Мой дикий друг

     Сухая рыжая трава колюче топорщится на холмистом просторе мыса.
     За спиной, где остались дачные участки, бушует рай. Ветви яблонь тесно облеплены белоснежными цветами, клонит под порывами ветра окладистые грозди сирень, кипарис весело расцвечен розовыми и лиловыми грамофончиками вьюнка. Нежно-розовые шапки персиковых деревьев звенят и жужжат под ярким и безжалостным солнцем, скрывая в своей пышной пене сотни пчел. Бутоны тюльпанов и ирисов готовы взорваться от кипучей, юной энергии и словно замерли в раздумье, какой оттенок весны добавить им в это пестрое полотно. А впереди – сплошь рыжий мир, который где-то там, далеко, упирается в синь то ли моря, то ли неба… На секунду замираю у начала незнакомой мне каменистой дорожки, как на старте. И вдруг срываюсь с места, широко раскинув руки. В одной – маленький фотоаппарат, в другой – панама, которую скинул с головы ветер. Я бегу навстречу морю, раскрыв рот в порыве ликования. Я счастлива! Я свободна! Пусть на десять дней – но душа моя легка и безмятежна. Я готова раствориться в этом привольном мире, стать и травой под ногами, и небом, и веселым граммофончиком вьюнка…
    Двадцать последних лет я жила, будто бежала стометровку, иной раз считая часы и минуты до короткого сна. Выдох, выдох, выдох… И вот – словно нечаянная остановка в пути. Долгожданный вдох.
    Первый восторг очень скоро сменяется любопытством. И уже не бегу, а скачу вприпрыжку, зорким глазом любителя-фотографа осматривая окрестности. Каменистая почва не дает живительной силы ни деревцу, ни кустику. Среди короткой травы то тут, то там вздрагивают от ветра лишь безжизненные колючки. Присаживаюсь рядом, здороваюсь, коротко дотрагиваюсь до сухих неласковых листов… Укладываюсь на острые горячие камешки дорожки и навожу объектив: теперь на фоне слепящего синевой неба видны резные листы увядшего, но неувядающего в своей дикой красоте репейника. Мой шаг становится все медленнее, все короче. Если приглядеться, этот вчерашний день дышит жаждой новой жизни. То там, то здесь алеют крошечные остролистные, неведомые мне цветы. Из-под огромного щербатого валуна выполз лопух. Его распластанные по земле светло-зеленые листы, словно пухом, сплошь покрыты белыми нежными волосками и похожи на неоперившихся птенцов. Соскальзывают с камней при моем приближении маленькие ящерки. Вот, шустро оббегая препятствия, торопится неведомо куда огромный, почти с ладонь жук. Его темно-фиолетовая спинка переливается на солнце всеми цветами радуги. «Это крымская жужелица», – сообщает мне по телефону муж. Оборвав на полуслове связь с «большой землей», мчусь вдогонку за живым самоцветом. Вдруг почти рядом, на расстоянии вытянутой руки, зашевелилась лысина песчаного холмика. Меня обожгло, остановило холодом, и скорее понимаю, чем вижу, как по ту его сторону осыпалась с тихим шуршанием коричневая, длинная и жирная змея.
    Стряхнув испуг, двигаюсь дальше то семенящим шагом лилипута, то размашистым – великана: неизвестно, какие сюрпризы поджидают меня…
    Как здорово, что ты такой! Как восхитительно, что тебя не расчертили набережными и проспектами. Не утыкали едальнями и закусочными. Не озвучили протяжными голосами разносчиков мороженого и горячей кукурузы. Не осветили огнями реклам. Тысячелетия ты стоишь здесь, вонзив отвесные бока в изумрудное, синее, голубое море. Словно крошки с подола, стряхиваешь в волны отпочкованные ветром глыбы ракушечника. Соленые брызги увлажняют и освежают твои склоны, даря короткую жизнь алому ковру из маков.
    Широко размахивая руками в такт шагу, я иду по узкой тропинке, вьющейся по склону. Она то прячется за поворотом, то внезапно срывается вниз, то заставляет попотеть на крутом подъеме… Ни один шаг не приближает меня к морю, оно так и остается лежать тихим синим лоскутом далеко внизу. Я начинаю терять терпение, когда тропка вдруг резко сворачивает в нужную сторону. Буквально скатываюсь с крутого склона, и вот уже перевожу дух на крошечной площадке с перилами. Прямо подо мной – железная, почти отвесная лестница, двести ступеней, словно соединяющих небо и море.
    Ее построили несколько лет назад. А до этого…  Редкий путешественник окунался в эту прозрачную девственную воду, которая, словно факир, то скрывает, то обнажает мокрое царство самоцветов, устилающих дно. Яшмовый пляж… Даже отсюда, с высоты птичьего полета, отчетливо виден причудливый рисунок из бордовых, темно-зеленых, оранжевых и цвета темной охры камней. Затаив дыхание, не оглядываясь назад, медленно считая ступени, чтобы усыпить страх, начинаю спуск. Вот и последняя. С нее – на шею утеса, каменного динозавра, навсегда опустившего морду в благодать воды. Потом, присев на корточки, цепляясь за выступы камней, – к берегу. Кто назвал эту узкую кромку из булыжников, разделяющих скалы и море, пляжем?
    Если бы я была художником, то здесь я хотела бы быть Пикассо. Потому что здесь – его мир. Треугольники скал, овалы валунов и прямоугольники человеческих тел, приютившихся на негостеприимном берегу…
Сажусь поближе к воде, вытянув ноги на мокрую полоску камней. Пришедшая тихая волна пугает холодом – нет, открыть купальный сезон вряд ли осмелюсь. Неотрывно смотрю вдаль, в ту точку, где сходятся море и небо. Помню, как в детстве мечтала доплыть до этой черты и потрогать рукой опускающийся в волны свод.
    Вооружившись надувным кругом, я много раз начинала заманчивое путешествие. И всегда верила, что доплыть у меня обязательно хватит сил. А додумать, сумею ли вернуться, так и не успевала – буквально через несколько минут мой поход прерывал громкий зов мамы или бабушки. И я возвращалась... Давно уже пришло понимание, что некоторые мечты так и остаются недосягаемыми, как эта, ускользающая при каждом приближении, линия горизонта. Но желание дерзать осталось.
    Сегодня кромка почти не видна – море и небо плавно, нежно переливаются друг в друга. Лишь ближе к вечеру закатное солнце обозначило заветную границу – словно желая прохлады, опустило свое огненное тело в воду, призывно выбросив прямо к моим ногам красную ковровую дорожку, поддернутую легкой рябью. Эх, пройтись бы!.. Но лишь ловлю ладонями солнечные блики – нет, сегодня я не приму приглашение. Слишком холодно. И потом – у меня еще много обязанностей и планов. И к тому же – теперь я совсем не уверена, что сумею вернуться. Нет, еще не время.
    Южный вечер короток, ночь обрушивается внезапно. В наступивших сумерках спешу по лестнице вверх, торопливо пробираюсь к утесу и в изнеможении укладываюсь на горячую землю.
    Черная краска ночи смазала и растворила очертания и границы, соединив в единый организм все сущее. Всем телом ощущаю тепло каменного ложа. Перебираю и кружу под ладонями мелкие камушк. Как бесконечен мир – и как он близок. Далеко внизу – а кажется, что у самого уха – волны осторожно щекочут камни. В недосягаемой высоте завис бледный хвост Млечного пути  – не долететь, не дожить до этих звезд. Но я поднимаю руку и радостно глажу густо усыпанное неведомыми мирами небо...
    Как хорошо, как покойно, что сегодня, сейчас у меня есть ты, мой дикий друг, мой Фиолент!

2010–2011. Фиолент.