Сирень

 Однажды весной я отправился в магазин за хлебом. На пути мне встретился рынок, на котором кроме всякой нужной и ненужной всячины продавалась сирень.
    Я приблизился к прилавку и стал по очереди разглядывать все, что там ютилось, кроме сирени. Не найдя ничего подходящего я уже сделал полуоборот, чтобы следовать далее, но вдруг, оставаясь стоять боком к прилавку, выражая нетерпеливость и готовность уйти, как бы между прочим спросил:
- Сколько нынче просите за весну?
- Чего?
- Я спрашиваю, сколько стоит этот веник ?
   
    Женщина быстрым опытным глазом пробежалась по моей фигуре начиная с обуви и заканчивая головным убором, дабы определить материальное положение, и наигранно-безразличным тоном ответила фразой, которую приходиться слышать в девяти случаях из десяти. Фраза была произнесена полушепотом, и это была её первая ошибка:
- Вообще-то я продаю за двести, но вам, поскольку я уезжаю, отдам за сто.

    Попытка бросить цену «на дурака» не увенчалась успехом, поскольку я, как не менее опытный покупатель, уже показал ей спину, направляясь нарочито медленной походкой далее вдоль прилавка, разглядывая товары. Не ступил я и трех шагов, как услышал за спиной второй этап обвала цен:
- Мужчина, берите за пятьдесят.
Делая вид, что не слышу, я продолжал свой путь, замедляя при этом шаг.
- Берите за двадцать пять, - отчаянно закричала продавец, когда я был уже на приличном расстоянии.
   Интуиция, выпестованная демократическим строем, меня не обманывала.  Во всеуслышание  могут вещать только об истинной цене товара на рынке.  Я резко повернул обратно, стремительно подошел к прилавку с сиренью и сделка состоялась.

Забыв о хлебе насущном, я побежал домой с такой скоростью, как будто за мной гналась бешеная собака.  Дома, вооружившись пером и бумагой, я сел писать свою первую песню с давно придуманным названием - «Ветка сирени».
    Я пыхтел, потел, меня душили слезы, скомканные клочки бумаги зло швырялись на пол, подтверждая мое вдохновением, от которого в выигрыше было только утильсырьё.
  Наконец, когда не осталось ни слез, ни бумаги, высоко был поднят с вымученными строками лист, который тут же вспыхнул в багровых лучах заката. В тех же лучах вспыхнул и циферблат часов. И тут я понял: Свершилось! Хлебный магазин…закрылся!