двести 66

Перебираться из этих мест – в края тёплые иль суровые, заснеженные иль забытые, в края не так уж и важно какие, самое главное, в края иные – Пётр Петрович порешил уж давно, но всё как-то не случалось – собраться с силами, с духом, с вещами и наконец-то покинуть состарившееся, привычное место обитания, что стало не только привычным, но и вовсе превратившимся в привычку  - возможно, дурную.
В том дне, что был отмечен решением избавиться от оседлого, осевшего, опостылевшего образа жизни, не было ничего удивительного – Пётр Петрович прожил его в своём обычном ритме, не изменяя своим скромным пристрастиям и необходимостям, вот только раздражительность чуть больше завладела настроением, дурные ароматы чуть глубже проникли в обоняние, нехорошие люди чуть дольше задержались пред глазами, мысли чуть тягостнее посетили расхворавшуюся вдруг голову.
- Я уезжаю, - сказал странице дневника Пётр Петрович. – Решение принято.
Собирать багаж пришлось долго, потому как с собой взять Пётр Петрович хотел не самое необходимое, самое нужное, самое дорогое – то, что обычно кладут в саквояжи и чемоданы перебирающиеся в новое место обитания (он сим добром так почти и не обзавёлся) – а нечто, зачисленное им когда-то в разряд вещей бессмысленных, ненужных, глупых.

Семь аудиокассет, хранивших раньше шипящую запись - слов, что рождены были обидами Петра Петровича на людей – близких, знакомых или чужих – он раньше частенько подносил микрофон к губам, дрожащим от горьких разочарований. Семь аудиокассет, звук с которых был давно стёрт (за ненадобностью), но имена, отпечатанные на обложках, всё же остались.
Сложенная аккуратно газета, невозможно быстро состарившаяся, - на её страницах, в одной из карликовых заметок, внештатный корреспондент, имевший оригинальный псевдоним «Иван Иванов», упоминал о передовике производства, рабочем завода «N-ский N». Хоть имя и фамилия героя были указаны неверно, Пётр Петрович всегда знал, что заметка именно о нём.
Измотанная жизнью библиотечная книжка, имеющая некоторое отношение к тому, чем занимался Петр Петрович на своей работе, – в ней не хватало более дюжины страниц, а все прочие были или перепачканы, или потрёпаны. Тогда, много лет назад, узрев в каком состоянии находится книга, раздражённый Пётр Петрович зашвырнул её в пыль чулана, позабыв вернуть старый, полумёртвый фолиант в библиотеку, – вспомнил он о своей промашке лишь когда узнал, что библиотека сгорела.
Две ссохшиеся, пыльные луковицы, купленные ещё женой Петра Петровича, - она обзавелась тремя десятками таких луковиц незадолго до своей кончины, ранней весной, надеясь уже в июне вкусить зелёного лука, страстно, нездорово ею обожаемого. Оказаться в который раз на грядках, с лопатой и граблями в руках, Алёна так и не смогла, а потому в тот год Петру Петровичу пришлось в одиночестве выполнять невесёлые работы на приусадебном участке – все луковицы им были старательно похоронены, две же он просто позабыл  дома. Наверное, Пётр Петрович что-то перепутал, а, может, старушка, продававшая Алёне луковицы, была подслеповата, но вместо зелёного лука в июне на грядке нежданно появились алые тюльпаны.

Бесполезных вещей, невесть зачем хранившихся в доме, набралось более чем предостаточно, а потому Петру Петровичу, отягощенному двумя неподъёмными чемоданами и одним растолстевшим баулом, пришлось вызывать таксомотор.
Поезд «Москва-Симферополь» в пути находился ровно сутки (наполненные ожиданиями, тревогой, волнительной новизной) – и было это словно символ, словно знак - того, что жизнь, состоявшая из атомов дня и ночи, ныне, уподобившись своим составным частицам, неизбежно претерпевает серьёзнейшие изменения.

Немного испуганный прытью, с коей его из Симферополя в Ялту – через горы, через перевал, через мчащиеся навстречу панорамы - доставил автомобиль маршрутного такси (или «Топика» - как называли это небезопасное средство передвижения местные жители), Пётр Петрович заканчивал своё путешествие на авто, которое – как и его хозяин – полностью соответствовало пониманию о том, каким должно быть средство передвижения – пусть и старым, но зато опытным, основательным и тихоходным.

Крохотный домик, купленный Петром Петровичем три с половиной года назад во время последней поездки в Крым – с Алёной, когда она была жива… - всё также стоял на отвесном обрыве берега Чёрного моря – немного покосившийся, но всё ещё крепкий, всё ещё живой.
Отворив беззвучно подавшуюся навстречу дверь, Пётр Петрович не стал рассиживаться  - стараясь перевести дыхание, стараясь передохнуть – он направился к берегу моря – волны должны были принять то, что осталось от его прежней жизни.
«Ну, и что?.. – думал Пётр Петрович, подле обрыва присевший на бутерброд из чемоданов. – Выброшу я всё то, что есть у меня, в море... И что? Начинать жизнь здесь с помойки у себя под домом?.. Оттащить куда-нибудь подальше, и там бросить в волны? Тоже как-то нехорошо... Может, отнести на свалку? Зачем тащил тогда всё это барахло в такую даль?.. Да и некрасиво как-то...»
Собравшись с силами, стиснув зубы и кулаки, Пётр Петрович понёс чемоданы обратно – в свой новый дом.
«Куда уж я от этого всего... Куда уж...» - тихо думал он.