Подари мне котенка

   Девочка умирала. В сентябре она должна была впервые пойти в школу, но преодолеть расстояние в месяц, отделяющее Катю — так звали девочку — от школьного порога, она уже не успевала. Катя лежала в детском отделении районной больницы. Но не в большой общей палате, где шумная ребятня, а в отдельной комнате. Это была не палата — одноместных палат в районной больницы предусмотрено не было. Из маленького подсобного закутка вынесли хлам и поставили кровать. Если бы не русоволосая головка девочки на подушке, можно было подумать, что кровать стоит пустая. Однако, под зеленым в клетку байковым одеялом с черным больничным штампом в углу, пряталось маленькое, как тень ангела, исхудавшее тело Кати. На ее полупрозрачном, бескровном личике выделялись лишь широко распахнутые глаза яркого василькового цвета. И без того большие, на осунувшемся лице они казались еще больше, словно стремились впитать все краски ускользающего мира.

   Василий, парень лет 23, с прыщавым, слегка дебильным лицом, осторожно приоткрыл дверь Катиной комнатушки. Молодой человек как бы работал в больнице санитаром. «Как бы»,  потому что денег за работу не получал и в штате не числился. Отца он никогда не знал, а мать года три как умерла — по пьянке захлебнулась рвотными массами. Добродушного, не опасного для окружающих дурачка из жалости приютили в больнице. За бесплатную кормежку и жилье, Василий в любое время суток выполнял немудреные поручения. Зимой спал, где придется: в пустующих палатах, процедурках, на топчане в приемном покое. Но уж летом, когда закрывался отопительный сезон, становился полноправным владельцем неработающей котельной. Там у него стоял деревянный топчан с брошенным на доски списанным комковатым тюфяком, прикроватная тумбочка без дверки — тоже списанная и металлический стул с драным дерматиновым сиденьем.

   Просунув голову в палату и увидев лежащую девочку, парень бочком, по-крабьи, втянул тело в палату.

   — Здравствуй, Вася, — слабо улыбнулась девочка, — вот и снова свиделись.

   — Дак, а чё свиделись? — отозвался Василий. — Чё с тобой станется? Скоро сама цветочков нарвешь в школу, — и он поставил тощий букетик пыльных полевых цветов, который держал в руке, в литровую банку с водой. Старые, засохшие, вытащил и положил рядом с банкой на тумбочку. — Учиться станешь, еще поумнее меня получишься, — он неловко затоптался у кровати.

   Василий знал, что Кате осталось совсем немного жить: то ли рак крови, то ли еще что. Толстая медсестра тетя Дарья, мысли которой были вечно заняты оставленным дома хозяйством, как-то назвала санитару болезнь девочки. Но название было для него настолько мудреным, что Василий и не пытался его запомнить. Только понял, что не вылечить врачам девочку. Парень не знал, из детдома привезли сюда ребенка или родители ее были такими же пьянчугами, как и его мать, но за все время болезни Катю ни разу никто не навестил. Может поэтому, а может и потому, что очень уж красивой ему виделась девочка, Василий старался хотя бы раза три в день заглянуть к ней в каморку. То, вот как сейчас, принести букетик цветов, то одеяло поправить, а то и просто сказать какое-нибудь слово.

   Больная с благодарностью посмотрела на букетик и перевела взгляд на гостя:

   — Вась, а подари мне котенка. Хочу, чтобы у меня друг был.

   — А разве я тебе не друг? — с недоумением, в котором едва угадывалась легкая обида, спросил парень.

   — Друг, конечно, — заверила его девочка. — Но ты же не всегда со мной, мне скучно лежать одной. А котенок всегда со мной был бы. Подари. Пожалуйста. Только рыженького.

   — А не убежит котенок? — усомнился молодой человек.

   — Может и не убежит, — с надеждой отозвалась девочка.

   Рядом с хозблоком, где размещалась и больничная кухня, всегда крутились приблудные кошки. Правда многих из них приблудными назвать было нельзя, потому, что они уже и родились здесь, на территории больницы. Там-то и приметил санитар рыжего в светлую полоску котенка. Подманить привыкшего к людям зверька не составило труда. Василий сунул малыша за пазуху и отправился на кухню, где разжился ведром горячей воды.

   В котельной развел кипяток холодной водой до терпимой температуры и искупал рыжика. Котенок возмущенно пищал и норовил вырваться, но коготки его были слишком слабы, а Василий, похоже, не чувствующий боли, не обращал внимания на полученные царапины. Искупав, завернул котенка в собственное полотенце и тщательно высушил шерстку. Освобожденная от полотенца и не довольная конечным результатом водных процедур, жертва гигиены принялась язычком и лапками перемывать себя. Терпеливо дождавшись конца, Василий стал вычесывать рыжику шерстку расческой. Непривычная ласка понравилась, и котенок громко замурлыкал, перебирая передними лапками и запуская коготки в штанины Васильевых брюк. Когда дошел черед до расчесывания брюшка нежного кремового цвета, детеныш доверчиво раскинул все четыре лапки и, не прекращая мурлыкать, щурил на человека еще по-детски блекло-голубые, но уже с желтыми искорками взрослого цвета, глаза.

   Удовлетворенный результатом, парень снова взял полотенце и, как новорожденного, запеленал солнечно-рыжего малыша. Из тугого кокона теперь выглядывала только головка. Уложив котенка в ложбинку тесно сведенных ног, Василий взял лежащий на тумбочке кусок бельевой веревки и, соорудив петлю, накинул ее на шею малыша. Ухватился за концы удавки, резко потянул в разные стороны. Завернутое в материю тельце напряглось.

   Василий не задумывался, сколько жизней у кошки. Он просто тянул веревку, пока из орбит не вылезли глаза, хрустнули шейные позвонки и прекратились конвульсивные подергивания туловища.

   Развернув полотенце, парень аккуратно расправил шерстку и положил трупик на стул, стоящий перед ним. Еще раз дотянувшись до тумбочки, достал скальпель. Василий знал, что это опасный инструмент. Очень острый, им легко порезаться и потому действовал осторожно. Сделал аккуратный надрез по внутренней поверхности задних лапок и хвоста и стянул с тельца шкурку чулком, осторожно, стараясь не повредить ее.

   Пацаном Василию доводилось сдирать шкурки и с живых кошек, но истошные вопли несчастных смущали мальчика и путали мысли в его ущербном от рождения мозгу. Да и работать с обездвиженными зверьками было куда как удобнее.

   Снятую шкурку парень густо пересыпал солью и, свернув трубкой, замотал все в то же полотенце.

   На следующий день он достал просоленную шкурку, встряхнул, удаляя кристаллики нерастворившейся соли и, разложив на стуле, принялся мездрить ее. Широким кухонным ножом Василий, не торопясь, слой за слоем счищал остатки мяса и пленку. Местный охотник дед Роман разрешал мальцу Ваське наблюдать за выделкой шкур и тот впитал науку. Закончив мездрить, санитар смазал изнанку шкурки растительным маслом и вывернул ее «налицо». Снова встряхнул, огладил ладонью, подул, распушая шерстку. Туго набил ватой голову шкурки и как мог, приладил глаза от куклы — выписанные дети порой забывали забрать свои игрушки и Василий их собирал, теперь пригодилось. Глаза, правда, были не кошачьими, карими и с круглыми зрачками, но Василий рассудил, что это лучше, чем просто дырки.

   Появлению санитара Катя нашла силы обрадоваться. Движением век поздоровалась и прошелестела:

   — Где ты был? Я боялась, что не успеешь.

   Присев перед кроватью на корточки, Василий выпростал из-за спины руку, на кисть которой, наподобие куклы-«петрушки» была надета шкурка котенка. И стараясь говорить тонким голосом, сказал:

   — Здравствуй, девочка! Меня зовут котик Васька и я хочу с тобой дружить. Я буду самым лучшим другом и не оставлю тебя никогда-никогда…

   На тонких, бледных губах мелькнула тень улыбки, в то время, как синие озера глаз до краев затопила влага.