Встать

Я лежал, как ком спутанных человеческих нерв, битых и сломанных человеческих костей, серых, сплющенных мозгов. Света не было, и только где-то в углу пещеры мерно капала вода. Она капала мне на голову до тех пор, пока не раздробила мой череп, и не впилась в мой мозг. Но это случилось уже позже.

Чудесный дух в воздухе. На душе празднично и светло. Я не могу пошевелить ни одним членом - они больше не принадлежат мне.

Кто выступает из себя - обретает новое рождение. Когда я решил идти к монахам, я знал, что после испытания во всех случаях человек умирает. Но я жаждал истины, и всё другое опротивело мне.

Сырость пола, его поверхность - я не чувствую. Я знаю, что пол сырой. Но чувства мертвы и они молчат.

Кто поднимается из себя - обретает новое рождение. Они велели снять мне мою одежду. Я лег на каменную плиту. Мною овладело сомнение. Жажда и вера были сильнее. Я видел колеблющиеся черные рясы. Видел небольшие молоты с красивыми кованными ручками. Сначала они сломали мне руки и вывернули суставы ног. Это было также легко, как раздробить мне лодыжки. Мне сказали не шевелиться. Я извивался как змей, силясь остаться на спине. Молоты продолжали свою несложную работу. Их удары составили собой единую алую ткань, внезапно павшую на мои глаза. Глаза, кстати, говоря тоже должны были лопнуть, вместе с лопнувшей селезенкой. Возможно, они оставили молоты, потому что алая ткань стала черной и сотни игл пронзили желудок, пройдя путь моего грешного тела, впились в мой позвоночник. А сердце продолжало трепыхаться не смотря на то, что грудная клетка была порвана, и нечистый дух, смущающий ее, погиб во время случившегося несчастья. Перебитые руки не чувствовали, как выворачивались суставы пальцев, и весь мир, утратив свою многоликость представал передо мной как ткань, алая, трепещущая мантия - головного мозга или земного ядра, или как черная точка искарженных зрачков, повторяющих контуры слепой планеты. Потом был миг, когда моя голова оторвалась от шеи, и цепляясь за веревочку артерии вдруг увидела крутой, бесконечный скат, который образовывали горы, и красное море, бессильно бьющееся о черную грудь.

Нет теперь этого. И язык - его вырвали. И нет больше сомнений. Кроме одного: никто не остается в живых.

Однако я, покинутый своими братьями, лежал в пещере и понимал, что все, что я могу сделать - это встать. Но лишившись костей и чувств, я должен был научиться этому заново.

Кто встает из себя - тот живет вечно. Но отчего так тревожно бьется капля в моей голове, эта птица в пещерной клетке. Ведь там, за пещерой - обрыв, обрыв, обрыв.

Все это понять поможет вечность. А пока, навсегда утратив знание и возможность это сделать, необходимо встать. На ноги? Ног нет. И клубка нерв нет. И силы нет. И духа.

Но встать нужно. Я просто обязан встать.