская культура слишком бескомпромиссна. Русская история страшна. Но она была, и словно свое прошлое, от которого я раньше пыталась сбежать, я принимаю ее. Я основание этой истории, в которой убивали, убивали, убивали. Своих и чужих. Тысячи, миллионы.  Я основание этой машины убийства. Человек, рядом с которым ходит смерть, не может врать. Наши поэты в земле, но смотрят сверху. Они смотрят, как безымянные мертвые, по которым прошли бульдозером беспамятства.

Моя земля больна, потому что ей столько раз приходилось возвращать себе душу после электрошока.

Человек однажды приходит к пониманию того, что он не один. Причем, не один не на земле, но не один во всех временах, во всех пространствах. И мертвые вдруг начинают подпирать твой ствол, почти накренившийся, изнутри.

Меня тянуло на Восток, причем так сильно, что я туда однажды ринулась. Именно ринулась, иначе это нельзя назвать. Первый востоком стал Стамбул. Нигде мне не было лучше. Вторым -Ливан, но это был почти не Восток. Потом Афганистан. Это как улететь в открытый космос. В них внутри был не корень, а гранит, они держались за свою землю поколениями наковален, духом благородства, острым и высоким как шпиль в небо, рядом с которым я почувствовала себя манной кашей. Эмираты. Арабский  мир обрушился на меня новомодным базаром. Больше я туда не вернулась.

Мне же хотелось Востока с лесами, горами и снежными вершинами, с конями и черноглазыми прямыми девушками, со звонкими реками, халвой, гранатами, пахлавой, улочками, очагом в доме, домашними  сыроварнями, старейшинами под чинарой, лавками, где можно купить глиняную посуду и медные ковшики, с рыбацкими лодочками, с базаром специй, где можно встретить и грека, и армянина, и украинца, и татарина, и русского.

С высотой души, с теплым морем, с коврами, которыми застилают двор, с многонациональным хороводом, плетущимся вокруг огромного дуба предков…

Я этот мир искала повсюду, а он был здесь, он жил параллельно мне, на моей земле, на земле, где я родилась.

Только в Италии я поняла, как мне ее не хватает, только другой. Настоящей.

Зрячей.

Мне бы хотелось дать каждому по листку бумаги, чтобы он написал на нем всю свою жизнь. И пусть у меня будет двести-триста таких листков. Я их положу в тетрадь и в ней будут лежать двести-триста душ. Человек, написавший свою жизнь на листке бумаге, не может жить по-прежнему.

Я хочу вместить самое главное, я отрезаю лишние слова, ненужные описания. У меня остается слишком много личных местоимений, но как иначе? Это все, что я поняла за время нахождения в этом теле. Мне стыдно писать о других, ведь они знают о себе намного больше. Мне надоело придумывать вымышленных героев, потому что они будут говорить моими словами. Нет ничего более несуразного и невероятного, чем жизнь.

Моей маме запрещали рожать, так как папа был несколько раз облучен. Когда я родилась, был странный день – утром град и снег, днем дождь, а вечером выглянуло солнце. Мама решила, что родила нечто сверхъестественное. Я сильно болела и несколько раз почти умерла.  У меня до пяти лет не было волос. Я часто размышляю, что по законам естественного отбора я бы должна была не быть.

Но я осталась.

Я не выбирала Италию своей страной. Но мне здесь как-то все виднее - я сама, мои люди - словно сидишь на горе.

В марте у меня на балконе вылупился голубенок. Я видела его яйцом и желтым уродливым цыпленком. Между чашкой с кофе и стулом он учился летать, бегал по крыше, так как еще не знал как махать крыльями, а теперь, взрослый и похожий на настоящую птицу, сидит на полу и греется на солнце.  Целая жизнь за весну. Он ее не понимает. Он внутри, а я снаружи.

Мне необходимо было видеть свою жизнь снаружи, чтобы понять, зачем все. До и После.

Мне нужно было себя принять в полной проекции бытия, где каждый человек это окончание пирамиды времен, поколений, слов, музыки, отчаяния. Человек – это не только кровь, нация и религия, он венец взлетов и падений своей земли. Подо мной были не только забытые боги Нартов и великаны Кавказа, моими ногами были Цветаева и Тарковский, Шагал и Булгаков, Малевич и Шаламов. Это были не корни, не кумиры и не предшественники, а именно мои ноги, моя трава, мой ветер, мои родители, мои сны.

Мне нельзя было их разочаровать.

Мне часто было больно и плохо, но когда я понимала, что я их цветок, а они ушли вниз, в темное, чтобы я могла родиться частью их слов, то становилось легче. Я вершина и поверхность их земли, подо мной кровь, слезы и надежда. Надежда на то, что они были не зря.

Мою пустоту заполнили тысячи теней, звуков, голосов, глаз и рук. Они уже жили внутри и делали меня лучше.

Просто нужно было не испугаться.

Теперь уже не я, растерянная и обессилевшая, стучала в дверь белой глинобитной хижины в горном ауле в надежде, что мне откроют. Уже не я задавала идиотские вопросы и о чем-то невнятном просила. Плакальщицы умолкли, ведь не все время нести траур. Вокруг меня расселись женщины и дети, витающие духом над горами старики в высоких шапках и молодые юноши, сверкающие злыми глазами.

Есть время скорбеть, но еще - смеяться, танцевать, собирать виноградные грозди  и слушать птиц.

Продолжиться.

Теперь они ждали, что скажу я.   

Я не знала, что мне делать точно, но понимала куда идти. 

И это было только начало.



Сокровища воспоминаний. Земля.

27 мая 2011, Рим